Текст книги "Ключ"

Автор книги: Вадим Собко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глава двадцать третья

Каждый раз, приходя в спортзал, Софья невольно вспоминала, как они познакомились с Лубенцовым. Профессор ставил опыты по динамике сокращения мышц, изучал, какие перегрузки может выдержать человеческий организм. Здесь они и встретились. Он сидел на скамеечке около стены в спортзале, смотрел на спортсменок, изредка бросая ассистенту несколько слов, тот записывал, а потом подошел к ним, четырем гимнасткам, и попросил уделить полчаса для беседы с профессором.

Они собрались в кабинете директора Дворца культуры, немного удивленно разглядывая выразительное сухощавое лицо профессора с большими светло-голубыми глазами, еще молодое, но с глубокими морщинами на лбу и в углах рта.

– Простите, что задержал вас, – сказал тогда Лубенцов, – я профессор математики, работаю над проблемами биомеханики. Для решения некоторых задач нам необходимо поставить ряд опытов. Я просил бы вас вместо занятий в спортзале на следующей неделе в эти же часы провести тренировку в моей лаборатории.

– Эта работа оплачивается, – добавил ассистент.

– Что придется делать? – поинтересовалась Софья.

– Выполнить эту же программу с той лишь разницей, что к вам будут подключены датчики, которые и зафиксируют, где, когда и как возрастают перегрузки. И еще нужно будет сделать анализ крови до и после тренировки.

– Почему вы выбрали именно нас?

– Не знаю, – ответил Лубенцов, – вы показались мне наиболее гармоничными, что ли.

– Это нужно расценивать как комплимент? – улыбнулась Софья.

– Нет, просто в таком случае нагрузки будут наиболее типичными.

– Ну, что, девушки, послужим науке? – спросила Галя Ковтун, наладчица с ВУМа, «королева памяти», как ее называли в десятом цехе.

– Почему только женщины? – вновь спросила Софья.

– Мужская группа работает отдельно.

– Придется согласиться, – решила Галя, – чего не сделаешь ради прогресса.

На следующую неделю в лабораторию, столы которой были уставлены непонятной аппаратурой, ассистент внес четыре стула.

– Проходите, пожалуйста, – попросил он.

– Здравствуйте, – прозвучал басовитый сочный голос. Это вошел Лубенцов, высокий, худощавый, в белом халате и шапочке. На женщин – никакого внимания.

– Датчики все подключены?

– Все.

– Итак, товарищи, начинайте вашу тренировку, в полную силу.

– Простите, – вдруг спросила Софья, – вы сказали, что занимаетесь математикой, а при чем здесь биология?

– В наше время трудно провести грань между науками. В биологии математика занимает огромное место.

– В каждой естественной науке столько настоящей науки, сколько в ней присутствует математики? – спросила Софья, вспомнив слова Демида.

– Откуда вы это знаете?

– От одного будущего ученого.

– Возможно, и так. – Профессор скользнул по ее лицу странным взглядом, значения его тогда Софья понять не могла, но почувствовала себя на удивление беззащитной. Стояла перед ним, крупным сильным мужчиной, вся облепленная датчиками, и совсем неожиданно для себя сказала:

– Значит, мы для вас подопытный материал?

– Разве это не ясно?

– Сегодня, – решительно сказала Софья, – я поработаю с вами, ведь на эти датчики затрачена уйма времени, а завтра – не буду.

– Тогда вы не нужны мне и сегодня, – резко бросил профессор. – По-моему, вас никто не обидел. Если мы поменяемся местами, подопытным материалом стану я.

– Простите.

Разговор был коротким и злым. Началась работа.

Но как бы ни поворачивалась Софья, сколько бы ни прыгала, ни нагибалась так, что прямо сердце заходилось (именно в эти моменты ассистент, глядя на аппаратуру – маленькие экраны телевизоров, на которых мелькали зеленые линии, – казался особенно довольным), она все время ощущала на себе взгляд Лубенцова. Он не обжигал, не пронзал, напротив, словно помогал, и, хотя глаза профессора были скрыты дымчатыми стеклами очков, чувство это не проходило.

Когда Софья вышла из дверей института, Лубенцов шагнул ей навстречу так, будто ждал ее целую вечность.

– Не удивляйтесь, – сказал он.

Софья почувствовала, что не только не удивлена его появлению, а, наоборот, рада его видеть, и именно это чувство, непонятное и тревожное, поразило ее.

– Почему вы здесь? – прямо спросила она.

– Не знаю, – сказал Лубенцов, – мой ответ прозвучит бессмысленно, но я убежден, что вы мне поверите. Я бы мог придумать какую угодно банальность, объяснение, но не хочу этого делать. Не знаю, почему я здесь… но иначе поступить не мог.

– Зачем я вам нужна?

– Может, только для того, чтобы побыть с вами еще несколько минут или довезти вас до дома.

– Вы понимаете, что после этого разговора мне прийти в лабораторию будет трудно?

– Понимаю. – Он вымолвил это слово так обреченно, что Софья неожиданно для себя улыбнулась. – Я ничего не смог с собой поделать…

– А я, против всякого ожидания, возьму и приду, – вдруг сказала она, озорно поглядывая в его глаза.

С того вечера прошло почти два года.

– Вы все знаете про меня? – как-то спросил профессор на исходе первого года их знакомства.

– Да, информации больше чем достаточно…

– И вы… боитесь меня?

– Немного боюсь, – честно призналась Софья.

Разговор произошел в машине, остановившейся в этот момент у светофора; треугольник – поликлиника, спортзал и дом Софьи – Лубенцов уже мог бы проехать с закрытыми глазами.

– Мне жаль, что я не могу сказать вам что-то более приятное, – промолвила Софья, когда машина остановилась около ее подъезда, – но мне кажется, что честность и искренность в отношениях между людьми – главное.

– Может, он пройдет, этот страх?

– Не знаю, – ответила женщина.

Она была уверена, что на следующий день не увидит синих «Жигулей» около спортзала, и даже задержалась дольше обычного, разговаривая с девушками, настолько глубокой была эта уверенность, но синяя машина стояла на своем привычном месте, и ничего не изменилось в голубых внимательных глазах профессора.

После этого прошел еще год, и Софья почувствовала, что надо что-то решать, дальше так продолжаться не могло. Лубенцов любит ее, она это видела, но никогда не позволит себе сказать первым решающее слово. Но и она не может в конце концов броситься ему на шею: ах, я вас люблю, хочу за вас замуж. Где же выход? Так и будут ездить по киевским улицам то зимой, то весной, то летом?..

Софья даже вздрогнула от внезапно нахлынувшего чувства, желания быть постоянно с любимым, делить с ним все, ничего не опасаясь, не думая ни о прошлом, ни о будущем, прижимать к груди их сына… Почему пришла эта мысль? Может, пробил ее женский час, проснулось чувство материнства, подоспела пора, когда она должна решить, иметь ли детей? Нет, дело в том, что она по-настоящему полюбила, любит и хочет повторения любимого человека в маленьком, таком же голубоглазом, как и он, существе…

В тот вечер Софья, в смятении присела на скамеечку рядом с Демидом, и он тут же почувствовал ее настроение. Почему он сразу, как приемник, настроился на волну ее переживаний? Откуда в нем, простом рабочем, эта чуткость? Трудно сказать, может, потому, что сам хватил в жизни немало лиха, а может, оттого, что работает на удивительном заводе, создающем умные машины. Новая жизнь рождает и новую психологию.

Поняв ход ее мыслей, Демид, однако, не решился заговорить первым. Он был уверен, что и отец его, и дед не стали бы расспрашивать человека, у которого болит душа: сам пожалуется или попросит помощи – другое дело, а вмешиваться – только навредишь.

– Как твое колено? – спросила Софья.

– В порядке.

– А я, наверное, скоро брошу спорт. Надоело что-то, видно, старею…

– Ну что вы, Софья Павловна! – протестующе воскликнул Демид.

– Ладно, Демид, спасибо. Я знаю, ты добрый парень, – и помолчав немного, спросила: – Слушаешь лекции Лубенцова, нравятся они тебе?

– И лекции слушаю, и консультации посещаю, и даже вижу, как он частенько одну мою хорошую знакомую после тренировок подвозит домой…

– А ты, оказывается, немножко сплетник… – Софья сказала вроде бы в шутку, а получилось грустно. И голос, и поза ее: поникшие плечи, бессильно брошенные на колени руки, – все говорило о том, как ей сейчас трудно. – Что мне делать? – вдруг неожиданно с горестным отчаянием спросила она.

– Софья Павловна, – удивленно воскликнул Демид, – я вас не узнаю! Вы для меня всегда были образцом здравого смысла.

– Особенно, наверное, когда я проводила эксперименты с Колобком… Это ты имеешь в виду? – криво улыбнулась Софья.

– И это тоже. Встретился вам человек, он показался порядочным, мальчишку чужого воспитывает. Это не так-то часто встретишь… И человек этот был влюблен в вас по уши. Он и сейчас вас любит, этот Колобок, будь он трижды неладен… А потом оказалось, что он – не пара вам.

– Сколько тебе лет, Демид?

– Разменял третий десяток.

– Не похоже. Уж очень рассудителен…

– А это оттого, что я стараюсь делать выводы из ошибок прежних поколений, – засмеялся юноша.

– Богатый опыт. Только когда беда коснется тебя самого – об этом опыте забываешь. Помнишь пословицу «Чужую беду руками разведу, а своя придет – ума не приложу»? Так и у меня. И пришла не беда, а радость, а вот как поступить, не знаю…

– А я вам посоветую.

– Подумать только, – всплеснула руками Софья Павловна, – советчик нашелся!

– Вы подождите смеяться, сначала выслушайте. Сделаем так: завтра суббота, и я приглашаю вас в оперный театр…

– Час от часу не легче! Зачем мы с тобой пойдем в театр?

– Для выяснения ваших отношений. Но, поверьте мне, мы до театра не дойдем. Не успеем дойти… А пока сегодня, из дома, позвоните нашему общему знакомому, скажите ему, что завтра у него свободный вечер, потому что вас пригласили в оперу.

– Он просто плюнет и на меня, и на тебя, и на оперу, и на все на свете! Ты его не знаешь. Он гордый. – Софья Павловна с негодованием отодвинулась от Демида.

– Тем лучше, значит, будет ясно, что никогда не любил вас. Только не думаю. Глаза у него, когда он смотрит на вас…

– Какие?

– Особенные. Нежные.

Они долго молчали, сидя рядом. На ковре перед ними одна из гимнасток выполняла вольные упражнения, отрабатывала прыжки. И было в этом столько пластики, силы, ловкости, что не смотреть на нее, не любоваться было просто невозможно. Но они оба словно и не видели ее.

– Нет, ничего из этого не выйдет, – сказала Софья Павловна.

– Выйдет! – заверил Демид. – В математике часто случается, что негативное решение результативнее позитивного. А ему надо немного помочь, немного подтолкнуть…

– Так это в математике… Славный ты, Демид, добрый, и главное – верный. Спасибо тебе, поговорила с тобой и вроде бы легче стало, – и вдруг озорно улыбнулась, – что ж, будь по-твоему, пойдем в театр.

– Вот это другой разговор! Интересно знать, когда он заберет вас к себе: еще сегодня или завтра?..

Глава двадцать четвертая

Из спортклуба до бульвара Ромена Роллана полчаса ходу, в июне это просто чудесная прогулка. Летит, кружит в воздухе тополиный пух, ветер сбивает его легкими белыми, как снег, ворохами к тротуарам, и они кажутся словно запорошенными. Демид шел не спеша, и на душе у него было не так спокойно и весело, как хотелось бы. Может, и в самом деле затеял глупость с оперой? Зачем ему, в сущности еще мальчишке, встревать в дела взрослых, поживших и повидавших всякого? Сами бы разобрались…

– Демид! – крикнул Геннадий, рядом с ним у скамьи стояли Тристан Квитко и Данила Званцов.

Почему-то именно теперь эта встреча была особенно неприятна Демиду, но не повернешь же обратно, не свернешь в сторону, когда тебя уже окликнули. Пришлось подойти, поздороваться.

– Послушайте, молодой человек, – любезно улыбаясь, проговорил Квитко, – не составите ли нам компанию в кафе «Элион»?

Один раз, помнится, Демид уже отказывался от подобного предложения, если откажется и на этот раз, подумают, что боится, струсил. А чего и кого ему бояться?

– Охотно.

– Вот и прекрасно. Удачно, что мы вас встретили, – Тристан Квитко стоял справа от Демида, чуть поодаль Геннадий со Званцовым. – Вы, наверное, знаете, Лариса школу окончила. Теперь она совершеннолетняя, с паспортом. Это ли не событие? Его надо отметить. Надеюсь, наши юные леди не заставят нас ждать?

И действительно, Лариса и ее подруга Клава вскоре показались на дорожке. Обе в белых платьях, сияющие, как сама юность.

Увидев Демида, Лариса нахмурилась:

– А ты почему здесь?

– Шел мимо, пригласили… Тоже хочу тебя поздравить.

– Спасибо. Ну, пойдемте. Праздновать хочется, танцевать хочется, смеяться, петь… Все теперь можно! Подумать только – школа позади!

Кафе, размещавшееся на втором этаже бытового комбината, называлось «Элион» не случайно. Его составили начальные буквы слов: энергия, лирика, изобретательность, образованность, находчивость. И в самом деле, в кафе зачастую проводились молодежные вечера, конкурсы песни, танцев, всевозможные викторины. Порядок в нем поддерживали дружинники, выпивохам и хулиганам там места не было, и кафе пользовалось доброй славой.

Они сели за столик, уютно расположившийся в углу. Столик им предложили сразу же, как только Тристан Квитко появился на пороге: по всему было видно, его здесь знали и уважали. Официантка Тоня, с которой он поздоровался, как с доброй знакомой, принесла на подносе и поставила перед каждым по бокалу золотистого, пронизанного солнечным светом вина.

– Я правильно вас поняла, Тристан Семенович?

– Правильно, Тоня, абсолютно правильно, – ответил Квитко, с удовольствием любуясь пенистым шампанским в запотевших бокалах. – Сегодня выпускной бал у наших подруг, и на столе пусть будет только шампанское! Никаких коктейлей!

– Спасибо, Стан! – сказала Лариса. – Сегодня веселый праздник, веселое вино. И хотя я вино ненавижу, иногда все-таки приятно взять в руки красивый бокал.

– Итак, друзья, – произнес Квитко, – выпьем за счастье наших подруг, за то, чтобы жизнь, которая распахивает сейчас перед ними свои двери, была красивой, веселой и солнечной, как этот божественный напиток. Пусть сбудутся их заветные мечты и желания!

Они отпили по глотку, смакуя вино, и Лариса окинула взглядом большой зал: да, сегодня и в кафе праздник, за столиками немало ее подруг, вчерашних школьниц, рядом с темными мужскими костюмами здесь и там ярко белеют нарядные платья, на столах – цветы.

Вот и Тристан выглядит празднично: темный костюм, ослепительно белая рубашка выгодно контрастирует с матовой смуглостью лица, галстук, как всегда, безукоризненный. Да, ничего не скажешь, Тристан любит и умеет одеться, эффектно выглядеть. Старается не отстать от моды, от жизни, быть всегда в центре внимания. Ну, ну, послушаем, что он еще скажет…

– Кончилась школа, кончилось детство, – продолжал Квитко, – перед вами распахнула свои двери жизнь. У кого впереди университет, у кого интересная работа. Но всегда в памяти останутся эти дни, и мне очень хотелось бы, чтобы потом всю жизнь вы вспоминали о них без привкуса горечи или разочарования в себе или в своих знаковых и друзьях.

Хорошо поставленный голос адвоката звучал мягко, задушевно и только к концу речи в нем отчетливо послышалась жесткость, и Демид насторожился. Какой намек содержали его гладкие, как галька, слова?

– Пойдем потанцуем, – сказала Лариса. – Данила, я тебя приглашаю.

– А я тебя, Клава, – сказал Геннадий.

– Пойдем, только знай: танцы – не твоя стихия. Ты интересен, когда играешь на гитаре.

За столиком остались Демид и Квитко.

– Удивительная девушка Лариса, – сказал адвокат. – Умна, красива, пластична. Посмотрите, как она танцует, чудо! Для мужчины с умом и вкусом – бесценная находка.

Квитко задержал на нем взгляд, словно вдруг открыл для себя что-то неожиданное. Они помолчали, отпили немного вина. Оркестр играл так оглушительно, будто намеревался сотрясти стены этого прочного бетонного сооружения. Под потолком медленно вращался подсвеченный яркими лампами зеркальный многогранник, и отблески от него, как игривые солнечные зайчики, весело разбегались по стенам зала.

– Так какую же тайну раскрыл вам перед смертью «медвежатник» Баритон? – невозмутимо, спокойно, так, словно он поинтересовался погодой, спросил Квитко. – Недавно отбыл срок заключения еще один «медвежатник», Колун. Я в свое время присутствовал на его суде, проходил тогда адвокатскую практику. Он меня запомнил, и знакомство сохранилось. Так вот, он-то и поведал кое-кому о книгах Баритона. Я же просто сделал логический вывод, сопоставив некоторые факты. Так какие тайны в них хранились?

«Ага, вот где собака зарыта! Вот что вас интересует, уважаемый товарищ Квитко. А любопытно, с точки зрения закона эти описания замков и ключей криминальны или нет? Скорей всего нет».

– Тайны там не было. Там была идея, – сказал Демид.

– Кроме идеи, были и сокровища, да немалые. Открыл вам Баритон, где они спрятаны?

– Сокровища? – Демид усмехнулся, в вопросе Квитко он почувствовал фантазию Ларисы. – Были. Да еще какие – целый клад! Вот только взять их непросто.

– А вам не кажется, что они должны принадлежать Ларисе? Или вы думаете, что ее почти детский возраст…

– При чем здесь возраст? У нее просто еще маловато образования, чтобы воспользоваться сокровищами Баритона.

– Допустим, сейчас в какой-то мере вы правы, но ведь пройдет время, она наконец выйдет замуж, и ее муж… Такая красавица в девках не засидится.

Демид завороженно посмотрел туда, где весело мелькало, как белый мотылек, платье Ларисы, и почему-то пришла мысль: вот никогда не думал о Ларисе как о женщине, чьей-то жене.

И тут же вспомнилась зима на Фабричной улице, лютая стужа и побелевший от мороза пальчик на девичьей ноге, который немедленно нужно было растереть, отогреть, иначе могла случиться беда. Почему он вспомнил сейчас о том случае? Почему все на свете отдал бы, чтобы в жизни еще раз повторилась минута вот такой святой чистоты?

– И большие богатства? – вернул Демида к действительности вопрос Квитко.

– Огромные! – заверил Демид.

– А вам не кажется, что их следовало бы сдать государству?

– Сначала их надо найти.

Демид говорил спокойно, приветливо, и Тристан Квитко забеспокоился, не понимая его невозмутимого тона.

– Имейте в виду, если за дело берутся профессионалы, то как бы хитроумно ни был спрятан клад, его отыщут.

– И я так думаю.

– И все-таки не боитесь?

– А чего мне бояться? Сокровища-то не мои.

Танец кончился. Девушки в сопровождении своих кавалеров вернулись к столу.

– Можно пригласить тебя на следующий танец? – сказала Клава, обращаясь к Демиду. – С Геннадием не танцевать, а дрова рубить, все ноги отдавил.

– С удовольствием, – согласился Демид, – только боюсь, что я танцую не лучше.

Оркестр заиграл, танцующие пары двинулись в центр зала, ближе к эстраде. Квитко танцевал с Ларисой, густые темные волосы, небольшая квадратная бородка делали его лицо немного жестким, но, бесспорно, привлекательным. Когда окончился танец, Демид отметил, что за столом сидел один Данила Званцов, Геннадия не было. Тристан подвел Ларису к столику и, улыбаясь, поцеловал ей руку.

– Мне, Клава, никогда не научиться такой галантности, ты уж извини, – сказал Демид.

– Ничего, переживем, – ответила девушка, – не тужи.

– А жаль, – заметила Лариса. – Мне это нравится. Красиво!

– Не уверена, что у Демида будет случай выучиться, – Клава ободряюще улыбнулась парню, – да и вряд ли появится желание целовать тебе ручки…

– Кто знает, – неопределенно ответила девушка и вдруг, меняя тему разговора, спросила: – А где же Геннадий?

– Кстати, кто он, этот Геннадий? – поинтересовался Демид. – Работает где-нибудь или только играет на гитаре?

– Напрасно вы иронизируете, – заметил Квитко, – Геннадий – честный труженик. Днем он ремонтирует женские сумочки и прочую кожаную галантерею, а вечером выполняет мои особые поручения. Он человек с образованием, и когда-то работал в милиции…

– Почему же теперь не работает?

– Выгнали, – бросила Лариса.

– Ты жестокий человек, Лара, – сказал Квитко.

– Неправда! – вступился Демид.

Он до сих пор не мог понять, ради чего его пригласили сюда. Сидел бы сейчас дома, заканчивал чертеж «Ивана», делал бы расчеты. В принципе монтажная схема машины была готова… Может, надо просто встать, заплатить деньги, попрощаться и уйти, но что-то в поведении адвоката настораживало, и, не понимая почему, Демид остался.

Уже было выпито немало шампанского, вечер в «Элионе» заканчивался (кафе закрывалось в одиннадцать).

Неожиданно появился Геннадий, что-то сказал на ухо Квитко и вышел. Тристан расцвел победной улыбкой.

– Лариса, объявим, чтобы все знали, или еще подождем немного? – многозначительно спросил он.

– Что же вы такое собираетесь объявить? – удивленно проговорила Лариса. – Не понимаю.

Черная бородка Тристана Квитко подалась вперед, как танк, двинувшийся в атаку. Но поразил Демида не этот волевой подбородок адвоката, его решительно сжатый рот, а глаза Ларисы, их взгляд – острый и безжалостный.

– Сейчас поймешь, – сказал Квитко. – Товарищи, мы с Ларисой собираемся пожениться.

– Поздравляю, – бросила Клава.

– Вы не забыли старую пословицу «Не кажи гоп, пока не перескочишь»? – сказала Лариса, ноздри ее тонко очерченного носа нервно дрогнули, и было видно, какое она делает над собой усилие, чтобы не сорваться.

– Я могу сказать «гоп», – веско проговорил адвокат, – я выполнил все поставленные тобой условия, и если ты дорожишь своим словом…

– В самом деле? – спросила Лариса. – Вы совершили подвиг?

– Конечно, – уверенно ответил Квитко. – Уговор был таким: мы объявляем о нашей свадьбе тогда, когда мне удастся совершить поступок, равный подвигу. Такой поступок я совершил.

«Почему так невыносимо болит сердце, – подумал Демид, – почему хочется врезать со всего маха правой по этой дурацкой бороде?»

– Да, я такой поступок совершил, – повторил Квитко, довольно улыбаясь, – в наше время подвиг из сферы физической перенесся в сферу интеллектуальную. Сейчас главное не овладеть несметными сокровищами, а догадаться, где их найти.

– И по вашему мнению, это действительно подвиг? – спросила Лариса.

– Разумеется. На это способен не каждый…

– Извините, мне пора, – сказал Демид, доставая деньги из кармана. – Я должен…

– О, вы ничего не должны, – остановил его предостерегающим жестом адвокат.

– Что с тобой, Демид, – испуганно спросила Лариса, заметив, как тот, поднимаясь со стула, пошатнулся, побледнел. – Не заболел ли?

– Нет, извините, я пойду, – положив десятку на стол, он поднялся, окинул взглядом сидящих за столом. Они смотрели на него по-разному. Квитко насмешливо, Клава с сожалением, Званцов с любопытством. И только взгляд Ларисы терялся в опушенных вздрагивающих ресницах. Демид вышел, унося в памяти эти тяжелые, веером лежавшие на щеках ресницы.

– Да он просто влюблен в тебя, Лариса! – воскликнула Клава. – Разве не видишь!

– Нет, – спокойно, хотя и слегка напряженным голосом возразила Лариса, – мы давние и добрые друзья. И только. Так какой же подвиг вы совершили в мою честь, Тристан Семенович?

– Сегодня узнаешь об этом.

– А мы? – спросила Клава.

– Вы – нет.

Клава хмуро посмотрела на адвоката и, обернувшись к Даниле Званцову, сказала:

– Проводишь меня домой?

– О, мы, оказывается, обидчивы, – иронически протянул Тристан. – Посидите еще…

– Как говорится, благодарим за приглашение, – сказал, поднимаясь, Данила. – Десятки, надеюсь, хватит? Пойдем, Клава.

– И я могу добавить десятку, если мало, – сказала девушка. – Лариса, на твоем месте я бы тоже ушла.

– А я останусь, – медленно проговорила Лариса, – мне интересно, что можно совершить в мою честь?

Они остались за столиком вдвоем: веселый, самоуверенный Тристан Квитко и напряженно улыбающаяся Лариса. Квитко откровенно любовался ею, в душе признаваясь, что при всем своем житейском опыте такой девушки ему встречать еще не приходилось. А может, это только кажется, может, это всего-навсего прихотливая игра золотого шампанского? Нет, Тристан Квитко не ошибается. Ему нужна такая жена. А с характером ее он справится, не велика хитрость обломать строптивую девчонку. Пусть будет благодарна ему за честность его намерений. Другой давно бы воспользовался первым удобным случаем, а их у Тристана было немало.

– Вы думаете, что Демид влюблен в меня? – вдруг спросила Лариса.

– Это думает Клава, не я. Но если ты спрашиваешь, отвечу. Вряд ли он способен на высокое чувство. Простоват, по-моему. Оценить тонкую женскую красоту не в его силах. Хотя иногда с ними и такое случается.

– С кем это с «ними»?

– С этими простачками из народа.

– Я тоже принадлежу к этой категории людей.

– Допустим, но мне это не повредит, я женюсь на тебе этой осенью.

– Вы так говорите, будто мое желание не имеет значения: подвиг уже совершен, не так ли?

– Да, совершен. Идем!

Он расплатился щедро, размашисто, краем глаза видя, как жадно следят за ним молодые парни, сидящие за соседним столиком. Еще бы! Он для них пример для подражания, кумир… А может, ему все это только кажется? Может, они усмехаются, поглядывая на его ухарство?

– Пойдем! – твердо, как приказ, повторил он.

– Куда? – не тронувшись с места, спросила Лариса.

– Ты узнаешь обо всем у меня дома.

– Ну что ж, – сказала Лариса, – пойдемте.

Они вышли из кафе, еще полного шума и веселья, и вечер обнял их своей ласковой прохладой.

Тристан Квитко жил неподалеку, в однокомнатной квартире, стены которой были увешаны литографическими копиями абстрактных картин Пикассо и Кандинского. Большой стеллаж с книгами, преимущественно справочниками, занимал почти всю стену. Теория о подборе книг по цветовой гамме для самого Квитко, видимо, была не обязательна, книги ему требовались для работы.

Он распахнул перед Ларисой дверь и сказал:

– Проходи и будь как дома, хозяйкой в своем царстве. Оно скоро и впрямь будет твоим.

Неизвестно почему, может, от этих высокопарных слов, может, от того, что так неожиданно и странно ушел с вечера Демид, а возможно, от самоуверенности адвоката, Ларисой овладело иронически-насмешливое настроение, когда все люди, вещи и явления словно нарочно открываются с наиболее смешной стороны.

– Ну, что ж, – сказала она, – до сих пор я смотрела на эту квартиру с точки зрения девчонки-несмышленыша, теперь взглянем на нее с позиции хозяйки.

Сказала и остановилась в дверях. Около небольшого стола, стоявшего посредине просторной комнаты, сидел Геннадий, а на столе, на видном месте, как гордость, как трофей, как знамя победителя лежали три переплетенные в кожу книги. Лариса узнала их сразу и замерла, не понимая, как они здесь очутились.

– Полюбуйся, – широким театральным жестом Квитко показал на книги, – принадлежавшие королеве и украденные у нее сокровища возвращены. Разве это не подвиг?

– Как они сюда попали, эти сокровища? – насмешливо спросила Лариса, мгновенно ощутив острую радость за Демида.

– С моей помощью. Геннадий через одного из старых друзей Баритона – «медвежатника» Колуна – дознался о месте их нахождения.

И вдруг Лариса рассмеялась, громко, весело, заразительно. Она пыталась сдержаться, но вид книг, стопой сложенных на краю стола, фигура замершего в недоумении Тристана, Геннадий, отпрянувший на спинку кресла, вызывали новый приступ смеха.

– Замолчи! – крикнул Квитко. – Слышишь, замолчи!

– Уже замолчала, – тихо, с сожалением поглядывая на адвоката, сказала Лариса. – Как вы просчитались, Тристан Семенович: ведь это я сама отдала их Демиду и когда-то сожалела, что дед завещал их не мне. Подвига никакого нет. Это не сокровища, а всего-навсего описание, технически грамотное и точное, всех сейфов, которые видел мой дед, и ключей, побывавших в его руках. Сейчас это обыкновенная статистика. И вы думали, что украсть эти книги у Демида и вернуть мне – подвиг! Смешно! Не вышло из вас рыцаря, Тристан Семенович, вы стали всего-навсего наводчиком мелкого квартирного вора, не больше. Для того чтобы эти книги превратить в несметные богатства, нужен гений.

– Что ж, Демид Хорол и есть этот гений?

– Не знаю. Возможно, что здесь мой дед допустил промашку. Почему он так поступил, понять не могу. А для вас, Тристан Семенович, или для этого мелкого воришки, вашего помощника, когда-то выгнанного из милиции, книги – не сокровища, а макулатура. Для меня, к великому сожалению, тоже.

– И все-таки их можно продать, – подал голос Геннадий, – если поискать, покупатель найдется…

– Помолчи лучше, – покосился на него Квитко и перевел взгляд бархатистых темных глаз на Ларису. – А вы понимаете, уважаемая Лариса Павловна, что в глубине души вы жаждете какого-нибудь криминального приключения… Это, наверное, у вас в крови, семейное.

– Нет, – спокойно возразила Лариса, – дед, если откровенно говорить, был человеком, которого я очень любила, даже восторгалась им. Сейчас это прошло. И в моей душе живет вовсе не жажда уголовной романтики, а желание встретиться с необыкновенным человеком, хотя бы приблизиться, дотронуться до него. Понимаете, Тристан Семенович? Из вас такого человека не вышло.

– Ты очень скоро откажешься от своих слов, – сказал Квитко. – Мое предложение и любовь остаются по-прежнему неизменными.

– Спасибо за высокую честь, – сквозь зубы процедила Лариса, – если разрешите, я пойду, уже поздно, и отец, наверное, волнуется. Книги я забираю.

– Но послушай… – спохватился Геннадий.

– Не беспокойся, я тебя не выдам, ты даже этого не заслуживаешь, – без тени презрения, равнодушно сказала Лариса, взяла книги и вышла.

– Крепкий орешек, – незлобиво бросил Геннадий.

– Ничего, моей будет, – сказал Квитко, – бьюсь об заклад на бутылку коньяка…

– Может, и будет, – согласился Геннадий, – вы мужчина красивый, таких девушки любят. Но одно хочу сказать: больше ваших поручений я выполнять не стану.

– Ларисы испугался?

– А что, и испугался. Говорю откровенно. Но главное не в этом, главное в другом, нет в вас, Тристан Семенович, глубины помыслов. Все есть: ум, внешность, влияние на женщин, а вот помыслы – мелковаты. Вы сегодня этого Демида пригласили в кафе, чтобы дать мне возможность выкрасть книги. Не знаю, как это произошло, почему, только когда я вернулся в кафе, они не ваши речи, а молчание Демида слушали. Вот так. Выходит, этот парень сильнее вас. Всего вам лучшего!