Текст книги "Ключ"

Автор книги: Вадим Собко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Вернулся домой, поднял трубку детского телефона, нажал кнопку. Ольга Степановна сразу отозвалась:

– Ну, как экзамен?

– Хорошо. Примеры были легкие.

– Поднимайся ко мне. Сочинение по литературе – вот где тебя ждет двойка.

– Бегу, Ольга Степановна.

Зашел в ванную, вымыл руки и задумался. Как-то странно изменились его отношения с жильцами микрорайона. Всегда предлагали ему кто деньги, кто выпивку, а тут никто даже не заикнулся. Странно. А почему странно? Видишь, какой ты, Демид, оказывается, лицемерный. Помогаешь людям, делаешь это от души, а все-таки хочешь, чтобы тебя благодарили. Да нет, просто все узнали, что ты помогаешь бесплатно, вот в чем дело.

– Ну как, понравился тебе Лубенцов? – сразу спросила старуха, как только Демид переступил порог ее квартиры.

– Интересный человек.

– Не просто интересный – гениальный. Ты, когда поступишь, старайся держаться к нему поближе, ни одной лекции не пропускай.

– Для этого надо еще сдать экзамен…

– Сдашь. Садись, будем работать, сегодня диктант…

Через два дня они снова встретились с Лубенцовым.

Устный экзамен по математике он принимал вместе с тем же ассистентом.

Взглянул на Демида, на экзаменационную карту.

– Вы работаете на ВУМе? В каком цехе?

– В шестом.

– Какие тэзы собираете?

– Чаще всего регулирую, а не собираю. У меня четвертый разряд.

– А скажите, пожалуйста, товарищ Хорол, – неожиданно и будто бы не к месту спросил Лубенцов, – вот, например, вам дали смонтировать тэз, часть арифметического устройства, скажем, сумматора. Вы будете монтировать строго по инструкции?

– Конечно. Иначе контроль не примет.

– Это верно. А как работает этот сумматор, вы знаете? Про Булеву алгебру что-нибудь слышали? Про Булевы функции знаете? Или работаете только по инструкции?

Ассистент смотрел на профессора с удивлением: подобные вопросы не входили в программу экзаменов. Может, нужно вмешаться, с этим Лубенцовым никогда не знаешь, в какую историю попадешь. Нельзя же, в самом деле, требовать от абитуриента знания Булевой алгебры. Взглянул встревоженно сначала на Лубенцова, потом на Демида и увидел, что парень почему-то разозлился, тряхнул своей золотисто-медной гривой и спросил:

– А что, разве Булевы функции под силу только профессорам университета?

– Нет, конечно. Но мне хотелось знать, представляете ли вы их себе?

– Представляю.

– И схему какого-нибудь простейшего сумматора можете нарисовать?

– Могу.

– Александр Николаевич, – несмело возразил ассистент, – мне кажется…

– Минуточку, – спокойно перебил его Лубенцов и, обращаясь к Демиду, сказал: – Рисуйте.

Для Демида, который совсем недавно разработал вместе с Павловым сложнейшую схему, это задание было просто детской игрушкой. Нарисовал, показал профессору, тот взглянул, внимательно проверил и сказал:

– Схема производит хорошее впечатление. Будет работать.

– Нет, не будет, – сам пугаясь своей смелости, сказал Демид.

– Почему не будет?

– Вот здесь и здесь недостает двух резисторов.

Лубенцов посмотрел на юношу и вдруг покраснел, а Демид в страхе подался назад. Но профессор неожиданно рассмеялся, весело, от души.

– Александр Николаевич, – снова попробовал вмешаться ассистент, – мне кажется; наш экзамен…

– Проходит в несерьезной обстановке? – закончил его мысль Лубенцов. – Ничего, зато результаты хорошие. Все, молодой человек, можете идти.

– А экзамен?

– Уже сдали. И отлично сдали. Не сердитесь на меня, просто мне хотелось узнать, какие рабочие сейчас работают на ВУМе. Всего вам хорошего, товарищ Хорол.

Демид растерянно посмотрел на экзаменатора, в груди которого все еще клокотал раскатистый смех, пожал плечами и вышел.

– Александр Николаевич, – сказал ассистент, – вы же не знаете человека. А если этот Хорол захочет пожаловаться?..

– Не думаю. – Смех замер в груди Лубенцова. – Он не производит впечатление неграмотного человека, и вообще, получив пятерку, не жалуются.

– Вы думаете поставить ему пятерку?

– Обязательно. Если бы в нашей системе оценок существовали плюсы, я бы прибавил ему еще и плюс. А теперь пригласим следующего, и будем спрашивать его про бином Ньютона и квадратуру круга. Не бойтесь, никаких неприятностей не будет. Лет через десять этот Демид Хорол таких, как я, за пояс заткнет…

Демид вышел из университета взвинченный до крайности. Ничего не скажешь, гениальный профессор, открыл новую систему экзаменов! А если бы он не смог нарисовать схему, тогда что было бы? Двойка? Нет, тогда профессор, наверное, пошел бы по программе десятилетки, успокоил сам себя Демид и неожиданно подумал: «Он меня так экзаменовал, потому что я работаю на ВУМе, а звание рабочего этого завода, хочешь ты того или не хочешь, накладывает дополнительную ответственность… Надо быть образованным… Подумаешь, Булевы функции, великая тайна… Удивил!»

– Демид! – послышалось рядом, и сразу все обиды и беспокойство юноши как рукой сняло: навстречу шла Софья Павловна, не торопясь, будто прогуливаясь. – Ну как твой экзамен?

– Не знаю, что и сказать… Попал к одному гению… К Лубенцову. То ли он действительно чудак, то ли чудит, как и положено гениальному человеку. Удивительные вещи о нем рассказывают…

– Что рассказывают? – Софья насторожилась.

– Да сплетни скорее всего. Просто он очень нестандартный человек. У него в прошлом были большие неприятности, но можно с уверенностью сказать, что они и в будущем у него будут. Спокойно счастливыми бывают только посредственности.

– Вот уж что правда, то правда, – грустно согласилась женщина, крепко пожала ему руку и пошла к университету. Только теперь походка ее стала энергичной, стремительной, похоже было, что Софья Павловна хотела наверстать упущенное в разговоре с ним время.

Юноша поспешил к троллейбусной остановке, раздумывая о Софье Павловне. Очень она изменилась за последнее время. В спортивном зале – решительная, самоуверенная, веселая, сейчас – какая-то грустная и счастливая одновременно, как влюбленная девчонка.

Скоро вечер опустится на Киев, какие еще он принесет неожиданности? В почтовом ящике газеты и записка, уже привычная: «Помоги моим друзьям», дальше – адреса и внизу приписка: «Вечером приду. Л.».

Сердце радостно забилось, когда прочитал эту приписку; как это славно, что на свете существуют такие хорошие, открытые, простые девчата, как Лиля. И женой она будет хорошей, вот только нужно немного стать на ноги, обзавестись хозяйством, а то что за жених, у которого даже брюк приличных нет?

Пришел домой, сразу же взялся за трубочку телефона.

– Ольга Степановна, как вы там? Какой-то был странный экзамен… Помните Лубенцова?

– Рассказывай.

И он рассказал все подробно, ничего не забыв, даже коридорные слухи. Некогда старая учительница поздравила, его с успешно сданным экзаменом по математике и пригласила вечером заняться диктантом, он отказался:

– Сегодня не могу, много работы.

– Какой работы?

– Слесарной. Людям помочь надо.

– Понимаю, надо… Да, пожалуй, еще один диктант или сочинение ничего не изменят и не решат. Что знаешь, то знаешь. Все будет хорошо, не забывай меня.

И снова краны, замки… Ох, и здорово научился ремонтировать их Демид! И что приятно: благодарят, а о деньгах – ни слова. Видно, твердую репутацию он себе заработал. Что ж, тем лучше.

Лиля прибежала где-то около девяти, веселая, красивая, желанная.

– Как твой экзамен?

– Нормально.

– Я так и знала. Завтра воскресенье, у меня к тебе просьба…

– Опять краны, батареи?

– А разве плохо – людям делать добро? Вечером мы с тобой сходим в кино, погуляем. Одеть бы тебя попригляднее, но ничего: волосы твои все спасают. До чего же красивый цвет, вот бы мне такой! Все-таки нет правды на земле. Мне нужно – бог не дал, тебя наградил, а ты и внимания не обращаешь. Ну ничего, парик себе куплю. Говорят, когда-то во Франции сама королева парики носила.

Поцеловала Демида, прижалась к нему всем телом и исчезла, словно ее и не было, остался только запах духов да отзвук звонкого милого голоса. Что она нашла в нем, Демиде? Волосы? Смешно…

Утром, как всегда в семь, позвонил Ольге Степановне.

– Доброе утро!

– Доброе! Ну как поживает наша литература?

– Все будет отлично, моя дорогая учительница!

Вечером они с Лилей, перед кино, прошлись по бульвару. На лице Лили – гордое презрение ко всем, кто осмелится подумать о них худо. «Он, конечно, одет еще простовато, но зато красив и мне нравится», – казалось, говорили ее глаза.

Величав и прекрасен бульвар Ромена Роллана ранним вечером. Где-то далеко, за многочисленными домами Борщаговки, садится солнце, и все пространство между ними, и широкая лента бульвара залиты ласковым золотистым светом.

Если вот так гулять по бульвару, то обязательно встретишь людей, которых вовсе не ожидал встретить. Например, Ларису Вовгуру. Идет легко и грациозно, как балерина, весело и задорно поглядывая на встречных. В руке сетка с пакетами молока и консервными банками, видно, была в гастрономе. Взглянула мельком на Демида и Лилю и не узнала, взгляд равнодушно скользнул мимо, лишь чуть-чуть дрогнули ресницы, и, наверное, не остановилась бы, если бы Демид не окликнул:

– Лариска, ты что, зазналась?

– Ах, это ты? – удивилась она. – Извини, я спешила.

– Познакомься, это Лиля, работает на нашем заводе.

Девушки поздоровались.

– Ну, как вы поживаете? – спросил Демид.

– Можно подумать, что ты не знаешь, как мы живем, – не глядя на Лилю, ответила Лариса. – Все по-старому. Что было на Фабричной улице, то и здесь – одинаково. Экзамены сдаешь?

– Сдаю.

Она будто совсем не замечала присутствия Лили, обращалась только к Демиду, и игра эта была такой детской, что Лиля рассмеялась и спросила:

– Ты в какой класс перешла? В седьмой?

– В шестой, – ответила Лариса и добавила: – Простите, мне некогда, мама ждет. До свидания.

Кивнула головой и ушла.

– Хорошая девушка, – заметила Лиля.

– Мы соседями были на Фабричной.

– Ты с ней там, на Фабричной, целовался?

– Ты что, в своем уме? Она же совсем ребенок!

Они пошли в кинотеатр «Лейпциг», на площадь, где пересекается проспект Космонавта Комарова с улицей Гната Юры. Там недавно закончили строить подземно-надземный трехэтажный переход, где никто друг другу не мешает: ни машины трамваю, ни трамвай пешеходам. Демид всегда любовался этим чудесным сооружением, характерным для нового Киева, столь не похожим на тесный центр столицы, любовался с восхищением. Для него это был будто наглядный пример, как может воплотиться в сталь и бетон богатая фантазия архитектора. Но на этот раз такое чувство не возникло, а даже наоборот – почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью к нему пришла озябшая Лариса и он оттирал ей пальцы на ноге, прихваченные лютым морозом…

– Эта Лариса произвела на тебя глубокое впечатление, – посмеиваясь, сказала Лиля. – Ты молчишь вот уже целых десять минут.

– Твоя правда, она хорошая девушка и очень несчастная.

– Возможно, она и хорошая, а вот несчастная ли – не думаю. Я ее недавно видела около кафе «Элион» в одной недурственной компании.

– Компании? Какой?

– Как тебе сказать… Опытной компании. Эта компания, если схватит – не выпустит.

– А ты откуда знаешь?

– Бывала в ней, правда, не школьницей. Ну да ладно, вряд ли стоит твоя Лариса, чтобы о ней так много говорили. Идем, скоро сеанс начнется.

Через два дня Демид написал сочинение по литературе, допустив одну орфографическую ошибку и пропустив три запятые. Он стал студентом заочного отделения мехмата. Вернувшись домой, после того как нашел свою фамилию в списках зачисленных студентов, он заглянул к Ольге Степановне и, поздоровавшись, упал в кресло.

– Смешно, – сказал он, – мечты, которые сбываются, перестают быть мечтами и оборачиваются обыкновенной работой. Мечтал я – не передать как – об университете, а поступил – и вместо радости вижу перед собой целую махину работы, шесть лет каторжного труда. Ольга Степановна, а не проще бы было собирать тэзы в шестом цехе и не засорять себе голову всякими мечтами? Получить пятый разряд, хорошо зарабатывать, жениться на хорошенькой девушке, славного мальчонку, смешного и замурзанного, сыном назвать…

– Конечно, проще, – ответила учительница.

– Так зачем же я стараюсь?

– Самолюбие не позволяет. Хочешь быть современным рабочим. По всем статьям.

– Это что, плохо – самолюбие?

– Плохо – себялюбие, а самолюбие – понятие сложное. Иногда, конечно, плохо, а иногда благодаря этой огромной движущей силе делают великие открытия, пишут прекрасные стихи.

– Ну, к таким высотам я не рвусь.

– Может, и не рвешься, но быть в последних тоже не согласишься.

– Ну, и как вы думаете, хорошо это или нет?

– Трудно сказать. Ясно одно: сложно.

Глава четырнадцатая

Просто странно, как мало и как удивительно много – двадцать четыре часа, вмещающиеся в одни сутки. Можно ничего за это время не успеть, а можно переделать гору всяких дел, прямо диву даешься. Работа на заводе, потом разные слесарные дела (чтоб они пропали, столько времени отнимают!), свидания с Лилей (тут время летит – и не заметишь!), а поздно вечером, когда все спят, приятно включить паяльник и поколдовать над своей первой электронно-вычислительной машиной. Пожалуй, это слишком громко сказано, и все же: пусть его машина умеет только складывать элементарные числа – все равно она машина, ЭВМ, иначе ее не назовешь.

Что ж, отнесем свой «собачник» в радиоклуб, подключим к питанию, попробуем щелкнуть тумблером. Все правильно, вспыхнула «единица». Поднимем вверх ручку второго тумблера, должна загореться «двойка», а «единица» погаснуть. Ничего подобного не произошло, как горела «единица», так и горит. Где же кроется ошибка? Отключим осциллограф, возьмем наконечники, посмотрим на схему. Здесь должен быть ток, он и есть. А здесь его не должно быть, а он почему-то есть. В чем же дело? Ага, припой растекся и замкнул два контакта. Ясно. А сейчас как? Щелк, щелк.

Теперь все верно: погасла первая лампочка, зажглась вторая. Пойдем дальше.

Только через день таким же поздним вечером стали исправно загораться все лампочки точно так, как предписано схемой. Сначала Демид чуть было не заплясал от радости. Пришла уверенность в своих силах. А потом сразу пропал интерес к этой машине. Поразительно четко представилась ее простота, примитивность. Захотелось сделать что-то более сложное, интересное… Подожди, кто-то говорил ему об этом. Кто? А, Павлов, кажется… Все верно: достигнутое уходит в прошлое значительно быстрее, чем нам хотелось бы.

Когда возвращался из радиоклуба и шел по бульвару Ромена Роллана, навстречу попалась компания: впереди парень с гитарой, за ним пара – девушка и коренастый мужчина. Хотел обогнать, не обращая внимания, и почти обогнал, как вдруг послышалось:

– Демид!

Остановился как вкопанный: Лариса.

– Познакомься с моими друзьями.

– Геннадий, – буркнул высокий Парень с гитарой, волосы прямые, длинные, доходят до плеч, глаза светлые, нахальные.

– Тристан Семенович Квитко, – отчетливо красивым баритоном проговорил мужчина, – член коллегии адвокатов. Рад познакомиться.

Глаза, слегка прищурившись, смотрели чуть насмешливо, цепко – умные глаза.

Демид, назвавшись, пожал протянутую руку. Он сразу понял, что спутники Ларисы немного навеселе.

– Демид мой давний друг, – пояснила Лариса. – Мы еще на Фабричной улице были соседями.

– Значит, есть основание отметить встречу, – подытожил Тристан Семенович. Лет тридцати, не больше, лицо продолговатое, чистое, короткая черная «ассирийская» бородка красиво оттеняла матовую бледность щек.

– Ты познакомил меня со своей подругой, – язвительно заметила Лариса, – а теперь я рада познакомить тебя с моими друзьями.

– Пойдемте, – настойчиво повторил Квитко, – знакомство надо спрыснуть.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне рано вставать на работу, – отказался Демид.

– Где же ты задержался, у подруги? – снова уколола Лариса.

– В радиоклубе. Извините, мне пора…

Когда отошел на порядочное расстояние, оглянулся: в свете фонарей четко вырисовывались три фигуры – две высокие мужские и в середине тоненькая девичья. «Как под конвоем», – подумал он, и почему-то стало грустно, больно за Ларису. А почему? Вроде бы все нормально и все-таки… Компания не для нее.

Утром и радости и огорчения минувшего дня как-то приглушились, отодвинулись на второй план, все заслонило удивительное событие. На доске итогов соревнования за август месяц была его фамилия.

Вот чего не ожидал, того не ожидал! Работал спокойненько, не думая о славе, а она, оказывается, думала о нем: среди шестерых лучших рабочих и его имя. Не было ни одного случая, чтобы его тэз был возвращен техконтролем на доработку.

Радостная эта минута: сознавать, с каким трудом, преодолевая массу трудностей, ты становишься мастером своего дела.

– Хорошо работал, – поздравил его Валера, – и премия будет хорошей!

– Как нельзя кстати. У меня долги…

– Долги нужно отдавать, – думая о чем-то своем, сказал Валера.

После работы в своем почтовом ящике Демид обнаружил уже привычную записку. Лиля на этот раз просила зайти к ней.

– Видела твое имя на доске Почета, – сказала Лиля, когда он, поздоровавшись и поцеловав ее, сел в кресло. – У тебя сегодня двойная радость. Вот возьми пакет.

Демид, пораженный странным видом Лили, нерешительно спросил:

– Извини, но что ты сделала со своими волосами!

– Не удивляйся – парик. Красиво и главное удобно. Никакой мороки, надел, как шапку, – и все, голова в порядке. Да и модно сейчас, это ведь тоже со счетов не сбросишь. Нравится?

– Тебе идет даже этот дурацкий парик. Красивой женщине – все к лицу. А это что такое? – спросил он, беря протянутый Лилей конверт.

– Твои честно заработанные деньги.

– Интересно! Какие деньги?

– Разве я могла позволить, чтобы ты работал задаром? Здесь сто рублей. Бери.

– Ничего не понимаю…

– А тут и понимать нечего. Я все организовала. Через маму. Она договаривалась с клиентурой, мол, придет слесарь, все сделает на совесть, возьмет недорого. Вот и все.

– Да как ты могла, Лилька! Я тебя просил?..

– Могла! А почему нет? Ты что, эти деньги украл? Ты их честно заработал. На заводе ведь получаешь зарплату, почему же здесь должен вкалывать задаром? И потом обрати внимание – все заинтересованные лица остаются довольны. Если бы ты работал бесплатно, то людям было бы неловко чувствовать себя твоими должниками. А так расплатились – и у всех на душе спокойно. Представь себя на их месте: пришел человек, починил кран и отказался от денег… А? Как бы ты себя чувствовал?

– Обыкновенно. Мне ребята помогли переехать на новую квартиру и ни копейки не взяли.

– Сравнил! Новоселье – совсем другое дело, это праздник. А ты подумай о человеке, который, у тебя работал и отказался от денег. Приятно будет тебе с ним встретиться? Не думаю.

– Я ему тоже чем-нибудь помогу.

– А если случая такого не представится?

И хотя Демид не мог согласиться с Лилей, в словах ее была своя логика. Пусть чуждая ему, но все-таки логика. Основанная на принципе «ты – мне, я – тебе…».

– Потом, и это тоже немаловажное обстоятельство, – продолжала Лиля, – ты попадешь в смешное положение. Как Дон-Кихот, рыцарь Печального образа, в век атомных реакторов. Тебе приятно выглядеть чудаком? Что молчишь? Сказать нечего? Вот и выходит, что права я. И еще: здесь две трети того, что ты заработал, одна треть – маме, за ее труды.

– Все ясно, – сказал Демид, вставая. – Извини, пожалуйста, но это наш последний разговор. Деньги возьми себе.

– Хочешь меня обидеть? – резко спросила Лиля. – Платишь мне?

– Да ты что, Лиля, я и не думал… – испугался Демид.

– Знаю, что не думал, потому и не влепила тебе пощечину. Знаю и то, что таких идеалистов, как ты, жизнь здорово проучит, обломает за милую душу. Так вот, имей в виду: деньги будут лежать, они твои. Захочешь – возьмешь, я человек принципиальный и честный.

Где-то Демид уже слышал подобные слова: «Я человек принципиальный и честный…» Ну, конечно, их любил повторять Трофим Иванович Колобок, благодетель Демида.

– А сейчас уходи. А то, не ровен час, я рассержусь и наговорю кучу обидных слов, и тогда тебе прийти ко мне будет трудно. Замуж за тебя я не пойду, не надейся, хотя ты мне и нравишься…

– Всего хорошего, – сказал Демид, повернулся и вышел.

Укорять себя ему было не в чем: он поступил правильно. Грустно, конечно, и больно, но он не барышня, раскисать себе не позволит. Нужно приниматься за серьезные дела. Десятого сентября начнется экзаменационная сессия на факультете, продлится десять дней. Еще есть время подумать над тем, какой будет его следующая электронно-вычислительная машина. Делать простейшее сложение мы уже научились. Здесь действуют самые обыкновенные тумблеры. А что, если сделать машину с кнопками? Нажал на кнопку – по схеме побежал импульс, нажал на другую – другой импульс, третий, четвертый, десятый. Машина точно запомнила бы, подсчитала, сколько их было, а потом выдала число, зажгла бы соответствующие лампочки. Это куда сложнее, и схема тоже будет сложнее. Можно спроектировать такую машину? А чего хитрого? Подумаем и сделаем.

Через две недели, в субботу, где-то около полудня, Демид Хорол пошел к Колобку. На этот раз дверь открыла не внучка титулованной особы, а сам Трофим Иванович, в домашнем новом бархатном халате, важный и гордый, даже, можно сказать, величественный.

В квартире стояла неживая тишина.

– Как вы поживаете, Трофим Иванович? – спросил Демид, входя вслед за хозяином в его комнату.

– Как мне и надлежит. А как ты в своей глухомани? Устроился?

– Еще не совсем, но понемногу обживаюсь. Я очень рад вас видеть, Трофим Иванович!

Слова прозвучали искренно. Теплая волна далеких детских и юношеских воспоминаний прихлынула к сердцу. Колобок причинил ему немало зла, но в трудную, решающую минуту не бросил, поддержал.

– Я тоже рад тебя видеть. И хочу тебе сказать, что пришел ты в самое время. Дело в том, что скоро должно состояться мое обручение с Анастасией Петровной Груевской, а через год – свадьба.

Демид посмотрел недоверчиво: смеется или серьезно говорит Колобок? Но Трофим Иванович и не думал смеяться.

– Понимаешь, – продолжал он, – в нашей обычной жизни мы все простые люди. Но есть еще и другая жизнь, она глубоко таится в наших душах, это жизнь аристократов. Внешне это никак не проявляется. Анастасия – билетерша в кинотеатре, я скромный бухгалтер, но дома, оставаясь наедине с собой, мы становимся элитой, людьми благородной крови…

«Он произносит не свои слова. Как Лилька», – подумал Демид, а вслух сказал:

– Мне трудно вас понять, мои предки – рабочие.

– Так и должно быть, – глубокомысленно изрек Колобок. – Видишь, дело в том, что люди моего происхождения должны иметь доказательство этого. Обручение объявим, но свадьба может состояться лишь тогда, когда у меня на руках будут эти документы. Точные, безупречные, подтверждающие мою высокую родословную.

Расстроенный Демид подумал, а не сбегать ли вниз к телефону-автомату и не вызвать ли «Скорую»? Но Колобок опередил его.

– Ты, может, сейчас думаешь, не свихнулся ли я часом, – так же медленно и значительно сказал он, – так вот, психика моя в полном порядке. Просто категории, которыми я оперирую, настолько в нашей жизни непривычны, что кажутся смешными. Подумал, что я не в своем уме?

– Подумал, – признался Демид.

– Вот видишь. А я абсолютно здоровый человек. Ты задолжал мне много денег, около четырех тысяч.

– Да…

– Я благородно разрешил тебе начать уплату долга с первого ноября, понимая, что устроиться на новом месте тебе будет нелегко. Теперь этот срок приближается, и я хочу спросить тебя: как ты собираешься рассчитываться со мной?

– Каждый месяц буду приносить вам восемьдесят – девяносто рублей.

– Сколько ты зарабатываешь?

– Сто пятьдесят – сто шестьдесят.

– Ясно, значит, ты намерен отдавать половину своей зарплаты. Что ж, вообще говоря, это честно с твоей стороны, но, посуди сам, выплата долга растянется на тридцать девять месяцев. Немыслимо долгий срок, ждать столько я просто не могу! Деньги мне необходимы не позже чем через год – первого ноября. Люди, знающие, где и в каких архивах можно отыскать документы о моей родословной, уже работают, и труд их должен быть оплачен. Свадьба тоже влетит в копеечку. Простой поп не может венчать внучку камер-фрейлины. К счастью, согласился архимандрит… за две тысячи…

Демид невольно улыбнулся.

– Я выгляжу смешным? – сразу забеспокоился Колобок. – Пойми меня правильно, я не требую, а убедительно прошу: заработай, займи у кого-нибудь эти деньги к ноябрю будущего года. Работа в архивах отнимает уйму времени, но первого ноября она будет закончена, и моя родословная, или, точнее, генеалогическое древо, будет в полном порядке. И не забывай о благодарности: ведь я не отдал тебя в интернат.

– Это правда, – сказал Демид, – хотя сейчас интернат почему-то не кажется мне страшным. У нас работает много ребят, воспитанников детдомов, мой бригадир например.

– Прежде ты не относился к этому так спокойно.

– Мал был и глуп. Значит, в месяц я должен буду вам отдавать около трехсот рублей?

– Триста двадцать три рубля и сорок пять копеек. – Он вдруг резко вытянул руку с растопыренными пальцами и с силой опустил ее, будто намереваясь раздавить кого-то. Жест был и в самом деле театрально-величественным. – Пойми, от этого зависит мое счастье!

Сказал так, что мысль Демида о его безумии исчезла. Перед ним был человек, охваченный странной, немыслимой, но, безусловно, глубокой страстью.

– Вы так ее любите?

– Кого? – удивился Колобок.

– Анастасию Петровну?

– Да, я влюблен, и она меня тоже полюбила.

– Значит, триста двадцать три рубля? – повторил юноша. – Много…

– Не больше того, что я потратил на тебя.

– Ладно, – вдруг посуровев лицом, словно принимая решение, сказал Демид, – может, так и лучше. Одним махом…

– Но не вздумай красть, – предостерег Колобок.

– Постараюсь… – ответил Демид.

– Выходит, договорились?

– Да, договорились.

Демид вышел, на осеннюю улицу Воровского, и красота родного Киева снова очаровала его. Удивительный это город, все в нем есть: и Золотые Ворота, через которые когда-то выходили воины на поле брани, и ВУМ с его мудрыми машинами, и метро, пронзившее древние Киевские холмы, и прекрасные соборы. В этом городе живет и Семен Павлов, наладчик сложнейших электронно-вычислительных машин, способных обеспечить стыковку спутников в космическом пространстве, и внучка бывшей камер-фрейлины Анастасия Петровна, которая способна всего-навсего отрывать корешки у билетов в кинотеатр. Все в нем есть, в этом прекрасном осеннем Киеве, где сейчас медно краснеют опавшие листья каштанов и клены, как по команде, сбрасывают свою листву сразу за одну ночь.

А теперь – бегом до остановки трамвая и к себе на Борщаговку. Все верно… Нужно заработать эти деньги, вернуть долг, чтобы раз и навсегда забыть про Колобка.

Забыть? А он тебя семь долгих лет разве забывал? Ничего нельзя забывать. Ни добра, ни зла. А больше всего надо чтить добро, запомни это на всю жизнь, Демид.

Возле Лилиных дверей позвонил уверенно, без колебаний.

– Ну, вот и ты! – радостно встретила его Лиля, и едва заметный пушок на верхней губе дрогнул в улыбке. – Видишь, я же говорила, что ты придешь.

Потянулась к нему, обняла, поцеловала, будто ничего между ними не произошло, будто совсем недавно не распрощались они навсегда.

Демид посмотрел на нее. Словно не видел давным-давно: красивая, молодая, славная, и ему ничего, кроме добра, не сделала.

– Пришел, потому что понял – ты права, – сказал Демид. – За честную работу не стыдно получать достойное вознаграждение. Позови Гафию Дмитриевну.

– Интересно, послушаем, что за идеи пришли тебе в голову. Мама!

Женщина вошла, недобро взглянула на Демида, хмуро поздоровалась и опустилась на стул, стоявший около дверей. Напряженное лицо выдавало настороженность.

– У Демида появилась новая идея, – обратилась к ней Лиля. – Ну, Демид, выкладывай.

– Мне необходимо заработать около четырех тысяч, – сказал Демид.

– Немало, – сухо заметила Гафия Дмитриевна.

– Люблю широкий размах, – засмеялась Лиля.

– Причем они мне нужны в этом году, к ноябрю, – добавил Демид.

– Для этого придется, не ленясь, поработать, – скупо процедила женщина и крепко сжала губы.

– Знаю. Каждый месяц мне надо класть на книжку триста двадцать три рубля и сорок пять копеек.

– Здорово ты все подсчитал, мне это нравится, – снова засмеялась Лиля.

– Мне тоже. Рублей сто я смогу отрывать от зарплаты. А остальные придется прирабатывать.

Сказал и снова взглянул на постное лицо Лилиной мамы, на ее поджатые бледные губы, взглянул и подумал, что она, пожалуй, не такая уж и старая, вот только эти злые губы прибавляют ей возраст.

Лиля смотрела на Демида как-то недоверчиво, но с явным интересом.

– А можно узнать, зачем тебе вдруг понадобились такие деньги?

– Хочу дом купить, – и на мгновение запнулся, – есть подходящий и недалеко, в Буче. Отец одного моего товарища продает. Сын вернется из армии в будущем году, первого ноября, и сразу женится. У них квартира в Киеве, а у невесты дача в Ирпене. Зачем им две дачи?

Демид видел, как алчно загорелись глаза у Гафии Дмитриевны.

– Хорошая идея, – медленно сказала Лиля. – Разведешь поросят, кур, уток… Знаешь, сколько на этом деле можно заработать?

– Пока не знаю, но узнаю со временем. Гуси и утки – дело хорошее. Да и на завод близко. Электричка…

– Думаю, что смогу тебе найти работу, – после недолгого молчания, мысленно ведя свой подсчет, сказала Гафия Дмитриевна.

– Буду вам благодарен, – обрадовался Демид. – Я готов к любой работе.

Демид ушел, а Лиля продолжила разговор с матерью.

– Дом, конечно, хорошая затея, только что-то мне не верится… На него это не похоже. По-моему, он темнит.

– Ты хочешь иметь этот дом?

– Я? Зачем он мне? Это не мои масштабы – дом, дача. Смешно! Но мне хотелось бы понять этого паренька…

– За год все выяснится. За год он свои четыре тысячи возьмет, и мы в накладе не останемся.

– Да, за год много воды утечет, – задумчиво сказала Лиля, – и никто не знает, где я окажусь за этот год.

– Теперь что-то темнишь ты, – рассердилась женщина и вышла.