Текст книги "Русская Америка"

Автор книги: Вадим Бурлак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Кто отправится с вестью?

Ссора началась в тот же день, когда был найден первый самородок. Вначале его приняли за обычный камень серовато-желтого цвета. Один из путешественников, сам не зная зачем, пнул неприметный камень, и тот оказался в ручье. Стремительная вода мгновенно смыла пыль, и от долгожданного блеска люди замерли и несколько мгновений зачарованно смотрели на самородок величиной с детский кулак. Наконец один из артели нагнулся и поднял его из ручья.

Пятеро путешественников сгрудились. Каждому хотелось подержать находку на ладони, ощутить ее тяжесть.

Вечером у костра стали решать, кому из пятерых завтра отправляться в обратный путь. Хозяин компании Лебедев-Ласточкин наказал: как только отыщется золото, немедленно отсылать посланника в факторию с найденными образцами, отчетом, описанием всего маршрута и местности, где произошла ценная находка.

Было известно, что принесшему «знаменательную весть» последует награда. Лебедев-Ласточкин не любил швырять деньги на ветер, как иные купцы, однако не скупился, когда люди прекрасно справлялись с его поручением и доставляли добрые сообщения.

Кому быть обласканным хозяином вестником?..

Вот тут-то и начался спор, переросший в драку. Один из путешественников от удара в висок скончался. Виновника скрутили и повязали.

По жребию, трое выбрали гонца в факторию. В отчете хозяину была сделана приписка о печальном происшествии. Убийцу держали связанным еще сутки после того, как были отправлены самородок и бумаги для Лебедева-Ласточкина.

Что теперь мог сделать убийца? Ввязаться в новую драку? Пуститься в погоню за гонцом? Сбежать в дикие, неизведанные леса? Бессмыслица… Мордобой ни к чему не приведет. Догнать гонца уже невозможно. А в лесу за каждым деревом таится опасность: либо индейцы, либо разъяренные медведи, либо еще какие-то неведомые опасные твари…

Наверное, так поначалу думал и убийца, когда его освободили от веревочных пут. Произнес он несколько крепких словечек в адрес товарищей и покорно отправился с ними вверх по ручью на поиски желтого металла.

«Соверши задуманное»

Но сияющий змей-искуситель уже подобрался к нему и по ночам пристально смотрел на спящего человека и отравлял разум его своим ядовитым дыханием – так впоследствии рассказывали индейцы о приключениях русского отшельника.

Незаметно для себя и своих товарищей он стал пленником желтого змея. Теперь, и во время трудных переходов, и на отдыхе, его постоянно терзала мысль: что будет дальше?.. Убийство соотечественника, впереди – долгие годы каторги. Даже если экспедиция пройдет успешно, сурового наказания не избежать.

Так стоит ли возвращаться к своим?..

Жизнь в диком, неизвестном краю тоже не сулит ничего хорошего. И пленник желтого змея-искусителя сделал выбор: изрядно он испытал житье в миру да в нищете, так лучше остаться в богатом одиночестве…

С первыми осенними холодами люди Лебедева-Ласточкина завершили путешествие и поиски золота. В день, когда собрались в обратную дорогу, и нашептал проклятый искуситель одному из них: «Пора… Соверши задуманное…»

Своих товарищей пленник желтого змея зарезал, когда они спали. Тела их не стал закапывать – все равно медведи разроют и съедят. Забрал душегуб самородки, оружие, теплую одежду убитых.

В какую сторону идти, не задумывался: сверкающее чудовище само подталкивало своего пленника…

Метка проклятия

Вожди и шаманы предостерегали соплеменников: неприкаянного бледнолицего, убившего своих товарищей, не трогать, не смотреть ему в глаза, не прикасаться, не давать ему приближаться к своим жилищам, поскольку с помощью взгляда, прикосновения, слова или дыхания он может сделать рабом сияющего змея других людей. Индейцам даже запрещалось убивать бледнолицего: через невидимый след полета пули, стрелы, копья в обратном направлении может передаться вечная рабская зависимость.

Если человек стал почитать золото выше могущественных духов земли, воды, неба, огня, то излечить его уже невозможно, – считали шаманы. Они совершали обряды, посвященные медведям и волкам, чтобы звери как можно быстрей растерзали опасного бледнолицего.

Но шло время, а пленник сияющего змея продолжал свой путь по лесам, долинам рек и ручьев и совершал непонятную для индейцев работу. Туземцы постоянно следили за ним, нарушая запрет, но все же не приближались.

Казалось, бледнолицый ничего не замечает вокруг себя. Дни его были похожи один на другой: охота, сбор ягод, трав, кореньев и постоянный поиск золотых самородков. Совершал он все это без видимых усилий. Зверь и рыба словно сами шли ему в руки. И самородки будто окликали: не пропусти удачу, нагнись, подними…

Когда золота набиралось столько, что тяжело становилось продолжать путь, бледнолицый отыскивал пещеру и в ее глубинах закапывал свое богатство. На камнях над входом в пещеру пленник сияющего змея выбивал какие-то непонятные индейцам знаки.

Шаманы пытались прочитать их, но соплеменникам не раскрывали истину. Лишь объявляли: пещера проклята, поскольку бледнолицый, раб сияющего змея, поставил особую метку. Отныне в ней – губительный для человека дух золота. И даже медведи-гризли, побывавшие в этих пещерах, шалеют от проклятого духа и сходят с ума.

Но для кого прятались драгоценные самородки? «У сияющего искусителя немало коварных планов, и даже нам не разгадать их», – объясняли шаманы.

Индейцы интересовались у своих мудрецов, долго ли будет ходить по их земле и делать проклятыми пещеры опасный бледнолицый, – но и мудрейшие не знали ответа. Змей-искуситель не позволяет своим рабам долго жить под солнцем: скоро он уведет и этого бледнолицего в глубины земли, где зарождается золото…

Под видом обычного старателя

В конце XIX – в начале XX века, когда тысячи людей разных национальностей ринулись на Аляску добывать золото, индейцы рассказывали им о пленнике сияющего змея. Бледнолицых пришельцев предупреждали, что этот пленник может появляться из глубин земли под видом обычного старателя, прельщать слушателей рассказами о пещерах с золотом.

Старатели в предания особо не верили. Но многие из них все же просили туземцев показать, где находятся пещеры, отмеченные легендарным злодеем.

Удавалось ли старателям добираться до них? На это бывалые охотники за драгоценным металлом отвечали уклончиво: «Золото любит молчание… Кто оказывался в тех пещерах и богател, – не признаются. А от исчезнувших там уже ничего не узнать…»

Даже после Первой мировой войны среди старателей Аляски еще ходила поговорка: «Голод и стужу перетерплю, от волков и гризли отобьюсь, лишь бы не отуманил разум и не попался на пути проклятый пленник сияющего змея…»

ЗАГАДОЧНАЯ ГИБЕЛЬ ДРУЗЕЙ

Первый шаг ваш в Америку доставил мне удовольствие узнать вас лично со стороны решительной предприимчивости; успешное возвращение ваше в Европу показало опыт искусства вашего; а вторичное путешествие в край сей удостоверило, сколь глубоко лежат в сердцах ваших благородные чувствования истинной любви к Отечеству…

И так, приступим общими силами к совершению великого дела…

Из письма видного деятеля Российско-американской компании Николая Резанова лейтенанту Николаю Хвостову и мичману Гавриилу Давыдову. Август, 1805 год

Выпускники Морского корпуса

В начале 50-х годов XIX века историк, исследователь освоения Сибири и Тихого океана Алексей Соколов писал: «В ряду талантливых молодых моряков, начала царствования Императора Александра I, особенно замечательны Хвостов и Давыдов.

Их дальние странствия и чудные подвиги, их тесная дружба и преждевременная, таинственная смерть, были предметом всеобщего внимания, даже воспеты современными им поэтами, между другими Державиным».

Николай Александрович Хвостов и Гавриил Иванович Давыдов познакомились уже после окончания Морского корпуса. Разница в возрасте не свела их в родном учебном заведении. Хвостов закончил его в 1792 году, когда ему исполнилось шестнадцать, Давыдов – в 1798-м – в четырнадцать.

Судьба свела их в 1802 году. Николай уже участвовал в морских сражениях, Гавриил приобрел опыт дальних плаваний.

Их представили друг другу на одной из вечеринок бывших воспитанников Морского корпуса.

Современники отмечали, что Хвостов был прекрасным специалистом в морском деле, много читал, изучал, хоть и бессистемно, историю, философию, химию, математику. Как отозвался Алексей Соколов: «Чувствительность и человеколюбие, развитые в нем философиею осемнадцатого века… боролись с порывами к бранным подвигам…».

Однако были и нелестные отзывы о Хвостове: заядлый картежник, кутила, сорвиголова… Но даже недоброжелатели соглашались, что он надежная опора своим родителям и младшим братьям и сестрам.

Гавриила Давыдова знакомые характеризовали так: поэт, прекрасно образован, пылкий, влюбчивый, отважный.

В тот год, когда Хвостов и Давыдов познакомились, во главе правления Российско-американской компании был зять Григория Шелехова камергер Николай Петрович Резанов. Забытое еще в XIX столетии имя этого талантливого организатора стало известно многим россиянам в 70-х годах XX века, после знаменитой театральной постановки спектакля «Юнона и Авось». История трагической любви Николая Петровича к дочери губернатора Сан-Франциско Марии Кончите вдохновило немало поэтов.

Резанов сумел добиться от Александра I разрешения принимать на службу в Российско-американскую компанию офицеров Военно-Морского флота. Одним из первых Николай Петрович пригласил Хвостова. Тот сразу согласился и уговорил Давыдова отправиться на Тихий океан.

На пути в Русскую Америку

Через несколько дней состоялись шумные проводы в столичной гостинице. Десятки флотских и армейских офицеров съехались отметить отъезд Хвостова и Давыдова к новому месту службы.

19 апреля 1802 года Николай и Гавриил отправились на Тихий океан.

О начале их долгого путешествия Давыдов вспоминал: «…я взглянул на Николая и увидел, что он старается скрыть свои чувства, может быть для того, чтобы меня больше не растревожить; я пожал у него руку и сказал: у нас теперь остается одна надежда друг на друга. Тут поклялись мы в вечной дружбе».

Так же трогательно и романтично описал впоследствии эти минуты и Хвостов: «…мы поклялись быть друзьями, заменив этим всех и все…»

По дороге до Якутска друзья вели бесконечные разговоры о предстоящей службе в Новом Свете. Если на почтовой станции или в каком-нибудь селении им попадался человек, побывавший на Камчатке, на Алеутских островах, на Аляске, немедленно знакомились с ним, угощали и подолгу расспрашивали о житье-бытье, о делах на тихоокеанских землях.

В Якутск Хвостов и Давыдов прибыли в конце июня 1802 года. Этот город на берегу реки Лена с середины XVII века стал центром управления Восточной Сибири. Современник Хвостова и Давыдова Николай Щукин писал о Якутске: «Расположен более в длину, нежели в ширину. В нем считается до 300 обывательских домов…и семь церквей. Гостиный двор каменный; в нем помещается и городовой суд…

Хотя город лежит на берегу величайшей реки, но летом и зимою умирает, так сказать, от жажды, весною же каждый почти год терпит от наводнения… Здесь господствует песок, камней нет даже на берегах Лены, а потому и мостить город нечем».

В Якутске Хвостов и Давыдов пробыли несколько дней. Получили разрешение покопаться в архиве в поисках документов об освоении русскими тихоокеанских берегов. Но времени для архивных исследований не оставалось: им надо было побыстрей попасть в Охотск, а затем, до наступления осенних штормов, отправиться в Америку.

После выезда из Якутска для Хвостова и Давыдова начались опасные приключения. Первый раз на них напали разбойники среди бела дня. Заряженные ружья и пистолеты все время находились рядом, и офицеры открыли огонь. Помогли и сопровождавшие якуты. Нападение успешно отбили.

В другой раз – Давыдова и Хвостова разбойники застали врасплох. Не было под руками пистолетов и ружей, и друзья схватились за сабли. Решительные действия офицеров остановили разбойников: кровопролития не произошло.

В середине августа Хвостов и Давыдов добрались до Охотска. В то время это был главный русский порт на Дальнем Востоке. Судно «Св. Елизавета» уже стояло на рейде Охотска, готовое к отплытию в Америку.

Первые встречи и разочарования в Новом Свете

На переход до острова Кадьяк, где в то время располагалось главное управление русской колонии, понадобилось два месяца. Судно «Св. Елизавета» несколько раз попадало в шторм и едва не погибло от пожара.

1 ноября все же удалось войти в гавань Святого Павла острова Кадьяк. Здесь Хвостова и Давыдова радушно встретил Александр Баранов.

Правитель Русской Америки устроил в своем доме настоящий пир в честь вновь прибывших офицеров. Он даже предложил им от имени Российско-американской компании большую сумму денег в подарок. Но Хвостов и Давыдов отказались, заявив, что еще ничего существенного не совершили в Новом Свете.

Баранова, привыкшего к купеческим нравам и образу мыслей, отказ офицеров от денег потряс. С восторгом он написал об этом случае Николаю Резанову.

Однако положение дел, жизненные условия русских и туземцев и на Камчатке, и в Новом Свете неприятно поразили молодых офицеров. Особенно болезненно восприняли они состояние флота Российско-американской компании.

Гавриил Давыдов писал: «Бывали примеры, что суда, из Охотска в Кадьяк, приходили на четвертый только год, потому что плавают самое короткое время, идут лишь с благополучными ветрами, а при противном лежат в дрейф… ибо не имеют понятия о лавировании…

Случалось, что суда были носимы по месяцу и по два по морю, не зная с какой стороны берег. Люди тогда доходили до крайности, от недостатка пищи, а еще более воды, съедывали даже сапоги свои и кожи, коими обертывается такелаж…

Один мореход, три раза в лето ходил с Уналашки на Котовые острова, лежащие в 160 милях, и никак не мог отыскать оных. Другой мореход, в крепкий ветер, взошел на Камчатский берег столь счастливо, что после редкий вал доходил до судна. Разбудив начальника сказали ему, что судно на земле. Тогда недоуменье состояло только в узнании места, где оказались: в Японии или Америке? Но пришедший поутру солдат сказал, что они близь Большерецка (в Камчатке) …всяк удобно себе представить может, какие трудности преодолевать, какие закоренелые предрассудки истреблять, каких привычных к буйству людей усмирять, и наконец, с каким невежеством должны мы были беспрестанно бороться».

Безалаберность и разгильдяйство многих служителей Российско-американской компании поразили привыкших к флотской дисциплине Давыдова и Хвостова. Но офицеры были готовы ко всевозможным трудностям и испытаниям.

Размолвки и ссоры

Дружба Хвостова и Давыдова все же иногда омрачалась разладами. Чем дальше от Санкт-Петербурга, тем чаще случались между ними ссоры. Спустя четыре десятилетия Соколов отмечал в записках: «Наши офицеры осматривали остров, наблюдали диких (местных жителей), охотились – особенно Давыдов…

Дружба их между собою, уже не раз была прерываема ссорами и довольно горячими: властолюбивый и крутой нрав Хвостова, раздражал его мягкосердаго и честолюбивого друга…»

Соколов приводил пример: «…подъезжая к Охотску, Давыдов как-то заупрямился при переправе через реку, и Хвостов погрозил переправить его силою; в море Хвостов, разгорячась однажды, хотел даже ударить приятеля – „поступок бешеный, говорит он в письме Давыдову, подлый, непростительный, но без намерения“…

Однакож они мирились. Извиняясь в своей горячности, называя себя сумасшедшим в иные минуты… (Хвостов) однажды ранил кортиком одного из собеседников и, раздраженный его спокойствием, воткнул кортик себе в ногу чуть не насквозь.

Хвостов со слезами вымаливал прощения – иногда сам не зная зачем, по его словам, и они по-прежнему оставались друзьями».

Личные дневники порой раскрывают автора с совершенно неожиданной стороны. Побывавший в морских сражениях, столичный кутила, человек буйного нрава, Николай Хвостов после очередной размолвки с другом на острове Кадьяк написал трогательные строки: «Теперь сижу один. Скучно. Гаврилы нет. Бог знает, где он и что с ним делается. Может быть, его нет на свете.

Все эти дни стояли крепкие ветры, и ежели он порисковал (поехав в байдаре на охоту), то легко может быть все дурное. Что тогда будет со мной? Он до сих пор был мне единственное утешение. Ежели он весел, я спокоен; ежели нет, то я мучусь, и мне кажется, что всякий его взгляд в чем-нибудь меня укоряет. Я тотчас думаю: не сделал ли чего-нибудь, не оскорбил ли его?..

Иду к нему, прошу прощения, он прощает, потом уже представляю по мере ума моего и большой опытностью; он не сердится, забывает, и в это время мы бываем веселее обыкновенного: шутим, говорим, один другого утешаем, и мне кажется, мы как будто нарочно сердимся один на другого, чтобы после помириться…»

Неизвестно, почему Хвостов не отправился с другом на охоту. Пока Гавриил Давыдов с туземцами в проливе Шелехова или в Аляскинском заливе добывал морского зверя, Николай гулял и буйствовал на острове Кадьяк.

Случалось, в разгар очередной попойки он вдруг спохватывался, замечая, что рядом нет друга. Хвостов начинал требовать от собутыльников сообщить, где находится Давыдов. Порой, с саблей в руке, он врывался в дома русских и туземцев с криками: «Куда, ироды, Гаврюху подевали?! Да я вас, басурмане и варнаки, всех порублю!..»

Кое-как удавалось усмирить буяна. Нередко этим занимался сам Александр Баранов. На другой день, после очередной выходки, раскаявшийся Хвостов приносил ему извинения. Затем лейтенант обходил тех, кому вчера грозил расправой, и просил прощения. Но проходило время, и Хвостов снова и снова кидался с саблей на поиски друга.

Необычные самоцветы

Однажды сильный шторм прервал охоту Давыдова. Волны унесли его байдару к материковому берегу. Гавриилу Ивановичу и его спутникам – алеутам – пришлось пережидать ненастье и бурю в незнакомой бухте.

Там он и повстречал индейцев, которые давно вели торговлю с русскими. Один из них сообщил, что у него есть важное дело к «бледнолицему начальнику».

Давыдов назвал свое звание и должность.

Индеец кивнул в ответ и передал ему небольшой кожаный мешок. Затем пояснил: «Несколько месяцев назад повстречал в лесу умирающего русского, совсем дикого беловолосого». Этот человек не сообщил своего имени, поскольку оно «опоганено» и у соотечественников вызовет гнев. Попросил «беловолосый» передать русским начальникам, что отыскал он в горах несметные запасы драгоценных камней.

Давыдов извлек из мешка две тонкие дощечки и целую жменю странных самоцветов. По их твердости он определил: это алмазы. Но вот цвет камней смутил его. Они были черными.

Давыдов знал о существовании прозрачных алмазов, голубого, красного, желтого, зеленого оттенков, но о черных – не слыхал. На двух дощечках неизвестный указывал местонахождение богатых россыпей необычных драгоценных камней. Кто был этот русский, за какие грехи стал одиноким скитальцем и чем «опоганено» его имя, – Давыдов так и не узнал.

Вернувшись на Кадьяк, первым делом он показал кожаный мешочек другу. Хвостов тут же предупредил Гавриила никому не рассказывать о черных алмазах. К тому времени лейтенант крепко поссорился с Барановым, а больше в колонии он никому не доверял.

Друзья посовещались и решили о драгоценных камнях и карте доложить лишь в Санкт-Петербург, одному из приближенных к императору. Связи при дворе у них были. С того времени кожаный мешочек до возвращения в столицу Давыдов хранил при себе.

Недолгий отпуск в столице

В июне 1803 года по приказу Баранова друзья отбыли в Охотск. Они доставили из Русской Америки большую партию пушнины. Плавание прошло успешно. Осенью того же года Хвостов и Давыдов, получив соответствующий приказ, выехали в Санкт-Петербург.

Дорога в столицу заняла у них пять месяцев. На берегах Невы друзья насладились вниманием и интересом к их рассказам о Русской Америке – ив светских салонах, и в Адмиралтействе, и в кругу товарищей и родных.

Правительство, многие приближенные императора Александра I и руководство Российско-американской компании тепло встретило Хвостова и Давыдова. Вскоре им предложили вернуться на Тихий океан. Чтобы материально заинтересовать офицеров, Николая Александровича и Гавриила Николаевича сделали акционерами Российско-американской компании и вдвое увеличили жалованье.

Хвостову и Давыдову поручили, под руководством правителя русской колонии в Новом Свете, «улучшить тамошнее мореплавание, обустраивать укрепления, производить картографические работы и добрыми советами удерживать промышленных в повиновении у своих начальников».

Во время пребывания в Санкт-Петербурге друзья показали содержимое заветного мешочка одному своему знакомому. Тот сразу вынес суждение: черных алмазов не бывает в природе, и вообще драгоценные камни не могут рождаться в студеных землях Аляски. Их родина – только Африка и Индия.

В начале XIX века среди специалистов существовало мнение, будто самоцветы встречаются лишь в жарком климате.

Но что за камни были найдены на Аляске? Приятель не смог вразумительно ответить. Давыдов и Хвостов после его заключения не стали докладывать командованию о необычных американских самоцветах. Мешочек они оставили на хранение родственникам Хвостова.

В мае 1804 года друзья снова отправились в Америку.