Текст книги "Русский Париж"
Автор книги: Вадим Бурлак
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Вероятно, он был самым молодым из русских участников Июльской революции в Париже. Восемнадцатилетний Михаил без колебаний примкнул в июле 1830 года к восставшим.
Своим приятелям, парижским студентам, он заявил:
– Я ненавижу деспотизм!.. А потому буду сражаться!..
В одном из писем в Россию Кологривов объяснял свое решение стать революционером: «…знаю, что могу лишиться имения своего в России, что все родственники мои будут осуждать мой поступок, несмотря на то, я не колеблюсь… лучше соглашусь бедствовать, даже умереть, чем жить в рабстве.
…Никто, ни мать, ни родные, ни даже сам Бог, ничто бы не могло изменить принятого мною решения… Я ненавижу деспотизм».
Вскоре, после начала революции в Париже, прибыл приказ Николая I. Царь повелевал всем своим подданным без промедления покинуть Францию. Михаил не подчинился. Свой дерзкий поступок он объяснил в письме к родным: «Последняя революция утвердила меня окончательно в моих взглядах, в моей ненависти против тиранов.
Принимая активное участие в этой революции в Париже, в борьбе против роялистов, жалких рабов, посвятив мою жизнь делу высокой свободы, я [считаю] невозможным возвращение в Россию по приказу императора».
Узнав о его отказе покинуть Францию, Николай I возмутился:
– Как мог так поступить сын генерала Андрея Семеновича Кологривова, прославившегося в 1812 году?!.. Впрочем, после декабрьского мятежа на Сенатской площади по этому поводу уже не стоит удивляться.
В России Михаила Кологривова объявили государственным преступником и судили заочно. Приговор – «смертная казнь через повешение».
Чтобы заставить непокорного юношу вернуться на родину, царь пообещал матери Михаила, что простит его.
Но едва Кологривов оказался в России, как тут же был сослан на Кавказ в Егерский полк рядовым. Умер Михаил Андреевич в 1851 году в 38 лет.
Утерянные записки
«Я не могу налюбоваться и благодарить до сыта свое счастье, доставшееся мне случайно видеть революцию 26, 27, 28 июля. Ничего более любопытного я не могу видеть в жизнь свою – в три дня низвергнутую монархию.
Были и минуты ужасные, как например, в то время, когда разнесся слух, что король обложил Париж войском и хочет принудить к повиновению непокорных своих подданных голодом», – писал двадцатилетний чиновник канцелярии генерал-губернатора Новороссии Михаил Михайлович Кирьянов.
В начале 1830 года он добился разрешения выехать за границу на лечение. На самом же деле Михаил Кирьянов мечтал попасть в Париж. Лишь несколько дней молодой чиновник задержался в Карлсбаде. Там ему каким-то образом удалось получить разрешение на въезд во Францию.
В Париж Кирьянов прибыл за пару недель до начала восстания. Университет, Королевская библиотека, Ботанический сад, Люксембургский дворец, Лувр, Дворец юстиции, встречи с французскими учеными, театры, чтение парижских газет и журналов – такими насыщенными были дни русского чиновника в столице Франции.
И вдруг его жизнь стремительно изменилась.
Революция!..
Кирьянов бросился к своим знакомым парижским студентам. Их он нашел на баррикадах. С ними и остался.
Впоследствии Михаил рассказывал, что в те дни на улицах Парижа было много убитых и раненых. В центре города восставшие возводили баррикады, «…во время сего происшествия студенты политехнического университета играли немаловажную роль и… произведены были офицерами в разные полки, которые в Париже так гремят своею славою».
Кирьянов находился в самой гуще событий и на баррикаде, и во время штурма Лувра, и на митингах, и на собраниях жителей французской столицы.
Возвратившись на родину, Михаил сообщил друзьям, что в Париже вел дневник. Но такие записи весьма опасно хранить при себе, а потому он их спрятал.
Как и другие участники Французской революции, вернувшиеся на родину, Кирьянов подвергся репрессиям. Его уволили со службы, установили за ним слежку, а затем выслали под надзор полиции в глухую деревню на Херсонщине. Там Кирьянов занялся агрономической деятельностью и биологическими исследованиями.
Умер Михаил Михайлович в 29 лет. За несколько недель до этого с него сняли полицейский надзор. Друзья пытались отыскать записи Кирьянова о революционных событиях в Париже, но так и не смогли.
«Из светских салонов – на баррикады»
Современники считали Сергея Дмитриевича Полторацкого талантливым журналистом и одним из самых авторитетных библиофилов в России. Он дружил с Пушкиным, Вяземским, Баратынским, Жуковским, Языковым и другими литераторами.
Все они отзывались о Полторацком тепло.
Однако некоторые при этом добавляли:
– От нашего Сержа можно ждать чего угодно… Кроме бесчестных поступков…
Несмотря на то, что он слыл «отчаянным либералом», Александр I назначил его в свою свиту. Вольнолюбивому Полторацкому служба при императоре была скучна. Может, по этой причине он перешел из свиты в Киевский гренадерский полк, а затем и вовсе вышел в отставку.
Литературная деятельность Сергея Дмитриевича восстановила против него «III Отделение собственной Его Величества канцелярии». Отношения с могущественнейшим ведомством окончательно испортились после того, как во французском журнале «Revue encyclopédique» были опубликованы статьи Полторацкого о русской литературе. В этих работах Сергей Дмитриевич давал высокую оценку вольнолюбивым стихам Пушкина.
Шеф III-го Отделения Бенкендорф не раз упрекал Полторацкого за его связи с писателями, философами, социалистами-утопистами Франции.
Сергей Дмитриевич покорно выслушивал упреки, но по-прежнему поступал так, как ему хотелось. С 1828 года он просил разрешить ему выезд во Францию для продолжения учебы.
Выпускать за границу «непредсказуемого вольнодумца» Николай I не желал. Лишь в 1830 году император соизволил дать разрешение на поездку в Европу.
В Париж Полторацкий попал за несколько дней до начала восстания. Быть сторонним наблюдателем революции – не в его характере. В первые же часы уличных сражений русский аристократ – в рядах восставших, а затем записывается во французскую национальную гвардию, которой командовал его знакомый генерал Лафайет.
Об этом поступке вскоре узнали в Петербурге и Москве.
– Вот так Серж – из светских салонов – на баррикады!.. – так отзывались о нем друзья и недруги в России.
Абонемент на все парижские революции
Осенью 1830 года камергер А. Я. Булгаков возмущался в письме к брату: «Нет, каков маленький Сергей Полторацкий в Париже!..
Он держал речь, ораторствовал и вошел, ты думаешь, в какое-нибудь ученое общество членом (ибо хороший литератор), нет, вошел солдатом в Парижскую национальную гвардию! Можно ли дожить до большего сраму?.. Какое же будут иметь о русских понятие парижане?..».
Известно, что в самой Франции познания и опыт офицера Полторацкого высоко оценили и генерал Лафайет, и его соратники.
Об участии Сергея Дмитриевича в Июльской революции 1830 года в Париже знали многие, но он не сообщал в русское посольство о своем пребывании во Франции. Не значился Полторацкий и в списке российских подданных, живших в то время в Париже.
Вероятно, в этом помог его приятель, секретарь посольства Николай Дмитриевич Киселев.
Полторацкий не был наказан за участие в революции. В III-м Отделении на него лишь завели дело, и Бенкендорф доложил Николаю I о «недопустимом поведении в Париже». В этом же докладе шеф жандармов сообщил царю и об участии в июльском восстании еще одного русского дворянина, известного писателя Сергея Александровича Соболевского.
Как ни странно, по воле императора, дело о Полторацком, за недостаточностью улик, было приостановлено, и Сергею Дмитриевичу разрешили остаться в Париже почти на два года.
После возвращения на родину Полторацкий стал исследователем не только Французской революции 1830 года, но и 1848-го, и 1870-го годов.
Не случайно Петр Вяземский в письме ему заметил: «Кажется, ты взял абонемент на все парижские революции. Ты отпраздновал июльскую и празднуешь все те, которые совершаются в наше время».
В XIX и в XX веках были сделаны попытки составить список русских подданных, принимавших участие в революциях 1830 и 1848 годов в Париже. Выявить всех не удалось. Ведь многие сражались на улицах французской столицы, погибали и были здесь похоронены под вымышленными именами.
Оказались ли деяния и участие русских добровольцев нужными, полезными Парижу?
На этот вопрос объективно могут ответить лишь сами парижане.
Глава девятая
«Вновь распахнулись научные врата Парижа!»
Кто испытал раз в жизни восторг научного творчества, тот никогда не забудет этого блаженного мгновения…
Ему досадно будет, что подобное счастье выпадает на долю немногим, тогда как оно всем могло бы быть доступно в той или другой мере, если бы знание и досуг были достоянием всех.
Петр Кропоткин
Науку нужно строить века, и каждый должен принести в ней свой камень, а этот камень часто стоит ему целой жизни.
Анри Пуанкаре
«Шесть славных лет»
Основу знания я получил от знаменитого нашего соотечественника Михаила Васильевича Остроградского. Он был выдающийся ученый и вместе с тем обладал удивительным даром мастерского изложения в самой увлекательной и живой форме не только отвлеченных, но, казалось бы, даже сухих математических понятий.
Академик Николай Петров
После Бонапартовского режима вновь распахнулись научные врата Парижа для иностранцев.
Из французской прессы 20-х годов XIX столетия
«И без вас получу в Париже!»
Давно подмечено, что настоящие ученые России отличались не только умом и талантом, но и упрямством и непоседливостью.
Вот и Михаил Васильевич Остроградский был охарактеризован в детстве, как «мальчуган наблюдательный, сметливый, но весьма упрямый».
В 1809 году восьмилетнего Михаила устроили в гимназию. Но что-то не сложилось там у будущего светила науки.
Его отец, небогатый полтавский помещик, справедливо решил: коль не дается сыну учение, надо ему служить. И задумал он определить Михаила не куда-нибудь, а в Петербург, в гвардейский полк.
Но Остроградского-старшего отговорили родственники. Выдержит ли мальчуган в пятнадцать лет все тяготы гвардейской службы?
Так, в 1816 году, после недолгих семейных обсуждений, Михаил оказался в Харьковском университете. Трехлетний курс физико-математического факультета он блестяще завершил за два года.
Вскоре талантливый студент успешно сдал экзамены на степень кандидата, но желанной ученой степени так и не получил. Университетское начальство обвинило Остроградского в дерзости, непокорности и в постоянных прогулах лекций по «Богопознанию и христианскому учению».
Видимо, двадцатилетний Михаил вовсю проявил упрямство. Ему не только не присвоили научную степень, но и лишили диплома об окончании Харьковского университета.
Остроградский и тут показал свой нрав: никаких извинений и просьб!
– И без вас получу и знания, и диплом – в Париже!.. – заявил он университетскому начальству перед тем, как демонстративно хлопнуть дверью.
Почему именно Париж?
Выбор был не случайным.
Михаил, еще в первый год обучения в Харьковском университете, познакомился с трудами выдающегося французского ученого Пьера-Симона Лапласа: «Небесная механика», «Изложение системы мира», «Аналитическая теория вероятностей». Эти труды Остроградский читал в подлиннике.
Лаплас стал его кумиром и учителем.
Михаил Васильевич Остроградский
Спустя годы об этом французском ученом одна из первых русских женщин-математиков Елена Литвинова писала: «Строгий и взыскательный к себе на поприще науки, великий ученый ничем не стеснялся в жизни; иногда поступал хорошо, иногда дурно, смотря по обстоятельствам, менял свои убеждения, по-видимому, пренебрегая всем этим как бесконечно малым сравнительно с великими научными интересами, грандиозными планами в этой области.
Так относился он вообще к жизни, так, а не иначе, относились современники к его жизни, считая все в ней тоже бесконечно малым сравнительно с его учеными заслугами».
Даже противники Лапласа отмечали его искреннюю заботу о студентах и молодых ученых.
Неизвестно, имел ли Михаил Остроградский рекомендательные письма к светилу науки. Но Пьер-Симон Лаплас весьма радушно принял юношу из России.
Вино с кипятком
Прошло пару месяцев пребывания Остроградского в Париже, и с ним случилось то, что частенько происходит с россиянами во французской столице: закончились деньги.
Занимать у соотечественников? Не позволяла гордость, к тому же Михаил еще не был настолько близко с ними знаком.
На какое-то время голодающего ученого выручил хозяин винного погребка. Остроградский снимал комнату на улице Сент-Маргерит. Погребок находился в соседнем доме, и Михаил заходил туда, чтобы заказать на ужин хлеб и полбутылки самого дешевого вина. На большее не было денег.
К изумлению владельца погребка, студент обычно просил разбавить напиток кружкой кипятка.
– Теперь так принято в России? – однажды полюбопытствовал он.
– Да, в моей деревне это считается изысканным ужином, – невозмутимо ответил Остроградский.
Все же хозяин понял, в чем дело, и предложил:
– Не хотели бы поработать у меня?.. Всего лишь пару часов в день… Вернее, в ночь…
– Смотря в чем работа заключается, и не помешает ли она заниматься наукой, – важно ответил Остроградский.
– От самого академика Огюстена Коши я слышал, что физический труд способствует математической мысли, – поспешно ответил хитрый, но добрый хозяин погребка. – Вам, месье, предлагаю разгружать бочки с вином и возвращать пустые. Их привозят мне по ночам, так что знакомые вас не увидят. Согласитесь: сытные завтраки и ужины лучше, чем глоток вина в кружке с кипятком.
Дворянину – разгружать бочки!..
Не дай бог, узнают об этом в России и парижские знакомые!..
Но голод сделал свое дело. Остроградский согласился.
Ночные поиски
Может, прав был академик Коши, когда заявлял, что физический труд помогает математическому мышлению?
Михаил почти не уставал от своей ночной работы. В ожидании повозки он частенько писал мелом формулы и решал математические задачи.
Однажды Лаплас поручил ему сделать доклад в Академии наук. Для молодого иностранца это была большая честь.
Остроградский тщательно готовился к ответственному выступлению. На пустой бочке он записал и тезисы выступления, и формулы.
Как-то получилось, что после этой сложной работы Михаил заснул, прямо в погребке. А когда очнулся, – воз с пустыми бочками уехал.
– Но ведь там мои записи!.. А утром – доклад!.. – отчаянно воскликнул ученый.
Хозяин погребка назвал адрес на окраине Парижа, куда увезли винные бочки. И Остроградский, не раздумывая, кинулся в погоню.
Лишь на рассвете он отыскал вожделенную бочку. Бумаги с собой не было, чтобы переписать тезисы и формулы. Но Михаил обладал прекрасной памятью…
В то утро Остроградский не опоздал в Академию и сделал замечательный доклад. Даже его непрезентабельный вид не смутил слушателей.
«Не мог видеть мучения»
– Я рад вашему успеху, – одобрил выступление Лаплас. – Прекрасное знание предмета, творческий подход, свежий взгляд, почтительное отношение к коллегам-предшественникам, и в то же время – своя позиция…
Академик внезапно прервал похвалу и отступил на шаг от ученика. Затем он достал надушенный носовой платок и помахал возле своего лица.
– Но, простите, месье Ост-ро-градский, – снова заговорил Лаплас. – От вас разит, как от прохудившейся бочки с низкопробным вином!.. Вы что, по утрам?..
– Никак нет, – бодро перебил учителя Михаил. – Просто я делал записи к докладу на винной бочке.
Лаплас внимательно взглянул на Остроградского и все понял:
– Подобное я еще не слышал… Вот что, молодой человек, с этой минуты вы поступаете ко мне на службу. Жить и столоваться будете у меня. Надеюсь, я смогу обеспечить вас более подходящими предметами для научных записей, чем бочки из-под вина.
Однажды Остроградский приметил, как его учитель весь вечер бился над решением задачи.
Чтобы не смущать мэтра, Михаил тихонько направился в свою комнату.
Утром он увидел измученного бессонной ночью Лапласа и понял: решение не найдено. Приставать с вопросами к учителю Михаил не стал.
В тот день академик вернулся домой поздно. Первым делом он кинулся к доске, на которой всю ночь пытался решить задачу.
Но – неподатливая задача была уже решена!..
– Кто?!.. Кто сумел это сделать?!.. – на весь дом закричал Лаплас.
Первым из обитателей дома в кабинет учителя явился Остроградский.
– Значит, это вы так блестяще справились с тем, что не одолел я!.. – сразу догадался Лаплас.
Михаил скромно кивнул в ответ.
– Как же вам удалось? – не отрывая взгляд от исписанной доски, поинтересовался академик.
– Не мог видеть ваши мучения, – почтительно ответил Остроградский.
«В математике своя красота»
– Шесть лет, проведенные в Париже, для меня – как успешное окончание шести университетов. Так много я почерпнул знаний в этом городе, – говорил впоследствии своим петербургским коллегам Михаил Васильевич.
Среди его французских учителей помимо Лапласа были и другие светила науки: выдающиеся математики Огюстен-Луи Коши и Жан-Батист-Жозеф Фурье. А совместно с французским педагогом и математиком Блумом Остроградский написал книгу «Размышления о преподавании».
В 1826 году Михаил Васильевич завершил работу «Мемуар о распространении волн в цилиндрическом бассейне». Она получила высокую оценку Парижской Академии наук и опубликована в трудах Академии.
Когда в 1828 году Остроградский вернулся на родину, его связь с французскими коллегами не прервалась. Многие свои научные труды он отправлял в Париж. Его «Курс небесной механики» получил доброжелательный отклик у известного французского астронома и физика Доминика-Франсуа Араго. Высоко оценил этот труд и выдающийся математик, член Парижской Академии наук Симеон-Дени Пуассон.
Большинство работ Остроградского переводились на французский язык.
В 1856 году Михаил Васильевич был избран членом-корреспондентом Парижской Академии наук.
Основоположник аэродинамики Николай Егорович Жуковский писал: «Находясь на верху славы, почтенный за свои ученые труды во всей Европе, Остроградский держал себя чрезвычайно просто и не любил говорить о своих личных заслугах».
В 1901 году, когда отмечалось столетие Михаила Васильевича, во французской прессе был опубликован отрывок из выступления Николая Жуковского: «В математике тоже есть своя красота, как в живописи и поэзии. Эта красота появляется иногда в отчетливых, ярко очертанных идеях, где на виду всякая деталь умозаключений, а иногда поражает она нас в широких замыслах, скрывающих в себе кое-что недосказанное, но многообещающее.
В творениях Остроградского нас привлекает общность анализа, основная мысль, столь же широкая, как широк простор его родных полей».
Под короткой выдержкой из выступления Жуковского стояли слова французского журналиста: «Париж будет помнить замечательного русского математика».
«Несмотря на зигзаги политики»
В наши времена, когда истина скрыта столькими покровами, а обман так прочно укоренился, распознать истину может лишь тот, кто горячо ее любил.
Блез Паскаль
«Искать повсюду истину»
На протяжении XIX века политические взаимоотношения России и Франции резко менялись: то войны и дипломатические интриги, то мирные соглашения, радушные приемы государственных деятелей, заверения глав обоих государств в вечной дружбе.
Конечно, все это сказывалось и на научных контактах России и Франции. И тем не менее в XIX веке стремительно нарастало сотрудничество ученых двух стран.
В 1840 году в Париж приехал молодой русский ученый Николай Николаевич Зинин. Впоследствии известный французский химик Жан-Батист-Андре Дюма о нем сказал, что важнейшим научным и жизненным принципом Зинина стало древнее изречение: «Искать повсюду истину».
Николай Николаевич Зинин
В Париже Николай Николаевич не только работал и учился у корифеев науки Ж.-Б. Дюма и T.-Ж. Пелуза, но посещал университетские лекции и производственные предприятия, связанные с химией.
Хоть и не продолжительной была поездка Зинина во Францию, но он остался доволен ее результатами. Через несколько месяцев после пребывания в Париже он защитил диссертацию. Материалы к этой научной работе были собраны Николаем Николаевичем не только в России, но и в Германии и во Франции.
«Дедушка русской химии»
Ученик Зинина, известный химик и композитор, Александр Порфирьевич Бородин писал о своем учителе: «Николай Николаевич раньше многих других понял, что наука у нас до тех пор не будет дома, пока к разработке ее не будет положено начало самостоятельной русской школе…».
Наблюдая за тем, как Зинин проводил химические опыты в не очень приспособленных для этого лабораториях, Бородин отмечал: «И в такой архаической обстановке Зинин делал те изящные и поразительно точные исследования, которые открыли ему с почетом двери в европейские академии и поставили его имя наряду с крупнейшими именами западных химиков!..».
Работы Николая Николаевича по органической химии по крайней мере в XIX веке, изучались в Парижском университете, они были известны французским и химикам, и медикам.
По крайней мере до Второй мировой войной в Латинском квартале Парижа сохранялся дом, в котором в 1840 году снимал комнату Зинин. И русские эмигранты, указывая на старое здание, говорили: «Здесь жил наш замечательный ученый, «дедушка русской химии», Николай Николаевич Зинин».
Кавалер ордена Почетного легиона Франции
«Первый после Евклида, кто пошел правильным путем для решения проблемы о простых числах и достиг важных результатов, был Чебышев.
Английский ученый Сильвестр, сам занимавшийся проблемами, связанными с асимптотическим законом, назвал Чебышева победителем простых чисел, первым стеснившим их капризный поток в алгебраические границы».
Так писал о механике и математике Пафнутии Львовиче Чебышеве известный немецкий ученый Эдмунд-Георг-Герман Ландау.
Чебышев бывал в Париже во время своих непродолжительных командировок. Однако научный мир Франции по достоинству ценил его труды.
В 1849 году двадцативосьмилетний Пафнутий Львович защитил при Петербургском университете докторскую диссертацию «Теория сравнений». Вскоре она была переведена на французский язык. Во второй половине XIX века во Франции появились его работы: «Опыт элементарного анализа теории вероятностей», «Осредних величинах», «О двух теоремах относительно вероятностей».
Чебышев выступал с докладами на сессиях Парижской Академии наук. Он обменивался научными достижениями и мнениями с известными французскими математиками Огюстом Коши и Шарлем Эрмитом.
– Несмотря на зигзаги политики, мы будем сотрудничать, учиться друг у друга, обмениваться опытом во имя науки, – заявил однажды на сессии Парижской Академии наук Пафнутий Львович.
О Чебышеве высоко отзывался Эрмит: «…гордость науки в России, один из первых математиков Европы, один из величайших математиков всех времен».
В 1860 году Пафнутия Львовича избрали членом-корреспондентом Парижской Академии наук, а спустя четырнадцать лет – академиком.
Несколько раз его приглашали работать во Францию. Но он ссылался на занятость и научные планы в России.
Отказ не повлиял на взаимоотношения Чебышева с французскими коллегами и официальным Парижем. В 1885 году президент Франции Жюль Греви вручил ему офицерский орден Почетного легиона. А пять лет спустя Чебышев был удостоен Командорского Креста этого ордена.
