Текст книги "Куда идем мы… (СИ)"

Автор книги: Вадим Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава восьмая. Пожарский район

Где-то в Пожарском секторе

Приморской локации

46°64′ с. ш. 134°08′ в. д.

– Я… – растерялся было Четвертый, но тут же вспомнил, что выбора у него нет. Если верить описанию, за вранье режут «Святость». Да и врать, что ты с локации, в которой никогда не был – не очень умно.

– Я из Владивостока. – твердо сказал он.

– Да ну? – недоверчиво прищурился истребитель тигров.

– Ну да. – уверил монах.

– И что это портовый парень делает на границе с Хабарой? – ехидно осведомился охотник. – Ну скажи мне тогда, земляк, где во Владике пасется серая лошадь?

Четвертый облегченно вздохнул. Ну, это задачка простенькая.

– Она не пасется, она стоит. – улыбнулся монах. – «Серая лошадь» – это дом такой, самый старый в городе, со статуями на крыше. Говорят, он еще с досистемных времен сохранился.

– Гляди ты! – заулыбался охотник. – И впрямь земляк. Ну слава богу. А то задолбали хабаровчане. Лезут и лезут в нашу локацию, как будто у нас медом намазано. Слышь, земеля, тогда расклад такой. Я думаю, тебе на ночь глядя никуда идти уже не надо. У меня здесь хутор неподалеку, давай ты у меня заночуешь, а с утра на свежую голову разберемся – как и что делать. Только лошадку твою сейчас быстренько по следам разыщем – она далеко убежать не могла. На ней, кстати, тигра до дома и довезем, все не на себе добычу переть. Ты пока посиди здесь, в себя приди, а я за лошадкой метнусь. Лады?

Четвертый, по-прежнему пребывавший без сил, счастливо кивнул.

* * *

Хутор нового знакомого, который, кстати, представился Михалычем, правильнее было бы именовать если не крепостью, то хотя бы фортом. Трехметровый частокол окружал деревянный дом, выстроенный по всем канонам средневековых русских острогов. О такое укрепление и средних размеров банда зубы обломает.

Оборона, судя по всему, была отлажена, поскольку Михалыч рот открыл еще на подходе:

– Юль, ты только из арбалета не пальни ненароком! – заорал он. – Это не в плен меня взяли, это я к нам гостя веду. А то знаю я тебя – сперва стрельнешь, а потом разбираться будешь.

И, повернувшись к Четвертому, пояснил:

– Жена. У меня охранный контур по периметру проброшен – если кто чужой идет, сразу сигнализация вопить начинает, ну а Юлька сразу к арбалету и бежит. Хорошая штука этот охранный контур. Недешевая конечно, но своих денег стоит. Плохо только – раз в полгода контур подзаряжать надо, и сам это не сделаешь, мага звать приходится. Есть у нас тут один – демон, конечно, но нормальный мужик. Лишнего не ломит, хотя мог бы. С магами у нас вообще хреново, одно слово – глушь! Где им тут учиться-то? Ну и я ему ингредиенты со зверей со скидкой продаю. Ну а чо? Он хоть и демон, а земляк. Наш демон, местный.

За частоколом оказались одни женщины – старуха-мать Михалыча, жена Михалыча, дочь Михалыча подросткового возраста, две невестки Михалыча и внучка Михалыча – громкий грудничок. Сыновья, по словам хозяина, были в дальнем рейде – как и отец, искали тигра-вредителя – и появиться должны были только через пару дней.

Хозяин быстро отправил свой «бабий батальон» накрывать на стол для гостя «чем бог послал» и готовить тигриную свежатину по фирменному домашнему рецепту.

– Подождите, подождите! – воззвал к засуетившимся домочадцам монах. – Не надо ничего накрывать! Я не ем мясо!

Все замерли.

– В смысле – не ешь мясо? – осторожно спросил Михалыч.

– Ну, вот так. Не ем. Нельзя мне.

– Пост, что ли, сейчас? – вспомнил Михалыч. – Извини, братан, мы посты не держим, у нас тут и священников-то нет, да в наших краях без мяса и не проживешь.

– Да нет, не пост. – Четвертому было очень жалко расстраивать хозяина, но другого выхода не было. – Мне вообще мясо и все мясное есть нельзя. Я «Святость» прокачиваю, там даже за каплю животного жира очки срежет по страшному.

– Вот ты попал, земеля! – Михалыч сочувственно покачал головой. – Я б, наверное, сразу сдох на травушке-муравушке. Блин, а чем тебя кормить– то теперь? Не, мы, конечно, не только мясо едим, мы и папоротник собираем, грибы опять же – но мы все на жире готовим. А дать гостю три огурца, пока мы свежатину трескать будем, мне совесть не позволит.

– О, господи, всему вас учить! – вмешалась в разговор скрюченная старуха-мать. – Юлька, возьми котелок, обожги на огне, чтобы, значится, жир весь выгорел. Потом поставь в нем рис вариться, из моей заначки в кладовке возьми, овощей туда порежь какие есть. Будет рис с овощами. По готовности соевым соусом заправь, который у китайцев покупаем. Только делай побольше, чтобы и сегодня человек поел, и завтра с собой в дорогу взял. Поняла? Все, беги! А мне с гостем потолковать надо.

– Мама, ну что вы? – попытался урезонить родительницу Михалыч. – Давайте уж по-людски все сделаем, как положено. Когда за стол сядем, гость и расскажет, что там в мире делается. Чтобы ему по пять раз одно и то же каждому не повторять.

– Да помолчи ты! – отмахнулась от сына бабуля и повернулась к Четвертому. – Слышь, гость дорогой, скажи мне как на духу – ты про «Святость» для пущей важности присочинил, или она у тебя и вправду есть? Молод уж ты больно для «Святости». Это я бабка старая, давно живу, вот и много что слышала. Меня, кстати, Клара Захаровна зовут.

– Правда есть «Святость» – честно признался Четвертый. – Только она нулевого уровня.

– Да мы люди простые, живем в лесу, молимся колесу. – отмахнулась старуха. – Нам и нулевого выше крыши. Главное, чтобы была. А то знаешь, мы люди темные, нас обмануть – как у ребенка конфетку отобрать.

И посмотрела прямо в глаза монаху. Очень нехорошо посмотрела, таким взглядом любое желание обмануть вымораживается буквально за секунду.

– Ага, ты попробуй, отбери конфету у Светки – хохотнул Михалыч, явно имея в виду дочь, но мать так зыркнула на сына, что у Четвертого исчезли последние сомнения в том, кто здесь настоящий глава семьи.

– Помолчи, разговор серьезный. – ледяным тоном сказала Клара Захаровна и продолжила, обращаясь к монаху, который сильно напрягся. – А вот скажи мне, гость дорогой, слышала я как-то, что «Святость» позволяет посмертие править. Так это или брешут люди?

Четвертый мысленно утер пот со лба. Раздел о посмертии и перерождении он прочел совсем недавно, в Лучегорске, когда валялся в гостевой комнате, и потому в этом вопросе ориентировался неплохо. Ну как неплохо? Инструкцию прочитал.

– Не править – просить. Просить за кого-то – да, я могу. И не только я – даже вы можете, но только за ближнюю родню.

Старуха удовлетворенно кивнула, сжав тонкие губы. И продолжила:

– Сегодня пять лет, как муж мой помер. Отец, значится, этого вот обалдуя. – и она кивнула на сына. – Он неплохой мужик был, хороший даже, но вот жизнь, врать не буду, не без греха прожил. Ты-то монах, не помнишь, ты молодой еще – но раньше, когда я в твоем возрасте была, людям очень тяжко жить было. Никак, значится, не можно было выжить, не нагрешив.

И она помолчала пару секунду, явно что-то вспоминая. Потом тряхнула головой и продолжила рассказ.

– Я это к чему? Снился мне Михайла однажды. Года два тому, наверное, может больше. Сказал – не пустили его на перерождение, пока грехов не избудет, а сколько мучиться ему – не сказали. Вот он, значится, и искупает пока. Тяжко терпит – но терпит. Как живой во сне приходил. Но коротко, вот эти слова сказал – и сгинул, как не было, а я проснулась.

Вот и скажи мне, монах – в силах твоих помочь Михайле? А мы бы уж в долгу не остались, мы хоть люди и дремучие, а правила знаем, за добро добром воздаем.

И она вновь уставилась на монаха – требовательно, но с затаенной надеждой.

– Я… – Четвертому почему-то опять было очень страшно, но это был другой страх. Страх облажаться и не помочь спасшим его людям. – Я попробую. Я знаю, что надо, просто… Просто я никогда это не делал, и… И я не знаю – получится или нет. Только это нужно сейчас делать, сегодня, до полуночи, и мне эта… Помощь нужна будет.

– Говори. – коротко велела старуха, за спиной которой стоял сын, стиснувший копье так, что побелели пальцы.

– Грамотный есть кто у вас?

– Только я. – сразу ответила старуха. – И то – сколько уж лет прошло. Читать – еще туда-сюда, а писать и не сдюжу, наверное.

– Писать не надо! – заверил Четвертый. – Я вам напишу сутру о спасении души. Надо, чтобы ее кто-то читал все время, пока я молиться буду. Она не очень длинная.

– У нас бумаги нет. – сказала старуха и протянула монаху уголек. – Возьми любую шкуру и на ней пиши, они выделанные. И покрупней пиши, глаза у меня уже не те.

Четвертый кивнул, расстелил на полу шубу почившего медведя и принялся писать крупными печатными буквами.

– Вот – он сдул крошки угля со шкуры. – И лучше бы читать вдвоем. Вы оба самые близкие ему люди, вставайте на колени сюда. Вы будете читать, а вы – повторять за матерью. Прочтите один раз вслух, на пробу.

Старуха, пусть запинаясь и мекая, но прочла сутру довольно удовлетворительно.

– Отлично – заверил ее монах, успевший за это время еще раз пробежать глазами справку и освежить в памяти порядок чтения молитв.

Четвертый тщательно вымыл руки, расстелил молитвенный коврик и разжег курильницу. Знаком он велел старухе начать чтение.

Та проговаривала сутру уже гораздо увереннее, сын послушно басил рядом. Четвертый же в это время отбивал земные поклоны – он решил сделать по максимуму, сто пятьдесят. Когда монах закончил с поклонами, мать с сыном читали сутру уже практически не заглядывая в текст – выучили за столько-то раз. Немного отдышавшись от поклонов и восстановив дыхание, Четвертый разбавил своим голосом этот дуэт.

Он все делал по инструкции: прочитал молитву об очищении уст от грехов, затем об очищении души. Здесь была главная сложность – нужно было подгадать завершение собственной молитвы под финал сутры, читаемой хозяевами, но монах справился. Пауза уложилась в рекомендуемые пять секунд, и следующую сутру о спасении души они прочли на три голоса.

Ну а дальше было уже проще – сжечь в домашнем очаге бумажку с молитвой о спасении всех душ умерших, которую Четвертый написал загодя. Затем настал черед гимнов из сутры Алмазного резца, Лотоса и Амитаба. Завершил пение Четвертый сутрой Павлина. Финалом стали все те же сто пятьдесят поклонов.

Все! – немного растерянно сказал монах, дождавшись, когда мать с сыном бог знает в какой раз дочитают сутру до конца.

– Все? – переспросил Михалыч.

– Все. – подтвердил монах.

– Уф… – охотник вытер пот. – Бревна на частокол таскать проще было. Вроде и не делал ничего, а реально взмок. И что теперь?

– Ничего. – пожал плечами монах. – Молебен завершен.

– А что-нибудь случится должно? – строго спросила старуха.

Четвертый опять пожал плечами:

– Может будет знак. Может нет. Когда как. Тут не угадаешь.

– Понятно. – старуха сухо поджала губы. – Хорошая у вас работа. Ладно, пошли ужинать.

Четвертый так устал за этот безумный день, что даже есть практически не стал – затолкал в себя немного риса, чтобы не обидеть хозяев, да еще недолго поболтал с ними за ужином. Впрочем, старуха, хоть и осталась недовольна результатами молебна, быстро оценила состояние гостя, поэтому пресекла расспросы домашних и отправила юношу спать.

А утром Михалыч в крайне возбужденном состоянии растолкал жену.

– Юлька! Юль, да проснись же! Хватит дрыхнуть! Слышь, Юль, мне батя приснился! Как живой! Поблагодарил за молебен, сказал, что это была очень хорошая идея – ему практически четверть срока скосили, а там и на УДО можно рассчитывать. Велел пацана достойно отблагодарить. А потом исчез.

– Да ты что?! – глаза жены округлись от удивления. – Беги же к маме быстрее, она вчера весь вечер грустила, что молебен не помог. Нет, так-то она ничего не говорила, но я-то ее как облупленную знаю.

Но бежать никуда не пришлось – дверь спальни распахнулась. На пороге стояла Клара Захаровна, непривычно взволнованная.

– Знаете, кто мне приснился? – почему-то шепотом спросила она, даже не пожелав детям доброго утра.

– Знаем! – пробасил Михалыч. – Мне тоже батя снился, я как раз к тебе собирался бежать.

* * *

– Да не надо! – устал отбиваться Четвертый. – Михалыч, ну реально – ну куда мне восемьдесят шкур? Что я с ними делать буду?

– Продашь! – убеждал благодетеля охотник. – У меня товар – золото, с руками везде оторвут!

– Да я их просто не увезу! – уже почти кричал монах. – У меня конь надорвется!

– Хорошо. – неожиданно отступил охотник. – Не хочешь товар брать – возьми серебро. Серебро тебе сто пудов в дороге пригодится!

Монах устало вздохнул, но на самом деле его недовольство было притворным, а настроение – самым что ни на есть прекрасным. Проведенный вчера молебен прокачал «Святость» настолько, что перекрыл недельное чтение молитв и священных текстов. Но юноша прекрасно понимал, что одна-единственная ошибка могла откатить все назад, а то и наградить штрафом. Достаточно, например, Системе заподозрить, что молебен он проводил с небескорыстными целями…

– Ну поймите же вы! – почти взмолился он. – Ну нельзя мне ничего у вас брать! Дар мой силу потеряет!

– Хорошо. – наконец-то вступила в разговор молчавшая до этого старая хозяйка. – У каждого ремесла – свои секреты. Нельзя серебро – хорошо, нельзя. Понимаю. Скажи тогда, чем мы можем тебя отблагодарить? Травы? Алхимические ингредиенты? Целебные пилюли? Ты не смотри, что мы хуторяне…

Четвертый вздохнул:

– Да поймите вы, я сделал это не в расчете на благодарность. Это я вам благодарен, это я с вами не рассчитаюсь. Михалыч мне вчера жизнь спас – куда больше? Вы меня как родного приняли, как я мог вам не помочь в такой простой просьбе?

– Кстати, про родных. – подмигнул Михалыч. – Может, все-таки, останешься? Ну куда тебе в Москву идти? Не дойдешь же, сам знаешь – сгинешь и все. Не за понюшку табаку. Там дальше демоны матерые, даже я туда не суюсь. А здесь ты мне как сын будешь. Опять же – Светка на тебя вчера весь вечер пялилась. Глядишь, и свадебку сыграли бы… Нет, ты правда, подумай.

Четвертый подумал. Наверное, четверть минуты думал. Потом покачал головой.

– Нет, Михалыч. Спасибо вам за все, но – не могу. Идти надо. Это ведь не только мое дело, оно множества людей касается. Если я у тебя останусь – я их всех вроде как кину. Нужен тебе зять-кидала? Да и Система такое без последствий не оставит – на всю жизнь меня искалечит.

Михалыч только крякнул, а Четвертый меж тем продолжал.

– Если и вправду помочь мне хотите – может, Михалыч доведет меня как можно ближе к горе Высокой? Но только до границы локации, дальше нельзя.

– Да о чем разговор! – закричал Михалыч. – Да я тебя на руках на эту гору занесу!

– Да нет же! – едва удержался от стона монах. – Я же сказал – только до границы. Дальше нельзя. Как Клара Захаровна говорит – секреты ремесла.

Клара Захаровна встала, давая понять, что разговор закончен.

– Собирайся сын. Отведешь его, куда он скажет. Раз надо, значит, надо, раз нельзя, значит – нельзя. А ты, монах, – и тут суровая старуха неожиданно улыбнулась юноше. – будешь обратно идти, загляни к нам, не побрезгуй.

Четвертый тоже встал и поклонился.

– Если только жив буду – зайду. И молебен еще раз отслужу. Вы, кстати, сутру мою читайте, лучше всего два раза в день, на рассвете и на закате. Ваши и сына молитвы точно помогут. Не сильно, конечно, но каждый день по чуть-чуть – оно и наберется. Будет ли сутра работать у всех остальных – не знаю, там все-таки степень родства меньше…

– Будет. – безапелляционно сказала старуха. – Да даже если и не будет, прочитают, не переломятся. Вреда от этого точно никакого.

Четвертый взглянул в синие, совершенно не выцветшие глаза Клары Захаровны и понял, что уже к вечеру все обитатели усадьбы будут знать сутру наизусть.

– Ну что, давай прощаться что ли, человек божий? – вновь улыбнулась старуха. – И тебе в путь пора, и у нас дел много. Долгие проводы – лишние слезы…

* * *

Дорога до границы локации оказалась совсем короткой. Буквально через час Четвертый и Михалыч стояли на перевале, ежась от сильного ветра.

– Вон она – твоя гора Высокая! – охотник вытянул руку с кинжалом, который он минуту назад пытался всучить монаху: «Да это не подарок, земляк! Это на память! Чисто на память. Чтобы смотрел – и вспоминал старика Михалыча!».

А охотник меж тем продолжал.

– Тут идти-то – час с лишним, тропа нормальная, даже спотыкаться негде. Дойдешь и без меня, без проблем. Да я и сам с тобой не пошел бы. У меня в чужой локации бафы слетят, да я и сам не люблю к хабаровчанам шастать. Что я там не видел? Ну все, прощай что ли?

Больше всего Четвертому сейчас хотелось упасть перед Михалычем на колени, обнять его за ноги, и, рыдая, упрашивать его пойти с ним дальше – хотя бы до места пленения Психа.

Грядущее одиночество пугало юношу до икоты, но… Но вчерашний страшный день, похоже, уже изменил Четвертого.

Монах стиснул зубы, чтобы они не так заметно стучали друг о друга, молча обнял Михалыча, выдавил из себя: «Увидимся!» и, взяв коня в поводу, пошел вниз с перевала.

Не оглядываясь.

А когда все-таки не выдержал и оглянулся – Михалыча на гребне уже не было.

(Напоминаю – ваши лайки, комментарии и награды делают обычного автора высокомотивированным и благодарным).

Глава девятая. Бикинский район

(в которой у монаха появляется первый спутник)

Гора «Высокая»

в Бикинском секторе

Хабаровской локации

46°67′ с. ш. 134°10′ в. д.

Михалыч не обманул – до подножия горы Высокой Четвертый добрался за час с небольшим. Добравшись – застыл в недоумении.

Никого нет. Никаких признаков тюрьмы и узника. Дикое место.

И что дальше делать?

Кричать: «Псих! Псих, ты где?», созывая на обед окрестных демонов?

Да ну.

Почесав в затылке, он решил обойти вершину по периметру.

Минут через десять где-то в районе ботинок раздался голос:

– Ну и где ты столько шарахался?

Монах вздрогнул и действительно шарахнулся в сторону. Впрочем, быстро понял, что опасности нет.

Рядом с его ногами у самой земли прямо из скалы торчала обезьянья морда, заросшая короткой рыжей шерстью. Обезьяна угрюмо посмотрела на монаха и нелюбезно поинтересовалась:

– Что ты вылупился, тормоз? Детская Неожиданность где?

– Не… Не знаю. – признался опешивший монах, чем привел морду в еще большее раздражение.

– Ну так иди и ищи! Что ты ко мне-то приперся? Понаберут, блин, паломников по объявлению.

– Я… Извините, это вы – Псих? – наконец попытался было взять инициативу в свои руки Четвертый.

– Понятно. – грустно вздохнула морда. – Сколько столетий прошло, а в моде все то же: тупой и еще тупее.

После чего принялась флегматично и очень размеренно, как слабоумному, объяснять.

– Да, мой недалекий друг, Псих – это я. Да, красотка Гуа у меня была. Да, предложение, от которого нельзя отказаться, она мне сделала. Да, я его принял и согласился сопровождать тебя до Москвы. Хотя по первому впечатлению впору задуматься – а не поторопился ли я? Нет, я не могу сейчас отсюда вылезти и пойти с тобой на Запад. Да, эта проблема решаема. Нет, я ее решить не могу. Да, тебе лучше пойти и найти моего охранника из клана Желтошапочных, которого я называю Детской Неожиданностью. Нет, я не знаю, где носит этого имбецила. Я, если ты заметил, несколько ограничен в своих передвижениях, меня несколько столетий назад придавили этой горой, хорошо еще – морду снаружи оставили. Нет, даже никаких предположений нет, где он может слоняться. И – да, тебе придется решить эту проблему самостоятельно. В порядке личного пожелания – решить ее побыстрее, лежать придавленным и смотреть остросюжетный фильм «Как растут деревья» мне малость поднадоело. Лошадь можешь оставить здесь, не украду.

Четвертый был настолько впечатлен этой речью, что растерялся и не нашел ничего умнее, чем поклониться, промямлить: «Я скоро» и удалиться на поиски.

Обрамленное скалой лицо Психа поморщилось:

– Телок какой-то… – тихо сказал он.

Охранник нашелся довольно быстро – с другой стороны скалы обнаружилась хижина, где на довольно-таки комфортной кровати дрых какой-то мужик. Желтая шапка висела в изголовье на гвоздике.

Будучи растолканным, никакого удивления появлением гостя мужик не высказал. Скорее наоборот – протяжно зевнув, изрек:

– Ну наконец-то. Третий день тебя ждем.

Встал, снял шапку с гвоздя, натянул на самые уши, сел за стол и потребовал:

– Подорожную давай.

Предъявленную грамоту изучил самым внимательным образом. К чему придраться – не нашел, поэтому размашисто расписался в документе, шлепнул печать, и вновь скатав свиток, протянул его Четвертому.

– Забирай этого придурка. Как выпускать – знаешь?

– Нет… – опять опешил Четвертый, на что охранник столь же лениво продолжил:

– От этой хижины ведет тропинка на вершину горы. На вершине увидишь запирающий артефакт. Это каменная плита с надписью «Ом мани падме хум». Артефакт одноразовый, без него хрен бы кто этого лося удержал, поэтому просто скинь плиту вниз и спускайся – а вылезти он сам вылезет. Все, пока, я сваливаю, достал меня этот пост до селезенки. Если в хижине чего надо – бери, все равно здесь все списано давно.

Охранник щелкнул пальцами, и прямо в хижине появилось зеркало портала.

Только тут Четвертый опомнился:

– Э, нет! Стоп! Так не пойдет!

– Чего тебе? – удивился охранник.

– А вдруг что не сработает? – загорячился монах. – А вдруг артефакт не скинется? А вдруг Псих не вылезет? И где я тебя искать буду? Нет уж – ты мне его передай с рук на руки, а потом сваливай. Сваливает он…

Четвертый настолько испугался, что даже принялся хамить явно высокоуровневому охраннику. Но тот, по счастью, не обиделся, только поморщился.

– Да тише ты, тише. Не пыли. Формалист, блин. Ладно, передать так передать, мне не сложно. Сейчас куда? С тобой на вершину?

– Нет! – буркнул монах. – К Психу.

Вдвоем они вновь обогнули гору, вернувшись к Психу, который меланхолично рассматривал лошадь.

– Привет, Детская Неожиданность. – флегматично поздоровался демон. – Сказал бы ради праздника, что ты хорошо выглядишь, но это будет враньем. Выглядишь ты как обычно – как говно.

– И я очень рад видеть тебя, Псих. – ответил охранник. – И больше всего рад тому, что вижу тебя в последний раз.

– Ну вот и поговорили. – резюмировал узник и перевел взгляд на монаха. – Что приперлись? Печать все равно еще не снята, я ж чую.

Четвертый решительно шагнул вперед и протянул прямо к морде руку с оторванной пуговицей.

– Сначала ты должен поменять класс. Проглоти пилюлю и смени класс на монаха.

Обезьян скосил глаза, изучая пуговицу. Потом, ни к кому не обращаясь, произнес в пространство.

– Мальчик решил перестраховаться. Бывает, чо. – после чего наконец перевел взгляд на монаха. – Как тебя готовили, убогий? Даже вот этот верблюжий помет по имени Детская Неожиданность не рискнет сбрехнуть, что Псих хотя бы раз нарушил свое слово. Штаны там что – совсем хватку потерял? Он вообще кого послал, если ты даже этого не знаешь?

И, не обращая внимания на покрасневшего монаха, продолжил:

– Давай уже свою пилюлю, дефективный. Какая разница – сейчас или потом?

Проглотив пуговицу, он помедлил пару секунд, потом сказал:

– Проверяй. Класс я тебе открыл.

Монах вгляделся и прочел: «Псих. 347 уровень. Класс: монах», после чего пришел в ужас – не привык он еще к таким цифрам.

– Убедился? – по-прежнему ровным, неэмоциональным голосом спросил Псих. – Тогда вали на вершину. И этого с собой забери. Лошадь оставь.

Четвертый повернулся было, но был остановлен репликой:

– Стой! Ты что спросить-то хочешь? Я же вижу – тебя распирает.

Вот тут Четвертый смутился всерьез.

– А почему вас Психом зовут? Просто вы такой спокойный как… Как удав. – упавшим голосом закончил он.

Но Псих опять не обиделся, не нахмурился и не улыбнулся. Он просто сказал:

– Посидишь с мое под камнем – научишься себя контролировать. Все, валите.

Охранник как-то странно хмыкнул.

Снятие печати прошло без малейших проблем. Четвертый сначала было засомневался – хватит ли у него сил скинуть эту каменную плиту. Но стоило ему лишь коснуться гранита – плита сама поднялась в воздух, где благополучно растаяла.

Спустившись к подножью, они с охранником увидели, что Псих уже выбрался наружу. Тело у демона оказалось вполне человечьим, даже без хвоста. Покрыто все той же короткой рыжей шерстью, не без того, но в виду абсолютной наготы это было даже кстати. Портил будущего спутника Четвертого только рост – демон был не выше полутора метров и, думается, едва доставал монаху до плеча.

Освобожденный узник стоял к ним спиной и гладил опустившую голову лошадь, что-то нашептывая ей на ухо.

Охранник опять хмыкнул, и произнес:

– Вот сразу видать – профессионал. Что, Псих, старая любовь не ржавеет?

Тут Четвертый наконец-то понял, почему Психа назвали Психом.

Обезьян скользнул к охраннику как капля ртути. Никто не успел и моргнуть, как он уже держал бывшего стража за горло и страшно-нежным шепотом говорил:

– Или извинения, или перерождение. Ты меня знаешь, мне плевать. Десять секунд. Девять…

Десяти секунд не потребовалась – охранник сразу начал биться, как выброженная на берег рыба и полузадушенно кричать:

– Извини! Извини, правда! Бес попутал! Не хотел!

Псих удовлетворенно кивнул, отпустил горло и отступил на пару шагов.

Побагровевший охранник оглядел их безумными вытаращенными глазами, махнул рукой, открыл портал:

– Все, передача состоялась, я сваливаю! Придурки! И только попробуйте в хижине что-нибудь тронуть – засужу!

Будущие спутники остались одни.

Псих молча подошел к лошади, снял с нее хуржин, повесил себе на плечо и кивнул монаху на седло – садись, мол. Тот привычным движением угнездился на спине у лошади.

Псих пристально посмотрел на чувствующего себя неловко монаха, пожевал губами, совершенно по-обезьяньи вытянул их в трубочку, кивнул каким-то своим мыслям и сказал:

– Я буду звать тебя Босс.

Монах не нашелся, что ответить, только смутился. Впрочем, в общении с Психом это становилось у него привычкой.

А обезьян продолжал пристально его разглядывать. Прошла минута, потом вторая… Четвертому хотелось провалиться сквозь землю, но конь мешал. Наконец, трехсотуровневый хай открыл рот:

– Группу так и не додумаешься кинуть, да? Обязательно просить надо? Мне штанские бафы сейчас совсем не помешают. Чтобы ты знал – я калека, Босс. Натуральный билдовый калека. Уровень остался, но толку от него… Сначала Желтошапочные по всем абилкам и умениям как серпом прошлись, а смена класса все окончательно доломала. На пилюлю для пересборки мы с тобой в ближайшее столетие не заработаем, только прокачкой править. Даже представления не имею – когда я это все хотя бы в относительный порядок приведу.

Он подошел к дыре, из которой недавно торчало его лицо, и зачем-то попинал края – но не зло, а скорее меланхолично. Потом вернулся обратно и спросил, глядя снизу вверх.

– Я так понимаю, порталами тебя не протащить? А то порталы у меня всех видов остались.

Четвертый, сидя на коне, виновато покачал головой.

– Император сказал, что с момента старта квеста все порталы для меня закрыты. Тупо не сработают. Вас это не касается, а я только ногами, максимум – маунт. И то не каждый.

Демон покивал – не то услышанным словам, не то своим мыслям. Потом встряхнулся совершенно по-собачьи, подошел и решительно взял коня под уздцы.

– Ладно, все! Мы будем жить теперь по-новому. Ну что, Босс – пошли?

– Пошли.

– Куда?

Монах опять пожал плечами:

– На запад.

* * *

Шли молча. Псих разговоров не начинал, Четвертый тоже не лез беседовать – вышедшему на свободу после такого срока надо дать прийти в себя. В последнее время юноша полюбил размышлять, и сейчас предавался мыслям о том, что у него самого после 250-летней отсидки мозги, наверное, совсем бы набекрень встали, а Псих еще неплохо держится.

Путь в молчании продолжался минут, наверное, двадцать, потом Псих неожиданно встал столбом, прислушиваясь. Потом кивнул и наставительным тоном сказал:

– Тигр! Шмотки!

– Почему шмотки? – не понял Четвертый.

– Потому что мне цвет нравится. – непонятно объяснил демон и выдернул у себя из уха иголку. Затолкал указательный палец в рот, чмокнув, выдернул и воздел его вверх, определяя направление ветра. Потом кивнул и начал махать иголкой против ветра. С каждым взмахом иголка росла и вскоре превратилась в железный посох с двумя золотыми кольцами на концах.

– Ну здравствуй, брателло! – Псих нежно погладил этого близкого родственника лома. Четвертый был готов поклясться, что у обезьяна слезы на глазах выступили. – Живой, брат. Работаешь.

После чего весело подмигнул монаху и сказал:

– А теперь проверим Провокацию.

– В смысле? – не понял тот.

– В смысле тигра заагрить. – пояснил демон, и, не дожидаясь следующих вопросов, издал страшный рев.

После чего вновь встал сусликом, прислушиваясь, и удовлетворенно кивнул:

– Работает. Бежит, родимый.

– Сюда? – ужаснулся Четвертый.

– Ну а куда же? – удивился Псих и добавил: – Да ты не парься, Босс, я сам все сделаю. Было бы что делать.

Плевое отношение к царю тайги оказалось совершенно оправданным. Никакой драки не получилось, даже такой скоротечной, как у Михалыча. Псих первым же ударом своей железной палки просто разбил тигру голову, как пиньяту.

После чего сплюнул и поинтересовался:

– Босс, у тебя нож есть?

– Мне нельзя пользоваться оружием. – пояснил монах. – Поэтому только самый простенький, для резки овощей. В хурджине должен быть.

– Ага, сейчас посмотрю. Простенький так простенький. От некоторых людей нельзя слишком многого требовать.

Нож демон нашел довольно быстро, не менее быстро поправил его на камне и с пугающей быстротой начал снимать шкуру с тигра.

– Ну хоть Скорняка оставили, не зря качал… – пыхтел он.

Вскоре он продемонстрировал спутнику готовую шкуру:

– Ну не красота ли? А иголка у тебя есть?

– Иголка… – покраснел Четвертый. – Иголка сломалась.

На самом деле он потерял иголку еще в первый же день.

– Понятно. – вздохнул Псих и обвязал тигриную шкуру вокруг талии. – подождем до ближайшего жилья!

Однако минут через десять он вновь стал столбом, и его вытянутая мордочка озарилась совершенно человеческой улыбкой.

– Геолог! Спички!

Посмотрев на недоумевающего Четвертого, вздохнул и поправился:

– Грибник! Иголка! Интересно, зачем его в такую глушь занесло?

Грибником оказался довольно пожилой уже мужик, даже, скорее, дед.

Псих выслеживал его как оленя, прячась по кустам, а потом неожиданно выпрыгнул перед ним на тропинку во всей своей красе, аки эксгибиционист какой.

Деда, разумеется, чуть Кондрат не хватил, и он оленем ломанулся в кусты. Но Псих не дал – ухватил за шиворот, и долго орал, успокаивая:

– Стоп! Стоп, говорю! Да заткнись ты!!! Заткнись, по-хорошему прошу. Да не трону я тебя, обещаю! Слово даю! Слышал? Я слово дал. Ты вообще меня слышишь? Не ори!