Текст книги "Гомер и история Восточного Средиземноморья"

Автор книги: Вадим Цымбурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Аналогичным путем из мест, сопредельных с Мисией, через Эгейскую Фракию (Самофракию?) должны были некогда двигаться в Трою дарданцы, которых мы видим в Малой Азии с конца XIV в. до н.э.

5

С учетом всех этих фактов, из которых складывается картина глубоких фракийских связей гомеровской Троады, мы рассмотрим теперь этимологию самого названия Троя (Тро(а), хетт. Т(а)гиИа.

Как мы видели выше, архаичные фиксации этого топонима – дорийская Трона, ионийские Троиц, ТршСц – структурно прозрачны и позволяют без колебаний интерпретировать термин Троя в смысле «страна племени Тршес». Но далее естественно встает вопрос: какова этимологическая структура самого этого этникона и обнаруживает ли он какие-то параллели за пределами той области в Северо-Западной Анатолии, где греки сталкивались с троянским племенем? Скрупулезный и в своих профессиональных деталях, может быть, несколько скучноватый разбор лингвистических тонкостей, сопряженных с этой проблемой, приводит нас в конечном счете к неожиданным в своей яркости этноисторическим результатам.

В формах Трока, Тралц зияние на стыке долгого 6 и последующего I настолько нехарактерно для греческого языка, что вполне определенно указывает на выпадение в исходе этникон-основы некоего звука, которым по правилам греческой исторической фонетики может быть либо либо -s-, либо, наконец, группа из обоих этих звуков -iis-. Таким образом, фонетические законы оставляют нам на выбор три возможные праформы названия троянского этноса – Trôs-, Trous– или Тгоц-. Э. Швицер, исходя из внешней аналогии в оформлении иноязычной формы Тршс и таких греческих лексем с основой на -to из -ôu, как ттйтрыс «брат отца», p3trôus, лат. patruus и т.д., по существу, принимает последнее толкование: Tptûç из Trôu-(ср. [Schwyzer, 1939, с. 480]). Сейчас это мнение можно бы подкрепить свидетельствами памятников линейного письма Б. С одной стороны, в Кноссе мы находим имя мужчины to-ro KN De 3687 (-Trôs), в Пилосе to-ro-o PY An 519 (= род. пад. Trôos), также женское имя to-ro-ja PY Ер 705 (= Trôjà) безо всяких следов -и– в ауслауте основы. Но, с другой стороны, в обоих этих центрах зафиксированы явно родственные формы с -и-, устраняющим зияние между гласным основы и последующим гласным окончания или адъективного суффикса. И в Пилосе, и в Кноссе наряду с to-ro-o появляется to-ro-wo KN Ag 89, PY An 129 (= Trôwos). В Пилосе видим также мужское имя to-ro-wi, род. пад. to-ro-wi-ko PY Cn 131, Jn 601; Cn 655, т.е. Trôwix, Trôwikos, cp. греч. Тролкбс «троянский», в Кноссе вариант to-ro-wa-ko KN X 7566, что надо читать Trôwakos; сюда же следует отнести название поселения вблизи Пилоса to-ro-wa-so PY Na 405 (=Trôwassos) с характерным для анатолийской и догреческой топонимики суффиксом Ча)ооос (словоформы даем по [Ventris, Chadwick, 1973, с. 587 и сл.]).

Из этих свидетельств видно, что в XIII в. до н.э. в греческом мире была широко распространена негреческая по происхождению ономастическая основа Trou-, сопоставимая с этниконом троянцев и, как правило, сохраняющая -и– (греч. F) в исходе. Думается, более редкая форма основы Тго– без лабиального, документированная передачами to-ro-o, to-ro-ja, представляет вторичный вариант к Trôii–Причем не совсем обычное для микенского периода исчезновение -и-или его ассимиляция с предшествующим о могут объясняться не только его позицией в конце сверхдолгого дифтонга, которую ему приписывает Швицер (на самом деле само 6 могло удлиниться вторично вследствие выпадения этого звука). Но нельзя исключать и возможности специфической слабой артикуляции -и– в языке-источнике, откуда эта основа была заимствована греческим. В частности, именно такое «ослабленное» произношение устанавливается для -иво фракийском, судя по таким вариативным фиксациям, как NaCocroc, лат. Navissus – местное название или Not|C, лат. Novas -гидроним (см. подробнее [Гиндин, 1981, с. 32] – о разнобое с древнейших времен в греческих, а позднее и латинских отражениях этого фракийского звука, вполне аналогичном микенскому варьированию to-ro-o : to-ro-wo).

Перейдем теперь к названию Труиса. отраженному в анналах Тудхалияса IV. Хотя нет никаких оснований с точки зрения реальной, историко-географической отвергать возможность соотнесения Труисы с Троей, однако языковые нюансы этого сопоставления следует обсудить подробнее. Э. Форрер мыслил его таким образом, будто T(a)ruiSa или T(a)roiSa при заимствовании греческим дало первоначально Тры(оа, а затем, после перехода -s– в -А-, последовательно Tpuitha и, наконец, Трина [Forrer, 1924, с. 6 и сл.; Forrer, 1929а, с. 262]. По поводу такого объяснения надо заметить, что сейчас, в свете данных линейного письма Б, наглядно свидетельствующих о переходе sb Ив начальной и интервокальной позициях как о более раннем по сравнению с Микенской эпохой, имеются все основания отнести этот переход, охвативший все без исключения ветви греческих диалектов, к общегреческому периоду, т.е. самое позднее к первой половине или скорее к началу II тысячелетия до н.э. А это значило бы, если принимать в наши дни интерпретацию Форрера, что название Трои также должно было быть известно грекам чуть ли не с начала этого тысячелетия, поскольку иначе нельзя объяснить, каким образом на него распространился закон, действовавший в столь ранний период истории греческого языка. В этом случае наблюдается то, что вообще нередко происходило с гипотезами Форрера, которые при их первоначальном обсуждении казались весьма уязвимыми для критики с формальной стороны, а порой в глазах современников этой критики вовсе не выдерживали: по прошествии многих лет мы вдруг распознаем за ними контуры некоей глубокой и нетривиальной исторической истины. Но об этом ниже. Пока же подчеркнем, что названия TruiSa и ТроСа, которые Форрер считал разновременными, связанными диахронным переходом, на самом деле, как выясняется, сосуществовали в синхронии ХШ в. до н.э.

Однако еще– 1920-30-х годах П. Кречмер, сразу признавший тождество Труисы с Троей, усомнился в приведенных фонетических объяснениях, игнорирующих вместе и прозрачность греческого названия Трои, образованного от этнического имени троянцев при помощи обычного в греческом языке суффикса чех, и тот факт, что суффиксальное -Ы.а)– сохраняется безо всяких изменений в десятках греческих передач других малоазийских топонимов. Кречмер предпочитал думать, будто греки, понимая внутреннюю форму топонима Troyisa «страна троянцев», заменяли, передавая его, малоазийский суффикс -sa аналогичным по функции греческим суффиксом -ia [Kretschmer, 1924, с. 213; Kretschmer, 1930, с. 167]. Иную догадку высказал Г. Боссерт: по его мнению, на самой малоазийской почве могли издавна употребляться дублетные формы топонима T(a)ruiia/ T(a)ruja, аналогично, например, KarkiSa/Karkija, это T(a)ruja и дало в греческом Tpuita [Bossert, 1946, с. 33] (цит. по [Garstang, Gurney, 1959, с. 105]). Как видим, Кречмер и Боссерт (ср. [Sommer, 1932, с. 362 и сл.]) вплотную приблизились к мысли о том, что ни греческое название Троя не должно прямо выводиться из хеттского Труиса, ни наоборот, но что речь должна идти о различных независимых терминах, обозначающих одну и ту же область, населенную троянским племенем. Но такого, казалось бы, естественного заключения ни один из них не сделал. Окончательная формулировка положения о независимой передаче в хеттском и греческом некоего общего туземного прототипа принадлежит одному из авторов данной работы. При этом Форрер и Кречмер, не колеблясь, толковали -На в T(a)ruiia как суффикс, идентичный хеттскому топонимическому суффиксу -На, и тем самым приходили по-разному к ономастической основе Tröu-/Trü-.

Между тем эта их главная предпосылка на самом деле вызывает серьезные сомнения. Материал, собранный Э. Ларошем и Л.А. Гиндиным, говорит о том, что нужно последовательно различать анатолийские топонимы на -(a)SSa с удвоенным представляющие обычное множественное число среднего рода от лувийских относительных прилагательных на -(a)Hi, и топонимы с исходом на -а$а, -uSa, -На, содержащие простое, неудвоенное -!-, которое может отражать особую, ненапряженную или озвонченную артикуляцию спиранта. Последний тип названий, а их немногим более десятка, включает в основном топонимы не хетто-лувийского происхождения. Иногда это просто дохеттские формы, кончающиеся на -S, вторично оформленные хеттским тематическим гласным -а: ср., например, HattuSa вместо древнего хаттского HattuS, Tauriia из хаттского taurii, сирийское PiSaiia – переоформление хурритского РНаН [Laroche, 1957, с. 2]. Явно нехеттским является название страны IjajaSa, вариант Azzi, на востоке Анатолии. Едва ли не единственный возможный случай хетто-лувийского топонима такого типа -название горы ISkiSa при хет. iSkiS(a) «спина, хребет» – на самом деле также сомнителен, поскольку это слово не имеет индоевропейской этимологии и может быть дохеттским заимствованием. Впрочем, здесь -S– в любом случае не является суффиксальным, но принадлежит исходной апеллативной основе. Целую серию таких названий мы находим и на западной периферии хеттского мира, диалектная принадлежность которой остается очень спорной: здесь и Маса, и Каркиса-Каркия, и Вилуса с Труисой и, по-видимому, Апаса, столица Арцавы (впрочем, в последнем случае вариантное написание ApaSSa, как и в некоторых других примерах, явно отражает попытку приспособить чужой топоним с необычным для хеттов туземным произношением спиранта в конечном слоге к привычному типу названий на -На). Не вдаваясь в более детальное рассмотрение материала (оно проделано в работе [Гиндин, 1981, с. 150 и сл.]), заметим в качестве резюме: действительно, топонимы с неудвоенным -s– в исходе, к которым принадлежит и T(a)ruiîa, – это гетерогенные, практически сплошь нехеттские формы, восходящие к различным местным языкам и наречиям. Они не образуют единой модели, позволившей бы сразу решить вопрос о членимости каждого подобного названия. Для любого из них этот вопрос должен ставиться отдельно и решаться, в тех случаях, когда это возможно, методом «атомарного» анализа, предметом которого являются история и совокупность ареальных связей именно данного индивидуального топонима. Так, если в случае с названием Каркисы-Каркии, возможно, восходящим к неиндоевропейскому дохеттскому слою [Гиндин, 1967, с. 111], суффиксальное оформление различается достаточно четко (ср. неиндоевропейские догреческие формы вроде Adpioa и этрусские адъективы на -Sa), то применительно к Труисе, как показали изыскания В. Георгиева, вопрос о морфонологической функции -S, по крайней мере в историческом ключе, допускает совсем иной ответ, чем думали Кречмер и Боссерт.

Мы видели выше (гл. 4), что исходная гипотеза болгарского ученого о тождестве имен троянцев и тирсенов-этрусков, скорее всего, ошибочна. Однако, разрабатывая ее, Георгиев исключительно подробно и глубоко сумел проследить ареальные северобалканские связи троянского этникона, обратив внимание уже в 1937 г. на иллирийские личные имена Trosius, Trosia, с параллелями в рано заселенной иллирийцами италийской Апулии, где на одной монете представлено личное имя или местное название Trosantios, а в мес-сапских надписях неоднократно появляется мужское имя Trohantes, Troantes, род. пад. Traohantihi ([Georgiev, 1937, с. 183]) со ссылками на [Kretschmer, 1896, с. 260; Krähe, 1929, с. 118 и сл.]; см. также [Parlangeli, 1960, с. 366 и сл.]). Реконструировав для этих имен первоначально единую основу Trôs-, позднее, в 1958 г. Георгиев смог выявить связующее звено между троянским и иллирийским ареалами, которое позволило правильнее осмыслить этимологическую структуру данной балканской основы: таким звеном оказалось название северофракийского племени TpauooL, Thrausi. Постулируя возникновение Trös– как в имени троянцев, так и в иллирийских антропонимах из Traus– в результате монофтонгизации (ср. мессап. Traohant < Traus-ant-), исследователь смело предположил тождество -S– в хеттском названии Троады T(a)rui$a тому этимологическому -S-, которое проходит без исключения через весь ряд родственных северобалканских форм. При таком объяснении T(a)ruiSa выводилось из Tr(a)usja > Trosja, собственно «Троянская (земля)» (греч. Трона), через метатезу [Георгиев, 1958, с. 172, 197 и сл.] (к структуре ср. женские имена – мик. Troja, иллир. Trosia).

В упоминавшейся монографии одного из авторов данной работы [Гиндин, 1981] концепция Георгиева была переосмыслена и дополнена в двух важнейших аспектах. Во-первых, было подчеркнуто, что собранный Георгиевым материал не позволяет более рассматривать ни греч. Tpcota, ни хет. T(a)ruiia в качестве исходной формы топонима. Речь не должна идти ни о греческом проникновении в хеттскую топонимику, ни наоборот, о хеттском в греческую. И греч. Трона, и хет. T(a)ruiia являются независимыми и разновременными передачами одного и того же туземного названия северобалкансокго по происхождению с ближайшими соответствиями во Фракии. При этом отмечалось, что при объяснении принимаемой, вслед за Георгиевым, метатезы в форме T(a)ruiSa, вероятно, следует допустить влияние аналогии с малоазийскими и эгейскими топонимами на -На, сказавшейся либо на звуковом облике самого местного названия, либо на его адаптации в хеттской передаче.

Во-вторых, был поставлен вопрос о более конкретной этнической атрибуции имени троянцев. Привлеченное Георгиевым в качестве параллели племенное название фракийских травсов Tpauaol еще более увеличивает список ономастических соответствий, соединяющих Трою с отдаленными областями Фракии, по праву претендующими на глубокую древность. Для географической локализации травсов мы располагаем двумя принципиально различающимися указаниями. По Геродоту (V.3), они вместе с гетами жили к северу от города Крестона, находившегося в западной части Эгейской Фракии, что позволяет относить их местообитание к юго-западной части Родоп [Tomaschek, 1980, 1, с. 100; Detschew, 1976, с. 521]. Этому соответствует и упоминание Ливия (38,41) об их грабительском вторжении в 188 г. до н.э. в область к западу от Гебра. Совершенно иной характер имеет свидетельство Стефана Византийского (s.v. Tpauaol), у которого вслед за безнадежно испорченным началом, содержащим какое-то упоминание о кельтах (по правдоподобной конъектуре А. фон Гутшмида надо читать «Травсы, вблизи кельтов...», см. [Detschew, 1976, с. 7]), стоит «... племя, которое эллины называют агафирсами (’АуаОирооис)». Но агафирсы – это хорошо известный грекам народ, обитавший, согласно Геродоту (IV,48), у истоков реки Марис (совр. Муреш к юго-западу от Карпатского хребта) [Tomaschek, 1980, 1, с. 100; Detschew, 1976, с. 3].

Начальная часть имени агафирсов, включаемых Геродотом в круг племен, соседствовавших со скифами (у этого автора в IV, 10 мифические предки народов Агафирс и Скиф предстают двумя родными братьями), была сопоставлена В. Томашеком с иран. ауа– «злой», вторая же —dupooi истолкована как прямая передача исходного фрак. ТраистоС. Этникон этот автор предложил понимать в духе сообщения Стефана Византийского как фрако-иранский гибридный композит «Злые-Травсы». П. Кречмер, также считая травсов-ага-фирсов смешанным фрако-иранским племенем, с фракийской основой и скифским суперстратом (см. Hdt. IV,104 – о тождестве большинства обычаев агафирсов с обычаями фракийцев), тем не менее допускал в их имени возможность чисто иранского композита со второй частью, равцой авест. "draos– «достигать расцвета, зрелости» и лишь вторично, по созвучию напоминавшей иранизированным травсам их исконное название [Kretschmer, 1936, с. 37 и сл.]. Напротив, Д. Дечев прямо высказал гипотезу об отражении в самом фракийском этниконе ТраистоС той же индоевропейской основы treu-s «быть сильным, зрелым», что представлена в авестийском слове [Detschew, 1952, с. 7], – изоглосса, которая могла бы облегчить скифскую адаптацию фракийского этнического самоназвания со значением «племя сильных, процветающих». В любом случае отождествление племени агафирсов в его основе с фракийцами-травсами, оказавшимися волей исторической судьбы, по существу, за пределами фракийского ареала, вполне правдоподобно. (Ср. весьма категорическое утверждение Гесихия: ТраистоС CfOvoc 2kuOik6v «трав-сы – скифское племя», отразившее все то же своеобразное положение прикарпатских травсов между двух этнических массивов.)

Но каким же образом совместить локализацию данного народа вблизи Родоп, по Геродоту, с версией Стефана Византийского, помещающей носителей данного имени намного севернее, где-то в районе современных Баната и Семиградья [Detschew, 1976, с. 3]? Единственное правдоподобное объяснение предлагает концепция В. Томашека, видящего в прикарпатских и родопских травсах осколки некогда единого племенного образования, охватывавшего обширную территорию от Прикарпатья до Постримонья, т.е. практически всю западную Фракию [Tomaschek, 1980, 1, с. 100]. Поддержавший эту гипотезу Кречмер усмотрел в ней замечательную возможность объяснения имени фракийцев – брейке с, в позднейших вариантах вр Л (см. выше) говорит о необходимости датировать первоначальные контакты греков с «травсийскими» племенами временем не позже начала II тысячелетия до н.э., иначе говоря, эпохой пребывания первых на их общегреческой прародине в фессалийско-македонском ареале, по соседству с областью расселения протофракийцев, часть которых и должна быть отождествлена с носителями самоназвания Тгаих(Ис)-. Вторичное же восприятие греками термина ТраистоС как относящегося к периферийным фракийским этносам, сохранившим свое древнее имя, произошло намного позже, когда этот звуковой переход уже не действовал, скорее всего во времена появления греческих колонистов во Фракии.

Анализ всех этих обстоятельств позволил внести новые серьезные коррективы в георгиевскую трактовку происхождения слова ТрсЗес (см. [Гиндин, 1981]). Перед нами не просто этникон с древними северобалканскими связями, отражающий языковое родство ранних обитателей Троады с носителями палеобалканских индоевропейских диалектов III – II тысячелетия до н.э., но этноним, исторически тождественный названию одной из наиболее мощных группировок протофракииских племен, которое превратилось в устах греков в обобщенный термин для всего фракийского мира. Хотя это,-может быть, самое значительное подтверждение доминирующей роли ранних фракийцев в этногенезе Трои, однако в своих'выводах мы можем пойти дальше. Дело в том, что постулируемая Георгиевым монофтонгизация аи > б, допустимая для некоторых иллирийских диалектов (см. [Мауег, т. 2, с. 146]), не находит надежного обоснования ни на хетто-лувийской, ни на фракийской почве. Отношение между названиями троянцев и фракийцев естественнее мыслить совсем иначе, чем это делает Георгиев: поскольку во фракийском д обычно дает б (ср. во фракийских гидронимах ЕаХ8о-из и.-е. §коИо– «золото», Дшс– в личных именах из £>що.5– и т.д. [Георгиев, 1977, с. 164]), логично полагать, что основа 7гщм– происходит из Тгоцх-, которое непосредственно и отразилось в имени троянцев [Гиндин, 1981, с. 156 и сл.]. Последнее, таким образом, представляет форму более раннюю сравнительно с Тгац5-(Ис-), давшим название для совокупности фракийских этносов на Балканах. Исчезновение в греческих передачах обоих вариантов, и Тгоцх~', и Тгац5-Ис-, конечного -5– основы заставляет относить заимствование обоих этниконов к греческим примерно к одной эпохе конца III – начала II тысячелетия до н.э. Но тогда неизбежно заключение о том, что если в какие-то ранние времена имя троянцев было попросту тождественно самоназванию части протпфракцйиев тго-другую сторону Геллеспонта, то к началу II тысячелетия до н.э. эти времена уже прошли. В европейских протофракийских диалектах исходное Тгоцх– далО~'7><зу5-,! но Троаду, сохранившую более древний облик данной основы, не затронула инновация. Значит, к этому времени город и область на северо-западе Анатолии уже обособились от протофракийского ареала Эта лингвистическая реконструкция полностью отвечает свидетельствам древнебалканской и троянской археологии, в чем мы убедимся ниже.

Позволим себе высказать некоторые наблюдения относительно характера распространения ономастической основы Тгош– и ее продолжений в балкано-анатолийском этноязыковом пространстве. В Западной Малой Азии мы находим целую серию соответствий к приведенным балканским формам, дополнительно подтверждающих необходимость реконструировать -$ в ауслауте обозначения троянцев. Таково ликийское местное название Триста в греческой записи (в туземной, наверное, Ггм5-, судя по винительному падежу Тгшп в ликийском тексте ТАМ I, 44Ь 15), а также мужские личные имена – в Карии Трисгцс и в Ликии Тристабас [Zgusta, 1964, § 16071608]. Последнее обращает на себя внимание своей суффиксальной частью: при ее истолковании следует, учитывая известные в хетто-лувийских языках колебания в вариантах суффикса -п<1а1-<1а (вспомним МЩа^апёа : МИ(а)час1а), реконструировать основу Гги5алг-. Эта основа идентична балканской, представленной в иллир. Тгозам-, мессап. Тг(а)окаШ-, что может говорить о глубоком архаизме образования с суффиксом -м (ТгоцхаМ-), встречающегося и на Балканах, и в Анатолии параллельно рефлексам простой основы Тгою(а). Анализируя семантику этих форм в их ареальном распределении, обнаруживаем важную закономерность. В центре ареала, приходящемся на Северо-Восточные Балканы и Северо-Западную Анатолию, данная основа имеет, прежде всего, если не исключительно, этнонимическое значение, выступая в наименованиях народов по обеим сторонам будущего Фракийского моря. А на периферии ареала, включающей Южные и Западные Балканы с органически примыкающей к последним мессапской Апулией и районы Западной Анатолии южнее Троады, от этой основы образуются либо личные имена, либо топонимы.

Для греческих форм из этого ряда особенно очевидна их прямая соотнесенность с троянским этниконом: микен. 7Уо$ значит «Троянец», Тгд]а – «Троянка», Ггои'/дс, Тгдыах – «Троянский», пилосский топоним Тгоыаззоз, как и позднее засвидетельствованная ТроСа в Аттике, явно отсылает к названию Трои над Геллеспонтом. Не может ли точно так же обстоять дело и с прочими, иллирийскими и малоазийскими, периферийными образованиями? Тогда их пришлось бы рассматривать как восходящие к Ш-П тысячелетию до н.э. адъективы от названия широко известной группы протофракийских племен, исторически контролировавших торговые и иные пути, соединившие Анатолию с Балканами и древней Европой.

Сложнее дело обстоит с названием Илиона-Вилусы. Соотношение между суффиксальными частями хёттской передачи УИи 1а и греческой ... выглядит еще загадочнее, чем в случае с Труисой-Троей. Среди исследователей, занимавшихся данным топонимом, преобладает мнение о принадлежности его к древним основам на -и. Так, П. Кречмер считал имя эпонима этого города ЧХос позднейшей адаптацией первоначального Wilus, ссылаясь, в частности, на название местности вблизи Илиона ’IXt^iov neSCov (II. XXI,558), согласно схолиям к данному месту непосредственно прилегавшей к кургану героя Ила. Необычная форма адъектива от имени Ила ’I Xi^iov окажется вполне объяснимой, если мы вспомним, что именно так выглядят притяжательные прилагательные от имен на -(е)ис-: ’OSuaaeuc – ’Обистсл'ц.ос, ПцХеис – ПцХт'ц.ос. Значит, исконно эта местность называлась Wilewjo-, и в основе этого обозначения вполне может лежать имя местного мифического персонажа Wilus, переданное греками как /ЧХос. По мнению Кречмера, хет. Wilufa и греч. /ЧХюс представляют независимые друг от друга названия малоазийского города, образованные от имени этого предполагаемого героя-эпонима [Kretschmer, 1933, с. 254 и сл.]. Ф. Зоммер с осторожными оговорками указал на возможность постулировать параллельную к Wiluia форму Wiluwa (как в Karkifa/Karija) с последующим греческим развитием Wilüwa > Wilio-, подобно ASSuwa > ’AaCa [Sommer, 1932, с. 371]. В. Георгиев, принимая ту же фонетическую эволюцию, что и Зоммер, полагал, будто топоним WiluSa, как и TruiSa, мог войти в греческий язык еще до перехода -s> -h– и, следовательно, вариант Wilüwa естественно должен был возникнуть после этого перехода в самих греческих передачах, исторически развиваясь в Wiljo– [Georgiev, 1973, с. 12]. При всех нюансах интерпретации основа Wilu– восстанавливается исследователями для названий Илиона и Вилусы единодушно и весьма убедительно.

О том, что звукокомплекс Wilu-, заключенный в наименовании троянской столицы, был также не чужд фракийской ономастике, может свидетельствовать перечисление омонимичных городов у Стефана Византийского (s.v. 4Xiov): «Илион, гороп Троапы. в честь Ила.,. Второй в Пропонтиде на реке Риндаке, третий в Македонии, основанный Геленом, четвертый в Фессалии, пятый во Фракии около Бизии (ката BiCutiv)». О фессалийском и македонском Илионах мы намерены говорить специально в другой работе. Все три остальных находились в достаточной близости друг от друга. Река Риндак, на которой стоял Илион, впадала в Мраморное море, протекая по Вифинии, немного восточнее троянского Айсепа. Существование в Северо-Западной Анатолии двух Илионов отразили раннехристианские церковные документы, упоминающие о самостоятельных епископатах в каждом из этих городов [Zgusta, 1984, с. 197], лежащих на территории, которая могла в древности входить во владения единой Вилусы со столицей в археологической Трое. К тому же ряду названий принадлежит и упоминавшийся в главе 3 топоним ЧХои£а несколько южнее, на границе Лидии и Фригии: он точно соответствует обозначению древней Вилусы, и его возникновение, вероятно, как-то связано с историей этого государства и миграциями его уроженцев в более южные районы Анатолии. Фракийский же Илион находился в местности, населенной племенем астов, к северу от Боспора, т.е. все в том же поясе областей, скорее связуемых, а не разделяемых, как мы видели, Пропонтидой. Георгиев предлагал для этого фракийского топонима отдельную от мало-азийских названий этимологию из и.-е. 7/и'-уо-, греч. 1Хис, ст.-слав. ИЛЪ «грязь, тина» [Георгиев, 1957, с. 20]. Но перекличка названий к северу и к югу от проливов вполне может объясняться этнической близостью обитателей обоих берегов, и при обычном в греческих фиксациях фракийских имен опущении слабого [и] омонимия троянского, вифинского и фракийского Илионов наглядно заключает лингвистическую картину «фракийской» Трои.

6

Как же соотносятся все эти лингвистические данные и показания традиции, включая гомеровские сообщения о Мигдоне, Кебрионе, мисийцах и Скейских воротах в «Трое Приама», со свидетельствами археологии о материальной культуре Троады?

Существует очевидный рубеж, начиная с которого археологи, не колеблясь, признают принадлежность Трои к области обитания исторических фракийцев. Это последняя фаза существования догреческой Трои, так называемая Троя VII6 2, которую Блеген датирует примерно 1170 – 1100 гг. до н.э. Этот город строят на руинах Трои VIIб 1, прямой преемницы и продолжения «Приамовой Трои», пришлые племена, принесшие с собой до тех пор не засвидетельствованную в этом городе культуру «выпуклой керамики», для которой помимо специфических выпуклостей характерен вытисненный или процарапанный орнамент с повторяющимся мотивом концентрических кругов и вытянутые, загибающиеся под острым углом ручки [Dimitrov, 1971]. Эта культура, не имея соответствий ни в окрестностях Трои, ни вообще в Анатолии, перекликается многими чертами с культурами Средней и Юго-Восточной Европы, в частности Подунавья [Biegen, 1963, с. 169 и сл.; Akurgal, 1961, с. 3; Дьяконов, 1968, с. 117]. На территории Фракии обнаружено множество черепков от сосудов позднего бронзового века, выполненных в той же технике. Решающим событием для этнической атрибуции культуры Трои VII6 2 стало обнаружение в 1956 г. в окрестностях Казанлыка фракийской культуры с сосудами, абсолютно идентичными сосудам данного слоя Трои, но при этом по своему типу имеющими как предысторию, так и продолжение в последующие века на территории Фракии [Dimitrov, 1971, с. 78]. Это дает надежные основания для отнесения Трои VII6 2 к культурам сложившегося с XIII в. до н.э. стиля «фракийского гальштатта», оформившегося в результате тесных культурных связей фракийцев этого времени с раннекельтскими и раннеиллирийскими этносами (см. [СН&коуа, 1971, с.80 и сл.]).

В начале XI в. до н.э. Троя УПб 2 была разрушена очередной группой пришельцев со стороны Фракии. По Блегену, городская жизнь на Гиссарлыкском холме не возобновлялась до прихода в конце VIII в. до н.э. греков – строителей Трои VIII. X. Подцувайт, ссылаясь на найденные Блегеном в поздних слоях Трои VII сосуды протогеометрического стиля, справедливо настаивает на том, что какое-то население могло оставаться в городе и в последующие века [Рос1гиуеИ, 1982, с. 81 и сл.]. По крайней мере для Х1-Х вв. («протогеометрическая эпоха») это вполне правдоподобно. Однако едва ли Подцувайт прав, пытаясь продлить существование Трои VIIб 2 чуть ли не на все «темные века», вплоть до строительства Трои VIII. Троянские предания отражают переход населения Илиона в эту эпоху в более безопасное место на Скепсис в предгорьях Иды, а также правление в Троаде вплоть до гомеровских времен фракийской династии, возводившей себя к древним царям Дардании. Итак, можно утверждать без колебаний, что ко времени создания «Илиады» Троада четыре с лишним века была населена фракийцами, причем предшественниками этих фракийцев были известные здесь с конца XIV в. до н.э. дарданийцы или дарданцы.

Если мы захотим продвинуться в глубь веков к более древним стадиям связей между Троей и Фракией, отправным пунктом должен стать тот фундаментальный вывод, которым увенчались интенсивно проводимые в послевоенные годы раскопки многослойных поселений на территории Болгарии, в особенности таких, как Эзеро (раннебронзовый век), Михалич (Караново VII) той же эпохи и особенно поселения Юнаците, охватывающего огромный временной отрезок с энеолита до позднего бронзового века. Этот вывод состоит в непрерывности линии культурного развития на фракийской земле на протяжении всей эпохи бронзы, начиная с самых ранних ее стадий и кончая позднейшими, к которым относятся уже культуры исторических фракийцев, в том числе и тех, что основали Трою VIIб 2 (см. [Георгиев, Мерперт, 1965, с. 130; Мерперт, 1969, с. 254; КаОп-Сагоу, 1972, с. 53 и сл.]). Напротив, начало бронзового века ознаменовалось военными и культурными потрясениями на всей территории Юго-Восточной Европы и Балкан, гибелью цветущих, но совершенно незащищенных неолитических поселений, обитатели которых зачастую, как это имело место в Юнаците, были внезапно и беспощадно истреблены некими пришельцами. С победой последних связано возникновение во всем этом ареале в конце IV – начале III тысячелетия мощных поселений крепостного типа и появление гряды новых, раннебронзовых культур от Баденской до Караново VII, Эзеро и «нового» Юнаците. (Данной проблематике был посвящен подробный доклад Н.Я. Мерперта «Раскопки поселения в Юнаците» на заседании Секции по античной балканистике в Институте славяноведения и балканистики в январе 1990 г.) Эти события могут быть истолкованы однозначно как вторжение в приэгейские области племен с севера, решительно изменивших этнический облик данного региона и сыгравших видную роль в его «индоевропеизации». Поскольку в течение последующих двух тысяч лет состав населения на территории не подвергался кардинальным изменениям, из этого прямо следует, что на рубеже IV—III тысячелетий до н.э. на землю Фракии в числе иных индоевропейских народов пришли предки исторических фракийцев, возможно, принадлежавшие к фрако-балтийскому диалектному континууму на протоуровне.