Текст книги "Гомер и история Восточного Средиземноморья"

Автор книги: Вадим Цымбурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Но есть еще одна концепция. Ее основы, по-видимому, заложил еще Страбон, комментируя 835-й стих Второй песни «Илиады». Говоря о троянском городе Арисбе, он с присущей ему ученой сухостью констатировал (XIII,1,21): «Есть и на Лесбосе город Арисба... есть и река Арисб во Фракии, как говорят, и вблизи нее фракийские кебренийцы. Ибо много созвучных имен У фракийцев и троянцев (разрядка наша. – Л.Г., В.Ц-}. Например, некие фракийцы-скеи и река Скей и Скейская крепость – и в Трое Скейские ворота, фракийцы-ксанфии – и река Ксанф в Трое, Арисб, приток Гебра и Арисба в Трое, река Рес в Трое и Рес, фракийский царь».

О фракийцах, язык которых представлен многими десятками местных названий и личных имен в античных источниках, народе, с которым греки связывали мифы об Орфее и Дионисе, с каждым годом становится известно все больше, и не только в результате непрерывно ведущихся археологических раскопок. Обследование фракийской ономастики, проделанное И. Дуридановым и В.Н. Топоровым, обнаружило ее тесные связи с ономастикой народов, говорящих на языках балтийской семьи [Duridanov, 1969; Топоров, 1977а], вплоть до того, что впрямую возникает мысль о древнем фрако-балтийском диалектном единстве. Но с востока, на переходе из Подунавья в Причерноморские степи, фракийцы издавна граничили с носителями иранских, а возможно, и индоарийских диалектов. Там же, на востоке от протофракийцев должны были проживать и ранние хетто-лувийцы в преданатолийский период своей истории. На запад от фракийского ареала обитали племена протоиллирийцев и протокельтов. Фракия оказывается соединяющим звеном между восточной и западной частью индоевропейского мира, а со второй половины III тысячелетия до н.э., когда хетто-лувийцы начинают заселять Анатолию, – между индоевропейцами в Европе и индоевропейцами Малой Азии. Не будет преувеличением назвать Фракию местом пересечения дорог, ведущих во все концы мира индоевропейцев, как бы сердцевиной этого мира (ср. [Гиндин, 1981, с. 18]).

Слова Страбона о созвучных именах у фракийцев и троянцев кажутся вполне понятными – ведь речь идет о давних соседях. Море, плещущее у троянских берегов, Гомер называет «Фракийским морем» (II. XXIII,230), цари Трои и Фракии, как увидим ниже, связаны брачными союзами, в руках троянца Гелена блистает «фракийский меч» (II. XIII,577). Ономастический список Страбона даже по научным критериям XIX-XX вв. выглядит вполне внушительным. Опираясь почти исключительно на него, такие авторитетные ученые, как Э. Мейер и П. Кречмер, признали наличие в троянской топонимике фракийских элементов, однако не склонны были считать их слишком древними [Meyer, 1877, с. 11 и сл.; Kretschmer, 1896, с. 186 и сл.]. В XX в. по этому вопросу более решительно высказался Э. Бете, который, исходя из общих этногеографических соображений, отнес Трою с самых ранних фаз ее существования к ареалу расселения фракийцев [Bethe, 1927, с. 16 и сл.]. Гипотезу о северобалканском происхождении населения Трои I высказал видный археолог К. Шухардт [Schuchardt, 1940]. В. Георгиев также допускал фракийское происхождение имени троянцев, хотя и полагал, что это имя было перенесено на местный хетто-лувийский народ [Георгиев, 1958, с. 172]. С начала 1960-х годов о параллелях между культурой Трои и фракийскими культурами раннего бронзового века много писал Дж. Мелларт [Mellaart, 1960; 1971].

В 1970-х годах фрако-троянские этнические и языковые отношения во II тысячелетии до н.э. стали предметом специальных исследований одного из авторов данной книги [Гиндин, 1973; 1974; Gindin, 1978]. Эти исследования были позднее подытожены в обобщающей работе [Гиндин, 1981]. Результаты проделанного обследования троянско-гомеровской топо– и гидронимики оказались нетривиальными: они побудили вразрез с гипотезами о греческой или хетто-лувийской принадлежности «города Лаомедонта и Приама» выдвинуть тезис о преобладании среди населения Трои этого времени людей, говоривших на раннефракийских диалектах, и соответственно о единстве в культурно-историческом отношении северо-запада Анатолии с ттерриториями юго-востока Балкан. Этот тезис нашел прочную поддержку в материалах осуществлявшихся в те же годы раскопок ряда памятников бронзового века Болгарии, особенно советско-болгарских раскопок поселения Эзеро, возглавлявшихся Н.Я. Мерпертом и И. Георгиевым. В 1980-х годах уже сложившуюся картину серьезно обогатили и дополнили материалы раскопок поселения Юнаците (о согласовании языковых свидетельств с археологическими данными см. в конце данной главы).

К настоящему времени степень изучения материала достигла такого уровня, когда кажется возможным представить целостную карту гомеровской «фракийской Троады». Особо подчеркнем, что мы говорим именно о гомеровской Троаде и принимаем в расчет лишь названия, засвидетельствованные В «Илиаде». Дело в том, что уже после создания великой поэмы эта область пережила новые этнические потрясения, свидетелями которых стали греки – основатели Трои VIII. Приблизительно в конце VIII в. до н.э. западнофракийские племена треров, прорвавшись через проливы, сперва заселили все троянское побережье к югу от Абидоса, а затем, устремившись в Лидию, Фригию и Пафлагонию, приняли активное участие в походах киммерийцев (Strab. 1,3,18, 21; XIII, 1,8; XIV,1,40). Возможно, вместе с киммерийцами они достигли Закавказья, где их имя отразилось в названии области к югу от Тбилиси – Триа-лети, арм. Trelk' [Tomaschek, 1980, I, с. 54 и сл.]. Позднее, на грани VII-VI вв. до н.э., последняя фракийская волна, стримонское племя вифинцев вторгается в Азию и, оттеснив киммерийцев из СевероЗападной Анатолии, превращает ее часть к востоку от Троады в историческую Вифинию (Eusth. ad Dion. Per. 322; см. [Tomaschek, 1980,1, с. 64 и сл.]). Очевидно, что эти миграции должны были принести и принесли в Малую Азию массу новых языковых и культурных элементов из Фракии. Гомеровский эпос, при всей гетерогенности сообщаемых им фактов, все-таки ясно позволяет обозначить те пласты троянской топонимики, которые должны были предшествовать инвазиям треров и вифинцев. И без того, как мы увидим, возникают проблемы с периодизацией гомеровских данных, концентрированно заключающих в себе троянскую историю на протяжении свыше полутора тысячелетий.

2

Мы начнем с микротопонимики Илиона, где важнейшими точками, неоднократно упоминаемыми в «Илиаде», оказываются двое ворот: Скейские и Дарданские. Скейские ворота играют особую роль, поскольку они, судя по всему, непосредственно обращены к полю битвы. Над ними восседают на стене троянские старейшины, глядя на подступающее к городу ахейское войско (111,145 и сл.), через них выезжает Приам для принесения клятвы перед поединком Менелая с Парисом (111,263 и сл.). Эти ворота, иногда вместе с росшим вблизи них знаменитым дубом, неоднократно упоминаются Гомером и в других местах поэмы (VI,237; IX,354; XI,170; XVIII,453 и др.), очень часто в контекстах, где речь идет о выходе троянцев на битву, либо об их отступлении в город, либо, наконец, о битве, непосредственно приближающейся к стенам Илиона. Поскольку, согласно поэме (11,464 и сл.), смотр ахейских войск происходил в находившейся к югу от Илиона Скамандрийской долине (и здесь же на побережье античность помещала так называемую «Стоянку ахейцев»), надо полагать, что Скейские ворота смотрели, скорее всего, на юг. Название других, Дарданских ворот говорит само за себя: это ворота, обращенные к древнему троянскому городу Дардану или Дарда-нии, лежавшему на северо-северо-восток от Илиона. Эти ворота упоминаются сравнительно редко. Лишь один раз Гера риторически восклицает, что, пока Ахилл участвовал в войне, троянцы боялись выглянуть даже за Дарданские ворота (^,788 и сл.), т.е. самые удаленные от поля битвы. Зато около них разыгрывается сцена гибели Гектора. Преследуемый Ахиллом от Скейских ворот, он трижды обегает Илион и неоднократно пытается войти в него через эти дальние ворота, пока на четвертом круге не становится жертвой своего врага.

В нашем обзоре троянской топонимики мы будем исходить из той системы ориентиров, которую нам предлагает Гомер, и различать «скейскую» и «дарданскую» часть Троады, т.е. соответственно северную и южную по отношению к Илиону. Но если смысл названия Дарданских ворот ясен сам собой, то название Скейских не расшифровывается из троянской топономастики, и о них надо сказать несколько слов специально. Народная этимология сближала их название с греч. окскбс, лат. зсаеум «левый, западный». «Большой этимологикон» утверждает, что ворота названы либо по имени соорудившего их зодчего Скея (т.е. «Левши»), или оттого, что находились в «левом», западном секторе города. Страбон, отступив от этого толкования, сблизил название ворот с именем фракийского племени скеев (Zicaiot), по-видимому, родственным упоминаемому им названию реки Скей и отразившимся в обозначении некой крепости как «Скейской стены». Где протекала эта река и где находилась данная крепость, мы не знаем. Стефан Византийский ссылается (s.v. Хкаю!) на Гекатея, который, упоминая о скеях в описании Европы, помещал их «между (цета£6) Троадой и Фракией». Не очень ясно, что означает «между», когда речь идет о регионах, разделенных морем, подразумеваются ли Эгейские острова или речь идет о проживании скеев в ближайшей к Трое области Фракии, возможно даже об их проникновении на троянскую землю. Историк Полиэн (VII,22) пишет о фракийских племенах кебрениев и скайбоев, «у которых обычай иметь вождями жрецов Геры». Здесь явно имеются в виду скеи, причем запись их имени у Полиэна ZK

Хотя сведения Стефана Византийского об изображении данного этноса у Гекатея побуждают считать скеев соседствующим с Троей эгеофракийским племенем, однако нельзя пройти мимо того, что их корни, возможно, обнаруживаются и в другой, континентальной части Фракии. В дакомизийс&ом. р.егщже вблизи р. Ятера (совр. Янтра), притока Дуная, находилось поселение Skai-dava. С выделением обычного в дакомизийских сложных топонимах элемента -dava, -deva «город, поселок» (из и.-е. dhë– «класть, основывать») это название иногда прямо толкуется как «город или поселение скеев» [Tomaschek, 1980, II, 2, с. 82]. Однако возможно и другое толкование, ибо среди многочисленных фрако-балтийских соответствий, выделенных И. Дуридановым и В.Н. Топоровым, обращают на себя внимание древнепрусское местное название Scayboth, Schaybotten и личное имя Schayboth, восходящие к Skai-but– [Топоров, 1977а, с. 98], где во второй части, видимо, отражен тот же элемент, что в лит. butas «жилище», др.-прусск. buttan «дом». Точное цельноформульное соответствие фрак.-дак. Skai-dava и балт. Skai-but– со вторым элементом, значащим «обиталище», заставляет скорее видеть в Skai– древний ономастический элемент, может быть, как думает Дечев, восходящий к и.-е. skai– «светлый» [Detschew, 1976, с. 454], от которого посредством адъективного суффикса -ио– образовано имя скеев, «светлых, светловолосых», наряду с названием упомянутой ранее р. Скеи, т.е. Светлой.

Вероятность проникновения скеев в Северо-Западную Анатолию выводится не только из сопоставления свидетельства Гекатея с ролью Скейских ворот в повествовании Гомера. Оно может быть подкреплено и некоторыми дополнительными данными. В этрусской ономастике, отличающейся многочисленными западноанатолийскими вкраплениями, обращают на себя внимание родовые имена Sceva, Scevia с этрусско-латинскими продолжениями Scaeva, Scaevinius, Scaevola [Detschew, 1976, с. 454], которые в латыни подвергаются вторичному народно-этимологическому осмыслению по созвучию с тем же scaevus «левый» (вспомним миф о подвиге Муция Сцеволы). С другой стороны, Г.Б. Джаукян предполагает участие фракийских скеев в великом движении северобалканских народов, включая фракийские, протофригийские и протоармянские племена, в конце II – начале I тысячелетия до н.э. прошедшие с битвами всю Анатолию до восточных ее пределов. Отзвук этого имени он видит в арм. (h)skay «великан, гигант» и в имени Skay-ordi «Сын Ская» [Джаукян, 1984, с. 12].

Если принять эту гипотезу, можно будет объяснить полное отсутствие скеев в исторической Трое. Между тем некогда они должны были играть в ее истории весьма заметную роль, если их имя и местопребывание стали одним из важнейших ориентиров в греческих воспоминаниях о планировке Илиона.

Один из важнейших мотивов, в преданиях связанных со Скейски-ми воротами, это мотив убийства Парисом с помощью Аполлона подступающего к этим воротам Ахилла, особой заботы Аполлона о неприступности обращенных к югу ворот. Своеобразное преломление мотив получает в позднем романе Дарета «О падении Трои» (гл. 46): прибывшего для переговоров Ахилла ждет засада в стоящем перед этими воротами маленьком святилище Аполлона Фимбрейского. Генезис этих представлений об Аполлоне в Скейских воротах будет понятен, если мы вспомним, что при раскопках Трои перед южными и западными («скейскими», согласно народной этимологии) воротами были обнаружены пилоны в честь бога-защитника этих ворот, подобные столбам, в историческое время воздвигавшимся перед дверными входами в честь Уличного, или Дворового, Аполлона [Nilsson, 1955, с. 562; Лосев, 1957, с. 272]. Эти пилоны, которые еще мог видеть Гомер в VIII в. до н.э., посещая Троаду, относятся к периоду «Лаомедонтовой» Трои VI (XVIII-XIV вв. до н.э.), как и небольшое святилище рядом с южными воротами, где на протяжении сотен лет горел огонь и часто приносились жертвы [Biegen, 1963, с. 138 и сл.]. Если даже думать, что миф о гибели Ахилла возник у греков в века после гибели города под впечатлением созерцания его руин и культовых памятников в южной и западной части, все равно имя скеев должно было быть еще достаточно живым в традициях Трои для того, чтобы оно могло столь же прочно закрепиться за этим памятником Трои VI, как имя реальных дарданцев – за противолежащими воротами.

3

По примеру античных периплов (географических обзоров в жанре путешествий) рассмотрим сперва топонимику северной Троады, начиная с упомянутой Дардании. Мы уже видели, что жители этих мест тождественны тем Drdny, которые после вассального соглашения Муватталиса с Алаксандусом из Вилусы приняли участие в походе хеттского царя против Египта. Значит, они уже в конце XIV в. до н.э. жили в Малой Азии, скорее всего во владениях Илиона-Вилусы. Но это отнюдь не исключает их более древних северобалканских истоков. Действительно, данный этникон тождествен названию племени AdpSavoi, Dardanii в верховьях р. Аксия, севернее Пеонии, в промежутке между Северо-Западной Фракией, Мисией и собственно иллирийскими областями. Это племя дожило до позднеримского времени, и еще Аммиан Марцеллин (29,5) в IV в. до н.э. сравнивал вдруг оживающую воинственность дарданцев с отрастанием голов Лернейской гидры. Языковая принадлежность дарданцев служит предметом серьезных споров. Некоторые ученые (например, [Мауег, 1957, с. 108; Çabej, 1977, с. 386]) вслед за Страбоном (VII,5,12) и Аппианом (Шуг. 11,5) qTHocHT их к иллирийцам, ссылаясь на иллирийские имена их вождей, вроде Dassius, Messius, Longarus и т.д., а также на возможное продолжение этой основы в иллиро-мессапской Апулии, где некие Dardi упоминаются как древнее племя, истребленное еще Диомедом (РНп. 111,104). Но можно также привести отражения той же основы во фракийском женском имени Dardisa и в местном названии AapSdirapa, которое содержит типично фракийский топономастический элемент -para «брод, переправа» [Detschew, 1976, с. 357]. Стефан Византийский (s.v. ZapoOpdtcri) приводит слово Дардания как старое обозначение Само-фракии, откуда якобы на троянскую землю прибыл первопредок Дардан. Само обитание балканских дарданцев на стыке фракийского и иллирийского ареалов делает вероятным наличие в составе данного этноса фракийских элементов (см. [Tomaschek, 1980, I, с. 25; II, 1, с. 20]), но еще дальше идет Д. Дечев, полагая дарданцев фракийским по происхождению племенем с господствующей иллирийской прослойкой [Detschew, 1976, с. 118].

Мы можем объяснить появление Дардании в Троаде только тем, что это племя, в историческую эпоху отрезанное от моря пеоний-скими этносами, должно было во времена более отдаленные иметь выход на Эгейское побережье, причем гораздо раньше рубежа XIV-XIII вв. до н.э., когда возникла «Приамова Троя».

Династические легенды троянской Дардании и топономастика ее окрестностей имеют яркую «фракийскую» окраску. Название реки, впадающей в море непосредственно рядом с городом Дарданом, -Родия, Рббюс (Strab. XIII, 1,28), родственно названию левого притока фракийской реки Неста 'Роббтгц. Последнее построено по типу многочисленных фракийских гидронимов с элементами -атга, -сто, -ото, родственными лит. ире «река», др.-прусск. аре «река», др.-инд. ар– «вода», и, подобно очень многим иным фракийским названиям, находит точное балтийское соответствие в лит. Rud-upe «рудая, с красноватыми водами река» (см. [Георгиев, 1977, с. 92; Duridanov, 1969, с. 59]). «Родий», собственно, значит «Рыжий», «Рудый» (поток), ср. русские имена рек Рудая, Руденка [Топоров, Трубачев, 1962, с. 220]. Следует добавить, что по реке Родопе назван крупный горный кряж в Западной Фракии.

В «Илиаде» (XX,215-240) Эней, предводитель отряда из Дар Дании, перечисляет имена правителей, царствовавших в Илионе и в родном городе Энея Дардане. При этом сразу бросается в глаза, что все династы из Дардании с момента, когда их династическая ветвь расходится с ветвью илионской, либо оказываются героическими эпонимами хорошо известных фракийских городов, либо носят имена-прилагательные, образованные от фракийских местных названий. Так, сам Эней связан своим именем с городами Эносом (ÄTvoc) в устье Гебра, напротив Самофракии, и, вероятно, Энеей (Alvela) в Халкидике. Имя его отца Анхиза соотносится с названием, к сожалению, точно не локализуемого города ’Avyiaaöc. Историк Феопомп упоминает об этом городе, рассказывая о войне, которую македонцы под 340 г. до н.э. вели в Пропонтиде, осаждая Византий и Перинт (FGH 115, №227). Не исключено, что Ангисс находился здесь же, недалеко от берегов Троады. Дед Энея Капис носит «героическое» фракийское имя, отраженное в таких континентально-фракийских топонимах, как Kam-сттойрш «страна Каписа», крепость в верховьях Гебра, и Kant-Sana «город Каписа», в восточной части балканской Мисии (так называемая «Малая Скифия»). Имя же прадеда Энея Ассарак – это прилагательное, образованное от названия города в Мигдонии, на северо-западе Эгеиды ’Aaaapa. Итак, не только название самой Дардании, но и весь перечень ее легендарных царей восходит к ономастике Фракии, к именам ее героев и обозначениям ее населенных пунктов.

Двигаясь от окрестностей Дардании к северу параллельно все более загибающемуся на восток побережью, мы приблизимся к «божественной Арисбе», как именует Гомер этот город (11,836). Конечный элемент -ioßa был впервые интерпретирован А. Хойбеком, опиравшимся на параллели в ономастических реликтах Южной Анатолии. Анализируя памфилийское личное имя Mayacru/ifac, читающееся как Magas-issuas, этот автор выделил основу -issqa, к которой возвел элемент -ioßa/чотга в килик.-исавр. Дорр-taßac, Дорр-юттас и некоторых других именах. Эту основу с очень нетривиальным развитием, -su– > -sb/p-, он сопоставил с названием лошади в лувийских диалектах, продолжающим и.-е. ek'uos, др.-инд. dfvah, лат. equus и т.д., как раз обнаруживающим таковой звуковой переход, ср. лув. иерогл. afuwa, лик. esbe «лошадь», сюда же имя ликийского конного бога Как-aoßoc (см. об этом боге [Kretschmer, 1939, с. 257]). В -issua Хойбек предложил видеть вариант этого названия с необычным сужением ale > i, истолковав в этом ключе ряд имен, особенно удачно писид. Maavcm-iaßac, при лув. та$(а)па «бог», в смысле «Конь божества», аналогично греч. Посте1б-(тптос «Конь Посейдона» и др. [НеиЬеск, 1962, с. 84 н сл.]. Одним из авторов данной работы была подробно развита мимоходом высказанная Хойбеком мысль о возможности отражения того же слова в чрезвычайно распространенном на северо-западе Малой Азии названии Арисбы (’Ар1а|3т1) [Гиндин, 1967, с. 143]. Этот топоним мы находим в Троаде и на Лесбосе, во Фракии ему соответствует название реки 'Арю^ос, упомянутой лишь Страбоном; сюда же принадлежит ’Ар1о(За как имя мифических троянских героинь, которых традиция давала городу Арисбе в эпонимы: супруги первого троянского царя Дардана (БгВуг. б.у.) и жены Приама (Ар<1. 111,12,5), дочери князька Меропа из северотроянского города Перкоты. Как отмечалось в той же работе Гиндина, это древнее североэгейское имя зафиксировано и в греческих областях Балкан: Гомер (II. XVII,345), а за ним Павса-ний (IX,36,6) говорят о некоем аргосце Арисбанте, т.е. «уроженце Арисбы», а словарь Суды сообщает о городе Арисбе в Беотии.

Предложенная этимология подкрепляется тем, что «божественная» Арисба у Гомера рисуется как город, славный своими конями: в «Илиаде» (11,838 и сл.) перед слушателями является герой АсийГиртакид, «которогоиз Арисбы принесли кони блещущие, огромные». В этих строках семантика троянского топонима как бы находит претворение в художественных ассоциациях греческого эпика, связанных с данным городом. К сожалению, начальный элемент Аг– из-за краткости допускает различные объяснения: наряду с попытками видеть в нем теоним или героическое имя [НеиЬеск, 1962, с. 88; Гиндин, 1967, с. 145 и сл.] возможно его понимание в качестве частички со значением «хороший, благой» (ср. греч. йрштос «наилучший»), что придавало бы названию Арисбы смысл греческого ейтттос «имеющий хороших коней» [НеиЬеск, 1962, с. 88].

Кстати, поскольку имя 'Астюс этимологически родственно названию ’АстСа, хет. АНип>а, обозначавшему исконно запад Анатолии, нелишне вспомнить упоминавшуюся выше, во второй главе, этимологию, возводящую это название к лув. а£ин/а «лошадь», в смысле «страна, изобилующая конями». Соотвественно имя героя Асия могло исторически значить не только «житель Ассувы, коневодческой страны», но и прямо «владелец коней», «конник», каковым и предстает у Гомера Асий Гиртакид из Арисбы. На древнейшем уровне традиции в соотношении имени этого героя и названия управляемого им города – Азцюг. Аг-1зша – могли сталкиваться два диалектных западноанатолийских варианта одного и того же слова для «лошади» – с открытым и с узким начальным гласным.

В монографии Гиндина [Гиндин, 1981, с. 133 и сл.] был сделан следующий шаг в изучении ареальных связей этого троянского названия: сопоставление слов Страбона «есть и река Арисб во Фракии... и вблизи нее фракийские кебренцы» с цитированным свидетельством Полиэна, помещающего во Фракии в непосредственной близости друг к другу кебренцев и скайбоев, позволило включить топоним Арисба в единый ономастический пучок, объединяющий Троаду с близлежащим берегом Фракии; а возможно, частично охватывающий и соседние эгейские острова (ср. г. Арисба на Лесбосе). Одновременно было показано, что южнофракийскому -loßoc < issyos как продолжению и.-е. ek’uos противостоят в континентальных районах Фракии отражения того же индоевропейского слова с более широким начальным гласным. Таковы личные имена Esbenus, Eoßevic с соответствиями в лит. aivlenis «жеребец», др.-прусск. aswinan «конский», др.-инд. Asvinau «Ашвины», близнечные конные божества.

Надо упомянуть также варианты эпиклезы фракийского бога-всадника Хэроса в надписях из окрестностей Варны Оитасттф -ООетеани^, где широкое е чередуется с а, как и в лик. esbe: Как-aoßoc. Начальный элемент Ut-HJet– объясняется фракологами по-разному. Вариант Ut– удачно сопоставлен Д. Дечевым с др.-инд. м «на», так что слово в целом было истолковано в смысле «Восседающий на коне», «Верховой», а в качестве кальки к нему был привлечен эпитет Хэроса ’Еттбс, передающий греч. £<р1тттос с тем же самым значением [Detschew, 1976, с. 349]. Напротив, вариант Цеи сближался П. Кречмером с алб. vete «сам» по типу греческого имени АбтСтигос, буквально «Сам-конь» [Kretschmer, 1925, с. 103]. Наконец, недавно В.Н. Топоров соотнес оба варианта с индоевропейским названием для «воды», способным иметь и ту и другую огласовку, ср. греч. 1)8шр, но фриг. ß^8u из uedö(r). Сам же эпитет бога объясняется Топоровым из Ud-/lJed-ekuios в связи с распространенным мифическим представлением о водяных – морских или речных – конях [Toporov, 1990, с. 52 и сл.].

Можно отметить любопытное явление: «аномальное» сужение начального гласного в индоевропейском обозначении коня, характеризующее некоторые позднеанатолийские, по географическому распределению лувийские, диалекты, прослеживается и на севере Эгеи-ды, выделяя из фракийского ареала участок Эгейского побережья вместе с Троадой. Эта изоглосса покажется еще важнее, если вспомним, что греческое название коня в разных его вариантах -1'ттттос, мик. i-qo, глосса Сккос (Et.M.) – обнаруживает тот же необычно суженный гласный. В свое время П. Кречмер на этом основании предполагал, что названия для коня могли быть заимствованы греками из каких-то северобалканских диалектов [Kretschmer, 1934, с. 120 и сл.]. Однако среди всех диалектных форм в балканском регионе, которые могут отражать данную основу (см. привлекаемые Кречмером иллирийские имена Ессо, Ерро, др.-макед. ’Ettö-kiWoc, племенное название ’Erreiol в Элиде, возможно, из Ekwijoi «конники», откуда, кстати, имя знаменитого героя Эпея, создателя Троянского коня), сужение е > i надежно прослеживается лишь в прославленном своими коневодческими традициями регионе, прилегающем к Троаде. Здесь слово для коня звучало как isbo-/isyo-, и за ним может стоять тот же индоевропейский диалектный вариант ik'uo-, что отразился и в греческом.

В этом отношении особенно примечательны микенские имена PY Аи 723 a-ri-qo, т.е. «Арисб», и PY Jn 832 a-ri-qa, тождественное имени гомеровского Арисбанта. Дж. Чедвик при прочтении этих имен связал их с названием Арисбы, однако ошибочно восстановил для всего ряда форм основу Arisgto– [Ventris, Chadwick, 1973, с. 534]. В таком случае совпадение исхода имени A-ri-qo– с i-qo-«конь» было бы обусловлено исключительно особенностями графики линейного письма Б и не имело бы значения для лингвистического анализа. Однако предложенная выше этимология топонима «Арис-ба» позволяет подойти к микенским именам иначе, реконструируя для них звучания Ar-ikyos и Аг-ikyant– и видя в них прямое отражение греческого обозначения «коня». Тем самым мы получаем точное микенско-троянское ономастическое соответствие на уровне цельного композита, причем это соответствие должно уходить в большую древность, когда еще в диалектах Трои и Эгейской Фракии индоевропейская палатализованная фонема к’ в ik’uo (из и.-е. ек’ио-) не перешла в s. Кроме того, если начальная частичка Аг– в этом слове означает «хороший», то троянская, эгеофракийские и микенские формы, восходящие к Ar-ik’yo-, могли бы быть структурно и этимологически сопоставлены с таким хорошо известным позднейшим греческим именем, как ’АрютСтгттос из Arist-ik’yo– «Имеющий наилучших коней». Все эти факты подводят к неожиданному выводу о том, что фонетически «неправильное» греческое название для «коня» могло быть в какую-то раннюю эпоху заимствовано из прославленной своим коневодством Троады. Впрочем, подробное обсуждение проблемы «греки и ранняя Троя» мы оставляем до другого исследования. Пока же удовольствуемся тем, что еще раз подчеркнем принадлежность названия Арисбы к числу фрако-троянских изоглосс, пересекающих Геллеспонт.

В окрестностях Арисбы, протянувшихся по северо-западу Трои вдоль Геллеспонта, нас ждут несколько интересных находок. Согласно «Троянскому каталогу», отсюда в Илион прибыли два отдельных отряда, и поэтому можно предполагать существование в этих местах двух самостоятельных доменов, пребывающих в вассальной зависимости от Илиона. Но на самом деле размежевать эти владения достаточно сложно. Во главе первого отряда, включающего бойцов из поселений Адрастии, Апайса и Питиеи, стоят два сына прорицателя Меропа из Перкоты, Адраст и Амфий (11,830-831), но город их отца Перкота почему-то выходит из-под их власти, и «Илиада» (11,835) включает его в область, подвластную выезжающему на своих конях из Арисбы Асию Гиртакиду (вспомним, что Мероп считался отцом героини Арисбы, эпонима города). Думается, рассказывая легенду о том, как Мероп запрещал сыновьям идти на войну, но они выступили на свой страх и риск во главе отряда, набранного в соседних местах, поэт на самом деле стремился лишь ввести в текст побольше персонажей местных троянских легенд, а отнюдь не хотел проводить территориальные границы внутри этой, по существу, единой области, где исследователи обнаруживают немало фракийских или во всяком случае «фракоидных» топонимов.

Так, название высящейся вблизи Адрастии Терейской горы (Тг|ре(цс брос) часто сопоставляется с исключительно популярным во Фракии (до 50 примеров) именем Т^рце, один из носителей которого, в частности, основал в V в. до н.э. Одрисское царство. О глубочайшей древности этого имени говорит то, что в греческих мифах его в варианте Тцреис носит царь фракийцев, якобы в незапамятные времена обитавших в Фокиде (Thuc. 11,29 и др.). Многочисленные исследователи возводят троянский ороним к данному фракийскому имени [Fick, 1905, с. 148; Jokl, 1929, с. 282; Bredow, 1986, с. 181]; для него В. Томашек предложил сближение с и.-е. ter-«преодолевать, побеждать», др.-инд. tardh «победитель» [Tomaschek, 1980, И, 2, с. 37], ср. хет. tarhu– «герой», также Tarhu– как имя бога грозы.

Рассмотрим название Перкштц – город между Абидосом и Лам-саком на малоазийском берегу Геллеспонта (II. 11,835 и сл.); согласно комментарию Страбона (XIII, 1,20), эта местность была шестым владением Приама из девяти, на которые было разделено побережье, «называемое Троей». Этот топоним в книге Гиндина [Гиндин, 1981, с. 137 и сл.] был сопоставлен с формой Шркц, приводимой Стефаном Византийским под словом 6pdKT|, где он, ссылаясь на Арриана, пишет: «А Фракия – страна, которая называлась Перка и Ария». В индоевропейском языкознании давно признано, что Перка в качестве обозначения Фракии родственно и.-е. per№os, рег№а, представленным в лат. quercus, греч. бркос, лангоб. fereha «дуб», др.-в.-HCM.forha, др.-исл. fura «сосна», а также во многих местных названиях, относящихся к поросшим лесом горным массивам: кельт. Hercynia (silva) – лес и горы в Средней Германии, др.-в.-нем. Firgunnea – о Рудных горах, ср.-в.-нем. Virgund – о Судетах [Hirt, 1892, с. 481 и сл.; Мауег, 1951, с. 79 и сл.; Иванов, 1958, с. 101 и сл.; Гиндин, 1981, с. 86] (индоевропейский материал также см. [Рокоту, 1959, с. 822]). Аналогично и данное название Фракии означает «гористая, поросшая соснами и дубами страна». Топоним же Перкота с фраКИЙСКИМ СуффиКСОМ -ü)TT|– (Ср. ЛИЧНОе ИМЯ ИЗ ФраКИИ Ар01ЦТ|йЛТ|С и др.) может быть понят либо как дублет к Перка с тем же значением [Мауег, 1951, с. 90], либо в смысле «поселение выходцев из страны Шркт|, т.е. из Фракии» [Гиндин, 1981, с. 138].