Текст книги "О Михаиле Кедрове
Воспоминания, очерки, статьи"

Автор книги: Вадим Цымбурский

В. X. Фраучи. УНИКАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Наш отец Христиан Фраучи был общителен, любил молодежь. Летом к нам в Ждани приезжали друзья брата Артура – студенты. Стол всегда был накрыт на 10–12 персон. И отец никогда не высказывал неудовольствия по этому поводу. А многочисленные родственники! Сестры матери с мужьями – Подвойские, Кедровы, сестры Мария и Элеонора. Все всегда с детьми. У Кедровых три сына – Бонифатий, Юрий и Игорь, у Подвойских четверо детей – Олеся, Лида, Лева и Нина. И всех отец принимал радушно.

В период столыпинской реакции, когда прогрессивно настроенные люди и революционеры были вынуждены скрываться от преследования охранки, Н. И. Подвойский и особенно часто М. С. Кедров месяцами скрывались у моего отца.

Михаил Сергеевич был необыкновенным рассказчиком. Его с интересом слушали и мой отец, и вся наша молодая поросль, в том числе и я. Мой отец был выходец из Швейцарии. Приехав в Россию, отец был удивлен несправедливостью строя в царской России. Но он только видел эту несправедливость, а ему хотелось понять, почему это происходит. В Швейцарии он окончил только начальную школу. Но любил читать книги, читал много, всю жизнь, и полюбил русскую литературу. Он внимательно прислушивался к рассказам Н. И. Подвойского и особенно М. С. Кедрова. Эти рассказы и чтение способствовали просвещению Христиана Фраучи.

Но особенно сильное влияние Кедров оказал на моего брата Артура Христиановича Фраучи, студента Петербургского технологического института. В 1916 г. Артур окончил институт и по совету своего учителя, крупнейшего ученого в области металлургии профессора В. Е. Грум-Гржимайло, поехал работать на уральские металлургические заводы, чтобы овладеть специальностью инженера-металлурга. Там, на Урале, он восторженно встретил Февральскую революцию 1917 г. Летом того революционного года по вызову Кедрова Артур Фраучи вернулся в Петроград и окунулся в атмосферу революции.

Кедров был истинный революционер огромного диапазона, самой высокой идейной и моральной чистоты. Вместе с тем это был исключительно интересный человек. В 1934 г., когда я работал дежурным врачом Лечсанупра[74]74
  Лечебно-санитарное управление Наркомздрава.


[Закрыть] Кремля, ко мне пришел М. С. Кедров и сказал: «Знаешь, Виктор, доктор Николай Нилович Бурденко сказал, что необходимо ампутировать мне ногу. У меня облитерирующий эндоартериит[75]75
  Эндоартериит облитерирующий – заболевание с обширным поражением сосудистой системы, сопровождающееся нарушением питания тканей, преимущественно нижних конечностей.


[Закрыть]. Ужасно болят пальцы, и пропал пульс на артериях, и типичная для болезни „перемежающаяся хромота“». Помнится, заболевание он назвал по-латыни.

«Но я не согласился на ампутацию, – продолжал Михаил Сергеевич, – и, представь, вылечил свою ногу». Я внутренне ахнул: ведь Николай Нилович Бурденко – светило, первый хирург страны. Он – главный хирург Советской Армии, первый президент Академии медицинских наук. Его заключение – инстанция последняя: если он сказал, что надо ампутировать, значит, конечность гибнет, спасти ее нельзя. И вот – вылечил! Но как? «А очень просто, – говорит Михаил Сергеевич. – В ногу поступает мало крови, сначала чернеют и гибнут пальцы – стопу надо отнимать, потом приходится ампутировать голень, а далее – бедро, потом – часто сепсис – и смерть. Значит, надо расширять сосуды, чтобы крови в ногу поступало больше. Поэтому я сконструировал каркас для ноги, вмонтировал туда ряд электрических лампочек и каждую ночь всовывал больную ногу в этот каркас и зажигал лампочки. Спать сначала было неудобно, но я вскоре привык. И предстань: через месяц у меня появился пульс на более крупной – задней большеберцовой артерии (он конечно же назвал ее по-латыни), но позднее появился пульс и на более мелкой – тыльной артерии стопы. И вот, я вполне здоров».

Михаил Сергеевич был человек весьма разносторонний. Он писал даже пьесы революционного характера, одну из которых поставили в московском театре со своеобразным названием – «Теревсат» – театр революционной сатиры. Позднее этот театр был переименован в «Театр революции».

Таков был Кедров, этот уникальный человек.

Публикуется впервые

Е. И. Лотова. НА СТРОИТЕЛЬСТВЕ СОВЕТСКОГО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ

Врачебную деятельность М. С. Кедров начал главным врачом военного госпиталя в городе Кашине Тверской губернии. В декабре 1916 г. по его просьбе он был направлен на борьбу с эпидемиями в Закавказье на Персидский фронт.

В мае 1917 г. М. С. Кедров был вызван в Петроград… Начал работать врачом в статистическом бюро «Союза городов»…

В сентябре 1917 г. М. С. Кедров по заданию партии выехал в Омск. Формально он ехал как врач: «Союза городов» по делам размещения беженцев, в действительности же для установления непосредственной связи с сибирскими большевистскими организациями Омска, Новониколаевска, Томска, Бийска, Барнаула и других городов. В середине ноября 1917 г. он вернулся в Петроград и включился в строительство нового, Советского государства…

Совнарком поручил М. С. Кедрову провести всестороннее обследование всех отраслей деятельности местных советских учреждений. Так возникла «Советская ревизия», главная цель которой заключалась в оказании практической помощи в укреплении Советской власти на местах…

О деятельности «Ревизии» свидетельствуют приказы и обзоры деятельности Советской ревизионной комиссии, публиковавшиеся в «Известиях Народного комиссариата по военным делам» в 1918 г. Значительная часть этих материалов посвящена вопросам врачебно-санитарного характера. В Ярославле врачебно-санитарной секцией были проведены мероприятия по координации медицинской деятельности всех ведомств и была организована медицинская коллегия из их представителей.

В Вологде была избрана комиссия по осуществлению противохолерных мероприятий, приняты меры по установлению делового контакта между военными и гражданскими медико-санитарными учреждениями.

В Архангельске «Ревизия» издала ряд приказов по врачебно-санитарному делу. Губисполкому было предписано реорганизовать отдел здравия во врачебно-санитарный отдел. По указанию «Ревизии» в Архангельске был создан Совет медицинских коллегий – высший объединяющий санитарный орган Беломорского военного округа.

В Костроме «Ревизия» провела ряд мероприятий в связи с появлением первых случаев холеры. Она предложила передать свободный от работы персонал из военно-санитарных учреждений в распоряжение врачебно-санитарного отдела губисполкома. В Иваново-Вознесенске «Ревизия» предписала организовать при губисполкоме один общий врачебно-санитарный отдел, который должен был явиться высшим органом по руководству всей медицинской работой в губернии…

В тяжелое время войны эпидемии представляли серьезную опасность для страны. Органы здравоохранения нуждались в помощи, чтобы справиться с такой трудной задачей.

Помимо борьбы с контрреволюцией, спекуляцией, должностными преступлениями ВЧК была поручена работа по улучшению санитарного дела в стране как дела особой государственной важности. По предложению Ф. Э. Дзержинского руководство борьбой с эпидемиями по линии ВЧК было возложено на М. С. Кедрова.

Всегда энергичный и неутомимый, М. С. Кедров возглавил Всероссийскую комиссию по улучшению санитарного состояния республики, готовил проекты декретов о санитарных мероприятиях, проводил дни санитарии, дни топлива, кампании по пошивке белья, постройке бань, оборудованию дезинфекционных камер. Из работников ВЧК был создан институт уполномоченных по санитарному делу и специальная разъездная санитарная комиссия. М. С. Кедров подготовил проект приказа «Всем местным органам ВЧК о мерах борьбы с разрухой в санитарном отношении». В ноябре 1919 г. этот приказ был подписан Ф. Э. Дзержинским.

Во время работы комиссии М. С. Кедров неоднократно обращался к В. И. Ленину за помощью, и о чем бы ни шла речь – о приобретении пошивочного материала, о получении помещений для госпиталей или о чем-либо другом, – Владимир Ильич всегда оказывал необходимое содействие.

Возобновил свою работу «поезд Кедрова», в состав которого входили работники ВЧК, Наркомздрава и различных общественных организаций (женотдел, профсоюзы).

«Поезд Кедрова» появлялся на Восточном фронте, на Волге, Урале, в Западной Сибири. Разгром Колчака на Урале, а затем в Сибири сопровождался освобождением территорий, где свирепствовал сыпняк. Во многих городах Сибири М. С. Кедров застал ужасающую картину. На вокзалах железнодорожных станций находилась масса тифозных больных. Госпитали, больницы, эвакопункты были переполнены больными, медицинского персонала недоставало, медикаментов, белья не было.

Для ликвидации этого тяжелого положения М. С. Кедров принимал срочные и энергичные меры. Совместно с представителями местных органов здравоохранения расширялась и благоустраивалась сеть лечебных учреждений, налаживалась их работа, проводилась мобилизация медицинского персонала, выявлялись спрятанные запасы медикаментов и др., разрабатывались профилактические меры, создавались кордоны, чтобы задержать распространение эпидемий, санитарные пропускники, бани. Только когда страшная волна сыпного тифа спала и непосредственная ее угроза для всей страны была ликвидирована, М. С. Кедров вернулся в Москву…

В мирные годы М. С. Кедров работал в различных областях социалистического строительства. Он побывал в Закавказье, на Крайнем Севере, на Печоре с заданием помочь партийным в советским организациям восстановить хозяйство Печорского края.

В дальнейшем его деятельность протекала в ВСНХ, в Госплане. Он занимался налаживанием работы курортов, санаториев и домов отдыха, выполняя ленинский завет – сохранить дворцы и роскошные дачи, превратить их в места отдыха и лечения трудящихся. Затем М. С. Кедров перешел на работу в Прокуратуру Верховного суда Союза ССР, занимался сначала гражданскими, а потом военными делами. В течение ряда лет он работал в Президиуме Исполкома Красного спортивного интернационала, руководил сектором обороны, а затем отделом науки и техники Госплана. Всюду, куда бы его ни послала партия, Михаил Сергеевич работал самоотверженно. Какое бы ему дело ни было поручено, он отдавался ему целиком, вкладывая в него всю свою страсть большевика-ленинца…

М. С. Кедров был строг, требователен к себе и другим. Вместе с тем он был очень справедливым, скромным человеком. Ему было чуждо сухое, бездушное, формальнее отношение к делу. Везде он искал новых путей, новых форм работы, отдавая ей свой блестящий организаторский талант, свой ум и горение. Работу чекиста, беспощадность к врагам революции Михаил Сергеевич умел сочетать с решением высокогуманных задач борьбы за жизнь и счастье людей. Таким было поколение старых большевиков-ленинцев, отдавших себя без остатка делу партии, горевших и сгоравших на работе, во имя блага людей.

Врачи-большевики – строители советского здравоохранения.

Сборник статей. М., 1970, с. 178–187

ОБРАЗ М. С. КЕДРОВА В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист…

В. И. Ленин

Б. М. Кедров. ЗАПЕЧАТЛЕННЫЙ ОБРАЗ ЛЕНИНА

Судьба человека может сложиться так, что уже в его первые детские годы происходят такие события, которые определяют всю его дальнейшую жизнь. Так это было и со мной.

Я родился в семье профессиональных революционеров-большевиков. Отец – Михаил Сергеевич Кедров, мать – Ольга Августовна Кедрова, в девичестве Дидрикиль. Активное участие в революционном движении с молодых лет принимали мои родственники – сестра матери, Мария Августовна Дидрикиль (тетя Мери), и Подвойские – Николай Ильич, его жена, Нина Августовна, младшая сестра моей матери, а дядя Саша – Александр Августович Дидрикиль, брат матери, и Августа Августовна Фраучи-Дидрикиль, сестра матери, им сочувствовали и помогали.

Событие, повлиявшее на всю мою жизнь… связано с судьбой издательства «Зерно». Именно тогда, в 1907–1908 гг., мое детское ухо впервые уловило имя Ленина из разговоров взрослых. С тех пор это имя я слышал от них много раз.

«Зерно» просуществовало недолго и было разгромлено на моих глазах в апреле 1908 г. О том, как это произошло, я расскажу не по своим личным воспоминаниям, а по документам, которыми я располагаю, и по рассказам матери.

Так как события тех лет – арест отца, судебная расправа над ним, длительное заключение его в крепость – оказали исключительно важное влияние на последующую судьбу всей нашей семьи, я расскажу о них подробнее, используя позднейшие, не связанные со мною документы. Я приведу два основных материала, касающиеся этого дела. Причем главным образом по той линии, которая имела отношение к изданию моим отцом трудов В. И. Ленина.

Это, во-первых, воспоминания отца, которые я взял у него «Из красной тетради об Ильиче». А во-вторых, найденный в архиве департамента полиции обвинительный акт, составленный по делу отца и Н. И. Подвойского. Отец вспоминал: «Первые деловые отношения с Владимиром Ильичем возникли у меня при следующих обстоятельствах.

Имея намерение в 1907 г. издать „Календарь для всех“, издательство „Зерно“, которое я возглавлял, обратилось к Владимиру Ильичу с просьбой дать статью для „Календаря“, причем послало ему проспект и список участников (товарищи Батурин, Ольминский и другие). В ответ на обращение Владимир Ильич прислал небольшую статью, специально написанную для „Календаря“, – „Международный социалистический конгресс в Штутгарте“, статью, к слову сказать, долгое время остававшуюся малоизвестной и вошедшую лишь в 20-й том первого издания Собрания сочинений:[76]76
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 79–89. Ред.


[Закрыть]. Присланная статья по сравнению с другой статьей под тем же названием, напечатанной в „Пролетарии“[77]77
  См. там же, с. 67–74. Ред.


[Закрыть], как предназначенная для читателя-массовика, отличалась большей популярностью и давала характеристику не только Штутгартского конгресса, но и всех предшествующих конгрессов.

„Календарь“ представлял собой, как и следовало ожидать, форменную нелегальщину. В первый же день представления его в цензуру он был запрещен к распространению и подлежал конфискации. Впрочем, явившейся для наложения ареста полиции удалось захватить всего несколько десятков экземпляров, предупредительно оставленных нами ей на съедение. Вся же масса „Календаря“, 60 тыс. экземпляров, давно уже гуляла по фабрикам и заводам, по казармам и крейсерам.

Можно с уверенностью сказать, что ни одна статья товарища Ленина не имела такого широкого распространения вплоть до 1917 г.

Первый удачный опыт с легальным изданием нелегальной литературы в период уже разошедшейся вовсю реакции укрепил уверенность в возможности издания и распространения и большевистском литературы, и был намечен к изданию ряд популярных брошюр, как, например, „Донское казачество прежде и теперь“, „Казна и народ“, „Откуда смута“ и т. д., а также капитальные издания, и в первую очередь Собрание сочинений Владимира Ильича в трех томах под названием „За 12 лет“…

Все мы ликовали: будем переиздавать статьи Ленина, большинство которых видело свет только на страницах зарубежных „Искры“, „Зари“, „Пролетария“!..

В 1-й том „За 12 лет“ вошли знаменитые работы В. И. Ленина „Что делать?“, „Шаг вперед, два шага назад“, „Две тактики“ и другие. Поэтому немудрено, что вскоре после выхода из печати сборник „За 12 лет“ был конфискован и вынесено постановление о привлечении к ответственности издателя.

Незадолго до того один человек изъявил желание принять на себя ответственность за издание. Его условия – 36 рублей в месяц со дня привлечения к судебной ответственности и, кроме того, в случае лишения свободы единовременное пособие в 100 рублей. Условия были приняты, и он был отмечен в книге типографии как заказчик и издатель сочинений Вл. Ильина.

Но вот когда следователь по особо важным делам Петербургского окружного суда вызвал этого человека в камеру, начал снимать с него допрос и собирался предъявить ему обвинение по 129-й статье Уголовного уложения, каравшей лишением всех прав состояния и ссылкой на поселение, тот сдрейфил и заявил, что первоначально действительно намеревался принять участие в издании, но затем одумался и запись в книге произведена без его ведома и согласия…

Раз издатель не находился, ответственность ложилась на распространителя, и следователь взялся за нас. Месяцев шесть тянулось следствие; когда наступил момент, чтобы засадить меня по 129-й статье, то оказалось, что я сижу в Доме предварительного заключения и что излишне судить меня по 129-й статье, когда налицо уже 102-я статья, сулившая каторжные работы.

Тотчас после объявления „За 12 лет“ запрещенной книгой пришлось все издание перевезти на нелегальный склад и продавать книгу с большой осторожностью. Распространение ее почти прекратилось. Книготорговцы боялись принимать книгу даже на комиссию, публикаций тоже нельзя было делать. Высылалась она только единичным заказчикам.

Чтобы обезопасить 2-й том Сочинений Владимира Ильича от конфискации, издательство „Зерно“ решило разбить его на две части. В 1-ю часть 2-го тома включить все легальные статьи, во вторую часть – статьи из нелегальных изданий и написанные после 1905 г., которых, несомненно, ожидала участь 1-го тома. В тех же целях решено было отказаться для 2-го тома от общего названия „За 12 лет“.

В начале 1908 г. вышла из печати 1-я часть 2-го тома под заглавием: Вл. Ильин. Аграрный вопрос. Ч. I. Главное содержание этой книги составили „Экономические этюды и статьи“, изданные под таким названием в конце 90-х годов…

Вторая часть 2-го тома испытала участь многих знаменитых книг, преданных сожжению „святой“ инквизицией.

Вот как это случилось.

Набиралась и печаталась эта книга в „Русской скоропечатне“ (Екатерининский канал, 94). Корректура доставлялась в издательство „Зерно“. После разгрома охранкой издательства здесь была устроена засада, и, по-видимому, таким путем попали в руки жандармов отдельные корректурные оттиски, принесенные на просмотр, а по ним и вся рукопись Владимира Ильича. Впрочем, не исключена возможность, что провал книги произошел не без участия шпиков, которые под видом типографских служащих были посажены в то время во все типографии.

Как бы то ни было, рукопись Владимира Ильича, содержавшая в себе только что написанную обширную работу, „Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905–1907 годов“, которой предшествовали в хронологическом порядке несколько статей более раннего периода, лежала на столе у жандармского ротмистра, когда меня ввели к нему на допрос. Тут же лежали оттиски одного-двух листов этой книги.

Придвинув ко мне объемистую рукопись, написанную убористым шрифтом на листах большого формата, жандарм спросил, не я ли издатель вот этой книги. Бегло просмотрев, я ответил утвердительно и выразил возмущение, что книга научного содержания, явно не предназначенная для широкого читателя и к тому же в наборе, задерживается печатанием. По-видимому, делается это умышленно, чтобы разорить издательство.

Ротмистр обиделся… Он отводит приписываемые ему низменные побуждения. Означенная рукопись является явно преступной… В подтверждение своих слов жандарм нагнулся к рукописи и, перелистав несколько страниц, ткнул пальцем на несколько строк в примечании, подчеркнутых жирным синим карандашом.

– Вот прочтите!

То была переписанная от руки статья из журнала „Заря“: „Аграрная программа русской социал-демократии“, написанная в 1902 г. Подчеркнуто было следующее место: „Мы говорим: „создать“, ибо старые русские революционеры никогда не обращали серьезного внимания на вопрос о республике… (особенно жирно подчеркнуто слово „республика“. – М. К.)… На нашу долю (если не говорить о давно забытых республиканских идеях декабристов), на долю социал-демократов, выпало распространить требование республики в массе и создать республиканскую традицию среди русских революционеров“[78]78
  Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 319. Ред.


[Закрыть].

Я перелистывал рукопись. Еще кое-где нашел отмеченные карандашом отдельные места, испугавшие жандармов, но все пометки относились лишь к первым статьям, расположенным в хронологическом порядке, на основной же статье тома следы жандармского сыска отсутствовали. По-видимому, жандармы, уловив несколько страшных слов, приостановили дальнейшие поиски, считая свою миссию законченной, и возбудили ходатайство об уничтожении зловредной рукописи.

Уничтожена была рукопись, насколько помню, определением С.-Петербургской судебной палаты в 1908 г.; черновик, однако, сохранился у Владимира Ильича. Книга появилась в печати только в 1917 г.

Когда после отбытия почти трехлетнего одиночного заключения в крепости я в 1911 г. вышел на свободу, тотчас же приступил к ликвидации громадных книжных запасов, и в первую очередь нелегальных. „За 12 лет“ предложил Петербургскому комитету нашей партии безвозмездно, но получил ответ, что распространить ее комитет не имеет возможности. Часть конфискованной литературы вынужден был продать на бумагу, так как никто не решался принять ее на хранение. Большую часть революционной литературы, состоявшую из изданий „Донской Речи“, „Молота“, „Колокола“, „Зерна“ и других, также „Аграрный вопрос“ и небольшое количество „За 12 лет“ удалось сложить на склад писчебумажной фабрики „Сокол“, где она благополучно дождалась Февральской революции.

В марте или апреле 1917 г., когда в революционной книге ощущался форменный голод, всю эту литературу, в том числе и Сочинения Владимира Ильича, я передал в распоряжение ЦК нашей партии и ее Военной организации, причем книги Ильича были расхватаны в течение двух-трех недель и в таком количестве, в каком они едва разошлись в предшествующие 10 лет».

Прямое отношение к этим воспоминаниям имеет письмо Ленина моему отцу, написанное в конце ноября – начале декабря 1907 г. и посланное из Финляндии в Петербург. Приведу его тоже полностью.

«Уважаемый товарищ! Согласно нашему условию, материал для II тома должен быть сдан к 1/X, для III – к 10/Х. Первый том задержался. 12 листов для II я сдал, дальнейшие 7 готовы и еще дальнейшие (около 5 или 7) могу сдать очень скоро. Но я хотел бы знать, нужен ли Вам действительно так быстро весь этот материал? приступите ли Вы тотчас к набору? сдали ли Вы уже в набор 12 листов II тома? задержится издание, если я позже представлю конец II тома? Если да, я могу представить конец II тома немедленно, если Вы этого хотите. Но у меня есть план: написать в заключение II тома большую работу о распределении земли в России (по новым данным, статистическим, 1905 г.) и о муниципализации (приняв во внимание IV том „Капитала“ или „Theorien über den Mehrwert“[79]79
  «Теория прибавочной стоимости». Ред.


[Закрыть], вышла тоже в 1905 году). Я думаю, эта вещь представила бы большой интерес для публики и была очень своевременна. Материалы для работы почти все у меня уже подобраны и частью уже обработаны. Для окончания надо несколько недель; надеюсь, что смогу в несколько недель написать эту работу.

Итак, сообщите мне: желаете ли Вы представления II тома немедленно без этой новой статьи – или предпочитаете, чтобы II том был представлен, примерно, через месяц – полтора с новой статьей»[80]80
  Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 116–117. Ред.


[Закрыть].

Так писал Ленин моему отцу по поводу подготовки издания в «Зерне» первого Собрания его сочинении. А теперь обращусь к «Обвинительному акту о дворянине Михаиле Сергееве Кедрове», который был составлен «Ноября 13 дня 1908 года в городе Санкт-Петербурге» товарищем прокурора. Обвинительный акт гласил (привожу из него подробные выдержки):

Обвинительный акт о дворянине Михаиле Сергееве Кедрове и сыне священника Николае Ильине Подвойском

«Ввиду имевшихся в С.-Петербургском Охранном Отделении сведений, что книжный склад „Зерно“, помещающийся в доме № 110 по Невскому проспекту, является складом социал-демократической литературы и выполняет загородные заказы по транспортированию в провинцию партийной литературы, 27 апреля 1908 года там был произведен обыск. В квартире, занимаемой складом, проживали: заведующий складом дворянин Михаил Сергеев Кедров, отсутствовавший в момент обыска, и сын священника Николай Ильин Подвойский, назвавший себя чинам полиции конторщиком склада.

При обыске всех помещений склада было найдено: 1) свыше шестнадцати тысяч семи сот (16 700) экземпляров брошюр девяносто двух различных наименований, по содержанию своему возбуждающих к ниспровержению существующего в России общественного строя». Дальше идет перечисление названий различных брошюр, в том числе: брошюра «Пить или не пить» – в 1111 экземплярах. В ней проводится мысль, что искоренить пьянство при современном строе невозможно и, только «когда водворится социалистический строй, человек не будет нуждаться в этой обманчивой спасительнице…». Далее обнаружено «письмо из Цюриха от 2 марта 1908 года, адресованное книгоиздательству „Зерно“, такого содержания: „Мы согласны взять на себя агентуру по распространению юбилейного сборника „Памяти Маркса““ (со статьей Ленина. – Б. К.). Ввиду того что распространением будет заниматься партийная большевистская группа, просим, кроме 5 % комиссионных, сделать нам, как и другим партийным организациям, еще некоторый % скидки…» – с оттиском печати внизу «Группа Большев. Р.С.Д.Р.П. Цюрих»…

Далее было сказано, что 29 апреля был арестован Кедров… «При осмотре невостребованных грузов, отправленных складом „Зерно“, в посылках, полученных на ст. Симской Самаро-Златоустовской железной дороги и на станции Керчь, оказалась нелегальная литература. В первой – два пуда тридцать семь фунтов книг и брошюр книгоиздательства – „Донская Речь“, „Новый Мир“, „Молот“ и других различных наименований… Во второй посылке оказалось 40 экземпляров упоминавшегося выше „Календаря для всех“.

Привлеченные на основании всех этих данных в качестве обвиняемых Кедров и Подвойский не признали себя виновными.

Кедров показал, что он вступил в заведование складом „Зерно“ в мае месяце 1907 года и был фактически его владельцем, хотя юридически ему он не принадлежал. К социал-демократической рабочей партии его склад никакого отношения не имел и содержался им единолично, без участия пайщиков. О существовании издательства Московского социал-демократического комитета он никогда не слышал. Письма Подвойского он объясняет себе его болезненным состоянием в 1906 году, когда после избиения его членами „Союза русского народа“ ему пришлось лечиться в санатории. Его склад был исключительно коммерческим предприятием и при издании книг он руководился только коммерческими соображениями».

В заключение говорилось: «На основании изложенного дворянин Михаил Сергеев Кедров, 30 лет, и сын священника Николай Ильин Подвойский, 26 лет, обвиняются в том, что в 1908 году в городе С.-Петербурге вступили в преступное сообщество, заведомо для них поставившее целью своей деятельности насильственное посягательство на изменение установленного в России законами основными образа правления и учреждение демократической республики, причем в видах осуществления задач этого сообщества они в книжном складе „Зерно“, помещавшемся в доме № 110 по Невскому проспекту, устроили склад преступной литературы, проводившей идеи названного сообщества, и распространяли ее в столице и иных местностях России и среди заграничных организаций того же сообщества.

Преступное деяние это предусмотрено ч. 1 ст. 102 Угол. улож.

Вследствие этого и на основании п. 2 ст. 1032 Уст. Угол. Суд. названные Михаил Сергеев Кедров и Николай Ильин Подвойский подлежат суду С.-Петербургской Судебной Палаты с участием сословных представителей.

Составлен ноября 13 дня 1908 года в городе С.-Петербурге.

Товарищ Прокурора (подпись)».

Теперь я хочу привести рассказ матери о том, как у нас на квартире рядом со складом «Зерно» был произведен обыск. У нас на стене висела гравюра Карла Маркса. Вошедший полицейский с любопытством спросил: «Это что же, ваш родственничек будет?» Мать ответила, что нет, но что это – великий человек.

В настоящее время эта гравюра висит в моем кабинете, напоминая мне те далекие годы.

Мать рассказывала также, что пришедший полицейский и наш местный дворник описывали обнаруженную на складе, как им казалось, нелегальную литературу. Полицейский читал название книги, а дворник записывал. И вот что получилось в итоге. Книга Карла Каутского «Предшественники новейшего социализма» была записана без автора под таким названием: «Предтече на вече у социалиста». В этом полиция усмотрела страшную крамолу. Из цитированного выше обвинительного акта видно, что в числе свидетелей по делу Кедрова и Подвойского значатся старший помощник пристава 2-го участка Литейной части Виктор Георгиевич Осипчук и крестьянин Кирилл Иванов Антонов. Не эти ли двое сочинили «Предтече на вече у социалиста»?..

Воспоминания раннего детства похожи на вырезанные кадры из киноленты. Память выхватывает из длинной цепи событий отдельные случайные звенья и запечатлевает их как живые картины далекого прошлого. Такими они и сохраняются потом на всю жизнь, часто до глубокой старости. Иногда эти события – большой важности, иногда же такие мелочи, что и сам удивляешься, как они могли запомниться. Мысленно переношусь почти на семь десятилетий назад.

Смутно помню нашу жизнь в Петербурге. Рядом с нами помещается склад издательства «Зерно». Этим «Зерном» ведают мои родители. Мне еще не исполнилось четырех лет, и я впервые слышу имя Ленина, которое произносят отец и мать в разговоре между собою, а также с посетителями нашей квартиры. Из этих посетителей мне запомнились Клестов (Ангарский), П. Юшкевич и еще некоторые «дяди», имена которых не зафиксировала моя память. Среди них были, по-видимому, Батурин и Ольминский.

У меня был брат Юрик, на полтора года меня моложе. Спустя несколько месяцев, в марте 1908 г., родился младший брат Игорь, а мама тяжело заболела и чуть не умерла. В апреле того же 1908 г. арестовали моего отца. Издательство было опечатано. Меня с Юриком тетя Мери отвезла в имение Ждани к своей старшей сестре Августе, у которой было шестеро детей. Старший – Артур – будущий чекист Артузов.

Летом того же года мама приехала к нам с Игорем и рассказала, что папа посажен в тюрьму царем за то, что издавал запрещенные книги. И она часто пела песню, в которой говорилось о заключенном в тюрьму революционере:

 
Ночь тиха. Лови минуты,
А стена тюрьмы крепка.
У ворот ее замкнуты
Два железные замка.
 
 
И горит вдоль коридора
Огонек сторожевой,
И. звеня шпора о шпору,
Ходит верный часовой.
 
 
«Часовой!» – «Что, барин, надо?» —
«Притворись, что ты заснул.
А я мигом чрез ограду
Легкой тенью проскользну.
 
 
Край родной увидеть надо
Да жену поцеловать,
А потом и в лес зеленый
Не свободу убежать».—
«Рад бы, барин, да боюсь я…».
 

Дальше, кроме последних слов песни, я забыл, помню только, что часовой говорил, что за побег заключенного его проведут «через строй» и до смерти изобьют. Песня кончалась так:

 
Только труп окровавленный
На телеге увезут.
 

Мне тогда казалось, что, когда мама пела эту песню, она думала о моем отце, сидящем в тюрьме…