Текст книги "Извек"

Автор книги: Вадим Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Как торг? – поинтересовался Сотник, окидывая взглядом разложенное добро.

Торговец оказался словоохотливым:

– Пока не густо, да вроде не в обиде. К завтрему должно быть шибче. Сам присмотрел ли что?

Извек беззаботно пожал плечами, почесал за ухом, отрицательно двинул головой.

– Хотелось, да не смоглось. Думал своей ладе отрез на сарафан прихватить, а шелков чёт не видать.

Мужик кивнул, печально поставил брови домиком, будто ему самому не удалось отовариться, развёл руками.

– С шелками пока никак. Ждали ещё вчера, да говорят раньше завтрего не будут.

Он помолчал, стрельнул глазами по сторонам, нет ли покупателей, облокотился на козлы для кулей и, беззаботно глядя вдоль ряда, вполголоса продолжил:

– Гомонок тут был, да врут небось. Хотя, за что купил, как говориться… А рекли, что обоз с шёлком по дороге пощипали малость. А так близко от Торжища давно никто не ушкуйничал. Да чудно как-то пощипали. Ладно бы товар прибрали, либо кошели с перстнями да гривнами посымали, так ведь нет! Товар на месте, купцы при мошнах, лошади уцелели. Правда, упряжь порезали, охрану побили, да один без следа сгинул.

Извек почувствовал, как последний ковшик выпитого пива мгновенно замёрз и повис под рёбрами ледяной глыбой. Не выказывая заинтересованности, ковырнул мизинцем в зубе и лениво пробурчал:

– А не брешешь? С кех пор ушкуйники, да тати вместо добра сбруи режут? Да и откель такие вести, коли обоз в пути застрял?

Мужик скривил обиженную рожу, глянул на Извека, как чернец на Громовое Колесо. Прищурившись, ткнул себя большим пальцем в грудь и тихо, с достоинством заговорил:

– Годун-Переплут, добрым людям, брехню брехать не будет! Коли было, значит было. Пока обоз стал упряжь поправлять, от обоза, верхом без седла, отрок с вестями прибыл. Поведал, что к чему и назад, с парой десятков из местной охраны. Теперь ждём к завтрему.

– Ну и гоже, – примирительно закончил Извек. – Коль обещались скоро быть, то пождём ещё денёк, главное товар цел. А татям татево, может они и тем, что взяли обогатятся. А я пойду, пожалуй.

Сотник уже догадывался, кто мог пропасть при налёте. Почти не сомневался и в том, что зря приехал, но для успокоения совести решил всё же дождаться обоза и услышать всё самому, из первых уст. Торговец же придержал дружинника за рукав и, понизил голос.

– Да чудные больно ушкуйники-то. Посыльный сказывал, что вой слышали, волков видели, людей – нет. Поначалу де, выли на разные лады, потом, промеж костров во мраке, одни серые холки метались. Торговцы за пики да за ножи, а волки уже к крайнему костру утекли. Охрана за клинки, да полегла вся. Волков же и след простыл…

– Ну дык оголодали, видать, серые, – перебил Извек. – Вот и бросились на обозников.

Мужик снова покачал головой.

– Не знаю как там у вас, а у нас… волки, кольчужников, мечами не рубят. И коням не подпруги, а шеи режут. Не иначе как оборотни явились. Слыхал, небось, про таких?

– Небось слыхал. – пробормотал Извек. – Как не слыхать. Ну да мне пора, пойду чего-нибудь в клюв закину. Доброго тебе торга, дядько Годун, да прибылей поболе!

Мужик махнул рукой.

– Ступай, сокол, и тебе шелков покраше!

Сотник двинулся прочь, обдумывая последние слова торговца. Мысли сновали, как осаждённые на крепостной стене. Слыхивал он про таких оборотней, ох как слыхивал, и видом видывал, вот только нахрена им кого-то из обоза тягать? А, видать, было нахрена! Ноги несли мимо рядов и повозок, а в голове рождались предположения и догадки одна другой нелепей.

Добредя до клетей с живностью, Извек присел на оглоблю пустующей телеги, и уставился скучающим взглядом в загон с лошадьми. Успел пересмотреть большинство скакунов, когда за спиной раздался осторожный голос:

– Исполать, молодец, на все четыре ветра.

От этого тихого говора волосы на затылке шевельнулись. Сотник утихомирил помчавшееся было сердце, нарчито медленно встал и оглянулся с равнодушием досужего зеваки. За телегой, облокотясь на дорожный посох, стоял баян-былинник, с гуслями через плечо и дорожной сумой через другое. Как ни в чём ни бывало баян глазел по сторонам, будто бы не он только что приветствовал дружинника.

– И ты радуйся, во славу Рода! – ответил Сотник, еле ворочая губами.

Человек казался знакомым, и Извек судорожно вспоминал, где его видел. Баян тем временем не спешил. Вышел из-за телеги и присел на другую оглоблю. Жестом предложил Извеку присесть напротив, и снова заговорил:

– Ты, видать, из Киева будешь?

– Из него.

– Не откажи в любезности, поведай, как там житьё-бытьё. Давно в тех краях не был, да сколь ещё не буду…

Сотник помедлил, признав в баяне полупьяного кощунника из давешней корчмы, правда дерюжка, покрывавшая тело, куда-то исчезла, а на плечах белела длинная рубаха, расшитая красным узорочьем с тайными знаками, ведомыми немногим.

– Живём, хлеб жуём, пока мяса не предложат. А как предложат, так и пивом запиваем.

– Это славно, – улыбнулся кощунник. – Я про другое. Мне интересно, как в кабаках, да в подворотнях?

Извек напрягся. Вестового с грамотой описывали по-другому, но спрашивающий явно ждал от него заветного слова. Всё ещё сомневаясь, Извек пожал плечами, простецки посмотрел на баяна.

– В кабаках-то? По-прежнему, пьют, да пляшут.

– А в подворотнях? – не унимался кощунник.

– В подворотнях по-прежнему режут. – тихо проговорил Сотник и уставился на носок своего сапога.

Старичок сдержанно кивнул, зачем-то подвигал гусли, наконец, хитро оскалившись, вымолвил:

– Кабак он на то и кабак, а добрые люди по подворотням не шастают.

Не произнося больше ни слова, полез в дорожный мешок, выудил свиток с нашлёпками печатей, незаметно опустил рядом на землю. Тут же встал и, не прощаясь, двинулся восвояси. Извек посидел, пока кощунник не затерялся в толпе, поднял свиток и, сунув за горловину доспеха, направился в другую сторону. На подходе к корчме заметил в дверях пацана. Поманил пальцем, шепнул мальчишке, чтобы собрал чего в дорогу, сам направился седлать Ворона. Когда вывел коня на двор, пацан уже ждал с чистой тряпицей в руках. Увидав Извека, споро подбежал, протянул свёрток, радостно отчеканил:

– Лопатка кабанья. Лук. Пара груш… Вьюны. Два. В тесте.

Ловко поймав на лету монетку, просиял как утреннее солнышко, отпорхнул на крыльцо. Уже оттуда, заметив, как гость поглядывает на облака, крикнул:

– В добрый путь! Дядька Жёлудь говорил, что дождя не будет, езжай, не рубись! К вечеру развеет.

ГЛАВА 3

Поздно искать виноватых…

Дмитрий Ревякин

Далеко за полдень дорожка вывела в редкий перелесок с большими шелудивыми полянами. На одной из них, прямо на пути Извека сидела костлявая фигура в пожухшей дерюге. Ворон замедлил шаг, остановился неподалёку от незнакомца. Сотник зыркнул по сторонам, нет ли в кустах приятелей бродяги.

Эх, не люблю засады и охоты, подумал он, но не увидав намёка на чьё-либо присутствие, рассмотрел сидящего. Дубленное солнцем лицо обрамляли седые пыльные волосы, спускающиеся по плечам до самых локтей. Борода все ещё имела пару чёрных прядей и была заправлена за верёвку, служащую поясом. Под бородой поблёскивали медные обереги делающие его похожим на калику, но вместо клюки, по правую руку лежала рогатина с зазубренным лезвием. Таких зарубок, отметил Сотник, даже самый крупный медведь не оставит, видать не только на охоту этот калика ходит. Тем временем бродяга встал, обнаруживая немалый рост и удивительную худобу.

– Исполать тебе, доблестный Извек, – проговорил незнакомец, и коснулся травы в земном поклоне. – Велено спросить: здоров ли лучший ратник княжьей дружины?

– Так уж и лучший?! – усмехнулся Сотник, подозрительно поглядывая то на мосластую фигуру, то на густые заросли. – Я слышал, есть вои и получше!

– Были! – уверенно поправил бродяга. – Но после Рагдая, ты один остался. Пока один.

Сотник едва удержал поползшие на лоб брови, незаметно поправил ножны.

– А мы, надо думать, встречались?

Калика отрицательно качнул головой. Не подал виду, что заметил опасения всадника, но чтобы развеять сомнения, переложил рогатину по другую руку и развернул остриём назад.

– Нет, ныне впервой и, думаю в последний. А имя твоё мне Синий Волк назвал. Велел передать, что будет ждать у Каменного Круга. Просил поспешать.

Извек с облегчением вздохнул. Про Каменный Круг, кто попадя, не ведает. Видать и в самом деле надо торопиться, если Селидор прислал за ним одного из перехожих.

Незнакомец меж тем шагнул в сторону и растаял в зарослях.

– Вот и поговорили. – пробормотал Сотник. – Вопросы позадавали, ответы послушали. Можно сказать, успели друг другу надоесть.

Пустив Ворона рысью, стал прикидывать крюк до урочища Селидора. Когда впереди обозначился знакомый лес, день почти иссяк и солнце торопливо скрывалось за ровным окоёмом. В чащу заезжал в сумерках. Ворон привычным чутьём выбирал прореди над кабаньими тропами, пока хозяин не заметил заветную балку с редколесьем. Незадолго до появления луны, уже чувствовался знакомый дух, присущий только этому месту. Пахло ползущим по стволам подъясеня мхом, цветами стой-травы и перезрелым споровником. Ворон сопел, дивясь чудным запахам. Копыта тонули в гуще зипун-травы. Изредка в тишине сочно хрустел раздавленный жмень-стебель, добавляя туману привкус легкой горечи. За полсотни шагов от капища Извек спешился. Протиснувшись сквозь путаницу черного малинника, смахнул с лица налипший мусор и остановился неподалёку от круглой полянки.

Селидор восседал на отполированном веками камне. Сидел давно: Извек издали заметил серебристую сеть паутины, колышущуюся между локтем волхва и резным основанием идола Перуна. Остановившись в десяти шагах, Сотник приложил ладонь к груди и вытянул руку в сторону наставника. Взгляд сидящего двинулся, клинком упёрся в грудь Извека, поднялся выше и пробуравил переносье. Еле слышно треснула паутина. Рука Селидора гулко стукнулась в грудь с красным узорочьем рубахи и выметнулась к дружиннику. Крепкая длань указала на один из камней по правую руку. Взор наставника потеплел, но лицо оставалось суровым, будто пришёл не любимый воспитанник, а незнакомый путник. Извек сел, ожидая от старшего первого слова. Уже не удивился, тому, что угли посреди кострища сами собой задымили и плеснули непоседливыми язычками пламени.

– Достаёт ли сил не сходить с пути? – наконец заговорил Синий Волк. – Достаёт ли духа от кручин не гнуться.

Сотник улыбнулся постоянству первых слов, посмотрел в глаза наставника, кивнул.

– Достаёт, дядько Селидор. И для пути достаёт, и для кручин. Однако слышал, что у тебя самого заботки немалые.

– Были, Извек, заботки. Были. Сейчас поубавилось. – волхв кивнул на странную траву, поблёскивающую на поляне за пределами Каменного Круга.

Разгорающийся костёр высветил частокол торчащих в земле степняцких сабель.

– Однако, – продолжил волхв, – Речь о другом. Я последние дни на этом месте обретаюсь. Но чую приспело время готовить новые логовища. На старых капищах, да погостах никого боле не будет. Все, кто от крещения уберёгся, ушли. Прочие подадутся ближними днями. Нужно поспешать, пока новый бог не пожрал всё, до чего руками рабов дотянется.

– Так он уже и так всё пожрал, – зло перебил Извек.

– Кабы было так, не стоило бы и с печи слезать, – негромко прпоговорил Синий Волк. – Русь Киевом не кончается. А десяток весей, вокруг него, только начало беды. Впереди и худшее возможно.

Извек едва не подскочил над гладкой макушкой камня. Справившись с голосом, сдержанно выговорил:

– Что может быть хуже?

– Хуже потерять Язык! Потерять Правь! Потерять дух и знания пращуров! Про то и говорено в той грамоте, что везёшь. – волхв прикрыл веки и, как по писанному, заговорил: – От крещёного дня надлежит все письмена нечестивцев, будут ли те досками, берестой, глиной, пергаментом ли, предавать огню, без разбору. Волхвы, ведуны и прочие перечи, буде те случатся, повинны смерти. Сих надлежит повсеместно ругать и сечь железом нещадно…

Селидор умолк, жестом остановил восклицание, готовое сорваться с Извековых уст. Терпеливо продолжил:

– Иным чужаки не успокоятся. Они по сей день тяжкой падучей маются от мысли, что мы захотим пределы расширять. Знают, мерзотники, что Русь ни силой, ни большой силой не взять. Вот и решили изнутри подточить. И момент выбрали правильный, когда в князья сын рабыни выбился. У такого и удила, и стремена доступны, а уж править взнузданным жеребцом, большого ума не надо. Посули ему золота, да власти без края и он твой. И невдомёк Владимиру, что через поколение править будут не светлые князья, а слуги нового бога.

– И что же, – потерянно обронил Сотник, – Ничего не могли с князем сделать?

– Могли, да поспешили. Сперва полоумца Белояна надо извести. Пока он при дворе куделя плетет, Владимира не взять.

– Так что ж не сделали?

Селидор с укоризной взглянул на ученика.

– Ты думаешь иных бед над нами не висло? Со степью другой бог шёл, с коим быть нам извергами до скончания века. С закатных земель другая тень цареградских крестов близилась. За всем сразу не уследишь. Да и не думали, что Владимира собственная похоть так быстро подомнёт. Мыслили, что пока и цареградским щитом успокоится. Ошиблись.

Волхв, сжав зубы, замолчал. Сотник, при упоминании о щите, наконец решился:

– Не поведаешь ли про Рагдая, дядько Селидор!

Глаза под изогнутыми бровями сверкнули. Что-то померкло в лице Синего волка. Голос прозвучал глуше обычного:

– Нет Рагдая среди живых. Дважды нет.

– Так смерд Залешанин правду рёк?

– Правду, – кивнул волхв, – Да не всю. Когда Рагдай погиб впервой, Перуна уговорили похлопотать, чтобы героя отпустили к Ясне. Просили два дня, на свадьбу. Громовержец расстарался на один, от заката до заката. И того было бы впору, ибо вдвоём с Залешаниным, по своей земле было способно доехать в срок. Однако, ушкуйник выгоду смикетил, и решил довезти щит сам. Потому и оставил Рагдая на берегу, одного против отряда. Хотя, никто другой не оставил бы!

Глядя в огонь, Извек медленно качнул головой.

– Одного бы не оставили.

Селидор невесело усмехнулся и устало продолжил:

– И Владимир это знал, потому и решил послать того, кого ни честь, ни воинский покон держать не будут! А прикрытием поставил Рагдая, чтобы дело было обречено успеху. У таких, как Владимир, подобное в обычае. На скверные дела, всегда подыскивают самую погань, вроде наёмных печенегов или ушкуйников. А Залешанин… – Селидор повёл бровью. – Залешанин ещё не самый худший поганец, хотя…

– Да на кол татя посадить и всего делов! – прошипел сквозь зубы Сотник. – Всю жизнь таких на горло карали, а теперь надоть перед ним шапку ломить, как перед знатным.

Извек стукнул кулаком по колену, с отчаянной надеждой глянул на волхва.

– Селидор, а что ежели ещё разок богов попросить, или может к Вещему обратиться?

Волхв еле двинул головой, сглотнул ком в горле и еле слышно обронил:

– Дважды, поперёк смерти, никто из богов не сможет. Не допустят. Да и нет у них такой силы.

Оба надолго замолчали. Взгляды застыли на догорающих поленьях, стреляющих искрами в ночное небо. Когда звёздная ткань начала светлеть, Селидор поднялся.

– Пока же забудь обо всём и служи князю как прежде. Ныне тебе и своих забот хватит. Ежели понадобишься раньше, тебя найдут. Езжай.

– Гоже. – отозвался Сотник.

Когда утреннее солнце ударило по глазам, копыта Ворона ступили на прямохоженную дорожку. Вот-вот из-за холмов должны показаться крыши киевского града. Извек в который раз щупал спрятанный на груди свиток. Хотелось сжечь, зашвырнуть в реку, или вбить его в глотку сарветовым чернецам но, что толку: прибудет другая грамота, случится иной посыльный, чуть позже – чуть раньше…

Из-за поворота донёсся перестук тяжёлых копыт. Сотник придержал Ворона, но, разглядев за деревьями знакомый плащ, облегчённо вздохнул. Навстречу, на взмыленном коне, выметнулся распаренный Мокша. Увидав на дороге Сотника, дернул поводья так, что конь едва не сел на круп.

– Слава богам, первый тебя встретил, живого и здорового! А то Сарвет места не находит, сетует, что не того послали. Грамоту везёшь?

– Везу, – оторопел Извек.

– Давай сюда, сам князю передам. Скажу, тебя по дороге ранили, отлёживаешься у знахарки. Обычное дело. Искать не будет.

– Да что случилось-то! – озлился Сотник. – Мухоморов что ли переел?

– Лучше б переел, – буркнул Мокша, слезая с коня. – Нельзя тебе возвращаться, слезай, поговорим.

Извек нехотя спешился. На друга смотрел, как волхв на распятье. Тот отпустил повод, утер распаренное лицо.

– Помнишь Млаву? Ту, что вечно над твоим конём подтрунивает, мол у Ворона такие уши, чтобы хозяину держаться легче было.

– Ну, помню. Дура баба, хотя и красивая. Только я-то тут причём? Её пускай Лешак помнит. Ему она всё сердце разбередила. Мне до неё дела нету.

Мокша перевёл дух, кивнул.

– Не было бы, не молоти она своим глупым языком.

– И что ж намолотила?

– Надысь брякнула Поповичу, что смотреть на него не хочет, потому как ты вознамерился на ней жениться. Будто уже сватов засылал и подарки дорогие дарил, а она-де согласится за тебя пойти, только из гордости маленько подумает.

– Да ей же, окромя круглого заду, думать нечем, – усмехнулся Извек. – И что? Лёшка поверил?

– В том-то и хвост, что поверил. Сам знаешь, он порой дурной бывает, а тут дела сердечные, разум спит, когда душа пылает.

Мокша сплюнул набившуюся в рот пыль, с сочувствием поглядел на Сотника. Тот озадаченно почесал русую бороду.

– Ну, дела. И что Попович?

– Попович во гневу страшон – рвёт и мечет, срёт и топчет, благо ещё какашками не плюётся. Пробовал с ним поговорить, да куда там. Злость глаза застила, сразу в драку полез, друзья едва удержали. Так что теперь Лешак со товарищи тебя по всей округе рыщут.

– Лешак понятно, а сотоварищи с какого перепугу?

– А с такого, что, тебя знают и за Лешака опасаются. А может боятся, что и у них невест отобьёшь. Им-то не вталдычишь, что это Млава сама на тебя глаз положила. Думают всему причина – ты.

– И что прикажешь делать? Из-за одной дуры рога друг другу сшибать?

– Ну это совсем уж не гоже! Ты лучше вот что. Не дури и под горячую руку не лезь. Уезжай, схоронись до времени, пожди пока остынут. Рано или поздно охолонятся, тогда и растолкуем как-нибудь.

Извек шагнул к Ворону, положил руки на седло, задумался. Конь, чуя настроение хозяина, не шевелился. Видя смятение Сотника, Мокша топтался рядом, шумно вздыхал, тёр ладонями круглое лицо. Наконец, не выдержал, обернулся к раздосадованному другу.

– Ежели чё, где искать? Куда думаешь податься?

– А куда глаза глядят.

– А куда глядят? – не унимался Мокша.

– А туда глядят, где за так не съедят.

Извек помолчал, достал грамоту, протянул другу.

– Давно вольным не был, – вздохнул он. – Всё по поручениям, да по приказам. Может теперь спокойно мир посмотрю, да себя покажу.

– Себя-то не больно показывай! – проворчал Мокша. – На-ко! Наши на посошок подсыпали. Пригодится!

Он подбросил на ладони раздутый кошель, перекинул Извеку. Тот поймал мешочек, кивнул невесело.

– Бывай, друже! Дадут боги, скоро свидимся.

– Обязательно свидимся!

Мокша вознёс себя в седло. Развернув коня, блеснул грустными глазами и заторопился назад. Сотник посмотрел вслед удаляющемуся другу и тяжело, словно столетний старик, взобрался на Ворона.

Когда за конским хвостом остался день пути, Извек остановился на распутьи. Направо – леса с запутанными тропами и непролазными чащами, прямо – малохоженные края, налево – стёжка до Вертеня, последнего большого городища на окраине киевских земель. Извек решил свернуть на стёжку. Стоило дать роздых коню, да и самому выспаться под крышей.

Уже в сумерках миновал ворота. Усталый конь затопал живей и скоро свернул на знакомую улочку, где его ждала порция вполне сносного овса, а хозяина – сытный ужин в закопченной харчевне. Здесь его знали и встречали, как старого приятеля. Правда, по началу, приходилось знакомиться со здешними мужиками по-свойски. Не взирая на то, что перед ними княжий дружинник, местные смельчаки несколько раз учиняли проверку гостя на добрый удар. Их не смущало даже то, что каждая проверка происходила «на своей морде». Неудивительно: тутошние морды были не особо умные, но крепкие.

Признали Извека только после того, как хозяин в пятый раз поменял разнесённые в щепу столы и лавки. В последний раз, щепа была особенно мелкой и корчмарь пригрозил, что закроет конуру, да подастся в дальнюю весь, к братьям рыбарям. С тех пор, Сотник мог вечерять до утра и не увидеть в свою сторону ни одного косого взгляда. Междусобойные потасовки конечно же продолжались, но не имели такой разрушительной силы, как прежде. Теперь местные буяны, не по злобе разбрызгав друг другу сопли, возвращались на места и приглашали Извека, померяться выносливостью брюха. Тогда не вставали из-за стола до глубокой ночи, расспрашивали какое в свете чудо, слушали, обсуждали.

На этот раз тоже засиделись допоздна и, к полуночи, когда шум стих, Сотник улёгся прямо на лавке. Под голову по привычке положил дорожный плащ, свёрнутый тугим валиком. Разбудили первые гости. Ввалились отобедать шумной ватагой, крикнули браги с пивом, махнули дружиннику, чтоб присоединялся. Извек благодарно приложил ладонь к груди, но головой качнул отрицательно. На уважительный отказ гостя лишь пожали плечами и принялись уничтожать выпивку, как Святослав хазар. Пару раз зыркали на рыжего веснушчатого детину, тихо жующего в углу, но в присутствии Извека не задирались. Парень же беззаботно поглядывал в окно, вертел головой по сторонам и, несмотря на пудовые кулаки, держался без вызова. Проезжий, определил Извек, скорее всего посыльный, из Коржа, заехал по дороге перекусить. Коржаковские почти все такие мордастые и широкие в кости.

Пока Сотник разглядывал парня, средь мужиков созрела ссора.

Всё как водится: слово за слово – шапкой по столу и, вот уже кому-то под нос сунули убедительную дулю. Само собой, дуля не понравилась. В ответ выпорхнул жилистый кулак, и в воздухе мелькнули стёртые подмётки хозяина дули. Владелец кулака взгромоздился поверх стола, но освободившаяся лавка тут же отправила его на пол. Все вскочили готовые похватать друг дружку за грудки. Но с утра особого желания волтузиться не было и компания повисла на руках зачинщиков.

Сквозь толкучку к Извеку протиснулся хозяйский малец, знаком дал понять, что конь сыт, осёдлан и стоит за дверями. Сотник кивнул, протянул монету и подался к выходу. Подвигая сцепившихся мужиков, примирительно пробасил:

– Ну, пора и честь знать, бывайте ребята.

Мужики замерли. Собрав глаза в кучу, рассмотрели Извека, поспешно посторонились. Провожаемый почтительными взглядами, Сотник проследовал до двери в полной тишине. Едва переступил порог, как сзади кого-то звонко съездили по сусалам, и потасовка возобновилась с новой силой.

Отвязав Ворона, Сотник вскочил в седло и тронул повод. Конь, покинув вертень, снова выбрал дорогу самостоятельно и всё утро плёлся волглой лощиной. Пахло болотом. Под ногами Ворона иногда почавкивало, но, через десяток-другой шагов, копыта снова стукали по сухой земле. Ворон прибавил шагу.

Еле заметная тропа забежала на макушку холма и растворилась в засыхающих на корню островках чахлой травы. Сотник привстал в стременах, высматривая тропинку, но Ворон топотал не останавливаясь, как по знакомой улочке. Скоро Извеку пришлось наклоняться, чтобы не снести лбом встречные сучья. За плечи то и дело цеплялись ветки потоньше, но скоро деревья расступились, и показалась вполне сносная дорожка, струящаяся меж вековых елей.

Ворон раздул ноздри и, жадно втягивая лесной дух, пустился рысцой. Сотник, настороженный оживлением коня, озирался по сторонам, ловил каждый звук и всматривался в причудливые лесные тени. Дорожка спустилась в ложбинку и выскочила на светлую полянку. На ней, как гриб-дождевик, торчала коренастая избушка, насаженная на пятисаженный пень. Кое-где из пня пробивались молодые побеги с нежно-зелёными листочками. Извек с уважением присвистнул, прикидывая, сколько же дубу было лет. Приглядевшись к чёрным брёвнам, понял, что и сама изба сложена из ветвей этого исполина. Потому и стоит прочно, вросшая намертво в родную древесину.

Ворон направился к избушке. Не задерживаясь у крыльца, зашёл с задней стороны. Увидав небольшой навес, под которым сохли крупные связки травы, приблизился, сцапал губами пучок и принялся с наслаждением жевать. Сотник не выдержал такого нахальства и дёрнул повод, заставив коня попятиться.

– Ну, братец, ты уж совсем хвост за мясо не считаешь! А ну как хозяин выскочит!? Он же не поглядит, что это ты пучок сожрал, коромыслом обоих приласкает.

Извек спрыгнул на землю, подтащил упирающегося Ворона к избе и накинул повод на росток потолще.

– Постой пока, а я осмотрюсь, где тут и кто, – проговорил он, направляясь к деревянному крылечку.

Шагнул на первую ступеньку и замер. У двери, уперев руки в бока, дожидалась бабка. На голове белый платок, сарафан чистый, даже не мятый, будто бы переоделась для встречи гостей. Оглядев дружинника с ног до головы, скользнула взглядом по русой бородке, жесткой линии губ, прямому носу с малой горбинкой. Задержала взор на грустных серых глазах, под жгуче чёрными бровями.

– Поздорову ли живёшь, молодец?

Да нешто это жизнь, подумал Сотник.

– Поздорову, бабуля, поздорову! И надо бы здоровей, да некуда! Вот, тебя решили проведать. Шли мимо, дай, думаем, заедем, дорогу спросим, может пособят чем. А если честно, то это коняга мой так решил.

– Пособлю, пособлю! – перебила старуха. – Зайди передохни, коль заехал. Посидим, посудачим, угощения моего отведаешь. А коня своего отвяжи, пусть побродит. Да узду сними. Тебя б заставить жрякать с железкой поперёк хари.

Извек скорчил недоумённую гримасу, пожал плечами, направился к Ворону. По дороге пожал плечами.

– Ну, гляди, бабка. Отвязанный, да без узды он у тебя все веники схрупает.

Конь, таращась на лакомые стебли, в нетерпении переступал ногами. Освободившись от уздечки, радостно ржанул. Сотник цыкнул.

– Не бузи, мы вроде как в гостях!

Сзади скрипнули ступеньки. Из-за угла показалась старушка с изрядным ковшом и рушником через плечо. Предложила умыться, подождала, пока гость вытрется, двинулась в дом. Извек оглянулся на довольного конягу, погрозил пальцем и последовал за хозяйкой.

Внутри всё было на удивление обычным. Те же лавки и утварь, что в обычных домах. Конечно, если не считать выползающих из стен жилистых побегов. Они то выныривали из плотной древесины, то вновь ныряли в стену несколькими брёвнами выше. Небогатая обстановка оказалась из того же дерева, что и сам дом. Всё срослось со всем, и жилище представляло собой одно целое, за исключением глиняной посуды и каменного очага.

На столе уже дымились две плошки, распространяя запах травяного завара. Извек определил только мяту и смородину, дальше запутался в гуще ароматов. Не успел опуститься на лавку, как старуха поставила на льняную скатёрку блюдо с пирогами.

– Не побрезгуй, отведай, чем сами кормимся, небось, не хуже прочего будет.

Извек невольно вспомнил ромейскую присказку: «чем бог послал». Когда слышал эту дурь, всегда хотелось самому послать и говорившего, и их бога. Человек создан Родом для того, чтобы самому всего добиваться, не дожидаясь подачек ни от богов, ни от кого другого.

Сотник взял плошку, отхлебнул, принялся за пироги. Бабка, прищурившись, с удовольствием поглядывала на гостя. Всякой бабе приятно, когда её стряпня нравится, а судя по лицу Извека, пироги пришлись по вкусу.

– Давно ничего вкусней не пробовал, – похвалил Сотник. – Спасибо тебе, хозяйка.

– Да не хозяйка я, – отмахнулась бабка. – Хозяйка тут Наина, сестра моя младшая. Только уехала она. На старости лет дождалась наконец достойного героя. Пока молодая была, всё красотой, да мудростью кичилась… дура. А теперь, когда все окрестные тропинки песком засыпала, всё-таки смилостивилась, подпустила к себе. И то признать, герой терпеливый попался. Иной бы давно плюнул, да за полвека, другую бы нашёл, детьми обзавёлся. Этот – нет, каждые три года приезжал, пока её руки не добился. Такой верности поди уже и не сыcкать.

– Чудно! Право слово! – согласился Извек. – Выходит, теперь ты всем заправляешь?

– Теперь я. Чугайстыри здешние всё больше в норах обретаются, да в пещерах. Изба совсем без присмотру. Иногда, как анчутки налезут погостить, так весь дом вверх дном. Шалуны. Вот и наведываюсь, временами, приглядеть.

Извек украдкой оглянулся, поискал глазами ступу или помело. По углам не увидал, а интересоваться неловко. Спросил о другом:

– Слушай, бабуля, а с чего ты к коню такая ласковая? Он же у тебя все травы пожрёт, а ты собирала, сушила.

– Не я – Наина, это всё от неё осталось, да теперь вряд ли пригодится. Сама-то я другую волшбу пользую. Мне травы ни к чему. А ушастый твой пусть побалуется. Я ведь про него давно знаю, сестра рассказывала.

Сотник застыл с пирожком в зубах. Старуха, заметив его удивление, с улыбкой продолжала:

– Он ведь у тебя недавно?

– Двух лет не прошло.

– А до того чей был, не ведаешь?

– У Юсуф-хана был, пока в того стрела не попала. Хан помер, а коня на Торжище привели – никого к себе не подпускал. Я возьми и купи, сдуру. Все деньги отдал, да ещё и у друзей занял. Меня почему-то принял, вот теперь и езжу.

– Это потому, что чует в тебе… хорошего человека. А ведаешь ли, откуда Наина его знает?

– Откуда?

– От Юсуфа, его хозяина, который этим конём больше всего на свете дорожил… ты пирожок-то ешь, а то встрющился, как горох на плетне. Ешь, а я рассказывать буду.

Извек торопливо кивнул, куснул забытый пирожок, отхлебнул завару. Вкуса уже не ощущал, слушал бабку.

– Начнём с того, – продолжала рассказчица. – Что жеребчик твой, один из потомков крылатых коней, а они твари с характером. Даже когда, по воле богов, крыльев лишились, лучше не стали. Хан с ним изрядно намаялся, пока не примучил. Но конь хорош: умён, в бою силён, в беге вынослив…

– Не знаю как в бою, а пожрать любит! – пробурчал Извек с набитым ртом.

– Про бой ещё узнаешь, какие твои годы. Сейчас речь о другом: появилась у Юсуфа мечта, чтобы у коня этого вновь крылья отросли. Так он этой мечтой заболел, что объездил всех известных магов и волшебников. Да всё напрасно. Ни один за такое дело не взялся, и не мудрено – супротив богов не попрёшь.

– Эт точно! – со знающим видом подтвердил Сотник. – Правда, старики рассказывали, что в давние времена шатались по земле трое, из леса. Лихие ребята были. Говорят и богам от них доставалось…

– Были, – отмахнулась старуха и улыбнулась своим мыслям. – Двое из них и сейчас где-то бродят.

– Так что хан? – напомнил дружинник.

– Хан загрустил но, как-то разнюхал, что осталась ещё одна ведьма, самая сильная. Долго донимал волхвов расспросами и, разузнав дорогу, явился к Наине. Обещал горы злата и груды каменьев, но сестра только посмеялась. Сказала, что проще сделать крылья самому Юсуфу, чем его скакуну.