Текст книги "Извек"

Автор книги: Вадим Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Когда дробный топот затих, тишину нарушил обалделый голос Мокши:

– Не знал, что кто-то резвей Лёшки сигать может… Ну и рванул, Ящер задери-прожуй-выплюнь!

– И растопчи. – добавил Эрзя, многозначительно глядя на друга.

Тот беспомощно развёл ручищами.

– А чё я такого сказал! Он чё бешенный, или не навоевался ещё? Нахрена ему следопыты?

Эрзя терпеливо похлопал друга по плечу, безнадёжно покачал головой. На обиженный взгляд великана медленно объяснил:

– Думаю, за девкой поехал. Может знакомы, или друзья. Бабка Агафья помнишь что ляпнула?

– Что?

– Что русалку возле него видела. Её-то, видать, степняки и ловют, или уже поймали. Следопыты у кочевников гораздо хороши…

– Так какого Ящера мы тут спим! – взревел Мокша, вскакивая.

Все, включая раненых, рыпнулись вставать, но балагур вновь рыкнул, будто Новгородский Вепрь:

– Цыть, торопыги! Ревяке с Микулкой – лежать! Остальным – обихаживать до времени! Ерга, Эрзя – седлать коней и вдогон! Со мной естественно!

Скоро топот трёх коней смешался с криками ночных птиц. Дарька обвела взглядом оставшихся, покосилась на мятый доспех Сотника, напоминающий изорванную рыбью шкуру, беспокойно глянула на Микишку.

– Ничё, – успокоил ополченец. – Векша муж здоровый, да и остальные не парубки…

…От сумасшедшего прыжка на спину Ворона в глазах Извека померкло. Измученный не меньше хозяина, конь покачнулся от неожиданности, но в тот же миг сорвался с места и рванул вдоль подошвы холма. Почувствовав, как хребет коня выскакивает из-под него, Сотник на ощупь сцапал гриву и сдавил ногами конское брюхо. В голове со звоном кувыркалось отчаянье и страх: неужели она?

Обрыв промелькнул мимо и навстречу, в призрачном свете понеслась прибрежная полоса песка. Тело пока мирилось с новым испытанием, но разум бурно бил тревогу. Когда понял, что не так, застонал от досады. Сбруя, доспехи и, главное, меч – всё осталось в лагере! О возвращении не могло быть и речи: сердце рвалось от одной мысли, что может быть, в этот самый миг к Лельке тянутся руки степняков. Из горла вырвался жуткий рык, когда вспомнил, что вытворяют кочевники с полонянками.

Со стороны давешнего поля битвы донёсся волчий вой. Запах крови пропитал ночной воздух и выманил зверей из недалёкого леса. Серые и мечтать не могли о столь щедром угощении и теперь обалдело рыскали меж трупов, сбитые с толку невиданным изобилием.

Ворон уже миновал побоище, когда через прибрежный песок метнулась длинная тень лисы. Обожравшаяся хищница, замешкалась у воды и едва не попала под копыта. Конь, казалось, даже не заметил помехи, нёсся мощно, будто стараясь выпрыгнуть из чёрной кляксы собственной тени.

Русло плавно отвернуло на восход и некоторое время Сотник мчался навстречу ущербной луне, всматриваясь в голубеющую песчаную полосу. Скоро река снова изогнулась и из-за невысокого пригорка показались тёмные пятна. Извек примерялся с какой стороны обойти груду камней, как вдруг одно из пятен встало торчком и издало испуганный крик. Остальные тоже подскочили и замерли столбушками, но подстёгнутые вторым криком бросились врассыпную.

Извек узнал отпущенных Мокшей степняков. Рука по привычке дёрнулась к поясу. Пальцы скребнули по тому месту, где должна была быть рукоять и скомкали ткань рубахи. В тот же миг что-то гыкнуло и кубарем отлетело в сторону. Могучая грудь Ворона смела одного из степняков, как таран. Конь даже не сбился с шага. Рассекая воздух, уже настигал того, кто улепётывал вдоль берега, но рывок за гриву заставил сместиться чуть в сторону.

Степняк слышал за спиной быстро приближающийся топот, но вместо того, чтобы оказаться под копытами, вдруг почувствовал на своём загривке мёртвую хватку. Ноги оторвались от земли и его тяжело ударило о холку коня. Сквозь шум в ушах и грохот копыт прорвался нечеловеческий рык всадника:

– Русалка! Где! Кто!

Кочевник хрипел, не понимая, чего от него хотят и Извеку пришлось повторить вопрос.

– Кто поехал за русалкой! Куда!

Пойманный наконец понял, но скачка вышибала дух, и из его горла вырывались лишь несуразные звуки. Рука дружинника в нетерпении приподняла и встряхнула несчастного. Тот, не помня себя от страха, подал голос. Слова вырывались с натугой, но Сотник разобрал.

– Алибек ви-дел… на берегу… хан не поверил, был злой, ска-зал… пусть поймает или сикир башка… десятка следопытов…

Он не договорил. Снова оказавшись в воздухе, беспомощно взвыл, и в следующий миг закувыркался по земле. Извек вытер руку о штаны. Скачка продолжилась.

Небо на восходе чуть заметно посветлело и отделилось от чёрного окоёма. Скоро гладь воды начало заволакивать туманом. Ночная прохлада постепенно отрезвила горячую голову и Сотник заставил коня сбавить ход, мрачно всматриваясь в изгибы реки. Чувствовал, что проскакал немало и Алибек с ловцами могут оказаться за ближайшим поворотом. Опыт подсказывал, что степняки не уйдут далеко от берега. Кто же упустит случай спокойно выспаться, обезопасив себя с трёх сторон широким руслом. Дозорных скорее всего двое: один выше, другой ниже по течению. Не нарваться бы с голыми руками, хотя…

…Дюжина копыт взбивала песок у самой кромки воды. Мокша, уже помянув Ящерово племя до седьмого колена, скакал смурной, как осенний вечер. Изредка оглядывался на невозмутимых друзей, будто опасаясь, что отстанут. Пока река заламывала изгибы, оба держались позади балагура, но едва полоса песка выровнялась, Эрзя с Ергой помчались стремя в стремя с Мокшей. До боли в глазах всматривались в вперёд, надеясь разглядеть конную фигуру Сотника. Вместо него скоро заметили с десяток пеших. Степняки, увидав несущихся по песку дружинников, не раздумывая, бросились в реку.

– Ага-а! – рявкнул Мокша. – Старые знакомые! Что хлопцы, не спится?

В ответ донёсся только суматошный плеск воды. Через пару сотен шагов, впереди обозначилась ещё одна тень. Пошатываясь, как пьяный, степняк брёл навстречу и, казалось, не замечал приближения дружинников. В последнее мгновение, расслышав топот копыт, остановился, поднял голову и… снова взлетел в воздух. Вой ужаса застрял в горле, когда на фоне прыгающих звёзд, в призрачном лунном свете, возникла физиономия Мокши.

– Гуляем? – проревел балагур. – Всадника видел?

Пойманный за грудки кочевник болтал в воздухе конечностями, беззвучно хлопал ртом и в ужасе косил глаза на проносящийся под ним песок. Мокша оглянулся на друзей.

– Молчит как рыба об лёд!

– Ну и брось, не мучай! – великодушно откликнулся Эрзя.

Балагур последовал совету. Степняк соколом взмыл над берегом и, пролетев с десяток саженей, подбитым лебедем свалился в речную гладь. Вслед удаляющемуся топоту, по реке заскользили круги…

Скачка продолжалась, пока небо не начало светлеть. Мокша заметил как с морды коня сорвался клочок пены, выругался.

– Всё, пандя! Ещё немного и коней загубим!

Все трое придержали повод. Эрзя перевёл дух, безнадёжно махнул рукой.

– Не догоним, всё бестолку.

– Да разве за этим черноухим поспеешь. – обиженно пророкотал Ерга. – За ним и на бабкиной метле не угонишься.

Кони, тяжело дыша, двинулись шагом, жадно поглядывали на воду, но шпоры всадников пока не давали остановиться. Наконец, когда коняги немного остыли, дружинники устроили водопой. Сами разминали поясницы и плечи, вглядываясь в убегающую полоску берега. Когда вновь запрыгнули в сёдла, из-за окоёма поползло посвежевшее за ночь солнце.

– Ну, двинули! – хмуро скомандовал Мокша. – Авось боги пособят…

За очередным поворотом углядели заросли ивняка. Песок исчезал под гущей ветвей, свисающей до самой воды. Всадники двинули вверх по склону. Объехав препятствие, вновь свернули к реке, но едва из-за пригорка показалось русло реки, Ерга осадил своего гнедого.

– Жив.

– Кто? – не понял Мокша, но проследив за жестом спутников, умолк.

Внизу, у воды темнели три фигуры. Две – человеческих, замерли не размыкая объятий. Третья – конская, топталась рядом, делая вид, что пасётся и ничего не видит.

– Э-эх, други, – ощерился Мокша. – И тут мы опоздали.

– Ну что, может подождём? – сощурился Эрзя.

Мокша с сомнением качнул головой. Покусал сивый ус, качнул ещё.

– Как же, дождёшься их. Когда-то теперь наобнимаются. Потом, опять же, поцеловаться надоть, а там ещё и чешую возьмутся соскребать, от тины прополаскивать…

– Ага, – поддакнул Эрзя. – Тады поехали на пригорок, костёрчик запалим, пожрякать состряпаем, а там, когда молодые придут, мирком и за свадебку.

Мокша опасливо покосился на берег, скорчил знающую мину и убеждённо заключил:

– Ежели будем ждать молодых, то боюсь с голоду передохнем, кому тогда Русь защищать. Может свистнуть?

– Свисти! – кивнул Эрзя.

Чуткий Ворон до свиста заметил на пригорке троих всадников и, робко приблизившись к хозяину, ткнулся мордой в спину…

…К стоянке подъехали вечером. После того, как Мокша поведал Русалке всех присутствующих, с радостью уселись ужинать. И Дарька, и дружинники с Микишкой изо всех сил старались не смущать Лельку любопытными взглядами, но глаза сами собой норовили вытаращиться на невиданное чудо. Не мудрено, живая русалка, в двух шагах, избранницей одного из них…

Мокша улучив момент, подмигнул Эрзе, кивнул головой на Извека с Лелькой и с гордостью показал большой палец, мол, так-то, знай наших, настоящую русалку, для своего невестой везём. Эрзя пожал плечами, как о само собой разумеющемся, но глаза таращил не меньше всех. Тем временем, Дарька пошушукалась с Ревякой и, дабы отвлечь внимание от смущённой девчушки, запела. Подождав конца зачина, Ревяк подхватил песню вторым голосом и все, внимая им, затаили дыхание. Старая кощуна выходила на диво душевно, сопровождаемая потрескиванием костра и криками ночных птиц. Русалка, давно не слышавшая людских песен, замерла, с широко раскрытыми глазами, губы вторили словам припева, по щекам пролегли две мокрые дорожки.

Сотник, не сводивший с неё восхищённого взгляда, внезапно изменился в лице. В голове искрой промелькнула догадка. Вспомнился подарок рыжеволосого незнакомца, что встретился на берегу моря. Припомнил и сказ о выполнении желания. Украдкой, не заметил бы кто, дрожащей рукой содрал с пояса кошель, кое-как распустил шнурок… Неужели его счастье – всего лишь волшебство, смятённо подумал он. Неужели достаточно было воспользоваться подарком рыжеволосого?! Нащупав пальцами бусину, с замирающим сердцем повернул руку и… облегчённо вздохнул: жемчужина белела молочным боком. Тут же бросив её обратно, спешно вернул кошель на пояс. Заметив на себе взгляды друзей, дождался конца кощуны и, как ни в чём ни бывало, заговорил:

– Есть доброе дело, гои! Надо бы в края Микишки съездить, да недельку другую по тамошним лесам пошастать. Токмо ватажку стоит собрать поболе. Сотни две-три.

– Что за дело? – оживился Эрзя. – Башки кому-нибудь посшибать, али леших из берлог выкуривать? Ежели леших, то я не поеду. Пущай Рахта с Сухматом управляются.

– Не леших, – рассмеялся Сотник. – Лешие, чай, из наших будут, а с нашими у нас мир, да лад. Там же нечисть развелась, что чужими богами разведена. С каждым днём плодится всё боле, благо с одного края её болота держат, с другого заставы с кудесниками да чародеями. Но, чую, скоро наружу попрут, а тогда по всей нашей земле расползутся. Надобно нам добраться до тех дыр, откуда они прут, да перекрыть им путь-дорожку. А там уж и повывесть всю их братию. Проводники у нас есть.

Микишка с Дарькой кивнули, а Мокша почесал чуб и хлопнул себя по колену.

– Гоже! Только, прежде в Киев воротиться надо. Нас поди уже хватились, боюсь кабы Владимир не осерчал. Благо есть чем отчитаться: сабелек привезём, коней басурманских… – всяко работа видна. Скажем, мол, не зря прохлаждались, за землю свою радели.

– Так и порешим, – подытожил Извек и подмигнул Микишке.

Резан расцвёл довольной улыбкой. Всё складывалось как нельзя лучше: сбылось то, о чём раньше и мечтать не мог. Он тут же представил, как проезжает по родному городищу княжьим дружинником и как знакомые вытаращат глаза, увидев его среди таких героев…

Возвращались почти седьмицу, неспешно, чтобы не растрясти раненых. Только на пятый день, когда Ревяк начал жаловаться на чешущуюся спину, поняли, что мясо срослось, и пустили коней побыстрей. Микулка, скоро забыл, что получил по голове, лишь изредка морщился и прижимал руку к рёбрам, когда конь оступался в кротовьих норках. Извек, как и подобает матёрым воям, поправлялся быстрее всех. Глаз не сводил с обретённой русалки, удивляя всех сиянием счастливых глаз. Казалось само присутствие Лельки лечило лучше, чем десяток знахарей.

На привалах Лелька не отходила от Дарьки, вместе с ней готовила еду, обихаживала раненых, на лету схватывая всё, чему не научилась в русалочьем племени. Внучка волхва поначалу удивлялась наивным вопросам, но терпеливо, как младшей сестре, объясняла и показывала всё, что нужно. На третий день обеих было не разлить водой. Лишь изредка Лелька замечала грустный взгляд подружки. Догадавшись, что всему причиной остриженная голова Дарьки, улыбнулась, шепнула что-то ей на ушко и, встретив недоверчивый взгляд, уверенно кивнула. Через день Микишка с удивлением заметил, что Дарькины волосы прибавили около вершка длины. Услыхав объяснение, с уважением покосился на избранницу Сотника, в глазах блеснула радость и благодарность. У русалки оказались иные, неведомые людскому племени знания, и теперь большую часть времени девчонки шушукались в сторонке, обмениваясь секретами волшбы.

В полдень шестого дня, дорога перевалила древний курган и свернула к излучине Лебеди. Под копытами коней пылила родная земля, а вокруг расстилались до боли знакомые просторы. Впереди всех, подбоченясь, гордо восседал Попович. Глядел перед собой по-хозяйски, будто воевода, ведущий домой победоносное войско. За ним, бок о бок, ехали Микишка с Дарькой, Ревяк и Сотник с Лелькой. Певец, перетянутый тугой повязкой, опирался локтем о притороченные к седлу связки сабель. Прикрыв глаза, негромко напевал, радуя обе пары и едущих следом Мрака и Микулку. В стороне, под присмотром Ерги и двух молодых дружинников, пылил степняцкий табун.

Мокша с Эрзёй чуть подотстали. Как подобает почтенным воям, возвращались позади всех. Эрзя задумчиво крутил на пальце сивый ус, с интересом поглядывал на Извека с Лелькой, косился на друга. Балагур довольный жизнью, отечески оглядывал отряд, любовался простирающимися вокруг родными далями, умиротворённо щурился, как кот, слопавший полкрынки сметаны. Заметив взгляды Эрзи, удивлённо крякнул.

– Ты почто насупился. Тут, вишь, чудеса сплошные, а ты всё косорылишься, как чернец на Купалу. Радоваться надо. Глянь вон на Вешу: сидит не дышит над своим чудом…

– Лелька то? Почему ж чудо? – буркнул Эрзя нарочито безразлично. – Девка как девка. Хороша, конечно, ничего не скажешь, да только чуда – никакого. Русалка, она и в Искоростене русалка.

– Не-е, – протянул балагур со знающим видом. – Наши русалки лучше искоростенёвых. Наши и в грудях покруглей и бедром поглаже. Да и на личико краше!

Эрзя задумчиво кивал, то ли своим мыслям, то ли соглашаясь со словами друга. Поймав языком кончик уса, куснул, выплюнул, почесал щетинистый подбородок.

– Нечто мне лешачиху какую за себя взять? – в раздумьи пробормотал он. – От это будет чудо! Либо кикиморку…

– Женишок! – хохотнул Мокша. – Да ты их видал, хоть раз? Хоть глазком? Они ж страшные, как моя жизнь! Водяной рядом с ними писанный красавец. Хотя, говорят, и от водяного жуть берёт.

Эрзя зевнул, пожал плечами.

– Ну, тады ладно. Не буду и смотреть.

– Нет, отчего же? – оживился балагур. – Поглядеть, оно завсегда полезно. Говорят, ежели с вечера в омут бочонок хмельного мёду бросить, то он наутро опохмеляться выплывет. Тут и погуторите, и насмотритесь: ты на него, он на тебя. Только ты тоже хлебни для храбрости, чтобы не испужаться…

– Ага, – проворчал Эрзя в полудрёме. – Ещё не известно, кто больше испужается: я его похмельного или он меня хмельного…

Ревяк тем временем умолк. Затаив дыхание смотрел на облака, что неуловимо меняли форму, являя собой то медведя, то коня, то морды диковинных зверей. Микулка направил коня к Извеку. Поравнявшись, виновато покосился на Лельку, но любопытство оказалось сильней.

– Слушай, Извек, а как ты без оружия со следопытами справился?

– Почему без оружия? – удивился Сотник. – У меня нож был.

– И что, – оживился Микулка. – С одним ножом на сабли?

Сотник отрицательно мотнул головой.

– Да нет. Я его как швырнул в дозорного, так больше и не видал. Видать в песок зарылся, либо в воду отскочил.

– Эт как же так? Такой лихой вой и промазал!?

Извек хмыкнул.

– Вот уж чего никогда не умел, так это ножи кидать. Топор – ещё туда-сюда, а ножи… ножи – не моё.

– Никогда бы не подумал. – протянул молодой витязь. – А я думал, ты во всём мастак: от лука до щепки.

– Во всём мастаков не бывает. У каждого есть слабое место. Без слабинки только сказочные молодцы бывают, и то не всегда. Да что там молодцы, боги и те с прорехами.

– Боги? С прорехами? – не поверил Микулка. – не может быть!

Извек улыбнулся, посмотрел в искренне удивлённые глаза.

– Сам подумай, разве бы Род создал людей, если бы всё предыдущее без прорех было? И прочие боги разве бы возились со всем людским, коли сами могли всё устроить? А Герои, как бы стали Героями, ежели бы враги без слабинок были? Да и сами Герои, будь во всём безупречны, кто бы, окромя них, выжил? А так всё идёт своим чередом: у самого-самого находится прореха. Опосля него другие пытаются стать лучше. Но и на тех бедулек хватает…

– Ну тогда и нам нечего за богами гнаться, будем самими собой. Наше дело – отвага, доблесть, воинская слава, почёт! Чтоб всяк нас боялся, чтоб любую крепость приступом, да чтобы добыча побогаче!

Микулка хохотнул, гордо выпятил грудь, но охнул от боли в боку и ухватился за рёбра.

– Ну, разошёлся, – пробормотал Извек еле слышно. – Почёт, слава…

Он осёкся. Вспомнил, как брали на копьё Полоцк. Как над рядами пронёсся крик воеводы, что князь даёт день на разграбление. Как сам, в пылу стадной ярости, вышиб ногой дверь терема и натолкнулся на обречённый отчаянный взгляд, от которого всё вдруг почернело, потеряло смысл, опротивело. И как в один миг кончилась для Извека воинская доблесть. Стали бестолковыми и воинское умение, и отвага, и громкие речи о славе…

Всё ещё стоя в дверях, оглянулся. Трезвея, видел, как горят дома, слышал, как верещат насмерть перепуганные дети, в мгновение ока становясь сиротами. Подавшись на улицу, заметил, как трое гридней рвали в клочья одежду на избитой до беспамятства молодухе. Четвёртый, тем временем, выволок из дома дряхлого старика и с хрустом перерезал тощую шею…

…Встречный ветер колыхнул Лелькины волосы и запах кувшинок вернул Извека в реальность. Он снова с удовольствием вдохнул полной грудью. До сих пор не верилось, что всё позади. В груди счастливо трепыхалось сердце и казалось, что теперь никто и ничто до самой смерти не разлучит их. Переполняющая душу нежность слепила, как полуденное солнце и Сотник не видел, что в глазах Лельки всё чаще мелькала тревога и страх.

С каждым днём всё чаще…

Лицо дозорного вытянулось, как гороховый стручок. Он протёр глаза и ещё раз всмотрелся в поле с высоты киевских ворот. Вдалеке клубилась пыль, поднимаемая явно не одной сотней копыт. Дозорный уже собрался слететь по ступенькам охранной башенки, когда разглядел, что серое облако опережают две чёрные точки. Свистнув товарищам, охранник уже не сводил глаз с приближающихся всадников. Слышал, как по дубовым доскам грохочут сапоги привратников, как за спиной раздался встревоженный рык старшого:

– Что ещё приключилось!

Дозорный, не оглядываясь, простёр руку вперёд. За спиной протопали тяжёлые шаги, и старшой засопел над ухом, затенив глаза ладонью. Лицо задеревенело, на лбу выступила испарина. В голове с хрустом перетирались недоумённые мысли: почему не было вестового с засеки, кто там скачет и что за войско среди бела дня неспешно пылит по дороге …

Деревянный брус скрипнул, когда ещё двое привратников навалились на огородку. Самый молодой вдруг нервно хихикнул.

– Коней гонят…

– Куда? – не понял старшой.

– Сюда. К нам то бишь. – пояснил молодой. – Кони, по-моему, степняцкие. А табунщики на наших. А те, что поперёд всех, тоже не степняки.

– Не врёшь, глазастый? – с угрозой в голосе спросил старшой.

– Не-е, – уверенно заверил парень. – Погодите, сами узрите. Дружинники точно!

Скоро облегчённо вздохнули: вдали вырисовались низкорослые кони и горстка статных всадников, а к воротам приближались окольчуженные ратники. Привратники загрохотали вниз по ступеням. Расталкивая случившихся на пути горожан, высыпали за ворота. С копьями в руках перегородили дорогу. По привычке бросили пики наперевес и, хотя видели знакомые физиономии молодцев малой дружины, ждали разъяснений.

Те остановили коней вплотную, едва не наскочив на узкие гранёные наконечники. Оба довольно скалились, выпячивая грудь и оценивающе оглядывая привратников. На вопрошающий рык старшого переглянулись, выдержали паузу и наконец, сбросив спесь, назвали имена. Древки копий двинулись вверх и замерли торчком.

– Эйнар и Нехорошило, – с сомнением повторил старшой. Не спуская с лица бдительности, кивнул на далёкое облако пыли.

– А там что за канитель?

Всадники вновь ощерились во все зубы. Один подбоченясь ответил:

– Десятка Извека. Степняцкий табун гоним. Намедни войско Радмана-Бешенного покувыркали, везём добычу в две сотни сабель. Так что, расступились бы, нам к воеводе спехом надо.

Привратники, разинув рты, попятились. Когда кони рванули с места, старшой опомнился.

– Так вы, стало быть, из десятки Сотника?

– Из неё! – донеслось в ответ. – Первогоды!

Привратники с завистью вытаращились вслед: малая дружина не ширь-шавырь, тем паче в десятке Извека. Созерцание прервал окрик старшого. Все бросились разгонять люд, дабы не мешались под ногами, двое скакнули к воротине ширить створ для проезда героев. Освободив проход, замерли, поджидая. К вящей досаде, табун остановился в отдалении. Всадники тоже.

– Правильно, – знающе рассудил старшой. – Неча табун по городу гнать. Степняцкая лошадь – животина дурная, приличию не обучена, того и гляди по улицам разбежится, либо людей подавит. Надоть её за градом держать.

Будто в подтверждение его слов, скоро подъехал княжий конюх с полудюжиной гридней. Поравнявшись с охранниками, собрался было раскрыть рот, но сам увидал дожидающийся табун и поскакал определять добычу на окрестные выпасы. Издали было видно, как задержался у возвращающейся десятки, перекинувшись парой фраз, махнул рассыпавшимся вокруг табуна гридням, и тёмная масса коней двинулась вдоль стен. Горстка дружинников наконец-то направилась в город. По обе стороны от ворот уже собралась толпа зевак. Глазели на приближающихся всадников, переговаривались, удивлённо хмыкали, видя в сёдлах две пары. Заметив среди конских голов Шайтановы рога, загалдели невиданному чуду но гомон мгновенно захлебнулся, когда взгляды упали на Лельку. Русалка с неменьшим любопытством смотрела на горожан. Открытый, как у ребёнка, взор слепил небесной синевой и приковывал к себе взгляды. Народ, не понимал в чём дело, каменел пялясь на необычную девицу, а та в задумчивости теребила чудную, в руку толщиной, косу. Заметив общее замешательство, Сотник почувствовал себя не в своей тарелке. Захотелось прикрыть Лельку от любопытных взглядов, рыкнуть на эти раззявленные морды, но всё разрешилось само собой.

Собравшиеся аж присели, когда громовой голос замыкающего сбил с их голов оторопь:

– Здрав будь, Киев-батюшка! – взревел Мокша. – И ты не хворай, люд киевский!

Ревяк зажмурился, потёр оглохшее ухо. Эрзя, скорчив усталую мину, покосился на друга.

– Не пугай народ, шумило! Тише едешь – дальше будешь.

– Как так? – не понял балагур.

– А так, – Эрзя понизил голос. – Нам бы сейчас протечь поскорей к своей норе, полянку на столе накрыть, бросить мощи по лавкам, да посидеть с дороги по-человечески. С хорошей снедью, с добрым пойлом, в своём кругу. А на твои вопли, того и гляди, сбежится полдружины, не считая княжьих соглядатаев, приспешников, да наушников.

– Не боись, не набегут! Нехорошило с Эйнаром, хлопцы языкастые, скажут всё как надо. Небось уже сейчас за столом байки рекут, одну страшнее другой. Видал, с какой рожей конюх прискакал? Не-е, нас до завтра ни одна свинья искать не будет, даже сам князь.

Мокша привстал в стременах и командным голосом распорядился:

– Ревяк! Ты знаток по части вкусностей. Езжай с Ергой к Ворчуну. Возьмите чего-нибудь душевного перекусить, и скоренько к нам.

– Эрзя! Загляните с Лёшкой в корчму к Вьюну, поглядите, чем жажду залить.

– Резан с Извеком! Везите невест в берлогу, покажите где чего, воды принесите. Как управитесь, скачите в корчму у Жидовских ворот. Мы с Мраком там пождём, пока дожарится.

– Микулка! Сгоняй к детинцу, разведай, что к чему. Коль про нас кто разнюхивать будет, скажи, что все до смерти изранетые к знахарям поехали. Как управишься, скоренько ворочайся.

– Ежели поспешим, то к полудню сядем рядком, поговорим ладком…

…Когда в дом внесли лукошки с перекусом, русалка, привыкшая к нехитрой пище, покачнулась от незнакомых ароматов. С удивлением почувствовала, что проголодалась так, будто не ела с весны. Внучка волхва, вдохнув пряные запахи, с восторгом хлопнула в ладоши. Такой снеди не видела даже в праздники. Ревяк взялся выкладывать угощения, но Дарька с Лелькой отогнали певца от лукошек, усадили к окну и сунули в руки гусли.

– Мы сами управимся, – заверила Дарька. – А ты лучше поиграй, порадуй душу.

Ревяк посмотрел на Ергу. Тот, выволакивая на стол кружки, подмигнул.

– Сыграй, не рубись. Такие красавицы просят, уважь!

Певец поплевал на пальцы, старательно вытер о штаны, осмотрел, чистые ли, и только тогда коснулся струн. Лёгкий перезвон начал заполнять жилище, но, так и не окрепнув, оборвался. Ревяк сморщился, как от зубной боли, полез за пазуху. Из-под рубахи показались шнурки с оберегами. Пальцы быстро выбрали один, с замысловатой загогулинкой, бережно потянули с шеи. Приладив загогулинку к струнному колку, чуть повернул, попробовал звук, повернул ещё. Переставив на другой колок, подправил вторую жилку, ущипнул, остался доволен. Вернул шнур на шею и, чуть помедлив, пробежал пальцами по отлаженным гуслям. Светлые печальные звуки заполнили суровое жилище ратников. Всё будто бы зажило в другом ритме, плавней, размеренней. Даже Ерга двигался задумчиво, как туман над Днепром, то и дело замирал, вслушиваясь в чудесную мелодию.

Едва отзвучал последний перелив, с улицы донёсся гогот Мокши и у коновязи протопотали копыта. Чуть погодя, заскрипело под тяжёлыми сапогами крыльцо. Дверь распахнулась, пропуская сияющего Микишку. Парень бережно удерживал перед собой широкий туясок полный ягод. За Резаном протиснулись Мрак с Извеком. Только когда развернулись, стала видна ноша: огромное блюдо с жареным кабанчиком, обложенным мочёными яблоками. Следом, едва не задев притолоку, прошествовали Эрзя, с пузатыми кувшинами в руках, и Попович, держащий в охапке могучий скрутень, из которого торчали хвосты печёных белорыбиц. Последним ввалился Мокша, с бочонком на плече.

– Ну, теперь нам никакая засуха не страшна!

Ревяк оглядел стоящее под окном, перевёл глаза на принесённое, посчитал присутствующих и робко поинтересовался:

– А-а, не многовато будет? —

Мокша с серьёзной миной хлопнул певца по плечу.

– В самый раз, друже! Грех такому добру в корчмовском погребе пропадать, а нам в радость. – Он взялся за пробку. – Постановляйте всё на стол, и начнём потихоньку.

Вокруг стола возобновилась весёлая суета. Подвигав туда-сюда снедь, наконец нашли место всему, с чего можно начать. Прочее вдвинули в печь, расставили на подоконниках и свободных лавках, наконец, заготовив ножи, расселись. Промочили с дороги горло, потянулись за нескудной закуской. Кто-то тронул крынку с хреном, и над столом потёк ядрёный острый дух. Грибы норовили улизнуть от острия и выскочить из бадейки. На зубах заскрипела квашенная с клюквой капуста, рыба блеснула жирным боком, зажелтела под ножом репа. Какое-то время молчали, удивляясь, насколько проголодались за последний переход. Благо стол был богат и скоро то один, то другой клали ножи на стол и плескали в кружки по второму разу.

Мало-помалу заговорили. Микишка с Дарькой потихоньку ворковали в уголочке. Ерга, старательно отводя глаза от Лельки, расспрашивал Извека о Радмане. Ревяк рассеянно щипал белорыбицу, витал мыслями в облаках. Мрак с Мокшей степенно отхлёбывали из кружек, чмокали губами, расцведывая мёд. Эрзя, с пучком лука в руке, сочувственно слушал Лёшку.

– Эх, всё бы гоже, – вздыхал Попович. – Ежели бы не к батьке в дом возвращаться. Опять сплошные кадила, молитвы, благочестивые беседы, святые отцы… Тошно.

Эрзя понимающе кивнул.

– Встречали мы одного такого отца. Холмогором кличут. Отшельником в катакомбах обретается. Всё о душах людских печётся. С ним иудейка отшельничествует, Натали. Та, видать, о Холмогоровском духе заботится.

– Не знаю уж, какой дух у Холмогора, – хохотнул Мокша, обмахивая усы. – Но в катакомбе дух стоит препоганейший: ни ветром продуть, ни топором прокинуть. Хотя, не мудрено! Трудно ему: несёт священные законы, дабы рабы божьи свет увидали и жили правильно.

– Законы, говоришь? – Эрзя фыркнул. – Так все ж законы уже писаны. Оглянись! Жилками по листве, птицами по небу, ручьями по земле. И освещены давно. Огнём Ярилы, Молниями Перуна, кострами Рода. Чё ж их переделывать? Мы – вои! Нам ли быть божьими рабами…

Резан посмотрел на Дарьку, обронил в полголоса:

– О, как сказано! —

Внучка волхва повела плечом, мол, и так всё ясно. Подавшись к Микишкиному уху, прошептала:

– Тебе бы деда моего послушать, вот тот говорил… —

– Расскажешь? —

– Потом! – улыбнулась Дарька. – А пока дядек послушаем. —

Разговоры за столом продолжались. Мокша глянул по кружкам, чтобы ни у кого не пустовало и, сменив тему, пустился заливать свежую байку. Над столом грохотали раскаты хохота, лица порозовели. Только в серых глазах Извека то и дело проскальзывала печаль. Казалось бы, радуйся да и только: жив, здоров, все беды позади и та, о которой мечтал, сидит рядом. Но в тёплом кругу друзей Сотник всё острей чувствовал нехватку Рагдая. Душу давило щемящее чувство вины за то, что все они вместе, веселы, счастливы…

Ладошка русалки коснулась его руки. Извек вздрогнул. На встревоженный взгляд синих глаз рассеянно улыбнулся, погладил точёные пальчики. Чтобы не волновать ни её, ни друзей, сделал беззаботное лицо, обернулся к рассказчику.

Первый порожний бочонок глухо откатился в угол. Веселье вошло в русло нужной ширины, и настала та пора, когда следует браться за угощение всерьёз. Разрумяненный рассказом, Мокша прервал очередную байку и, с кружкой в руке, чинно взгромоздился на ноги.