Текст книги "Меч митры, пепел и тим"

Автор книги: Вадим Деркач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Я могу вам помочь?

– Нет, не думаю, – ответил я спокойно, медленно оборачиваясь на голос.

– Как хотите, – сказал пожилой человек в пальто, роговых очках и фетровой шляпе, собираясь продолжить свой путь.

– Хочу, – вдруг сказал я, – Хочу подняться наверх, на башню. У меня был знакомый, который утверждал, что все связанное со смертью требует восклицательного знака в конце.

– Любопытно.

– Эта башня есть ни что иное, как палочка от восклицательного знака, стоящая над умирающим городом. Ей необходима точка для полноты – жирная, самоуверенная и значимая. Поднявшись наверх, я хотел представить собой такую точку.

– Но тогда получиться, что составленный вами восклицательный знак окажется перевернутым вверх ногами.

– А как же иначе? Разве этот город, агонизируя, не стал с ног на голову? Каково предложение, таков и знак препинания.

– Любопытно. Весьма любопытно, – заключил пожилой человек, – вы не похожи на пьяного и на ненормального тоже не похожи.

– Извините, не хотел вас огорчать.

– Вы скорее поэт, – решил незнакомец, вынимая из кармана ключи. Он отпер тяжелую дверь и вошел внутрь башни.

– Проходите – проходите, – позвал он меня за собой.

Я неуверенно вошел.

– Зовите меня Господином Смотрителем, – сказал мой новый знакомый, запирая за мной дверь.

– А меня – Ангелом.

– Хорошо, – с удивлением проговорил Господин Смотритель и добавил, Ангел.

Он смотрел на меня так, как будто увидел только что.

– Вы, правда, неординарный человек. Ну-с, прошу, вы желали подняться...

– Не составите мне компанию? – спросил я, ощущая необходимость в чьем-либо обществе.

– Хотелось бы, но мой ревматизм...

– Мы будем подниматься медленно – ваш ревматизм ничего не заметит.

– Если медленно и с Ангелом, то пойдемте, – согласился Господин Смотритель и мы принялись подниматься по крутой винтовой лестнице

– Вы, наверное, не всегда были Господином Смотрителем? – спросил я, когда мы добрались до второго этажа.

– А вы Ангелом? – старик хмуро посмотрел на меня, провел рукой по гладко выбритому лицу.

– Пойдемте. Как видите, вкус к авантюрам не пропадает с годами, сказал он. Мы двинулись дальше, старик продолжал:

– Конечно, меня звали по-разному. Звали Студентом, Доцентом, Доктором и всегда Товарищем. Сейчас я – Господин Смотритель. Я сам изобрел себе это имя, потому что считаю, также как и дочь короля Лира, что человек, даже самый близкий, стоит столько, сколько стоит.

– А я ничего не стою, Господин Смотритель, потому что не могу спасти близкого мне человека.

– Почему же? Вы стоите точки восклицательного знака. Ничего не стоят все те, кто составляют предложение в конце которого вы желаете встать.

Мы медленно поднимались к вершине башни. Толстые стены не пропускали сквозь свою старую кладку ничего от внешнего мира. Наш путь так затянулся, что мне стали казаться нереальными события последних дней. В круговых залах, нишах, узких проемах окон, забранных решеткой, я растерял непосильный груз несчастий.

– Почти пришли, – объявил старик, – когда мы остановились перед последним пролетом. – Приготовься, Ангел.

Мы не спеша преодолели последние ступени. Ветер набросился на нас, безжалостно сорвал с меня маску безмятежности, которую успели нацепить на мое лицо молчаливые этажи башни и успокоился.

Старик встал у странного флюгера, поднял голову к серому небу и заговорил:

– О, Великий Храм – святилище, драгоценное сердцу каждого верного Господу, ты источник неугасимого огня и нашей неугасимой веры. Только ты, стоящий над всем, победивший тлен и время, даешь нам силы и питаешь наш дух.

– Откуда?! Откуда вы знаете эти слова? – спросил я с удивлением.

– А что? Так, просто, пришло в голову. Вам что-то они напоминают?

– Да, видите ли... Жрец Мобедан...

– Мобедан? Есть легенда об этой башне с таким действующим лицом. Вообще, чего только не претерпела эта башня. Ее считали и оборонительным сооружением, и культовым. Одни утверждают, что ниша на каждом этаже сантехнический узел, другие – алтарь.

– А вы?

– Я? Сложно объяснить. Знаете, говорят, что днем на дне колодца можно увидеть звезды. Когда я поднимаюсь сюда, то почти всегда вижу огонь, признался старик.

– Вы тоже поэт, Господин Смотритель.

– Нет, нет. Я даже не пророк.

– Вы хотели бы им быть?

– Я старый, больной человек. Будь ты, Ангел, действительно посланником божьим, я попросил бы тебя избавить меня от всех болезней, показать свою силу. Легче было бы умирать – без мучений и с верой в бессмертие.

Я задумался. "Почему только смерть? – спросил я себя. – Я должен вершить добро, ведь я – орудие добра".

– Хорошо, Господин Смотритель. Если вы помните слова, которые сказали, когда поднялись сюда, то повторите их вновь, – попросил я его, приняв неожиданное решение.

Старик пожал плечами.

– О, Великий Храм – святилище, драгоценное сердцу каждого верного Господу, – принялся повторять он молитву древнего жреца, – ты источник неугасимого огня и нашей неугасимой...

Я отошел, медленно расстегнул плащ.

– ...даешь нам силы и питаешь наш дух, – сказал старик и с последними его словами я выхватил меч.

Клинок вспыхнул непривычным светом и небо вдруг отозвалось ему – рокот родился в его серых нагромождениях. Я замер пораженный и вдруг увидел огонь, ниспадающий на меня. Я закричал и растянулся на истоптанных плитах. Некоторое время я лежал недвижимым, не решаясь открыть глаза.

– Господин Смотритель, Господин Смотритель, – тихо позвал я старика, но тот не отозвался.

Я открыл глаза. Старик лежал рядом. Глаза его были закрыты. В выражение лица можно было отыскать и спокойствие, и благородство.

– Господин Смотритель, – еще раз позвал я его, но так же безуспешно.

Пораженный страшной догадкой, я бросился на его грудь. Сердце молчало.

"Господи, за что?! за что?!" – взмолился я, ткнувшись лбом в каменный пол. Ангел Света, ничего кроме смерти не несущий. Что ты делаешь со мной, Боже? Я уже стольких сделал несчастными. Я сам труп, самый настоящий труп.

Вдруг боль во мне утихла. Я поднялся и поднял меч. "Пора идти, иначе могу не успеть", – решил я, не отдавая отчета "куда" и "зачем". Я побежал вниз по лестнице, перескакивая через крутые ступени, оставляя позади человека, который просил ангела о избавлении от болезней и о спокойной смерти, и получил от него и то, и другое.

Я вышел из башни. Предложение было завершено – лучшего, чем мертвое тело, трудно найти для точки восклицательного знака. Я измерил башню взглядом в последний раз и быстро пошел в сторону Центрального универмага.

Пройдя через крепостные ворота, я замер. В голове была только одна мысль: "Успел". Куда успел и зачем было не ясно, поэтому, недолго поразмыслив, я решил остановить машину, полагая, что в теплом салоне будет легче определиться. Однако, оказалось, что мое намерение воплотить в жизнь не просто – не всякий водитель появится в смутные дни на улицах города слишком много желающих экспроприировать средства передвижения. Минут двадцать я голосовал без всякой надежды на успех. Никакого плана у меня не было, как и не было места для ночлега. Я уже думал не пойти ли мне в церковь святой Варвары и не заявить ли о своих имущественных правах, но побоялся оказаться на месте героя одного из прочитанных когда-то мною романов, который выходя из храма всегда говорил: "Бог. Как не придешь к нему – его всегда нет дома". В мои размышления вклинилась машина иностранной марки, неожиданно затормозившая рядом.

– Садись, – скомандовал человек за рулем.

– Понимаете...– засомневался я, но был награжден взглядом, заставившим меня молча повиноваться. Я сел рядом с водителем. Автомобиль мягко тронулся с места.

– Извините, дело в том...– вновь попытался объяснить я, но осекся на полуслове.

Лицо человека было несомненно мне знакомо. Нос с хищной горбинкой, карие глаза, бескровная нитка губ. Это же...

– Я человек сентиментальный, – улыбнулся водитель, лукаво взглянув на меня.

– Боже! Славик! – воскликнул я, готовый броситься на шею старому другу. Автомобиль, вздрогнув, остановился у тротуара. Мы обнялись.

– Я человек сентиментальный, – снова повторил Славик. Глаза его блестели.

– Жив, курилка, – прошептал я растроганно, – я тебя так долго искал...

– Все случилось слишком неожиданно... Завертелось, закрутилось... Долго рассказывать, – сбивчиво бормотал Славик. – Потом. Ответь только на один вопрос: ты зачем перекрасил волосы?

– Из кокетства. Ты давно здесь?

– Год. Ты бы мог на старой квартире оставить свой адрес.

– Думал, не для кого. Очень уж быстро рассыпалось...

– Брось... Сейчас поедем ко мне. Хорошо?

– С удовольствием, – обрадовался я.

– Я знал, чувствовал, что должно произойти что-то необычное, – радостно сказал Слава. – Все шло к этому. Вот утром был человек. Иначе, как вестником богов, его не назовешь.

– Что за человек, – равнодушно спросил я, не сомневаясь в ответе.

– Да, странный такой. Весь день о нем думал.

– В черном?

– В черном, – с удивлением подтвердил Слава.

– Молчал?

– Как рыба. Ты его знаешь?

– Нет. Пока нет. Бог с ним, с этим человеком. Лучше скажи, ты не женился случайно?

– Как-то не пришлось.

– Вот и мне тоже...

– Все еще увлекаешься физикой? – саркастически улыбаясь, спросил Славик. Он всегда подтрунивал над моими чувствами к Миле и над ее увлечением физической наукой.

– Ты не знаешь всего, – с горечью сказал я.

– Что-нибудь произошло? – лицо Славика приняло озабоченное выражение.

– Твой друг в большом дерьме, – просто объяснил я.

– Это не новость, – хмуро сказал он и добавил, – ни слова. Примешь душ и все расскажешь. Уже почти приехали.

Мы находились в одном из самых престижных районов города. Автомобиль въехал во двор старого дома, мавританский стиль которого навевал мне печальные воспоминания. Изгибы линий, игра геометрических тел, искра мысли далекого и часто неизвестного творца в конце концов заменяется в нашем сознании знакомым лицом и случается так, что восстает архитектурным колоссом перед тобой образ друга, – музыка прошлых событий, записанная в трещинах старых стен.

– Узнаешь? – спросил Слава, останавливая машину.

– Да. Здесь жил тот, чья подпись читалась просто – "Ленин". Он любил такие эпатирующие штучки.

– Любил?

– И сейчас, наверное любит, но только далеко от нас. Золотые годы были, Слава, – вздохнул я, вылезая из машины. Молодые, красивые... Бицепсы – во, рост – во, а сейчас...– я поморщился, – Тьфу.

– Это же ты мне говорил лет десять назад, однако угрозы стать уродом так и не выполнил.

– Хуже. Куда хуже, – с горечью сказал я. – Твой друг стал Ангелом. Хреновей занятия не найдешь.

– Кем, кем?

– Потом, – отмахнулся я.

Мы поднялись на второй этаж. Славик нажал на кнопку звонка у огромной бронированной двери. Послышались быстрые шажки. Дверь распахнулась. Миловидная блондинка в розовом пеньюаре удивленно уставилась на меня.

– Извините, – буркнула женщина и скрылась в глубине квартиры.

– Ты же говорил, что не женат, – удивился я.

– Это домработница, – неуверенно объяснил Славик и, поразмыслив, добавил, – она женщина со странностями. Не обращай внимания. Давай раздевайся. Чувствуй себя, как дома...

– Но не забывай, что ты в гостях, – сморозил я банальность, снимая плащ.

– Да-да, – задумчиво пробормотал Слава, а потом громко сказал, исчезая вслед за домработницей, – Лона Алексеевна, даю вам завтра отгул.

До моего слуха донесся шепот, что-то похожее на шлепок и чмоканье. Я решил не вникать в кадровую политику моего друга и переключил свое внимание на материальную составляющую его жизни. Уже по прихожей было ясно, что он на взлете. Я поставил меч в угол, прикрыл его плащом и подошел к зеркалу. Ничего хорошего его поверхность не отразила: русые волосы и темная, с рыжинкой, борода – довольно экстравагантно.

– Что стоишь? Проходи, – предложил, внезапно появившись, Слава.

– Может быть, я не вовремя?

– Перестань. Столько лет не виделись. Лона Алексеевна сейчас нам что-нибудь приготовит. Располагайся.

– Слав, ты где работаешь? – поинтересовался я, рассматривая великолепный "Людовик" в гостиной. – Случайно не в наркомате?

– Нет, к госструктурам отношения никогда не имел...

– Да я не об этом. Наркотиками не торгуешь?

– Бог с тобой, – обиделся Слава, – я коммерческий директор совместного предприятия.

– А-а, – протянул я, – дурная наследственность сказывается.

Семья моего друга была примером династии коммерческих директоров.

– Аперитивчику не желаете, – дипломатически предложил Славик, открывая бар.

Чудная мелодия поплыла по комнате. В такой день, да под "Элизу" Бетховена было грех не выпить. Я с благодарностью принял предложение. Домработница быстро собрала на стол, пожелала нам приятно провести время и удалилась. Славик тяжело вздохнул, когда хлопнула входная дверь. Но печаль его была недолгой. Чокаясь, мы ударились в воспоминания. Когда все "а помнишь" исчерпались, я был пьян.

– Слуш-ш-шайте, – обратился ко мне, как к генеральной ассамблее, Слава. – Ты про какое-то дерьмо говорил...

– Пр...пр-про какое именно? – с видом государственного человека спросил я.

– А черт его знает, – засмеялся Славик.

– Тсс, – приложил я палец к губам, – он все слышит.

– Кто?

– Бог.

Славик посмотрел на меня, как на ненормального.

– Давай выпьем, – предложил он, но я остановил его руку на пути к вавилонской башне спиртного.

– Щас покажу, щас... я вспомнил, – обрадовался я, поднимаясь и, пошатываясь, направился в прихожую.

Откинув плащ, я протянул руку к рукояти меча. Страшный удар потряс мое тело. Я повалился на пол, опрокинув чугунный антикварный столик. Россыпи звезд сияли перед глазами.

– Что случилось? – радостно спросил Славик, подходя ко мне. – О, какая красивая штука!

– Стой! – крикнул я, но он уже дотронулся до меча.

Волосы его встали дыбом. Невидимая сила приподняла тело Славика и швырнула его к стене. Упало, расколовшись, зеркало.

– Плохая примета, – огорчился я, осознавая свою абсолютную трезвость.

– Трезвость – норма жизни, – простонал Славик, поднимаясь, – Это что? Новое средство от алкоголизма?

– Это Меч Митры, – устало объяснил я.

– Тот, что из музея? – быстро сообразил мой друг.

– Я его унес, Славик... Я... А-а, – махнул я рукой. – Смотри.

Подняв меч, я двумя ударами рассек антикварный столик на четыре части.

– Семнадцатый век, – удрученно вздохнул Славик.

– Нет, ты ошибся на две тысячи лет, – поправил я его, любуясь движением бликов на клинке.

Ответом мне было молчание. Вытаращенные глаза моего друга, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Что? Глаза сияют и волосы искрятся? – печально улыбаясь, спросил я.

Славик с трудом склонил голову.

– Не бойся, это не белая горячка. Я же тебе говорил, что твой друг в ангелы заделался. Я – Ангел. Не жизнь, а сплошной дрэк.

– Не верю, но рассказывай, – дрожащим голосом предложил Слава, – но прежде положи эту штуку.

Я с сожалением поставил меч в угол. Мы вернулись в гостиную и я, обхватив голову руками, поведал другу грустные и невероятные события последних дней.

– Давай так, – решил Слава, когда я окончил рассказ, – разделим твою историю на две части. В содержание первой включим происки твоих недоброжелателей, твои преступления и киднап. А второй – оставим ангелов, духов и прочий мистический бред...

– Как ты можешь так говорить! Это не бред. Вовсе не бред, – возмутился я, вскакивая. – Ты же сам видел. Я тебе покажу...

– Не надо. Мне очень нравится моя мебель, – остановил меня Слава. Пойми меня правильно. Если бы ты не был моим другом, я посчитал бы тебя просто сумасшедшим. Я человек сентиментальный и постараюсь тебе помочь, но убеждений своих не изменю. Разве они мешают? Ты сам прекрасно знаешь, что для того, чтобы оператор нажимал на кнопки, не обязательно знать, для чего это нужно.

– В общем-то так, но...

– Самое большое твое "но" в том, что ты не знаешь своих врагов.

– Знаю! – запальчиво воскликнул я. – Ангелы тьмы, слуги Ахримана.

– Стоп, стоп, стоп, – остановил меня Славик, – еще раз повторяю: для меня существует только преступная группа, желающая от тебя чего-то. Из твоего рассказа явствует: это "что-то" – Меч Митры. Ты меня послушай, Тим. В этом городе, вернее сказать республике, у тебя резона оставаться нет. На тебя столько навешано, что отмыться будет сложновато.

– Знакомые слова. Чина говорил то же самое.

– Не напоминай мне об этом болтуне, – лицо Славика скривилось.– Так вот, – продолжал он, – выехать я тебе помогу, как и помогу устроиться в тихом, спокойном местечке.

– Но...

– Не перебивай. Я уже понял, что твое альтруистическое нутро беспокоит участь Милы...

– Беспокоит, – со вздохом согласился я.

– Так вот, выход один – отдай меч, Тим. Отдай...

– Они же меня все равно пришьют.

– Не пришьют. Это уже моя забота.

– Нет, Слава, – твердо сказал я, – мне не дадут этого сделать. Может быть ты и прав – все это мистический бред в самом деле, но этот меч стал частью меня. Вот скажи, что будет со мной, если мне отрубить голову?

– Не очень эстетическое зрелище получится, – с иронией ответил Слава.

– Нет, не могу.

– Тебе и в самом деле нужен психиатр.

– Не отдам, – отрезал я.

– Окончим на этом, – утомленно сказал Слава, – у меня голова от твоего вытрезвителя разболелась. Но ты подумай. Для переговоров мы твоих врагов найдем запросто. Я пущу слушок среди знакомых и через три дня...

– Я один раз уже отдавал меч и ты знаешь, что из этого вышло.

– Это ты так считаешь.

– Нет, – сердито стукнул я кулаком по столу. – Нет.

– Ладно. Утро вечера мудренее. Спать будешь в комнате для гостей. Там уже все приготовлено. Спокойной ночи.

– Подожди.

– Ну? – вопрошающе уставился на меня Слава.

– Хорошо, пусть действительно есть какая-то преступная группа, но как ты объяснишь, что мой меч режет металл?

– Научный феномен. Как учили нас материалисты – если пропала материя, значит мы достигли предела, до которого ее знали.

– Пусть так. А Димов, Максим Димов? Он же не угрожал мне. А тот старик-смотритель?

Славик пристально посмотрел на меня, потом опустил глаза и тихо сказал:

– Инквизитор Торквемада был твердо уверен, что следует божьей воле.

Славик поднялся и направился к двери. На пороге он остановился.

– Отдай его, Тим. Это – единственный выход.

Мне захотелось швырнуть в него бутылку из-под бренди, но она, к сожалению, была не совсем пуста. Пока я соизмерял приоритеты, друг юности скрылся. Злость кипела во мне. В нездоровых парах жизнь казалась невыносимо тяжкой. Может быть в самом деле, я ненормален. Меч своими необычными свойствами подтолкнул меня к безумию. Мания преследования, раздвоение личности, садистические наклонности... Да-да, я болен. Урод, маньяк и садист...

"Будь все проклято!" – простонал я, хлебнув коньяку прямо из горла бутылки, не без труда поднялся, намереваясь пройти в комнату для гостей. Потолок попробовал поменяться местами с полом, но я не позволил ему своевольничать. Главное для человека – не наделять вещи разумом, иначе не успеешь оглянуться, как они тебя его лишат. Размышляя над этим положением, я добрался до отведенной мне комнаты. Она была великолепна. Молодец Славик. Он действительно чего-то добился. У него есть репутация, материальное благополучие, уверенность в себе. Что есть у меня? Что я приобрел со своей "сумма философии". Ничего, кроме безумия. У японских самураев был кодекс чести "Хагакурэ бусидо" – "Путь воина, скрытый под листьями". В нем утверждалось, что смерть не позорна, ибо она не несет бесчестья и что для человека, не достигшего цели в этой жизни, лучше всего умереть. Лучше всего умереть... Я прошел в коридор, взял меч и вернулся обратно в комнату. Смерть и неприятности – вот, что сеял я вокруг последние дни. Доброе, вечное... Пустота – больше ничего не занимало меня. Пустота – решение неразрешимого. Перед моими глазами одна за другой возникали страницы из старой книги.

...один из подданных его светлости сказал: "Когда жизнь и смерть одинаково не бесчестны, – останови свой выбор на жизни". Но он имел в виду выразить обратное тому, что сказал. В другом случае он заметил: "Когда вы не можете решить: идти или не идти? – лучше не ходите"

Он добавил: "Когда вы задаетесь вопросом: есть или не есть? – лучше не ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? – лучше умрите".

"Лучше умрите", – произнес я вслух, пробуя слова на вкус и обретая в них смысл. Ножны звякнули, упав на пол, к ногам. Я сел на край кровати, зажал клинок между ладоней, и приставив его острие к груди, соскользнул вниз. Некоторое время я лежал неподвижно. Грудь саднила, но никаких других неприятных ощущений я не испытывал. "Неужели смерть такова", – подумалось мне. Я открыл глаза. Меч был вонзен в мою грудь, но ни капли крови не пролилось. Удивленный, я поднялся. Похоже, я был жив, я был материален. Что за комедия!? Я вырвал меч из груди и с удивлением обнаружил, что рассечена только одежда. Разъяренный, я размахнулся и нанес страшный удар по руке. Кисть осталась на месте, но рубашка лишилась манжета. Я резал, бил себя клинком. Лоскуты одежды, как конфетти, покрыли пол, но тело мое было невредимо. Обессиленный, я опустился на кровать. Даже с собой покончить и то толком не смог. Наверное, раньше я жил под именем Гуддини. Но, Господи, не лыком шит твой слуга. Смеясь, я прошел на кухню, где без труда нашел хороший остро отточенный нож. Чтобы удостовериться, я провел им по ладони – кровь хлынула из пореза. Некоторое время я размышлял, в какую часть тела мне вонзить стальное жало и, остановившись наконец на солнечном сплетении, переложил нож в левую руку, чтобы вытереть вспотевшую ладонь правой, но... Пораженный, я замер – левая ладонь, только что рассеченная мною... Я бросил нож, смыл кровь с руки и вместо раны обнаружил багровый рубец. Он светлел на глазах и вскоре растворился вовсе. "Есть человек – есть проблема, нет человека, нет – проблемы", – вспомнилась мне циничная фраза одного из народных любимцев, но, оказывается, он ошибался. Человека не было – был Ангел, а проблема оставалась. Особенно проблема с одеждой – коей трудно было назвать лохмотья неизвестным образом удерживающиеся на мне.

Я лег в чудную постель и отдался сну – что мне оставалось делать, если отдаться смерти не удалось?

Бурной рекой текла земная твердь. Много предметов нужных и ненужных несли могущественные потоки. Далеко, почти по соседству с неподвижными звездами, лежал остров. Он изредка тяжело вздрагивал, страдая под тяжестью искусственного образования. Все ближе и ближе мрачные стены. Я над ними. Замерло все, повинуясь приказу неизвестного механика. Здесь стоит дом. Шакалы стерегут его темную тайну. За окном, за тяжелыми шторами, старик и женщина рядом. Это... Огромные крылья заслонили свет... Птица... Ужасное зловонное тело обрушило свою мощь на меня. И когти... Страшные когти тянутся к пылающему сердцу.

"Прочь... Пошла прочь... Прочь!" – закричал я, отталкивая птицу, оказавшуюся на поверку одеялом. Снова кошмары... Я поднялся. По всей видимости, сон более не вернется ко мне. Саднила спина. Что-то я упустил. Какая-то мысль, очень ценная мысль, возникла у меня сразу после пробуждения. Хотелось пить. Я прошел на кухню. В холодильнике пирамидой возвышалось пиво. Я, с удовольствием вскрыл банку с изображением сельского домика. Домика?! Да! Дом! Он... В этом доме была Мила, я и он... Этот дом я отыскал тогда в памяти веселого мальчика – упокой его душу Господи. Ясная четкая картина возникла перед моим взором: обнесенный высокой оградой двухэтажный дом с порталом в колониальном стиле. К моей радости, на подоконнике лежал карандаш, а на столе салфетки. Выбрав удобный ракурс, я принялся за рисование.

– Ты хоть знаешь, который час? – спросил, неожиданно появившись, заспанный Слава.

– Знаю! – возбужденно закричал я. – Знаю, где Мила!

– Не ори так, – поморщился мой друг, – Господи, что с твоей спиной и твоим бельем?

– Оставь. Смотри, я нарисовал...

– Да ты весь в крови, – не унимался друг, – сними майку.

Я повиновался. То что осталось от нее, после моих упражнений с мечом, действительно было в крови.

– Мама моя! – воскликнул Славик

– Да что там такое?

– Если бы тебя поцарапала кошка величиной с носорога было бы очень похоже. Как ты умудрился?

Слава достал из подвесного шкафчика аптечку. Не дожидаясь ответа, он вылил мне на спину полбутылки перекиси водорода и продолжил монолог старого миссионера:

– Тебе, действительно, нельзя пить. Помнишь, последний раз когда пили, ты себе так ногу разбил, что потом месяц хромал.

– Было, – согласился я, тяжело вздыхая.

– А на пятом курсе института? – продолжал пытать меня Слава, промокая салфеткой рану.

Ужасная боль парализовала меня.

– Кажется, там позабыли финку, – промычал я сквозь зубы.

– Секунду... Сейчас, сейчас...

Меня вновь пронзила боль.

– Боже мой!

– Что случилось? – забеспокоился я.

Славик молча протянул мне треугольный зубец, более всего походивший на чей-то коготь.

– Не маленькая была тварь, – пробормотал я, с трудом справляясь с приливами дурноты.

– Тебе плохо?

– Прошу, уничтожь это, – с трудом вымолвил я, – утопи, выбрось... нет, постой... Это нужно зарыть...

– Почему? – с недоумением спросил Славик.

– Быстрей, иначе будет поздно, – закричал я, оттолкнув друга. Где-то в глубине квартиры родился звук бьющегося стекла.

– Уже поздно, – упавшим голосом произнес я.

– Что происходит, в конце концов?! – возмутился Славик, порываясь покинуть кухню.

– Не ходи, – остановил я его, поднимаясь со стула. – Это мое дело.

– Тебе и правда нужен психиатр.

– Мне это уже говорили однажды. Молчи, – приказал я, выглядывая в коридор.

В квартире царила странная тревожная тишина. Она лгала, пытаясь убедить меня в безопасности окружающего мира, но я чувствовал, я знал – враг здесь и медлить он не будет. Мне нужен был меч. Только рука, соединенная с магическим клинком, даст мне спокойствие и уверенность. Я осторожно двинулся к входной двери – там было оружие и моя надежда. Первая дверь направо гостиная, далее поворот налево – прихожая. Я остановился. Из гостиной вытекал тоненький ручеек тумана, пересекал коридор и, упираясь в стену, поднимался вверх, к потолку. Я предчувствовал, что тщедушность белесого потока обманчива. Как только моя нога пересекла очерченную им границу, сотни белых сталагмитов ринулись вверх навстречу сталактитовым собратьям. Жуткая боль пронзила мозг. Я заорал и рухнул на пол. Казалось, нога была навсегда отторгнута от тела. Надо мной появилось обеспокоенное лицо Славика. Он мне что-то говорил, но слова утекали, огибая сознание.

– Все хорошо, – сказал я ему, – помоги мне подняться.

– Только не думай посылать его за мечом, – послышался скрипучий голос из гостиной – это убьет его.

– Кто со мной разговаривает? – спросил я, нисколько не удивившись.

– Это я с тобой говорю, – голос Славика дрогнул.

– Нет, – не согласился я, – я слышал другой голос – старый и скрипучий...

– Да, я стар, как этот мир, ибо я был тогда, когда еще не было его, а значит и не было старости... Да, я скрипуч, как глыба сползающая по базальтовой плите, ибо наступит время и эта плита опустится к ней...

– Кто говорит?

– Я не слышу ничего, Тим, – со страхом сказал Славик. Дурачок, он полагает, Тим Арский окончательно помешался.

– Ты не видишь туман? – спросил я его на всякий случай.

– Нет.

– Он не видит ничего, – проскрипел все тот же голос, – и сделав шаг вперед, он не увидит никогда.

– Хорошо, – спокойно сказал я.

Взглянув в глаза друга, я резко ткнул его кулаком под солнечное сплетение. Славик, задохнувшись, согнулся. Я заломил его руки назад и, сорвав с его халата пояс, крепко скрутил им их за спиной. Теперь оставалось снять бра со стены и зацепить полы халата за крюк.

– Ты зачем это? Зачем? – с трудом прошептал Славик.

– Не сердись и не кричи. Просто я не хочу тебя потерять. Извини.

– Ты сошел с ума. Развяжи меня сейчас же...

– Ну, освободи его, – заскрипел голос, – и он сдохнет как тот, другой...

Я прошел в гостиную. На спинке кресла, у разбитого окна, сидел большой ворон.

– Это твой паршивый голос скрежещет и нарушает покой чужого дома? спросил я, любуясь синим отливом перьев мрачной птицы.

– Карр, – ответила она и в бусинках загадочных глаз сверкнула пустота. – Тебе не взять его.

– А мне он и не нужен, – сказал я равнодушно, хотя в действительности буря сокрушала мое сознание. Только одно чувство властвовало над тем, что зовется Тим Арский – ненависть. Она, а не любовь правит миром. Последняя лишь ассенизатор, убирающий трупы еще живых людей.

– Карр, ты проиграл, Ангел, карр... – вещала птица, нежась в потоках ледяного воздуха, вносимого ветром в разбитое окно.

Меж ножек кресла плескалось туманное озеро. Тоненький ручеек вытекал из него и вился по ковру к двери, преграждая мне путь.

– Не вздумай шагнуть еще раз через него, Ангел, не вздумай.

– Что ты придумала, мерзкая птица?! – воскликнул я и сомкнул руки так, что костяшки пальцев казались выделанными из мрамора. – Я Ангел и мне пыль мучения живого тела, ибо душа моя бессмертна.

– Здесь нет вреда твоему телу. Здесь смерть души. Она, как воск, растает в мутных водах.

– Я Ангел.

– Когда Ангел дойдет до меча, он будет слюнявой скотиной.

– Хорошо придумано, – одобрительно сказал я, опускаясь на диван, наконец-то, вижу настоящее чародейство, а не примитивные трюки рэкетиров. Но что тебе из этого, животное. Так вечно не будет. Наступит мое время – мой час, день и яркое Солнце.

– Карр, – каркнул ворон и гладь молочного озера вздыбилась, извергая волну, готовую накрыть меня полупрозрачным саваном. Я скользнул вниз, перекатился по ковру и замер, скорчившись, наблюдая, как волна омыла еще хранящий форму моего тела диван. Неожиданно я заметил, что ручеек, преграждавший мне путь к мечу исчез. Я вскочил и метнулся к двери, но теперь колдовство оказалось быстрей человека.

– Ты лгал, что тебе не нужен меч, – проскрипел ворон.

– А ты не столь могущественен, чтобы справиться со мной, – с усмешкой сказал я.

– Но достаточно силен, чтобы...

Птица замолчала, споткнувшись о свое многословие.

– Так что же ты можешь сделать своими детскими фокусами? – задумчиво спросил я.

Птица молчала.

– Тим, развяжи меня. Слышишь? – донесся до моего слуха голос Славика. Он уже не пытался освободиться, не кричал и не матерился.

– Сейчас, – пообещал я, чувствуя, что истина где-то рядом. – Ты за все это время так и не слышал скрипящего голоса и карканья?

– Развяжи меня.

– Так слышал или нет?

– Тим, ты болен. Развяжи меня и мы вместе разберемся с твоими проблемами.

– Отвечай на вопрос, иначе я оставлю тебя висеть здесь, пока твоя Лона не явится выполнять служебно-любовные обязанности.

– Я слышал только, как ты каркаешь и задаешь пустоте вопросы. Это паранойя, Тим.

Промолчав, я прислонился к косяку двери и закрыл глаза. Веки горели. Погруженный в мерцающую мглу, я осознал тяжесть накопившейся усталости. Все эти дни она выпадала мутным осадком на дно моей неприкаянной души и теперь тянула меня вниз, в колодец сна. Бревенчатые стены шпалами убегали назад. Тьма расступалась предо мной и смыкалась позади, поглощая страдания, не поспевающие за моим все убыстряющимся падением. Я ждал удара о водную гладь с покорностью и терпением человека утомленного, но привыкшего жить. Сверкнула черная маслянистая пленка. Мерцающая поверхность вспенилась и я ушел во мрак тяжелых вод. Все та же комната, коридор. В водной невесомости легко и привольно. Я оттолкнулся от стены и поплыл, еле шевеля ногами. Подгребая рукой, повернул налево. В углу смятый плащ. Он слабо фосфоресцирует. Подобно чудесной жемчужине в его складках спрятан жезл моего бытия. Он зовет меня и я повинуюсь этому зову. Плащ сдернут. Ослепительный свет пронзает невесомое тело, но рука уже легла на пылающую рукоять. Дверь распахивается предо мною. Там тьма. Где-то мигают два огонька. Я вглядываюсь. То машина, несущаяся по ночному шоссе, обрывающемуся у двери. Все ближе и ближе ее металлическая коробка. В ней четверо. Сидящий спереди дремлет. Нет. Он слеп, но он ведущий. Два луча вырвались из незрячих глаз. Пронзив пространство, они уперлись во что-то позади меня. Я обернулся. На спинке кресла сидел ворон. Расправив крылья, он нежился в сияющих потоках. В сладострастном карканье билось плененное слово. "Приди... Приди..."– скрипел ворон. И незрячий, опираясь на соединяющие их лучи, шел к нему и вел других. Я поднял меч, готовый встретить опасность, но он выскользнул из рук. Горло сдавила спазма. Воздух... Воздух... Но кругом лишь вода.