Текст книги "Меч митры, пепел и тим"

Автор книги: Вадим Деркач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Мины? Дистанционный взрыватель?

– Вот такой у него волшебный рюкзачок оказался.

– Боже мой, такую авантюру провернуть! – никак не мог успокоиться мой друг.

– Перестань зудеть, – рассердился я, – у меня не голова, а кузнечный цех. Лучше скажи, куда мы едем?

– В Бильгя. Там дачка моей мамы, – охотно объяснил он.

– Ты же обещал отправить нас отсюда.

– Сейчас четвертый час ночи. В городе стреляют. Ехать туда глупо. Поживете немного на даче, а я посмотрю, что можно сделать. Не нервничай, Тим.

Я и не думал нервничать. Внутри была пустота, пронзаемая время от времени болевыми разрядами. Все теперь воспринималось бессмысленным, ненужным представлением. Актеры казались бездарными и глупыми.

Не знаю, как долго мы ехали, прежде чем оказались у цели. Время потеряло власть надо мной.

– Вот и шалашик моей мамы, – сказал Слава, когда мы остановились.

"Скромное строение" имело два этажа, подземный гараж и зимний сад. Не менее привлекательной деталью являлся сторож, открывший нам ворота после второго гудка. Славик коротко переговорил с ним на идиш и недовольно сказал мне:

– Он был здесь. Тот самый человек в черном. Хотел пробраться в дом, но Хаем его спугнул. Не нравиться мне это.

– У каждого свои вкусы, – сказал я равнодушно, вываливая из автомобиля свое бедное тело, – Скорее всего это был инспектор из налогового управления. И чего хотел он найти в твоей жалкой хибаре?

– Ты забыл, – остановил меня Слава.

Я обернулся. В его руках был меч.

– О, Господи...– только смог выговорить я.

Почему? Ведь все кончено. Почему? Я испуганно попятился. Не должно быть меча... и меня, и меня тоже не должно быть. Что происходит?

– Что с тобой? – удивился Слава. – Это же твое.

– Да, да, конечно, – согласился я, пытаясь совладать с собой.

– Так возьми, – он протянул мне дар Митры.

Я нерешительно положил ладонь на рукоять. Ничего не произошло. Я успокоился. Что ж, меч вернулся к рабу. Теплый металл сросся с рукой. Вдруг он вспыхнул, изверг из себя сверкающий шар. Коснувшись моего лба, он пламенем растекся по телу.

– О, Боже, – запричитал Слава, – пожалей, почему ты не можешь избавить меня от всех этих штучек?

Бог не ответил ему, промолчал и я. Слова потеряли всякий смысл. Слишком большим потрясением обернулось для меня знание. Оно было хуже небытия. Много хуже... Дурной сон. Я хочу проснуться. Господи, оставь меня. Мне не нужна твоя милость. Ты жесток к своему ангелу.

– Пойдем, Тим, пойдем, – тихо сказал Слава, беря меня под руку. Ты устал...

Я не сопротивлялся. Повиновение – имя рабу.

Желтые листья медленно падали на изломанную поверхность пола. Некоторые из них, застывали в воздухе, наслаивались друг на друга, складывая таинственную мозаику. Я заворожено следил за непонятным действом.

– Ты не убивал меня, – сказало странное строение.

– Не убивал, – беззвучно повторил я.

– Не пугайся.

– Профессор...

– Ты не безумен, сынок. Не время для слабых и жалких.

– Знаю, профессор.

– Ты не спишь, сынок. Не время для ленивых и глупых.

– Не сплю...

– Я расскажу тебе. Ранним утром того дня раздался звонок в мою дверь. "Я пришел", – сказал ты так, будто бы я просил, умолял об этом. Но ничего такого не было. Я не звонил тебе. Ты выглядел уставшим и подавленным. На мой вопрос "Почему?" ответил вопросом.

– Каким? – спросил я, ощущая внутренний трепет.

– Ты спросил: "Что такое зло?"

– Что вы мне ответили?

– Ничего. Мне помешал звонок в дверь. Я пошел открывать, и вскоре был оглушен и брошен в комнату, к твоим ногам.

– А потом?

– Ты выхватил нож...

– Самодельный с красной ручкой...

– И бросился на вошедшего. Но он был ловок, этот вошедший. Ты дрался, как лев, пока не рухнул под страшным ударом. И тогда вошедший взял твой нож и всадил его в мой глаз...

– Потом?

– Потом тьма, ветер, листья...

– А я? Как же я? Как я выбрался оттуда, как оказался снова в собственной постели? Почему забыл все?

– Быть одним с листьями, отданными ветру, дождем, разбивающим зеркала луж...

– Но как, как я оказался дома, – продолжал вопрошать я, не обращая внимания на бред странного призрака.

– Среди желто-красных пятен, вплетенных в крепкие воздушные канаты, я видел черный камешек, ставший глыбой и глыбу, ставшую черным человеком. И неверие приходит не от незнания, а от забывания оно рождается.

– Черным человеком, – проговорил я, разглядывая руку, липкую и тяжелую, – я вспомнил. Меня не было там. То был не я.

– То был не ты, – хмуро повторил Рза Джабейли.

– Черный Человек!

– Фантастикум. Твой фантастикум...

Крошечная комнатка. Полумрак. Окна занавешены тяжелыми шторами. Время? Утро... День... Недавно случилось что-то... Вчера? А я? Кто? Ангел тьмы? Нет. Света. Нет. Я слуга. И это не то. Ах, да! Я раб.

– Тим, ты спишь? – послышался голос Влада.

– Нет, – буркнул я.

– Собирайся, я должен срочно отвезти вас в город.

– Нет, – сказал я, – не хочу.

Влад вздохнул и сел на край кровати – та громко скрипнула и глубоко прогнулась.

– Это мой первый аргумент, – сказал он, скрестив руки на накаченной груди. – А вот второй: сила и слабость духа – это просто неправильные выражения: в действительности же существует лишь хорошее или плохое состояние органов тела. Так что давай, милый, поднимайся.

С этими словами, Влад подхватил меня и поставил на ноги. Потом он размахнулся и ладонью шлепнул по моей спине – эффект был потрясающий – будто кусок кожи содрали. Влад хмыкнул и со словами "Жду в машине" вышел.

Я нехотя оделся и спустился вниз. В гостиной, забившись в угол, сидела Мила. Наши глаза двинулись навстречу друг другу, прощупывая каждый миллиметр пути, ожидая соединения с нетерпеньем и страхом. Наконец, сделано последнее движение – смятение, граничащее с отчаяньем, радость и что-то еще рождалось и умирало в ее взгляде. Я сел рядом на самый краешек дивана.

– Как странно. Правда? – спросил я, коснувшись ее руки. – У нас все странно. То сгорает, оставляя лишь пепел, то возрождается из праха и становится таким же, как прежде.

– Ты ошибаешься, – еле слышно произнесла Мила, – как прежде быть уже не может.

– Для тебя, – уточнил я, сжимаясь от сладкой боли, – а для меня – что было твое равнодушие, что будет – все одно, все как прежде...

– Не будет, – вдруг, закрыв лицо руками, заплакала Мила.

– А, понимаю, – усмехнулся я, поднимаюсь, – Боливар не вынесет двоих.

Мое самобичевание прервал Влад.

– Пора ехать, уже три часа дня, – сказал он обеспокоено.

– Нет, дорогой, время течет иначе, – все тем же спокойным тоном юродивого произнес я, – Но какая разница. Идем. Иллюзии зовут нас.

Влад ничего не ответил. Я не смог пробиться к его глазам, но мне показалось, что блеск оптических стекол не лишен сочувствия. Иллюзия. Оптическая.

Мы вышли под небо, прикрытое серым одеялом облаков. Я потянулся к их пушистой материи, и они подали мне несколько капель влаги. Впрочем, последним скоро было щедро одарено все. Мы сели в машину. Дождь уютно наигрывал свой привычный мотивчик по крыше. Влад повернул ключ – стартер страстно завизжал, но двигатель не ответил взаимностью. Еще и еще раз, но результат тот же. Буркнув что-то сочное, но пристойно-неразборчивое, Влад вылез, откинул капот и долго-долго, скрытый за ним, что-то ворочал в утробе автомобиля. Потом он резко захлопнул черепную коробку авто и вернулся к нам, мокрый и злой. Некоторое время Влад сидел неподвижно, потом повернулся и хмуро посмотрел на меня. Я покачал головой, открыл дверь, вышел из машины и медленно вернулся в дом.

Он лежал на полу, этот длинный, блестящий кусок металла, связанный со мною невидимыми оковами, не позволяющий себя забыть, требующий моего внимания и претендующий на мою любовь.

– Гости редко оставляют здесь вещи, – послышался голос за моей спиной.

Я обернулся. Это был сторож – старик. Маленький, сухощавый. Его седые волосы торчали во все стороны, правда, крупные залысины съели большую часть из них, но худое лицо только выиграло от этого.

– Как быть? – спросил я у него, – Не могу так больше. Устал. Он превратил меня в девку. Я хочу оставить его.

– Оставьте, – сказал сторож.

– Не могу. Он часть меня. Я ничто без него.

– Не оставляйте.

– Но он требует от меня слишком многого.

– Так оставьте.

– Но...

– Послушайте, – перебил меня старик, – послушайте старого Хаема. Многие говорят: Хаем – глупый. Но Хаем не глупый, он просто много прожил, чтобы считать себя мудрым. У нас, у евреев, есть Каббала. Одни считают, пошла она от Моше, другие – от самого Господа нашего. И говорят, кто сможет понять священные знания, записанные в древних книгах, тот узнает, как сотворен наш мир, и все тайны в нем ему откроются. Но по закону, Каббалой может заниматься только человек, достигший тридцати пяти, потому что моложе он слаб, и голова его тоже слаба. Да, Хаем знает, какая голова у молодых, старик дотронулся пальцем до лба, вздохнул и продолжал:

– А до тридцати пяти каждый должен жить по данным нашему народу законам. Просто жить.

– А Каббала? Так никому не удалось?

– Нет. Жизнь человека коротка, а мудрость Бога вот какая, – старик раскинул руки, потом опустил их бессильно. – Не обижайтесь на старого Хаема, но вы так молоды. Хаем говорит вам "оставьте", Хаем говорит "не оставляйте", а вы просто живите. Живите...

Я поднял меч, прошел к лестнице. Обернулся, и, уловив взгляд черных глаз старика, бросил короткое "Спасибо" и ринулся вниз.

Дождь окончился. Я, не торопясь, подошел к машине и постучал по стеклу. Задремавший Влад встрепенулся, дернул ключ в замке зажигания – двигатель заурчал. Я удобно устроился на переднем сидении. "Будем жить", – сказал Влад, и машина тронулась с места.

Через час мы были в городе. Пустые неуютные улицы, редкие выстрелы. Да, неплохие декорации для нашей печальной истории. Играем финал.

Влад затормозил у невзрачного домика в Черном городе. В дверях нас встретил Слава.

– Слабовато для тебя, – сказал я, рассматривая ветхую обстановку.

– Для конспирации, – виновато объяснил он.

– Мы снова в подполье?

– Есть одна хорошая новость, одна – плохая.

– Давай с плохой, – не раздумывая выбрал я, – последнее время они доставляют мне особое удовольствие.

– Бизнес взбудоражен.

– Ты хотел сказать "мафия"?

– Это не существенно. Все только и говорят о резне в Мардаканах.

– Быстренько у нас новости расходятся.

– Это вовсе не смешно. Известно, что убил Тим Арский. Ты не знаешь такого?

– Что-то не припоминаю, хотя, наверное, очень достойный гражданин, -спокойно ответил я.

– Около квартиры Милы и дома ее родителей крутятся подозрительные типы.

– Это ее поклонники.

Мила сердито посмотрела на меня.

– Перестань клоунничать, – рассердился Слава, – Поверь, Этибар может достать и после смерти.

– Всегда сочувствовал тарантологам. Ты меня уже достал.

– Ты совершенно невозможен, – устало сказал он, – Мила, лучше я с тобой буду говорить. Сегодня в семь часов от морвокзала отходит паром с беженцами. Я договорился. Для тебя и Тима уже готова каюта.

– Нет, – не согласилась она, замотав головой. – Нет.

– Поиграешься немного,

Исчерпаю все слова

И наставишь два мне рога

С благодарностью тогда – продекламировал я с выражением и чувством.

Славик наградил меня взглядом, в котором только слепой мог отыскать любовь и уважение.

– Вот что, ребята, – сказал он, раздраженно, – вы можете ссориться, ненавидеть друг друга, но вас прибьют в этом городе или, что еще хуже, прознают о моем участии. Поэтому, если надо будет, я вас на паром под конвоем отправлю. Насильно. В Красноводске же, пожалуйста, скажите друг другу "ариведерчи" и в разные стороны, навсегда.

– Мне все равно, – рассмеялся я, – но очень кушать хочется.

– Я так понял, мы договорились, – удовлетворенно заключил Слава, – Этот факт мы сейчас отметим.

Он открыл дверь в соседнюю комнату. Посреди нее стоял накрытый стол и за ним сидел человек. Слава растерянно посмотрел на Влада.

– Он не мог сюда войти незамеченным, – удивлено проговорил тот, вынимая пистолет из кармана.

– Мог, – коротко сказал я. – У нас дело. Надеюсь, не будет возражений, если мы переговорим с глазу на глаз.

Я вошел в комнату и, закрыв за собой дверь, принялся рассматривать сидящего. На нем была странного рода одежда. Казалось, она вовсе не имела ни цвета, ни фасона. Отсутствие первого заставляло мнить ее черной, а недостаток второго, оборачивало ее невзрачным пятном. Выражение лица человека менялось каждое мгновение, что создавало впечатление о его ординарности и делало невозможным запомнить особенности.

– Я отгадал тебя, – сказал я Черному Человеку, присаживаясь на стул.

– И кто я? – спросил тот бесцветным голосом.

– Ты фантастикум...

– Так сказал Осенний Профессор.

– Ты о ком?

– Профессор Джабейли – Осенний Профессор. Призрак Осенней Печали незначимый и мучительный для меня. Он любил читать книги святош. Любил читать о том, во что никогда не верил. И слово это нашел в "Дьявольской натуре" почтенного Августина. Умное, однако, слово. Кичливое, как и он сам.

– Ты дьявол? – удивлено спросил я.

– Лишь призрак, фантом, – признался Черный Человек с горечью. – В утро моего рождения тебя хотели подставить. Устранить просто, гениально, не убивая. Списать смерть профессора. Звонил тебе не он. Ты никогда прежде не слышал его голос по телефону и поэтому легко обманулся, но тебя охраняло...Черный Человек умолк.

– Почему замолчал? Что охраняло?

– Не знаю. И ты не знаешь, хотя мнишь себя познавшим самое сокровенное. Тебя кастрировали тогда для спасения.

– Что за чушь?! У меня нет никакой ущербности.

– Кастрировали твой дух. Изъяли из него страх и неверие в собственные силы, все посредственное и обременяющее. И из всего этого слепили меня фантома, призрака, реально существующего, знающего каждый твой шаг, но ничего не могущего изменить и нигде не способного победить. Я – фантастикум твоего духа, я – гомункулус твоей посредственности. Ты спал в своей квартире, а я пришел к профессору. Вступился за него и проиграл, потому что не мог победить. Но так тебе было дано время, чтобы завладеть мечом Митры.

– Что теперь?

– Многие люди сделаны из дерьма, но они, счастливые, об этом не подозревают. А я знаю. И поэтому хочу умереть.

– Зачем же... Я благодарен тебе. Вернись ко мне, живи со мною...

– Для чего такая жертва? Ты здесь не причем. Виноват тот, кого невозможно осуждать, ибо только для него открыта тайна блага. У меня нет жизни здесь. У меня нет жизни и там, после смерти, потому что дух не проистекает из обрезков. Хочу смерти, хочу небытия.

– Что я могу сделать?

– Выполнить предназначение!

– Не могу, – растерянно прошептал я. – Ты же знаешь.

– Сделай это для меня, – зашипел Черный Человек. – Сделай. Сделай это, если не ради меня, то ради ИСТИНЫ...

– ПАСТЫРЯ БЕДНЫХ, – подхватил я его последнее слово и, задумавшись на секунду, спросил, – Неужели ты последний аргумент стоящего над нами Бога? Неужели...

– И ты, и ты – обрезки, – проговорил Черный Человек.

– Хочешь сказать, что и у меня нет посмертного будущего? Тогда тем более есть смысл взять все от настоящего. Неужели ради такого убогого создания, как ты, я должен лишить жизни во многом прекрасного человека?

Поддавшись внутреннему движению, я засмеялся, хотя и ощущал неестественность побуждения. Наконец, справившись с непонятным весельем, почувствовав невозможность быть рядом с ничем, я приказал непрошеному гостю:

– Пошел прочь!

– Иду, – ответил тот, тяжело поднимаясь. Он подошел к двери, но прежде чем скрыться за ней, сказал:

– МЫ ТОЛЬКО ДУМАЕМ, ЧТО "МОЖЕМ", НАМ ТОЛЬКО КАЖЕТСЯ, ЧТО "ХОТИМ".

Черный Человек замолчал и, окинув комнату прощальным взглядом бесцветных глаз, вышел. Спустя мгновение дверь приоткрылась. Показалась обеспокоенное лицо Славы. Он быстро осмотрелся и удивленно спросил:

– А где этот человек?

– Он только что вышел через дверь, которую ты имеешь честь придерживать своей драгоценной ручкой.

– Брось. Мы никого не видели.

– То был друг ворона, безвременно ушедшего от нас позапрошлой ночью.

– Надо скорее избавляться от тебя, иначе я обрету какое-нибудь жуткое психическое расстройство, – со вздохом сказал Слава и, распахнув дверь, объявил, – Кушать подано, идите жрать, пожалуйста!

Вошли Мила с Владом. Недоуменный вид последнего явно требовал разумного объяснения появления и исчезновения непрошеного гостя, но Слава решил отмолчаться на этот счет.

– Как говорится, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, продекламировал он, двусмысленно.

– Ошибаешься, – не согласился я с его бородатой шуткой, с энтузиазмом усаживаясь за стол. – Она то и требует. Так и говорит: "Жрать давай!"

– Ты бы, Тим, сначала даму усадил, – заметил Слава, приглашая Милу сесть.

– Ничего, – махнул я рукой в сторону Влада, – горячее кавказское сердце не оставит ее в одиночестве.

Мила будто бы и не слышала меня.

– Валенок ты, – осудил мою бесцеремонность Слава, открывая бутылку "Вдова Клико".

– Ты хочешь, чтобы мы пили эту гадость? – удивился я, когда он разлил шипящую жидкость по бокалам.

– Извини, "Азербайджанское шипучее" достать не удалось. Времена тяжелые.

Я понимающе кивнул и, подняв бокал, сказал:

– По традиции первый тост мой. Как-то один дракон спал на лужайке. Проснулась одна голова и чудо: бутылка водки так и искрится в лучах восходящего Солнца. "Эй, проснись!" – будит она другую голову, – давай сообразим!". Вторая голова была не дура и на распитие согласилась без всяких моральных мучений. Но тут случайно пробудилась третья голова. Видит пир горой и говорит: "Вот так всегда, как пить – так вдвоем, как рыгать – так вместе". Так вот, друзья мои, пили, образно выражаясь, мы все вместе. Выпьем же теперь за то, чтобы расплачивался я один.

– Слишком много чести, – неожиданно сказала Мила и большими глотками опустошила бокал.

– Давно не слышал столь изысканного тоста, – по достоинству оценил мое выступление Слава.

– Мда, – хмыкнул Влад, – тяжело пить с интеллигенцией...

Вскоре ужин вышел из протокола. Пирушка была в самом разгаре, когда послышался стук в дверь. Слава посмотрел на часы.

– У-у, – протянул он, – это за вами. Пора ехать. Вставайте ребята, вставайте.

Мы поднялись.

– Кажется, я захмелела, – улыбаясь призналась Мила.

– Тоже мне новость, – фыркнул я, беря ее под руку.

На улице нас ждал сюрприз.

– Карета подана. Прошу садиться, – с видом доброго волшебника произнес Слава.

– Это что? – удивился я.

– Это броне-транспортное средство передвижения, – просто объяснил Влад, засовывая чемоданы в люк БТР. – Танк достать не удалось. Жуть как дефицитны эти танки!

– Так безопасней будет, – сказал Слава, обнимая меня.

– Спасибо. Ты...– попытался что-то сказать я.

– Я человек сентиментальный, – его голос дрогнул. – Ну, прощай, родной.

Слава хлопнул меня по плечу и оттолкнул.

– Вы знаете, – обратился он к Миле, – я начинаю верить в сказки... Правда, это другие сказки... В моей истории Золушка, потеряв хрустальную туфельку, выбросила оставшуюся за ненадобностью. Сами подумайте, для чего может пригодиться башмак без пары? Но Принц все равно нашел Золушку. Вот это сказка так сказка! Мне нравиться верить в такие истории... До свиданья.

– Спасибо, милый фей, – сказала Мила, чмокнув Славу в никогда не знающую шетины щеку.

– Лучше бы ты в бога поверил, – улыбнулся я, пожимая на прощанье руку.

– Уже верю, – признался он.

– А как относительно вероисповедания?

– Я долго думал. Ты там что-то про Ахуру говорил. Это, кажется, зороастризм? Мне подходит.

– Сомневаюсь. Будет трудно с коровьей мочой. Каждый истинный верующий должен поутру умываться этой жидкостью.

– Господи, терпеть не могу уринотерапию, – сморщился Слава, – а посему, кажется, в городе появился меценат, готовый пожертвовать средства на строительство новой синагоги.

– В таком случае я вступлю в общество "Память". Не в курсе, в Красноводске есть отделение?

– С памятью сейчас у всех плохо, – улыбнулся Слава, – Да, кстати. Все, что в чемоданах возврату не подлежит. Это трофеи от Этибара .

– О'кей, – согласился я и солдат захлопнул люк.

Взвыл двигатель. Страшный грохот оглушил меня совершенно. Чтобы отвлечься, я подумал о странных личностях, проплывших мимо меня в эти жаркие дни.

Не все еще перемололо милое человечество своими прагматическими жерновами. Осталась одна загадка, одно белое пятно, которое никогда не станет нефтяным – душа человеческая. Если люди кажутся тенями – оглянись...

Я оглянулся. Увидел сосредоточенное лицо Милы, непроницаемую маску Влада. Успокоился.

Когда страшный грохот смолк, я уже потерял надежду увидеть дневной свет. Влад вылез первым. БТР стоял у Морвокзала, оцепленного солдатами и техникой. То и дело подъезжали машины, высаживая желающих покинуть город, который сами же они и превратили в Ад. Влад взял чемоданы и пошел сквозь возбужденные толпы. Вскоре мы оказались в каком-то служебном помещении.

– Сергей, – обратился Влад к озабоченному стюарду, – Это твои гости.

Стюард посмотрел на нас с уважением и подхватил чемоданы.

– Счастливо, ребята. Рад был с вами познакомиться, – попрощался Влад, да, чуть не забыл. В Красноводске вас будут встречать. И еще... У тебя есть монета?

– Зачем? – удивился я, но, порывшись в кармане, отыскал медный кружок.

Влад взял его одной рукой, а другую протянул мне. На широченной ладони лежал симпатичный, покрытый изощренным узором цилиндрик. Влад нажал на незаметную кнопку, и молния стального лезвия скакнула вперед, сократив расстояние между нами. Я вздрогнул. Влад загадочно улыбнулся, втянул лезвие в нож и вложил его в мою руку.

– Дарить режущий инструмент – нехорошая примета, – сказал он, снимая очки, чтобы протереть запотевшие стекла. – Наградить? Солдат не награждает... Будем считать, ты его у меня купил.

– Спасибо, – растроганно пробормотал я, с удивлением пытаясь поймать почти детский взгляд невидящих глаз. – Он будет моим кортиком.

Влад засмеялся, и глаза его скрылись за броней толстых линз.

– Прощай, – прогремел он, крепко пожимая мою руку, и заспешил обратно, к своему экзотическому транспорту. Я почувствовал, что потерял что-то большое, доброе, надежное и жутко умное. Если человек носит толстые линзы и мягко улыбается в усы – на него можно положиться, ему можно верить – не закон, конечно, но хотелось бы верить, что правило.

Оставив грустные мысли и физиогномические изыскания, я подхватил Милу под руку, и мы двинулись за стюардом. Наш путь пролегал через странные пыльные коридоры, захламленные помещения. Я и не заметил, как мы оказались на борту парома. Стюард открыл дверь и пропустил нас вперед. Это была прекрасная, но не совсем чистая, двухместная каюта.

– Постарайтесь меньше выходить на палубу, – предостерег он, – а лучше будет, если вы до Красноводска останетесь здесь. Ужин я принесу.

Стюард кивнул мне и ушел.

– Я так устала, – прошептала Мила, опускаясь на постель, – Какая сутолока.

Она положила голову на подушку и задремала.

Какое наслаждение иметь возможность смотреть на нее. Я сел рядом. Она спала. Я дотронулся губами до ее чудесных волос. Вор, я вор. Столько лет мечтал я о том, что беру сейчас украдкой. Но у кого... О, Боже... Нет, нет... Не надо... Не надо этой мысли. Оставь, прошу, Боже, оставь... Мне нравится этот Ад. Он по мне, по моему размеру... Я знаю, знаю, твое небытие сладостно, но не верю, что слаще моей сердечной боли. Нет, нет, нет.

Я выхватил меч и отбросил его к стене.

Да, я знаю, Господи. Она зло... Она всегда была моим злом. Личным. Но сейчас... Знаю, она взяла кинжал Этибара – этот заостренный, отточенный кусок металла, оскверненный кровью многих жертв... И его кровью. Ты прав, она – Ангел Тьмы... Но оставь, оставь меня. Мне по душе эта тьма. Пусть холодно, пусть без света и почти без надежды. Зачем мне все это? Разве эти безделицы греют мою душу? Сияние волшебных глаз, драгоценный нежный голос и... тьма, да, ее тьма. Тьма – мой свет. Без ночи нет дня... Без нее не может быть счастья... Оставь меня, Боже...

Но Господь был глух к моей мольбе. Я почувствовал, как чужой вторгается, вваливается в мой мозг, вытесняет мое сознание в малый бездействующий его уголок... Палач, опускающий нож гильотины. Не-ее-ет!...

Я повалился на пол. Рука моя потянулась к мечу. Я не хочу этого. Слезы текли по щекам, но что от этого жрецам долга? Я не хочу, Господи. Будь милосердным.

Нож, да, нож. Другой рукой, я нащупал в кармане нож. Щелкнуло лезвие, выскакивая из рукояти. Закусив губу, я со всей силы вонзил его в кисть, пригвоздив ее к полу. Брызнула кровь. Боль ворвалась в мозг. И тот, другой, завопил, затрясся в ее смертельных круговоротах. Он слаб. Слаб. Я сильный. Я Тим Арский. Что может противостоять Богу? Только она. Любовь. Всемогущая, если не стоящая над ним, но равная ему. Ты, Господи, разъединяешь людей, мстишь, холод вселяя в сердца. Ты считаешь это властью? Но тот другой, с сердцем, поющим любовь... Он сильнее твоей мести, ведь любить можно и холод, любить можно и тьму. Да, я Ангел Света, но я люблю ночь и разве важно, ЧТО я тогда! "Ты человек", – послышался голос, как будто пропели где-то высоко-высоко колокольчики. Я поднял голову. Мириады звезд блуждали вокруг, как будто в поисках кого-то. Вдруг они все устремились в одну точку и, слившись в один радужный шар, взорвались сияющими лентами. Это женщина. Ее лицо скрыто звездной вуалью, но тело божественно... Это она. Огненная Дева. Меч Митры поднят ее рукой, и голос многократно отразился во мне, даруя милость:

"ПРИШЕДШЕЕ СО СМЕРТЬЮ, ДА УЙДЕТ С ЛЮБОВЬЮ"

Она уходила к горизонту, мягко ступая в огненную пыль, туда, где в лучах восходящего Солнца ждал ее Нур-Эддин. Картина тускнела, теряла краски, пока не рассыпалась вовсе, обнажив грязную стену каюты. Странно. На руке нет никакой раны. А Мила все спит. Мила спит так мило – каламбур.

– Мила, Мила, – тихо позвал я ее. – Ты любишь Арского?

– Не люблю я никакого Арского, – сквозь сон пробормотала она. – Я Тима люблю.

Повернувшись на другой бок, она заснула еще крепче. Я засмеялся. Прости меня за глупость, Господи! Вот и все друзья. Хороший и вполне счастливый финал. Вы так любите истории с хорошим концом... Эй вы, в третьем ряду, вытрите слезы... А вы, молодой человек, расправьте плечи... И любите... Любите друг друга, ведь только тогда вы равны богам, ибо любовь есть ничто иное, как Бог. Хлопайте, друзья! Хлопайте...

А я устал. Ноет рука. Пора спать. Как же там? Ах, да...

"Бис" кричали долго, но тщетно

Не заметил из них ни один,

Что клоун ушел незаметно

На сцене остался лишь грим...