Текст книги "Гонка на выживание"

Автор книги: Вадим Филоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Я карабкаюсь по мебели вверх, к образующему вершину пирамиды покосившемуся колченогому столу. Осторожно сажусь на него, опасаясь, как бы не сверзиться вниз, хотя в целом сооружение из мебели выглядит достаточно прочным. Смотрю на своего аморфного преследователя. Смотрю и не верю глазам – нормальная вода себя так не ведет! Вода обязана заполнять всю емкость – в данном случае помещение – целиком. Эта же течет точно по середине комнаты прямиком к пирамиде так, словно по полу проложен невидимый, но прочный желоб. Достигнув пирамиды, чудовищная вода делает круг возле подножия, образуя аккуратное, словно вычерченное циркулем озерцо, и устремляется обратно, создавая вторую, параллельную первой речку. Высота воды по-прежнему мне примерно по колено, но вполне возможно, начнет подниматься.

Чувствую, как волосы на голове встают дыбом, – вода явно берет меня в осаду! Если бы сейчас мне предоставили выбор, я с воплями радости побежал бы под выстрелы тех ребят с бластерами – они, по крайней мере, люди, такие же, как я, а что это за чертовщина у меня на полу?! Уверен, это что угодно, но не вода, и никто не сможет убедить меня в обратном!

Я тоскую на вершине пирамиды, словно орел в гнезде, как вдруг в соседней, отделяющей меня от коридора комнате, раздается знакомое:

– Кусшадь даий, – и в комнату вплывает (входит, влетает, в общем, хрен его разберет, каким образом ему удается передвигаться) давешнее облако.

– Вот только тебя мне еще не хватало, троглодит! – Наверное, я уже начал понемногу различать его настроение, по крайней мере, сейчас я уверен, что он сыт, доволен жизнью и канючит еду просто по привычке. А еще мне кажется, что он не любит взявшую меня в осаду воду, но не боится ее.

Троглодит подбирается к моей пирамиде вплотную, причем шагает, или что он там делает, прямо по воде, а потом нагло лезет по мебели вверх. Вернее, ползет. Или летит. В общем, он приближается ко мне, и я рычу:

– А ну-ка брысь отсюда, троглодит! Мне и одному здесь тесно, а тебе и внизу неплохо!

Пришелец застывает где-то на середине и жалобно ноет:

– Взизу плеёхо! Мёкло!

– Мёкло, но не смертельно! – отрезаю я, гадая, что может означать это его «мёкло». А потом до меня доходит. – Ты хочешь сказать, что там мокро?!

– Мёкло, – подхалимски подтверждает он и осторожненько, вроде как бочком, лезет дальше.

– А ну стоять! – прикрикиваю я. – Или висеть!.. Блин, запутался… В общем, ни с места! И отвечай по существу: там, на полу, мокро? И все?

– Ссё, – послушно подтверждает троглодит, а потом добавляет: – И кусшадь неду.

– Э, – беспокоюсь я. – Здесь ты тоже еду не найдешь и не надейся. Ты лучше скажи, там внизу что, простая вода?

– Фодда. Броздая. Мёклая.

«Вода. Простая. Мокрая».

– Броздая, говоришь… А почему она меня преследует?

Троглодит задумывается, но так и не находит ответа. Он жалобно спрашивает:

– Мозза к седе?

«Можно к тебе», – перевожу я и хмурюсь.

– Это зачем еще?

Троглодит явно теряется, снова не находя ответа, а потом доверчиво сообщает:

– Сятя холосый.

Не собираюсь выяснять, кто такой этот «сятя» – он или я, а «холосый» – это «хороший». Троглодит все больше и больше напоминает мне обычного, только сильно оголодавшего звереныша: щенка или котенка, вернее, тигренка, который наконец-то поел и теперь тянется к накормившему его человеку в поисках тепла и ласки. Мысль о том, что этот «тигренок» совсем недавно сожрал несколько крутых ребят в мифриловых комбинезонах и с бластерами, я стараюсь отогнать от себя прочь.

– Мозза к седе? – повторяет троглодит.

– Нет! – отрезаю я. – Вначале ответь на мои вопросы… Эта вода… Если она доберется до меня, то… э… сожрет?

– Недь, – решительно отвергает это предположение троглодит.

– А что сделает?

– Хто зтелаедь? – не понимает троглодит. Похоже, он не способен долго сосредотачиваться на чем-то, кроме еды, и уже потерял нить разговора. Но я терпелив, а что мне еще остается?

– Если я спущусь вниз, вода набросится на меня? – спрашиваю.

– Дья.

– И… вода убьет меня?

– Недь.

– А что со мной будет в воде? – упорствую я.

– Мёкло.

Троглодит ерзает, я чувствую, что ему сильно-сильно, просто-таки до смерти, хочется ко мне. Вот только зачем? Решаюсь спросить напрямую:

– А ты? Если я разрешу тебе подняться ко мне, ты съешь меня?

Он явно удивлен.

– Недь.

– Недь? – строго переспрашиваю я.

– Недь, – уверенно повторяет троглодит и поясняет: – Муйли кусшадь неззя.

– Муйли? – не понимаю я. – Что еще за муйли?

– Ды муйли.

«Ты муйли». Ага, это он меня так назвал. И это меня ему кушать нельзя. Вероятно, муйли – это люди. Хотя… а как же те боевики, которых он только что схарчил и не поморщился?

– Но ты же только что съел несколько… э… муйли, – осторожно напоминаю я.

– Недь, недь, недь! – Он явно пугается. По его темному облачному телу пробегают тревожные яркие сполохи. – Яй не кусшадь муйли!

«Я не кушал муйли», – перевожу про себя и хмурюсь.

– Ты говоришь неправду. – Мой голос строг, но не чрезмерно. Я не хочу невзначай разозлить его, но мне просто необходимо выяснить обстановку до конца. – Те люди с бластерами… которые делали пух-пух… Ты же съел их?

– Дья. – Он удивлен. – Ихь кусшадь. Они не муйли. Ды муйли. Они недь.

«Да. Их съел. Они не муйли. Ты муйли. Они нет».

Некоторое время молчу, пытаясь переварить услышанное. Что это значит? Те боевики не были людьми? Они биороботы, что ли?

– Учдал сиседь, хычу к седе, – хнычет мой троглодит.

«Устал висеть, хочу к тебе», – перевожу я и решаюсь:

– Ладно, поднимайся.

Он шустро перемещается вверх, заползает на мой стол и растекается вокруг меня причудливым коконом так, что я целиком оказываюсь закутанным в «облако», наружу торчит только моя голова. Я невольно затаиваю дыхание, ожидая от его прикосновения чего угодно – удара током, ожога или еще чего похуже. Но действительность оказывается неожиданно мягкой и приятной – я словно весь покрыт пеной для ванны, только сухой, теплой и живой. Пробую шевельнуться. Мне это удается с легкостью – троглодит почти невесом и очень пластичен. Решаюсь на более радикальные действия – поднимаю руку. Она проходит сквозь «облако» и появляется снаружи. Троглодит на мой эксперимент никак не реагирует, но я просто кожей чувствую, как ему сейчас хорошо, спокойно и… сонно, что ли, хотя я не уверен, что такие существа вообще способны спать.

– Эй, – окликаю его, – ты что, заснул?

– Недь. – Голос расслабленный, ленивый.

– Тогда поговорим?

– Багалалим, – соглашается он.

– Муйли это люди?

– Недь. – Он внезапно начинает нервничать. Я, естественно, тоже. Колеблюсь, не прекратить ли расспросы, но решаю все же немного рискнуть:

– А кто такие муйли?

– Ды. – Троглодит сползает с меня, концентрируется на самом углу стола и вроде как съеживается.

– Я? – переспрашиваю. – Я муйли?

– Дья. Ды муйли.

«Да. Ты муйли». Вот это номер! Похоже, он искренне считает, что я не человек, а какой-то там муйли!

– А те, в мифриле и с бластерами, которых ты съел? Они, по-твоему, кто?

– Льюди.

– Они люди, а я нет? – Даже не знаю, плакать мне или смеяться. Что называется, дожил: какое-то хищное полуразумное облако меня даже за человека не считает!

– Они льюди, а ды муйли. Ды саказал ихь мозза кусшадь!

«Они люди, а ты муйли. Ты сказал, их можно кушать», – перевожу и с удивлением наблюдаю за троглодитом. Он съеживается еще больше и вроде как собирается хныкать. Сейчас он похож на собаку, которая не понимает, чем именно не угодила хозяину, но всем своим существом жаждет исправить содеянное и вновь заслужить его благосклонность. Да, судя по всему, этот троглодит искренне считает меня «муйли» и своим хозяином. Больше того, он почему-то боится меня. Он твердо уверен, что если я рассержусь, то накажу его.

Однако! И что мне со всем этим делать? В принципе с таким ручным «зверенышем», как этот троглодит, мне теперь никакие боевики не страшны. Я могу сейчас просто встать, выйти в коридор, гордо спуститься по лестнице, сметая… то есть «съедая» всех на своем пути, выйти на улицу, захватить «Бутвиль» и вернуться домой. Кстати, мне необязательно спускаться на улицу – я могу подманить «Бутвиль» и через окно.

А интересно, «мой» троглодит в этом доме один или есть еще подобные ему?

– Ладно, расслабься, – говорю троглодиту. – Я на тебя не сержусь. А у тебя имя есть? Как тебя зовут?

– Сятя, – представляется он и виляет хвостом от радости. В переносном смысле виляет, конечно. Просто ассоциация с собакой по-прежнему назойливо лезет мне в голову.

– А скажи мне, Сятя, где твои… э… родичи? Мама с папой и остальные?

– Недю, – грустит он. – Фисьех сиели.

«Нету. Всех съели». Неужели эти «облака» каннибалы? В смысле харчатся себе подобными?

– А кто съел? Такие же, как ты?

– Недь. Недь. Недь. Лосси недь кусшадь лосси. Ихь кусшадь фьюга. – Последнее слово он произносит тихим шепотом, и в его голосе слышится откровенный ужас.

Значит, лосси… похоже именно так называется Сятина порода или раса… Короче, лосси не едят себе подобных, а жрет их некая фьюга, и мой троглодит страшно боится ее. М-да… Даже думать не хочу, как выглядит тварь, которую боится такой монстр, как Сятя. Тот самый Сятя, которого не смогли ни напугать, ни остановить бластеры и мифрилы. Могу себе представить, что останется от безоружного меня, если я, упаси боже, повстречаю фьюгу в этом жутком доме!

А троглодит придвигается ко мне поближе и уверенно заявляет:

– Ды муйли, ды плогонись фьюгу. С дыбой Сятя нье боисся фьюгу!

«Ты муйли, ты прогонишь фьюгу. С тобой Сятя не боится фьюгу!» Ну и ни хрена себя заявочка! Похоже, он всерьез уверен, что этих самых фьюг я на завтрак кушаю! Должен его разочаровать – уж чем я точно не собираюсь заниматься, так это укрощать всяких там фьюг! Короче, пора сваливать отсюда как можно скорее, и поможет мне в этом мой ручной троглодит.

– Ну что, Сятя, хочешь кушать? – имея в виду боевиков врага, спрашиваю я.

– Кусшадь, кусшадь, – радуется троглодит, и я понимаю, что поглощением пиши он способен заниматься сутки напролет. Отлично, пора спускаться… Стоп! А вода?! Я же совершенно забыл о ней!

– Так, Сятя, расскажи мне еще разок про эту… ну пусть будет, воду. Она опасна для меня?

– Недь.

– Ты уверен?

– Дья. Ды муйли. Ды нье опасьен.

«Для муйли вода не опасна», – похоже, именно это он пытается сказать. Вот только я-то не муйли. Чтобы он там ни думал про меня, я человек.

– А для людей? – уточняю я. – Для людей вода опасна?

– Дья.

Вот так! Значит, если я человек, то вода… ну не знаю, что она со мной сделает, но это точно не будет чем-то приятным. А если я муйли, то она не сможет причинить мне вреда. Еле удерживаюсь от нервного смеха: отличный способ выяснить, кто я такой. Правда, для этого придется рискнуть жизнью!

Ладно, подведем итог. С одной стороны, Сятя уверен, что я муйли. С другой, вода почему-то преследует меня, наверняка чуя во мне обычного нормального человека. И с третьей стороны, я же не могу просидеть на этом столе всю свою оставшуюся жизнь. Спасателей не видно, и прибудут ли они вообще, это большой-большой вопрос, так что мне все равно придется на что-то решаться.

Сятя тем временем опять расслабляется, устраивается вокруг меня теплым мягким коконом и, похоже, дремлет.

– Ну что мне делать, а? – бормочу вслух. – Рискнуть или подождать?

В конце концов, принимаю компромиссное решение. До оконного проема от подножия моей пирамиды примерно метра три. Окружающее меня озеро растеклось где-то метра на два. Между ним и окном остается небольшая полоска свободного пола. Сам оконный проем возвышается над полом на метр, а уровень воды не поднимается выше сорока-пятидесяти сантиметров. Если спущусь со своей пирамиды примерно до половины, то смогу попытаться перепрыгнуть озеро и быстро взобраться на оконный проем. Здесь все будет зависеть оттого, у кого из нас реакция окажется лучше: у меня или у воды. Ладно, хватит сомневаться и гадать. Как говорится, где наша не пропадала…

– Эй, Сятя, тебе бы лучше пока слезть с меня. Иди, встань вон там, у стены.

Троглодит послушно, но явно без особой охоты, сползает с меня, скатывается с пирамиды, плюхается в мини-озеро, поднимая каскад самых настоящих брызг, и направляется к указанному месту у стены.

Я тоже спускаюсь вниз, настороженно наблюдая за водой, но она пока спокойна. Останавливаюсь на длинном, плоском столе – именно он станет моим трамплином. Делаю глубокий вдох и сигаю вперед. На этот раз прыжок получается неудачным – больная лодыжка с размаху соприкасается с полом. Тотчас меня пронзает такая боль, что темнеет в глазах, и сознание начинает уплывать. Как в бреду, вижу метнувшуюся ко мне воду, из последних сил карабкаюсь на подоконник. Прозрачные волны разочарованно опадают – чтобы добраться до меня, им не хватает какого-то сантиметра, но, к моему счастью, возможности воды тоже ограниченны.

Сятя воспринимает мои действия, словно увлекательную игру. Он с визгом подлетает ко мне и требует:

– Ессё!

– Хватит! – Я все еще не пришел в себя от боли. Я сижу на полураскрошившемся неудобном куске пластика, который некогда был подоконником, и держусь за горящую огнем ногу. Чувствую, что ладонь внезапно становится мокрой. Опускаю глаза. На штанине кровь. Задираю штанину, вижу разорванную кожу и торчащие наружу кости. Ну вот, допрыгался. Видно, был закрытый перелом, а стал открытый.

– Плёхо. – Это Сятя. Он озабоченно рассматривает мою ногу и советует: – Нуззно ф фодду.

– К врачу мне нужно, а не в воду, – огрызаюсь я. Вытираю холодный пот со лба и трясу головой, прогоняя дурноту и пытаясь сосредоточиться. Прежде всего нужно сделать шину. – Слышь, Сятя, раздобудь-ка мне два длинных плоских куска пластика… Хотя нет, постой. Видишь вон то кресло?

– Дья.

– Сможешь оторвать от него ручки и принести мне?

– Дья. – Троглодит летит в указанном направлении и останавливается возле пирамиды из мебели. Тотчас по выбранному мной креслу пробегает синий, по виду, электрический разряд. Раздается басовитое, знакомое уже гудение, ручки отлетают от кресла и, словно магнитом, притягиваются к Сяте. Троглодит возвращается ко мне. – Тяк? Блавильно?

– Так, все правильно, – благодарно бормочу я и подставляю ладони. Ручки кресла послушно ложатся в них, но Сятя не удовлетворен. Ему кажется, что его похвалили недостаточно.

– Сятя холосый? – подсказывает он.

– Очень, очень хороший, а сейчас помолчи минутку.

Снимаю пояс с брюк, радуясь, что в моду снова вошли эти удобные кожаные полоски с пряжками. Со стоном вправляю ногу, прикладываю к ней с двух сторон плоские узкие ручки и крепко приматываю ремнем. Конечно, не бог весть что, но на какое-то время сойдет. Прижимаюсь спиной к стене и прикрываю глаза, пытаясь переждать боль. Но тут до моего слуха доносится тихий рокот работающего двигателя за окном. Не иначе, «Бутвиль». Что ж, на ловца и зверь бежит.

– Сятя, слушай внимательно. Сейчас сюда подлетит машина. В ней откроется дверь. Ты должен быстро запрыгнуть внутрь. Сможешь? Там еда. Кушать.

– Кусшадь… – без энтузиазма тянет он. Неужели наелся?

– Там вкусно, – продолжаю соблазнять его, а сам внимательно поглядываю за окошко.

Уже рассвело. Снегопад давно прекратился. Небо приобрело грязновато-серый цвет, как частенько бывает зимой, и солнца не видно. И все же я могу отчетливо разглядеть пустые, без стекол, оконные проемы здания напротив. По виду там так же безжизненно, как и в моем.

Осторожно выглядываю наружу, ища взглядом «Бутвили». Ага, вот они, голубчики. Один завис этажом выше, а другой, напротив, этажом ниже и дальше по стене.

– Ну что, Сятя, ты поможешь мне?

– Дья, – кивает он. – А гаг?

– Как только увидишь открытую дверь мобиля, прыгай в нее, понял?

Он колеблется.

– Сдлассно. Високо.

«Страшно. Высоко». Еле сдерживаю нервный смех. Он, оказывается, боится высоты! Да-а, похоже, я влип. Ладно, на уговоры времени нет – в нижнем «Бутвиле» заметили меня и через пару секунд будут здесь. Мне не остается ничего другого, как прибегнуть к угрозе.

– Если не прыгнешь, я тебя накажу. Скормлю фьюге. А пока спрячься за стену.

Сятя съеживается, тихо скулит и отползает немного в сторону. Будем считать, что он согласен прыгнуть. А тем временем перед моим окошком вырастает черная громада «Бутвиля». Встаю на ноги, вернее, на одну ногу и поднимаю руки вверх.

– Я сдаюсь, не стреляйте!

Я пока сидел на пирамиде, тщательно проанализировал действия противника и пришел к выводу, что меня не собираются убивать. По крайней мере, сразу. Ведь чтобы убить, необязательно было тащить меня через весь город в этот странный район. Гораздо проще сразу взорвать такси. Но мои противники, кем бы они ни были, предпочли провести довольно сложную подготовительную работу по переналадке автоматики такси, по установке в нем генератора помех. Кстати, они должны были быть уверены, что я непременно воспользуюсь такси, хотя подобное не в моих привычках – терпеть не могу быть пассажиром.

Да и потом, когда такси доставило меня сюда и они поняли, что я взял управление мобилем на себя, они не стали стрелять по «Авроре», хотя могли бы, – как я уже говорил, в «Бутвилях» имеются вполне приличные пулеметы, – а предпочли зажать меня в тиски и заставить сесть. Вероятно, я все же нужен им живым. Сюда, правда, не вписываются выстрелы из бластеров, но, возможно, там были не боевые, а парализующие заряды, и боевики стремились всего лишь на некоторое время обездвижить меня.

Ладно, скоро узнаю, так ли это, потому что сейчас я представляю собой отличную мишень – одного-единственного выстрела хватит, чтобы прикончить меня.

Отчетливо чувствую на себе холодный прицельный взгляд. Нервно ежусь, еле сдерживая острый приступ паники, которая требует немедленно обратиться в бегство, позабыв и про сломанную ногу, и про странную, опасную воду. Огромным усилием воли давлю в себе этот страх и смотрю прямо в темные стекла «Бутвиля», который неподвижно висит перед окном мордой ко мне. Его стекла снаружи абсолютно непрозрачны, так что я могу только догадываться, что сейчас происходит там внутри. Наверное, принимают решение, как поступить со мной: прикончить сразу или вначале помучить.

– Не стреляйте. Я ранен. У меня сломана нога. – Мой голос весьма ощутимо дрожит. Еще бы! Все-таки я гонщик, а не солдат, и совершенно не привык стоять под прицелом. Вернее, под таким прицелом.

«Бутвиль» разворачивается боком к стене. Дверца распахивается, на меня смотрит ствол бластера.

– Полезай в машину!

Я мнусь. Между порогом мобиля и моим подоконником остается вполне приличная щель – около метра. Ближе мобиль не подойдет – помешают лжекрылья, то есть крыловидные стабилизаторы. Я-то, конечно, преодолею такое расстояние без проблем, тем более что один из двух, находящихся в салоне, боевиков высовывается наружу и протягивает мне руку, чтобы помочь. Но хватит ли смелости прыгнуть Сяте?

– Давай! Чего ты ждешь? – сердится боевик.

– У меня сломана нога. Я не смогу… – бормочу, а сам бочком отодвигаюсь чуть в сторону, освобождая местечко моему троглодиту, и буравлю его настойчивым взглядом: давай же, Сятя, действуй! Мне даже думать не хочется о том, что со мной будет, если Сятя сейчас подведет меня.

– Обопрись об меня и прыгай. Не бойся, я втащу тебя, – говорит боевик. – Ну? Или ты предпочитаешь получить парализующий заряд и оказаться в машине в виде бесчувственной колоды?

Эх, Сятя, Сятя! Бросаю укоризненный взгляд на съежившегося у стены троглодита и запрыгиваю в «Бутвиль». Принявший меня боевик требует:

– Опусти руки вниз.

Выполняю. Чувствую, как широкая пластиковая опояска охватывает мое туловище, крепко прижимая руки к бокам. Все. Связали. Можно дальше не рыпаться.

Боевик закрывает дверь «Бутвиля», отрезая от меня Сятю и надежду на спасение.

– Я – Второй. Груз с нами, готовьте профессора, – докладывает боевик, а мне остается только проклинать Сятю за трусость и гадать, что еще за «профессор» на мою голову.

Машина снижается до земли, выпускает колеса и быстро едет между домами-башнями. От нечего делать пялюсь в окно, но там не происходит ничего интересного. Несмотря на утро, улицы по-прежнему пусты, если не считать одинокого человека в лохмотьях, который медленно бредет по тротуару и толкает перед собой покосившуюся, забитую до отказа грузовую тележку.

Вскоре «Бутвиль» тормозит возле одного из подъездов, и мне приказывают:

– Давай на выход.

Пытаюсь встать, но на сломанную ногу наступить абсолютно невозможно. И как я только бегал на ней до сих пор?! И бегал, и прыгал, и лазил…

Боевики равнодушно наблюдают за моими потугами. А может, и не равнодушно, может, у них на лицах сейчас гримасы сочувствия или раздражение, но я вижу лишь непроницаемые щитки их шлемов. Наконец, один из боевиков лезет в грузовой отсек мобиля, извлекает сборные походные носилки.

– Ложись.

Выполняю команду с удовольствием, только теперь понимая, насколько сильно умаялся за эту ночь. Усталость и боль берут свое – на меня наваливается апатия и отупение. Закрываю глаза. Мне становится совершенно безразлично, что именно будет со мной дальше…

* * *

Наверное, я задремал или потерял сознание от боли. В себя прихожу в медицинском кресле-анализаторе, которое стоит в комнате вроде тех, по которым я бегал всю прошлую ночь. Эта комната, правда, довольно чистенькая и оборудована как медицинский пункт, но мне почему-то кажется, что порядок здесь навели совсем недавно и что еще вчера тут царили разруха и хлам.

В комнате, кроме меня, два человека: худенькая невысокая женщина в белом врачебном комбинезоне и шапочке с респираторной маской и мужчина в синем костюме хирурга. Моя сломанная нога уже обработана и закована в медицинский панцирь. И на том спасибо. Значит, я уже сейчас смогу наступать на нее… если мне, конечно, позволят встать. Пока же я крепко привязан к креслу тугими ремнями и опутан датчиками, которые измеряют мой пульс, температуру, снимают кардиограмму, энцефалограмму, томограмму и еще целую кучу всего.

– Кто вы? – не могу удержаться от вопроса.

Женщина вздрагивает и смотрит на меня. Ее лицо почти полностью спрятано под маской, я не знаю, молодая она или старая. Я могу разглядеть только ее глаза – выразительные, серые, с золотистыми ободками возле зрачков. Она смотрит на меня с восхищенным любопытством, к которому примешивается толика ужаса. Так в зоопарках глядят на тигра или руста – и красиво, и страшно, а вдруг вырвется?

Лицо мужчины также скрывает маска, но, судя по выражению его глаз, он абсолютно, я бы даже сказал, академически спокоен. Я его не очень-то интересую, он просто выполняет свою работу. Он прикасается к моему подбородку затянутыми в хирургические перчатки пальцами и рассматривает мои зрачки, а потом сверяется с показаниями приборов и бормочет:

– Странно, наркоз еще должен действовать.

– Вы кто? – с нажимом повторяю я. Говорить трудно. Раскалывается голова. Рот пересох и словно забит песком. – Дайте попить.

– Пока нельзя, – отвечает хирург. – Потерпите. Вначале мы должны закончить обследование.

Молча закрываю глаза. Мне остается только ждать. Тихо жужжат приборы, украдкой вздыхает женщина, что-то бормочет себе под нос мужчина. Иногда они обмениваются между собой медицинскими репликами, из которых мне ясно одно: хирург удивлен и разочарован, что-то в показаниях приборов его не устраивает. Это он зря. Я абсолютно здоров. Последнее медицинское обследование я проходил меньше месяца назад. И вообще, нас, гонщиков, врачи проверяют, пожалуй, чаще, чем представителей любой другой профессии.

Чувствую, что мне в вену вонзается игла, и открываю глаза. Ага. Берут кровь на анализ. Хотя… Что-то много берут. Для анализа достаточно одной капли, а из меня выкачивают целую пробирку. Пробирка заполняется, женщина забирает ее из кронштейна и ставит другую – пустую. Что за дела?! Сколько же крови им нужно?! Только собираюсь начать возмущаться, как игла покидает мою вену, а хирург говорит кому-то по коммуникатору:

– Давайте воду.

Самое время! А то язык у меня уже распух и едва помещается в пересохшем рту.

Входит один из давешних боевиков – на башке шлем с опущенным забралом, в одной руке бластер, в другой закрытая крышкой прозрачная емкость с водой. Хирург берет емкость.

Я ожидающе подаюсь вперед, насколько позволяют ремни. Давайте же скорее, сволочи, сил нет ждать! Но врач ставит воду на стол, берет шприц, закачивает из пробирки мою кровь и вонзает шприц в крышку. Игла протыкает легкий пластик и набухает красными каплями. Вода украшается алым мутноватым облачком. Оба врача, как завороженные, смотрят на емкость. Мужчина взбалтывает воду, и кровь окрашивает жидкость в более-менее равномерный красноватый цвет.

– Растворилась! – потрясенно говорит женщина. А она чего ждала, интересно?

– Вот дерьмо, – не выдерживаю я. – Дайте же мне попить, сволочи, и объясните, наконец, что вам от меня нужно!

– Можно его напоить, док? – спрашивает боевик, который принес емкость с водой.

– Что? А… да, пожалуйста.

Боевик достает из кармана комбинезона плоскую фляжку. Откручивает крышку и подносит к моим губам. Жадно пью напиток, который оказывается энергетическим тоником. Классная штука – быстро снимает жажду, усталость и придает сил. Мы употребляем такой во время гонок.

– Спасибо, братан, – говорю боевику. – А теперь, может, поговорим?

– Да вроде не о чем, – отвечает тот и спрашивает врача: – Он вам еще нужен?

– Нет, все, я закончил, можете убирать.

– Что значит убирать? – настораживаюсь я. Но тут боевик делает какой-то жест за моей головой, и я погружаюсь во тьму.