Текст книги "Преждевременный контакт (СИ)"

Автор книги: Вадим Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Увы, ничего уже не изменишь, – как можно мягче произнес он, – и не корите себя. Вы ни в чем не виноваты.

***

Утро выдалось таким же пасмурным, как и вся прошлая неделя. Марк лежал на больничной койке, вытянув забинтованные руки вдоль тела, смотрел пустыми глазами на серый потолок сквозь щелочки в свежей перевязке и думал о том, как быть дальше.

Прошла уже целая неделя. Он шел на поправку. Волосы стали понемногу отрастать, швы на лице почти рассосались, и теперь ему накладывали совсем легкую бинтовую маску. Временами маску снимали, давая нано-коже подышать. Он уже мог вставать с кровати и самостоятельно ухаживать за собой. На удивление искусственная кожа приживалась чрезвычайно быстро.

Вчера Марк впервые после операции посмотрел на себя в зеркало без маски. В зеркале он увидел изуродованное чужое лицо, и ему стало страшно.

"Этого не может быть. Это не я", – он все никак не мог поверить в случившееся, – "Нет-нет".

Он закрыл глаза и затем опять открыл их.

"Откуда я могу знать, что это я?"

По каким признакам ты понимаешь, что ты – это именно ты и есть? Неужели лишь по отражению в зеркале? По человеку в зеркале ты судишь о том, какой ты и безоговорочно веришь, что отражение является именно тобой? Но ведь отражение солнца в луне совсем не похоже на настоящее солнце.

Он смотрел в зеркало и видел совершенно чужого человека. Видел его щеки, сшитые как лоскутное одеяло из геометрически правильных кусков искусственной кожи. Видел его мертвецки белый синтетический лоб, который уже никогда не прорежут хмурые глубокие морщины. Видел щели его глаз, прикрытые опухшими безволосыми веками, а по бокам головы – нелепо торчащие из редких рыжих островков изуродованные огнем уши. В центре лица урода выступал большой бордовый нос и под ним кривые, еле различимые ниточки губ. Раньше он не сомневался, что человек в зеркале – это он. Никогда не сомневался. Даже мысли такой не возникало. А теперь?

Он поднял забинтованную руку, и человек в зеркале сделал тоже самое. У него была такая же забинтованная рука. Марк моргнул, и человек моргнул в ответ.

"Эй ты, урод!" – негромко крикнул Марк. И человек тоже крикнул Марку: "Эй ты, урод!"

Два урода через зеркальное стекло пристально рассматривали друг друга.

"Вот так я и понимаю что в зеркале я", – выдохнул Марк.

В течение всей его жизни человек в отражении постоянно менялся. Когда-то давно, в детстве, из зеркала на Марка смотрел маленький мальчик, который не любил умываться и лишь брызгал водой себе на лицо. Потом появился рыжий подросток, постоянно корчивший рожи. Затем подростка сменил молодой человек, с пушком вместо щетины. Дальше он перестал обращать внимание на того, кто в зеркале.

И вот сейчас он опять пристально разглядывал свое отражение. Он заново знакомился с собой.

Глава 11

– У тебя бывало такое, думаешь что проснулся, но это не так. Пару дней назад я будто бы проснулся, сел в кровати, а в углу комнаты стоит маленькая девочка лет пяти и что-то невнятно бормочет. Я прислушался, ну ничего не пойму. Слез с кровати, подошел ближе. Слышу, бубнит непонятное. Я еще ближе. И тут меня в жар бросило. Она смотрит на меня такими кровавыми глазами и шепчет без остановки тихим ласковым голоском: «Ты скоро умрешь, ты скоро умрешь, ты скоро умрешь...».

И тут я по-настоящему проснулся.

***

Феликс проснулся в третьем часу ночи. Подушка и простынь были мокрыми, хоть выжимай.

"Почему же так душно?" – подумал он.

Кондиционер был сломан уже неделю. Феликс устало встал с кровати, подошел к кладовке и достал старый довоенный вентилятор. Лопасти с тихим, будто кошачьим урчанием раскрутились, и он мокрый и горячий встал перед ними. Он стоял неподвижно, пока тело принимало нежные ласки прохладной воздушной струи. Пот начал остывать, но дышать не стало легче. В спальне, казалось, не осталось больше ни одного атома кислорода.

"Опять приснился кошмар".

Он снова лег и вскоре заснул, но спал нервно, недолго и проснулся совершенно разбитым.

Утро опять выдалось дождливым. Надоедливый бесконечный шум воды за окном длился уже неделю. Радости пробуждения не было, вставать не хотелось. Он смотрел в потолок и размышлял о себе. О том, что с ним происходит.

"Может это болезнь?"

Началась она год назад, когда ему впервые приснилось, как он падает с высокой скалы в поток горной реки. До этого сны Феликсу не снились совсем. Он помнил то леденящее кровь чувство падения, когда вмиг растворилась твердая поверхность, и он с невероятным ускорением полетел вниз. Он помнил, как пересохло в горле, похолодели пальцы на ногах. Помнил, как перестал дышать. Падая, он видел себя одновременно изнутри и со стороны и понимал, что смерть неизбежна. Через минуту он просто перестанет существовать. Но вдруг появилось удивительное чувство спокойствия, и отсутствие страха перед стремительно приближавшейся неизбежностью.

Раньше, до появления снов, мысли о смерти были иными. Они рождали представления неминуемого конца, пустоты. И страх. Он заставлял тело реагировать на подобные мысли неуютной скованностью, а мозг судорожно гнал их вон из головы. Страх создавал психологический барьер, подавляя неестественное желание прикоснуться к смерти.

А сейчас, падая в бездну, он физически ощущал, как в организме происходят немыслимо сложные химические процессы, после которых появлялось чувство эйфории, как при влюбленности или в минуты счастья. Мелькнула мысль, смерть – такой же наркотик, как и оргазм. Страх сменился интересом – что будет после падения, что есть там, за гранью? Пустота или новая жизнь? Могильные черви или Вальхалла? Забытье или бессмертие?

Удар, будто всплеск, разбудил его тем утром. Он распахнул глаза, словно кто-то заорал ему в ухо. Судорожно выгнув спину, поднял грудь как можно выше, и жадно задышал, хватая воздух пересохшими губами. Это пробуждение как откровение, до смерти напугало его.

С тех пор он стал спать крайне беспокойно, редко высыпался и почти каждую ночь просыпался в холодном поту. И каждой ночью умирал во сне. Всегда по-разному, но с одним результатом. Может именно поэтому он перестал бояться смерти настоящей? Более того, он ее желал.

"Наверняка это болезнь. И сто процентов психическая".

***

Сегодня он опять проснулся разбитым. Как и каждое утро в последнее время. Снова этой ночью, как множество ночей до этого, его сон закончился падением. Кошмары пугали и изматывали физически, и в тоже время подсознание уже не могло обойтись без них. Смерть во сне порождала в нем такой ураган эмоций, какой просто невозможно пережить наяву. И это беспокоило.

Он лежал на кровати и бесцельно водил туманным взглядом по небеленому потолку. В голове крутилась бесконечная как зубная боль фраза: "Расставайся с собой легко". И раздражала не сама фраза, а то, что он не мог вспомнить, где он ее слышал. Он опять задумался об отставке. Он не отдыхал много лет. Никогда не имел ни семьи, ни жены. Служба заменила ему семью, Агата заменила остальное. Отставка означала смерть, так как, уйдя со службы, он ушел бы от Агаты Грейс. Может, поэтому ему постоянно снится смерть? Без Агаты он умрет по-настоящему. Жизнь станет никчемной, не нужной. Без нее он будто гонимый отовсюду ронин – самурай, потерявший своего сюзерена – не приживется уже нигде. Поэтому об отставке и о домике на берегу океана можно забыть. Как ни банально это звучит, но только смерть сделает его свободным. Страх же, взрывающий адреналиновую бомбу внутри, давал новые силы для жизни, наполняя энергией.

"Черт! С этими кошмарами надо что-то делать! Это или старая контузия дает просраться, или так начинается старость. Ведь мне уже пятьдесят семь!"

Его дед любил говорить: "Я чувствую, как отмирают клетки мозга в моей голове".

Дед часто повторял эти слова, устало опускаясь на диван, такой же старый, как и он сам. И потом еще добавлял: "Этого тебе, внучек, не понять. Клетки твоего мозга молодые, и пока еще любят размножаться". Вскоре он умер.

"Может, пришло мое время? Что за чушь! Я еще силен как бык. Подтягиваюсь семнадцать раз, отжимаюсь пятьдесят. Мне еще и шестидесяти нет, а ему тогда было за семьдесят! Интересно, а моим мозговым клеткам тоже пятьдесят семь или уже за семьдесят?"

Он встал с кровати и пошел бриться.

"Я боюсь ложиться спать", – вдруг осенило его.

Именно поэтому он по вечерам всегда находил себе какое-либо занятие, лишь бы не спать. Боялся утром не проснуться, потеряться в ночных кошмарах и закончить жизнь так бестолково. Точно так же, как умереть в постели от старости и простуды.

"Не в моем стиле", – он усмехнулся.

Он как древний викинг, как буси, должен умереть в бою, с оружием в руках, защищая ее, свою Агату.

Он смыл остатки пены с лица, выключил свет и вышел из ванной комнаты. В прихожей посмотрел на часы. На все про все оставалось четверть часа. Он надел еще с вечера по-армейски отглаженные брюки и свежую, только из упаковки, белую рубашку. Застегнул нагрудную кобуру и, машинально проверив большим пальцем положение предохранителя, поправил в ней свой графеновый армейский десятизарядный VW-9. Затем перекинул серое пальто через руку и вышел из квартиры.

В подъезде воняло котами и старостью. В створке соседской двери, наглухо закрытой больше двух недель, веером торчали счета коммунальных служб. Пытаясь не смотреть на эти разноцветные бумажки, словно скрывая свое участие в чем-то тайном и противном, он спустился в подвал.

В сыром полутемном коридоре мерцала одинокая лампочка. Она болталась на торчащем из потолка проводе, Феликс чуть не задел ее головой. Он прошел два пролета, поднялся в соседний подъезд и через "черный ход" вышел в безлюдный переулок под холодный мартовский дождь.

Обернувшись, убедился – блондина с аккуратной испанской бородкой поблизости нет. Для Феликса с его военным и служебным опытом вычислить за собой слежку было делом тридцати минут. Но тому, что за ним следят, он не придал большого значения. Кто бы ни был тот блондин – либо из спецотдела "Z", либо работник тайного аппарата, либо кто угодно, главное – пока он не мешает Феликсу делать его работу. А он, Феликс, не мешает ему жить. Блондин, естественно, не мог быть ему другом, друзей у Феликса не было никогда. Он также не мог быть его врагом, от врагов полковник избавлялся сразу. Он мог быть лишь претендентом на роль врага. В таком случае Феликс предпочитал ждать, пока враг не проявит свои намерения. Блондин пока никаких намерений не проявлял. Как назойливая муха, кружил он вокруг Феликса, но не более. Муху можно и не замечать, лишь делать "обходные маневры". Это даже поможет ему не терять форму. Но коль скоро муха станет надоедать, для этого у Феликса в нагрудной кобуре есть мухобойка.

Из переулка он вышел на оживленную улицу, направился к станции скоростных вагонов мегаполис-транса и попал в утренний час пик. Цепкий взгляд привычно отмечал серые лица прилизанных менеджеров, небрежно одетых курьеров, сонных клерков, операторов, инженеров, студентов, спешащих выполнить свой долг. Он протиснулся в забитый до отказа вагон. Ехать нужно было до конечной.

На телемониторе над головами пассажиров шли утренние новости. Миловидная девушка, корреспондент "Первого канала", брала интервью у пожилого человека, по видимому ученого энергетика – в нижней строке экрана краснело название сюжета "Солнечная энергия – энергия будущего".

Пожилой ученый запальчиво почти кричал в микрофон:

– Хочу заметить, что сегодня человечество производит электроэнергии в сто раз больше, чем в довоенные годы. Десять миллиардов людей уже не может представить свою жизнь без этой энергии. Совет Объединенных Территорий, по сути, совершил энергетическую революцию, превратив планету в огромную солнечную батарею. В наши дни энергия практически ничего не стоит. Вот факты и цифры. Общая площадь планеты, занимаемая солнечными батареями – 37234765780000 м²...

Пассажиры не слушали. Мысли их были, как всегда, заняты собственными проблемами. Лишь некоторые изредка поглядывали на экран.

– Теперь давайте подсчитаем... – вещал динамик. – На один квадратный метр земли приходится в среднем один киловатт солнечной энергии. КПД современной солнечной батареи составляет... – Скучные подсчеты ученого, понятные разве что таким, как он, не вдохновляли на начало дня. – Количество световых часов в сутках равна... – Кто-то, не извинившись, наступил Феликсу на ногу, – ...возьмем умеренный климат, где половина дней солнечные. Соответственно, за год с квадратного метра батареи получим триста шестьдесят пять киловатт в час. В среднем за год...

Вагон остановился на очередной станции, и поток людей чуть не вынес полковника на перрон. Встречная толпа, ринувшаяся внутрь, оттеснила его в середину вагона.

– Теперь сравним эту цифру с довоенным производством, – орал в микрофон старый энергетик. Феликс стал продвигаться к выходу. Мельком взглянул на экран. – ... а это в сто раз меньше, чем человечество производит сейчас! И не только производит. Мы научились ее аккумулировать, хранить и транспортировать практически без потерь. Так-то, милочка. Сейчас у нас столько энергии, что мы можем поделиться ею даже с пришельцами из других планет.

Девушка-корреспондент участливо кивала головой, и время от времени профессионально улыбалась в камеру.

Феликс прикрыл глаза. Вагон постепенно пустел, приближаясь к конечной.

– Солнечная энергия беспредельна, – голос с телемонитора лился нескончаемым потоком хвалебных фраз в сторону мудрого и дальновидного руководства. – Она возобновляема, экологически чиста, а сейчас и экономически обоснована. Надо сказать Совету большое спасибо за мудрое решение наконец-то слезть с нефтяной и газовой "иглы", уйти от варварского вида энергоносителей, такого как атом и наконец-то сделать правильный выбор – использовать энергию солнца, как единственный безальтернативный энергоресурс будущего.

– Большое спасибо, – корреспондент в последний раз одарила телекамеру лучезарной натренированной улыбкой, – с нами был Григорий Аристархович Шорм, главный консультант по вопросам энергетической политики СОТ. А сейчас новости спорта.

Феликс вышел из вагона и пошел по пустому перрону к выходу. Надоедливый дождь, казалось, будет лить вечно. Крупные тяжелые капли били в лицо. Он поднял воротник пальто и, вжав голову в плечи, побрел по хмурой улочке окраины мимо серых домов с дешевыми комнатами, мимо облезлых стен универсамов, мимо граффити на покосившихся заборах и ржавых мусорных контейнерах. На окраинах явно чувствовалась демографическая разница с центром Мегаполис-Сити.

Он вошел в холл хосписа и привычно направился в ожоговое отделение. На часах было десять, и по коридорам уже вовсю сновали врачи в белых халатах и медсестры в синих. Старушки в домашних тапочках по-черепашьи передвигались, держась за стены, и неопрятные люди пустыми глазами разглядывали что-то на старых настенных плакатах.

Он махнул головой дежурившей у входа медсестре и, не сбавляя шаг, направился к крайней палате для послеоперационной реабилитации.

Феликс вошел в палату, сделал два быстрых шага и остановился у кровати. Он сразу посмотрел на окно, оно было наглухо закрыто. Откуда-то снизу к груди подкрался неприятный холодок. Он так же быстро вышел в коридор и жестом подозвал медсестру. Та сразу же прекратила писать в журнале и, звонко стуча каблуками, почти бегом устремилась к нему.

– Где? – спросил Феликс.

Медсестра округлила глаза и, задев его плечом, протиснулась в палату.

Несколько секунд они стояли перед кроватью и молчали. Затем медсестра бросилась в коридор, что-то крича на бегу, а Феликс достал коннектофон, набрал номер и твердым голосом произнес в трубку:

– Альфред, у нас проблемы. Быстро приезжай... ты знаешь куда.

Феликс стоял перед пустой кроватью. Постель еще не успела остыть, скомканная простынь наполовину сползла на пол, а на подушке темнела еще свежая вмятина, оставленная головой Марка.

Глава 12

– Тихо, Роза, тихо, – послышался шепот над ухом.

Кто-то взял ее сзади за локоть, пытаясь развернуть к себе.

Решение было принято в считанные секунды. Четким натренированным движением она крепко перехватила левую руку нападавшего и резко нагнулась вперед, переместив центр тяжести на правую ногу. Затем подхватила противника на спину, оторвав его от земли, и молниеносно и уверенно, как на татами, бросила через себя. Грохот упавшего тела эхом прогремел в тишине подъезда. Не теряя времени, она сильно уперлась коленом в спину перед собой и потянула обмякшую руку вперед и вбок, взяв "на болевой".

– Стой! Это я, – донеслось снизу.

Еще немного и рука хрустнет, как сухая ветка... ее колено упирается ему в спину прямо между лопаток. В этой ситуации ломать лучше не позвоночник, а руку – не убить, но вывести из строя. Рука пошла чуть-чуть вперед и снизу раздался глухой стон. Главное сделано – он лежит под ней, неподвижный, прикованный к полу, и в тусклом свете белеет бинт на его голове. Упираясь рукой в мокрый от дождя забинтованный затылок, она вдавливает его лицо в пол. Кто бы это ни был – теперь он не опасен. Даже не пришлось применять оружие.

Адреналин начал отпускать, и глаза стали различать детали:

"Что на нем надето? Одеяло? Вроде бы он что-то сказал".

– Роза, это я, Марк! – послышалось опять снизу.

Она убрала руку и резко развернула человека в одеяле лицом вверх. Поставила левое колено ему на грудь, вторым пригвоздила правую руку к полу, а левую взяла на излом так, что сделала невозможным любое сопротивление. Но лежащий и не думал сопротивляться. Его тело обмякло и съежилось под ее натиском. Было видно, что ему по-настоящему больно. С забинтованной головой он был похож на инопланетянина. Разве что не зеленый, а белый, синтетический. Неестественно бледное лицо выделялось даже на фоне бинтов. И лишь через толстые линзы очков смотрели испуганные, но живые глаза – единственное человеческое на неживом безбровом лице.

– Подожди, – жалобно простонал он, – успокойся.

Но Роза и не думала ослаблять хватку. Никаких эмоций – главное правило при задержании. И лишь этот взгляд из-под очков останавливал ее. Такой знакомый взгляд.

– Ты кто? – жестко спросила она.

– Это же я, Марк, – сказал он, – посмотри внимательно, Роза.

– Что за шутки?! – она еще больше заломила его руку.

Еще немного, и сухожилие плечевого сустава будет разорвано.

– Стой-стой! Больно! – взвыл лежащий.

– Я тебе сейчас сломаю руку, ты понял? – зло предупредила она, – еще раз спрашиваю, ты кто?

– Я тот, кто приходил к тебе две недели назад. Утром на стадион. Тогда я рассказал тебе о пришельце. О Губере. Помнишь?

Человек сглотнул. Роза замерла. Ее рука, сжимающая его запястье, чуть заметно дрогнула.

– Роза, говорю же, это я – Марк. Солнечный заяц – так ты меня называла в полицейской школе.

Роза нехотя ослабила захват. Затем привычным движением обыскала лежащего. Ничего не найдя в широких карманах больничной пижамы, встала и указала на угол под лестницей.

– Туда, – приказала она, – быстро!

Подобрав сползшее одеяло и держась за левое плечо, человек молча вполз в угол и сел. Роза встала напротив. Она полностью контролировала ситуацию. Любое движение незнакомца тут же получило бы противодействие с ее стороны.

– Говори, – спокойно сказала она.

– Роза, я живой. Но меня чуть не убили.

Человек снял запотевшие очки и протер их уголком одеяла. От растерянности он стал заикаться.

– На меня охот-тятся. Меня вербовали. В о-общем, Роза, мне нужна твоя помощь. Мне нужно время.

Он невесело улыбнулся и добавил:

– Видишь, я уже совсем не похож на Солнечного зайца. Но за помощью опять пришел к тебе.

Роза только сейчас поняла, что слышит очень знакомый голос. И эти глаза под очками...

"Как же так?" – на секунду растерялась она.

– А экспертиза? – непонятно у кого спросила Роза.

– Я не знаю, – сказал человек, – они из УБ. Там все умеют.

Его голос, глаза и какие-то еле уловимые мелочи в интонации, в движениях – все указывало на то, что он говорит правду. И, тем не менее, в это невозможно было поверить.

– Нет! – крикнула она. – Марк умер! Ты умер!

Роза подалась вперед, нагнулась над незнакомцем, и ее черная тень куполом накрыла его.

– Я тот, кому ты звонила в день взрыва, – глотая слова, быстро выговорил он, – ты сказала на автоответчик, что с моим отпуском все решено.

Роза остановилась и замерла.

– Я был в тогда квартире, – продолжал незнакомец, – но не умер. Я горел, ты видишь. Но не погиб. Это инсценировка убэшников. Выслушай меня, Роза, прошу. Я сбежал из больницы, и мне некуда идти. Мне нужно еще немного времени.

"Он горел, но выжил", – подумала она, – "Это может быть правдой. Но труп в морге? Ошибка? В любом случае этот человек что-то знает".

– Поднимайся, – сказала она.

Человек подчинился, обернулся в насквозь промокшее одеяло и встал перед ней во весь рост. Определенно он был похож на Марка.

"На пока еще покойного Марка", – для себя уточнила Роза.

– Иди вперед, – сказала она.

– Квартира номер четырнадцать, – в полголоса сказал он. – В комнате – станок с пятидесятикилограммовой штангой и кот Маркиз.

Роза повела головой.

– Иди молча, – приказала она, – это ничего не доказывает. У тебя еще будет время все мне рассказать.

Она открыла дверь и втолкнула его в квартиру...

А уже утром, когда Роза после пробежки купила ему в автомате у подъезда сигареты и ушла на службу, Марк долго пил сделанный ею кофе и курил в форточку. Дождь лил как из ведра, крупные капли залетали в комнату и падали ему на лицо. Но он не чувствовал их. Так, с мокрым лицом, с которого, собираясь в узкие ручейки как с линолеума, стекали дождевые капли, Марк стоял в квартире Розы и думал, что делать дальше. С одной стороны все просто – нужно найти Губера. С другой – сделать это практически нереально. Тем более теперь. Теперь, когда он официально мертв. Хотя...

План УБ об инсценировке его смерти может стать даже полезен. Сейчас он – "человек никто", и у него развязаны руки. О том, что он жив, знает только Феликс. И теперь еще Роза. Роза поверила ему, и в ней он уверен. А вот Феликс... он будет землю рыть, искать его. Но ведь теперь он – "человек никто". Как найти того, кого нет?

Так, теперь о Губере.

Плохо, что схема "перехода" сгорела при пожаре. Она как раз и была им нужна. Вовсе не Марк, а "листок занесенный в опись под ?1 и лично к ней прилагается". А он сгорел. Но скоро Марк сможет обойтись и без схемы. Скоро он раскроется "на все сто". Ему нужно лишь выиграть время. Осталось совсем немного, и тогда Губер ему станет уже не нужен. Тогда сам Марк станет...

Вдруг он услышал еле различимый металлический звук. Это ключ провернул механизм дверного замка. Скрипнула дверь и две черные тени мелькнули в коридоре. Он обернулся на шорох. В дверях стояла Роза, длинноногая в промокшем дождевике.

– Привет, – удивленно сказал он, – а как же дежурство?

Он бросил окурок в форточку и сделал шаг навстречу.

– Марк, – сказала она, – это не шутки. Ты чуть не погиб, и хвала Прогрессу, ты чудом остался жив. Но чудеса не случаются дважды. Твоя болезнь тебя погубит. Марк... это надо.

Роза сделала шаг в сторону, и из-за ее спины вышел комиссар Побединского отделения полиции Константин Витте. Две тени в форме спецназа встали за его спиной.

– Ну, здравствуй, погорелец, – сказал комиссар и протянул руку, – не бойся нас, мы хотим тебе помочь.

***

Внутри фургона было совсем темно. Свет хмурого утра практически не пробивался через два крохотных зарешеченных окошка внутрь салона. Дождь стучал по крыше спецкара, отчего мысли никак не могли выстроиться в логичную цепочку. Машина тронулась с места, и в салоне загорелся тусклый светильник.

Роза сидела напротив, держала его за руку и ласково повторяла:

– Тебе помогут, Марк, обязательно помогут. Ты же не хочешь, чтобы это повторялось снова и снова. Сначала пришельцы, затем убэшники... Я еще тогда должна была сделать это. Слава Прогрессу, ты жив.

Он не слушал ее – это было бессмысленно. И не винил ее. Либо он не нашел нужных слов, либо в то, что с ним произошло действительно трудно поверить. В любом случае Роза ни в чем не виновата.

– Марк, я, конечно, понимаю, что все это болезненные... – Витте никак не мог подобрать нужное слово.

– Галлюцинации, – помог ему Марк.

– Да уж, галлюцинации, – задумчиво повторил комиссар.

Он сидел рядом с Розой, смотрел на человека напротив и не верил, что так бывает. Человек в наручниках, в больничной пижаме, в женской, явно принадлежащей Розе, бежевой куртке, с головой, перебинтованной до места, где должны были находиться брови, совсем не походил на Марка Кариди. Хотя он смутно помнил того Марка, но чутье подсказывало, это – Марк. И еще, Роза не тот человек, который умеет ошибаться.

– Да-да, галлюцинации, – еще раз повторил Витте и вытер пот со лба наодеколоненным шелковым платком, – но все-таки... этот ваш Губер. Марк, вы же сказали, что он – пришелец, гм... "иной". Так?

Роза вопросительно посмотрела на него:

– Господин комиссар?

– Да-да, я все понимаю, галлюцинации... болезнь. – Витте опустил глаза и твердо добавил, не обращая внимания на удивленную Розу. – А я могу с ним встретиться? Я должен с ним встретиться, Марк. Иначе...

Он не договорил.

– Вы же обещали! – нервно перебила его Роза. – Все вопросы только после курса лечения. И кстати, что до вопросов. Они как раз есть к нашему судмедэксперту.

– Подождите, Роза! – теперь повысил голос Витте. – Не указывайте мне что делать. Вы на службе, не забывайте об этом.

Роза опешила. Она удивленно смотрела на комиссара.

– Марк, – Витте опять повернулся к Марку, – мне очень нужен этот Губер. Поймите, он убийца. Не знаю почему, но это дело государственной важности. Я понимаю ваше состояние, но может больше нам не представится возможности поговорить. В закрытых лечебницах, знаете ли...

Витте смущенно кашлянул. Вести допрос психически нездорового человека, чуть не убившего себя. Вести допрос в спецкаре, который едет в психушку. Да еще в присутствии этой назойливой Розы Норман. Но другого момента не будет, и он продолжил.

– Но это ненадолго, – как можно бодрее произнес он, – гм, уверен, что ненадолго. Подлечитесь и снова в строй!

Он сделал паузу.

– Теперь о Губере. Я понимаю, простой бродяга и все такое... Вы провели с ним профилактическую беседу. Правильно. Таких дел сотнями каждый месяц. Но... вы говорили Розе, что были с ним где-то. Что он вам что-то рассказывал. Наверное, о себе рассказывал, так?

Витте замолчал.

– Так, – спокойно сказал Марк.

– Очень хорошо, – задумался Витте. – И что же?

– А что именно вас интересует? – спросил Марк.

– Любая информация, – ответил комиссар. – Любая информация, которая поможет его найти. Он объявлен в розыск.

– Таковой не владею, – сказал Марк и опустил глаза в пол.

– А Роза мне говорила другое, – настойчиво произнес комиссар Витте.

– Так может это у Розы есть нужная вам информация? – парировал Марк.

Наступило молчание. Витте опять протер вспотевшую лысину, в салоне спецкара было невыносимо душно.

– Значит так, – твердо сказал он, – или я получаю все, что мне необходимо сейчас, и мы едем в больницу. Или же едем к нам, и я там получаю все, что мне необходимо. Я в любом случае я получу нужную мне информацию, но... каким способом, решать вам, дорогой Марк.

– Господин комиссар, – не сдержалась Роза.

– Молчать, ефрейтор Норман! – рыкнул Витте.

"Он спрашивает, как найти пришельца", – подумал Марк. – "Этому лысому приспособленцу тоже нужна информация".

Марку также хотелось владеть этой информацией. Но почему пришельцем заинтересовался Витте? Клуб охотников на пришельцев растет на глазах.

Вдруг спецкар резко остановился.

"Приехали?" – подумал Марк.

Щелкнула панель внутреннего переговорного устройства.

– Ш-ш-ш, прием, – послышалось из динамика.

– Что случилось? – спросил Витте, подсев ближе к панели.

– Проверка документов, – ответил из динамика низкий бас.

– Какая еще проверка? – комиссар поднял брови и хмуро завертел усами. – Они что, не видят, что за машина? Кто проверяет?

Динамик непривычно молчал.

– Эй! – крикнул в микрофон Витте, – что там у вас происходит?

И тут за передней стенкой, отделяющей кабину от салона, прогремел оглушительный взрыв. Машину качнуло так, что Витте с Розой свалились на пол, а Марк затылком чуть не вышиб решетчатое окно за спиной. Из кабины в салон потянул едкий дым. Послышалась короткая автоматная очередь. Еще одна. Роза поднялась на колени. В ее руке блеснул пистолет – восьмизарядный полицейский U-9. Она никогда не сдавала его в хранилище. Роза встала на одно колено лицом к выходу и оперлась локтем в другое. Держа двумя руками оружие, направила ствол прямо в дверной проем.

На несколько секунд все стихло. Затем двери тихо скрипнули. Заскрипели громче. Кто-то ломал замок. Щелчок – и металлический скрежет прекратился. В щель медленно пробилась полоска света и звук дождя. Роза, что есть силы, сжала рукоять пистолета. Прицелилась. Дверь спецкара наконец отворилась полностью. В проеме в утреннем тумане показался размытый контур головы. Прогремел выстрел, и звуковая волна в тесном салоне разорвалась в ушах. Пуля вошла в голову в дверном проеме мягко, как в тире, на выходе разорвав череп на куски. Тут же прозвучал второй выстрел. Стреляли с улицы в салон. Роза упала. U-9 вывалился из ослабевших рук. Марк рванулся к нему, краем глаза заметив газовую гранату под собой.

Взрыв, и горло перехватил спазм. Голова вдруг стала тяжелой. В последний момент он успел положить ладонь на еще хранящую тепло рукоять пистолета, но сжать ее уже не успел. Он летел в глубокий черный туман.