Текст книги "Преждевременный контакт (СИ)"

Автор книги: Вадим Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Через время Агата лежала в кресле перед бассейном и, казалось, спала. Легкая туника, сандалии. Блаженно прикрытые глаза.

"Fais ce que dois, advienne, que pourra" – большие готические буквы синели на ее правом плече. Эти слова римского императора Марка Аврелия на долгие годы стали девизом. Татуировка была сделана давно, в активе молодежной организации "Смена", в которую она вступила в одиннадцать лет. Актив "Смены" стал началом ее новой жизни. Ее взрослой жизни.

"Делай, что должно, и будь, что будет" – в этом Марк Аврелий был прав.

Стоицизм императора-философа и его логика импонировали Агате Грейс. В сущности, она сама была таким стоиком, презирающим окружающую ее тщеславную чопорность, беспредельное самолюбование и безграничный цинизм правящих "старцев" из Совета. Могучая империя Прогрессоров, казалось бы, созданная ими на века, с недавних пор стала попахивать гнильцой. Агата уже ощущала этот запах. Так пахнут сытость и лень, прелюбодеяние и измена, обжорство и безразличие. Власть не должна так пахнуть, иначе она перестанет быть властью. Агата была уверена, только стоики могут править, и имеют на это право. Император как античный стоик, должен обладать тремя вещами. Первое, душевным покоем и пониманием, что есть то, что невозможно изменить. Второе, мужеством чтобы изменить то, что изменить возможно. И третье, мудростью, чтобы всегда отличать одно от другого. Таким стоиком была она.

Лишь в одном не соглашалась Агата Грейс со своим древнеримским наставником. Не может Закон быть един для всех, и для рабов и для господ. Не может быть "правления, которое уважает более всего свободу управляемых". В этом Марк Аврелий заблуждался. Агата Грейс была уверена – у "управляемых" не должно быть свободы. Как не должно быть свободы у льда, сковавшего вершину скалы. Ведь если солнце, подтопив лед, даст ему свободу, ринувшаяся к подножию горы лавина сметет все на своем пути. Холод всегда должен быть крепче солнца.

Глава 9

Стовосьмиэтажная башня Управления Безопасности – самая высокая из всех админзданий Совета Объединенных Территорий – гордо и величественно возвышалась над остальными. В самом центре комплекса. Матово-черный цвет, символ власти и величия, придавал ей настолько зловещий вид, что те немногие посетители, впервые попавшие в административный квартал либо по своей воле, либо совсем наоборот, все они без исключения испытывали необъяснимый внутренний трепет, глядя снизу вверх на этот могучий символ Победы Прогрессоров. Ее так и прозвали – «Черная Башня». И за цвет, и за те послевоенные годы репрессий, в которых УБ принимало активное участие. Сейчас же, упираясь куполом в серое пасмурное, с редкими солнечными прожилками небо, башня казалась еще более мрачной и зловещей, чем когда-либо.

Феликс вышел из Черной Башни через служебный выход и очутился в ведомственном гараже. Спустился на лифте на третий стояночный ярус, в восемнадцатом ряду нашел свой служебный электрокар и сев в него, отключил наручный геолокатор. Только сейчас он смог расслабиться.

Прикоснувшись пальцами к пурпурной от пощечины щеке, Феликс улыбнулся. Крайне редко за последние годы он видел Агату такой. Когда она стояла перед ним, разъяренная, пылающая от злости, ему так хотелось обнять ее, прижать к своей широкой груди и по-отечески прошептать: "Успокойся, девочка моя, все будет хорошо".

Спроси его, он не смог бы ответить, хотя и сам себе неоднократно задавал этот вопрос – почему он все эти годы оставался рядом с ней. Почему не ушел инструктором в армию, хотя зовут постоянно. Почему не подал в отставку. В свои пятьдесят семь, имея награды и выслугу он, герой войны, заслужил достойное госсодержание. Служба в УБ давно не радовала его, и мысли о тихом уединенном домике у океана все чаще приходили по ночам. Но почему он так и не смог уйти от нее? Почему заботится о ней, оберегает ее, беспрекословно выполняет все ее приказы, не задумываясь ни о последствиях, ни о себе? Много лет как верный пес он всегда рядом с ней. Но при этом, всегда в тени, всегда на вторых ролях. И только им двоим известно, что его роль в ее жизни самая первая, самая главная.

Феликс завел мотор, выехал из гаража на темную площадь и с силой вдавил в пол педаль акселератора. Мощный мотор взревел многосотенным конским табуном, и машина помчалась в серую дымку улиц, подальше от Черной Башни.

Впереди его ждал Мегаполис-Ф5899 – давно уже не город, а сорокамиллионный многоуровневый улей, с жизнью настолько быстрой, что ежедневный бытовой суицид на почве нервного истощения стал здесь привычным делом. Мегаполис пожирал лишних жителей. Все последние двадцать пять лет этот урбанистический монстр строился у Феликса на глазах. Когда тот молодым капитаном пришел с войны, монстр еще не был таким. Но после войны обычный миллионник с устаревшей инфраструктурой и множеством муниципальных проблем стал расти как на дрожжах. Дрожжами послужили безграничные ресурсы отвоеванные победителями. Не зря мировое противостояние называли "войной за ресурсы". В итоге за четверть века отвоеванные блага превратились в сегодняшнюю реальность – в стекло и бетон этажей, поднимающихся сотнями в небо и уходящих десятками под землю; в миллионы километров магистральных тоннелей, проложенных с севера на юг и с запада на восток; в сотни тысяч сверхскоростных вагонов мегаполис-транса. И еще в вечно ревущий и зудящий рой ненасытных обитателей этой реальности – реальности прогресса и страха, изобилия и нищеты, слепой веры и циничного безразличия. Именно туда, в новую реальность, разрезая быстро спускающийся вечерний туман, мчал его электрокар.

Третью Мировую еще называли "войной всех против всех". Но это название было неофициальное. Историки до сих пор спорят о дате ее начала, и о том, кто ее начал первым. Но все эти споры не выходят за рамки, допустимые цензурой, и никто из высоких научных чинов в таких спорах даже не осмелится поставить под сомнение "руководящую роль Прогрессоров в деле победы Мира во всем мире".

"Победы всего прогрессивного человечества над силами зла".

Эти шаблонные пропагандистские фразы вот уже более двух десятков лет звучат днем и ночью в каждом доме с экранов телевизоров. Но даже Феликс, прошедший всю войну разведчиком карательного батальона, два года принимавший участие в политических "чистках", знавший много таких тайн, о которых не догадываются простые граждане, даже он не смог бы точно сказать, кто сражался в той войне на стороне добра, а кто на стороне зла.

Его машина, наконец, выскочила из административного квартала, оставив позади высокие многометровые каменные заборы с датчиками движения, сотни камер наружного наблюдения, бесконечные ворота, шлагбаумы и круглосуточные патрули охраны.

Именно то, что та война носила характер "всех против всех", и спасло человечество от гибели. Ведь нельзя использовать ядерное оружие, если воюешь со всеми соседями. Со всеми без исключения вокруг себя. Битва за ресурсы быстро разрушила существующие Союзы, развалила Альянсы, разорвала все мирные Договора. Каждый в той войне воевал за себя. Никто не хотел ни новых земель, ни сфер влияния, ни власти над народами. А про идеологию даже не вспоминали. Цель – ресурсная база для дальнейшего выживания – вот что интересовало каждую из воюющих сторон. Победа давала ресурсы.

Но в те годы молодой Феликс не думал об этом. Он был солдатом, он делал свою работу. И вот только сейчас стал задумываться – за что он все-таки воевал в той непонятной войне?

Прогрессоры, которым миллионы таких, как он принесли победу и национализировали энергоресурсы, сейчас безгранично владели ими, спрятав за словами "национальное достояние" полную государственную монополию на завоеванное богатство. Они ограничили любой вид энергии, кроме солнечной, и сегодня четверть планеты покрыто солнечными батареями, которыми опять же владеет СОТ. Потребление газа и нефти максимально лимитировано и доступно лишь для личных некоммерческих целей. Бензиновой или дизельной техники почти не осталось, а сжиженный газ продавался исключительно для бытовых нужд, и в очень ограниченных количествах. Нефтепродукты уже не использовались в тех масштабах как раньше, и в странах, живших до войны за счет их добычи, сейчас голод и разруха.

Феликс выехал на скоростную автостраду, включил автопилот и прикрыл усталые глаза. Он не спал почти двое суток. Напряженность вконец измотала его.

"Годы берут свое", – подумал он, – "если бы не Агата..."

Он уже не служил ни народу, ни Совету. Эти дряхлые партайгеноссе из Совета, судорожно цепляющиеся за власть, давно стали ему противны. Когда-то он воевал за них и для них, они же говорили, что он воюет за народ. Когда-то он и такие, как он приблизили их победу, они назвали ее народной победой всего прогрессивного человечества. Когда-то в "тройках" он безжалостно уничтожал их политических оппонентов, они же представили это как очищение общества от врагов народа. С помощью таких, как он Прогрессоры получили безграничную власть и назвали эту власть народной. Все у них теперь называлось "народным".

Но сейчас он больше не служил им. Он служил только ей.

– Остался один километр, – послышался металлический голос автопилота. – Срочно перейдите на ручное управление. В противном случае авто будет припарковано.

Через один километр начинался Мегаполис-Сити. Феликс отключил автопилот и включил радио. На волне "Забытые Мелодии Прошлого" из динамика донесся знакомый голос:

 
Электрический свет продолжает наш день
И коробка от спичек пуста.
Но на кухне синим цветком горит газ.
Сигареты в руках, чай на столе,
Эта схема проста.
И больше нет ничего, все находится в нас...
 

***

– Краплеными картами играете, дорогая моя, – Алекс нежно погладил свою «эспаньолку» и включил ближний свет.

Луч фар вырвал в полутемном тоннеле автострады задние фонари "Тесла", прижавшейся в правый ряд, и Алекс понял, машина перешла на автопилот.

Алекс привык все контролировать лично, поэтому не любил автопилоты. Его спортивный "Нагано" не имел автопилота.

За "Теслой", полчаса назад выехавшей на Главную Площадь из ворот админ-комплекса, он следил больше суток, и все больше убеждался в своей правоте – Агата Грейс ведет двойную игру. Все бы ничего, ведь она ему платит, и платит очень хорошо, но... Интуиция, которая никогда еще его не подводила, сейчас назойливо шептала ему: "Тебя хотят подставить".

И зачем Агате понадобился головной мозг того странного бродяги, труп которого он оставил на полицейской стоянке? Она не ответила, хотя он спрашивал. Алекс не любил неопределенность, и это первое, что его насторожило. Подкинуть же труп полиции – это хорошая и правильная идея. Исполнил он ее крайне эффектно. Так он убил "двух зайцев" – инициировал официальный розыск своего "клиента", и убрал ведущие к нему цепочки. Хотя, все же, одна цепочка еще оставалась до вчерашнего дня. Но и та случайно оборвалась, когда полицейский, досье на которого передала ему Агата Грейс, погиб – сгорел у себя в квартире. А случайно ли? Алекс Деев не любил автопилоты, неопределенность и не верил в случайности. И это второе, что насторожило. Что же касается объявленного полицией розыска, то "клиент" – настоящий фантом, и полиция его вряд ли найдет. А когда Алекс доберется до цели, будет чем шантажировать и самого "клиента" и полицию. И главное, Агату.

Да-да, именно Агату, потому как она лично уверяла его, что дело конфиденциальное и убэшники в нем участия не принимают. И тут эта "Тесла". А это уже зацепка против главного человека в его жизни.

Серебристую "Теслу" он увидел два дня назад, рядом с полицейским управлением. В первый же день, когда стал следить за тогда еще живым Марком Кариди. Вернее, его пеленгатор случайно поймал разговор двух мужчин, сидящих в этой машине. Алекс Деев не верил в случайности. Так оно и вышло – они говорили о Марке. Они тоже следили за ним. И являлись ни кем иным, а сотрудниками Управления Безопасности СОТ.

В тот день Алекс принял решение понаблюдать со стороны, что бы это могло значить. А вечером того же дня Марк Кариди – последний человек, видевший "клиента" до исчезновения – погиб в собственной квартире от взрыва газового баллона.

Собрав все случайности и неопределенности в одно целое, Алекс понял – его хотят подставить. Он еще не видел всей картины, но интуиция говорила – началась большая игра, и первыми полетят головы у пешек. Но Алекс Деев – это та пешка, которая в большой игре непременно должна выйти в ферзи.

Тем временем "Тесла" въехала в Мегаполис-Сити и вскоре припарковалась на стоянке у развлекательного комплекса "Космический парк аттракционов". Из нее вышел седой мужчина лет пятидесяти пяти, подтянутый, в белой рубашке под серым пальто, рукава которого заканчивались большими узловатыми, будто отлитыми из бронзы кистями рук. Походка выдавала его военную выправку.

– Ну и убэшник, – настороженно прошептал Алекс, – такими ручищами только цепи рвать. Шею сломает в секунду.

Человек в сером пальто, не оглядываясь, быстрым шагом направился через всю стоянку в сторону сверкающего неоном квадро-театра. Алекс хорошо видел его крупную фигуру через лобовое стекло "Нагано". Этот человек напомнил ему отца.

Немного постояв перед афишей с явной военной агиткой под названием "Путь к Победе", человек купил билет и вошел внутрь. Алекс остался в машине. Он терпеть не мог пропагандистских фильмов Прогрессоров. Тем более про ту войну. Сразу после победы, в самые первые мирные дни Прогрессоры объявили "большую партийную чистку", и его отца, закончившего войну полковником кибер-батальона "К", одного из главных разработчиков решающего наступления, известного как "Сломанная стрела", объявили врагом всего прогрессивного человечества. Карательная "тройка" УБ расстреляла его в тот же день во дворе их дома, прямо на глазах у четырехлетнего Алекса. До сих пор тот день стоит у него перед глазами. Мать не перенесла смерти мужа и сразу после похорон оказалась в больнице с нервным истощением. Там она и покончила жизнь самоубийством, повесившись в уборной на собственных чулках.

Так Алекс оказался в детском доме. Они еще существовали в те послевоенные годы. Но, ни прогрессивное воспитание, ни добровольно-принудительное вступление в молодежную организацию "Смена", ни повальная прогрессорская агитация не сделали из него так нужного системе "середнячка" – безликого раба Системы. Его поколение называли Поколением Победы. Поколение-2020. Родившиеся в военные годы или сразу после, все они воспитывались в духе прогрессивного светлого будущего. С детства их учили верить в торжество Прогресса во всем мире. Им говорили, что именно они построят его. Поколение потребителей привело человечество к войне. Их время кончилось. Жить и работать не для себя, а во благо Прогресса – вот главная цель нового поколения. Его поколения. Так же, как и всех его сверстников, Алекса готовили к этому в детдоме, в интернате, в армии, в спецназе. Но благодаря, а может вопреки своим учителям, он вырос скорее одиноким волком, люто ненавидящим и свое поколение рабов, и вождей, лишивших его семьи, и окружающее его прогрессивное безумие. Его учителя смогли научить лишь одному – по-звериному ненавидеть.

Алекс мотнул головой. Временами накатывающие воспоминания не давали успокоиться. В темноте стоянки серебристая "Тесла" одиноко мокла под моросящим дождем, а хронометр на приборной доске показывал ровно восемнадцать тридцать. Сеанс скоро начнется, и Алекс прикрыл глаза. Он проснется ровно через два часа, когда закончится фильм и человек в сером пальто опять сядет в свой электрокар.

***

Феликс вышел из машины. Холодный мартовский ветер ударил ему в лицо. Он рукой пригладил седые волосы, поправил выбившийся из-под пальто воротник рубашки и направился в дальний угол комплекса, к афише, зазывно сверкающей над квадро-театром.

У входа ни души. До начала сеанса оставалось десять минут. Феликс поднял голову вверх и посмотрел на афишу на большом голографическом экране. С голограммы на него смотрел обожженный воин в зареве взрыва, спиной прикрывающий испуганную темноволосую девушку. Под коллажем, через весь экран большими объемными буквами кроваво краснела надпись "Путь к Победе".

Феликс купил билет и вошел в здание квадро-театра. Пройдя несколько шагов он, наконец, позволил себе оглянуться. Никого. Лишь тучная билетерша у входа считала билетные корешки. Он резко свернул вправо, прошел шагов десять по узкому коридору и оказался возле маленькой неприметной двери с табличкой "Служебный выход". Он быстро открыл дверь, и, оказавшись на темной лестничной площадке, включил карманный фонарик. Крутая железная лестница шла вниз. Феликс посветил лучом в темный лестничный проем и стал спускаться. Он все делал быстро, и не смотря на свою могучую фигуру, как-то по-кошачьи, мягко и аккуратно.

Лестница уперлась в железную дверь. Феликс дернул за ручку, дверь не поддалась. Он достал пластиковую карточку, прислонил ее к электронному замку и нажал на ручку еще раз. Сотрудникам его класса полагалось иметь при себе универсальный электронный ключ. В замке щелкнуло, и холодный ветер опять обжег его лицо.

Квадро-театр остался позади, а впереди сверкал миллионами огней комплекс аттракционов. Но Феликс шел не туда. Он быстро шагал по темному парку, среди голых и мокрых от унылого дождя деревьев. Затем сошел с вымощенной пиленым камнем аллеи на мокрую траву и, не замечая как быстро промокают его туфли, направился к постройкам, темнеющим вдали. Там, на хоздворе, под одиноким уличным фонарем стоял его личный автомобиль – переделанный под электробатареи старенький армейский пикап.

Феликс сел в кабину и заботливо погладил приборную доску пикапа. Он немного подождал, затем сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, выравнивая дыхание, и завел мотор. Пикап приветливо заурчал. Феликс повернул руль, и машина послушно вырулила на дорогу. Ее хронометр показывал ровно восемнадцать тридцать. Это означало, что у Феликса есть два часа до конца фильма. Два часа для беседы с тем парнем, лежащим в ожоговом отделении хосписа для бездомных на окраине Мегаполис-Сити.

Глава 10

– Так почему-то решила наша ночная медсестра, – ответила, дежурившая сегодня в ожоговом отделении, светловолосая женщина-врач, – наверное потому, что он в бреду постоянно повторял именно их.

Она пожала плечами.

– Он что, повторял эти слова? – спросил Феликс.

– Да, – ответила врач. – Всю ночь перед операцией. Всего лишь эти два слова и больше ничего. Скажите, кто он такой? После того как вы привезли его той ночью, мы даже медкарточку на него завести не можем. Так же нельзя. Я нарушаю закон. Нет, я все понимаю, я знаю, откуда вы... вот, видите... вот и операцию, как вы приказали, сделал ваш же хирург.

Она собрала всю свою решительность и, придав как можно больше весомости голосу, спросила:

– Но почему именно к нам, в хоспис? У вас же есть своя отличная ведомственная больница?

Она ждала ответа, но Феликс посмотрел на нее так, что та поняла – никаких вопросов больше задавать не нужно. И все же, не сумев преодолеть любопытство, не удержалась:

– Так его зовут не Эрик Губер?

Феликс изумленно улыбнулся.

– Нет-нет, что вы, – сказал он, сделав отрицательный жест рукой, – это всего лишь какой-то бессвязный набор букв. Чего не скажешь в бреду, да еще в таком состоянии. Вашей медсестре, скорее всего, послышалось. Забудьте об этом. Его зовут совсем по-другому. Но я вам советую называть его просто "наш пациент". Вы меня понимаете?

Последние слова он произнес таким заговорщицким тоном, что женщина непроизвольно втянула шею в плечи и кивнула, будто поняла о чем он.

– Просто пациент, ага, – произнесла она по слогам, словно пытаясь запомнить, как именно произносится это слово.

– Вот и хорошо, – сказал Феликс и участливо спросил, – как он?

– Больше всего пострадали лицо и руки. Семьдесят процентов заменено искусственной кожей. Внутренние органы не повреждены, легкие в норме. В целом состояние стабильное. Но...

– Значит, я могу с ним поговорить, – перебил он ее.

– Что вы, что вы, – зачастила врач, махая руками, – к нему нельзя! К тому же приемный день давно закончился...

Но Феликс уже не слушал. Он мягко, но сильно взял ее за плечи так, что хрустнул накрахмаленный белоснежный халатик, и спокойно отстранил от двери.

– Мне можно, – негромко сказал он и вошел в палату.

В небольшой одиночной послеоперационной палате на железной койке лежал человек. Голова и руки его были забинтованы, лишь узкие прорези для глаз и рта чернели среди белоснежных бинтов. Через два еле заметных отверстия в нос были вставлены трубки аппарата искусственного дыхания, в углу рта торчал зонд, а рядом с койкой, мигая плетизмограммой на зеленом экране, монотонно попискивал кардиомонитор.

– Эх, парень, как это тебя угораздило, – Феликс встал перед кроватью, заложив руки за спину. – Инсценировка чуть не стала реальностью. Погоди умирать, ты нам пока нужен живым.

За окном на железном карнизе, нарушая тишину палаты, крупные дождевые капли танцевали чечетку, и в их спонтанном ансамбле солировал назойливый писк старенького монитора, неутомимо фиксируя частоту сокращений сердца: "Пи... пи... пи...". Человек неподвижно лежал на кровати.

Феликс ждал. Через минуту пиканье прибора стало чаще, и человек на больничной койке открыл глаза.

– Вот и хорошо, – выдохнул Феликс и улыбнулся, – а искусственная кожа приживется быстро. Проверенно лично. Сам в блиндаже горел когда-то.

Он сел на единственный в палате стул так, чтобы лежащий мог его видеть, и приветливо сказал:

– Ну здравствуй, Марк-погорелец.

Лежащий моргнул. Феликс подался вперед, уперся руками в колени и добавил с оттенком черного юмора:

– Скажи спасибо, что мы были рядом.

– Тпа-тибо, – еле выговорил Марк, жуя углом рта медную трубку зонда.

– Юмора не теряешь, похвально.

Он посмотрел на окно и подумал, что надо бы поставить решетку. Затем уже серьезным тоном произнес, обращаясь к Марку:

– В общем так. Меня зовут Феликс, фамилия Аристовский, я – полковник Управления Безопасности, и мы с тобой с сегодняшнего дня играем "в открытую".

Он прокашлялся и продолжил:

– Теперь, Марк, ты знаешь, кто мы и откуда. Не глупый, догадался. Я тебя водить за нос не собираюсь, не тот я человек. Ты, парень, теперь мой, я тебя перехватил первым.

"Перехватил", – мысленно повторил Марк и попытался улыбнуться. Но улыбка получилась кривой. И не из-за зонда. Просто Марк еще не ощущал ни своих губ, ни щек. Все было чужое. Он не чувствовал лица. Чувствовал лишь, как его опухший язык упирается в скользкий и мокрый от слюны металлический зонд. И больше ничего.

– Ты был там, и знаешь, как это сделать снова.

Феликс видел – Марк понял, о чем он говорит.

– Нам мало что известно об "иных". Известно лишь, что они существуют. Твой переход к ним зафиксировал спецотдел "Зет". Вы с пришельцем засветились. Зетовцы не могут отслеживать переходы "иных", но ты ведь не иной. Ты, Марк, законопослушный чипированный гражданин СОТ, и твой переход отследить было достаточно просто. У "Зет" есть такая возможность. Поскольку это случилось впервые, видел бы ты их радость. Они давно мечтают о контакте с "иными". Я не ученый, не из "Зет". Как раз наоборот. Я бывший военный, и мне никакой контакт не нужен. За всю свою жизнь я не видел ни одного "иного" и не знаю ни одного факта, подтверждающего их существование. В контакты с ними не верю. Для меня отчеты ботаников из "Зет" – шизофренический бред. Но я на службе, и выполняю приказ. А мое начальство этим отчетам верит. Боссам нужны "иные". Зачем – не знаю, не мое это дело. Может, их интересуют новые технологии, может сверхмощное оружие. Или новый вид энергии. А может и все сразу. Это не моя головная боль. Я политикой не интересуюсь, я выполняю задание. И задание это – наладить контакт моих боссов с твоим пришельцем. Видишь, как все просто.

В сумерках палаты под унылый стук дождя и тихое пиканье кардио-прибора его низкий тяжелый голос звучал особенно красиво. Марк даже заслушался им.

– Честно сказать, – продолжал Феликс, – я до сих пор не могу поверить, что уже два дня гоняюсь за "иным". Но повторюсь, я – солдат, и обсуждать приказы не привык. Есть объект и я должен обеспечить с ним контакт. Все. Как по мне, так найдем мы твоего... доставим куда надо, а там не наша забота.

Баритон Феликса явно обладал гипнотическим действием.

– И ты, Марк, должен мне в этом помочь. Обязан, – он наклонился ближе. – Поможешь?

Марк растерялся. Это прозвучало так просто, так по-дружески. Словно они закадычные друзья, знают друг друга много лет, и между ними совсем нет разницы ни в возрасте, ни в положении, ни в статусе. Будто он, Марк, не лежит сейчас перед этим краснолицым убэшником на больничной койке с перебинтованным лицом и с медленно приживающейся недавно пересаженной нано-кожей, а сидят они на лавочке солнечным утром в "Космическом парке" и мило беседуют о пустяках.

– Можешь не отвечать, – сказал полковник, – твой ответ понятен и так. У тебя просто не может быть другого ответа.

Марк опять попытался улыбнуться. Все происходящее забавляло.

"То же мне, открыл страшную тайну. Все знают – силовики из Безопасности никогда ничего не просят. Не то ведомство, чтобы просить".

– Надеюсь, ты знаешь, что такое вербовка? Так вот, Марк, теперь ты работаешь на нас. На меня лично. Времени у нас мало, поэтому начнем прямо сейчас...

***

– Много работы с людьми, постоянное нервное напряжение, низкая стрессоустойчивость, и вот результат. А я ему повторяла – ты связался с сумасшедшим и сам таким станешь. Так и случилось. Тот асоциальный шизофреник, тот бомж без паспорта стал последней каплей!

Роза раскраснелась. Долгое нервозное состояние дало о себе знать и ее, в конце концов, прорвало. Чтобы снять напряжение, ей непременно нужно было высказаться. Излить кому-то свою боль. И эта боль нескончаемым потоком слов вылилась на голову комиссара Витте. Роза говорила без остановки, то и дело взмахивая руками и стуча по приборной доске его представительского "General El". Казалось, она вот-вот разрыдается. Витте слушал внимательно, не перебивая. Ему было очень душно и, несмотря на то, что усердно работал кондиционер, комиссару пришлось даже немного ослабить узел подаренного женой дорогого шелкового галстука. Он слушал невнимательно и все ждал, когда девушка перейдет к главному. Машину вел автопилот.

– Марк, – продолжала Роза, – почему-то вбил себе в голову, что тот бомж... из другого мира.

"Так!" – комиссар сделал усилие над собой. Он как можно естественней протянул руку под приборную доску и незаметно включил спрятанный там диктофон. В это время Роза стремительно повернулась к нему. Комиссар побледнел. Девушка почти сорвалась на крик, и стала быстро-быстро говорить:

– Конечно из другого мира! Из мира шизофреников! По сути, это полнейший бред! Вы можете себе представить, что этот "иной" прекрасно разбирается в науках, в литературе, в религии, в медицине, но ни года своего рождения, ни места своего жительства сказать не может. Представляете? Ничего о себе сказать не может. Хоть бы какую легенду придумал, раз пришелец... настоящий шизофреник. Больной. Я его видела – молчун молчуном. И глаза безразличные, пустые, точно в трансе. Да уж, не от мира сего. Из мира идиотов! Я говорила Марку тем утром – это просто галлюцинации. Какой другой мир? Какой "пришелец"? Тоже мне инопланетянин без паспорта. А Марк только смеялся и все повторял: "Когда знаешь то, чего не знает никто, остальное уже не важно". Вот блин!

Роза распалялась все больше и больше.

– Не пойму, о чем это вы, – робко вставил Витте, – о каком бомже говорите?

– Да о Губере этом, черт побери! О ком же еще?!

Комиссар напрягся. Это было уже кое-что. С этим материалом можно и к Новаку на "ковер".

– Марк всегда брал такие дела, – продолжала тем временем Роза. – Всегда у него были какие-то неуравновешенные, какие-то больные, ненормальные... а говорят этим нельзя заразиться от других. Бедный-бедный Марк! Не уберегли мы его! Я не сберегла. Я!

Она ударила себя кулаком в грудь и замолчала. Комок подступил к горлу. Глаза "железной леди" налились слезами. Вот-вот, и они потекут по ее смуглой щеке. Она сильно сжала руку комиссара и надрывно произнесла:

– Я не могу. Как же теперь...

– Успокойтесь, Роза, – как можно участливей сказал комиссар, – это надо пережить.

– Тем утром Марк... – девушка взяла себя в руки, – он был совсем растерянным. Сумбурно говорил, курил одну за одной. Был сам не свой. Ну чем я могла ему помочь? Не понимаю. Наверно должна была. Обязана была! А он все рассказывал мне про этого... и про какие-то свои галлюцинации. Про Вселенную, черт... про схему перехода, про то, что еще немного, и он сможет летать. И тогда...

– Что тогда? – капельки пота выступили на висках у Витте.

– Не знаю, – Роза всхлипнула, – что-то связанное с энергией... что у "иных" есть космическая энергия. И что у него скоро будет. В общем, чушь всякую нес. Он уже тогда был...

Роза отвернулась к окну, и плечи ее задрожали. Слезы брызнули из глаз.

– Не надо себя корить, – сказал Витте. Ему стало жаль девушку. – Это несчастный случай, никто не виноват. Тем более вы.

Какое-то время они ехали молча. Затем Витте спросил:

– А он прямо так и сказал, что был в другом мире?

Комиссар пытался выглядеть как можно естественнее, непринужденно роняя слова. Будто лишь для того, чтобы продолжить беседу. Роза молчала.

– Он так прямо и сказал? – опять спросил он.

Роза не услышала вопрос. Она не слушала его, она была далеко. Память снова перенесла ее в утро того рокового дня, в котором Марк был еще жив. Роза корила себя, что не предприняла тогда никаких мер. Нельзя было оставлять Марка одного. Не отпускать, силой удержать у себя, заставить провериться у специалиста, ни в коем случае не позволить ему впасть в болезненную депрессию. Вот что она должна была сделать. Кризис бы со временем отступил, и Марк остался жив.

К тому же испортившаяся погода весь день давила на психику – серый мучительный день, вязкий, тягучий утренний туман, затем дождь, заливающий лобовое стекло, и мертвая реальность...

– Вы слышите меня, Роза? – из тумана донесся раздраженный голос комиссара.

Она, наконец, очнулась.

– Прошу вас, держите себя в руках, – Витте еле сдерживал раздражение.

Он мало чего от нее добился, но чуял нутром – давить на нее сейчас не надо. Больше он не позволит себе стоять на прокурорском "ковре" и слушать в свой адрес слова: "О достойной пенсии можете и не мечтать". У него уже есть кое-что на диктофоне. А надо будет, он найдет возможность разговорить эту девочку. Кто бы ни был этот Губер, он непременно найдет его и лично доставит в префектуру Юго-Восточного Кластера, к прокурору Георгию Новаку. Доставит живым или мертвым. И он сделает для этого все. Его отделение со вчерашнего дня задействовано в розыске Губера. Словесные портреты переданы во все районные полицейские инспекции, в дежурные участки транспортных узлов, в больницы, в морги. В объявленной операции "Перехват" задействован практически весь округ. Любая информация о разыскиваемом может стать решающей. Его звериное чутье подсказывало – Роза знает что-то такое, что сможет ему помочь. Но то же чутье говорило, не надо на нее давить. По крайней мере, сейчас. В настоящее время ее состояние неадекватно, и лучше оставить этот разговор на потом. Как-то странно она назвала этого Губера. Почему пришельцем?