Текст книги "Дочь творца стекла (ЛП)"

Автор книги: В. Брайсленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Я тебя презираю, – и она говорила искренне.

Он подвинул красный берет на светлых кудрях и посмотрел ей в глаза.

– Сейчас и ты мне не нравишься.

– Мило! – Камилла перестала изображать отрешенность стража. Она нервничала. – Риса, прошу…

Дверь хлопнула, не дав Камилле договорить. Кипя от ярости, Риса прошла по комнате и бросилась на кровать. Ребенок! Он назвал ее ребенком! Он был упрямым, не слушал ее. Если бы они сходили в Казу Кассамаги, она могла бы решить проблемы к закату. Она не была ребенком!

Она улыбнулась. Форма Камиллы все еще висела в ее шкафу. Ребенок не мог придумать план, который появился в ее голове.

Она покажет Мило, как она умна.

26

Пронзительный крик раздается в ночи.

От страха город притих.

В замке высоком правитель лежит,

Лежит неподвижно – он мертв.

Топот копыт на мосту гремит,

Несется волной над водою.

– Отец, не бросай! – слышится тихий крик,

Кричит дочь стеклодува с тоскою.

– Ненавижу эту песню, – прорычала Риса под нос. И певец был так себе. Из-за его хриплого голоса она впервые захотела услышать Рикарда. Люди в маленькой таверне кричали с одобрением и так громко, что гремели стекла в окнах. Они пели с ним, стучали кружками в такт, не зная об осаде за дверями таверны.

Тени в переулке укрыли ее на миг. Она поправила сумку на плече, стараясь не задевать ею стену. Там был самый ценный предмет – ее чаша из синего стекла, и она хотела, чтобы Феррер Кассамаги объяснил ей этот феномен.

Она выглянула из-за угла на мост, ведущий к главному входу в Казу Кассамаги в свете двух лун. Серебряный свет сиял на клинках двух мечей.

Пока было просто. Риса провела днем в комнате, ни с кем не общалась. Она впустила только слугу с подносом с ужином, а потом вышла исполнить ритуал. Она несколько раз ловила взгляд Мило и думала, что он пытался заговорить, но он не сделал этого, и она закрылась от него.

Она сплела из поясов платьев и лент веревку, чтобы сбежать после заката. Она выждала, пока в коридоре станет тихо, привязала веревку к железной решетке на балконе. Удивительно, как она просто смогла добраться до гондолы у причала слуг.

Все шло по плану. Никто не заметил ее побег, не спросил ее, пока она плыла по каналу. До Кассамаги проблем не было. Она думала смешаться со стражами на мосту, привлекая как можно меньше внимания, и проникнуть в дом. Но там оказалось шумно, и ей пришлось отступить в тени. Она едва выбралась из канала на Виа Торто, улицу, ведущую к домам и магазинам в старой части города, как раздался звон мечей и щитов. Стражи города побежали со всех сторон к мосту, вытащив мечи. Риса сжала крепче сумку с чашей и скрылась в тени у таверны, чтобы настоящие стражи не нашли ее.

– В казе шумно, – прошептал кто-то. Риса увидела, что в переулке с ней собрались другие люди. Она сорвала берет с головы и надеялась, что в темноте форму не будет видно.

– В какое время мы живем. Кошмар, да? – спросил старик у фигуры в капюшоне рядом с ним. Фигура не ответила.

Она смотрела, две колонны стражей вышли из казы, шагали ровно и быстро, чтобы поспевать за каретой между них. Некоторые стражи с моста пошли впереди, а другие ждали, пока процессия пройдет, и присоединялись сзади. Они пересекли мост, и Риса увидела, что они окружали ту медную карету, в которой прошел ее разговор с Феррером Кассамаги два дня назад. Феррер был внутри? Куда они направлялись ночью?

Она отпрянула, когда процессия устремилась по Виа Торто, повернула на запад и миновала ее. Около пятерых зевак с ней ждали, пока карета и стражи не пройдут, а потом вышли на озаренную луной улицу. Шум утих, пропали все, кроме фигуры в капюшоне.

Рису терзали вопросы, как мотыльки у сияющих окон над ней. Она вышла на улицу, посмотрела стражам вслед. Ей нужно было идти за каретой? Там был казарро? Или он остался в казе?

– Поздно ты вышла наружу, да? – она испугалась, когда голос обратился к ней. Она узнала голос, но не сразу поняла это в смятении. Чересчур сладкий тон был гадким, как запах чеснока, соснового масла и табака, добавленного к нему. – Почему ты так далеко от дома… кузина?

Она охнула, поняв, что капюшон скрывал кузена Фредо, и отпрянула.

– Что ты тут делаешь? – спросила сдавленно она.

– Это не сложно понять, – хотя грубая ткань капюшона скрывала его глаза, луны озарили его губы и острый подбородок. Он улыбался. – Я проходил по площади Диветри и заметил, как кто-то свисает с твоего балкона. После прошлой ночи я встревожился. И я решил убедиться в твоей безопасности, – он шагнул к ней, опустил ладонь на ее плечо. Риса попятилась и врезалась в стену таверны. Его ногти впивались в ткань ее формы и плоть.

– Ты шел за мной, – возмутилась она, пытаясь вырваться. – Хватит!

– Я шел за тобой, милая. Позволь забрать твою ношу и сопроводить домой. Можно? – она не успела возразить, он схватил мешок с ее плеча и забросил себе на спину.

– Отдай! – возмутилась она. Фредо не сопротивлялся, и она вернула свое стеклянное сокровище. Но он сжал ее плечо сильнее, впился так, словно забирал кровь. Ярость его хватки встревожила ее больше всего. Фредо не хотел отвести ее домой. – Ты не можешь знать о прошлой ночи, – поняла она. Камилла сказала, что от напавшего ужасно пахло. Она ощущала сама запах его tabbaco da fiuto. – Если только тебя там не было.

Фредо усмехнулся. Он покачал головой, капюшон упал на плечи и показал его лицо. Она не сразу поняла, что под его глазами были не тени, а синяки после того, как Камилла сломала ему нос прошлой ночью.

– Может, и был. Думаешь, ты умная?

– Ты – мой дядя! – напомнила она, пытаясь вырваться. Фредо рассмеялся и дернул ее за руку. Мешок упал на землю, стеклянная чаша загремела об камни, и Риса закричала от звука.

– Я был там, сволочь, – яростно сказал Фредо. Он сжал ее, шагнув за ее спину, выжимал дыхание из ее легких. Она отбивалась ногами, пыталась попасть ему по коленям или паху. – Конечно, это был я, пришлось пробраться как преступнику! Чужак в своей казе! Ты не знаешь, как это ощущается, да, казаррина?

Хоть она пыталась вырваться, Риса ощутила иронию его слов. Она не ответила, а укусила кузена за руку так, что он закричал от боли.

Удар по голове чуть не сломал ей шею. Он ударил ее и оттащил, оглушив Рису, и она перестала бороться.

– У тебя нет шансов превзойти меня, дикарка!

Он сунул ей под нос ткань со сладким запахом, вызвавшим слезы на ее глазах. Боль пронзила лопатку, когда он толкнул ее вперед, заставляя вдохнуть.

Горло не работало. Его сдавило. Мир вокруг нее кружился, и она не могла даже подумать о криках о помощи. Даже если она закричит, кто ее услышит? Мило не было рядом… и почему она не послушала Мило?

Она успела ощутить жаркое дыхание Фредо на шее, услышала его радостный смех, когда женщины и мужчины в таверне запели. Она теряла сознание.

Ночь прошла, луны сели. Солнце взошло.

И родители не вернулись.

И светлая дочь одиноко бредет,

Не зная, что рядом завистник…

КНИГА ТРЕТЬЯ: ОЛИВКОВАЯ КОРОНА

27

Замок Кассафорте был построен на самой высокой точке болот, где и разместили город. Хоть его перестраивали несколько раз за века, он всегда находился на этом месте.

– аноним, «Краткая и полная история Кассафорте»

Ее придавило камнями. Иначе почему она так себя ощущала? Она не могла поднять тяжелые руки и ноги. Даже дышать было сложнее, чем должно было.

– …рад услужить… от всего сердца хочу… что угодно…

«Фредо», – она узнала голос. Одно слово пульсировало в голове, и она не сразу поняла его. Почему она не могла двигаться? Почему глаза не открывались?

Низкий голос ответил. Она уловила только несколько слов:

– …риск… награжден.

– Я бы с радостью отказался… радости ради… служить вам…

– …интересно. Как вы…

Она боролась с тем, что подавляло ее.

– …умная шкатулка… – услышала она Фредо. Его слова были почти предложениями, но ей было сложно уловить их значение. – Почти сработала, но мелкая гадость выбралась. Когда я услышал, что вы пытаетесь схватить ее, когда вы услышали ту балладу…

«Песня Рикарда все-таки меня погубила, – подумала она, удивляясь тому, как медленно приходили слова. – Хоть мы пытались…».

– Почему? – продолжил Фредо в ответ на вопрос. – Я ненавижу их всех! Мой отец женился не на Семи и Тридцати, и они всегда смотрели на меня свысока, презирали мою кровь. Было бы хорошо, если бы они работали на меня. Знаю, вы не даете обещаний, но вы говорили, что рассмотрите меня как… – она услышала звон монет. Лундри передавали из рук в руки. Фредо радостно зашипел. – О. О! – он был потрясен. – Чудесно!

В ней зашептало предупреждение. Оно проступило медленно, как пузырек грязи со дня пруда.

«Тут беда, казарра, – услышала она. – Что ты с этим сделаешь?».

Она приоткрыла рот, впуская прохладный воздух в рот и легкие.

– Мило? – тихо спросила она.

Зашуршал шелк и бархат.

– Она просыпается, – прошипел Фредо.

– Разберись с этим, – она впервые услышала голос другого мужчины. Он был низким и раскатистым, как большой колокол, звонил по ее судьбе.

Она ощутила аромат, пославший на нее волны алого и черного, забирая ее на глубину.

Когда она проснулась спустя десятки лет, ее пальцы покалывали на руках, потом на ногах. Казалось, она согревалась у огня в холодный зимний день. Покалывание от носа добралось до щек, потом до ушей, ее тело ожило. Она застонала, в горле пересохло.

– Не двигайся, – тихо прошептал мужчина, голос напоминал шорох листьев ночью. Старик успокаивал ее. – Все будет хорошо, дитя. Пока что не двигайся.

Ее веки поднялись, с трудом разлепились. Она не сразу смогла видеть в ярко освещенной комнате. Лицо нависало над ней.

– Кассамаги, – прошептала она.

Феррер смотрел на нее из-за двойных очков. Риса скривилась. Полумесяцы отражали свет, напоминая луны.

– Это у тебя от масла семян камарандуса. Не нужно пока говорить, – она ощутила, как он нанес что-то мокрое и прохладное на ее лоб и щеки. Мягкая ткань прогоняла пламя с ее кожи. – Камарандус – цветок на дереве. Сам по себе безобидный. Но если семена собрать и засолить, а потом выжать, то получится снотворное, которое быстро теряет эффект, но сильно действует на… о, нет, пока не садись, милая. Тебя…

От движения ее желудок сжался. Горечь подступила к горлу, обжигая. Она ощутила, как казарро сунул контейнер ей в руки. Ее стошнило туда, и она смутно ощущала, как он придерживал ее волосы, чтобы они не испачкались.

В желудке, к счастью, было мало содержимого. После пары позывов ей стало легче. Она взяла мокрую ткань, которую протянул Феррер, и вытерла потное лицо и рот с ужасом.

– Простите, – она пыталась сморгнуть слезы, выступившие, пока ее тошнило.

– Вот молодежь нынче! Упрямая! Я пытался сказать, что масло камарандуса вызывает рвоту. Мы учимся на поступках, да? – он нежно опустил другую ткань в чашу с водой и вручил ей, забрав грязную ткань и бросив ее в камин.

– Где мы? – спросила она, удивленно озираясь. Комната была вдвое меньше ее спальни дома. Четыре уютных диванчика стояли в центре квадратом, комната была в шерстяных гобеленах и с коврами на полу, украшения были сделаны мастерами. Было ясно, что они в богатом доме, даже ножки стола были позолочены. Камин был из мрамора с вырезанными яблоками и виноградом, другие фрукты спускались по нему к полу. Узкое окно было единственным источником света. Свет дня падал на пол. – Кто он?

На диване напротив нее лежал, сжавшись в комок, высокий худой мальчик. Его волосы были темными и спутанными, словно его давно не стригли. Он, казалось, спал, но дышал слабо, и она на миг испугалась, что он мертв.

– Судя по виду из окна, мы где-то в замке, – ответил Казарро. – А с нами, хоть он и не шевелится, Басо Буночио.

Риса встала и, шатаясь, прошла к окну, голова кружилась от движений. Она боялась, что ее снова стошнит, а потом поняла, что ее мутило от страха.

Она выглянула в окно и поняла с обречением, что они были почти на вершине замка. За окном были маски статуй Лены и Муро, улыбающихся толпе. Площадь замка внизу была в жителях, идущих по своим делам. Она попыталась открыть окно и впустить воздух или позвать на помощь, но окно было заперто.

Солнце ярко сияло. Середина утра. Для людей внизу это был обычный летний день, но для Рисы это был мрачный миг, которого она старалась избегать.

– Басо Буночио? – поразилась она. – Вы говорили, он был казарро. Значит…

– Да, – подтвердил Феррер. – Мы – трое оставшихся хранителя рогов. Древние чары Аллирии могут позволить другим завершить ритуал верности за нас, но наше исчезновение заставит кандидатов задуматься, хотят ли они рисковать собой. К ночи казы не будут уже нашими.

Риса в панике посмотрела на выход, отчасти скрытый гобеленом с пастухом с овцами.

– Стражи снаружи, – Феррер понял ее намерения. – Дверь закрыта так, что из коридора ее можно открыть, а мы застряли тут, пока ее не откроют. Окно тоже не поможет. Такие замки – распространенные чары Портелло.

– Немыслимо, – сказала Риса, но уже хотя бы могла злиться.

– Ничего странного. Замок ведь и должен не пускать людей. Чары Кассамаги только усиливают изначальные функции предметов…

– Знаю, – она пыталась сохранять терпение. – Немыслимо, что принц Берто посмел вмешаться в порядок страны. Вас забрали из дома посреди ночи, не дав даже шанса отказаться! Я видела! – с каждой минутой список ужасных поступков принца рос.

Старик склонил голову.

– К моему стыду, это так.

– Меня продала ему моя же кровь!

– Люди продают и не такое за золото или власть, дитя, – прошептал он.

– Это я уже поняла, – рявкнула она и указала на спящего Басо. – Уверена, и его принц получил ужасным образом. Он не может даже столкнуться с нами лицом к лицу! – но гнев не помогал. Она ничего не могла поделать в этом тесном месте, и шансов сбежать, похоже, не было. Она заметила, что Феррер сосредоточился на Басо. – Почему он не просыпается? – спросила она.

Старик покачал головой.

– Тот, кто дал мальчику масло камарандуса, переборщил с дозой.

– Как вы поняли? – когда Риса почти проснулась, она ощущала себя так, словно ее раздавило до толщины бумаги. Она поежилась, пытаясь представить, как ощущалась большая доза.

– Его сон глубокий. Боюсь, он отравлен. Без помощи… – старик мрачно сел на край дивана, опираясь на трость с вырезанными лозами. Он вздохнул и покачал головой.

Риса ждала, что он продолжит, но он просто сидел, смирившись с состоянием Басо. Она ждала еще пару мгновений, что он предложит решение, от раздражения она сжала бархатную обивку дивана, пока она не намокла от ее хватки.

– Без помощи что? Он умрет? – спросила она. Старику не нужно было отвечать. – Тогда помогите ему! Не можете? – к ее недовольству, вопрос прозвучал резко.

Феррер посмотрел на нее поверх очков.

– Что ты от меня хочешь? – он сжал трость. Его голос был спокойным, он спросил так, словно уточнил, который час. – Я стучал в дверь, чтобы кто-нибудь привел помощь. Они не переживают за наше здоровье или наши удобства. В этом печальная правда, – она ощутила не безразличие в его словах, а смирение.

– Должно что-то быть!

– У меня нет противоядия. Во всех шахматах наступает момент, когда уже нет фигур, кроме коней, а они не могут защитить короля. Шах и мат непросто принять.

– Это еще не шах, – сказала Риса, размышляя. – Вы из великих колдунов Кассамаги. Вы можете…

– Девочка, ты хвалишь мои способности, но я беспомощен, – он махнул на комнату. – Моя каза известна способностью усиливать изначальное предназначение предметов. Мы можем создать соблазняющие духи, успокаивающие пыл музыкальные инструменты и даже яды, которые работают через неделю после того, как попали в тело, хотя они не могут выжить во флаконе Диветри, зачарованном сохранять жидкость чистой, – добавил он с улыбкой. Риса не двигалась. Ей хотелось сбежать, но ее интересовали его слова. – Мы не создаем предметы с чарами в основе, как твоя семья, – продолжил казарро. – Мы не можем строить стены с благословлениями в каждом кирпиче, как делала Каза Портелло. Магия Кассамаги может быть опасной из-за того, с какими предметами мы работаем, она и самая слабая, потому что мы не создаем предметы сами.

Риса вдруг поняла.

– Разве не видите? Это идеально! Что-то в этой комнате может нас спасти, – но она слышала, как голосок в ней шепчет:

«Ты сама можешь себя спасти», – ей показалось, что Мило укорял ее, и она отогнала эти мысли и повернулась к казарро.

– Милое дитя, думаешь, я не проверил? – Феррер указал на украшения на каждой ровной поверхности. – В этой комнате золота и сокровищ хватит на жизнь жителю города, но ничто не подходит для моих целей. Сосудов много, – он с трудом поднял трость и указал в сторону красивых бокалов, таких старых, что их могли делать ее дед и его предки. – Красиво, но как очищенная жидкость откроет дверь? Я могу усилить удобство подушек, но толку? Зеркало над камином я могу зачаровать так, что мы в нем будем казаться очень красивыми. Для тебя это будет не новинкой, для меня такое будет странно. Но я не могу этим открыть дверь или разбудить юного Басо. Я тоже хочу покинуть заточение, юная Риса, – он тепло улыбнулся ей. – Просто я не могу помочь нам.

Она смотрела на него, опустив плечи. Басо на диване напротив слабо вдохнул. Она смотрела на белую кожу юноши на алом шелке.

– Он так юн, – сказала она. – Мы должны что-нибудь сделать для него.

– Ты на год младше него, – голос Феррера трещал, как огонь зимой. – Война не щадит юных.

– Это она? – осведомилась Риса. – Война?

– Будет, когда казы падут, – казарро дрожащей рукой снял очки. Он опустил их на диван и потер нос в пятнах от старости. – Это будет одна из самых страшных войн Кассафорте, жители против жителей. Многие не захотят отдавать трон, хоть у принца опасные методы. Они выступят против него. Они будут против фаворитов принца, семей Тридцати, которые хотят заменить Семерку. Стражи, верные идеалам Кассафорте, будут против стражей, верных амбициям принца, – его голос становился громче, и он смотрел так, словно видел что-то вдали. – Король Алессандро не назвал наследника трона – о, да, короли Кассафорте могут так сделать, и порой в нашей истории титул доставался не тому, кто подходил для этого – но он не сделал этого, и другие будут биться за место. Лучшие люди страны умрут, семья за семьей, и волна крови станет такой, что потомки будут вспоминать это время как самый мрачный период в истории страны. О, да, дитя. Это война.

Риса хотела действовать. Она сжала руку старика, удивляясь тому, как она напоминала бумагу. Она тихо сказала:

– Тогда остановим ее, пока это не началось.

28

Я не сдержалась. Честно! Когда я увидела его на площади под окном, я должна была что-нибудь ему сказать. Он точно посчитал меня смелой! Если бы ты видела его в тот день с расстегнутой рубахой и широкой улыбкой, ты бы тоже позвала.

– Джулия Буночио в письме сестре Саре за месяц до свадьбы с Эро Диветри

Она думала, что их темницей стала комната, в которой ждали аудиенции с королевской семьей. Все предметы должны были впечатлять и ослеплять. Ее мать называла бы это излишествами. Риса осматривала все предметы в комнате, надеясь, что найдет то, что зачарует казарро.

– Амур? – спросила она. Крылатый ребенок из гипса и позолоты сидел, свесив ноги с камина.

Феррер сухо рассмеялся.

– Милая, даже мой дом ничего не может сделать с амуром. У него нет назначения.

– Картина короля Паоло Четвертого и его супруги Марии?

– Ах. Живопись – интересная идея для изучения, этим занимаются редкие Кассамаги. Изображение предков используется для гордости семьи, и можно усилить так удовлетворение родословной. А вот религиозная иконография вызывает серьезность и желание молиться…

Риса за последний час узнала об изначальном предназначении предметов больше, чем могла бы за год обучения в инсуле. Ее голова уже кружилась от лишних знаний.

– Хворост? – спросила она.

– …например «Восхищение девой Люсией у храма Лены» было необычным… Изначальная цель хвороста гореть. Ты знаешь, что усиленные Кассамаги вязанки хвороста помогают поддерживать жар в твоих печах, – Феррер не расстроился, что его перебили.

– Вы могли бы зачаровать его так, чтобы в комнате возник пожар?

– Легко, но вряд ли это умно.

Риса раздраженно вздохнула. Она знала, что идея была не лучшей, но варианты быстро заканчивались.

– Если будет много дыма, стражи откроют двери, чтобы узнать, что происходит.

– Но мы уже будем без сознания, милая. Хотя идей тебе не занимать.

Она проверяла предметы у камина.

– Метла? Кочерга?

– Может, удалось бы усилить назначение метлы подметать пыль, хотя я не видел, чтобы это делали. Я должен это проверить со служанками, если будет шанс. Интересный эксперимент. Кочергой обычно ворошат угли, чтобы огонь горел ярче. Ее можно зачаровать…

– А если я не хочу использовать ее для огня? – она потеряла терпение. – А если я хочу использовать ее как оружие? – старик уставился на нее. – Диоро зачаровывают оружие, чтобы клинки были острее, а стрелы – опаснее. Зачаруйте кочергу, чтобы я использовала ее против стражей! – она сжала тяжелый инструмент обеими руками и направила на казарро.

– Это невозможно, – мягко сказал старик. – Разрушение – не ее изначальное предназначение.

Она сжала кочергу так крепко, что металл будто покалывал, становясь холодным и твердым.

– Я могла бы использовать кочергу как оружие. Я могла бы использовать книгу, как оружие, если бы хотела, – она вспомнила, как Петро сказал это до Осмотра.

– Но это не их изначальное…

– Ваши чары бесполезны! Толку от такой силы, если ее можно использовать только так примитивно? – сорвалась она и закричала. Она сжала дрожащую кочергу так, что она стала продолжением ее руки. – Я устала от изначальных предназначений! У каждого предмета не одно предназначение, включая этот! – она, злясь, опустила кочергу на столик в центре квадрата диванов.

Она ожидала только грохот. Шум был бы приятным, даже если на миг. Но кочерга ударила по столу, и в воздух взлетели кусочки мрамора, задевая ее лицо. Звук был громким, словно раскат грома.

Она едва дышала. Каменный стол перед ней был грубо разломан пополам. Обломки поверхности стола склонились друг к другу. Белая пыль покрыла ковер и ее алую форму стража. Басо продолжал спать на диване.

Риса хотела извиняться, когда увидела потрясение Феррера. Она снова дала себе вспылить, еще и хуже обычного. Старик схватил очки, надел их.

– Милая! – сказал он. – Невозможно. Для тебя невозможно такое сделать!

Шок на его лице вдохновил ее. Она сделала нечто необычное. Это спасет их? Она выпятила челюсть, побежала с кочергой в руке в сторону окна. Она замахнулась кочергой на стекло, надеясь разбить его как стол. Чары на окне были слишком сильными, и кочерга безвредно отлетела от стекла. Шок удара заставил Рису выронить оружие. Ее ладони и запястья жгло.

Феррер все еще потрясенно смотрел на нее.

– Невозможно, – повторил он. Риса впервые видела его в таком шоке. – Ты не должна была суметь сломать этот стол.

Ее ладони были красными и опухшими. Красные мозоли появились на ладонях. Это пройдет, но пока боль было сложно терпеть.

– Скажите, как я это сделала, – попросила она со слезами на глазах.

29

У всех предметов есть изначальное предназначение. Благословления богов могут усилить это предназначение. Но разве нельзя вложить в них другие свойства?

– из личных записей Аллирии Кассамаги (из архивов Кассамаги)

Даже минуты спустя трюк Рисы с кочергой приводил Феррера в шок. Его лицо было бледным, ладони дрожали, и он несколько раз выпил воды из ведра у двери. Риса помогала ему, хоть ее пальцы все еще были опухшими, и хоть она боялась, что он злился на нее. Стражи в коридоре или не услышали, или проигнорировали шум в комнате, потому что проверять не пришли.

Наконец, старик сжал ладонями набалдашник трости.

– Кто рассказал тебе о другорядных чарах? – спросил он.

– Что? Никто. Что это?

– Кто-то должен был. Твоя мама? Нет, ее не интересовала теория. Редкие знают. Кто рассказал? – она несколько раз ответила, что никто, и он поверил. – Я опишу простыми словами. Аллирия Кассамаги оставила несколько записей о том, как она совершала такие чары, но они непостижимы для нас. Многие в нашем доме, включая меня, решили, что ее сложная магия была результатом того, что мы зовем другорядными чарами.

– Что это?

– Выслушай меня. У каждого предмета есть изначальное предназначение, которое усиливает Семерка в своем ремесле. Принцип другорядных чар базируется на том, что предметы можно использовать иначе, как и влиять на это чарами. Шлем или корона защищают голову, и можно зачаровать их, чтобы они не давали пораниться. Но Аллирия поняла, что корона – символ власти и символ гордости. Она смогла зачаровать Оливковую корону на всех уровнях. И когда ты схватила кочергу, она стала не просто кочергой. Ты пожелала, чтобы она стала оружием, и…

– Она стала оружием, которое рассекло мраморный стол надвое, – прошептала она.

– Ты так уже делала?

– Нет.

– Должна была. Думай, дитя!

Хоть Риса отрицала, она знала, что однажды такое сделала.

– Моя чаша… – сказала она. – Чаша. Я видела их в своей чаше.

– Объясни. Это важно!

– Я думала, это были чары отца! Не мои! – она быстро описала ему, как создала чашу, пыталась продать ее, а потом увидела в свете на поверхности картинку родителей. Он кивал и хмыкал, пока она не закончила. – Я несла ее вам прошлой ночью, чтобы узнать, могли ли вы повторить это, но мой кузен поймал меня и дал то вещество.

Он говорил тихо и благоговейно:

– О, нет. Я не смог бы это повторить. У меня больше знаний о ремесле, чем у других, но я не могу. Все тут, – он постучал по голове, – а не тут, – он поднял руки. – Скажи, дитя. О чем ты думала, когда увидела родителей в чаше?

– Мы спорили, – сказала она. Она ссорилась с Мило. Она отдала бы все золото и украшения этой комнаты, чтобы увидеть его, каким он был в таверне Мины – сильного, бодрого, уверенного. Она бы отдала все, что было у семьи, чтобы стереть обиду, которую вызвала в последней ссоре. – Я держала чашу на коленях. Я касалась ее, – сказала она. – А потом она стала показывать тени моих родителей.

– А кочерга?

– Я злилась, – вспомнила она. Это вспомнить было проще. – Я хотела чему-то навредить. Кочерга показалась тяжелой. А потом она стала тяжелее, словно менялась в моих руках.

Феррер медленно сказал:

– Ты не знаешь, что я отдал бы, чтобы узнать это ощущение. Если это можно ощутить, этим можно управлять. Я всю жизнь желал такого. Но ты делаешь это инстинктивно, без обучения.

Его реакция встревожила ее.

– Не понимаю.

– Не бойся. Что случилось с твоей чашей, которую ты несла мне?

– О! – ее надежда рассыпалась, она вспомнила жуткий звук, с которым она ударилась об брусчатку. – Мой кузен разбил ее. Наверное, он бросил ее на улице, – ее плечи опустились в отчаянии.

– В чем ты ее несла?

– Коричневый мешок с… вот он! – на конце его трости висел мешок. Пока она говорила, Феррер подцепил его и вытащил из-под дивана. Риса тут же подняла его и вытащила содержимое.

– Они посчитали его безвредным, бросили, когда принесли тебя сюда, – сказал Феррер. – Я убрал его, чтобы не забрали.

– Разбито, – удар об брусчатку или грубое обращение Фредо после того, как она потеряла сознание, разбили стекло на кусочки. Самый большой был примерно с треть чаши, красивая часть, где синее и зеленое стекло соединялись мерцающими волнами. Риса, горюя, собрала осколки на диване, разложила их, словно они могли волшебным образом соединиться.

– Расскажи о стекле, милая, – сказала Феррер. – Что это? Как это ощущается? Что оно делает?

Странный вопрос, но он явно хотел отвлечь ее от горя. Она коснулась самого большого осколка.

– Это просто песок и щелочь, соединенные вместе. И… не знаю!

– Невозможно чаровать, когда в голове бардак, – вмешательство Феррера помогало. – Мы учим в инсулах очищать мысли, но ты расстроена, и это может быть тщетным…

– О! Это я могу! – старик удивленно посмотрел на нее. За это она тоже могла поблагодарить Мило. Она закрыла глаза и глубоко дышала, думая о шкатулке. Она прижимала ладони к обломкам чаши, мысленно открыла шкатулку и вытащила шарик с красным узором в стекле. Она представила, как сжимает его в ладони. Ее сердце было радо видеть его. Она успокоилась, была как дома. – В детстве я думала, что стекло с лун, – прошептала она. – Отец говорил, что ходит на луны и берет там стекло для мастерских. Я знала, что он шутил, но мне нравилось притворяться, – ее голос стал мечтательным. Любопытное спокойствие охватило ее. – Оно все еще красивое. Когда я беру свои работы из печи, я восхищаюсь. Чудесно, что такое твердое и гладкое может родиться из огня, – она услышала, как Феррер громко выдохнул, но говорила. – Мне нравятся краски, такие чистые. В инсулах они посыпают раскаленное стекло металлом, чтобы создать листы, но цвета всегда как живые…

– Риса, дитя, смотри.

Она открыла глаза. В осколках стекла мерцали свет и тень. Они покалывали, словно дрожали.

– Мило, – прошептала она. В самом большом осколке отражался Мило у края балкона, его лицо было в профиль. Она смотрела, едва осмеливаясь надеяться, что видение было настоящим. Камилла подошла к нему и обвила руками его плечи. Мимо проплывала гондола.

Другие осколки тоже ожили. Хоть она касалась пальцами осколка с лицом Мило, она охнула, увидев, что в другом кусочке отражалась ее мать, а еще в одном – ее отец. Они смотрели в окно на небо. Хоть было сложно увидеть детали, она еще никогда не видела их такими замученными. Она помолилась, чтобы они не теряли надежды.

В кусочках поменьше она видела других людей. Таня вытирала лицо тканью, Рикард спал на кровати. Маттио сидел на скамье, сжимая голову руками. Амо смотрел на что-то в мастерской ее отца, но она не видела, на что. Рот Маттио двигался – он говорил с новым работником? Фита чистила фрукты, мрачно поджав губы. Ромельдо, Мира, Веста. Ее губы задрожали при виде Петро, сидящего в классе с подростками.

Она восхищенно воскликнула, указывая на последний осколок:

– Это вы! – в кусочке сине-зеленого стекла Феррер смотрел на что-то, не попадающее в поле зрения – на осколки на диване перед ней.

– Поразительно, – выдохнул он и посмотрел на зеркало над камином. В осколке он смотрел прямо на Рису. – Я не думал, что увижу такое. И у такой юной. Это другорядное назначение стекла – отражать – позволяет тебе выполнять такое редкое…

– Мило! – закричала она, схватив большой осколок. Острые края впились в кожу, грозя пролить кровь. Она смотрела на видение.

– Вряд ли он тебя слышит, милая. Есть пределы.

– Должен! Мило! – казалось, она просила стекло донести ее послание до него. Она создала из материала красивое творение, и оно подчинялось ей.

Фигура в осколке повернулась, насторожившись. Его рот двигался. Через миг она услышала вдали свое имя. Звук был тише, чем когда она впервые услышала родителей через чашу.