Текст книги "Дочь творца стекла (ЛП)"

Автор книги: В. Брайсленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Но она снова ощутила нить от казы до центра города, соединяющую ее с замком. Веревка натянулась между ними.

Она дула, пока дрожащие руки не устали держать рог, его мелодия утихла. Вдали она, казалось, ощущала гнев от замка, словно принц хотел, чтобы ее каза пала, а теперь злился, что это не произошло. Но, как говорил ее отец, замок был далеко. Ей могло показаться.

Она это сделала. Завершила ритуал. Через миг она услышала ответный зов Катарре, но звук перекрыл рев с мостов внизу. Риса посмотрела туда, слуги Диветри вопили и хлопали. Она не сразу поняла, что они празднуют, благодаря ей.

Рикард встал, поднял Таню на ноги. Он первым заговорил:

– Это было самое чудесное, что я видел. Ты – чудо, казаррина! – потрясенно выдохнул он.

– Казарра, – исправил Маттио. Он повернулся к перилам балкона и могучим голосом крикнул в ночь. – Риса, казарра Диветри!

– Риса! Казарра Диветри! – повторил Мило, широко улыбаясь. Вскоре и Камилла кричала с ним:

– Риса! Казарра Диветри!

С мостов доносилось эхо:

– Казарра! Казарра Диветри!

– Я знал, что ты сможешь, – тихо сказал Мило. – Думаю, ты можешь все, – она удивленно повернулась, тронутая, но Мило смотрел на толпу внизу. Ей показалось, что она услышала то, что не должна была. Он присоединился к остальным, кричал ее имя изо всех сил.

Посреди веселья ладонь сжала ее плечо.

– Хорошо вышло, кузина, – сказал Фредо. Его лицо было с ужасно печальной улыбкой. Он склонился ближе. – Но вряд ли твой отец будет рад. Ты знаешь, что он думает о девушках, выполняющих мужскую работу. На твоем месте я надеялся бы, что он не разозлится из-за такого, – он ушел, зло взмахнув одеянием Эро.

Его речь была как пощечина. Она смотрела, как он ушел за дверь, и дрожала.

Маттио схватил Рису за талию. Она удивленно охнула, а он усадил ее на широкое и удобное плечо.

– Казарра Диветри! – закричал он снова толпе. Он поставил Рису на перила балкона, и ее озаряли лампы каналов и моста внизу. Над ее головой развевалось знамя ее дома. Над ними сияли две луны, уже двигались по ночному небу.

Ей сияли лица, куда бы она ни посмотрела. Казалось, веселье не прекратится.

– Риса! Казарра! – она должна была радоваться.

Но почему могла видеть только лицо отца, разочарованно отвернувшегося от нее?

КНИГА ВТОРАЯ: СТЕКЛЯННАЯ ЧАША

17

Я не буду лукавить. Мне страшно, Ниволо, что я состарюсь и не найду ученика, чтобы передать ему искусство, которым владею только я. Но не важно. Ты как-то сказал, что я была ответом на твою молитву. Понадеемся, что боги готовы ответить на все такие молитвы в будущем.

– Аллирия Кассамаги королю Ниволо Кассафорте в личном письме из архивов Кассамаги

– Не плачь. Нужно спать, – шепот мужчины звучал во тьме. – Прошу, не плачь, милая. Она будет в порядке.

– Она ребенок, – другой голос был до боли знакомым. – Она одна.

– Она не од…

Голос мужчины перебил звук, вмешался другой говорящий, звук был мрачным и резким. Она его тоже раньше слышала.

– Передумали? Или хотите еще один такой закат, как этот? – она услышала невесёлый смех. – Другие готовы говорить.

Другие? Вопрос звучал в ее снах, вытащил ее из глубины сна. Она проснулась и оказалась в тишине.

– Кто тут? – прошептала она в ночи. Голоса утихли. Было слышно только сверчков на берегах каналов.

Риса слушала, но голоса пропали. Она утомленно подумала встать с кровати и проверить, не говорили ли у воды. Но тело было тяжелым, не слушалось. До рассвета еще было время. Ее разум уже засыпал… Утром она уже не вспомнила сон.

– Доброе утро, казарра, – сказал слуга, когда она шла к садовой комнате, где ее семья завтракала. Ее появление вызвало суету. Слуги спешили сложить одежду, стряхнуть крошки, но они тут же опустили то, что делали, и стали кланяться и делать реверансы.

– Доброе утро, казарра, – тихо сказали они, глядя на землю.

– Я пропустила завтрак? Простите. Я проспала, – желудок Рисы заурчал, и она смущенно скривилась. Они точно это услышали. – Я тогда возьму что-нибудь на кухне.

– Простите, – первая служанка снова сделала реверанс, – но казарре не подобает есть там. Я позову горничную, – она еще раз склонилась и пропала за дверями.

Во главе стола слуга выдвинул резной стул ее отца.

– Нет, спасибо. Я посижу там, – Риса направилась к своему привычному месту сбоку.

– Прошу, казарра, – слуга обращением остановил ее. Он указал на стул и пристально смотрел на нее. Она вздохнула и прошла вдоль стола к месту отца. Шестеро слуг поклонились и покинули комнату. Риса была потрясена. Она еще не получала такого обращения, она привыкла к вежливости, но не к восхищению. Слуги обращались с ней, как с ее родителями.

– Казарра, – горничная прошла в комнату, низко опустив голову. – Прошу прощения, что поднос не принесли в комнату. После прошлой ночи слуг стало меньше. Это не повторится.

– О, нет, я проспала, – Риса зевнула и моргнула. – Почему слуг стало меньше?

– После случившегося с Каза Портелло и Каза Диоро…

Сонливость пропала, Риса выпрямилась.

– Только не Диоро тоже!

Фита мрачно кивнула.

– И Пиратимаре…

Это было правдой. Принц хотел, чтобы казы пали. Три из семи разрушились за ночь. Хуже было только знать, как близко к этому была Каза Диветри. От одной мысли было страшно. Она постоянно напоминала себе, что они выполнили ритуал верности. Справятся и в эту ночь, и в следующие. Когда родители вернуться, каза будет такой же, какой была, когда они уезжали.

– Мы потеряли несколько слуг, – продолжила Фита. – Они боятся работать тут. Но я найду одну, чтобы принесла еду, казарра, – она кивнула и вышла из комнаты. Обычно она ругала и сплетничала, но сегодня была удивительно смирной.

Из-за прошлой ночи. Все теперь относились к ней иначе. До этого она была просто Рисой. Ненужной Рисой. Рисой, чьи эксперименты в печи были тратой времени и стекла. Беспомощной маленькой Рисой, которая подвела их всех. Теперь она была казаррой, главой дома. Защитницей Диветри и хранительницей рога.

– Завтрак, казарра, – сказал голос старика через пару мгновений. Дом шагал осторожно, в дрожащих руках держал миску с фруктами и хлебом. Риса чуть не вскочила и не забрала миску у него, но заметила другого слугу на пороге, следящего за Домом – наверное, чтобы доложить Фите. Она осталась сидеть, затаила дыхание, надеясь, что он пройдет проверку.

Он подошел и опустил миску на стол перед ней. Получилось без грации, которую она принимала как должное у других слуг. Он поймал ее взгляд на миг, кланяясь. Она улыбнулась ему, и слуга щелкнул пальцами. Дом опустил голову и попятился, развернулся и вышел из комнаты.

Когда слуги не считали ее важной, они относились к ней как к нормальному человеку, почти равной. Сегодня они уважали ее, и расстояние между ней и ними увеличилось. Она не знала, что ей нравилось больше.

Шаги зазвучали из сада за колоннами. Она повернула голову и увидела Мило в алой форме.

– Казарра, – сказал он сухим тоном. – Гость ждет в дальнем конце верхнего моста.

Все еще сжимая половину булочки, Риса встала со стула. Почему Мило звучал так сдержанно? Он не улыбнулся, когда она шагнула в его сторону. Он точно не должен был иначе к ней относиться.

Он взглянул за плечо.

– Капитан Толио, – Риса поняла осторожность друга. – Доброе утро.

– Доброе утро, казарра, – сказал капитан. Он был вежлив. – Надеюсь, вы хорошо спали после… событий прошлой ночи?

– О, неплохо, спасибо, – сказала она.

Его улыбка была такой слабой, что она не знала, зачем он тратил силы, изображая ее.

– Я не хочу мешать встрече с гостем, – он встал перед Мило. – Я просто хотел убедиться, что стражи не мешают… вашей жизни. Определенные стражи, – Мило напрягся.

– Мальчишка Сорранто? – она пожала плечами. – О, нет. Он был очень… деловитый, – она изобразила скучающий тон, как делали многие в Тридцати. – Кто-то его класса не станет меня беспокоить, да?

Капитан немного расслабился.

– Я просто хотел услышать это от вас, казарра.

Она отмахнулась от Толио.

– Оставьте меня. Меня ждет гость, – она звучала как лидеры, над которыми насмехалась.

Капитан быстро поклонился, мрачно посмотрел на Мило и вышел из садовой комнаты. Он только ушел, и Мило глубоко вдохнул и улыбнулся.

– Ты умеешь играть! – присвистнул он.

– Не недооценивай меня, – сказала она.

Мило рассмеялся.

– О, поверь, я учусь не делать этого.

18

В истории говорится, что чары, так называемых, кораблестроителей Пиратимаре позволили маленькому княжеству Кассафорте отразить вторжение после двух лет. Творения Пиратимаре не тонули, не страдали в шторм. Я видел работу мастеров, и, кроме пары молитв через промежутки, их техники не отличаются от наших.

– виконт Уильям Деван, «Путешествия за Лазурный канал»

Внутри кареты воняло плесенью и сладким запахом гниющего бархата. Был и другой запах – отголосок духов в пространстве с низким потолком. Дверь была закрыта, и дыхание обжигало легкие. Риса заерзала на сидении, надеясь, что старик в тусклом свете не заметит, что она вспотела. Он не показывал, что ему было тепло. Казалось, что под слоями старомодного плаща и плотной одежды он дрожал.

Его очки были двойными. Перед толстыми линзами на носу с изогнутой проволокой были другие линзы, поменьше. Он смотрел сквозь них на нее с другого сидения кареты. Его густые седые брови сдвинулись на пару мгновений, а потом он облизнул губы и стал говорить:

– Но ты ребенок! – воскликнул он. Его голос делал его даже старше, чем его хрупкий вид. Рисе он напоминал шелест листьев на ветру холодной осенью.

Она не могла ответить вежливо.

– Вы – Феррер, казарро Кассамаги, – сказала она. Он удивился, что она узнала его. – Вы уже встречались с моими родителями. Но ненадолго.

– Эро – твой отец? – он пытался сообразить отношения. – Прости, милая. Проще помнить детей в молодости. В моем возрасте все как дети, – он посмотрел на нее поверх интересных очков. – И ты подула в рог Диветри прошлой ночью? – она кивнула, и он мягко сказал. – Хорошо, что ты это сделала. Признаюсь, было страшно. Семь сильных домов стали четырьмя, их сохранили только дети и старики.

За окном кареты и алым плащом Камиллы, оставшейся снаружи, Риса видела канал и руины Казы Портелло вдали. Дым все еще поднимался местами. В центре резиденции, заметном в свете дня, рухнул большой купол. Только несколько колонн тянулись в небо ребрами. Феррер склонился и проследил за ее взглядом.

– Говорят, пострадала только каза. Другие работы поколений Портелло… половина города стала бы пылью, если бы все их чары разрушились. Но… жаль, что столько имущества было потеряно. Каза сильно пострадала из-за разорванного пакта. Пиратимаре пострадали куда меньше.

– Какой пакт? – спросила Риса. От любопытства она забыла о затхлости кареты.

– Ритуал верности – это пакт, дитя. Ты не слышала историю? Нет? Это соглашение между короной и людьми, установленное восемь веков назад одной из моих предков. Она была яростной, как львица, и храброй. Аллирия Кассамаги, – сказал он так, как шептал бы имя любимой девушки в юности.

– Расскажите о пакте, – Риса боялась, что он отвлечется.

Он вздрогнул.

– Твоя мать тебе не рассказывала? Она – наполовину Кассамаги. Очаровательная девочка. Таких, как Аллирия, больше не было. У нее была истинная сила чар, не просто зачаровывание талисманов, как осталось у нас. Было время, когда короли Кассафорте были не такими добрыми, как те, кого мы знали. Они были гордыми, жестокими, убивали врагов, даже в своей семье. Те тираны постоянно объявляли войну, надеясь пополнить казну золотом. А потом трон получил человек мягче, король Ниволо. Он посмотрел на бедность народа, на воюющих праотцов, решил, что если Кассафорте хочет процветать, нужно прекратить издеваться над людьми.

– Аллирия? Как мост Аллирии?

– Он назван в ее честь, – он посмотрел в окно в сторону Портелло. Риса дала ему минутку, чтобы он снова начал. – Ниволо молился Муро и Лене. Они услышали его и послали Аллирию помочь ему. Она взяла символы короля, Оливковую корону и Скипетр с шипами. С ними она создала великую магию, чары, что сложнее всего, что мы знаем. Она из символов власти сделала их тем, что защищало и объединяло город, пока жили люди, чтобы защищать город.

– Как? – Риса едва могла сдержать нетерпение, хотела услышать больше, хотя не знала, почему.

Феррер дрожащей рукой снял очки и моргнул.

– Думаешь, Кассамаги только зачаровывают игрушки и домашнюю утварь? Мою казу заставляли учиться такому почти восемь веков. Но мы не знаем, как она сделала это, хотя знаем, что она сделала. Она зачаровала корону и скипетр так, что они дарили королю долгую жизнь и здоровье при условии, что правитель не разлучался с ними надолго. Важнее было то, что они давали ему право на власть, которую могли дать только семь семей Кассафорте.

– Семерка, – выдохнула Риса.

– Да, они стали Семеркой, – старый казарро вздохнул и вернул очки на нос. – Тогда это были семьи шести мастеров. И моя семья, конечно, известная знаниями. Они должны были оставаться верными Кассафорте и королю. Только они могли передать корону и скипетр избранному наследнику. Правителю, который не мог даже коснуться их без их согласия. И если все семьи были согласны, что король переступает границы, они могли убрать его с трона.

Риса была очарована и забыла, что было вокруг.

– Ритуал верности создала Аллирия?

– Она создала семь рожков и вложила в них магию. Ритуал – часть равновесия схемы, – объяснял старик. – Семь семей получили важный долг. Но они за это получили две награды. Первая – семь островов, на которых они построили казы. Город рос вокруг замка и между казами.

– А вторая награда?

– Пока семь семей исполняли ритуал верности каждую ночь, они могли исполнять маленькие чары в своем ремесле, как чары защиты у зданий Портелло или в окнах твоей матери, или чары обучения Катарре, или новинки моей казы. Когда среди их внуков установилась Тридцать, им тоже дали привилегии.

– Но чары не такие маленькие, – возразила Риса. – Они чудесные.

Феррер покачал головой.

– Многие согласны с тобой, но это просто трюки. Твой отец работает с печами. Подумай о магии Аллирии как о ревущем огне внутри, ярком, как солнце. Она могла творить чудеса. Она видела и говорила с людьми издалека, поднималась в воздух как феникс. Она создала рожки, которые заглядывали в сердца тех, кто пытался играть на них, чтобы только правильный человек или сам король мог заставить их звучать. По сравнению с ее силой, чары, которые ты считаешь чудесными, просто искры от огня. Что бы ты ни изучала в инсуле, они незначительны.

Риса замерла на миг. В карете Кассамаги было почти не слышно гул улиц снаружи.

– Я ничему не училась в инсуле, казарро.

К ее удивлению, старик улыбнулся.

– Ах, да. Тебя не выбрали, верно?

Она кивнула.

– Боги сказали, что я там не нужна.

– Возможно, так и есть, – ответил он. Она посмотрела на него с такой враждебностью, что он хрипло рассмеялся. – Не обижайся, юная казарра. Инсулы для многого хороши, но они не спасли Портелло и Диоро прошлой ночью.

Она тут же устыдилась. Феррер не хотел обидеть.

– У меня есть друзья, – робко сказала она, – которые говорят, что инсулы просто дают занятия для детей Семи и Тридцати.

Уголки рта Феррера приподнялись.

– Между нами, твои друзья недалеки от правды. Инсулы важны – они учат многому, воспитывают, делают детей независимыми от домов, чтобы они не стали соперничать за власть в доме. И я много раз проиграл в ставках на их турнирах в бочче. Но не всему важному учат в их стенах, – Риса задумалась над его словами. – У нас есть дело серьезнее для обсуждения. Твои родители в замке. Мой наследник, отправившийся вместо меня, тоже там. Все главы каз в замке. Я не хочу тревожить тебя, кроха, но подозреваю, что их держат там против воли.

– Они – заложники, – подтвердила Риса, радуясь, что могла сказать это кому-то. – Я узнала вчера, – Феррер потрясенно вдохнул, и она кивнула и рассказала ему о послании матери с шифром.

– Умная женщина послала весть, – выдохнул он и добавил через миг. – И умная девочка заметила это.

– Принц хочет, чтобы казы пали. Почему? – Риса понизила голос, хотя знала, что снаружи никто их не подслушивал.

– Потому что главы домов или некоторые из них не хотят отдавать ему Оливковую корону, – хрипло сказал Феррер. – Они не согласны отдавать ему корону, и это злит принца. Он будет ждать, пока семь каз по одной оторвутся от пакта Аллирии. Потом он сможет назначить семь других семей на их место – семь из Тридцати, которые из благодарности отдадут ему корону.

– Он злой!

– Его поступки – кошмар. Они нарушают ритуал верности и то, чему он должен мешать, – слюна летела с губ старика от обвинения. В карете стало тихо. – И мы все в опасности, ведь принц станет уничтожать нас, которые могут защитить казы. Потому, дитя, тебе нужно не выделяться. Кто-то вне казы знает, что отец учил тебя дуть в рог?

Смешок Рисы был чуть громче дыхания.

– Отец не стал бы учить женщину ритуалу, – сказала она. – Для него это немыслимо.

– И у многих других. Это устарело, да. Но это сработает как твое преимущество. Нужно не даваться принцу. Новый казарро Буночио, Басо, просто мальчик, который остался ночью в казе, а не в инсуле. В Катарре старик протрубил в рог, больной дядя казарро. И мой дом… я не защитник, дитя. Я слишком стар.

Риса хотела возразить. Но она смотрела на хрупкого старика, с достоинством сидящим напротив нее, укутавшимся в одежду от ветра. Она поняла, что он говорил правду.

– Мы все очень хрупкие, – сказала она.

– Да, – согласился он. – Как стекло, – он опустил ладонь на ее руку. – Многие хотят, чтобы мы пали. Тридцать домов жаждут повышения. Не все они будут не верными, – добавил он. – Но хватит и семи. Будь осторожна, дитя. Ты должна быть осторожной!

19

У каждого предмета есть изначальное предназначение. Благословления богов это только усиливают.

– из вступления к «Мольба: первый год обучения посвященного в инсулу»

После жаркой кареты ветер с моря был как прохладная ванна. Запахи улицы ударили по носу Рисы, звуки толпы ударили по ушам. Цветы и фрукты торговцев с площади, камни грелись на солнце, запахи вод каналов – все это смешивалось в едкий аромат. Она едва ступила на площадь, и карета Феррера поехала, его команда двигалась на восток. Она смотрела старику вслед с сожалением. Он казался одним из немногих ее союзников.

– Казарра, – шепнул голос. Риса удивилась и обнаружила ладонь Камиллы на своем запястье. Мило стоял с другой стороны, тихий и внимательный. Она забыла, что стражи были близко. – Я хочу попросить об услуге.

Камилла нервничала, и Риса встревожилась.

– Что-то не так?

– Нет. Мой… Амо тут, и он хочет знать, может ли он…

Камилла пыталась подобрать слова, Риса посмотрела на нее. Возлюбленный девушки стоял в паре футов от них.

– О, он хочет посетить наши мастерские? Маттио не будет против.

Камилла покраснела и смутилась.

– Это не все, казарра. Амо прогнали, когда он не вернулся к мастеру прошлой ночью. Мы так спешили вернуть тебя сюда…

– О, нет! – Риса поняла. Его увольнение было ее виной. Амо посмотрел на землю.

– Я не могу ни о чем просить, казарра, но если можно… – Камилла прикусила губу.

Мило заговорил:

– Казарра имеет право нанимать любого, кого выберет.

Риса ощутила укол раздражения. Она знала обязанности казарры. Она опустила руку на ладонь Камиллы.

– Я в долгу перед Амо, он помог вчера. Отведи его к Маттио. Если Маттио посчитает, что он может помочь, пусть остается. Пока отца нет, им нужен умелый мастер.

Амо низко поклонился ей.

– Я не подведу вас или людей вашего отца, казарра, – сказал он. – Я прошу только о шансе проявить себя, – к ее удивлению, он улыбнулся.

Камилла обрадовалась.

– Мило, останься с ней. Я ненадолго, – она легкими шагами устремилась к нижнему мосту Диветри, поманив Амо за собой.

– А ты умеешь решать проблемы людей, – отметил Мило, когда они остались одни.

– Я? – Риса была удивлена, что он сказал такое.

– У Амо его работа – его жизнь. Он сам решил пойти вчера с нами, а не вернуться в мастерскую. Ты не в долгу перед ним.

– Он сможет показать свои навыки. Я сделала это для Камиллы и для Амо, – призналась Риса. – Она будет счастлива, что он близко.

– День проходит быстрее, когда рядом тот, с кем ты счастлив.

– Кого еще я делаю счастливым? – вдруг заинтересовалась она.

Он вздрогнул от вопроса, отвел взгляд, а потом посмотрел ей в глаза.

– Дома, конечно, – сказал он. – И свою казу. Тут все еще счастливо, – он указал на небольшую толпу в центре площади. – Ты сделала Рикарда счастливым.

– Рикарда? – Риса заметила толпу, но она не увидела в центре Поэта народа. Он снова был в тунике с яркими лоскутами и косичками на краях. Бахрома свисала на запястьях. Чудо, что желтая бахрома не мешала его лютне. Колокольчики на его цветной шляпе позвякивали под мелодию, которую он играл на струнах.

Толпа оставила место для выступления Рикарда. Риса заметила Таню, ее кудрявые волосы были с лентами, она танцевала в такт с мелодией на глазах толпы. Толпа бросала монеты на ее маленький барабан, Рикард пел, Таня танцевала. Монеты звенели, Таня постукивала по барабану снизу.

– Что они делают? – спросила Риса, веселье отвлекло ее от разговора с Феррером Кассамаги.

– Он написал новую песню, – сказал Мило. Он, как обычно, широко улыбался. – Людям нравится. Они уже в третий раз попросили его спеть.

Этот Рикард отличался от того Рикарда, который вился вокруг нее вчера. Он пел эмоционально. Его глаза сияли от радости. Она приблизилась к толпе.

– Он такой живой, – сказала она Мило.

– Это Рикард, – отозвался он. – Он просто любит зрителей.

Рикард глубоко вдохнул и запел следующий куплет песни:

– Ни сестер тут, ни братьев, опустела семья,

Мне не к кому обратиться!

По бледной щеке покатилась слеза,

И сердце готово разбиться.

Ритм песни был заразительным. Риса улыбалась. Несколько зрителей уже подпевали простую мелодию.

– Он хорош! – удивленно сказала она Мило.

– Это не все.

– В свете лун одиноко она стоит,

Как по мне, на богиню похожа.

– Боги, слушайте, им никто не навредит! —

Кричит Риса, дочь стеклодува.

Она перестала постукивать ногой от звука своего имени. Она еще не слышала свое имя на публике, еще и в песне. Даже в свете полуденного солнца она ощутила холодок на плечах. Она посмотрела на Мило, он улыбался другу и качал головой в такт. Не сразу она смогла расслышать в звоне колокольчиков, монет и лютни слова песни:

– В ту ночь Портелло гул сотрясал.

И падала черепица.

Боялся кузен, а слуги бежали,

Но Риса тогда заявила:

– Своей казе я погибнуть не дам!

Отец показал ей, что делать.

Под взглядом зевак, она рог взяла,

О, храбрая дочь стеклодува!

Тот звук из глубин всех вокруг оглушил,

Когда она в рог чудесный подула.

– Казарра тут я! – звенел ее крик,

Кузена власти лишила.

Она казу спасла в ту темную ночь,

Уцелели и камни, и стекла,

И люди вокруг запели про дочь,

Про бесстрашную дочь стеклодува!

Не было фона для выступления лучше, чем развалины Портелло. Толпа захлопала в конце песни, Рикард пару раз поклонился, опустил лютню на землю и стал помогать Тане собирать монеты, которые еще бросали зрители. Мило свистнул, перебивая шум.

– Мило! Риса! – Таня подпрыгнула при виде них. Она указала Рикарду на них, но Риса застыла в ужасе. Она не хотела видеть Рикарда, и чтобы он видел ее. Он пел о ее жизни, но он не имел на то права.

Поздно. Рикард просиял, пошел сквозь толпу в их сторону. Он поднял руки.

– Тихо! Тихо! – сказал он. – Я – Рикард, Поэт народа, но я просто записал события. Я рад представить вам свою музу, свою богиню на земле…

– О, боги, – выдохнула Риса.

– …и, о, я хотел бы, чтобы она была больше этого, я хотел бы ухаживать за ней, – толпа рассмеялась. Мило поджал губы, Риса думала, что смотрела в зеркало, ведь его лицо выражало ее гнев. – Для меня честь представить дочь стеклодува Рису, казарру Диветри!

Толпа озиралась в поисках героини песни. Рикард добрался до нее, опустился на колени у ее ног. Аплодисменты утихли.

– Помоги мне встать, светлая казарра, – сказал он, чтобы слышала вся толпа, – и я узнаю, понравились ли тебе мои хроники твоего триумфа, – он протянул руку, ожидая, что она сожмет его ладонь и поднимет его на ноги.

Если она так сделает, толпа умилится и захлопает. Она будет унижена. Она не ощущала щедрости к этому барду. Он был перед ней как возлюбленный, и от этого грудь сдавило, она яростно дышала. Она не успела понять, что делала, опустила ногу на его плечо. Она толкнул поэта ногой, и он растянулся на камнях.

– Мне не понравилось! – рявкнула она.

Люди вокруг нее притихли. Рикард смотрел на нее с земли с удивлением. Один из зрителей рассмеялся. Потом другой. Вскоре присоединились другие, вся толпа взревела от смеха. Риса миг ощущала удовлетворение.

Рикард оглядел толпу, смутился и поднялся на ноги. А потом сам рассмеялся, будто шутка была его.

– Я всегда любил девушек с огоньком! – он повернулся, поднял руки к небесам.

Мило направился к Рикарду, но его кружение мешало добраться до него. Когда Рикард остановился перед ней и склонился для поцелуя, Риса не выдержала и ударила его по лицу. Толпа рассмеялась снова, но в этот раз они смеялись не над Рикардом. Они смеялись над ними обоими, на то, что они выглядели как ссорящаяся парочка. Ее отрицания все только ухудшат.

Пока Мило пытался увести рифмоплета, она повернулась и пошла по верхнему мосту как можно быстрее. Риса старалась сохранить достоинство, хотя ее лицо пылало.

20

Уличный артист – как вредитель. Такие возникают в мокрых местах, много едят, и когда их давишь, еще дюжина спешит на их место.

– Шарлоко да Сперанца «История театральных традиций»

– Уйдите! – сказала она в третий раз. Она отражалась в тарелках и чашах в ее комнате. Она впервые заметила, что ее волосы выбились из прически.

– Это я. Мило, – услышала она из-за двери.

Она представила его на другой стороне, он тревожился. Она не злилась на Мило, но не хотела, чтобы он видел ее в гневе.

А она была в гневе. Только то, что творения из стекла были ее, мешало ей бросить их, пошуметь.

– Уходи.

– Я не уйду. Можешь меня впустить, – ее ярость не утихла от его слов. – Ничего страшного, если ты плачешь.

– Я не плачу! – заорала она. Ее гнев был раскаленным, эмоции спутались и не давали плакать. Ее лицо было красным, но она не пролила ни слезинки. – Я просто хочу побыть одна!

– Я должен объяснить про Рикарда, – сказал он. – Прошу, впусти меня.

Было бесполезно притворяться, что она злилась на Мило, когда он минуты назад пытался защитить ее от Рикарда.

– Я не могу впустить тебя в комнату одного, – сказала она, пытаясь прогнать его. – Это неприлично.

– Со мной Камилла.

Риса услышала голос его сестры в коридоре:

– Я отошла всего на десять минут. Десять! Я не знаю, как ты мог это допустить. Серьезно!

Они хотели войти. Она отперла дверь.

– Пока не спросили, – предупредила Риса, – я не плачу. Я просто злюсь.

– И я тебя не виню! – Камилла прошла за ней в комнату и закрыла за собой дверь. Она хмурилась. – Рикард не давал ей покоя с вчера, Мило. Почему ты поддержал его?

– Я его не поддерживал! Ты знаешь, какой он!

– Как бы там ни было, – Камилла села рядом с Рисой в кресло. Она злилась, но ее голос был нежным, мягче обычного. – С Рикардом многим сложно.

– Он пел новую песню, и это ее расстроило, – объяснил Мило.

Камилла растерялась.

– Плохую о пиратше?

– Плохую обо мне, – с пылом сказала Риса. – О смелой и бесстрашной дочери стеклодува, богине в белом.

Камилла изобразила возмущение.

– Серьезно? Боги. Мило! Это любого расстроило бы.

– Он пришел с Амо! Я его не звал! – возмутился Мило. – Ты была там, когда он начал ее писать!

– Я не обращаю внимания на него и его песни, – это были самые недовольные слова от Камиллы. – Не стоит и тебе, – мягче сказала она. – Он – дурак.

– Мне не нравится, как он на меня смотрит. Он будто влюблен!

– Он играет, – сказала Камилла.

– А что такого с тем, как он на тебя смотрит? – напряженно сказал Мило. – Кому-то не из Семи и Тридцати нельзя смотреть на Диветри?

– Нет. Ты знаешь, о чем я, – парировала Риса, злясь, что он такое подумал.

– Я просто не думаю, что казарра должна вести себя так… надменно.

– Мило, – предупредила Камилла.

– Мне жаль, что Рикард расстроил Рису. Честно. Но он просто восхищается ею как героиней.

– Я не героиня! – Риса хотела ударить Мило. Она снова злилась на него за то, что он указывал, как должна себя вести Семерка. – Три казы разрушено за ночь. Люди пострадали! Мои родители похищены! Это жизнь. Она ужасная, а Рикард может только сочинять плохие рифмы о ней… обо мне! – она стукнула себя по груди. – Он использовал меня, чтобы собирать деньги. Это не правильно!

– Ты героиня, – возразил Мило, повысив голос. – Ты спасла эту казу прошлой ночью. Нравится тебе или нет, боги тебя любят!

– Не любят! Боги не выбрали меня в инсулы. Мое стекло ничего не стоит. Мой отец отвернулся от меня, а теперь его нет, а я тут… пытаюсь справиться. Во мне нечего превозносить.

Мило уже кричал:

– Если бы ты перестала вести себя как обиженный ребенок, а стала думать как казарра, ты бы увидела. Священники сказали, что ты не нужна в инсулах. Потому что боги знали, что ты понадобишься тут, – его обычно дружелюбное лицо покраснело от злости. – Ты нужна, Риса. Все в этой казе нуждались в тебе прошлой ночью! Думаешь, брат и сестра с лун не знали, что делает принц Берто? Только ты могла протрубить в рог своей семьи прошлой ночью. Только ты! Твой кузен был бесполезен. Если бы тебя выбрали на фестивале, ты была бы заточена в одной из инсул, а каза развалилась бы. Твоя семья потеряла бы место в Семерке!

Его речь ударила по ней. Она отшатнулась и села на стул, слезы выступили на глазах. Она дышала, что-то трепетало в груди. Слабая надежда впервые ожила. Не понимая этого, она взяла одну из своих чаш со стола, стала гладить поверхность, чтобы ровное стекло успокоило ее. Он не имел права отчитывать ее, но она хотела верить ему.

– Мило, – голос Камиллы был тихим, словно она его предупреждала.

– Я высказался.

– Мы обсудили это ночью.

Мило напрягся с вызовом.

– Я знаю границы, сестра, – сказал он. Рисе казалось, что она слышала разговор, который не должна была. Камилла отошла на шаг, скрестила руки, а он продолжил. – Риса, прости, что я говорю прямо, но ты знаешь, что я прав. Я еще не знал девушки, благословленной богами так, как ты. Ты могла убедить себя, что ты не нужна, но все в этой казе сказали бы другое. Я хочу, чтобы ты верила им. Я хочу, чтобы ты верила в себя! Это все, что я должен сказать.

Во время этой речи голос Мило стал прежним, мягким. От эмоций он немного охрип. Он отвел взгляд на сестру, лицо было виноватым. Он опустил плечи.

– Я больше не могу.

В тяжелой тишине в комнате после слов Мило прозвучал едва слышный женский шепот. Риса увидела, как Мило повернул голову. Камилла тоже была удивлена.