Текст книги "Не надейтесь избавиться от книг!"

Автор книги: Умберто Эко

Соавторы: Жан-Клод Каррьер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Интернет, или О невозможности damnatio memoriae [306]306
  Damnatio memoriae(лат. «проклятие памяти») – особая форма посмертного наказания, применявшаяся в Древнем Риме к государственным преступникам – узурпаторам власти, участникам заговоров и запятнавшим себя императорам. Любые материальные свидетельства о существовании преступника – статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях – подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]

Ж.-Ф. де Т.: Как вы восприняли запрет «Сатанинских стихов» [307]307
  «Сатанинские стихи»(1988) – книга британского писателя индийского происхождения Салмана Рушди (р. 1947), вызвавшая яростный протест мусульман, поскольку в ней в неприглядном виде выставлен персонаж, списанный с пророка Мухаммеда. Иранский аятолла Хомейни публично проклял Рушди и приговорил его к смертной казни, призвав мусульман всего мира исполнить этот приговор. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]? Разве не тревожит тот факт, что клерикалы могут повлиять на судьбу книги, опубликованной в Англии?

У. Э.: Напротив, случай Салмана Рушди внушает оптимизм. Почему? Потому что в прошлом книга, осужденная церковной властью, не была бы пропущена цензурой. Автору же почти наверняка грозило либо сожжение на костре либо удар кинжалом. В созданном нами коммуникативном пространстве Рушди выжил, поскольку за него заступились все свободные умы западного общества, и его книга не исчезла.

Ж.-К. К.: Тем не менее тот отклик, который вызвало дело Рушди, никак не отразился на других писателях, осужденных в исламских фетвах и убитых, особенно на Ближнем Востоке. Мы можем только сделать вывод, что ремесло писателя было и остается опасным.

У. Э.: Однако я по-прежнему убежден, что в глобализированном обществе мы располагаем информацией обо всем и в состоянии реагировать нужным образом. Возможен ли Холокост в эпоху Интернета? Я не уверен. Весь мир немедленно узнал бы о том, что происходит… Та же ситуация в Китае. Хотя китайское руководство ухитряется ограничивать доступ пользователей к информации, она все равно распространяется, причем в обоих направлениях. Китайцы могут узнать, что происходит в остальном мире. А мы можем узнать, что происходит в Китае.

Ж.-К. К.: Чтобы внедрить цензуру в Интернет, китайцы придумали невероятно изощренные методы, но они все равно несовершенны. Просто потому, что пользователи Интернета в конце концов всегда находят способы обойти запреты. В Китае, как и везде, люди пользуются мобильными телефонами, чтобы заснять то, чему они стали свидетелями, а затем рассылают эти картинки по всему миру. Со временем будет все труднее и труднее что-либо скрыть. Будущее диктаторов печально. Им придется действовать в полной темноте.

У. Э.: Мне приходит на ум история Аун Сан Су Чжи [308]308
  Аун Сан Су Чжи(р. 1945) – политическая деятельница Мьянмы, лидер оппозиции, лауреат Нобелевской премии мира за 1991 г. Находилась под домашним арестом в периоды с 1989 по 1995 и с 2000 по 2002 г. На выборах 1990 г. ее партия получила большинство голосов в парламенте, однако результаты выборов были проигнорированы властями. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]. Военным стало гораздо труднее давить на нее после того, как за нее заступился почти весь мир. То же самое, как мы видели, произошло с Ингрид Бетанкур [309]309
  Ингрид Бетанкур(р. 1961) – колумбийский политик, сенатор, кандидат на выборах в президенты 2002 г. Более шести лет провела в качестве заложницы FARC (террористической организации «Революционные вооруженные силы Колумбии»), в 2008 г. в результате спецоперации была освобождена. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть].

Ж.-К. К.: Однако не будем однозначно утверждать, что мы покончили с цензурой и беззаконием во всем мире. Нам до этого еще далеко.

У. Э.: Кроме того, цензуру можно устранить путем вычитания, но гораздо труднее сделать это путем сложения. Это часто случается в средствах массовой информации. Представьте: политик пишет в газету письмо, где объясняет, что предъявленные ему обвинения в коррупции безосновательны. Газета публикует письмо, но рядом как бы невзначай помещает фотографию ее автора, жующего в буфете бутерброд. Дело сделано: перед нами портрет человека, проедающего народные деньги. А можно сделать еще лучше. Если я государственный деятель и знаю, что завтра должна появиться весьма неудобная для меня новость, и вероятнее всего на первых полосах, то я велю ночью подложить на вокзале бомбу. И на следующий день газеты сменят заголовки передовиц.

Я спрашиваю себя, не был ли подобный сценарий причиной некоторых покушений. Не будем, однако, ударяться в теории заговора и утверждать, что теракт 11 сентября совсем не то, что мы думаем. В мире хватает воспаленных умов, занятых этим вопросом.

Ж.-К. К.: Невозможно вообразить, чтобы какое-либо правительство согласилось убить более трех тысяч своих сограждан, чтобы скрыть какие-то темные делишки. Это немыслимо. Но во Франции существует один известный пример – дело Бен Барка. Мехди Бен Барка [310]310
  Бен Баркааль-Махди (1920–1965) – политический деятель Марокко, лидер партии Национальный союз народных сил. С 1963 г. находился в эмиграции. В октябре 1965 г. был похищен в Париже и убит при невыясненных обстоятельствах. В причастности к его убийству обвинили израильскую разведку «Моссад», что негативным образом сказалось на французско-израильских отношениях. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть], марокканский политик, был похищен во Франции возле пивной Липпа и, скорее всего, впоследствии убит. Далее – пресс-конференция генерала де Голля в Елисейском дворце. Все журналисты бросаются туда. Вопрос: «Генерал, как получилось, что, зная о похищении Мехди Бен Барка, вы несколько дней не сообщали об этом прессе?» – «Просто по неопытности», – удрученно ответил Де Голль. Все засмеялись, и вопрос был исчерпан.

На этот раз отвлекающий маневр сработал. Смех оказался важнее смерти человека.

Ж.-Ф. де Т.: Есть ли другие формы цензуры, ставшие затруднительными или невозможными благодаря Интернету?

У. Э.: Например, damnatio memoriae, придуманное римлянами. Damnatio memoriae, за которое голосовали в Сенате, состояло в том, что человека приговаривали посмертно к замалчиванию, к забвению. Его имя вымарывалось из государственных реестров, или уничтожались изображающие его статуи, или день его рождения объявлялся неблагоприятным. Кстати, при Сталине происходило то же самое: со старых фотографий убирали бывших руководителей, которые были сосланы или расстреляны. Так произошло с Троцким. Сегодня было бы гораздо сложнее убрать чье-то изображение с фотографии: ведь в Интернете тут же появится в свободном доступе старый вариант фотографии. Исчезновение будет недолгим.

Ж.-К. К.: Но бывают случаи «спонтанного» коллективного забвения, более глубокого, как мне кажется, чем коллективное воспевание. Здесь нет никакого осознанного решения, в отличие от римского Сената. Выбор может быть и бессознательным. Бывают случаи имплицитного ревизионизма, негласного вытеснения. Так же, как существует коллективная память, существует и коллективное бессознательное и коллективное забвение. Некто, «познав час славы», незаметно уходит от нас – без всякого остракизма, без насилия. Скромно уходит сам по себе, растворяясь в царстве теней, как кинорежиссеры первой половины XX века, о которых я говорил. И в конце концов этот некто, чье имя стерлось из нашей памяти и постепенно исчезло из книг по истории, из наших разговоров, из поминальных служб, он уходит навсегда, как будто никогда и не жил на свете.

У. Э.: Я знал одного замечательного итальянского критика, про которого говорили, что он приносит несчастье. Такая бытовала насчет него легенда, и, возможно, в конце концов он сам стал в нее играть. На него до сих пор не ссылаются даже в тех работах, в которых, казалось бы, его влияние невозможно оспорить. Это тоже форма damnatio memoriae. Я же, со своей стороны, никогда не лишал себя удовольствия этого критика процитировать. Оказывается, я не только самый несуеверный человек в мире, но к тому же настолько перед ним преклоняюсь, что не могу не огласить этот факт. Я даже решил однажды слетать к нему на самолете. И поскольку со мной ничего страшного не случилось, мне сказали, что я попал под его покровительство. Во всяком случае, если не считать «нескольких счастливцев» вроде меня, которые продолжают о нем говорить, слава этого критика действительно угасла.

Ж.-К. К.: Конечно, существует много способов приговорить человека, произведение, целую культуру к молчанию и забвению. Некоторые из них мы рассмотрели. Систематическое истребление какого-либо языка, которое учинили, к примеру, испанцы в Америке, есть, очевидно, наилучший способ сделать культуру, чьим выражением он является, недоступной нашему разумению и диктовать затем все, что хочется. Но мы видели, что эти культуры, эти языки сопротивляются. Не так-то просто навсегда заглушить голос, навсегда стереть язык – их шепот пройдет сквозь века. Вы правы, случай Рушди вселяет надежду. Это, наверное, одно из величайших достижений нашего глобализированного общества. Тотальная и окончательная цензура отныне практически немыслима. Единственная опасность состоит в том, что циркулирующая информация становится непроверяемой, и мы все в ближайшее время превратимся в информаторов. Мы об этом уже говорили. В информаторов добровольных, более или менее квалифицированных, более или менее предвзятых, которые одновременно будут создавать информацию, изобретая мир каждый день. Быть может, мы к этому и придем и станем описывать мир согласно нашим желаниям, принимая их за реальность.

Чтобы исправить положение – если мы сочтем нужным его исправлять, ибо, в конечном счете, такая выдуманная информация, вероятно, будет не лишена очарования, – придется без конца сопоставлять факты. А это сущая каторга. Чтобы установить истину, одного свидетеля недостаточно. Все как в криминальном расследовании: необходимо совпадение свидетельств, точек зрения. Но в большинстве случаев информация, требующая подобных усилий, того не стоит. И все пускается на самотек.

У. Э.: Не всегда обилие свидетельств является достаточным. Мы были свидетелями расправы, учиненной китайской полицией над тибетскими монахами. Это вызвало скандал международного масштаба. Но если наши телеэкраны будут продолжать в течение трех месяцев показывать монахов, избиваемых полицией, даже самая заинтересованная, самая активная часть общественности потеряет к этому всякий интерес. Значит, есть порог восприятия информации, за пределами которого она превращается в фоновый шум.

Ж.-К. К.: Это пузыри, которые раздуваются и лопаются. В прошлом году мы видели, как раздулся пузырь под названием «гонения на тибетских монахов». Потом мы оказались внутри пузыря под названием «Ингрид Бетанкур». Но оба они лопнули. Затем настал черед «кризиса невозврата кредитов», потом банковский обвал, или биржевой обвал, или то и другое вместе. Каков будет следующий пузырь? Когда страшный ураган, приближающийся к берегам Флориды, вдруг теряет свою силу, я чувствую, что журналисты испытывают нечто вроде разочарования, – хотя для жителей это отличная новость. Как в огромной информационной системе, собственно говоря, возникает информация? Чем объяснить, что некая информация облетает земной шар и на какое-то время приковывает к себе наше внимание, а несколько дней спустя она уже никого не интересует? Например: в 1976 году я работал с Бунюэлем в Испании над сценарием фильма «Этот смутный объект желания», и мы каждый день читали газеты. И вдруг в прессе сообщают, что в соборе Сакре-Кёр на Монмартре взорвалась бомба! Оцепенение и смакование. Никто не взял на себя ответственность за теракт, полиция проводила расследование. Для Бунюэля эта информация была знаковой. То, что кто-то подложил бомбу в церковь, покрытую позором, Церковь, построенную, чтобы «искупить преступления коммунаров» [311]311
  …церковь, построенную, чтобы «искупить преступления коммунаров»… – Решение о строительстве базилики Сакре-Кёр на Монмартре было принято в 1873 г. по ходатайству архиепископа Парижского с формулировкой «во искупление преступлений коммунаров». Монмартр был первым местом восстания коммунаров 1870–1871 гг. Спустя столетие для многих она остается символом надругательства над идеями революции. Так, в 1971 г. радикальные демонстранты захватили базилику, «построенную на телах коммунаров, чтобы уничтожить красный флаг, слишком долго реявший над Парижем», как говорилось в их листовках. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть], – это удача и нечаянная радость.

Впрочем, всегда находились люди, готовые разрушить этот памятник бесчестья или, как когда-то хотели анархисты, выкрасить его в красный цвет.

И вот, на следующий день мы торопимся раскрыть газету, чтобы узнать, как развиваются события. Ни строчки, ничего. Ни слова больше. Разочарование и горечь обмана. И тогда мы добавили в сценарий экстремистскую группировку под названием «Группа революционной армии младенца Иисуса».

У. Э.: Вернемся к вопросу о цензуре-вычитании. Любая диктатура, желающая устранить возможность доступа через Интернет к источникам знаний, вполне могла бы распространить какой-нибудь вирус и уничтожить все персональные данные на каждом компьютере, устроив тем самым полное информационное затмение. Возможно, полностью уничтожить информацию и не удастся, поскольку некоторые данные мы сохраняем на «флэшках». И все же, возможно, этой кибердиктатуре удастся уничтожить до 80 % персональных информационных ресурсов?

Ж.-К. К.: А может быть, и не нужно уничтожать всё? С помощью функции «поиск» я могу обнаружить в своем документе все случаи употребления одного и того же слова и удалить их одним «кликом», почему бы не представить себе информационную цензуру, которая удалит лишь одно слово или группу слов, но зато на всех компьютерах на планете? В таком случае, какие слова выберут наши информационные диктаторы? Держу пари, пользователи, как всегда, непременно дадут отпор. Старая история: нападение и оборона на чужой территории. Только представьте себе этот новый Вавилон: внезапное исчезновение всех языков, шифров, ключей. Полный хаос!

Ж.-Ф. де Т.: Парадокс состоит в том – и вы об этом упомянули, – что произведение или человек, приговоренный к молчанию, само это молчание превращает в эхо-камеру [312]312
  Эхо-камера– заглушенное помещение с хорошей отражающей способностью, использующееся для создания акустических эффектов.


[Закрыть] и в конце концов находит себе уголок в нашей памяти. Не могли бы вы вернуться к обсуждению такого поворота событий?

У. Э.: Damnatio memoriae здесь следует понимать в ином смысле. Вследствие разнообразных причин – культурного отсева, пожаров, непредвиденных обстоятельств, – произведение до нас не доходит. Никто, строго говоря, не виноват в его исчезновении. Но в строю остается брешь. И поскольку это произведение комментировали и расхваливали многочисленные свидетели, оно напоминает о себе именно своим отсутствием. Примером из античной истории могут служить работы Зевксиса [313]313
  Зевксисиз Гераклеи – древнегреческий живописец, работавший в 420–380 гг. до н. э. Его изображения были настолько реалистичными, что, по легенде, птицы прилетали клевать написанный им виноград. После утраты Грецией независимости его работы попали в Рим, а затем в Константинополь, где погибли в результате неоднократных пожаров. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]. Кроме современников художника, их никто не видел, однако мы до сих пор о них говорим.

Ж.-К. К.: Когда Тутанхамон наследует трон Эхнатона, имя покойного фараона, объявленного еретиком, зубилом вырубается со стен храмов. И Эхнатон не единственный, чье имя подверглось уничтожению. Надписи стираются, статуи сносятся. Я вспоминаю одну великолепную фотографию Куделки [314]314
  Куделка, Йозеф (р. 1938) – известный чешский фотограф, снимавший «Пражскую весну» 1968 года. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]: статуя Ленина, лежащая, как гигантский мертвец, на барже, спускается по Дунаю к Черному морю, где исчезнет навек.

По поводу статуй Будды, уничтоженных в Афганистане, нужно, пожалуй, сделать одно уточнение. Будду не изображали в течение нескольких веков после возникновения его учения. Его изображением было само его отсутствие. Следы ног. Пустое кресло. Дерево, в тени которого он медитировал. Оседланный конь без всадника.

Лишь после вторжения Александра Македонского в Центральной Азии начинают придавать Будде физический облик – под влиянием греческих мастеров. Поэтому талибы, сами того не сознавая, участвовали в возвращении буддизма к его истокам. Для истинных буддистов эти пустующие ниши в Бамианской долине, быть может, более красноречивы, более наполнены, чем раньше.

Террористические акты, к которым, как нам порой кажется, сводится сегодня вся арабо-мусульманская цивилизация, почти заслонили ее былое величие. Точно так же кровавые жертвоприношения ацтеков на протяжении многих веков заслоняли все прекрасные стороны их культуры. Испанцы во многом этому поспособствовали, так что когда им захотелось уничтожить остатки поверженной цивилизации, кровавые жертвоприношения остались чуть ли не единственным коллективным воспоминанием. Сегодня ислам подстерегает та же опасность: завтра в нашей памяти он будет сведен к одному только террористическому насилию. Ибо наша память, как и наш мозг, склонна сокращать информацию. Мы постоянно прибегаем к отбору и сокращению.

Цензура огнем

Ж.-Ф. де Т.: Среди самых страшных цензоров в истории книги особое место принадлежит огню.

У. Э.: Разумеется, и тут первым делом нужно вспомнить костры, на которых нацисты сжигали «дегенеративные» книги.

Ж.-К. К.: В романе «451° по Фаренгейту» Брэдбери рисует общество, которое решило избавиться от громоздкого наследия книг, предав их огню. 451 градус по Фаренгейту – это именно та температура, при которой горит бумага: ведь обязанность сжигать книги здесь возложена на пожарных.

У. Э.: «451° по Фаренгейту» – это еще и название одной передачи на итальянском радио. Но в ней все наоборот: слушатель звонит и говорит, что он не может найти какую-то книгу или потерял ее. Тут же звонит другой и говорит, что у него есть экземпляр и что он может его одолжить. Это похоже на то, как человек оставляет прочитанную книгу где-нибудь в кино, в метро, чтобы кто-то другой прочитал ее и порадовался. Так вот, случайные или умышленные пожары сопровождают книгу на протяжении всей ее истории, от самых истоков. Все сгоревшие библиотеки и перечислить невозможно.

Ж.-К. К.: Это напоминает мне об опыте, полученном мной благодаря Лувру. Как-то раз мне нужно было ночью в музее рассказать небольшой группе людей о какой-нибудь картине. Я выбрал Лесюэра [315]315
  Лесюэр, Эсташ (1617–1655) – французский художник, график эпохи барокко, один из основателей французской классической школы. Картина «Проповедь святого Павла в Эфесе» написана в 1649 г. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть], французского художника начала XVII века, «Проповедь святого Павла в Эфесе». На картине святой Павел, с бородой и в хитоне, стоит на камне. В этом длинном платье у него вид типичного современного аятоллы, разве что без тюрбана. Глаза его горят. Двое-трое верующих внимают ему. В нижней части картины, стоя на коленях спиной к зрителю, черный слуга сжигает книги. Я подошел к полотну, чтобы рассмотреть, какие книги там жгут: в них, как можно было увидеть на приоткрытых страницах, содержались математические чертежи и формулы. Раб, скорее всего новообращенный, сжигает таким образом греческую науку. Какое послание, явное или тайное, хотел передать нам художник? Затрудняюсь сказать. Но все равно картина поразительная. Когда приходит вера, науку предают огню. Это больше, чем отсев, это ликвидация с помощью пламени. Квадрат гипотенузы должен исчезнуть навсегда.

У. Э.: Здесь есть и момент расизма, поскольку уничтожение книг доверено чернокожему. Мы полагаем, что нацисты сожгли книг определенно больше всех. Но что мы знаем о событиях времен Крестовых походов?

Ж.-К. К.: Мне кажется, самыми зверскими могильщиками книг – хуже нацистов – были испанцы в Америке. Да и монголы свирепствовали не приведи бог.

У. Э.: На заре современной истории западный мир столкнулся с двумя доселе неизвестными культурами: американской и китайской. Однако Китай был великой империей, которую нельзя было завоевать и «колонизировать», но с которой мы могли вести торговлю. Иезуиты отправились туда не для того, чтобы обратить китайцев в свою веру, а чтобы способствовать диалогу культур и религий. Американские прерии, наоборот, казались прибежищем кровожадных дикарей, и это дало повод к настоящему грабежу и даже чудовищному геноциду. Однако идеологическое оправдание такого двойного стандарта опирается на природу языков, используемых в том и другом случаях. Индейские пиктограммы истолковывались как простое копирование вещей, лишенное всякой концептуальной глубины, тогда как китайские идеограммы представляли собой идеи, а значит, были более «философскими». Сегодня мы знаем, что пиктографическая письменность была гораздо сложнее. Сколько пиктографических текстов исчезло таким образом?

Ж.-К. К.: Испанцы, уничтожая остатки великих цивилизаций, не отдавали себе отчета в том, что сжигают сокровища. И только некоторые из них – в частности, тот удивительный монах Бернардино де Саагун [316]316
  Бернардино де Саагун(ок. 1499–1590) – испанский миссионер, монах ордена францисканцев, историк и лингвист, работавший в Мексике. Автор множества сочинений как на испанском языке, так и на языке науатль, являющихся ценнейшими источниками по истории доколумбовой Мексики. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]– чувствовали, что подобное нельзя уничтожать, что это важная часть того, что мы сегодня называем культурным наследием.

У. Э.: Иезуиты, отправлявшиеся в Китай, были образованными людьми. А Кортес [317]317
  Кортес, Эрнан (1485–1547) – испанский конкистадор, завоевавший Мексику и уничтоживший государство ацтеков. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть], и тем более Писарро [318]318
  Писарро, Франсиско (1475–1541) – испанский авантюрист, конкистадор, завоевавший империю инков и основавший город Лиму. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть], были головорезами, которых перспектива уничтожения культуры только воодушевляла. Францисканцы, сопровождавшие их, считали туземцев дикими зверями.

Ж.-К. К.: К счастью, не все. Саагун, Лас Касас [319]319
  Лас Касас, Бартоломе де (1484–1566) – испанский священник, доминиканец, первый постоянный епископ Чьяиаса. Известен своей борьбой против зверств в отношении коренного населения Америки со стороны испанских колонистов. В частности, в 1550–1551 гг. он выступал оппонентом Хуана Гиннеса де Сепульведы (см. прим. к с. 181) в дебатах, посвященных основам колониальной политики по отношению к аборигенам Нового Света (так называемая «Вальядолидская хунта»). (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть], Дуран [320]320
  Дуран, Диего (ок. 1537–1588) – испанский монах-доминиканец, историк, первым описавший историю и культуру ацтеков в книге «История Индий Новой Испании» (1579), известной также как Кодекс Дурана. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]так не считали. Им мы обязаны всем, что нам известно о жизни индейцев до завоевания. А они подчас очень рисковали.

У. Э.: Саагун был францисканцем, а Лас Касас и Дуран были доминиканцами. Любопытно, насколько обманчивыми бывают клише. Доминиканцы были инквизиторами, тогда как францисканцы считались образцами кротости. И вот в Латинской Америке, как в вестерне, францисканцы сыграли роль «плохих парней», а доминиканцы порой были «хорошими ребятами».

Ж.-Ф. де Т.: Почему испанцы одни здания доколумбова периода разрушили, а другие пощадили?

Ж.-К. К.: Иногда они их попросту не замечали. Такова судьба большинства крупных городов майя, остававшихся заброшенными на протяжении многих веков, скрытых за завесой джунглей. То же самое произошло с Теотиуаканом, расположенным севернее. Город уже был заброшен, когда около XIII века в эти края пришли ацтеки. Непреодолимое желание стирать любые свидетельства письменности говорит также и о том, что для захватчика бесписьменный народ навсегда становится проклятым народом. Недавно в Болгарии обнаружили золотые и серебряные украшения в захоронениях второго и третьего тысячелетия до нашей эры. Однако фракийцы, как и галлы, не оставили письменных свидетельств. А народы, не имевшие письменности, не названные, не рассказавшие о себе (пусть даже и лживо), как будто и не существуют – даже если их золотые и серебряные изделия отличаются великолепием и изящностью. Если вы хотите, чтобы о вас помнили, необходимо писать. Писать и стараться, чтобы написанное вами не сгорело в каком-нибудь костре. Иногда я пытаюсь представить себе, о чем думали нацисты, сжигая еврейские книги. Надеялись ли они сжечь их все до единой? Разве это предприятие не столь же утопично, сколь и преступно? Или это больше похоже на символическое действо?

В наше время, на наших глазах происходят события, которые не перестают меня удивлять и возмущать. Поскольку я часто бываю в Иране, я как-то предложил одному известному агентству отправить туда небольшую съемочную группу, чтобы поснимать нынешнюю страну, какой я ее знаю. Директор агентства принял меня и начал излагать свою точку зрения на страну, о которой понятия не имеет. Он в деталях объяснил мне, что я должен снимать. То есть он решает, какие кадры я должен привезти из страны, где он сам никогда не был: например, фанатиков, бьющих себя в грудь, или наркоманов, проституток и так далее. Нужно ли говорить, что проект не состоялся.

Ежедневно мы убеждаемся в том, насколько ложными могут быть наши представления. Я имею в виду утонченные и хитроумные фальсификации, отследить которые еще труднее, если они представлены в виде «картинок», то есть как бы документов. И в конечном счете, хотите верьте, хотите нет, извратить истину оказывается легче легкого.

Помню, на одном телеканале показывали документальный фильм о Кабуле, городе, который мне хорошо знаком. Все кадры были сняты с нижней точки. Видны были только верхушки домов, разрушенных войной, – но ни улиц, ни прохожих, ни торговцев. К этому подвёрстывались интервью, взятые у жителей, которые в один голос говорили о плачевном состоянии страны. Единственным звуковым сопровождением на протяжении всего фильма было тоскливое завывание ветра, как в фильмах про пустыню, но только повторяющееся без конца. Значит, этот ветер нашли в фонотеке и нарочно вставили повсюду. На весь фильм – один и тот же шум ветра, который способен распознать только натренированный слух. При этом что легкие одежды на героях фильма даже не колыхались. Этот репортаж – чистая ложь. Одна из многих и многих.

У. Э.: Лев Кулешов давно показал, как образы заражают друг друга и как можно заставить их говорить совершенно противоположные вещи. Лицо одного и того же человека, показанное первый раз непосредственно после изображения тарелки с едой, а второй раз – после чего-нибудь совершенно отвратительного, произведет на зрителя разное впечатление. В первом случае лицо человека будет выражать сильный аппетит, во втором – отвращение.

Ж.-К. К.: В конце концов, взгляд видит то, что хочет внушить ему картинка. В финале «Ребенка Розмари» Романа Полански многие люди увидели младенца-монстра, потому что его описывают персонажи, склонившиеся над колыбелью. Но Полански не показывал ребенка.

У. Э.: Как многие, вероятно, видели содержимое пресловутой китайской шкатулки в «Дневной красавице».

Ж.-К. К.: Само собой. Когда Бунюэля спрашивали, что там внутри, он отвечал: «Фотография господина Карьера. Вот почему девушки так пугаются». Однажды мне позвонил незнакомец по поводу этого фильма и спросил, жил ли я в Лаосе. Никогда там не бывал, ответил я. Тот же вопрос он задал насчет Бунюэля и снова получил отрицательный ответ. Человек на том конце провода очень удивился. Ему пресловутая шкатулка напомнила древний лаосский обычай. Тогда я спросил, знает ли он, что в шкатулке. Он сказал: «Конечно!» – «Прошу вас, – сказал я ему тогда, – расскажите мне, что там!» Он объяснил, что обычай, о котором идет речь, состоит в том, что женщины во время любовного акта прикрепляют с помощью серебряной цепочки к клитору огромных скарабеев, так как шевеление их лапок позволяет женщинам достичь более долгого и утонченного оргазма. Это было как гром среди ясного неба, и я сказал ему, что нам и в голову не приходило посадить в шкатулку из «Дневной красавицы» скарабея. Человек повесил трубку. А я сразу же почувствовал ужасное разочарование от одной мысли, что теперь мне все известно! Я утратил этот пряный привкус тайны.

Я это к тому говорю, что картинка, в которой мы частенько видим не то, что она показывает, может лгать еще изощренней, чем написанное или сказанное слово. Если мы хотим сохранить некую целостность нашей визуальной памяти, совершенно необходимо научить будущие поколения смотреть на изображения. Это, пожалуй, самое главное.

У. Э.: Существует и другая форма цензуры, которой мы с некоторых пор подвергаемся. Мы можем сохранить все книги на свете, все цифровые носители, все архивы, но если случится кризис цивилизации, в результате которого все языки, выбранные нами для сохранения этой огромной культуры, вдруг станут непереводимыми, то все это наследие окажется утраченным безвозвратно.

Ж.-К. К.: Это уже произошло с иероглифическим письмом. После эдикта 380 года Феодосия I Великого [321]321
  Феодосий I Великий(346–395) – последний император единой Римской империи. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]христианская религия стала государственной, единственной и обязательной на территории всей Империи. Среди прочих были закрыты и египетские храмы. Жрецы, которые были знатоками и хранителями письменности своего народа, больше не могли передавать знания. Им пришлось похоронить своих богов, с которыми они жили на протяжении тысячелетий, а вместе с богами – предметы культа и сам язык. Достаточно одного поколения, чтобы все исчезло. И может быть, навсегда.

У. Э.: Потребовалось четырнадцать веков, чтобы вновь найти ключ к этому языку.

Ж.-Ф. де Т.: Вернемся ненадолго к цензуре огнем. Те, кто в древности сжигал библиотеки, возможно, считали, что без следа уничтожили хранящиеся там манускрипты. Но после изобретения печатного станка подобные вещи стали невозможны. Сжечь один, два, даже сто экземпляров книги не значит уничтожить книгу как таковую. Быть может, найдутся и другие экземпляры, разбросанные по многочисленным частным и публичным библиотекам. Зачем же тогда нужны костры в наше время, вроде тех, что устраивали нацисты?

У. Э.: Цензор прекрасно знает, что ему не удастся уничтожить все экземпляры запрещенной книги. Но для него это способ возвыситься до демиурга, способного уничтожить в огне мир и любую концепцию мира. Идея в том, чтобы возродить, очистить культуру, зараженную отдельными сочинениями. Нацисты неслучайно говорили о «дегенеративном искусстве». Аутодафе – это своего рода лекарство.

Ж.-К. К.: Этот цикл от публикации, распространения, сохранения и до уничтожения довольно хорошо иллюстрирует в Индии фигура бога Шивы. Окруженный кольцом огня, в одной из своих четырех рук он держит барабан, под ритмы которого создавался мир, в другой – пламя, которое уничтожает всякое творение. Обе его руки находятся на одном уровне.

У. Э.: Мы не так далеко ушли от представлений Гераклита и стоиков. Все рождается из огня, и огонь все разрушает, вновь давая надежду на существование. Вот почему еретиков всегда предпочитали сжигать, нежели рубить им головы, что было бы и проще, и не столь обременительно. Это было посланием тем, кто разделял те же идеи или хранил те же книги.

Ж.-К. К.: Возьмем, к примеру, Геббельса, вероятно, единственного интеллектуала среди нацистов, который к тому же был библиофилом. Вы совершенно справедливо сказали, что те, кто сжигает книги, прекрасно знают, что делают. Необходимо оценить опасность текста, чтобы захотеть его уничтожить. В то же время цензор – не сумасшедший. Испепелив несколько экземпляров запрещенной книги, он ее не уничтожит. Ему прекрасно это известно. Но само действие в высшей степени символично. И главное, оно говорит остальным: вы тоже имеете право сжечь такую книгу, не сомневайтесь, это хороший поступок.

Ж.-Ф. де Т.: Это похоже на сжигание американского флага в Тегеране или еще где-то…

Ж.-К. К.: Конечно. Достаточно сжечь один флаг, чтобы заявить о решительном настрое какого-нибудь воинственного движения или даже целого народа. И все же, как мы уже много раз видели, огню никогда не удастся довести все до полного безмолвия. Даже среди испанцев, приложивших столько усилий, чтобы бесследно уничтожить многие культуры, были монахи, которые попытались сберечь хоть несколько свидетельств другой цивилизации. Уже упомянутый Бернардино де Саагун – но любых наших упоминаний о нем будет недостаточно – заставлял ацтеков переписывать, иногда тайно, книги, которые позднее обращались в золу. И он просил индейских художников нарисовать в них иллюстрации. Зато бедняга при жизни так и не увидел своих трудов опубликованными просто потому, что власти однажды приказали конфисковать его бумаги. Наивный человек, – он даже предложил им свои черновики. К счастью, они остались у него. По сути, именно на основе этих черновиков два века спустя было выпущено практически все, что нам известно об ацтеках.

У. Э.: Испанцам потребовалось немало времени, чтобы уничтожить цивилизацию до основания. Но нацизм-то продержался всего двенадцать лет!

Ж.-К. К.: А Наполеон – одиннадцать. А Буш восемь, на данный момент. Хотя я понимаю, что мы не вправе их сравнивать. Однажды, как я уже рассказывал, я «развлекался», представляя себе двадцать лет истории XX века, с 1933-го (приход Гитлера к власти) по 1953-й (год смерти Сталина). Вообразите себе все, что произошло за эти двадцать лет. Вторая мировая война с сопутствовавшими ей – как будто всеобщей войны не достаточно – многочисленными второстепенными войнами, до, после и во время: война в Испании, война в Эфиопии, война в Корее и другие, которые я, возможно, не помню. Это возвращение Шивы. Я рассказал вам о двух руках из четырех. Все, что родилось, будет уничтожено. Но третья рука изображает жест абхайя, что означает: «Не бойтесь», – ибо – показывает четвертая рука – «благодаря силе своего духа я уже оторвал одну ногу от земли». Это один из сложнейших образов, которые человечество когда-либо предлагало нам разгадать. Если вы сравните его с Христом на кресте, этой картиной предсмертной агонии, которой поклоняется наша культура, то последняя покажется вам весьма заурядной. И возможно, именно в этом парадоксальным образом состоит ее сила.

У. Э.: Возвращаюсь к нацистам. Вспомним любопытную подробность их крестового похода против книг. Вдохновителем культурной политики нацизма был Геббельс, прекрасно разбиравшийся в новых средствах информации: это он придумал сделать радио основным вектором коммуникации. Победить книжную коммуникацию средствами массовой информации… Пророческая идея.

Ж.-К. К.: Как произошел переход от книг, сожженных нацистами, к «Красной книжечке» [322]322
  «Красная книжечка»– под таким названием на Западе известен «Цитатник» Мао Цзэдуна (полное название: «Сборник выдержек из произведений Председателя Мао Цзэдуна») – краткий сборник ключевых изречений лидера КНР, изданный в 1966 г. (Прим. О. Акимовой.)


[Закрыть]Мао, к тому пламенному призыву, который за несколько лет поднял миллиардный народ?

У. Э.: Гениальная идея Мао состояла прежде всего в том, чтобы превратить «Красную книжечку» в знамя, которым достаточно только размахивать. Не обязательно ее читать. Еще лучше: зная, что священные тексты никто не читает от корки до корки, он составил ее из разрозненных отрывков, афоризмов, которые можно заучивать наизусть и произносить, как мантры или молитвы.