Текст книги "Нелюбимая жена-попаданка для герцога (СИ)"

Автор книги: Ульяна Соболева

Соавторы: Кармен Луна
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

19.

Кладовая алхимика, которую я нашла в замке (алхимик, кстати двоюродный дядя Райнара, почил от старости эдак лет пятьдесят назад, это мне по секрету сообщила Агнесса) напоминала не столько хранилище знаний, сколько логово безумного хомяка, который коллекционировал всё, что могло бы однажды внезапно взорваться, растечься или задушить тебя испарениями. Запах стоял такой, будто здесь одновременно прокисли травы, самогон и философский камень. Я шагнула внутрь, кашлянув, и в полумраке на меня взглянуло... нет, не безумие, а надежда. В форме пыльных, почти антикварных предметов: колб, пипеток, криво выгнутых щипцов и подозрительного стеклянного цилиндра, по форме напоминавшего лабораторную мензурку, но очень уж удобно лежащего в руке. Я аккуратно смахнула пыль. Моя прелесть. Первый элемент.

Дальше – ковыряние в сундуке, которое скорее напоминало археологические раскопки, чем поиск инструмента. Но! Я нашла обломок прялки с длинным, почти идеально заточенным шипом. Когда-то им ткали по шерсти, а теперь... будет иглой.

Главное – стерилизовать. Подумала я и уже прикинула, как в печи выжечь из этой железки всю возможную чуму и даже нечаянно попавших в неё демонов.

Собрав всё, что могло пригодиться, я переселилась в угол мастерской, устроив импровизированную операционную. На столе – воск, смола, кусок тонкой выделанной кожи, кусачки, плоскогубцы, щипцы и мои руки, трясущиеся не от страха, а от адреналина.

– Так, Василиус, не подглядывай. Это интимный момент между женщиной и её инженерным гением.

Кот вздохнул и уселся на мешке с песком, как статуя скепсиса. Я же тем временем отрезала кожаную полоску, свернула её, применила как прокладку-поршень к внутренности стеклянной трубки. Смолу разогрела над свечой, промазала стыки, закрепила наконечник. Осталось вставить «иглу» – а вернее, тот самый шип от прялки, тщательно обточенный и прокалённый в огне.

Первые попытки были... плачевными. Содержимое выливалось, капало, затекало в рукав. Второй вариант выстрелил струёй прямо в кота, и Василиус выразил протест так выразительно, что я подумала – если бы он умел говорить, в этот момент мы бы уже разошлись. Но на третьей попытке конструкция была готова. Самодельный шприц, проклятие академии наук и моя гордость.

Он не блистал. Он не был стеклянным красавцем с хромированным носиком и дозатором. Но! Он работал. Давал тонкую, точную каплю при нажатии. Я проверила с водой, потом с раствором отвара, потом... снова водой. Капает. Значит, можно.

Я вытерла лоб. Потекло нечто между потом и слезами. Я не знаю, что это было, но внутри меня колотилось чувство – сейчас родилось что-то великое. Или смертельно опасное. Разницы почти нет.

Василиус подошёл, обнюхал издалека, фыркнул.

– Самодельное? – сказал бы он, если бы был человеком. – Ну ты ведь тоже не по рецепту сделана, хозяйка.

Я села на край стола. Приложила холодное стекло к щеке.

– Ну что, доктор Лисовская, снова вы. Теперь ещё и с механикой.

А потом... я взяла шприц. И медленно положила его рядом с листом, где крупными буквами было выведено.

"Экспериментальная вакцина. Не применять без перчаток. Особенно на кошках."

И я знала – этот день мы прожили не зря.

Найти «пациента ноль» – звучит зловеще, как задание из древнего манускрипта или детектива с плохим концом. На деле – это просто означало: найти того, кто умудрился вляпаться в чуму, но не отдать Богу душу, а вместо этого встал с кровати и пошёл просить кашу на ужин. Гений. Гуляющий биореактор с бонусом – шансом на спасение остальных.

Я нашла его у колодца.

Крестьянин. Молодой. Лицо серое, под глазами – тени, будто он пытался подружиться с жизнью, но та в ответ предложила ему сено и температуру сорок. Он пил воду, мелкими глотками, с видом того, кто после этого пойдёт или в поле, или в рай – в зависимости от погоды.

– Здрав будь, герой микробной войны, – сказала я, присаживаясь рядом.

Он дёрнулся.

– Миледи... я... я уже лучше…

– Я вижу. Ты ходишь. Ты дышишь. Ты кашляешь на людей – и, возможно, сейчас неосознанно запускаешь второй круг эпидемии. Поздравляю. Ты опасен, как вино в Великий пост.

Он замер, рот приоткрыл. Я продолжила ласково, с оттенком угрозы, как умела только я – бывшая терапевт и текущая герцогиня с доступом к кухонным ножам.

– Но ты мне нужен. Ты – ключ. Ты переболел, но выжил. Значит, твой организм знает, как отбиваться. А я хочу у него кое-что позаимствовать.

– Вы... хотите...?

– Не переживай, я не буду резать тебя на части. Только... взять капельку. Совсем чуть-чуть. С тебя не убудет, а с деревни – может, и да.

Он колебался. Мялся. Я вдохнула глубже:

– Послушай. У тебя выбор. Ты можешь уйти и сделать вид, что ничего не было. А можешь помочь. И, возможно, спасти свою мать. Жену. Соседа. Самого себя – в следующий раз. Выбор между «страшно» и «полезно». Угадай, какую сторону я поддерживаю.

Он молча кивнул. Медленно. Почти героически.

Я усадила его на табурет у окна моей импровизированной лаборатории – а по сути, переоборудованной конюшни с лавкой, шторкой и двумя котелками. Василиус сел рядом, как санитар с дипломом. Я надела перчатки – кожаные, толстые, смазанные ромашковым настоем – и принялась за дело.

Пока он сжимал кулак, я говорила мягко, почти мурлыкала:

– Думаешь, я мечтала этим заниматься? Нет. Я мечтала на пенсии пить чай с мятой, вязать носки и ругаться на цены в аптеке. А сейчас я вот здесь, в сарае, и собираю материал, чтобы сварганить нечто между вакциной и священным эликсиром на свой страх и риск. Так что не дёргайся.

Он не дёргался.

И вот – немного, капля, пара мазков, пару стёкол, фильтр через ткань. Потом я аккуратно, как алхимик, разливала это в тёплый, еле дымящийся отвар из мяты и багульника. Капельку мёда. Немного соли. И поставила всё это в кувшин на подоконник – греться под весенним солнцем.

– Вот ты где, моя злобная маленькая надежда, – прошептала я, глядя на мутноватую жидкость, которая, возможно, завтра спасёт жизни. Или не спасёт. Но я хотя бы попыталась.

Василиус ткнулся носом в моё плечо. Потом посмотрел на кувшин.

– Не взорвется? – будто бы спросил.

Я рассмеялась. Горько. С нажимом.

– Это мы с тобой взорвёмся, если не сработает.

И всё. Первый шаг сделан.

Дальше – либо история меня запомнит, либо она меня похоронит.

20.

Я стояла перед зеркалом, держа в руках самодельный шприц. Игла – тонкая, длинная, подлая. Раствор – мутный, с зеленовато-молочным оттенком и запахом, от которого нос начинал чесаться, а совесть подсказывать, что сейчас мы либо спасём всех, либо отправимся в легенды с пометкой "не повторять”. Василиус сидел на полке, смотрел на меня, как экзаменатор по биохимии в день, когда ты забыла выучить всё, кроме своей фамилии.

– НУ, что, красавица, – прошептала я себе в отражение. – Время стать безумным учёным. Или жертвой безумия. В любом случае – скучать не придётся.

Я закатала рукав. Кожа – бледная, чуть подрагивающая. Предплечье – идеальное место: ближе к сердцу, но не слишком интимно, чтобы потом не мучиться с моралями. Взяла иглу. Глубокий вдох.

И…

Укол.

Осторожный, точный, до первой капли, до жжения. Раствор медленно впитался, оставляя после себя ощущение, будто под кожу ввели адреналин вперемешку с мёдом и отчаянием. Василиус взвизгнул, как опера в трёх актах, спрыгнул с полки сделал круг почёта и сел у двери, как будто собирался выбежать за священником. В этот момент влетела Агнесса. Увидела моё лицо, увидела шприц... и выдала глухой всхлип, закатив глаза с таким шиком, что могла бы претендовать на театральную премию, если бы не осела аккурат на ковёр.

– Господи, – сказала я, – даже в самый критический момент вы, женщины, умудряетесь упасть эффектно.

Следом вбежал слуга. Посмотрел на меня, потом на Агнессу, потом на шприц и нервно спросил:

– Миледи... может, священника?.. Исповедь?.. Крест?

Я взвизгнула в ответ:

– Священника?! Сейчас?! Нет! Мне нужно только тишина, холодная тряпка и чтобы никто не устраивал трагедию, пока я делаю историю!

Я села. Нет, рухнула. Сердце билось так, будто пыталось выбить из груди всё, что накопилось за шестьдесят пять лет жизни в одном теле и три месяца – в другом.

Началась дрожь. Пот. Лёгкий жар, как будто кто-то зашил под кожу утюг на медленном огне. Мозг плавился. Глаза слезились. В голове – какофония мыслей, страхов, молитв и мата.

– Василиус... – прошептала я, – если я выживу, обещай, что не сдашь меня в дурдом.

Кот подошёл. Лизнул руку. Потом замер рядом. Молча. Его тяжёлое, пушистое тепло грело мне ногу и душу. Я закрыла глаза. И провалилась.

Сначала пришла дрожь. Мелкая, гадкая, как от сырой простыни в зимнюю ночь.

Потом жар. Лоб вспыхнул, как у кота, проспавшего на печке, только мне было не до мурлыканий. В глазах потемнело. В ушах – звенело. Тело будто ушло в свободное плавание, и если бы не подушка под спиной, я бы уже давно соскользнула с кресла и растворилась в парах собственной глупости.

Агнесса бегала вокруг, паниковала так, что сам воздух вибрировал.

– Миледи, ну нельзя же так! Ну кто же на себе испытывает... Ну хоть бы кота, ну хоть бы старосту, ну хоть бы... хоть бы кого, кроме вас!

– Я. спасаю вас всех. – прохрипела я и махнула рукой, отмахиваясь от слабости. Но рука упала, как варёная лапша.

Василиус прыгнул ко мне на грудь, улёгся – тяжёлый, как совесть, и горячий, как сковородка. Шерсть щекотала щёку, сердце билось где-то в горле. Пот градом.

Дыхание – рваное. Где-то внутри включилась сигнализация: "Ты перегнула. Ты сделала это. И если сейчас не случится чуда – ты сдохнешь первой, и всем станет очень интересно, почему ведьма загнулась от собственной бурды."

И тут – шум. Топот. Голос. Стук. Дверь распахнулась, как в дешёвом спектакле, и на пороге, окутанный пылью дороги, с лицом мрачнее тучи в ливень, стоял он.

Райнар.

Герцог Муж. Ледяной ком мрака и презрения.

Но сейчас…

Взгляд – без брони. Шаг – быстрый. Глаза – испуганные. Да-да, ты не ослышалась. Испуганные.

– Где она?! – рыкнул он так, что Агнесса осела в реверанс, сама не поняв, как.

– В лазарете... – пискнула служанка.

Он вошёл. И увидел меня.

Полулежащая. Бледная. Со спутанными волосами, потом на висках, с Василиусом лежащим на мне, как крест пушистой тяжести. Я моргнула. Один раз. Второй. И выдохнула:

– Ну надо же... пришёл... А я-то думала, тебя надо воскресить вместе с урожаем.

Он подлетел ко мне, схватил за плечи.

– Что ты натворила?

– Спасала... всех... – хрипло прошептала я, – как всегда:

– Ты. ты... на себе это испытала?! – голос у него дрогнул. И если бы я могла, я бы сейчас издевательски кивнула. Но мне хотелось просто... уснуть.

– Райнар... я не умираю. Просто... отдохну. Немножко. Часик. Может, два. Ну, или сутки. Ты главное – кота покорми.

– Господи, Вайнерис! – и впервые он сказал моё имя так, будто оно для него что-то значило. Будто оно не просто титул, а человек.

А потом – я ничего не слышала.

Потому что я отключилась.

И пока все думали, что я без сознания – я спала.

Сонно, жарко, сны путались, как клубки. Где-то Райнар звал меня. Где-то Василиус мяукал. Где-то я улыбалась..

Потому что пришёл он.

А значит, я могла себе это позволить,

Впервые. Расслабиться. И быть не только герцогиней.

А просто женщиной, которая пережила непоняную кустарную вакцину– и дождалась своего мужика.

Жар колотил меня, как будто я на сковородке. Лоб пылал, будто там разводили костёр и время от времени подкладывали в него сухие ветки моего терпения.

Простыня прилипла к телу, дышать было тяжело, как будто в лёгких поселилась кошка, и, судя по звукам, она была готичной и флегматичной.

– Агнесса... – хрипло прошептала я.

Та тут же метнулась к моей постели, словно я позвала не голосом, а колоколом по всем нервам.

– В лазарет... Иди туда. Посмотри, чтобы всех кормили. Кто умер – чтоб вынесли и сожгли, без разговоров. Постели менять, всё вываривать. Кого не занесли на список выживших – записать. В чистоте всё. Чистота, как в операционной. Если грязь – чума пляшет. Если порядок – чума думает. Пусть она боится. Поняла?

Агнесса кивала, почти плакала. Я махнула рукой – иди, мол, пока ещё мозги варятся не на полном огне.

И вот, когда я подумала, что могу наконец скончаться с достоинством и капелькой сарказма... он появился.

Райнар.

Герцог Муж. Стихийное бедствие в плаще. И – в чумной маске.

– Ты чего здесь?! – просипела я, не веря глазам. – Уходи. Немедленно. Не хватало ещё, чтобы ты сгорел от любви ко мне в прямом смысле!

Он молча подошёл ближе.

– Я серьёзно. Уходи, дурачок! Я заразная! Я – орудие массового поражения в юбке!

– Закрой рот, женщина, – рявкнул он, скинул маску, бросил её в сторону и присел на край постели. – Я сказал, никуда я не уйду.

– Райнар…

– Хватит. Что там за отвары надо давать?

Я моргнула.

– Ты... ты решил варить отвары?

– Я решил, что если ты ещё раз назовешь себя заразной, я тебя укушу. И тогда ты точно будешь не одна такой. Давай, что в первую очередь?

Я засмеялась. Хрипло, с надрывом, как ведьма после ста лет без кофе.

– Мед, ромашка, отвар ивовой коры... промывания... настой багульника. Но ты всё равно иди.

– Нет.

– Райнар.

– Нет.

– Ты – герцог.

– Ты – моя жена.

– Я сейчас – горячее одеяло, пропитанное потом и отчаянием! Уйди, пока не поздно!

Он взял мою руку. Не в перчатке. Своей. Настоящей. И приложил к своей щеке.

– Поздно было, когда я понял, что ты не просто умная. А ты – упрямая, дерзкая и... невозможная. И я не уйду. Хоть сгорю.

Я молчала. Потому что не нашла, чем возразить.

А потом он встал. И начал кипятить воду.

И спрашивать, где что лежит.

И дал мне глоток отвара.

А я лежала. Слабая. Уставшая. Потная. Но впервые... с ощущением, что кто-то рядом не потому, что должен.

А потому что выбрал.

И от этого – внутри стало немного... легче. Даже жар отступил. Или это он, Райнар, поставил между мной и смертью свой мрачный, упрямый, ледяной силуэт.

Он двигался по комнате так, будто всегда тут был. Никакой торжественности, никакой «а я, между прочим, герцог». Просто мужчина, который по какой-то непонятной мне причине решил, что вон та поседевшая от температуры ведьма в постели – важнее, чем титулы, интриги и даже здравый смысл.

Руки у него, к слову, оказались вполне ловкими. Пока я лежала и кипела в собственном соку, он нашёл мой травяной мешок, залил ромашку и мяту, добавил ивовую кору и даже не забыл мёд. Клянусь, он читал мой список с настойками.

Или... слушал меня, когда я бурчала себе под нос?

– Ты, случайно, не переодетая Агнесса? – прохрипела я, разглядывая его профиль. – Мастерски имитируешь полезность.

Он не обернулся. Только тихо сказал.

– Я слышал, как о тебе говорили в деревне. Как смотрели на тебя крестьяне. Ты была там одна. Против болезни. Против смерти. Против глупости. И ты не ушла.

– Потому что кто-то должен был остаться, – пробормотала я. – А я не умею сбегать. Даже когда стоило бы.

Он подошёл. Протянул чашу. Я отхлебнула – горько, горячо, но уже не так противно, как в прошлые разы. Или это просто он стоял рядом, и вкус стал терпимей.

– А ты? – спросила я. – Почему ты не сбежал?

Он посмотрел на меня. Долго. Медленно. И глаза у него были не ледяные. Не враждебные. А... живые. И уставшие.

– Я тоже не умею.

– Ты просто хочешь чувствовать себя героем. – Я усмехнулась. – Появился, когда уже почти всё готово. Ушёл бы, и остался бы трагической фигурой – "О, если бы он пришёл!" А тут пришёл – и всё. Героизм обнулился.

Он хмыкнул:

– Ты неисправима.

– Тыне представляешь, насколько.

– Ты... – он сел рядом. – Безумная. Резкая. Без тормозов. Вечно с сарказмом на тубах. И с этим своим... котом.

– Василиус лучше половины твоих советников, между прочим.

– И всё же я здесь.

– А я болею, – напомнила я. – И заразна. И не в духе.

– Привыкаю. – Он провёл пальцами по моему лбу, аккуратно, почти неловко. – У тебя температура спадает.

– Это от твоих трав?

– От твоей дурости, что ещё жива. – Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на потолок. – Я знал, что ты непростая. Но чтоб настолько.

– Я просто делаю, что должна.

– Я тоже.

Мы замолчали. Как бывает в таких моментах, когда слова уже не несут смысла, а просто есть. Сидим. Дышим. Я – чуть громче. Он – чуть чаще. Но рядом.

– Райнар, – сказала я, глядя в потолок, – если ты заразишься, я не буду тебя лечить.

– Врёшь, – спокойно ответил он.

– А вот и нет. Я тебе уже всё отдала. Травы. Время. Жизнь, почти. У меня теперь в приоритете – я сама.

– Тогда лежи и выздоравливай, упрямая ведьма. А я посижу. Просто так. Без истерик.

И он сидел. До самой ночи. Не уходил. Не ныл. Не звал никого.

А я– спала.

Под его взглядом.

С ощущением, что впервые за всё это безумие – я не одна.

И чума пусть только попробует.

21.

Сознание возвращалось ко мне медленно, как капли мёда по ложке в морозную ночь – вязко, липко и с лёгкой примесью недоумения. Где я? Кто я? И почему у меня ощущение, что меня переехал 0б0з с кирпичами, а потом ещё сверху проехалась судьба на дровнях? Сначала пришло тепло. Теплое, настоящее, живое – как будто на груди у меня лежал пушистый кот. Постойте... так и есть. Василиус.

Весёлый комок шерсти, шевелившийся на моей груди с видом абсолютного удовлетворения жизнью. Он мурлыкал. Мурлыкал! Значит, я не умерла. Потому что если бы я умерла, он бы первым объявил траур и улёгся на печку ждать, когда дух с приветом вернётся прощения просить.

Я осторожно пошевелилась – всё тело отозвалось ноющей болью, будто кости праздновали день побоища. Голова пульсировала, во рту было сухо, как у лектора по латыни, а подушка под затылком казалась каменной плитой. Но... температура ушла. Огонь отступил. Я жива. Я выжила.

Где-то слева что-то шевельнулось. Медленно повернув голову, я увидела Райнара.

Он спал, полусидя в кресле, уронив голову на грудь, с одеялом, криво наброшенным на плечи. Его ресницы отбрасывали тени на щёки, и впервые за всё время его лицо казалось не каменным и ледяным, а человеческим. Уставшим. Тихим. И, чёрт возьми, красивым.

Я хотела что-то сказать, позвать, пошутить... но из горла вырвался только хрип, как будто я с детства увлекалась табаком и песком вприкуску. Агнесса, сидевшая неподалёку, тут же вскочила, расплескав что-то из кружки, и подлетела ко мне:

– Миледи! Вы очнулись. Ах, слава всем святым! Слава всем небесам! Она очнулась.

И заплакала. Как девочка. Навзрыд, с соплями и дрожащими руками. В жизни бы не подумала, что эта вечно шипящая чайница умеет плакать тах... по-настоящему.

– Тише, – прохрипела я, попыталась улыбнуться. – А то разбудишь нашего ледяного принца.

Но Райнар уже проснулся. Голос, как всегда, спокойный, но с едва заметной хрипотцой:

– Принца?

Я с трудом повернула голову к нему.

– Не спи. Я тут чуть не умерла, между прочим. А ты дрыхнешь, как младенец. Он подошёл, медленно, будто боялся спугнуть моё сознание, и опустился рядом.

– Ты выжила, – произнёс он и посмотрел на меня так, что даже Василиус замер.

– Это... невероятно.

– Невероятно – это то, что я не смогла создать этот чёртов раствор раньше, но слава Богу он есть..и пора его начать раздавать..– пробормотала я. – А то в твоём замке ничего живого, кроме тараканов, не останется.

Райнар вздрогнул. Василиус чихнул. Агнесса шмыгнула носом, а я, впервые за всё это время, закрыла глаза – не от бессилия, а от облегчения. Я выжила.

А значит... можно спасать остальных.

Площадь была тиха, как перед бурей. Люди стояли плотной толпой, переминались с ноги на ногу хмурились, шептались. Кто-то крестился. Кто-то хватался за амулеты. Кто-то смотрел на меня, как на привидение. Или чудовище. Или святую.

Впрочем, я никогда не умела быть ни тем, ни другим – я была женщиной. А сейчас... просто стояла перед стихийным бедствием, потому что толпа – это очень страшная сила.

На мне было простое платье, чистое, отлаженное, без рюшей и пафоса. Волосы —собраны в тугой пучок, из которого уже вырывались пряди. Лицо – бледное, губы – сухие. Но спина у меня была прямая, как у той самой санитарки, что идёт в атаку с носилками, когда все остальные прячутся по окопам.

Райнар шёл рядом. Не держал меня за руку. Не обнимал. Но был. Его шаги звучали чуть позади, как стук сердца. Он ничего не говорил. И это было правильней любых слов.

Я встала перед народом. Медленно подняла руку и показала тонкую полоску повязки на предплечье. Затянуто крепко. Как обещание.

– Я сделала себе укол, ввела вакцину – сказала я, и мой голос не дрожал, хотя сердце билось так, будто хотело вырваться и сбежать на юг – Я ввела себе то, что придумала сама. Чтобы больше не бояться умереть и помогать вам выжить. Я не знала, выживу ли. Но я – здесь перед вами.

Толпа шевельнулась. Кто-то ахнул. Где-то послышался сдавленный возглас. Но я не дала себе остановиться.

– Я никого не зову силой. Никого не заставляю. Но чума не спрашивает, боитесь ли вы ведьм, лекарей или просто перемен. Она приходит. Берёт. И не извиняется.

Я посмотрела в глаза женщине с младенцем. В глаза старику с палкой. В глаза парню с замотанным плечом. И дальше – в толпу.

– Если вы хотите жить – придите. Я дам вам то, что дала себе. Это не волшебство. Это боль. Это страх. Это шанс. Один на миллион. Но шанс.

Тишина. Тяжёлая, как после грозы. Даже ветер, казалось, затаил дыхание.

– Или не приходите, – добавила я, и голос стал ниже, глуше. – Останьтесь.

Надейтесь на авось. Прячьтесь. Верьте, что обойдёт Может быть, и правда обойдет.

Я сделала шаг вперёд.

– Но если нет... Тогда не вините ведьму. Не вините чуму. Не вините небо. Вините выбор. Свой. Кто решится пусть приходит в амбар на заднем дворе замка и становится в очередь.

Я развернулась и пошла обратно.

Райнар молча шёл рядом.

Мы вернулись во двор молча. Толпа осталась позади – гудела, шепталась, будто я зачитала им не речь, а завещание, где каждому положен шанс выжить, но только если он протянет руку первым. Воздух звенел от тишины. Камни под ногами казались особенно громкими. Райнар шёл чуть впереди, спина прямая, кулаки сжаты. Я знала эту походку. Знала и этот взгляд в профиль – словно он держал себя в узде, чтобы не взорваться посреди площади.

Ворота захлопнулись за нами. Я едва успела опереться о стену, потому что ноги начинали подламываться. Но не от усталости – от того, что знала: сейчас будет взрыв.

– Ты сума сошла, – спокойно, без крика, но так, что стены словно вздрогнули. —Абсолютно. Без остатка. С ума. Со… Шла.

Я подняла бровь.

– За это стоило хотя бы слова «спасибо». Я только что предложила людям шанс не умереть.

Он подошёл ближе, медленно, как буря, в которой всё ещё можно услышать тишину перед ударом молнии.

– Ты вышла к толпе. После чумы. С отметиной на руке. С признанием. Что ты —ввела себе неведомую дрянь, и выжила. Как ты думаешь, что они теперь видят в тебе?

– Ту, кто спаслась. И может спасти их.

– Нет. Ведьму. Колдунью. Опасность.

– А ты – трус? – Я прищурилась. – Или просто привык, что решения принимаются только тобой?

– Я привык, что моя жена не бросает вызов целой провинции. – Его голос был всё ещё спокоен. Но глаза... глаза метали гвозди. – Тебя могут убить, Вайнерис.

– Пусть попробуют. – Я выпрямилась. Да, пошатываясь. Да, пот капал с виска. Но я стояла. Прямо. Упрямо. – Умирать от чумы, сидя в погребе – это одно. Умереть за то, чтобы попытаться – совсем другое.

Он покачал головой.

– Ты думаешь, я тебя не понимаю? Я понимаю. Слишком хорошо. И именно поэтому злюсь.

– Потому что ты боишься.

– Потому что ты больше не спрашиваешь. – Он шагнул ко мне. Близко. – Ты делаешь, как знаешь. Как будто уже не жена, а генерал.

– А может, и так. – Я посмотрела ему в глаза. – Потому что, пока ты лежал с жаром, я держала в руках чужие жизни. И мне не понадобилось разрешение.

Он молчал. Только дышал тяжело, будто каждое слово, не сказанное вслух, весило тонну.

– Мне плевать, Райнар, – сказала я тише. – Плевать, кто что подумает. Я выжила. И, чёрт возьми, если из этого можно сделать вакцину – я её дам. Хоть на костре потом жарь. Но сначала – дай мне спасти хотя бы десяток.

Он отвернулся. Не ушёл. Просто... отвернулся. Как будто ему надо было переварить то, что я больше не «его тихая герцогиня». И я не собиралась ею становиться. Даже если бы он попросил.

Пусть злится.

Пусть боится.

А я– буду делать то, что должна.

Он развернулся обратно – резко, как будто слова остались в горле, не дав выйти, и вместо них в нём взорвалось что-то другое. Резкое. Горячее. Опасное. Его шаг был быстрым, как порыв ветра перед бурей, и прежде чем я успела спросить, в чём теперь меня обвинят – он схватил меня за затылок.

Грубая, сильная рука – пальцы в волосах, чуть болезненно, но так, что я задохнулась, не от боли – от неожиданности. От того, как близко он оказался. Как яростно он смотрел. Как будто видел во мне всё, от чего хотел сбежать, но не смог.

И уже не хотел.

А потом – поцелуй.

Жадный. Без предупреждения. Без разрешения. Без намёков на нежность. Его губы накрыли мои, как ураган, как жажда, как голод. И я – сдалась. Нет, не от слабости.

А потому что... я хотела этого. Чёрт побери, я этого хотела.

Я ответила. Впилась в него с такой же злостью, как он в меня. Мы бились друг о друга губами, будто пытались выговорить всё, что не говорили. Он прижал меня к себе – сильно, почти грубо. Я уткнулась в его грудь, руками сжала воротник рубашки, и мы... целовались. Как будто сейчас рухнет небо, взорвётся мир, но всё равно – надо успеть.

Где-то рядом мяукнул Василиус. Осуждающе. Как старый кот-монах.

Мы проигнорировали.

В следующий момент он поднял меня на руки – резко, уверенно, как будто я весила меньше перышка и гораздо больше для него значила. Я хотела сказать что-то колкое. Что-то язвительное. Но он смотрел прямо в глаза. Так, что внутри у меня сгорело всё, даже остатки сарказма.

– Райнар... – прошептала я. Но он только рыкнул:

– Молчи.

И понёс. Через сад. Мимо деревьев, в которых пела весна. Мимо служанки, которая замерла с корзиной белья. Мимо всего мира. В дом. В холл. По лестнице. В спальню. Его шаги звучали глухо, гневно и решительно.

Слишком много между нами было слов.

Теперь – их не нужно.

Теперь – только мы.