Текст книги "Кавказский отчим. Девочка монстра (СИ)"
Автор книги: Ульяна Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Глава 16
Есть точка, после которой боль перестает быть болью. Она становится просто фоном, на котором разворачивается жизнь. Как шум дождя за окном – сначала раздражает, потом привыкаешь, а в конце концов даже не замечаешь.
Я достигла этой точки месяц назад.
Сегодня утром все изменилось. Снова.
Проснулась от того, что Камран трясет меня за плечо. В окно еще не светало, на часах было половина пятого утра.
– Вставай. Быстро.
– Что случилось?
– Одевайся. У нас проблемы.
По его лицу я поняла – проблемы серьезные. Такое выражение у него бывало только тогда, когда речь шла о жизни и смерти.
Оделась в темное платье. Спустились вниз. В гостиной собралась вся семья – и взрослые, и дети. Малика держала дочерей за руки, на лицах женщин был страх.
– Что происходит? – шепнула я.
– Война, – коротко ответил старший в доме, дядя Камрана. – Нас предали.
Камран разговаривал по телефону, переходя с русского на чеченский. Голос жесткий, команды четкие. Человек, привыкший руководить в критических ситуациях.
– Сколько у нас времени? – спросил он, закончив разговор.
– Час, максимум два, – ответил один из братьев. – Может, меньше.
– Понятно. Женщины и дети – в подвал. Мужчины – по позициям.
– А как же…
– Никаких "как же"! Делаем то, что планировали.
Подошел ко мне, взял за плечи.
– Слушай внимательно. Сейчас начнется стрельба. Много стрельбы. Ты идешь в подвал с остальными и не высовываешься, пока я не приду за тобой.
– А если ты не придешь?
В его глазах мелькнуло что-то – боль? страх? – но голос остался твердым.
– Приду. Обязательно приду.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Поцеловал меня – жестко, отчаянно, как будто в последний раз.
– Иди.
Малика взяла меня за руку, потянула к лестнице, ведущей в подвал.
– Быстрее. У нас мало времени.
В подвале было темно, сыро, пахло землей и страхом. Мы сидели на полу – я, Малика, ее дочери, жены братьев Камрана с детьми. Всего человек пятнадцать.
– Что происходит? – прошептала я Малике.
– Нас сдал один из своих. Наводка на федералов.
– Федералов?
– ФСБ, спецназ. Приехали брать весь клан.
– За что?
– За оружие, убийства. За все, чем занимается Камран.
Сердце сжалось от ужаса. Я знала, что он криминальный авторитет, но как-то абстрактно. Сейчас реальность обрушилась на меня всей тяжестью.
– А что будет с нами?
– Не знаю. Если мужчины проиграют…
Она не договорила, но я поняла. Если мужчины проиграют, нас арестуют как соучастниц. Или хуже.
Сверху послышались выстрелы. Сначала одиночные, потом автоматные очереди. Дети заплакали, женщины зашептали молитвы.
– Мамочка, мне страшно, – прошептала младшая дочь Малики.
– Все будет хорошо, солнышко. Папа нас защитит.
Но в ее голосе не было уверенности. Только отчаяние матери, которая пытается успокоить детей перед лицом неизбежного.
Стрельба усиливалась. К автоматным очередям добавились взрывы – то ли гранат, то ли взрывчатки. Дом содрогался от ударов.
– Долго они будут стрелять? – спросила я.
– Пока кто-нибудь не победит, – мрачно ответила одна из женщин.
Время тянулось бесконечно. Каждую секунду я ждала, что дверь подвала распахнется и войдет Камран. Или федералы. Или никто – если все мужчины погибли.
«Странно, – думала я. – Месяц назад я мечтала о том, чтобы он исчез из моей жизни. А сейчас молюсь, чтобы он остался жив.»
«Может быть, это и есть любовь? Когда ты готова простить человеку все – жестокость, ложь, унижения – лишь бы он дышал с тобой одним воздухом?»
Через два часа стрельба стихла. Воцарилась жуткая тишина, которая пугала больше, чем выстрелы.
– Что это значит? – прошептала я.
– Либо наши победили, либо все кончено, – ответила Малика.
Мы ждали. Минуты превращались в часы, а дверь подвала оставалась закрытой.
Наконец послышались шаги. Тяжелые мужские шаги по лестнице.
Дверь открылась. В проеме показался силуэт в камуфляже.
– Федералы! – прошептала одна из женщин.
Но это был Камран. Живой, но страшный. Лицо в саже и крови, форма порвана, в глазах – усталость смертельно раненного зверя.
– Все живы? – спросил он хрипло.
– Все, – ответила Малика.
– Хорошо. Выходим. Быстро и тихо.
– А федералы?
– Отступили. Пока. Но вернутся с подкреплением.
Мы поднялись наверх. Дом был разрушен – выбитые окна, дыры в стенах, перевернутая мебель. Пахло порохом и кровью.
– Собирайте самое необходимое, – приказал Камран. – У нас десять минут.
– Куда мы едем? – спросила я.
– В горы. В старый аул. Там нас не найдут.
– Надолго?
– Не знаю. Может, навсегда.
«Навсегда в горах. Вдали от цивилизации, от всего мира. Окончательная изоляция.»
Через десять минут мы грузились в машины. Три джипа, набитых людьми и вещами. Дети плакали, женщины молчали.
Камран сел за руль нашей машины. Я – рядом с ним, Малика с дочерьми – на заднем сиденье.
– Кто нас сдал? – спросила я, когда мы выехали на горную дорогу.
– Асхаб. Мой двоюродный брат.
– Почему?
– За деньги. Федералы предложили ему бабло и новую жизнь в Америке.
– И он согласился?
– Согласился. Сука продажная.
В его голосе была такая ненависть, что по спине пробежали мурашки.
– А где он сейчас?
– В канаве. Успел пристрелить перед приездом федералов.
Сказал это так спокойно, как будто речь шла о погоде. Убил родственника и даже не волнуется.
– Не жалеешь?
– О чем жалеть? Он предал семью. Предателей убивают.
«Предателей убивают. Простая, понятная логика человека, для которого семья – святое.»
Дорога в горы была ужасной. Узкая, извилистая, с обрывами по обе стороны. Машина буквально ползла по серпантину.
– Далеко еще? – спросила я.
– Час, может, полтора.
– А если федералы догонят?
– Не догонят. Эту дорогу знают только местные.
Но в его голосе была неуверенность. Он сам не знал, удастся ли нам скрыться.
Через час мы остановились у заброшенного аула. Несколько полуразрушенных домов, мечеть без минарета, кладбище на склоне горы. Место, где время остановилось лет тридцать назад.
– Вот и наш новый дом, – мрачно сказал Камран.
Мы выгрузились из машин. Дети жались к матерям, мужчины осматривали окрестности, женщины молча разбирали вещи.
– Арина, пойдем, – позвал Камран.
Отвел меня в сторону, к развалинам старого дома.
– Слушай внимательно. Ситуация хреновая. Федералы будут нас искать везде. Может, найдут, может, нет.
– А если найдут?
– Тогда начнется новая война. И неизвестно, кто победит.
– И что мне делать?
– Быть готовой к худшему.
– К какому худшему?
Он долго молчал, смотрел на горы.
– Если меня убьют, ты останешься вдовой. В двадцать лет. Без денег, без документов, без связей. В чужой стране, среди чужих людей.
– А другие женщины?
– У других есть дети. Клан позаботится о них. А ты… ты русская. Чужая.
Слова били как пощечины. Я поняла – в случае его смерти я останусь совсем одна.
– Что ты хочешь мне сказать?
– Что если произойдет худшее, тебе нужно будет выживать самой. Любыми способами.
– Какими способами?
– Любыми. Соглашайся на все, что предложат. Иди к кому угодно, делай что угодно. Главное – остаться живой.
– А как же любовь? Верность? Все то, чему ты меня учил?
Засмеялся горько.
– Любовь и верность – роскошь живых. Мертвым они не нужны.
«Мертвым они не нужны. Вот она, философия выживания в чистом виде.»
– Камран, а ты меня любишь?
Вопрос вырвался сам собой. Он посмотрел на меня долго, изучающе.
– Не знаю. Не знаю, что такое любовь.
– А что ты знаешь?
– Знаю, что хочу тебя больше, чем что-либо в жизни. Знаю, что готов убить любого, кто посмеет тебя тронуть. Знаю, что если потеряю тебя, то сойду с ума.
– И это не любовь?
– Это одержимость. А одержимость и любовь – разные вещи.
– В чем разница?
– Любовь хочет счастья для другого человека. Одержимость хочет обладать им.
«Обладать. Вот оно, ключевое слово. Он не хочет моего счастья. Он хочет меня саму.»
– И что ты выбираешь?
– Я уже выбрал. В тот день, когда привез тебя сюда.
Обнял меня, прижал к себе. Я чувствовала запах пороха на его одежде, ощущала напряжение в каждой мышце его тела.
– Арина, если что-то случится со мной…
– Ничего не случится.
– Если случится, ты должна обещать мне одну вещь.
– Какую?
– Что будешь жить. Как бы тяжело ни было, что бы ни пришлось пережить – ты будешь жить.
– Почему это так важно для тебя?
– Потому что ты – единственное хорошее, что было в моей жизни. И я хочу, чтобы это хорошее продолжало существовать, даже если меня не станет.
Слезы текли по щекам – я даже не заметила, когда заплакала.
– Обещаешь? – спросил он.
– Обещаю.
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
Поцеловал меня – нежно, осторожно, как будто я была сделана из стекла.
– Пойдем. Нужно обустраиваться.
Мы вернулись к остальным. Мужчины ремонтировали крыши, женщины готовили ужин на костре. Жизнь продолжалась, даже в этом забытом богом месте.
Вечером, когда все легли спать, я лежала рядом с Камраном и слушала, как он дышит. Неровно, тяжело, как человек, который слишком долго бежал.
– Не спишь? – прошептал он.
– Не могу уснуть.
– Боишься?
– Очень.
– Чего именно?
– Того, что это все кончится. Что завтра или послезавтра федералы найдут нас. Что тебя убьют. Что я останусь одна.
Он повернулся ко мне, заглянул в глаза.
– Арина, я должен тебе кое-что сказать.
– Что?
– То, что должен был сказать давно. Но не мог. Не умел.
– Говори.
– Ты изменила меня. Не знаю как, не знаю почему, но изменила.
– В лучшую или худшую сторону?
– Не знаю. Раньше я жил только для себя. Для власти, денег, удовольствий. А теперь… теперь есть ты. И это пугает.
– Почему пугает?
– Потому что когда есть что терять, становишься уязвимым. А уязвимость в моем мире – это смерть.
«Уязвимость – это смерть. Вот почему он такой жестокий. Это не злоба, это защита.»
– А если бы ты мог все изменить? Вернуться назад, не брать меня?
Долгая пауза.
– Не смог бы. Даже зная, чем все кончится.
– Почему?
– Потому что эти месяцы с тобой – единственное время, когда я чувствовал себя живым по-настоящему.
Обнял меня крепче, так, что стало трудно дышать.
– Спи. Завтра будет новый день. И новые проблемы.
Но я не спала. Лежала в его объятиях и думала о том, как странно устроена жизнь. Несколько месяцев назад я мечтала сбежать от этого человека. А сейчас молилась, чтобы он остался со мной навсегда.
«Может быть, это и есть настоящая любовь? Когда ты готова делить с человеком не только радость, но и ад?»
«Или это просто стокгольмский синдром? Привязанность к тому, кто держит тебя в плену?»
«Не знаю. И, возможно, никогда не узнаю.»
За окном завывал ветер, где-то в горах выли волки. А мы лежали в полуразрушенном доме и держались друг за друга, как будто это могло спасти нас от всех бед мира.
И знаете что? В ту ночь мне казалось, что может.
Глава 17
Есть места на земле, где время останавливается. Где прошлое, настоящее и будущее сливаются в одну бесконечную минуту боли. Заброшенный горный аул стал для меня именно таким местом. Мы прожили здесь уже месяц. Месяц в полуразрушенных домах, без электричества, без связи с внешним миром. Месяц в постоянном ожидании – то ли спасения, то ли смерти.
И с каждым днем Камран становился все более жестоким. Сегодня утром он убил человека на моих глазах. Это был один из его людей – Рустам, молодой парень лет двадцати пяти. Он посмел выразить сомнение в том, что мы сможем отсидеться в горах вечно. Сказал, что нужно сдаться федералам, пока не поздно.
– Ты предлагаешь капитуляцию? – тихо спросил Камран.
– Я предлагаю здравый смысл, – ответил Рустам. – Мы не можем жить здесь всю жизнь. Дети болеют, женщины…
Камран встал, подошел к нему. Движения медленные, как у хищника, выбирающего момент для атаки.
– Продолжай. Что с женщинами?
– Они не приспособлены к такой жизни. Им нужна медицина, нормальные условия…
– А ты, значит, за них переживаешь?
– Переживаю за всех нас.
Камран усмехнулся. В этой улыбке не было ни капли тепла.
– Знаешь, что я думаю, Рустам? Я думаю, ты трус. Ссыкло, которое готово предать всех ради собственной шкуры.
– Это не так…
– Не так? Тогда докажи.
– Как?
– Заткнись и больше не открывай рот.
Но Рустам не заткнулся. Он продолжал говорить о необходимости переговоров, о том, что федералы могут пойти на сделку… И тогда Камран достал пистолет.
– Я сказал – заткнись.
– Камран, ты не можешь просто…
Выстрел. Один. В голову. Рустам упал, как подкошенный. Кровь растеклась по каменному полу старого дома. Все замерли. Дети заплакали, женщины закричали. А я стояла и смотрела на труп человека, который минуту назад был живым.
– Кто-нибудь еще хочет обсудить капитуляцию? – спросил Камран, обводя взглядом остальных.
Все молчали.
– Отлично. Тогда уберите это, – кивнул он на тело. – И больше не заставляйте меня повторять простые вещи.
Вечером, когда тело похоронили на горном кладбище, а все разошлись по своим углам, я подошла к Камрану. Он сидел у костра и чистил пистолет.
– Зачем ты его убил? – спросила я.
– Потому что он был слабым звеном.
– Он просто высказал мнение.
– Опасное мнение. Такие мнения заразны.
Я села рядом, смотрела на огонь. Пламя плясало, отбрасывая причудливые тени на стены разрушенного дома.
– Камран, мы не можем жить так вечно.
Он перестал чистить пистолет, посмотрел на меня.
– Ты тоже хочешь сдаться?
– Я хочу понимать, что происходит. Сколько мы будем прятаться? Месяц? Год? Всю жизнь?
– Сколько потребуется.
– А если федералы нас найдут?
– Тогда будем воевать.
– До смерти?
– До победы.
В его глазах горел огонь фанатика. Человека, который готов умереть, но не сдаться.
– А если победы не будет?
– Будет. Потому что я не знаю, как проигрывать.
«Он не знает, как проигрывать. Вот в чем его сила и одновременно слабость».
– Камран, а что, если мы действительно попробуем договориться? Найти компромисс?
Он встал, подошел ко мне. Нависнул сверху, и в лунном свете его лицо выглядело демоническим.
– Ты предлагаешь мне сдаться?
– Я предлагаю подумать о будущем.
– О каком будущем? У преступников нет будущего. Есть только настоящее. И ты не понимаешь одного. Преступники не только мы… А и те, кто стоит по другую сторону. Ты думаешь там закон? Черта с два. Там ублюдки, которые хотят чтоб я торговал наркотой, хотят использовать мои каналы, мою землю и моих людей. А когда я отказал нас решили уничтожить. Никто не пойдет на компромисс. Поняла? Так что нет будущего, ясно?
– У всех есть будущее…
– Не у всех. Не у таких, как я.
Сел обратно, продолжил чистить оружие.
– Знаешь, в чем разница между мной и такими, как Рустам? Он думал, что можно откупиться. Что федералы согласятся на сделку. А я знаю – они хотят моей головы. И ничего другого им не нужно.
– Почему ты в этом так уверен?
– Потому что знаю. Я мешаю. Стою между ними и желанной прибылью. Это не федералы пойми? Это свое подразделение мафии. Они работают на Желобкова… Полковника Желобкова. И у него свои связи с наркотрафиком. Так что или они нас или мы их. Отсюда только один выход если они сдохнут – мы уйдем.
– И ты не раскаиваешься?
Засмеялся. Коротко, без веселья.
– Раскаиваться? За что? За то, что выжил в мире, где выживают только сильные?
– За то, что убивал невинных людей.
– Невинных? – Он посмотрел на меня с удивлением. – Ты думаешь, я убивал невинных?
– А разве нет?
– Каждый человек, которого я убил, заслуживал смерти. Каждый был либо врагом, либо предателем, либо тем, кто причинял боль слабым.
– А Рустам? Он тоже заслуживал?
– Рустам был трусом. А трусость в моем деле – это приговор.
«Приговор. Он выносит приговоры людям и сам же их исполняет».
– А я? Если завтра я скажу что-то не то – тоже получу приговор?
Камран перестал чистить пистолет. Долго смотрел на меня.
– Ты – другое дело.
– Почему?
– Потому что ты моя.
– И что это меняет?
– Все. Я могу простить тебе что угодно. Кроме одного.
– Чего?
– Предательства.
– А что ты считаешь предательством?
– Попытку сбежать. Связь с другими мужчинами. Попытку сдать меня властям.
– А если я просто захочу уйти? Честно, открыто?
– Не отпущу.
– Даже если я буду несчастна?
– Даже если будешь несчастна.
– Почему?
– Потому что без тебя я сойду с ума.
Слова вырвались у него сами собой. Он тут же замолчал, как будто сказал что-то лишнее.
– Что ты сказал?
– Ничего.
– Ты сказал, что без меня сойдешь с ума.
– Оговорился.
– Не оговорился. Ты это имел в виду.
Встал, отошел к краю площадки. Стоял спиной ко мне, смотрел на горы.
– Камран, обернись.
– Не хочу.
– Обернись и посмотри на меня.
Медленно повернулся. На его лице была боль – сырая, первобытная боль загнанного зверя.
– Что ты хочешь услышать? – спросил он.
– Правду.
– Какую правду?
– О том, что ты чувствуешь.
– Я не чувствую. Я просто хочу.
– Чего хочешь?
– Тебя. Всю. Навсегда.
– И что готов ради этого сделать?
– Все. Абсолютно все.
– Даже убить меня, если я попытаюсь уйти?
Долгая пауза. Он смотрел мне в глаза, и в его взгляде была такая тьма, что по спине пробежали мурашки.
– Да, – тихо сказал он. – Даже убить.
– Почему?
– Потому что если ты будешь с другим, это убьет меня. А если я умру, то не хочу умирать один.
«Если я умру, то не хочу умирать один. Вот она, логика одержимого человека».
– Ты психопат.
– Возможно.
– Тебе нужна помощь.
– Мне нужна только ты.
Подошел ко мне взял мои руки в свои.
– Арина, я знаю, что я чудовище. Знаю, что причиняю тебе боль. Но я не могу иначе.
– Можешь. Если захочешь.
– Не могу. Я пытался. После той ночи, когда ты плакала… я пытался быть мягче. Добрее. Но это не я.
– А кто ты?
– Хищник. Убийца. Мужчина, который берет то, что хочет, и не отдает.
Слезы текли по его щекам. Я никогда не видела его плачущим. Это было страшно и трогательно одновременно. Вид этих слез пробил что-то глубоко внутри меня. Грудь сжалась так сильно, что дыхание превратилось в хрип. По телу прошла волна такого острого сочувствия, что заломило кости. Этот могущественный, жестокий мужчина плакал передо мной, и каждая его слеза обжигала мое сердце кислотой.
«Он человек, – с ужасом понимала я. – Под всей этой жестокостью, под всеми убийствами – он просто напуганный человек, который боится остаться один».
Руки сами потянулись к его лицу, чтобы стереть слезы, но я остановилась. Прикосновение сейчас могло разрушить что-то важное – этот момент его абсолютной уязвимости.
– Камран…
– Не говори ничего. Просто… просто не уходи. Ладно?
– Куда мне уходить? Мы в горах, в окружении твоих людей.
– Не уходи внутренне. Не переставай… не переставай быть рядом.
– Тише. Просто обними меня.
Он обнял меня так крепко, что стало трудно дышать. Но я не просила отпустить. В этих объятиях была отчаянная нужда двух людей, которые нашли друг друга в аду. И я не знала, что будет дальше.
Мы стояли в объятиях друг друга под звездным небом, окруженные горами и тишиной. Два человека, застрявшие между любовью и ненавистью, между жизнью и смертью.
«Может быть, это и есть настоящие отношения? – думала я. – Не идеальная гармония из романтических фильмов, а постоянная борьба двух сильных характеров?»
«Или может быть, я просто пытаюсь оправдать свою зависимость от человека, который меня разрушает?»
«Не знаю. И, возможно, никогда не узнаю».
На следующее утро к нам в аул поднялся человек. Один, без оружия, с белым платком в руке.
– Федерал, – сказал один из мужчин.
– Парламентер, – поправил Камран. – Хочет поговорить.
– Что будем делать?
– Выслушаем. А потом решим.
«Парламентер. Значит, федералы готовы к переговорам. Может быть, есть шанс закончить это без крови?»
Но, глядя на лицо Камрана, я понимала – он уже принял решение. И это решение не предполагало переговоров.
Война продолжалась. И конца ей не было видно.
Глава 18
Есть моменты, когда мир рушится не постепенно, а мгновенно. Как подорванное здание – сначала тишина, потом оглушительный грохот, а после – только пыль и обломки на месте того, что казалось вечным.
Сегодня мой мир взорвался.
Федеральный парламентер оказался полковником средних лет с усталыми глазами и папкой под мышкой. Он поднялся в наш аул с двумя автоматчиками, белый флаг развевался на ветру.
– Камран Байрамов, – сказал он, когда все собрались в центре аула. – Полковник Воронин, ФСБ.
Камран стоял в окружении своих людей, руки за спиной, лицо каменное. Воздух дрожал от напряжения – у всех руки лежали на оружии.
– Слушаю, – коротко сказал он.
– Пять километров отсюда находятся триста бойцов спецназа. Артиллерия на позициях, вертолеты в воздухе. Одна команда – и от этого места останется воронка.
По толпе прошел ропот. Женщины инстинктивно прижали к себе детей. Я почувствовала, как по спине пробежала ледяная дрожь.
– Но кровь детей нам не нужна, – продолжал полковник. – Поэтому предлагаю сделку.
– Какую?
– Ты сдаешься добровольно. Получаешь двадцать лет строгого режима, из них отсидишь четырнадцать при хорошем поведении. Все остальные остаются на свободе – женщины, дети, старики.
Двадцать лет. Цифра ударила по мозгу, как кувалда. Двадцать лет тюрьмы для тридцативосьмилетнего мужчины – это почти вся оставшаяся жизнь.
– Сколько времени на раздумья? – хрипло спросил Камран.
– До заката. Два часа.
– А если я откажусь?
– Штурм. И никого не пощадим. Даже детей. У нас приказ – взять вас любой ценой.
Полковник развернулся, чтобы уйти, но на пороге остановился.
– Кстати, Байрамов. Благодарите свой источник в Москве. Без него мы бы вас так быстро не нашли.
– Какой источник? – напрягся Камран.
– А вы не знали? – полковник усмехнулся. – Информацию о вашем местонахождении передали из столицы. Кто-то очень хотел, чтобы эта история закончилась.
Повисла тишина. Я почувствовала, как кровь стынет в жилах.
– Кто? – глухо спросил Камран.
– А как вы думаете? Кто из вашего окружения имеет связи в Москве?
Полковник многозначительно посмотрел на меня, усмехнулся и ушел.
Мир замер. Воздух стал густым, как патока. Все взгляды обратились на меня.
– Нет, – прошептала я, но голос дрожал так сильно, что слово разлетелось на куски. Адская боль пронзила грудь, будто кто-то вонзил туда раскаленный штык и медленно проворачивал его. – Это не я.
Камран медленно повернулся ко мне. В его глазах была растущая подозрительность, которая выжигала меня изнутри кислотой.
– Арина, – тихо сказал он. – Посмотри мне в глаза и повтори.
Смотреть на него было как смотреть в лицо смерти. Каждая клеточка тела кричала от ужаса, мышцы свело судорогой. В горле встал ком размером с кулак, мешающий дышать.
– Это не я! Клянусь, это не я!
– Тогда кто?
– Не знаю! Может, кто-то из твоих людей…
– Мои люди здесь со мной. А связи в Москве есть только у тебя.
Удар. Такой сильный, что ноги подкосились. Пришлось схватиться за стену, чтобы не рухнуть на землю. Желчь поднялась к горлу, во рту появился металлический привкус крови от того, что прикусила язык.
– Камран, ты же мне веришь?
Он смотрел на меня долго, изучающе. Борьба шла в его глазах – между любовью и сомнениями.
– Не знаю, – наконец сказал он. – Больше не знаю.
– Как ты можешь не знать? После всего, что между нами было?
– После всего, что было, у меня есть основания сомневаться.
– Какие основания?
– Ты никогда не хотела быть здесь. Никогда не принимала эту жизнь по-настоящему.
– Это неправда!
– Правда. Ты терпела. Подчинялась. Но в глубине души все время искала способ вернуться в свой мир.
Слезы хлынули из глаз – горячие, жгучие, полные отчаяния.
– Я не искала! Я хотела быть с тобой!
– Хотела? Или просто боялась меня ослушаться?
– Хотела! Боже, как же я хотела!
Но он уже не слушал. Отвернулся, смотрел на горы.
– Знаешь, что самое смешное? – сказал он горько. – Я готов был ради тебя на все. Даже сдаться федералам. А ты… ты сдала меня первой.
– Я не сдавала тебя!
– Сдала. И теперь пытаешься выкрутиться.
– Камран, послушай меня…
– Нет. Больше не буду слушать твою ложь.
Повернулся к собравшимся людям.
– Всем расходиться. Через час объявлю решение.
Толпа разошлась, оставив нас одних. Я стояла перед ним и чувствовала, как рушится все, ради чего жила последние месяцы.
– Ты действительно думаешь, что я способна на предательство? – прошептала я.
– А ты способна?
– Нет! Никогда!
– Тогда объясни, откуда федералы узнали, где мы.
– Не знаю! Может, проследили, может, кто-то из местных…
– Местные нас не выдадут. Здесь живут мои родственники.
– Тогда кто-то из твоих людей!
– Мои люди со мной уже десять лет. Они проверенные.
– А я нет?
– А ты – московская принцесса, которая попала в чужой мир против своей воли.
«Против своей воли. Он все еще думает, что я здесь против воли.»
– Не против воли! Я сама выбрала тебя!
– Выбрала? Или смирилась с неизбежным?
– Выбрала! И люблю тебя!
– Любишь? – он засмеялся горько. – Тогда почему плачешь по ночам?
– Что?
– Думаешь, я не слышу? Ты стонешь во сне, плачешь, зовешь на помощь.
– Это кошмары…
– Или воспоминания о нормальной жизни, которую я у тебя отнял.
Боль была такая острая, что заломило ребра. Не физическая – душевная. Боль от понимания того, что человек, которого ты любишь больше жизни, не верит в эту любовь.
– Камран, если бы я хотела тебя предать, то сделала бы это в первый же день.
– А может, ждала подходящего момента? Когда я стану достаточно уязвимым?
– Какой момент может быть лучше для предательства, чем сейчас? Когда ты окружен федералами?
– Может, именно поэтому ты и выбрала его?
«Он сошел с ума от подозрений. Любовь превратилась в паранойю.»
– Хорошо, – сказала я, вытирая слезы. – Допустим, я предательница. Что ты собираешься делать?
– Сдаться федералам. Раз уж исход предрешен.
– А меня?
– А тебя пусть забирают. Раз ты так хочешь вернуться в Москву.
– Я не хочу в Москву! Хочу быть с тобой!
– Врешь.
– Не вру! Если ты сдашься – я буду ждать! Всю жизнь!
– Будешь ждать палача в тюрьме?
– Буду ждать мужчину, которого люблю!
– Любишь? Тогда докажи.
– Как?
– Останься здесь. Умри со мной.
– Что?
– Если ты меня действительно любишь – останься. Пусть федералы нас убьют, но мы будем вместе.
Сердце колотилось так быстро, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
– А дети? Амина и Ясмина?
– А что дети?
– Их тоже убьют.
– И что с того? Если жизнь не стоит ничего без любви.
– Камран, ты говоришь чудовищные вещи…
– Чудовищные? Или честные? Я предлагаю тебе умереть ради любви. А ты отказываешься.
– Не ради любви! Ради твоей гордости!
– Моей гордости?
– Да! Ты не можешь смириться с тем, что проиграл! И готов погубить всех, лишь бы не сдаться!
– А ты готова предать всех, лишь бы спастись!
– Я никого не предавала!
– Предала! Меня! Нас! Все, что между нами было!
Кричал он так яростно, что голос сорвался. В глазах стояли слезы – слезы боли, отчаяния, разочарования.
И вдруг я поняла. Он не верит в мое предательство. Он боится в него поверить. Потому что если я предала его, то рушится все, во что он верил. Вся его любовь, вся жизнь.
– Камран, – тихо сказала я. – Посмотри на меня.
– Не хочу.
– Посмотри.
Медленно поднял глаза.
– Я не предавала тебя. Клянусь жизнью – не предавала.
– Тогда кто?
– Не знаю. Но не я.
– Докажи.
– Как?
– Останься со мной. До конца.
– И дети погибнут?
– Дети – не твоя забота.
– Твоя. И если ты их погубишь ради меня, то станешь не лучше убийцы.
– Я и есть убийца!
– Нет. Ты защитник. Защитник семьи.
– Не семьи. Тебя. Только тебя.
Обнял меня отчаянно, прижал к себе так сильно, что стало трудно дышать.
– Арина, если ты меня обманываешь…
– Не обманываю.
– Если все это время врала…
– Не врала.
– Тогда почему я тебе не верю?
– Потому что боишься поверить. Боишься, что если поверишь, а я тебя подведу – это тебя убьет.
Он отстранился, посмотрел мне в глаза.
– И что мне делать?
– Довериться мне. Последний раз.
– А если ошибусь?
– Тогда ошибемся вместе.
Долгая пауза. Он смотрел на меня, и в его взгляде боролись сомнения с надеждой.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Последний раз поверю тебе.
– Спасибо.
– Но если окажешься предательницей…
– Не окажусь.
– Если окажешься – убью. Собственными руками.
– Не окажусь, – повторила я. – Обещаю.
К вечеру Камран объявил свое решение:
– Сдаюсь федералам.
Двадцать лет строгого режима в обмен на жизнь семьи.
Прощание было коротким. Федералы не давали времени на сентименты.
– Жди меня, – сказал он у машины.
– Буду ждать.
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
Последний поцелуй через наручники.
Машина тронулась. Я стояла и смотрела, как она спускается по горной дороге, унося с собой всю мою жизнь. В окне мелькнуло его лицо – бледное, измученное, но все еще сомневающееся.
А потом машина скрылась за поворотом.
И тогда меня сломало.
Крик вырвался из груди – дикий, животный, полный такой боли, что горы, казалось, задрожали от эха. Я упала на колени прямо на каменную дорогу, царапая руки об острые камни, но физическая боль была ничем по сравнению с тем адом, что творился внутри.
Слезы хлынули потоком – горячие, соленые, бесконечные. Они обжигали щеки, капали на землю, смешивались с кровью из разбитых коленей. Каждая слеза была как кусочек души, которая вырывалась и умирала.
– Камран! – кричала я в пустоту, голос срывался и хрипел. – Вернись! Я не предавала тебя! Не предавала!
Но горы только отзывались эхом. Холодным, равнодушным эхом.
Грудь разрывалась от рыданий. Воздух застревал в горле, легкие отказывались работать. Я задыхалась от собственных слез, давилась воздухом, который вдруг стал неподъемно тяжелым.
Малика подошла ко мне, наклонилась:
– Вставай. Нечего тут рыдать.
– Убирайся! – прохрипела я. – Убирайся от меня!
– Он уехал. И больше не вернется.
– Вернется! Поймет, что ошибся, и вернется!
– Не поймет. Потому что не захочет понимать.
Ее слова били как плеть. Каждое слово оставляло кровоточащую рану на сердце.
– Ты рада? – прошептала я сквозь слезы. – Рада, что избавилась от соперницы?
– Да, – честно ответила она. – Рада. Потому что теперь мои дети будут жить спокойно.
Встала и ушла, оставив меня одну с моим горем.
Я лежала на дороге и плакала, пока не кончились слезы. Пока не онемело тело. Пока сердце не превратилось в кусок льда в груди.
«Двадцать лет, – думала я, когда силы плакать закончились. – Двадцать лет он будет сидеть в тюрьме, думая о том, поверил ли правильно. Двадцать лет будет мучиться сомнениями.»
«Он согласился мне поверить, но я видела в его глазах… он не уверен до конца. А в тюрьме эти сомнения будут расти, как раковая опухоль.»
«А я буду ждать. Буду ждать и молиться, чтобы любовь оказалась сильнее подозрений.»
К вечеру за мной приехали федералы. Я села в машину как зомби – пустая, опустошенная, мертвая изнутри.
– Москва, – сказал водитель.
– Москва, – согласилась я.
Город, который когда-то был домом. А теперь станет тюрьмой. Красивой, удобной тюрьмой для женщины без сердца.
Потому что мое сердце уехало в наручниках. И больше никогда не вернется.
