Текст книги "Кавказский отчим. Девочка монстра (СИ)"

Автор книги: Ульяна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава 30

Есть решения, которые меняют жизнь навсегда. Сегодня я приняла такое решение. Сегодня Камран узнает, что у него есть сын.

Шесть лет я молчала. Шесть лет скрывала самую большую тайну своей жизни. Но после нашей свадьбы, после двух суток близости, после того как он узнал правду о дяде – больше не могу врать.

Он заслужил знать правду. Даже если эта правда разрушит всё.

Стою перед зеркалом в прихожей. Крашу губы помадой. Руки дрожат так, что размазываю помаду за контур. Вытираю, крашу заново.

– Мама, ты красивая, – говорит сын, заходя в прихожую.

Шесть лет. Камран-младший высокий для своего возраста, худощавый, с тёмными глазами отца и моими чертами лица. Копия Камрана в детстве. Если бы у меня были фотографии отца в детстве, мы бы увидели близнецов.

– Спасибо, малыш.

– Куда мы едем?

– К одному человеку.

– К кому?

– Узнаешь.

Сердце колотится так, что кажется – сейчас выпрыгнет из груди. Ломит кости от напряжения. В горле пересохло. Язык прилип к нёбу.

Я везу сына на встречу с отцом. Отцом, который не знает о его существовании. Отцом, который может не простить мне шесть лет молчания.

Дорога до колонии занимает два часа. Сын засыпает в электричке, положив голову мне на колени. Глажу его по волосам и думаю – что я наделала? Может, это ошибка? Может, надо было молчать дальше?

Но нет. Дети имеют право знать своих родителей. А родители – знать своих детей. Я украла у них обоих шесть лет. Больше не буду.

У входа в колонию останавливаюсь. Сын смотрит на высокие стены, колючую проволоку, вышки с автоматчиками.

– Мама, это тюрьма?

– Да.

– Зачем мы здесь?

– Увидишь.

Проходим досмотр. Охранник смотрит на сына с удивлением:

– Ребёнка на свидание? Необычно.

– У меня разрешение, – показываю документы.

Он проверяет, кивает:

– Проходите.

Ведут нас в комнату для свиданий. Та самая, где мы с Камраном виделись через стекло. Та самая, где я семь лет назад впервые увидела его после ареста.

Сажусь на стул. Сын стоит рядом, держится за мою руку. Волнуется. Чувствует, что происходит что-то важное.

Дверь с другой стороны открывается. Входит Камран.

Он не ждёт меня сегодня. Свидание внеплановое. Смотрит на меня с удивлением. Потом его взгляд скользит вниз. На ребёнка.

Замирает. Лицо белеет. Глаза расширяются.

Он смотрит на сына. Сын смотрит на него.

Время останавливается.

Камран медленно подходит к стеклу. Садится. Берёт трубку дрожащей рукой. Я беру свою.

– Арина, – хрипло говорит он. – Кто это?

– Наш сын. Камран-младший. Ему шесть лет.

Слова повисают в воздухе. Тяжёлые, как камни. Камран смотрит на меня, потом на ребёнка, потом снова на меня.

– Что?

– У тебя есть сын. Я родила его шесть лет назад. Через девять месяцев после твоего ареста.

– Ты… ты беременна была?

– Да.

– И не сказала мне?

– Боялась.

– Боялась?! – он кричит в трубку. – Ты скрывала от меня ребёнка шесть лет!

Сын вздрагивает от его крика. Прижимается ко мне.

– Камран, успокойся…

– Успокоиться?! Ты скрывала моего сына! Моего гребаного сына! Шесть лет! Шесть лет я не знал, что у меня есть ребёнок!

Слёзы текут по моим щекам. Знала, что так будет. Знала, что он взорвётся.

– Прости меня. Я боялась, что ты не поверишь. Что подумаешь, что я вру.

– Так покажи анализ ДНК!

– У меня нет анализа. Но посмотри на него. Посмотри в его глаза.

Камран переводит взгляд на сына. Смотрит долго, изучающе. Сын смотрит в ответ. Два Камрана – старший и младший. Одно лицо в разном возрасте.

– Боже, – шепчет Камран. – Это мои глаза. Мой подбородок. Мои брови.

– Это твой сын.

Он закрывает лицо руками. Плечи трясутся. Плачет. Первый раз за все годы плачет на моих глазах.

– Шесть лет, Арина. Шесть лет моей жизни с ним. Первые слова. Первые шаги. Всё. Ты украла у меня всё.

– Я не хотела…

– Не хотела?! Ты просто решила, что имеешь право!

– Ты мне не верил! Семь лет не верил! Как я могла сказать о ребёнке?!

– Должна была сказать! С самого начала! Написать в первом же письме – у тебя будет сын! Но ты молчала!

Рыдаю в трубку. Сын плачет рядом, не понимая, что происходит.

– Прости меня. Прости. Я не знала, как правильно.

Камран вытирает слёзы. Смотрит на сына. В глазах боль, злость, любовь – всё вперемешку.

– Как его зовут?

– Камран. В твою честь.

– Ты назвала его в мою честь, а потом скрывала шесть лет?

– Он знает о тебе. Я рассказывала о тебе. Описывала, какой ты. Говорила, что у него есть папа, который далеко.

– Он знает, что я в тюрьме?

– Нет. Думает, что работаешь.

Камран смотрит на сына. Кладёт руку на стекло. Ребёнок смотрит на руку, потом на меня.

– Мама, кто это?

– Это… это твой папа, малыш.

Сын смотрит на Камрана широко открытыми глазами.

– Папа?

– Да.

– Мой папа?

– Да.

Он медленно поднимает руку. Прикладывает к стеклу со своей стороны. Маленькая ладошка касается большой ладони отца через барьер.

Камран рыдает. Беззвучно, страшно. Смотрит на сына и плачет.

– Привет, сынок, – говорит он хрипло. – Я твой папа.

– Привет, – шепчет мальчик. – Почему ты за стеклом?

– Потому что… потому что работаю здесь.

– А когда придёшь домой?

Камран смотрит на меня. В глазах вопрос – что я ему говорила?

– Скоро, – отвечаю я. – Папа скоро придёт.

– Сколько лет? – спрашивает Камран меня.

– Тринадцать. Осталось тринадцать лет.

– Тринадцать лет… – он закрывает глаза. – Ему будет девятнадцать, когда я выйду.

– Да.

– Я пропущу всё его детство.

– Прости меня.

Он открывает глаза. Смотрит на меня. Злость и любовь борются в его взгляде.

– Я не знаю, простить тебя или возненавидеть.

– Я понимаю.

– Ты украла у меня шесть лет с сыном!

– Знаю! И каждый день мучилась этим! Каждую ночь плакала! Но боялась! Боялась, что ты не поверишь!

– Ты должна была рискнуть!

– Легко говорить сейчас! А тогда ты называл меня предательницей!

Молчим. Дышим тяжело. Между нами стекло и шесть лет лжи.

Сын смотрит то на меня, то на отца. Не понимает, почему мы кричим.

– Папа, ты злишься? – спрашивает он тихо.

Камран переводит взгляд на него. Лицо смягчается.

– Нет, сынок. Просто… просто очень рад тебя видеть.

– И я рад. Мама говорила, что ты хороший.

– Мама права. – Он смотрит на меня. – Мама всегда права.

Сын улыбается. Первый раз за всё свидание улыбается.

– У меня есть папа. Настоящий папа.

– Да. У тебя есть папа. И он тебя очень любит.

– Хоть и не знал обо мне?

Вопрос детской логики. Камран вздрагивает.

– Я не знал. Но если бы знал – любил бы с первого дня.

– А теперь знаешь?

– Теперь знаю. И люблю.

Они смотрят друг на друга через стекло. Отец и сын. Встретились впервые в шесть лет.

Время на свидании ограничено. Двадцать минут. Двадцать минут, чтобы наверстать шесть лет.

Камран расспрашивает сына обо всём. Что любит есть, во что играть, что смотрит. Сын отвечает с восторгом. Рассказывает про садик, про друзей, про игрушки.

Смотрю на них и понимаю – я сделала правильно. Да, поздно. Да, украла шесть лет. Но лучше сейчас, чем никогда.

Надзиратель стучит – время вышло.

– Уже? – сын смотрит на часы.

– Уже, малыш.

– Папа, ты придёшь ещё?

– Я здесь живу. Это ты придёшь ещё. С мамой.

– Приду! Обещаю!

Камран смотрит на меня.

– Привози его. Каждый месяц. Обещай.

– Обещаю.

– И, Арина…

– Да?

– Я не простил тебя. Ещё не простил. Но пытаюсь понять.

– Этого достаточно.

Встаём. Сын прикладывает руку к стеклу последний раз. Камран делает то же самое.

– Пока, папа.

– Пока, сынок. До встречи.

Уводим сына. Он оглядывается, машет рукой. Камран машет в ответ.

В электричке сын засыпает, положив голову мне на колени. Я глажу его по волосам и плачу. Тихо, чтобы не разбудить.

Телефон звонит. Неизвестный номер. Беру.

– Алло?

– Это я. – Голос Камрана. – Дозвонился.

– Камран…

– Просто хотел сказать. Он красивый. Умный. Похож на меня.

– Очень похож.

– Ты хорошо его воспитала.

– Старалась.

– Арина, я зол на тебя. Очень зол. Но спасибо, что привезла. Спасибо, что показала.

– Прости, что так поздно.

– Лучше поздно, чем никогда.

Молчим. Слышу его дыхание. Тяжёлое, неровное.

– Я буду лучшим отцом, которым могу быть отсюда. Обещаю.

– Знаю.

– И когда-нибудь прощу тебя. Когда-нибудь.

– Жду.

Кладёт трубку. Я сижу с телефоном в руке и плачу.

Правда открылась. Камран знает о сыне. Теперь мы все связаны навсегда.

Дети – это мосты между прошлым и будущим. Мой сын стал мостом между мной и Камраном. Хрупким, но прочным.

И пусть я украла шесть лет. Но теперь у них впереди тринадцать лет свиданий. Тринадцать лет, чтобы стать отцом и сыном.

Лучше поздно, чем никогда.

Глава 31

Свобода пахнет весной и асфальтом. Двенадцать лет за решёткой, и я забыл этот запах. Стою у ворот колонии и вдыхаю воздух полной грудью. Он другой. Не затхлый, не пропитанный потом и страхом. Чистый.

Амнистия. Досрочное освобождение за примерное поведение и по состоянию здоровья. Двенадцать лет вместо двадцати. Восемь лет я вернул себе. Восемь лет жизни.

Батраз ждёт у машины. Постарел, сука. Седой, с морщинами. Но живой, целый.

– Камран, блядь! – обнимает меня так, что рёбра трещат. – Дожил!

– Дожил.

– Как оно?

– Странно. Всё кажется нереальным.

– Привыкнешь. Поехали, обмоем.

– Не. Есть дела поважнее.

– Какие?

– Домой. К жене и сыну.

Он улыбается:

– Они знают, что ты выходишь?

– Нет. Сюрприз.

– Охренеют.

– Надеюсь.

Еду в Москву. Четыре часа дороги. Смотрю в окно и не узнаю страну. Всё изменилось за двенадцать лет. Машины другие, дома новые, люди одеты по-другому. Я как человек из прошлого, попавший в будущее.

Но меня это не волнует. Волнует только одно – через несколько часов увижу их. Арину и Камрана-младшего. Жену и сына. Мою семью.

Двенадцать лет мы виделись раз в месяц через стекло. Двенадцать лет сын рос без отца. Сейчас ему одинадцать. Взрослый. А я пропустил всё. Первые шаги, первый класс…

Но теперь у нас будет время. Целая жизнь впереди.

Батраз высаживает меня у дома. Обычная пятиэтажка на окраине. Арина купила квартиру. Я знаю адрес наизусть – писала в каждом письме.

– Удачи, брат, – говорит Батраз.

– Спасибо. За всё.

– Не за что. Мы же семья.

Поднимаюсь по лестнице. Третий этаж. Квартира тридцать два. Стою перед дверью и не могу заставить себя нажать на звонок.

Двенадцать лет. Двенадцать лет я мечтал об этом моменте. И теперь, когда он наступил, боюсь.

А вдруг она передумала? Вдруг за эти годы нашла другого? Вдруг сын меня возненавидел за то, что не было рядом?

Не будь трусом. Ты прошёл через ад. Выдержишь и это.

Нажимаю на звонок. Жду. Сердце колотится так, что рёбра трещат от ударов. Кровь стучит в висках. Руки дрожат. По спине бегут мурашки – от страха и предвкушения одновременно.

Шаги за дверью. Лёгкие, женские. Каждый шаг отдаётся в груди, как удар молота. Дверь открывается.

Арина.

Тридцать, но для меня всё та же девятнадцатилетняя девочка из горов. Волосы собраны в хвост, несколько прядей выбились. На ней домашний халат поверх майки и старые джинсы. Фартук с пятнами от готовки. В одной руке стакан, в другой – половник. Видимо, готовила обед.

Видит меня. Замирает. Глаза расширяются так, что белки видны полностью. Цвет уходит с лица – она белеет, как полотно. Губы дрожат. Стакан выскальзывает из пальцев.

Время замедляется. Стакан летит вниз – медленно, как в кино. Ударяется об пол. Взрывается на тысячу осколков. Звон стекла режет тишину.

– Камран? – голос срывается на полушёпоте. – Это… это ты?

– Это я, – выдавливаю сквозь ком в горле.

Она стоит не двигаясь. Половник вываливается из другой руки, звонко ударяется об пол. Руки поднимаются к лицу, закрывают рот. Из глаз хлещут слёзы – мгновенно, потоками.

– Но… ты же… восемь лет ещё… – слова не складываются. Она задыхается. Грудь вздымается судорожно.

– Амнистия. Выпустили сегодня утром.

И тут она ломается. Полностью, окончательно. Крик вырывается из её груди – дикий, животный, полный такой боли и радости одновременно, что по коже бегут мурашки.

– КАМРАН!

Она бросается ко мне. Не идёт – летит. Налетает всем весом, обхватывает шею мёртвой хваткой. Ноги обвиваются вокруг моей талии. Лицо зарывается в мою шею.

Рыдает. Не плачет – рыдает. Всем телом. Трясётся в конвульсиях. Слёзы льются горячим потоком, мочат мою рубашку. Она кричит что-то невнятное в мою кожу, захлёбывается словами и слезами.

Обнимаю её. Прижимаю так сильно, что кости хрустят. Она такая маленькая, лёгкая. Вся дрожит, как осенний лист.

– Ты дома… боже… ты дома… я не верю… это не сон?.. скажи, что не сон!

– Не сон, – шепчу ей в волосы. – Я здесь. Живой. Настоящий.

Она отрывается, хватает моё лицо обеими руками. Смотрит в глаза – жадно, отчаянно, как будто пытается запомнить каждую деталь.

– Ты постарел, – всхлипывает она. – Седой… шрамы… боже, что они с тобой сделали…

– Жив. Главное – жив.

Целует меня. Отчаянно, судорожно. Губы солёные от слёз. Руки вцепились в мои волосы, тянут. Она прижимается всем телом, как будто пытается слиться со мной в одно целое.

Целую в ответ. Голодно, жадно. Двенадцать лет голода выливаются в один поцелуй. Она стонет мне в рот, царапает шею ногтями.

– Скучал, – выдыхаю, когда отрываемся. – Каждую секунду. Каждый гребаный день.

– И я… боже, и я… думала, умру, не дожив… – она снова рыдает, уткнувшись мне в грудь.

Стою, держу её на руках. Качаю, как ребёнка. Она плачет и плачет, не может остановиться. Двенадцать лет боли выходят из неё потоками слёз.

– Пап? – голос из комнаты. Молодой, неуверенный. – Мам, ты чего орёшь?

Арина не может ответить. Продолжает рыдать мне в шею.

Из комнаты выходит парень. Высокий для своего возраста. Худощавый, жилистый. Тёмные волосы, тёмные глаза. Моя копия в одинадцать.

Видит меня. Останавливается как громом поражённый. Лицо белеет. Глаза наполняются слезами мгновенно.

– Папа? – шёпот, еле слышный.

– Привет, сынок.

Он стоит. Не двигается. Трясётся. Слёзы катятся по щекам, но он не вытирает их.

– Ты… вышел?

– Вышел. Раньше срока. Амнистия.

– Почему… почему не сказал?

– Хотел… – голос срывается. Ком в горле не даёт говорить. – Хотел сюрпризом.

Сын стоит. Борется с собой. Видно, как он пытается сдержаться. Быть сильным. Не плакать.

Но не выдерживает.

Лицо искажается. Он закрывает глаза. Из горла вырывается рыдание – такое же дикое, как у матери.

– ПАПА!

Бежит ко мне. Врезается в нас с Ариной. Обхватывает обоих руками. Мы стоим в обнимку втроём – трясущаяся груда из тел и слёз.

Сын рыдает мне в плечо. Громко, некрасиво, как маленький. Плечи ходят ходуном.

– Двенадцать лет… двенадцать лет я ждал… думал, никогда… никогда не обниму… по-настоящему…

– Обнимаешь, – говорю сквозь собственные слёзы. Да, я плачу. Впервые за двенадцать лет плачу открыто, не стесняясь. – Вот я. Живой. Твой.

Мы стоим так – не знаю сколько. Минуту? Десять? Час? Время остановилось. Есть только мы трое и двенадцать лет боли, которые выходят из нас слезами.

Арина первая отстраняется. Лицо опухшее, красное, в слезах. Она смеётся и плачет одновременно.

– Идиоты мы… стоим тут ревём… соседи услышат…

– Пусть слышат, – говорю. – Плевать.

Сын вытирает лицо рукавом. Глаза красные, нос распух.

– Пап, ты… ты реально здесь? Не пригрезилось?

Протягиваю руку, щипаю его за щёку.

– Больно?

– Больно.

– Значит, не пригрезилось.

Он снова обнимает меня. Крепко, отчаянно.

– Я так боялся, что ты умрёшь там… что никогда не увижу… – голос ломается снова.

– Не умер. Вернулся. И никуда больше не уйду.

Арина обнимает нас обоих со спины. Мы стоим в обнимку посреди прихожей. Вокруг осколки разбитого стакана, на полу половник. Но нам плевать.

Мы вместе. Наконец-то вместе. И это единственное, что имеет значение.

Потом Арина говорит:

– Идите, сядьте. Я чай сделаю.

– К чёрту чай, – говорю я. – Просто побудь рядом.

Садимся на диван. Я посередине, Арина с одной стороны, сын с другой. Они прижимаются ко мне, как будто боятся, что исчезну.

– Расскажи, как ты, – просит сын. – Как вышел?

Рассказываю. Про амнистию, про последние дни в колонии, про дорогу сюда.

– А дальше что? – спрашивает Арина.

– Дальше жить. Нормально жить. Найду работу, сниму квартиру побольше, буду рядом с вами.

– У тебя судимость, – говорит сын. – Работу найти будет сложно.

– Найду. Как-нибудь найду.

Арина гладит мою руку:

– Главное, что ты здесь. Остальное неважно.

Смотрю на них обоих. Жена, которая ждала двенадцать лет. Сын, который вырос без отца, но не возненавидел меня.

Отцовство начинается не с зачатия, а с принятия. Двенадцать лет я принимал роль отца через стекло, через письма, через редкие звонки. Теперь буду принимать её каждый день. Рядом.

– Пап, – говорит сын. – А я отличник и чемпион по бокусу в своей весовой категории!

Ком в горле.

– Я горжусь тобой, – говорю хрипло.

– Я тоже тобой горжусь, – отвечает он. – Ты выдержал. Не сломался. Вернулся к нам.

Арина встаёт:

– Ладно, хватит соплей. Камран, ты небось голодный?

– Как волк.

– Сейчас накормлю. Борщ варила, как ты любишь.

Иду на кухню. Она суетится у плиты. Я стою за спиной, обнимаю.

– Спасибо, – шепчу.

– За что?

– За то, что ждала. За то, что растила сына. За то, что не бросила.

– Я же люблю тебя.

– И я тебя.

Целую её в шею. Она прижимается спиной к моей груди.

– Знаешь, о чём я мечтала все эти годы? – спрашивает она.

– О чём?

– О том, чтобы готовить тебе завтрак. Обычный завтрак, каждое утро. Чтобы ты сидел за столом, читал газету, а я жарила яичницу.

– Будешь. Каждое утро.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Ужинаем втроём. Борщ, хлеб, всякая домашняя еда. После тюремной баланды это рай. Ем и не могу наесться.

Сын рассказывает про школу, про друзей, про жизнь. Я слушаю и понимаю – я многое пропустил. Но ещё больше впереди.

После ужина сын уходит к себе – даёт нам побыть вдвоём. Остаёмся с Ариной на кухне.

– Двенадцать лет, – говорит она. – Кажется, прошла целая жизнь.

– Прошла. Моя старая жизнь кончилась, когда меня посадили. Сейчас начинается новая.

– И какая она будет?

– Честная. Без криминала, без крови. Просто нормальная жизнь с семьёй.

Она смотрит на меня с надеждой:

– Правда?

– Правда. Тюрьма многому учит. Главное – что важно, а что нет. А важна только семья.

Берём её за руку. Свадебное кольцо до сих пор на пальце. Пять лет носила, не снимала.

– Пойдём, – говорю.

– Куда?

– В постель. Двенадцать лет нас разлучали. Хватит.

Она краснеет:

– Сын дома…

– Сын не услышит…мы тихо!

Веду её в спальню. Закрываю дверь на замок. Раздеваю медленно. Платье, бельё. Она стоит передо мной голая.

Тридцать лет. Тело изменилось – растяжки на животе, грудь не такая упругая. Следы материнства и времени.

– Я не такая, как была, – говорит она неуверенно.

– Ты прекрасна.

– Постарела.

– Стала ещё красивее.

Укладываю её на кровать. Целую везде – губы, шею, грудь, живот. Спускаюсь ниже. Она выгибается, стонет.

– Камран… боже… так долго…

– Знаю.

Вхожу в неё медленно. Тепло, влажно, родное. Как же я ждал этого момента. Свидания это ничтожно мало.

Двигаемся медленно. Не спешим. Впереди вся жизнь. Можем не торопиться.

Она кончает первой. Я следом. Выплёскиваюсь внутрь неё с приглушенным рёвом.

Лежим потом обнявшись. Дышим тяжело.

– Я дома, – говорю.

– Наконец-то дома, – отвечает она.

Засыпаем вместе. Первый раз за двенадцать лет засыпаем в одной постели.

Просыпаюсь утром от запаха кофе. Арина на кухне, готовит завтрак. Сын сидит за столом, листает телефон.

Обычное утро. Семейное утро.

Подхожу, целую жену в макушку. Сажусь рядом с сыном.

– Доброе утро, пап, – говорит он.

– Доброе.

– Как спалось?

– Лучше, чем за двенадцать лет.

Арина ставит на стол яичницу, кофе, тосты.

– Вот, – говорит она. – Как мечтала. Готовлю тебе завтрак.

Смотрю на них обоих. На жену, которая стала крепче и мудрее. На сына, который вырос мужчиной.

Мы прошли через ад. Двенадцать лет разлуки, боли, ожидания. Но мы выжили. Остались семьёй.

Некоторые истории любви рождаются в райских садах. Наша – в огне испытаний. Но даже цветы, выросшие на пепелище, могут быть прекрасными.

Мы вместе. И это единственное, что имеет значение.

Эпилог

Три года спустя

Москва встречает рассветом. Я просыпаюсь от того, что Арина ворочается рядом. Семь месяцев беременности дают о себе знать – спать неудобно в любой позе.

– Опять не спится? – шепчу, обнимая её сзади.

– Малыш пинается, – она берёт мою руку, кладёт на живот. – Чувствуешь?

Чувствую. Под ладонью что-то толкается изнутри. Мой второй ребёнок. Ещё один сын – УЗИ показало на прошлой неделе.

– Активный, – улыбаюсь.

– В отца. Наверное, тоже будет упрямым.

Встаю, иду на кухню. Квартира трёхкомнатная в хорошем районе. Снимаем пока, но копим на свою. Бизнес идёт неплохо – строительная фирма, легальная, без криминала. Медленно, но верно поднимаемся.

Варю кофе, делаю ей чай. Приношу в постель. Она улыбается:

– Спасибо. Ты слишком балуешь меня.

– Компенсирую двенадцать лет отсутствия.

Сажусь рядом, обнимаю. Она прижимается, кладёт голову мне на плечо.

Малика – вечная заноза в заднице. После моего освобождения отсудил право быть официальным отцом обеих дочерей – дать им своё отчество. Теперь Амина Камрановна и Ясмина Камрановна. Малика сопротивлялась до последнего, но суд был на моей стороне.

Ясмине сейчас двадцать пять, Амине двадцать три. Старшая дочь так и не смогла полностью простить мне прошлое – общаемся редко, натянуто, больше по телефону. Она живёт с Русланом, который всё эти годы был для неё отцом. Я принял её выбор. Это больно, но я понимаю.

Зато Амина… Амина выбрала меня. Учится в университете на медицинском. Умная, красивая девочка. Приезжает раз в неделю, иногда чаще. Подружилась с Ариной и младшим братом.

Но Малика не успокаивается. Звонит, пишет сообщения, пытается отравить дочерям жизнь за то, что они вообще общаются со мной.

– Она звонила вчера, – говорит Арина тихо. – Когда ты был на работе.

– Что хотела?

– Кричала. Сказала, что я разрушила её семью. Что Амина предала её, выбрав тебя. Что Ясмина тоже скоро уйдёт.

– Эта сука! Девочки взрослые! Сами решают, с кем общаться!

– Камран, успокойся. Ты же знаешь, она просто мстит. За то, что проиграла.

Арина гладит мою руку, успокаивая.

– Она никогда не смирится. Будет портить нам жизнь до конца своих дней.

– Знаю. Но это терпимо. Главное, что Амина сама выбрала быть рядом с тобой. А Ясмина… хотя бы не возненавидела полностью. Это уже дорогого стоит. Амина любит тебя, – говорит Арина. – Она часто говорит, как рада, что снова обрела отца.

– Да. Она молодец. Не позволила матери настроить её против меня.

– И меня любит, – улыбается Арина. – Вчера звонила, спрашивала про малыша. Хочет помогать нянчиться, когда родится.

– Вот видишь. У нас хорошая семья. Просто Малика не может смириться. Как же все уже подросли и Камран наш такой взрослый.

Гордость распирает грудь. Моему сыну четырнадцать лет. Подросток. Но уже знает, кем хочет быть. Юристом. Защищать тех, кто в этом нуждается.

– Он молодец, – говорит Арина. – Умный, ответственный. С Аминой они ладят отлично.

Звонок в дверь. Иду открывать. Камран-младший стоит на пороге с пакетами продуктов. Высокий для своих четырнадцати – уже под метр семьдесят пять. Худощавый, жилистый, как все подростки. На лице первые прыщики – переходный возраст.

– Привет, пап. Мама просила купить молока и фруктов.

– Заходи.

Он проходит, идёт на кухню. Разгружает пакеты. Движения ещё угловатые, подростковые.

– Как мама? – спрашивает он.

– Нормально. Малыш пинается.

– Странно будет – стать старшим братом, – улыбается он. – Мне четырнадцать, а брату будет ноль. Буду как второй отец для него.

– У тебя же есть Амина. И Ясмина.

– Амина – да, она часто приезжает. С ней классно. А Ясмину я почти не знаю – видел её всего пару раз. Она… сложная. Но Амина говорит, что Ясмина просто боится подпустить нас близко.

– Возможно. Дай ей время.

– А с малышом я буду настоящим старшим братом. Буду учить его всему – как в школе учиться, как с девчонками знакомиться.

Смеюсь:

– Ты сам-то уже с девчонками знакомишься?

Он краснеет:

– Пап, ну…

– Есть кто-то?

– Одна девочка в классе… но это неважно.

Обнимаю его за плечи:

– Важно. Всё, что с тобой происходит – важно для меня.

Он прижимается. Мой сын. Подросток, который вырос первые двенадцать лет без отца. Но не озлобился, не возненавидел меня.

– Пап, а ты… ты жалеешь? О прошлом?

– Каждый день. Но не могу изменить. Могу только быть здесь сейчас.

– Ты хороший отец. Даже если пропустил часть моего детства.

Ком в горле. Вытираю глаза.

– Спасибо, сынок.

Сидим втроём на кухне – я, Арина, Камран-младший. Пьём чай, болтаем о школе, о друзьях, о планах. Сын рассказывает про контрольную по математике, про футбольный матч, про новую игру на компьютере. Обычные подростковые разговоры.

Но для меня каждое такое утро – подарок. Двенадцать лет я мечтал о таких утрах. О том, чтобы просто сидеть с семьёй на кухне и слушать, как сын рассказывает о школе.

Телефон звонит. Смотрю на экран – Малика. Сбрасываю звонок.

Через минуту сообщение: "Ты украл у меня дочерей. Надеюсь, ты сдохнешь".

Показываю Арине. Она качает головой:

– Не обращай внимания.

– Знаешь, что я понял за эти годы? – говорю. – Что счастье – это не отсутствие проблем. Это умение жить, несмотря на них.

Арина кивает:

– У нас есть проблемы. Малика, прошлое, шрамы. Но мы вместе. И это важнее всего.

Камран-младший поднимает чашку:

– За семью. За то, что мы выжили.

Поднимаем чашки. Чокаемся.

– За семью.

Смотрю на них – на жену с круглым животом, на подростка-сына, на нашу обычную московскую квартиру. Это не идеальная жизнь. Но это наша жизнь. Выстраданная, выкованная в аду испытаний.

Некоторые истории любви рождаются в райских садах. Наша – в огне мести, тюрьмы и боли. Но даже цветы, выросшие на пепелище, могут быть прекрасными.

Мы прошли через ад и остались вместе.

Этого достаточно.

КОНЕЦ