Текст книги "Ричард I Львиное Сердце"

Автор книги: Ульрика Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

Любопытно, наконец, узнать мнение Ригора и Гийома Бретонского по поводу новой клятвы, которую должен был дать в Мессине Ричард. Они сообщают, что Филиппа сильно рассердило, что Ричард не вместе с ним, то есть в середине марта 1191 года, а совершенно неожиданно лишь в августе (!) хотел отплыть из Мессины в Акку. И Филипп становится в позу – только если тот отправится вместе с ним, он сможет жениться на Беренгарии. Если же он не желает немедленно отправляться в путь, пусть женится на Алисе. Вероятно, Филипп надеялся: выполни Ричард его требование, он не только бы оскорбил свою новую невесту, приезд которой ожидали со дня на день, но и просто не имел бы возможности на ней жениться хотя бы какое-то время. Обратимся к основательному и обстоятельному Ригору, чье описание ситуации также представляется полностью неясным. Если понимать его в том смысле, что Ричард принес две клятвы, то это может означать лишь одно: сначала он пообещал жениться на Алисе, а затем поклялся Филиппу отплыть вместе с ним в Акку. Но напрашивается вполне логичный вывод: освобождение от обязательства жениться на Алисе было получено взамен на обещание одновременно отправиться в Палестину. Но тут выясняется, что Ричард не сам давал клятву, ибо к тому времени он уже был королем. Филипп же потребовал от его представителей по принесению присяги, известных аквитанских мятежников Готфрида Ранконского и вице-графа Шатоденского, чтобы те сдались ему в плен, поскольку Ричард якобы вынуждал их действовать вопреки данной ими клятве. Примечательно, что этот же Готфрид в ноябре 1190 года появляется в списке свидетелей, удостоверяющих договор Ричарда с Танкредом Сицилийским, то есть, он в это время находился вместе с королями в Мессине, а вице-граф Шатоденский, пока Ричард был лишь герцогом Аквитанским, не мог привлекаться для принесения присяги от имени Ричарда, так как еще не был его вассалом. Упрекающие Ричарда в клятвопреступлении главные французские источники подробно освещают лишь ту клятву, которая связана с условиями отправления в крестовый поход и которая, быть может, действительно являлась частью Мессинского договора.

Так много всего вокруг проблемы клятв. Но, как ясно из приведенного выше материала, нет никаких доказательств того, что среди многочисленных клятв, принесенных Ричардом в пуатунский период, была хоть одна, касавшаяся Алисы. Так что трудно говорить о прямом обмане Филиппа. Остается лишь заподозрить потерю соответствующих документов, а если пойти дальше, то и причастность к этому самого Ричарда. Но ничего подобного о передаче Ричарду Генрихом VI английского лена мы не найдем и в солидных источниках, которые нельзя упрекнуть в чрезмерной доброжелательности к Ричарду и на которые ссылается Говден. Да и детальное изучение иных документов, к которым Ричард и вовсе не мог иметь доступа, убеждают в том, что, даже если бы нашлись эти якобы утерянные договоры, они едва ли добавили что-либо существенное к вырисовавшейся ситуации.

Здесь следует еще упомянуть об одном курьезе, который встречается сразу в двух источниках и который значительно усложнял положение Ричарда, предоставляя в руки Франции крупные козыри. Речь шла о том, что тот уже состоял с Алисой в браке. В уже упоминавшейся песне «S’ieu fos aissi», написанной в 1188 году, Бертран, всеми правдами и неправдами подстрекая Филиппа к войне, перед тем как помянуть клятвопреступника Ричарда и его наваррскую принцессу, приводит следующие аргументы: если, мол, тот забыл свой справедливый гнев из-за потерянных земель, то пусть, по крайней мере, вспомнит о своей сестре, которая по прихоти «maritz orgolhos»[37]37
  «Надменного супруга» (прованс).


[Закрыть] так долго сидела в девках и не могла познать радостей супружеской жизни. Как известно, Бертран был поэтом и любил впадать в крайности, но смущает другое: нечто подобное, хотя и в более пространном изложении, можно встретить еще у одного поэта – автора исторического эпоса Philippidos Гийома Бретонского. У него Ричард сообщает французскому королю в Мессине буквально следующее:

Ipsa (Алиса) quidem nupsit mihi per sponsalia tantum,

Nil ultra; nec earn novi camaliter unquam[38]38
  «Хотя она (Алиса) была отдана мне в качестве супруги и никак не более того; но никогда ее не познал» (лат.).


[Закрыть].

И если на Алисе он был женат формально, – состоял в «незавершенном» браке, – то с Беренгарией он уже в священном союзе сочетался бы плотью, и поэтому такой брак был бы нерасторжим. Невольно приходит на ум едкое замечание Девиза о том, что по дороге на Кипр и до самой свадьбы Беренгария, которая пробыла какое-то время вместе с Ричардом в Мессине, «возможно», была еще девственницей.

Надо сказать, что во второй половине XII века церковное право еще строго не разграничивало помолвку и сам брак. Господствовало мнение, что половая связь, которой предшествовало взаимное волеизъявление партнеров о вступлении в брак, создавала презумпцию законного брака. И кто действительно стремился не давать повода для того, чтобы его считали женатым, тот должен был не только воздерживаться от половых сношений с невестой, но еще лучше, особенно в том случае, если та уже не девственница, вообще держаться от нее на почтительном расстоянии. И то, что Алиса содержалась под строгим надзором Генриха и даже после его поражения была передана не Ричарду, избавляло того от возможных подозрений. В свое время одна единственная ночь, разумеется, брачная, решила судьбу второго, уже нерасторжимого брака Филиппа. Благодаря папе Александру III, который был учеником Грациана, в обиход вошла довольно либеральная точка зрения относительно того, какой брак считать нерасторжимым. «Matrimonium initiatum»[39]39
  «Первоначальный брак» (лат.).


[Закрыть], то есть чисто договорный брак, мог быть расторгнут, тогда как «matrimonium consummatum»[40]40
  «Совершившийся брак» (лат.).


[Закрыть], состоявшийся брак, – уже нет. И если нас иногда поражает количество «разводов» в средние века, то этому в значительной мере способствовало существование непреодолимых препятствий к браку по причине родства и свойства, и для получения предлога для аннулирования нежеланного брака в родословных всеми правдами и неправдами задним числом отыскивались эти связи. В соответствии с доктриной противников Грациана, Петра Ломбардского (скончавшегося в 1160 г.) и молодой Парижской школы, в итоге потерпевшей поражение, между «sponsalia per verba di futura»[41]41
  «Супружество в будущем» (лат.).


[Закрыть], помолвкой, и «sponsalia per verba de praesenti»[42]42
  «Супружество в настоящем.» (лат.).


[Закрыть], самим браком, проводилась четкая грань. Полнота или неполнота заключения брака здесь уже не играли никакой роли, и недвусмысленное волеизъявление о заключении брака могло быть аннулировано лишь особым папским разрешением. А выдавать или не выдавать подобное разрешение, зависело целиком от папы, который таким образом получал в свое распоряжение мощное орудие политического давления. Нетрудно догадаться, что один и тот же случай мог в зависимости от обстоятельств рассматриваться как sponsalia per verba di futura, то есть как помолвка, в том смысле, какой мы вкладываем в это слово в наши дни, и как «matrimonium initiatum», то есть как вполне законный брак, что окончательно стирало любые вообразимые различия. Несомненно одно: ни один источник не заподозрил Ричарда в том, что его брак с Алисой состоялся.

Различная терминология, встречающаяся в источниках, объясняется не только тем, что авторам не было знакомо тогдашнее семейное право или их довольно смутным о нем представлении, или их приверженностью той либо иной доктрине, но и тем, конечно, что таким образом они могли по своему желанию превратить помолвку в нерасторжимый брак. И это вполне понятно, ведь политическим противникам нужны толкования, на которых можно построить убедительные обвинения в адрес своего врага. Но бросается в глаза то, что Ригор и Гийом Бретонский в Chronica, а также профранцузски настроенный Гервасий для определения статуса Алисы используют термин uxor (супруга) там, где бы мы ожидали увидеть sponsa (невеста). Выражения, встречаемые у других летописцев, не позволяют провести четкую дифференциацию, однако Говден в уже цитировавшемся описании Мессинского договора недвусмысленно дает понять: между Ричардом и Филиппом возникали отношения super matrimonio contrahendo[43]43
  «По брачному договору» (лат.).


[Закрыть]. Брачное соглашение было, таким образом, лишь составлено, а значит автор однозначно считает Ричарда только женихом.

Если мы хотим выяснить, какие правовые обязательства на самом деле возникли в 1169 году в Монмерейе, придется ограничиться текстом приведенного выше договора. Сам Мессинский договор ничего не объясняет в этом отношении, а в акте о капитуляции 1189 года, как уже указывалось, нет ни единого слова о данном браке. В одном из писем Александра III 1176–1177 годов в адрес легатов, в котором по ходатайству Людовика VII он требует от Генриха II либо отослать Алису домой, либо незамедлительно женить на ней его сына, встречаем, наконец, определение, датируемое 30 апреля 1177 года, которое можно рассматривать как официальный «matrimonium complendum».[44]44
  «Брак завершенный» (лат.).


[Закрыть] И Генрих должен был позаботиться о том, чтобы довести брак «до завершения», а это, как очевидно, могло означать лишь то, что он уже был «начат». Подобная постановка вопроса, которая вовсе не удивительна для Александра III, была бы правомерной лишь в том случае, если бы Ричард уже состоял в браке с Алисой, но в браке расторжимом, «matrimonium initiatum». В одном из более поздних папских посланий, а именно, в письме папы Иннокентия III, написанном в 1198 году, сказано, что Филипп упрекал Ричарда в том, что тот в свое время «бросил» Алису («sororem ipsius dimiseris»[45]45
  «Сестрой нашей пренебрег» (лат.).


[Закрыть]), что могло в равной степени относиться как к супруге, так и к невесте. Впрочем, в 1169 году Ричард и Алиса, – ему было на ту пору двенадцать, ей – девять, – вполне могли сами взять на себя супружеские обязательства. Возможно, намеренно созданная путаница вокруг «помолвки» и «брака» и заставляли Ричарда в 1188 году буквально извиваться ужом.

Перед Ричардом встала дилемма: хотя он и не желал брать Алису в жены, ему все же необходимо было заполучить ее в свое распоряжение, хотя бы для того, чтобы помешать Иоанну жениться на ней в его отсутствие, ведь тот после смерти Генриха автоматически получил бы поддержку Франции в борьбе за английский престол. Алису нельзя было ни оставить у его отца, ни вернуть Филиппу, и уж ни в коем случае нельзя было брать ее к себе, иначе он мог оказаться с ней в нерасторжимом браке. И он нашел выход, который заключался в привлечении четвертой стороны, доверенного лица, которое к тому же было вассалом Генриха, а именно, архиепископа Руанского, под надзором которого Алиса должна была находиться ровно столько, сколько длился бы крестовый поход. Второе навязчивое желание Ричарда заключалось в том, что он, как и отец, не хотел расставаться с Вексеном. И в крестовый поход он рвался не в последнюю очередь потому, что это позволяло на какое-то время отсрочить войну с Филиппом. В этом он был единодушен с отцом. Ведь едва ли он смог бы избежать войны, открыто заявив, что не желает жениться на Алисе, да еще и не собирается уступать Иоанну Аквитанию, с тем, чтобы тот женился на Алисе и таким образом полюбовно решил вопрос о сохранении Вексена в составе анжуйского государства. Кроме того, Ричард не мог предать огласке и связь отца с Алисой. Публичное обвинение Генриха хотя и создало бы согласно каноническому праву непреодолимое препятствие для брака и явилось бы удобным предлогом, позволяющим Ричарду избежать нежеланного союза да и сделало бы его невозможным для Иоанна, но и послужило бы Филиппу прекрасным оправданием для объявления войны. Из-за того, что, благодаря Генриху, вопрос о Вексене был неразрывно связан с вопросом о наследии английского престола, Ричарду и пришлось лавировать, но не между своим отцом и Филиппом, поскольку отца он не обманывал, как мы уже успели убедиться, а между Филиппом-союзником и Филиппом-противником. Ему предстояло сделать из врага помощника в борьбе против отца, чтобы защитить общие стратегические анжуйские интересы с помощью тех, против кого они были направлены. Абсурдный альянс, в котором оказался Ричард, был результатом абсурдной политики поддержки Филиппа, которую вел перед этим Генрих в ущерб интересам собственного дома.

И в этой ситуации Ричард разрабатывает стратегию борьбы с отцом, которая в своей однозначной двусмысленности достаточно последовательна. Чтобы не создалось впечатления, будто он не хочет жениться, Ричард прибегает к тактике проволочек. Такой же была и тактика Генриха, и поэтому она не выглядит новой, но вот действия Ричарда и Генриха разительно отличались друг от друга. Если последний хотел таким образом надолго избавиться от войны, надежды на что, однако, не оправдались, то Ричард желал лишь отложить ее начало на более подходящее для него время – до возвращения из крестового похода. В отличие от Генриха, у которого решительно не было никаких оправданий политике проволочек, маневры Ричарда по отсрочке свадьбы имели под собой самые законные основания. И желание исполнить высокое религиозное призвание, пренебрегая личными интересами, и более того, подавляя в себе все плотское, могло лишь сделать честь видному полководцу крестового похода. И раз уж Алиса могла двадцать лет ожидать свадьбы, то может подождать и еще немного – ничего не попишешь. Ведь в обстановке общего ажиотажа вокруг крестового похода обычным делом для женщин стало ожидать своих мужчин. И в отличие от отца, Ричард прекрасно знал, как делать дела тихо и без лишних свидетелей, в чем мы уже успели убедиться.

Не следует, однако, игнорировать тот факт, что Ричарду это удавалось лишь потому, что Филипп умело и охотно ему подыгрывал. Но это нисколько не умаляет дипломатических способностей Ричарда. И будь он в действительности аполитичным сорвиголовой, каким его начиная с XIX века изображают историки, Ричард наверняка совершил бы массу ошибок. Подобной характеристике Ричарда мы главным образом обязаны замечаниям, которыми буквально напичканы отдельные места у Гиральда. Хотя прямо нигде не утверждается, что полководческие таланты Ричарда вредили политическим, средневековые биографы считали это самоочевидным и не вызывающим сомнений. И совершенно в духе литературного противопоставления, построенного на контрасте, рисуется чисто схематическая картина: Филипп предстает трезвым и рассудительным политиком, тогда как Ричард – импульсивным и непоследовательным воякой. Если бы это соответствовало действительности, он наверняка бы не сдержался и выступил с разоблачением связи своего отца с сестрой Филиппа хотя бы на одной из многочисленных конференций, созывавшихся в последние годы жизни Генриха, а не стал бы дожидаться наиболее благоприятного случая, каким стала встреча в Мессине. Но, будучи достаточно проницательным, в чем не должно быть никаких сомнений, он наверняка догадывался, что и Филипп видит его насквозь. И как только ему стали ясны причины, побудившие того к партнерству, он понял, что поддержку Филиппа можно получить без уступок и не прибегая к несправедливости. И если бы он не опасался, что с помощью Иоанна отец может лишить его наследства, и если бы опасность исходила лишь со стороны Филиппа, уступки и отказ от земель были бы и вовсе излишни. Да и подписанный Генрихом акт капитуляции доказывает, что Филипп и Ричард на самом деле были равноправными партнерами. И в их совместное владение как гарантия исполнения Генрихом подписанного договора перешли завоеванные территории, Леман и Тур, а после смерти последнего 6 июля 1189 года Филипп сразу же вернул Ричарду все совместно завоеванные земли. Анжуйско-французские войны, предшествовавшие борьбе с Генрихом, и поход Ричарда на Тулузу требовали теперь правового урегулирования. Мы знаем, что именно тут Ричарду удалось осуществить свое главное стремление. Как сообщает Дицето, повествуя о состоявшейся в 1180 году конференции в Бонмулене, Ричард выступил на ней против взаимного возврата завоеванных территорий и восстановления довоенного status quo из корыстных побуждений, поскольку по своей значимости Каор и К верю и не шли ни в какое сравнение с завоеваниями Филиппа в Берри. И их он сейчас уступает французскому королю – речь шла о баронствах Иссуден и Грасэ, – тогда как ему была возвращена Шатору, главная крепость Берри, и оставлены завоеванные в ходе тулузского похода 1188 года земли. От Оверни он отказался, что позволило на время крестового похода устранить старый спорный вопрос. Поскольку по акту капитуляции Генрих обязан был выплатить репарации в сумме 20000 марок, Ричард в качестве его правопреемника принял это обязательство на себя, добавив еще 4000 марок. Таким образом, и это вполне отвечало взаимным интересам, были оплачены расходы Филиппа на войну, которую тот вел в интересах Ричарда. Судя по записям в Pipe Rolls, относящимся к этому периоду, весьма вероятно, что последний действительно выплатил Филиппу указанную сумму сполна.

Как могли бы сложиться в 1189 году отношения между Филиппом и принцем из рода Плантагенетов, опасавшимся за свое наследство, наглядно демонстрирует договор, заключенный между Иоанном и Филиппом в 1194 году. Поддержка французского короля, которая полностью отвечала интересам последнего, иначе тот бы ее никогда и не оказал, стоила тогда не только Вексена, но еще и всей восточной Нормандии и значительных территориальных уступок по остальным материковым владениям. И тут обнаруживается различие между реалистической оценкой интересов врагов, идущих на союз из корыстных соображений, точнее, ради удовлетворения собственных нужд, и столь же неразумным, как и неблаговидным образом действий.

Стратегии Ричарда Филипп противопоставляет свою собственную, но, также стремясь отложить неизбежный военный конфликт на более удобное время, он имеет в виду совершенно иное – ему нужно было отправить Ричарда как можно дальше от Франции. И переломным моментом в его взаимоотношениях с последним становится неожиданное объявление Ричардом о своем решении отправиться в крестовый поход, сделанное в ноябре 1187 года. И если до этого он долго и упорно наседал на Генриха, добиваясь признания тем его прав, то теперь Филипп увидел перед собой возможность вместо трудного и долгого приступа добиться победы единым решающим ударом. Таким образом, его выступление на стороне Ричарда и удивительная уступчивость не имеют ничего общего ни с наивностью и робостью, ни с политической слабостью и близорукостью. Его расчет исключительно прост и беспроигрышен. Из английских источников (Девиз, Ньюбург, Коггесхэйл) явствует, что едва ли кто верил в возвращение Ричарда из крестового похода, и, необходимо признать, по тем временам это было вполне естественно. Ричард же недвусмысленно дал понять, что не покинет страну, не получив от отца гарантий наследства, даже более того, потребовал, чтобы и Иоанн принял участие в походе. И если дело сводилось лишь к тому, чтобы выпроводить Ричарда из страны, вполне понятно, почему Филипп был заинтересован в предоставлении тому всех возможных гарантий и старался быть с ним как можно обходительнее. Но перед Бонмуленской конференцией он не мог предвидеть конкретной ситуации, того, что Генрих скончается еще до отъезда Ричарда и ему из-за этого самому придется принять участие в крестовом походе. Пока на английском престоле сидел Генрих, маловероятно было увидеть английского короля среди крестоносцев. И отказ Генриха от участия в крестовом походе давал Филиппу прекрасный повод тоже отказаться от своего обета, и тогда, разумеется при отсутствии поблизости Ричарда, мог пробить его исторический час в судьбе Франции. Со смертью же Генриха его шансы возглавить список убитых в священной войне стремительно возросли, так как избежать участия в походе, пусть даже самом краткосрочном, теперь не представлялось никакой возможности. И дело было не столько в том, что приходилось считаться с общественным мнением и не рисковать потерей благосклонности церкви, гораздо важнее было усыпить бдительность Ричарда. Ведь в случае одностороннего и ничем не мотивированного отказа Филиппа от участия в крестовом походе, Ричард, приложивший столько усилий для укрепления своего положения, скорее всего и сам бы остался дома. Тогда бы все политические спекуляции Филиппа утратили всякий смысл.

Хотя и до и во время крестового похода Филипп только о том и думал, как бы добиться свободы действий во Франции, не следует считать, что, принимая решение в Бонмулене, ему удалось учесть все детали и просчитать ситуацию на много ходов вперед. Скорее всего, первоначально он возлагал все надежды на физическую смерть Ричарда и лишь потом, по пути в Акку стал прорабатывать варианты политической ликвидации своего противника, если тот попытается его перехитрить. Вернемся теперь к мотивам, побудившим Филиппа к совместному выступлению с Ричардом в 1188–1189 годах против Генриха. Ведь именно потому, что его политика поддерживала полную неопределенность в отношении престолонаследия, Генрих препятствовал участию Ричарда в крестовом походе. Вот почему его необходимо было устранить с политической арены. Но Ричард был далеко не глуп и, разгадав намерения Филиппа, тем не менее не стал отказываться от участия в крестовом походе. В отличие от Филиппа он верил в свое благополучное возвращение, и, поскольку он действительно вернулся живым и не растратил своего политического авторитета, колоссальные расходы, которые понес Филипп ради осуществления своего плана, дали лишь весьма скромные, а главное, непрочные результаты и только помогли третьему лицу, избранному в качестве орудия политической борьбы, Генриху VI, реализовать свои дерзкие замыслы.

И все же Филипп опасался, что Ричард в последний момент передумает отправляться в поход. Поэтому он продолжает обхаживать Ричарда и после того, как тот становится королем. В ходе встречи, состоявшейся между Шомоном и Три в непосредственной близости от Жизора 22 июля 1189 года, Филипп намекает Ричарду, что не мешало бы вернуть Вексен. Это было чистой формальностью, но очередной раз подтверждает, что договор о капитуляции Генриха им понят отлично: никакого брака между Алисой и Ричардом не предвидится. Ричард ответил на дерзкое требование, заметив, что собирается жениться на Алисе, и дал тем самым понять, что больше не желает обсуждать эту тему. Филипп отнесся к этому с пониманием, поскольку осложнение взаимоотношений было ему не на руку, Ричард же в какой-то связи с Жизором пообещал ему присовокупить к военным репарациям уже упоминавшиеся 4000 марок. Ничто не омрачало видимости полнейшего взаимопонимания. Для всех Филипп уже отказался от Вексена, так, по крайней мере, представлялось Бертрану де Борну. Вопрос об Алисе и Вексене вновь возник лишь в марте 1191 года. Обстоятельства, которые привели тогда к заключению договора, отдельные пункты которого уже упоминались, будут рассмотрены в другом месте. В данном случае для нас важны территориальные вопросы. Хотя некоторые места свидетельствуют о достигнутом компромиссе, в важнейших моментах налицо существенные разногласия. В нашем распоряжении есть главные источники – копия оригинального документа XIV века, а также краткое изложение важнейших положений договора в Gesta и Chronica Говдена, у Дицето и Девиза. Все они сходятся на том, что Ричард принял на себя обязательство выплатить 10000 марок. Как отмечает Говден, Ричарду пришлось бы при этом еще и отступиться от Вексена, хотя упомянутый выше документ, а также Дицето и Девиз утверждают прямо противоположное. По ряду причин утверждение Говдена на этот раз представляется очень далеким от истины. Там, где речь вдет о 1192 годе, читаем, что сразу же после своего возвращения во Францию Филипп представил в сенешальство и дворянам Нормандии документ, согласно которому Ричард возвращал ему Вексен, и потребовал немедленной его передачи. Речь, по всей видимости, идет о фальшивке, с помощью которой он надеялся без особого труда завладеть Вексеном, что ему, однако, не удалось. Именно этот подложный документ, должно быть, и лег в основу описанного Говденом положения дел А о том, что это была фальшивка, убедительно свидетельствуют следующие аргументы. Чего тогда бы стоила многолетняя борьба Ричарда за Вексен? И за что же он тогда заплатил 10000 марок, как не в качестве финансовой компенсации за Вексен? К тому же в качестве причины разрыва помолвки Ричард приводит веское каноническое препятствие к браку – affinitas – свойство в результате предосудительной половой связи, и готов представить свидетелей, которые подтвердят истинность его слов. По этой причине рассматривать указанную сумму в качестве отступных за разрыв помолвки абсурдно, поскольку речь теперь шла не о его нежелании вступить в брак, а о невозможности брака. Так что вообще не было никаких причин платить эти деньги, да и выпускать из рук столь опасный документ, если у него и в мыслях не было отказываться от Вексена. Эго явно противоречило бы его принципам не брать на себя никаких обязательств. Но нет документальных доказательств того, что сразу после своего возвращения из Германии он возобновляет борьбу за Вексен. Говоря об этом времени, Говден сообщает еще об одной чрезвычайно важной уступке Филиппа в вопросе верховной власти в Бретани. Ричард добился признания Филиппом принадлежности Бретани Нормандии, благодаря чему герцог Бретонский, который рассматривался как предполагаемый наследник английского престола, подчинялся только герцогу Нормандскому, которым был сам Ричард, и не мог самостоятельно вступать в какие-либо отношения с французским королем. Это означало отказ Филиппа от экспансионистской политики в Бретани, где в 1186 году после смерти брата Ричарда Готфрида между Филиппом и Генрихом возникает спор о праве на опекунство над его детьми Артуром и Элеонорой. Господство над Бретанью для безопасности анжуйских владений было тогда не менее важным, чем закрепление Вексена за Нормандией.

Помимо всего прочего Мессинский договор содержал статью о разделе наследства Ричарда по женской линии и двойной вассальной зависимости, что вполне соответствовало установившимся во Франции традициям. Не имея сыновей, Ричард решился пойти на уступку, которая тут же обернулась ему во вред в связи с Бретанью. Интересы Филиппа нашли отражение в положении, гласившем, что в случае смерти Ричарда, которой, быть может, оставалось ждать не так уж и долго (если бы все пошло по плану Филиппа) и отсутствия у него прямых наследников мужского пола, Вексен должен был перейти к Франции. Этот пункт прекрасно демонстрирует, как, отказываясь от Вексена, Филипп надеялся избежать его реальной потери. Так что речь здесь вновь может идти не о политической слабости, а, скорее, о дальнозоркости.

В остальном были подтверждены потери Ричарда в Берри и Оверни, а также приобретения в Тулузе.

Таким образом, в этом договоре мы видим настолько взвешенный и соответствующий актуальным интересам документ, что к упомянутым статьям нельзя отнестись иначе, как с полным доверием. Решающим аргументом в пользу отказа Филиппа от Вексена может служить письмо, отправленное Ричарду в 1198 году Иннокентием III, в котором папа, резюмируя мнения английской и французской делегаций, предлагает свой способ урегулирования конфликта. Если бы Филипп мог каким-либо образом обосновать с помощью договора свои притязания, он наверняка бы сослался на него. Но тогда, как и в современной французской аргументации причиной агрессии Филиппа называется не нарушение Ричардом договора по Вексену, а по-прежнему речь идет о том, что он, якобы, «бросил» Алису. В правовом отношении это был уже несостоятельный аргумент, поскольку договорное соглашение о расторжении помолвки, или matrimonium initiatum, принадлежит к числу значительнейших событий в Мессине. Но Филипп все же не был тем тонким и остроумным «правоведом», каким его рисует Картелльери, его биограф, с равным успехом сражавшим своих врагов оружием параграфов и военным мастерством, в отличие от Ричарда, который, по его мнению, мог только орудовать мечом. Напротив, нарушения договоров Филиппом нетрудно разглядеть даже сквозь восемь веков, и, надо сказать, что он не гнушался никаких пропагандистских трюков, сколь бы примитивными они ни казались. Алиса оставалась его излюбленнейшим козырем, который не только всегда можно было пустить в ход, но и придержать при случае. Так в Риме противная сторона могла смело утверждать, что Филипп все же отказался от Вексена за упоминавшиеся 10000 марок. В конце концов, французская делегация не могла заявить будто их король отказывался от Вексена лишь в расчете на скорую смерть Ричарда и уже действовал в этом направлении, а договор был заключен из ошибочных посылок и в силу этого недействителен. Хотя доподлинно неизвестно, заплатил ли Ричард эти деньги на самом деле, но также неизвестно и о каких-либо нареканиях с французской стороны по этому поводу.

И прежде чем Алиса окончательно исчезнет из нашего повествования, необходимо сказать несколько слов о ее дальнейшей судьбе. В 1193 году Филипп делает попытку освободить ее из Руанской башни, но осада города потерпела неудачу. Чуть раньше он предлагает ее женатому Иоанну, и, как можно предположить, в качестве супруги. 20 августа 1195 года, вскоре после того, как Филипп, наконец, освобождает ее из-под власти Ричарда, она выходит замуж за Вильгельма III Понтейского, верного сподвижника французского короля. Своего приданного, графства Ю и города Арке в Нормандии, захваченных Филиппом в отсутствие Ричарда и вскоре отвоеванных последним, она так и не увидела при жизни. Более того, вскоре после свадьбы владения ее супруга, расположенные между Нормандией и с 1197 года союзной Ричарду Фландрией, превращаются в поле битвы. Таким образом, Алиса надолго, как никогда прежде, приблизилась к своему бывшему жениху. Она оставила дочь Марию.

Вернемся теперь от 1191 года, ознаменовавшего собой конец политики уступок Филиппа, в те времена, которые источники и историки считают периодом относительного взаимопонимания – точка зрения, не вызывающая возражений, – если вспомнить о его предпосылках. Филипп стремился не дать Ричарду ни малейшего повода для отказа от участия в крестовом походе. Недоверие наблюдалось с обеих сторон. В конце концов дело дошло до того, что они стали «заглядывать друг другу в карты», как образно заметил Бертран де Борн. Ричард принимает соответствующие меры на тот случай, если в его отсутствие Филипп начнет войну, о чем пойдет речь в следующей главе, Филиппа же терзают страхи, что Ричард либо вовсе не выступит в поход, либо досрочно из него вернется – интересный случай проекции своего стиля поведения и приписывания другим своих черт характера, – что так или иначе говорит не в его пользу. И снова мы слышим обвинения Филиппа в адрес Ричарда, которые изобличают самого французского короля. В письме Филиппа Ричарду, написанном в октябре 1189 года, и в договорах, которые были заключены по вопросам организации крестового похода, вновь и вновь подчеркивается необходимость одновременного выступления. Филипп боялся опередить Ричарда даже на один переход, хотя, выступив первым, он мог бы нажить значительный политический капитал. Эго подтверждает то место у Ригора, где говорится о различных сроках отплытия из Мессины в Акку. Не зная далеко идущих планов Филиппа, трудно было бы понять его нервозность. В конце концов, именно Ричарду и по вполне понятным причинам следовало опасаться нападения Филиппа на Вексен или на другие его владения. Но какой агрессии мог ожидать Филипп от задержавшегося во Франции Ричарда? Ведь не мог же он вообразить, что тот, пока он сам сражается в Палестине во славу Господню и, быть может, свою, предпочтет разорять Иль-де-Франс? Скорее он боялся не Ричарда-агрессора, а Ричарда, отказавшегося от крестового похода. Если из-за недоверия к нему тот предпочел бы остаться дома, то это бы означало жалкий крах всей его политики, как прошлой, так и будущей. Из «дальновидной» она в единый миг могла превратиться в непростительно близорукую. И могло оказаться, что в Бонмулене он и вправду поставил не на ту лошадку. Инициатива перешла бы к Ричарду, и Филиппу пришлось бы только защищаться. И ему оставалось лишь надеяться на то, что Ричард все же пойдет в поход, тревога же объяснялась тем, что заставить его сделать это он не мог.