Текст книги "Ричард I Львиное Сердце"

Автор книги: Ульрика Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Лоншана упрекали в злоупотреблении властью, Уолтера Руанского в том, что он использовал ее не в полной мере, но общим знаменателем по отношению к ним обоим было то, что они не являлись идеальными кандидатами на эту должность. Поэтому нельзя упрекнуть Ричарда в непостоянстве лишь за то, что два года спустя он вновь производит смену правительства. На этот раз его выбор останавливается на Хьюберте Уолтере, которого он вновь наделяет одновременно высшей светской и духовной властью. И когда тот в 1198 году уступает свой пост верховного юстициария Готфриду Фитцу Питеру, своему подчиненному, то означало это не потерю им доверия Ричарда, а уступку воле нового папы Иннокентия III, который не желал больше вовлечения архиепископов в мирскую политику, и это нисколько не уронило авторитета Хьюберта Уолтера.

Таким образом, мы приближаемся к главному звену в цепочке мер предосторожности, предпринимаемых Ричардом – его семейной политике. Он не очень опасался, что Иоанн может лишить его английской короны. Главной заботой оставались континентальные владения – он был убежден: если Филипп решится напасть на него, то сделает это в союзе с одним из членов семейства Анжу. Причем выбирать тому приходилось между Иоанном и Артуром. Все мысли Ричарда, вероятно, были заняты этой проблемой, но ни современники, ни историки, видимо, не разглядели всей сложности вставших перед ним задач. Они заключались не только в назначении надежных сенешалей и в мероприятиях военного характера, но, прежде всего, в создании такой политической обстановки, которая бы лишала Филиппа возможности выбора. Мне кажется бесспорной целесообразность определения такого будущего союзника Филиппа, который представлял бы собой меньшее из двух зол. Но напрашивается вопрос, считаем ли мы Ричарда теоретически способным на осуществление этой политики и есть ли надежные доказательства того, что он действительно проводил ее, и в чем могло заключаться это наименьшее из зол.

Всегда неприятно поражало, что он, не назначив наследника, выступил в крестовый поход. Состоявшееся затем в Мессине провозглашение Артура престолонаследником дало повод упрекнуть его не только в упущении, но и в недальновидности. Правда, необходимо представить, к какому маскараду ему пришлось прибегнуть из-за Алисы: ведь его официальная невеста не была его настоящей избранницей, и свадьба с Беренгарией должна была состояться в ближайшее время, – впрочем, важнейшая мера для сохранения порядка престолонаследия, – перед нами уже как fait accompli (свершившийся факт). Так как безопасность Вексена зависела от продолжительности помолвки с Алисой, ему пришлось вести переговоры о заключении брака с другим семейством, в то время, как его официальная помолвка еще не была расторгнута. Эти переговоры были настолько хорошо засекречены, что ни один из летописцев не имел в своем распоряжении информации ни о времени их проведения, ни об их характере. Нам лишь известно, что Ричард перед самым началом крестового похода, в условиях крайнего дефицита времени все же совершил «экскурсию» на крайний юг своего государства, а именно, в графство Бигорр, где приказал повесить одного владельца замка, который ограбил паломников из Сантьяго. За этим следует сообщение о том, что 6 июня 1190 года Ричард был уже в Байонне. Нельзя не заметить, что в это время он находился в непосредственной близости от границы с Наваррой и, вполне возможно, истинная цель его поездки заключалась в завершении переговоров о браке во время встречи с королем Санчо VI. Приезд Беренгарии в качестве невесты к чужому жениху настолько же необычен, как и выступление короля в поход, который мог неизвестно чем закончиться, без назначения наследника престола. Однако между двумя решениями, касающимися семейной политики Ричарда и принятыми в Мессине, – о расторжении помолвки с Алисой и провозглашении Артура наследником – прослеживается определенная связь. Филиппу, пока он находился в Сицилии, нелегко было бы разжечь войну в Нормандии, а также войти в сговор и переманить на свою сторону английского престолонаследника.

И для Ричарда, очевидно, было крайне важно помешать Филиппу, пока тот еще находился недалеко от Франции, найти себе союзника в борьбе против него. Так, не торопясь с провозглашением наследника, можно было выиграть время. Выбор, павший на Артура и чреватый серьезными последствиями, был сделан, когда велись мирные переговоры с королем Танкредом после взятия Мессины, и нашел свое отражение лишь в приложении к имени племянника, которому предстояло жениться на дочери сицилийского короля. В письме, содержание которого передает Говден, не указывая на дату его написания, Ричард информирует Танкреда о результатах переговоров с его представителями. При этом в письме есть упоминание об «Arturum egregium ducem Britanniae, carissimum nepotem nostrum et haeredem, si forte sine prole nos obire contigerit»[54]54
  «Артуре высокородном герцоге Британском, дражайшем нашем племяннике и наследнике, если волей случая суждено будет нам умереть, не оставив потомства» (лат.).


[Закрыть]. Об этом же идет речь и в его письме к папе Клементию, датированном 11 ноября 1190 года. То, о чем здесь говорилось как о само собой разумеющемся, а именно, о праве Артура на престолонаследие, было довольно спорным в правовом отношении, а с прагматической точки зрения – и вовсе абсурдным. Как можно было отдать предпочтение ребенку, которому было всего три с половиной года и которого французский король тотчас же постарался бы взять под опеку, как это уже случалось в прошлом, а не двадцатилетнему Иоанну? Никто не был готов увидеть в ребенке нелюбимого Готфрида и враждебной Констанции наследника королевства, и меньше всех Иоанн. Ведь именно его, а не Артура, который ни до того, ни после не чувствовал по отношению к себе заботу дяди, Ричард незадолго перед этим щедро одарил, так что летописцы и историки опять сделали из этого несколько поспешные выводы о его особенной любви к Иоанну. Когда Ричард в декабре 1189 года покинул Англию, во владении его брата находилось шесть графств, независимых в финансовом и правовом отношении, что затрудняло Лоншану осуществлять контроль над королевством. Во Франции же, напротив, у него было только маленькое, расположенное в центре Нормандии, графство Мортен, которому он и был обязан своим графским титулом. Французская граница была далеко. Его владения в Англии точно так же находились внутри государства, вдали от возможного места вторжения, в юго-восточном Кенте, и далеко от шотландской границы. Коль скоро Иоанна нельзя было интернировать – такая мера предосторожности была бы вопиющей несправедливостью по отношению к нему – то ему нужно было предоставить поле деятельности и определить сферу влияния. И Ричард был весьма далек от того, чтобы слепо ему доверять: замки, расположенные во владениях Иоанна, он сделал своими опорными пунктами, а тот должен был поклясться не посещать Англию в течение трех лет – именно столько Ричард предполагал находиться вдали от своего государства, как впоследствии и оказалось. Но весной 1191 года на семейном совете в Нормандии по ходатайству матери это условие, как известно, было отменено. При этом, вероятно, исходили из следующего соображения: если запретить Иоанну посещение Англии, то единственным местом его пребывания станет Франция, а это было весьма нежелательно. Должно быть, за него поручилась Элеонора, и ей действительно, некоторое время удавалось держать его в узде. Так у верховного юстициария Лоншана и его преемника появилась новая и весьма обременительна» обязанность, с которой необходимо было справляться. Таким образом, готовясь к крестовому походу, Ричард обстоятельно занимался Иоанном и, возможно, постепенно пришел к окончательному решению.

Ему было хорошо известно, какой удар он нанес брату, назначив Артура престолонаследником. Это назначение, которое не было даже завещательным распоряжением и с правовой точки зрения ни к чему не обязывало, что очень умаляло его значение, все же тотчас вызвало действия со стороны Иоанна. В одном из сообщений Ньюбурга можно найти подтверждение того, что были сразу же предприняты соответствующие превентивные меры. Наш йоркширский автор утверждает, что знает о тайном послании Лоншана к шотландскому королю, в котором тому был предложен союз, выгодный для Артура. По его мнению, именно ненавистный канцлер побуждал короля к назначению Артура с тем, чтобы самому стать регентом несовершеннолетнего короля. Скорее всего, это приказ установить союз с Вильгельмом Шотландским исходил от Ричарда, так как тот постоянно заботился о том, чтобы сосед сохранял нейтралитет. Поскольку шотландский король был ближайшим родственником Артура по материнской линии, ожидалось, что после провозглашения наследника между Шотландией и Иоанном возникнет барьер, и, вероятно, это и было главной задачей. После того, как Шотландия перестала находиться в ленной зависимости от Англии, провозглашение Артура наследником стало очередной мерой безопасности, которая призвана была обеспечить защиту от возможной шотландской интервенции. И Иоанн не нашел бы здесь союзников, так как король Вильгельм был официально поставлен в известность о назначении Артура.

Следовало ожидать, что Иоанн будет бороться за свое право на наследство. Равным образом можно было предсказать поведение Филиппа, и здесь мы подходим к сути теории политической системы безопасности – он встал бы на сторону Иоанна. Именно своей предсказуемостью ситуация и была, надо полагать, обязана этому странному назначению Артура: Ричард считал, что Иоанн в качестве союзника Филиппа был менее опасен. А это означало, что Иоанн был заранее выбран своим братом на роль повстанца. Впрочем, в 1193 году, казалось, Ричарда не особенно волновали интриги его брата, а в 1194 году он сразу же простил их ему. Поэтому главным объектом политических маневров, конечно же, становится французский король: с провозглашением престолонаследником Артура ему был предопределен партнер-коллаборационист. Таким образом, за относительно короткое время ему уже во второй раз приходилось в вопросе английского престолонаследия становиться на сторону, определенную Ричардом: сначала он поддерживает его самого, а потом – Иоанна. Как и в первом случае, не следует полагать, что Филипп действовал необдуманно. Очень вероятно, что, поддерживая Ричарда, он преследовал свои собственные цели, которые, правда, впоследствии не осуществились. Решающим было то, что французский король не нашел бы себе союзников в Бретани. Зачем бретонцам восставать против Ричарда, если он назначил их юного герцога престолонаследником? Эта провинция и впоследствии, до возвращения Ричарда, оставалась спокойной, к чему он и стремился. О том, что и в Мессине его интересовала Бретань, мы уже отмечали в связи с договором, подписанным в марте 1191 года. Ее геополитическое положение – ключ к пониманию ситуации в целом.

Отец Артура, Готфрид, был дорог Филиппу тем, что, благодаря ему можно было бы осуществить французско-бретонский охват центра Анжу, а также Нормандии и Пуату, и это же в глазах Филиппа придавало большое значение и его сыну. Как известно, именно этот план и был реализован после смерти Ричарда. В то время как Анжу, Мен и Турень поддержали Артура, бретонцы вступили в Анжер, а французы – в Тур. В опасности такой ситуации Ричард убедился только год назад: он и Филипп вели в этом регионе войну против Генриха II; сразу после смерти отца он начал избавляться от коллаборационистов, среди которых встречались также и бретонцы. Таким образом, он лишал французского короля доступа к его племяннику, нацеленному на интервенцию. В то время, как за ним находилась целая, да к тому же ненадежная, провинция, имевшая важное стратегическое положение, за Иоанном во Франции не было никого. Это должно было сильно ослабить значение последнего в качестве французского союзника, но у Филиппа не оставалось выбора. На случай своего возвращения Ричард значительно повышал таким политическим решением военную безопасность своих континентальных владений, в случае же своей смерти, он создал бы для своего реального преемника – брата – оптимальные условия для борьбы за власть: он обеспечил бы ему поддержку французского короля, смог бы он добиться этого прямым путем? Впрочем, осенью 1191 года под покровительством Уолтера Руанского Иоанн был признан в Англии наследником. Человек, о котором Ричард писал, что открыл ему свое сердце и поверил свои «secreta»[55]55
  «Секреты» (лат.).


[Закрыть], хотя и был верховным юстициарием, не сделал ничего для сохранения за Артуром права на престол, а искал взаимопонимания с Иоанном.

Следуя этой теории, можно рассматривать дальнейшее поведение Ричарда в вопросе престолонаследия. На смертном одре он назначает Иоанна своим преемником, и королева Элеонора, присутствовавшая при его смерти, делает все, от нее зависящее, чтобы поддержать своего младшего сына на пути к престолу. Можно было отклонить требуемую Францией передачу Артуру Анжу, Мена и Турени и еще в тот же год остановить опасное развитие ситуации. Если серьезно относиться к провозглашению в 1190 году Артура наследником, то встает вопрос, что же тогда могло привести к пересмотру этого решения в 1199 году, ведь с годами позиция племянника должна была бы, скорее, укрепиться.

Именно Иоанн, который скомпрометировал себя изменой и нерассудительностью, уже с 1197 года становится официальным престолонаследником. То, что Артур в то время находился под опекой Филиппа, вероятно, не имело решающего значения, так как уже год тому назад произошел случай, показавший, что у бретонца не осталось больше никаких шансов на престол: вызвав в 1196 году своего тогда уже девятилетнего племянника, Ричард удалил его от Филиппа. Это имело смысл лишь в том случае, если существовала возможность того, что в качестве правозащитника выступит французский король. Наверное, маневр 1190 года был впоследствии разгадан бретонцами. Тогда Артур, как перед ним и Иоанн, нашел свою дорогу назад к Ричарду и, таким образом, мог бы быть в его распоряжении в 1199 году. Но ничто не говорит о том, что после 1190 года Ричард тоже только выбирал между Артуром и Иоанном: он неизменно покровительствует Иоанну, тогда как провозглашение престолонаследником Артура было лишь временным соглашением, о чем нетрудно догадаться. То, что это решение как нельзя лучше учитывало нужды государственной безопасности, означало, что поведение, на первый взгляд непонятное, не следует воспринимать как бессмысленное и безответственное. Уловка тем эффективнее, чем меньше шансов сразу же ее разгадать.

Наш последний скользящий луч в этой связи должен коснуться королевы-матери. В конце она активно выступает за Иоанна против Артура, и мы видим ее в начале правления Ричарда в раздумьях об Иоанне. Биографы Элеонорысклонны без достаточных оснований объяснять все решения Ричарда ее влиянием на него, не задаваясь вопросом, почему ей, всегда помогавшей хорошими советами, которыми он всегда пользовался, не удалось убедить своего сына исполнить столь важную королевскую обязанность, как решение вопроса о престолонаследии перед выступлением в крестовый поход. И так как провозглашение Артура престолонаследником произошло, конечно же, не по ее инициативе, напрашивается вывод о том, что Ричард был далеко не таким послушным сыном, каким его считали. Однако, по-видимому, преобладает ошибочное мнение: мол, когда он принимал решения, не посоветовавшись с ней, то ничего хорошего из этого не выходило. Но, несмотря на это, личность Элеоноры представляется достаточно значительной, чтобы уделить ей некоторое внимание.

Алиенор, как ее называют в источниках, родилась, вероятно, в 1122 году. Она была внучкой знаменитого Вильгельма IX Аквитанского, и к ней перешло право на Тулузское графство, которое тот получил от своей супруги. Претендовали на эту территорию по очереди оба супруга Элеоноры и – еще упорнее – ее сын Ричард. Так как ее отец умер незадолго до ее первого бракосочетания в 1137 году, то к моменту свадьбы с лишь ненамного старшим ее французским престолонаследником Людовиком, она уже успела стать герцогиней. А так как во время торжественного переезда новобрачных из Бордо на север умирает и Людовик VI, то несовершеннолетняя супружеская чета вступает в Париж как король и королева. Для небольшого французского королевства настают бурные времена, и за начавшиеся вскоре военные невзгоды ответственность вполне справедливо возлагают на юную Элеонору. Судя по описаниям, она была чрезвычайно красивой женщиной, и проходят годы, прежде чем преданный ей Людовик сумеет найти в себе силы переключиться в вопросах политики на советника, которого завещал ему отец, аббата Сюжера Сендениского. Истории о супружеской неверности Элеоноры – большинство из них относится ко времени второго крестового похода – проверить невозможно. Но в том, что она, как рассказывают, часто жаловалась, что вышла замуж за монаха, – так как Людовик был очень набожным, – находит отражение совершенно иное, отличное от господствовавшего в Иль-де-Франс в первой половине столетия мироощущение. К культурному своеобразию юга, чье превосходство в искусстве убедительно и по сию пору, относилась и совершенно светская, враждебная церкви культура миннезингеров с ее особым пониманием любви. Большая свобода нравов определялась уже самими культурными традициями, отсюда же проистекало главенствующее положение жены над мужем и высокая степень ее самостоятельности. Мы узнаем, и это совершенно необычно, что во время семейного кризиса в Антиохии именно она заводит речь о расторжении брака, и как знать, не она ли выступила инициатором развода в 1152 году, которого Людовик все-таки добился якобы ввиду отсутствия престолонаследника. Уже спустя два месяца, вероятно, в возрасте 30 лет, она выходит замуж за девятнадцатилетнего Генриха Плантагенета. Это, по-видимому, указывает на предварительное соглашение, и в этой связи его несколько неожиданный приезд летом 1151 года в Париж с отцом, быть может, и был не чем иным, как подготовкой этого брака. Во всяком случае, насильно выдать замуж Элеонору никто бы не смог, поэтому, надо полагать, ей понравился будущий супруг. Ньюбург даже считает, что новый муж ей подходил больше. Ведь Генрих, несмотря на свою молодость, уже был незаурядной личностью. Неизвестно лишь, когда Элеонора впервые испытала на себе всю пагубную силу его характера.

Спустя два года после свадьбы на ней снова была корона, на сей раз английская – она получила ее вместе с Генрихом. В качестве приданого она принесла ему Аквитанию; это означало, что расширение пределов анжуйской империи завершено. Для Элеоноры началась неугомонная кочевая жизнь, посвященная исполнению королевских обязанностей и время от времени прерывавшаяся растянувшейся на десятилетие вереницей родов. Как правящая королева она представляла короля в Англии и континентальных владениях во время его отсутствия, и это свидетельствует не только о ее незаурядных политических способностях, но и о полном взаимопонимании с мужем в вопросах политики, существовавшем в то время. Их личные чувства друг к другу не поддаются объяснению. Согласно легенде Элеонора из ревности убивает многолетнюю любовницу Генриха, Розамунду Клиффорд. Обвинение это, однако, столь же необоснованно, как и попытки объяснить-ее восстание против мужа разочарованием в любви. То, что супруг ее вовсе не монах, она выяснила довольно скоро: когда Элеонора выходила за Генриха замуж, у того уже был, по крайней мере, один незаконнорожденный сын, Готфрид, и брак, вероятно, ничего не смог изменить в его образе жизни. Кроме того, продолжительные разлуки, связанные с исполнением королевских обязанностей, вовсе не способствовали укреплению семьи. Хотя не следует переносить на них наши собственные представления об идеальной супружеской паре: сердцу женщины той эпохи ближе был тезис трубадуров о несовместимости любви и брака. Целью последнего были концентрация власти и обеспечение преемственности престолонаследия. И в этом отношении ее союз с Генрихом был на редкость удачным. Но, несмотря на все это, она не была довольна. В 1168 году Генрих посылает ее представлять свои интересы в мятежную Аквитанию, и в конце 60-х – начале 70-х ее королевский двор в Пуатье превращается в блестящий центр культуры. В то время Ричард находится на ее попечении. В 1173 году она поднимает в своих владениях восстание – еще один неслыханный скандал – против своего супруга и посылает юного Ричарда, уже год как ставшего герцогом Аквитанским, вместе с братом Готфридом к участвовавшему в мятеже престолонаследнику Генриху, который бежал ко двору французского короля. В борьбе против второго мужа она ищет поддержки у первого. Ведь первый, Людовик, все еще оставался сюзереном Аквитании, правда, лишь формально. И с политической точки зрения, да и просто по-человечески, вполне понятно, что жесткий авторитарный стиль правления Генриха и то, что он принимал решения, касавшиеся ее владений, совершенно с ней не считаясь, могли вызвать возмущение жены, не привыкшей к женской покорности. Правда, это было ее последнее самостоятельное решение на последующие 16 лет, так как, задержав переодевшуюся в мужское платье и спасавшуюся бегством Элеонору, Генрих до самой своей смерти содержал ее под стражей в различных английских замках, что, однако, вовсе не исключало ее появления при дворе на Рождество и на семейные торжества.

Нас же, прежде всего, интересует портрет Элеоноры в зрелом возрасте. С ее возвращением в общество в 1189 году число сообщений о ней в хрониках увеличивается. Девиз называет ее бесподобной женщиной; для Ньюбурга она женщина, позабывшая о своем возрасте, – на ту пору ей было уже под семьдесят. Кем бы она ни была раньше, теперь все единодушно сходятся на том, что она искренне заботится о согласии и мире, выступая в роли, прямо противоположной той, в которой ее обвиняли прежде. Не следует, однако, игнорировать тот факт, что делала она это ради своего любимого сына, но, если заглянуть вперед, можно увидеть, что после смерти Ричарда, она также заботится и об интересах Иоанна. Она была очень сострадательной, сообщает Девиз, к тому же красивой, скромной, умной, и только однажды он вспоминает о грехах молодости в Святой Земле, в которых ее упрекают другие. В ее поступках в зрелом возрасте легко угадываются энергичность и доброе сердце, но другие черты характера остаются в тени. Следует также сказать о том, что ни один из летописцев не упрекает ее в честолюбии или стремлении к власти. Для ее отношений с Ричардом во время его правления характерно то, что она во всем поддерживает своего сына, как вначале, так и после его возвращения в Англию в 1194 году. Она с ним и не только, когда тот на вершине славы, – во время его отсутствия она всегда готова выступить на его стороне в решающий момент, действуя осторожно и быстро. В конце концов, отходит от политики. Но в 1199 году в минуту опасности Элеонора снова покидает свою резиденцию в Фонтевро, хотя ей уже за семьдесят, и с присущей ей неиссякаемой энергией сначала помогает Иоанну укрепиться в Аквитании, а затем совершает еще одно путешествие через Пиренеи за другой испанской невестой – как в свое время за Беренгарией для Ричарда – на этот раз за Бланкой Кастильской для французского престолонаследника, будущего Людовика VIII. Это поручение имело отношение к мирному договору между Иоанном и Филиппом, и то, что она не отказалась его исполнить, свидетельствует о ее согласии с проводимой в то время политикой.

Гиральд и Дицето подчеркивают покорность Ричарда своей матери. Этим он заглаживает свою вину перед отцом, считает Дицето, и еще он сравнивает Элеонору с орлицей из пророчества Мерлина, любующейся своим третьим орленком. На самом же деле оценить ее влияние на Ричарда не так-то просто. И если говорят, что несколько раз он следовал ее советам, то это еще ничего не означает, и поэтому ее значение в этой роли остается таким же неопределенным, как и других советников. В 1189 году Ричард предоставляет Элеоноре тройное вдовье право королевы, при вступлении на престол уполномочивает ее представлять свои интересы в Англии, поручает ей в 1190–1191 годах поехать в Наварру и доверяет ей выполнение дипломатических поручений в Риме. Известно, что в это же время она встречается с Генрихом VI в северной Италии. Она не была официально провозглашена правящей королевой на время отсутствия Ричарда, но после того, как Иоанн теряет авторитет в Англии, к ней переходят функции верховной контролирующей инстанции. И дело скорее не в прямых распоряжениях Ричарда, а в том, что ни у кого не было ни малейших сомнений в ее лояльности к королю-сыну. Нельзя упрекнуть Элеонору в том, что она была властолюбивой королевой и навязчивой, неуступчивой матерью только потому, что она иногда принимала участие в управлении государством, да и сам сын, бесспорно, несколько раз просил ее об этом. Судить о ней лучше всего по ее деятельности в то время, когда Ричард находился в крестовом походе и в плену. Тогда она добилась нескольких значительных успехов. Несмотря на личную привязанность к своему сыну и политический опыт, который она могла использовать для упрочения королевской власти в Англии в 1192–1193 годах, нельзя не отметить возникшего впоследствии расхождения во взглядах между Элеонорой и Ричардом, вследствие которого она, несомненно, утрачивает свое влияние на сына: если она старалась сделать все для достижения мира, то Ричард отдавал предпочтение войне. Но ни время, ни французский король не считались со стремлением старой королевы к миру, и то, что она привозит заклятому врагу энергичную королеву и правительницу, свою внучку Бланку, оказывается далеко не в интересах государства Анжу. А именно о них она везде и всегда заботилась, хотя, как политику, ей, конечно, были ближе ее родовые владения. Пока Ричард был только герцогом Аквитанским, их интересы совпадали. Его испанский брак, традиционный для аквитанских герцогов, и экспансионистская политика в отношении Тулузы доказывает это. Во второй же половине правления внимание Ричарда переместилось на север. Его система союзов служит интересам Нормандии, а не Аквитании, как прежде. Поэтому уменьшилась и потребность в посреднических услугах Элеоноры. С 1194 по 1199 год мы слышим о ней только один единственный раз, а именно, когда она хотела заступиться за одного француза, который был личным врагом Ричарда, вновь приняв на себя роль посредника, но на этот раз ее миссия потерпела драматическую неудачу и не была одобрена сыном.

Заканчивая рассказ об Элеоноре, мы вместе с тем покидаем круг домашних проблем Ричарда, чтобы проследить его дальнейшую судьбу в крестовом походе.