Текст книги "Ричард I Львиное Сердце"

Автор книги: Ульрика Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

Образ действий Генриха по отношению к Ричарду, с одной стороны, и его «гениальный шахматный ход», с другой стороны, обозначили ситуацию, в которой впервые отчетливо стала вырисовываться глубокая пропасть между реальностью и иллюзиями: Генрих хотел при помощи вассальной зависимости добиться жесткого контроля над Ричардом, но при этом продемонстрировал ему, сколь непрочно было его собственное положение, и даже свою потребность в нем как в человеке, который может помочь сохранить власть, причем совершенно не в качестве вассала. Из-под ног Генриха уходила политическая почва, на которую ему уже не суждено было вернуться. Волшебные фокусы не удавались и Генриху VI, и в Вормсе каждый расплачивался тем, чем обладал в тот момент в большей мере, чем его противник: Ричард деньгами, а Генрих – властью.

Не следует забывать, что Ричарду пришлось искать проход между Сциллой и Харибдой, и ему это, как и хитроумному Одиссею, чьим умом наделяет Ричарда автор Jtinerarium,в конце концов удалось. Главным врагом, естественно, был Филипп, и надо было его нейтрализовать, при этом не разоблачив себя полностью перед императором. А чем же занимался в это время Филипп? Сразу же после получения послания императора, в котором тот сообщал ему о пленении Ричарда, он принимается за осуществление своих давнишних планов, прерванных в предшествовавшем году, причем на сей раз довольно успешно. Пообещав Иоанну Алису, континентальные владения Ричарда и корону Англии, он добивается его переезда во Францию. Как только Иоанн появляется в Нормандии, местный сенешаль от имени дворянства предлагает ему обсудить меры по освобождению Ричарда. Но тот заявляет, что к нему должны относиться как к своему новому повелителю, только тогда он сможет настроить Филиппа милостиво по отношению к нормандцам. Затем, до прихода соответствующего циркуляра, положившего конец его проделкам, он собирает «выкупные» деньги, но в собственный карман. Кроме того, ему приписывали злоупотребление государственной печатью и получение от Филиппа займа в размере 6000 марок на предательскую деятельность. После того как Иоанн дает ему клятву о вассальной верности всех французских владений дома Анжу и, как утверждают, даже Англии, и уступает Вексен, Филипп получает в свое распоряжение плацдарм, с которого можно было начинать наступление.

При этом первый удар планировалось нанести по самой главной цели. Еще до Пасхи, Филипп стягивает в один из своих портов, Виссант, флот, укомплектованный фландрскими и французскими командами, чтобы совершить высадку в Англии, причем Иоанну в это время предстояло возглавить наемное войско и повести наступление на суше с целью совершения государственного переворота. Гервасий Кентерберийский, находившийся в то время ближе других к месту предполагаемой высадки и в силу этих причин оказавшийся вполне надежным свидетелем, сообщает, что интервенцию предотвратили решительные действия королевы-матери Элеоноры. Она призвала к оружию не только рыцарство, но и весь народ, расставила по побережью дозоры, и, как добавляет Говден, после пленения лазутчиков и благодаря этим мерам предосторожности высадку так и не предприняли. Юстициариям не составило особого труда охладить пыл Иоанна – его крепости были просто осаждены. И хотя в ряды его сторонников вливались всякого рода недовольные, из государственных мужей на его сторону не перешел ни один. Король Шотландский также отказал Иоанну в поддержке, и это обстоятельство, как утверждает Говден, окончательно успокоило Ричарда относительно судьбы Англии. У удовлетворенного соседа не было никаких причин для вторжения, и планируемого двойного наступления – с моря и с суши, с юга и с севера, – так и не получилось. Его брат, как однажды выразится Ричард, не из тех, кто способен завоевывать королевства, к тому же если хоть кто-то окажет, малейшее сопротивление. Но Ричард и не думал за это сурово карать Иоанна, напротив, чтобы не доводить его до отчаянных поступков, всегда оставлял ему путь к отступлению. В конце концов юстициарии заключили с ним перемирие до осени, гарантировавшее ему сохранение всех его владений. Поскольку Хьюберт Уолтер, находившийся с 20 апреля в Англии, принимал самое деятельное участие в заключении этого перемирия, можно предположить, что он получил от Ричарда инструкции относительно того, как обращаться с Иоанном. По мирному договору, который Ричард через своего представителя заключил 9 июля 1193 года в Нанте с Филиппом, подтверждались права Иоанна на владение поместьями. Единственной санкцией было требование вернуть собранные обманным путем деньги. Поведение Иоанна окончательно подорвало его авторитет в Англии. Его беспомощность и пресмыкательство перед Филиппом могли, конечно, радовать последнего, но в то же время они мешали осуществлению предусмотренного им «разделения труда»: Филипп должен был завоевать французские владения Ричарда, Иоанн – пусть и с французской помощью – подчинить себе Англию. В отношении Англии Филипп, похоже, вел двойную игру: очень скоро выяснилось, что он стремился заполучить право на престол для собственной династии. Поэтому трудно судить, насколько соответствует действительности слух о том, что он принял от Иоанна вассальную присягу на верность Англии французской короне. Хотя было бы вполне понятно, если бы за свою поддержку Филипп запросил самую высокую цену, но было бы нелепо предоставлять правовые гарантии, если бы он хотел это право как таковое оспаривать. Конечно, в то время в голове у Филиппа могло быть столько сумбурных и противоречивых планов, что в спешке они могли выстроиться не в логическом, а в произвольном порядке. По крайней мере, это подтверждает слух, что в Англии Иоанна считали способным на такого рода предательство.

Свою активную возню вокруг Англии Филипп и Иоанн начали еще перед объявлением войны в Шпейере. Время для этого было выбрано не совсем удачно, без какого-либо правового базиса, просто в надежде на то, что Ричард de facto исключен из политической игры. Нападение на Нормандию Филипп планировал уже как законное действие и приступил к нему в том же апреле. Наступление началось триумфально: 12 апреля комендант Жильбер де Васкель открывает ему ворота Жизора. Последствия были удручающие: пали другие крепости Вексена. Во время весеннего похода Филипп также овладел расположенными севернее Вексена стратегически важными и лишившимися владельца, который умер, пограничными графствами Омаль и Ю. Нормандскую линию обороны прорвал Филипп и в третьем месте, а именно, в долине реки Ер, где он захватил города Паси и Иври. Таким образом, обнажились юго-восточные подходы к долине реки Сены. Важнейшей стратегической цели он, однако, не достиг: столицу Нормандии Руан не завоевал. В нужный момент появляется граф Роберт Лейчестерский, неоднократно в крестовом походе, согласно Амбруазу, отважно приходивший на помощь Ричарду, и воодушевляет уже ставших терять волю к победе горожан. И с крепостных стен жители начинают высмеивать французского короля, обложившего город кольцом осады, так что тот в конце концов не выдерживает, сжигает осадные машины и убирается восвояси. Под Руаном с ним был его тесть, граф Бодуэн Фландрский-Хеннегауский; появление на стороне французов фландрцев могло означать только то, что они попросят политической помощи в будущем.

Успехи Филиппа, сколь бы значительными они ни казались, все же далеко не оправдывали его ожиданий, связанных с той ситуацией, к которой он так долго стремился. После отказа императора приехать на намеченную встречу в Вокулере и после подписания им в Вормсе договора с Ричардом шансы на свержение последнего вновь приближались к нулю. Весть, которую после Вормских событий он послал Иоанну, если верить Говдену, звучала лаконично и ярко: «Берегись, дьявол на свободе». После этого Иоанн бежит во Францию. И хотя «на свободе» Ричарда не будет еще добрых полгода, но его возвращение действительно стало реальностью. И Филипп готовился учитывать эту ситуацию.

9 июля 1193 года он заключает с одной из возглавляемых Лоншаном делегаций Ричарда «мирный договор». Для анжуйцев выгодным он быть не мог, и мы вновь видим, как неизменно непостоянные в своей лояльности пограничные бароны Гурнэ-Кэоский и Меданский, и даже граф Першский, за которого Ричард отдал свою племянницу, перешли на сторону французского короля. Вдобавок за 20000 марок дядя Филиппа, архиепископ Вильгельм Реймский, должен был заложить Филиппу важные замки Лош и Шатийон-сур-Андр, а также расположенные к юго-востоку от Дьеппа Дранкур и Арке, что позволяло бы провести наступление из Омаля и Ю с северо-восточного направления в самое сердце Нормандии. Но Ричард и не возлагал на этот договор никаких надежд. Согласно Говдену, инструкции, которыми снабдил Ричард своих уполномоченных, звучали предельно просто: с Филиппом надо заключить «какой-нибудь» договор. Ведь он и не собирался его придерживаться, но сдачей на время четырех крепостей достиг того, что уже спустя три месяца после аннулирования Филиппом его вассального статуса в отношении всех континентальных владений он вновь был признан законным владельцем этих ленов. Своим признанием Филипп как бы давал молчаливое согласие снять все выдвинутые против Ричарда обвинения, которые должны были служить оправданием начатой им «тотальной» войны против английского короля. Так что, если не принимать в расчет территориальных потерь, они вновь как бы стали на исходные позиции. Сестра Алиса после овладения Вексеном, по-видимому, уже не представляла для Филиппа большого интереса, а может, на ее выдачу делегация Ричарда не была уполномочена, во всяком случае, в договоре она не упоминается.

К сожалению, о германской дипломатии Филиппа этого периода известно крайне мало. Беседа архиепископа Вильгельма Реймского с Генрихом VI, в ходе которой была достигнута договоренность о встрече в Вонкулере, по свидетельству Говдена состоялась сразу же вслед за Шпейерским договором. Если верить Гервасию, Филипп спустя какое-то время после снятия осады Руана посылает к Генриху посольство «сum infmita pecunia»[158]158
  «С большими деньгами.» (лат.).


[Закрыть] и просьбой передать ему его вассала или подольше продержать того в плену. Но подобное посольство могло прибыть к Генриху только через несколько недель после Шпейерского рейхстага. Помимо этого, общие упоминания о контактах Филиппа с императором можно обнаружить только в отдельных второстепенных источниках. Удивляет то обстоятельство, что к императору Филипп посылает архиепископа Реймского, то есть именно того, кто всего за пару месяцев до этого возвел в сан епископа Льежа, столь яростно проклинаемого императором брабантца Альберта, после чего страх Генриха перед княжеской оппозицией стал почти паническим. Разве не мог бы дружелюбно настроенный к императору король Франции и вовсе избавить его от подобных переживаний? Но как в этом деле, так и в последующих Филипп продемонстрировал фатальное отсутствие дипломатических способностей. Создается впечатление, будто он в одночасье лишился всех своих расписываемых достоинств. Нам, конечно, неизвестно, в какой мере они бы могли ему в данном случае пригодиться.

Если допустить, что с самого начала Генрих VI желал сделать Ричарда своим вассалом, надо признать, что он не мог бы одновременно с этим рассматривать в качестве равноценного варианта его выдачу во Францию. Разве что как крайнюю меру на случай категорического отказа Ричарда сотрудничать или крайней военной необходимости, которая могла возникнуть в связи с активностью княжеской оппозиции. Но даже если в вопросах стратегического планирования Генрих никогда не колебался, по названным причинам выдача все же могла состояться, и ее не следовало рассматривать как пустую угрозу. Тактика дружелюбия Ричарда по отношению к императору и княжеский заговор являются теми факторами, которые не теряют своего значения только потому, что Филипп не сумел выступить в роли привлекательного союзника. Поглощенный собственными военными и политическими наступлениями, французский король проглядел возможность создать у императора впечатление своей полезности в качестве союзника. Но стремительное наступление французов в Нормандии наверняка встревожило Ричарда – он опасался, что военные успехи Филиппа заставят императора взглянуть на него как на потенциального военного союзника в Рейнской области. Только вместо того, чтобы заставить императора уверовать в то, что французская дипломатия заслуживает большего доверия, чем химерные заверения англичан, он провоцирует Генриха брачным союзом с датчанами, чей правитель Кнут VI отказался принести присягу о вассальной зависимости своей страны от империи и потому превратился в опаснейшего врага. Открытое посягательство Филиппа на Англию, будь то в форме создания права притязания на престол путем династического брака или принятия от Иоанна присяги о вассальной зависимости, могло напрочь лишить императора всякого желания с ним сотрудничать. Или из-за тайной дипломатии Генриха и Ричарда он пребывал в полном неведении относительно целей английской политики императора? Даже если это не так, Филипп, надо полагать, все же не хотел платить за отсутствие Ричарда низким пресмыкательством перед императором. Но, похоже, второй и третий шаги он делает перед первым, который заключался в том, чтобы заполучить Ричарда в свое распоряжение. Не желая скрывать свои намерения, он разоблачил себя в качестве врага империи, и все действия, которые, как ему хотелось верить, должны были служить его пользе, вели к возмутительному, по крайней мере в представлении Генриха, ущемлению интересов империи.

Но и Генрих вел себя так, словно Ричард уже не представлял собой никакой политической силы и словно он уже сам находился в состоянии войны с Францией. Но, вероятно с целью держать Ричарда в постоянном напряжении, все же поддерживал минимальные контакты с врагом английского короля и, возможно, даже координировал с ним свои действия. Не исключено, что объявление Филиппом войны Ричарду действительно вызвало у него то неодобрение, которое он затем продемонстрировал в Шпейере. Фатальным образом он должен был в своем стремлении к достижению высших целей вступать в конфронтацию с бренностью мира. С одной стороны, Генрих VI хотел вынудить английского короля связать себя с ним узами вассальной зависимости, и неблагоприятное для последнего в военном смысле развитие событий во Франции могло способствовать тому, что Ричарду, возможно, даже пришлось бы искать помощи у императора, с другой стороны, ни для кого не было секретом, что он сам хотел как можно скорее покорить Сицилию, и поэтому реальной помощи Ричарду ждать от империи не приходилось. Более того, он должен был лично помочь императору завоевать норманнское государство, но именно этого из-за военных действий Филиппа он себе теперь никак не мог позволить. Собственно говоря, он мог заявить, что предпочтет остаться в плену, чем в подобной ситуации вести войну за чужие интересы. На что Генрих мог возразить, что у Ричарда нет выбора, поскольку в случае отказа он будет выдан Франции – но в подобном случае Генрих больше не мог рассчитывать даже на номинальное владычество над Англией и в политическом выигрыше остался бы только Филипп. Но даже если бы, несмотря на все, ему все-таки удалось бы убедить Ричарда пойти с ним в поход на Сицилию, английский король, чего доброго, мог бы лишиться своего королевства. И вновь упования Генриха на сюзеренитет над Англией оказались бы тщетными. И между этими полюсами – реально осуществимым и номинальным сюзеренитетом – и находилось поле возможностей Ричарда по ведению переговоров, так как в конкретной ситуации одно исключало другое, и эту дилемму Генриха Ричард использовал в своих интересах. В условиях противоречия интересов Генриха и Филиппа один из них должен был быть гениальным политиком, чтобы ввести другого, по крайней мере на короткий срок, в заблуждение относительно своих намерений и заставить действовать в своих интересах. Таким Филипп не был, и он совершал один неверный шаг за другим, еще в меньшей мере был таким политиком Генрих, в результате чего он, воодушевленный обходительностью своего английского друга, взял след, ведущий в никуда.

Но прежде чем мы последуем за ним по этому пути, поставим еще раз, теперь уже с оглядкой на возможную альтернативу, вопрос о мотивировке: как могло случиться, что Генрих взял в плен Ричарда, а не возвращающегося из крестового похода Филиппа, который в 1191 году был таким же врагом Германии, как и в 1184–1185 годах, когда от войны с Францией на стороне Фландрии Генриха удержал только запрет отца? Наличие у императора подобных намерений действительно подтвердилось впоследствии, и с помощью Ансберта можно было бы сделать вывод о том, что задолго до встречи в Милане он испытывал к Филиппу чувство неприязни. Как бы там ни было, но повод для принятия по отношению к Филиппу крутых мер отыскать было не труднее, чем для пленения Ричарда, причем перспективы успеха как в финансовом так и в политическом смысле были бы даже намного благоприятнее. К тому же, не было бы таких конъюнктурных осложнений, которые мы описали выше, так как третье заинтересованное лицо, Ричард, во время возвращения Филиппа домой все еще находился в Святой Земле. И благодаря непосредственному соседству Франции с империей Генрих имел бы реальную возможность усилить свою власть: как благодаря вынужденным территориальным уступкам Филиппа, так и обеспечением себе в высшей степени полнокровного сюзеренитета. То, что он предпочел синице в руке журавля в небе, да еще такого, которого потом не смог приручить, весьма показательно для характеристики личности Генриха. Поэтому его целевую установку следует рассматривать во взаимосвязи с его конкретным положением.

В 1192 году, когда Ричард занимался урегулированием вопроса о престолонаследии в Святой Земле, и его имя было у всех на устах, а папа передал Сицилию в лен Танкреду, Генрих с переменным успехом вел борьбу с итальянскими городами, разочаровывая саксонских противников Генриха Льва тем, что часто бросал их на произвол судьбы, и распорядился убить епископа Льежа, что послужило толчком к выступлению оппозиции. Нужда подвигла Генриха VI на неожиданно смелое действие против Ричарда, до этого ему никогда не приходилось пережить более успешного политического или военного события. Будучи ровесником Филиппа, – оба родились в 1165 году, он, таким образом, был восемью годами моложе Ричарда, – в четыре года отроду Генрих становится германским королем и в отсутствие отца вершит государственные дела. Переход власти после смерти Барбароссы происходит без эксцессов, и регентство плавно трансформируется в самодержавие. Неприятности ожидали его со стороны начинавших поднимать голову Вельфов, хотя настоящий вызов его власти был брошен в связи с возникшим у него по линии жены, Констанцы, правом на сицилийское наследие после смерти в 1189 году Вильгельма II Сицилийского. До появления осенью 1190 года на Сицилии Ричарда, в военных операциях против норманнского государства императорская армия уже успела потерпеть неудачу, но крупнейшее военное поражение самого Генриха еще ждало его впереди. При осаде Неаполя весной 1191 года в лагере осаждавших разразилась эпидемия, послужившая причиной провала всего похода. Генрих тяжело заболел, а Констанцу взяли в плен и отправили к Танкреду. За несколько месяцев до этого Ричард в мгновение ока завоевал Мессину, продемонстрировав тем самым, как надо побеждать, и заставил Танкреда признать все свои завоевания. Даже если бы тот не уступил, Ричард вполне смог бы совершить новые завоевания. Да, именно потому, что он мог делать то, чего не в состоянии был сделать Генрих, – к тому же по милости английского короля ему теперь самому предстояло покорять норманнское государство Танкреда, – императорское самолюбие наверняка было сильно ущемлено.

Этот сицилийский эпизод уже сам по себе можно воспринимать как особенно провокационный, но он был лишь одним звеном в цепи неизбежных провокаций. В Средиземноморье, на Кипре, в Святой Земле, то есть везде, где через несколько лет можно будет обнаружить самый живой интерес императора, победы Ричарда были впечатляющими, и везде он исполнял роль, которая, как должно быть представлялось Генриху, более подходила бы ему, императору. Так что на часто поднимаемый вопрос, а можно ли ему приписать притязания на «мировое господство», если вспомнить о его последующих попытках вмешательства в дела почти всех без исключения регионов, как мне представляется, можно с полным основанием ответить утвердительно. Конечно, мы не знаем наверняка, но выбор им Ричарда вместо Филиппа указывает на то, что у него давно уже зрели грандиозные планы, поскольку Ричард мог быть ему врагом только в «мировом» масштабе, тогда как Филипп был таковым только в узко территориальном. Генрих никогда не забывал о своем втором враге, но выбор приоритетов указывает на то, что предпочтение он все же отдал глобально политическим целям. Таким образом, финансовый аспект – обогащение Ричарда за счет казны норманнского государства, – не мог иметь определяющего значения. К тому же третья часть этих денег досталась Филиппу, и Генрих вполне мог получить их у французского короля в форме выкупа. И никто бы не посмел помешать императору получить остальную сумму в рамках «добровольного соглашения». Итак, ключевой ошибкой его политики по отношению к Ричарду можно считать то, что он не сумел решить для себя вопроса, что для него важнее: политика или финансы. Генрих не понял, что в сложившейся обстановке от анжуйского правителя, в отличие от его французского коллеги, получить сразу и то и другое было просто нереально: деньги и существенные политические уступки – или только их видимость, подозрение зародилось у него лишь в самом конце, когда было уже слишком поздно.

Рациональное решение, которое состояло бы в лишении Ричарда власти и получении денег с Франции из-за потери для империи вассала, показалось Генриху недостаточно привлекательным. И он демонстративно устремляется побеждать победителя, в чем проглядывает лишь попытка самоутверждения. Несмотря на его полную уверенность в успехе, в этом нет ни доли политического реализма, лучшее подтверждение чему рассматриваемый ниже Бургундский проект. С чисто исторической точки зрения ввиду его неосуществленности он не имеет слишком большого значения, но в смысле характеристики личности Генриха весьма показателен. Благодаря своей предельной умозрительности он не только демонстрирует полет фантазии Генриха в выборе средств, но и то, насколько эффективными оказались отвлекающие маневры Ричарда и как умело тот использовал в своих интересах юношескую переоценку собственных возможностей и цезаристские замашки своего противника.