Текст книги "Ричард I Львиное Сердце"

Автор книги: Ульрика Кесслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

29 июня, после состоявшейся 25 июня последней пробы сил с императором, переговоры подошли к своей финальной стадии в Вормсе. На сей раз рейхстаг был более представительным, что доказывает список свидетелей договора: среди видных участников теперь можно заметить примирившихся с императором герцогов Брабантского и Лимбургского, а также ландграфа Тюрингского и маркграфа Мейсенского; участие Леопольда Австрийского, напротив, не засвидетельствовано. Некоторые важные для него требования в Вормский договор, который нам известен в изложении Говдена, не включены, а именно, положения, касающиеся Исаака и его дочери, хотя они могли попасть в дополнительное соглашение, поскольку Говден упоминает о них в другом месте. Однако в договор с императором был включен пункт о выдаче племянницы Ричарда за сына Леопольда не позднее, чем через семь месяцев после освобождения английского короля. Но вернемся к основным положениям договора: Ричард обязан – без обоснования причин – заплатить 100000 серебряных марок, для взвешивания и опечатывания которых в Лондон будут направлены представители императора. В качестве гарантии уплаты остальных 50000 марок Ричард будет обязан выставить заложников: 60 человек за 30000 марок императору и семь человек за 20000 марок герцогу Австрийскому. После выплаты первой суммы и предоставления заложников за вторую Ричарду должны были возвратить свободу. При этом обращает на себя внимание увеличение суммы выкупа в полтора раза против первоначально оговоренной и новое распределение долей между императором и герцогом: Леопольд больше не участвует на равных в дележе надбавки и должен из общей суммы получить теперь не 50000 непосредственно от императора, но только 30000, а остальные 20000 уже от самого Ричарда. Он должен был согласиться на отсрочку платежа, что в итоге, как мы увидим, приведет к недополучению предназначавшейся ему суммы. Таким образом, император получал от Ричарда 130000 марок, из которых должен был передать Леопольду 30000, после чего у него осталось бы 100000. Следовательно, по сравнению с Вюрцбургским договором его доля увеличивалась на 100 процентов. Это перераспределение выкупа, а также соотношение выставляемых заложников, как нельзя лучше соответствовало различию в ранге между императором и герцогом, и Генрих с Ричардом без особого труда договорились между собой за счет Леопольда. Но то, что Леопольд в общей сложности не мог рассчитывать больше, чем на 50000 тысяч, ясно вытекает из выкупного характера этого платежа.

Даже если бы Говден ничего не сказал на этот счет, нетрудно было бы догадаться, что дополнительная сумма заменила первоначальное требование о предоставлении непосредственной помощи в сицилийском походе. О ней, собственно говоря, больше нигде не вспоминается, да и в секретном протоколе она не могла быть зафиксирована, поскольку в противном случае из-за невыполнения этого обязательства Ричардом после его возвращения домой между ним и Генрихом наверняка возникли бы серьезные проблемы. Однако, и это наиболее любопытная часть соглашения, даже от этих финансовых претензий Ричард мог быть частично освобожден, а именно, посредством обязательства, которое исполнил бы не он сам, а его шурин, Генрих Лев, с кем император до сих пор враждовал: «Но если Его Величество король исполнит обещание, данное Его Высочеству императору в отношении Генриха, бывшего герцога Саксонского», – говорилось в договоре (этот пункт обозначает альтернативное решение, к нему никогда не относились с большим доверием), – тогда император удовлетворил бы из собственной доли требования Леопольда в размере 20000 марок и Ричарду не пришлось бы выставлять за эту сумму заложников. Следовательно, речь должна была идти о каком-то важном обязательстве Генриха Льва, если император соглашался расстаться с такой суммой, и возникает вопрос, чем именно мог сберечь Генрих Лев своему шурину 20000 марок. Помимо личного поощрения английским королем племянника из династии Вельфов у нас не имеется ни единого доказательства существования доверительных отношений между Ричардом и самим Генрихом Львом, и обязательство последний не исполнил. Часто обсуждаемый вопрос, а что бы это могло значить, оставим открытым. Для нас важнее взаимообусловленность как таковая: попытка замены финансового обязательства, пришедшего, в свою очередь, на смену первоначально военному, на политическое. Но самым важным безусловно является то, что в конце договора делается ссылка на секретное соглашение, оформленное в скрепленном печатями с обеих сторон документе и определяемое в качестве неотъемлемой части заключенного договора. Неужели речь шла о письменном закреплении положений, касающихся судьбы Кипра, интересовавшей Леопольда? Тоща непонятно, почему этот вопрос, открыто обсуждавшийся в Вюрцбурце, вдруг стал закрытой темой. Кроме того, Исаака освободили на условиях «sine restitutione imperii»[149]149
  «Без права восстановления своей империи» (лат.).


[Закрыть], что не могло привести к возникновению политически взрывоопасной ситуации, а планируемая Леопольдом финансовая операция по продаже его дочери едва ли могла иметь такое большое значение для Генриха VI, чтобы он включал ее в свой договор с Ричардом. Таким образом, разгадку тайны этого секретного протокола следует искать совсем в другом месте. Единственное обязательство императора по договору состояло в обеспечении безопасного проезда Ричарда до порта, из которого он пожелал бы отплыть в Англию. Следовательно, ни о какой взаимности в договоре речь не идет и на паритетные начала нет ни малейших указаний.

Чтобы пробиться к истине сквозь тогдашние официальные высказывания относительно пленения Ричарда, нам пришлось отмести в сторону все наслоения красивой лжи, как это приходится делать при оценке политических заявлений во все времена. Неоднократно мы уже указывали на приукрашивание действительности и стыдливое использование эвфемизмов, например, неупотребление с самого начала неблагозвучного слова «выкуп», определение доли Леопольда как приданого за племянницей Ричарда. Слышали мы уже и об обмене любезностями в Шпейере и о том, что Ричард сам предложил Генриху деньги, а именно, в знак признательности за предстоящее «примирение» с Филиппом, которое было в принципе невозможно и нежелательно как вмешательство в чужие дела. И когда император заявил, что в случае неудачи примирения отпустит Ричарда без выкупа, то тот должен был услышать в его словах угрозу – он может получить столько же и от Филиппа. если выдаст ему Ричарда. В Германии наступило классическое время изысканных манер, и утонченность, поражающая нас в придворных эпосах того времени, осязаемо ощущается и в этой придворной пьесе, разыгрываемой для всего мира Ричардом и Генрихом при каждой публичной встрече. И никого не должно удивлять изъятие из официального оборота определенных понятий, контрастирующих с обшей концепцией прекрасного. Чисто филологическое толкование текста без учета политической реальности должно привести к тому, что по Вюрцбургскому договору от Ричарда требовалась лишь военная помощь в сицилийском походе, после чего, если принимать на веру упомянутое выше его собственное письмо из Гагенау, появляется пакт о взаимопомощи. И все это не имеет ничего общего с потребованной от него в конце присяги ленной зависимости Англии от Германии. Эго предложение о присяге сделано, скорее всего, им самим, а вернее, его матерью для выхода из критической ситуации. При таком подходе, учитывая неизменно колеблющуюся позицию Генриха VI, пришлось бы предположить, что положение Ричарда попеременно то улучшалось, то ухудшалось. А это привело бы к совершенно неадекватной оценке обоих противников. Подобный подход не учитывает прежде всего различных требований к режиссуре, предъявляемых нашими героями: императору, должно быть, было важно, чтобы присяга Ричарда выглядела как полностью добровольная, а для того как нельзя лучше было бы принести ее уже после своего освобождения. Но если Генрих и не имел бы ничего против более ранних сроков принесения присяги, то у Ричарда на этот счет были серьезные возражения, что можно заключить из его сопротивления – «nес etiam pro mortis periculo»[150]150
  «Даже под угрозой смеprи.» (лат.).


[Закрыть] не желал он, согласно Говдену, во время встречи в Шпейере удовлетворить требования Генриха, – а также в силу напряженности, возникшей в их отношениях перед Вормским рейхстагом, и, наконец, перед Майнцским. Но при этом упускается из виду прежде всего то обстоятельство, что личное участие в военном походе, предоставление флота и дружины, чего требовал от него Вюрцбургский договор с Генрихом VI и Леопольдом, – не что иное, как сама суть обязанностей вассала. Военная помощь без hominium между неравными по рангу – такого в ту пору практически никогда не случалось. Теоретически между императором и королем существует иерархическая ступенька – по крайней мере, для Генриха, – тем более, в пленнике он еще меньше мог видеть себе равного. И поскольку после возникновения между ними разлада Ричард в конце концов все же приносит вассальную клятву, то, надо полагать, подобное требование, хотя никогда и не предъявлялось публично, все же возникло еще в самом начале и было зафиксировано в упоминавшемся секретном дополнительном соглашении к Вормскому договору. Можно было бы возразить, что вассалитет не обязательно должен быть связан с превращением Англии в лен, – аргумент, к рассмотрению которого мы еще вернемся, – но я считаю, что Генрих с самого начала стремился к этому оптимальному для него решению с соблюдением всех формальностей.

В этом пункте Ричард мог занести в Вормсе в свой актив решительную победу: она выражалась в снятии требований о личной военной повинности, о предоставлении флота, который приобретал для Англии как островного государства жизненно важное значение, и о командировании рыцарской дружины. Все это было не только чрезвычайно обременительно, но из-за состояния войны с Францией могло иметь трагические последствия. Ричард начал бороться за отмену этих требований сразу же после того, как они впервые были выдвинуты в Вюрцбургском договоре, и уже в Шпейере ему удалось добиться того, что первоначально бессрочная военная помощь была заменена на годичную, теперь же это положение и вовсе было изъято. Поэтому правильнее говорить сейчас не о повышении суммы выкупа в Вормсе, а, скорее, о замене, в сущности, военно-политического обязательства чисто финансовым. О связывании Ричарда узами вассальной зависимости открыто речь пока не заходит, да и суть их теперь выхолощена: император отказывается от власти ради денег. Ричард, однако, не перестает размышлять о том, как сократить это дополнительное денежное обязательство, что доказывает статья, относящаяся к Генриху Льву, и, в конце концов, ему удается заплатить лишь часть этих фактически откупных денег. И снова капиталы Плантагенетов играют роль политического оружия. Секретность должна была помочь Генриху инсценировать особо впечатляющий спектакль освобождения Ричарда, но для самого Ричарда она несомненно исполнила ту же функцию, которую в свое время имело им самим взятое, но хранимое в тайне обязательство жениться на Алисе, он и не думал его выполнять.

Все это лишний раз убеждает, сколь ненадежны выводы, сделанные на основе умолчания; (например, поскольку о ленной присяге нигде не упоминается, значит, ее никогда не требовали), и сколь мало можно почерпнуть, дословно трактуя публичные письма Ричарда. Когда он пишет о mutum foedus amons, что современные авторы берут на веру, то ясно, что он желает подчеркнуть взаимность установившихся отношений, которые, однако, подразумеваются и в вассальной зависимости, чтобы преодолеть таким своеобразным способом недостаток дозволенных языковых средств и намекнуть о том, как много ему потребуется денег. Из этого определения столь же оправдано делать вывод о существенной взаимности обязательств, как и из более пространного высказывания Ричарда о том, что каждый из них, заключая договор «contra omnes vivintes in jure suo obtinendo et retmendo»[151]151
  «Против всех и вся во осуществление и сохранение своих прав» (лат).


[Закрыть], обязался помогать другому. Речь шла в первую очередь о праве захвата, а именно, о завоевании Генрихом Сицилии, тогда как самое большее, чего мог ожидать от императора в политическом отношении Ричард, – это соблюдения нейтралитета. А самой большой помощью должна была стать невыдача его Франции. Для «договора о дружбе», разумеется, отсутствовали самые примитивные предпосылки. Разбой в сочетании с шантажом и в те времена едва ли мог служить основой полюбовной сделки (foedus amoris), но уж по крайней мере современным исследователям жизни Ричарда должно было бы стать ясно, что его нельзя упрекнуть в настоящей любви к Генриху VI, как в свое время и к Филиппу.

Если говорить о достижениях дипломатии Ричарда до Вормса, можно было бы еще раз вспомнить все вышесказанное. Фарс дружбы растянулся на целые месяцы, что Генриху, определенно, давалось с меньшими усилиями. У него не оставалось причин злиться, он даже мог обнаружить, что эти фиктивные отношения и ему самому могут пойти на пользу, но жизненно необходимой эта комедия для него не была. Другое дело для Ричарда: суть заключалось не только в сохранении престижа – не содержаться как каторжник и не выступать беспомощной жертвой насилия, – время выдвигало на передний план более важные задачи – не допустить объединения двух врагов: Генриха VI и Филиппа. Он счел необходимым заключить прочный союз с одним против другого, поэтому в данном случае необходимо было убедить Генриха в выгодах дружбы с ним и в его преданности. И уже не впервые мы видим, как Ричард становится «другом» своего смертельного врага против другого, не менее смертельного. В точности повторяется схема, впервые обозначившаяся, когда он с помощью Филиппа боролся со своим отцом. О сдержанности Ричарда по отношению к Леопольду, с которым у него были общие интересы, мы тоже уже слышали. Следовательно, инициатором и бенефициарием «дружбы» с императором совершенно однозначно следует признать Ричарда.

Скачком от «inimicus imperii»[152]152
  «Врага империи» (лат).


[Закрыть], которым Ричард был в декабре 1192 года, до «carissimus»[153]153
  «Драгоценнейшего» (лат).


[Закрыть] в апреле 1193 года, Ричард закладывает фундамент всем успехам, достигнутым в плену. Он осуществил этот скачок благодаря целому ряду своих личных качеств, которые, совершенно не согласуясь с приписываемой ему аполитичной и безрассудной заносчивостью, заставляли Генриха играть на людях по отношению к нему роль доброжелательного друга, что давало Ричарду несомненные преимущества. К этим качествам, в первую очередь, принадлежит чувство реальности, позволявшее адекватно реагировать на события. Он знал цену себе и своему кошельку, и мог удовлетворять как императорские, так и герцогские денежные аппетиты, но лишь до тех пор, пока оставался недосягаемым для Филиппа. После Шпейера Ричард отказывается от всякого выяснения своего правового статуса и делает все возможное, чтобы хотя бы временно завуалировать несправедливый характер оказываемого на него нажима. И если с английской стороны и предпринимались попытки решить проблему с помощью Рима, то это было лишь на самой ранней стадии его плена, после «Союза дружбы» с императором, ни тому, ни, как уже отмечалось, Леопольду, пока можно было не опасаться отлучения от церкви: в данный момент оно не отвечало бы интересам Ричарда. Его уступчивость и отсутствие возражений, несмотря на столь огромную сумму выкупа, в конце концов, успокоили императора. По такому важному для императора требованию, как принесение ленной присяги, Ричард изменил позицию с первоначально категорического отказа до, по крайней мере, видимого подчинения. И это не давало никакого повода для ужесточения режима его содержания. Столь предупредительного человека, рассыпающегося в похвалах императору, едва обмолвившемуся о возможности оказания помощи против Франции, он не мог лишить скромных радостей жизни в одном из рейнских городков и заточить в темницу.

Непонятно тем не менее, как Ричарду удалось добиться столь неограниченной свободы перемещения, ведь в интересах императора было бы содержать его по возможности в самой строжайшей изоляции, для чего, надо полагать, и предназначался первоначально Трифельс. Но между концом мая и концом сентября 1193 года мы можем обнаружить множество документальных подтверждений пребывания Ричарда в Вормсе, причем довольно продолжительного, а затем, с конца ноября 1193 года и до конца января 1194 года в Шпейере, тогда как Генрих постоянно находится в Рейн-Майнской провинции. Города эти были культурно-историческими центрами Германии, где находились императорские соборы и связанные с ними епископские пфальцы, принимавшие при приезде императора его двор и служившие местом проведения рейхстагов. Здесь теперь проводил время Ричард. В Шпейере, кроме усыпальницы императора салических франков, находились гробницы матери Генриха и его малолетней сестры Агнессы, через которую Ричард чуть было не породнился с Генрихом какой-то десяток лег тому назад. «Ze Wormez bi dem Rine», то есть, перед «кафедральным собором», а также там, где долгое время пролегал путь Ричарда от его резиденции к собору, было место известного спора королев из «Песни о Нибелунгах». И всего через несколько лет после Ричарда один, по-видимому, австрийский поэт, тесно связанный с Веной и интересующимся литературой епископом Пассау, знавшим Ричарда в те времена, введет в решающую битву «Песни о Нибелунгах» героя с таким не вписывающимся в контекст именем как «Ritschart». Примерно через сорок лет, в 1235 году, в Вормсе сыграют свадьбу между родившимся у Генриха в 1194 году сыном Фридрихом II и племянницей Ричарда, Изабеллой, сестрой Генриха III; и хотя жених и невеста были столь близкими родственниками соответственно Генриха и Ричарда, политический мир к тому времени совершенно преобразился, и ни отца, ни дяди уже десятки лет не было в живых. Таким образом, в наиболее активный период своего пребывания в плену Ричард жил в Вормсе – городе, игравшем немаловажную роль в жизни Германии и предоставлявшем широкие возможности для связи с внешним миром. И отсюда он не только развивал государственную деятельность с официальной корреспонденцией, но и вел тайную дипломатию и поддерживал тайные связи, которые противоречили интересам императора.

Постоянный наплыв гостей из всех уголков империи удивлял местных жителей, сообщает Дицето, а Ньюбург замечает, что на протяжении всего плена в Ричарде принимали деятельное участие его соотечественники. И король не только посылает из Германии указы, но и руководит церковными назначениями, разрешает и повелевает, как истинный король. Оживленные контакты с отчизной выбивают почву из-под ног Иоанна и Филиппа, ведущих пропаганду против Ричарда. Ведь, если вначале Иоанн утверждал, что его брата больше нет в живых, то позднее он стал уверять, очевидно полагаясь на заверения Филиппа, что Ричард никогда не вернется. Но и этому верили все меньше и меньше – возвращавшиеся из Германии привозили с собой совсем иные известия, а именно, что освобождение задерживается только из-за промедления со сбором выкупа, и механизм сбора средств набирал новые обороты. Ричард распорядился завести ведомость, где указывать имена пожертвователей и вносимые ими суммы, чтобы он мог знать сколько и кому должен, и выявляются удивительные последствия. Королева-мать и юстициарии, ведавшие практической стороной дела, обложили для начала все рыцарские поместья, ввели общий налог на светские сословия в размере четверти годового дохода и реквизировали у церкви всю золотую и серебряную утварь, стоимость которой Ричард впоследствии частично возместил.

Среди тех, кто посетил Ричарда в плену, было немало доверенных лиц короля, через которых он передавал секретные послания. Из его канцелярии вместе с ним в плен попал магистр Филипп, позднее к ним присоединится канцлер Лоншан, как и многие другие. Согласованность действий с лондонским правительством была отменная, поскольку Ричард имел возможность не только передавать свои пожелания, но и позаботиться о том, чтобы его на первый взгляд не совсем понятные распоряжения верно истолковывались. Дицето сообщает об одном адресованном верховному судье Уолтеру Руанскому послании, в котором Ричард отдает распоряжение исполнять только те его указания, которые будут для него полезны и не уронят его чести, а на прочие не обращать внимания. Это свидетельствует о его вере в способность правительства принимать решения, и посему не выглядит столь двусмысленно, как могло показаться вначале, поскольку, с одной стороны, все друг друга знают, а с другой, в то время меньше доверяли писаному слову, чем переданному устно комментарию надежного подателя письма. А в таких людях и в Германии у Ричарда недостатка не было. Для нас этот пример с письмом прекрасное доказательство его двойной стратегической игры и тактики неагрессивного, но разумного и тайного сопротивления. Есть один еще более удачный пример…

В душещипательном письме от 30 марта («mater dulcissima»[154]154
  «Милейшая матушка» (лат.).


[Закрыть]), которое одновременно носило как благодарственный, так и просительный характер, он обращается к матери с просьбой лично позаботиться о том, чтобы Хьюберта Уолтера избрали архиепископом Кентерберийским. Тем же числом датирован и соответствующий приказ Уолтеру Руанскому и юстициариям. Этот близкий друг Ричарда, Хьюберт Уолтер, еще по пути из крестового похода узнал в Италии о пленении Ричарда и немедленно сделал соответствующее представление в римскую курию, после чего поспешил к королю в Шпейер. Теперь Ричард хотел сделать его гарантом своего скорейшего освобождения и стабильности в Англии. Реализацию своего выбора Ричард определяет как самое свое заветное желание после стремления к свободе. И с полным основанием: и в спокойные времена своенравный архиепископ Кентерберийский был бы тяжкой обузой для английского престола, а уже теперь, когда церкви предстояло внести основную сумму выкупа, послушный первосвященник был жизненно необходим. Но и это еще не все: он должен был стать двигателем машины по сбору средств и потеснить на вершине власти Уолтера Руанского, более того, – и это ему удалось как нельзя лучше, – он должен был обеспечить на время войны с Францией мир в островном королевстве и по возможности избавить короля от английских забот в будущем. Одно это уже заставляет Ричарда умолять ни в коем случае не медлить. Того же 30 марта летит из Шпейера приказ приору и конвенту Кентерберийского монастыря, «sub omni celeritate»[155]155
  «Среди всех лиц духовного звания» (лат.).


[Закрыть] приступить к избранию архиепископа, причем предписывается строжайше следовать указаниям королевы-матери и подателя письма протонотариуса Вильгельма де Сен-Мер Леглизского. Следовательно, такое безотлагательное распоряжение отдает Ричард, прежде чем исчезнуть в Трифельсе, а насколько он там задержится, ему было вовсе неизвестно. 30 мая Хьюберт был действительно избран. Это оказалось не таким уж простым делом, учитывая давнишние споры между епископами и монахами, из которых был найден остроумный выход, заключавшийся в том, что обе комиссии на отдельных заседаниях выбирали королевских кандидатов.

Как мы уже слышали, в 1191 году монахи выбрали Режинальда Батского, обведя, таким образом, вокруг пальца Уолтера Руанского, который должен был обеспечить выбор королевского кандидата, и победоносно довели до конца исподволь готовившуюся интригу. Предотвратить нечто подобное на этот раз должны были авторитет Элеоноры и бдительность правительства. Определив своим кандидатом Хьюберта Уолтера, Ричард доказал всем, что в кадровых вопросах у него верные критерии: его избранник не только получил боевое крещение в крестовом походе, где напоследок возглавил делегацию к Салах ад-Дину и способствовал заключению перемирия, его авторитет был тут же признан в Англии, а это являлось хорошей предпосылкой эффективной деятельности. Даже Гервасий Кентерберийский, представлявший партию весьма критически настроенных против короля монахов, хвалебно отозвался о нем, назвав справедливым и добронравным, и вынужден был признать, что тому сразу же удалось взять под контроль ситуацию в Англии и стать объединяющим фактором внутренней политики. Но даже присутствие короля, чему свидетельство результат выборов 1191 года, не всегда обеспечивало на сто процентов избрание королевского кандидата, и еще менее способствовало тому пребывание короля в плену, усугубленное противоречивыми инструкциями и новыми интригами Саварика Батского.

28 мая Ричард пишет в Кентербери, что недавно отосланное им рекомендательное письмо, в котором он назначает своим кандидатом на пост архиепископа Саварика Батского, подлинно и составлено им «para conscientia et bona voluntate»[156]156
  «По совести и доброй воле» (лат.).


[Закрыть]’. Правда, нигде не подтверждается надежность подателя письма. Таким образом, монахи заблаговременно получив от Ричарда рекомендательное письмо, которое совершенно, естественно, расходится с инструкциями королевы-матери, сделали королю запрос, – что само по себе показательно для авторитета находящегося в плену Ричарда, – а подлинно ли его послание вообще? В подтверждение Ричард отписал им несколько слов, но 8 июня посылает вслед, на этот раз в адрес своей матери, крайне срочное письмо, в котором просит все же, поскольку его распоряжение все еще не выполнено, – а оно было выполнено уже неделю назад, о чем Ричард, естественно не мог догадываться, – провести кандидатуру Хьюберта Уолтера. Это письмо послужило Ричарду самооправданием его – не впервые уже примененной – тактики. Он сообщает, что воля его тверда и неизменна («voluntas nostra est firma et immutabis»[157]157
  «Воля наша тверда и непоколебима» (лат.).


[Закрыть]), и в качестве примаса он желает видеть только Хьюберта Уолтера. И если он посылал рекомендательные письма в пользу кого-нибудь другого, будь то канцлера, епископа Батского или еще бог весть кого, то пусть считают, что этих писем никогда не было. Затем следует весьма примечательное выражение: дескать, вы не хуже меня знаете, «что нам, пока мы в неволе, не вольно перечить просьбам сильных мира сего и надо ходатайствовать за тех, кого мы ни под каким предлогом не желали бы продвигать». И это относилось не только к прошлому, но и к будущему. Таким образом, Ричард вновь счел своевременным внести ясность в вопрос, почему он старается быть любезным со всеми. И тут же делается приписка о несомненной надежности подателя этого письма магистра Иоанна Бридпортского.

Кем же были эти «сильные мира сего», чьи пожелания Ричард не рискнул открыто отклонить, предпочтя прибегнуть к эзоповской манере письма? Как ни удивительно, но свою кандидатуру на этот пост выставил и канцлер Лоншан, ставший к тому времени в Англии persona non grata, очевидно рассчитывая таким образом на грандиозный триумф над своими недоброжелателями. И, поскольку Ричард все же считал его способным и полезным политиком, он решил не охлаждать его пыл прямым отказом. Но великим человеком Лоншан в его глазах, разумеется, не был, еще меньше таковым мог быть Саварик Батский. Нелишне вспомнить, что именно его, своего «любимого родственника» император еще в 1191 году снабдил рекомендательным письмом, немало способствовавшим его карьере и оказавшимся полезным на выборах в Кентербери его родственнику епископу Батскому. Этот весьма энергичный епископ, который немедленно по получении официального подтверждения пленения Ричарда был отослан Уолтером Руанским к императору, явно занимался там не только вопросами освобождения Ричарда – он упорно добивался поддержки своей кандидатуры на пост архиепископа Кентерберийского. И разве не мог император теперь оказать ему услугу в виде своей рекомендации? Еще один показательный пример соблюдения внешней формы – попытка оказать влияние на исход выборов предпринимается не через голову Ричарда, но путем оказания на него давления. Впоследствии епископ Батский будет вовлечен в другой важный проект, разрабатываемый во время пребывания Ричарда в плену. Но если человек этот пользовался доверием Генриха VI, то одновременно он не мог быть доверенным лицом Ричарда, видевшим перед собой тревожную перспективу: а именно, архиепископа, обязанного своим положением императору и демонстрирующего тому свою признательность, а через него император мог бы влиять на расстановку сил на политической арене Англии, и даже на длительность пребывания его самого в плену. Важное политическое положение архиепископа Кентерберийского с тем же успехом, что и требование личного участия Ричарда в сицилийском походе, могло бы вдохнуть жизнь в планы вассального подчинения Англии, питаемые императором, и сделать их реальными. Эта мысль, к сожалению, не получила до сих пор надлежащего развития в исторической литературе.

Соответствующие намерения Генриха, конечно же, не подтверждаются ни одним источником, хотя они настолько очевидны, что было бы странно, если бы Генриху ни разу не пришла в голову идея о возможности подобного реального владычества. Незамедлительная реакция Ричарда и показное удовлетворение желаний Саварика позволило ему выиграть время, благодаря чему кандидатура императора была провалена до того, как Генрих успел внести свое пожелание в качестве существенного требования в Вормский договор. Неуемное честолюбие Саварика вынудило Ричарда выделить ему аббатство Глэстонберийское, но с королевской благосклонностью эта милость не имела ничего общего. Впоследствии Ричард его отобрал, аргументируя свой поступок тем, что был в свое время вынужден пойти на это по настоянию императора.

В то самое время, когда Генрих якобы хлопочет о том, чтобы установить мир между Ричардом и Филиппом, Ричард выступает посредником между императором и княжеской оппозицией. К началу 1193 года сформировалась коалиция между герцогами Брабантским и Лимбургским с одной стороны, и архиепископом Бруно Кельнским – с другой. К этому нижнерейнскому ядру присоединяется архиепископ Майнца, через которого устанавливаются связи с Саксонией, с маркграфами Германом Тюрингским и Мейсенским. К союзу примыкает герцог пограничной Богемии, а юго-запад Германии представляет герцог Бертгольд Цэрингский, давний соперник Гоген-штауфенов. Весной, после Шпейерского рейхстага, пока Ричард находится в замке Трифельс, движение, число сторонников которого возрастает как снежный ком, по-видимому стремительно набирает силу. К заговору в конце концов присоединяются Вельфы. Целью движения было свержение императора и выбор королем юного герцога Брабантского, на что, очевидно, было получено согласие папы. Для Генриха складывалась весьма опасная ситуация. Могло случиться так, что ради сохранения власти пришлось бы искать помощи против рейнского крыла оппозиции у французского короля. В качестве цены за поддержку, вероятно, пришлось бы уступить Филиппу своего пленника. Так, по крайней мере, представлялась, по сообщениям Говдена, ситуация Ричарду, и поэтому он приложил все усилия, чтобы сорвать намеченную на 25 июля 1193 года встречу между Генрихом и Филиппом и добиться примирения императора с оппозицией. И то, и другое удалось. В середине июня, то есть незадолго до Вормского договора, в Кобленце был достигнут компромисс между императором и князьями. Предвестником выступления оппозиции стало убийство епископа Льежа, Альберта Льва, брата герцога Брабантского, совершенное 24 ноября 1192 года в Реймсе, куда тот бежал от немилости императора. До этого, воспользовавшись ситуацией двойных выборов, Генрих назначил туда третьего кандидата, своего ставленника, проигнорировав признание папой Альберта и применив грубую силу. Но одновременно с этим Альберт Лев был посвящен распоряжением папы в сан епископа Льежа. И поскольку Генрих принимал убийц при дворе, для всех он стал подстрекателем злодеяния и должен был принести в Кобленце очистительную клятву против этого обвинения. Таким образом, императору самому теперь предстояло оказаться в ситуации, которую совсем недавно пережил Ричард – обстоятельно доказывать свою непричастность к убийству. Однако серьезность положения не давала Ричарду ни малейшего повода для злорадства. Генрих предоставил брабантской партии полную свободу выбора епископа Льежа и пошел на еще более существенные уступки, так что о подавлении оппозиции в прямом смысле не могло быть и речи. Только герцог Оттокар Богемский покаялся в бунтарстве и удалился на покой в Вормс, вражда Генриха Льва с императором длилась до самого марта 1194 года. И хотя заговорщики и не достигли своей цели, то есть свержения Генриха, им удалось предотвратить нависший германо-французский союз, который мог оказаться пагубным для западной группировки. Предотвращение военной конфронтации принесло Ричарду огромное облегчение, так как отпала необходимость в германо-французском альянсе. Но и для Генриха VI посредничество Ричарда было выгодным, так как позволило достичь компромисса без единого взмаха меча и на вполне приемлемых условиях. Но те, кто усматривают «гениальный шахматный ход» Генриха в том, что ему удалось запрячь Ричарда в свою упряжку, очевидно, забывают о цене, которую тому пришлось заплатить и о тех уступках, причем весьма существенных, на которые он был вынужден пойти в пользу герцога Брабантского и его партии. Ему не оставалось ничего другого, как обратиться за помощью к Ричарду, поскольку тот был единственным, кому посредничество не могло пойти во вред, а сулило только выгоды. Теперь он мог быть полностью уверен в том, что его не выдадут Франции, ведь Генрих позволил ему сыграть роль, которую никогда не исполняли узники. Генрих по своей воле окунул Ричарда в глубины государственной политики империи, сблизил его с представителями оппозиции, позволил ему установить далеко не безобидные связи, которые впоследствии императору не так-то просто было бы разорвать или использовать по своему желанию. Авторитет Ричарда поднялся, у него появились сторонники, и вокруг него стали группироваться приверженцы. Примиренные им с императором князья стали его поручителями по Вормскому договору, который, несомненно, содержал тайную статью о будущей вассальной зависимости Ричарда от Генриха.