Текст книги "Блакіт і золата дня"
Автор книги: Уладзімір Караткевіч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
- Где ты его спрятал? – допытывался Баррин Тикар.
- Договор расторгнут, торговец, - бросил я, - от меня ты ничего не получишь. Отправь одного из своих прихвостней в горы за зельем.
- Ты собирался получить деньги и сбежать.
На этих словах я получил ещё один удар по голове; комната закружилась.
- Последний шанс, - предупредил Тикар. – Где эликсир?
Сплюнув кровь, я разразился проклятием:
- Иди ты к Шар! И пусть Леди Потерь преследует тебя по пятам!
От моего ответа стало только хуже.
- Убедись, что он ещё нескоро сможет что-либо украсть, - отдал приказ торгаш.
Я извивался в сильных руках, удерживающих меня на месте. Выбитый из моей хватки нож куда-то отлетел, а мои ноги оказались заблокированы ногами наёмников. Один из них схватил кисть моей руки. Прежде, чем я смог отреагировать, прежде, чем смог выпутаться, эльф заломил её и резко крутанул. Волна агонии побежала вверх, вырвав крик из моего горла. Они выбросили меня на пустую улицу и захлопнули дверь, отрезая мои вопли.
Я лежал в сточной канаве, уставившись на небо. Как долго – не могу сказать. Орудуя метлой, прошёл мимо дворник, поглощённый выполнением вечерних обязанностей и не обращающий на меня внимания. И всё это время боль в руке только росла, а вместе с ней и ярость. Наконец, я перекатился, поднялся и вернулся к резной двери лавки Баррина Тикара. Заглянув в окно, я увидел только пустоту и темноту внутри – старый торгаш и его телохранители покинули помещение через какой-то задний ход.
Вытянув здоровую руку, я нащупал во тьме один из стыков витого орнамента деревянной двери. Сунув пальцы в глубокую выемку, я вытащил наружу маленький пузырёк Эликсира Весны, спрятанный мной ранее.
Месть притупляет чувства. Ничто не имеет больше такого же значения, как желание поквитаться с обидчиком, и, раз дело касается меня, я заставлю Тикара страдать. За то, что он сделал со мной, старый торгаш поплатится тысячекратно.
Рука искалечена. Священник, при всей его целительной магии, не был до конца уверен, что я смогу полностью восстановиться. Мне повезло – моё хранилище добытых ценностей по крайней мере обеспечит мне пропитание, пока я не приобрету былую подвижность. Услышав прогноз, я возвратился в своё укрытие в Закатных горах.
Сопровождаемый луной, я держал путь к стене кустарников и камней, скрывающей от чужих глаз вход в убежище. Водопад, питаемый ручьём, переваливался через гранитную грань верхнего уступа горы, и я свернул, двигаясь на звук его ласкового пения.
Стелс пробрался в широкий лаз, образованный несколькими большими валунами, и остановился, достигнув двери в логово. Я не спешил слезать, медлил, вдыхая холодный воздух, что заполнял лёгкие и бодрил дух, и никакой треклятый эликсир не смог бы сравниться с ним. Конь издал тихое ржание, будто соглашаясь со мной. Наконец я соскользнул наземь, застонав, когда повязка на руке зацепилась за седельное крепление, и хлопнул Стелса по крупу. Мой четвероногий спутник побрёл в укрытие своей каменной конюшни.
Моя нора располагалась в глубокой пещере в склоне горы, с которого хорошо просматривался Остров Дуба - кусочек земли, нарушающий гладь широкого горного озера. Там виднелись развалины деревни, где я вырос – руины, остатки домов. Я часто сюда возвращался, хотя селение уже оставили на растерзание призракам да воспоминаниям. Люди - включая и мою семью - ушли, променяв горную волю на жизнь в низине.
Дверью служил вращающийся кусок скалы, насаженный на стержень. Оттянув врезанную в камень ручку, я вошёл, почувствовав умиротворение при виде знакомого окружения.
Зажёгши стоящий на полке около входа фонарь, я плечом закрыл каменную дверь. Взгляд скользил по выхваченным из темноты восхитительным вещицам, которые я здесь хранил, и с каждой минутой настроение становилось всё лучше. Я прошёл вглубь, но, как обычно, задержался, чтобы прикоснуться к старинным магическим артефактам. Многие из них были созданы в Сердцеземьи, и не меньшее количество прибыло в Закатные горы по старым торговым путям.
Я крал как и у крестьян, так и у вельмож. Знать обычно обладала редкими, забавными безделушками, которые я любил и которыми украсил свой дом - такими, например, как банкетный стол, вырезанный из пород северного дерева в Год Высокой Мантии, когда король Азун Четвёртый захватил Кормир. Давным-давно он был отполирован до блеска каким-то умельцем, и так же гладко, словно шёлк, обволакивала его магическая сила. Три коротких слова нараспев перед торцом стола - и заклинание начинает действовать; вкуснейшие, изысканнейшие блюда появляются на обеденной поверхности.
Спрос на классический антиквариат был огромен, и цена ему не уступала. Местные торговцы не могли себе такое позволить, а потому предпочитали скупать более приземлённые товары, добытые у простых жителей. Особенно пользовались популярностью сшитые при помощи магии одеяла, согревающие даже в самые холодные из дней, и листья драцены, раньше росшей в вымершем городе Шун и используемой тамошними магами для призыва фен-шуя - удачи.
Я зажёг ещё фонарь, благодаря чему пещеру заполнил тёплый оранжевый свет. Моей целью являлась определённая вещь, припрятанная здесь. Открыв верхний ящик сундука-хранилища, я достал и освободил от мягкой бумаги мою любимую ценность. Аккуратно сняв обёртку полностью, я держал на весу старую домотканую шаль.
Прошитая золотом и платиной, расчерченная линиями маленьких бронзовых бусинок, шаль имела форму наконечника стрелы, не имея при этом бахромы или каймы, что только подчеркивало простоту её покроя. А что насчёт ценности и древности платка? За границами понимания.
Я выкрал этот кусок ткани, вместе с сопутствующим заклинанием, у одного горного волшебника, который использовал его для пленения врагов. Применив немного изобретательности, можно было заточить жизненную силу цели в самой канве артефакта. Когда я заполучил его, то обнаружил, что в нём уже заключено много людей. Обратив чары, я освободил их – целыми и невредимыми. Благодарные за свободу и за предоставленный шанс отомстить человеку, сотворившему такое, пленники покинули меня. Пустая накидка была тщательно запакована и убрана подальше, но я знал, что однажды мне представится возможность использовать её магию на ком-то наподобие Баррина Тикара.
Воры – мастера маскировки. Она помогает свести к минимуму вероятность обнаружения при выполнении задания, и, со своей стороны, я к таким возможностям отношусь серьёзно. Слишком много я кочую по городам и деревням Сердцеземья, слишком велик риск быть узнанным моими многочисленным врагами.
Этой ночью я шёл по Кендилу в грубой коричневой льняной одежде. Длинные светлые волосы и борода окрашены тёмным. Завершая образ, я нанёс ещё пару штрихов – ложный шрам через скулу и повязка на глаз. Добавив хромоту, я понадеялся, что она отвлечёт ненужное внимание от грязных бинтов на повреждённой руке.
Я зашёл в лавку Тикара прямо перед закрытием, тихо ожидая у двери, когда торгаш закончит с покупателем. Старик посмотрел на меня и как будто собрался вызвать своих головорезов.
Понизив голос до появления хрипотцы, я начал прежде, чем торговец перейдёт к действиям:
- Ты владелец магазина?
- Ну. Что надо?
- Я только что прибыл в город; люди говорят, ты любишь скупать старинные ценности?
- Кто это сказал?
- Какой-то лунный эльф в таверне. Он был пьян, но я всё же решил, что стоит проверить. Тяжёлый год, запасы на исходе. Распродаю скарб, знаешь ли.
Торгаш смотрел на меня – молча, недоверчиво и что-то прикидывая. Через какое-то время любопытство взяло верх над осторожностью.
- Что у тебя?
Я доковылял до стойки, широко улыбнулся и наклонился, не забыв дыхнуть на него. Старик аж дёрнулся от запахов лука и ржаного хлеба.
- Что у меня? У меня шаль, - заговорщицким тоном сообщил я. - Пропитанная могучей магией с гор.
- Дай взглянуть, - потребовал тот.
Я распахнул свою сумку и осторожно вытащил ткань, разложив её на каменном прилавке. Пряжа замерцала в свете магазинных свечей. На секунду глаза Баррина Тикара расширились, но потом, будто их владелец вспомнил о своём статусе, он вновь натянул маску безразличия.
- Что она делает? - уточнил он.
- Создаёт монеты прямо из воздуха - золотые, серебряные, платиновые, ну и медные.
Рот торговца приоткрылся при этих словах, но после короткого прерывистого вдоха, старик покачал головой.
- Никогда не слышал о таких вещах. Это подделка.
- Нет. Видишь эти волокна в пряже? Они полны металла, даже светятся. Именно эти нити проводят магическую энергию, создающую деньги. Жаль, я больше не могу её использовать.
- Почему?
- Стоит прочитать заклинание, как сила платка рассеивается. Каждому владельцу она вывалит гору золота, серебра и платины, но лишь раз. Я использовал свою возможность, и теперь могу получить лишь медяки, и то немного.
Толстяк наклонился и легко коснулся шали.
- Говоришь, она очень старая? Насколько? Откуда она взялась?
- Принадлежала жившему в Закатных горах дворфу, сшита ещё до начала Первой Войны Врат Орков в Тае.
- Настолько старая, значит? - удивился Тикар. - Есть подтверждающие документы?
Я засмеялся.
- От дворфа? Спятил? - на смену усмешке пришло хмурое недовольство.
Он фыркнул и скрестил руки, оперев их на своё объёмное пузо.
- Нужна демонстрация. Даже если ты можешь создавать только медяки, сделай это - чтобы я увидел, что свойства шали действительно соответствуют твои словам.
Прежде, чем кивнуть, я сосчитал до десяти. Выпрямился. Подобрал магический платок со стойки и накинул себе на плечи. Мягкая, волнистая, невесомая, точно паутинка, ткань. Как она сияла, по сравнению с моей грубой льняной одёжкой! Медленно заворачиваясь в неё, я слегка изогнулся и схватил подсвечник. Ноздри Тикара затрепетали.
Будучи по природе осторожным, я провёл некоторое время, планируя эту встречу. Я сшил маленький кожаный мешочек, скроив его так, чтобы он тут же раскрылся, стоило только потянуть тонкую, почти незаметную нить, ведущую к застёжке. Такая кропотливая работа – с моей-то повреждённой рукой – заняла дни, но в итоге всё работало, как надо. Поместив горсть монет внутрь и регулируя натяжение нити, я мог высвободить сразу несколько штук. Перед посещением лавки Баррина Тикара я перекинул мешочек через плечо и закрепил под плащом.
Теперь, стоя посередине магазина, я пробормотал бесполезную фразу и высыпал медяки. Три штуки покатились по полу.
Старый торговец нахмурился.
- Давай-ка ещё раз.
Я повторил движения и словесную чепуху, высыпав остатки содержимого. Выглядело неплохо – будто шаль и вправду работает.
- Теперь я попробую, - потребовал торгаш. – Дай сюда.
Я покорно подчинился, наблюдая, как он пакует своё тело в платок.
- Что там надо сказать, чтобы сделать золото? – потребовал он.
Покопавшись в кармане штанов, я выудил клочок пергамента. Заклинание, призывающее истинную силу шали, я записал на нём.
- Умеешь читать?
Вместо ответа он выхватил огрызок и прошептал слова древнего заклятья.
Шаль засветилась. Со своего места я чувствовал исходящее от окутанного магией человека тепло. В свете свечей я мог рассмотреть, что обволакивающий его пузырь приобрёл чёткую текстуру, подобную плетению ткани; он искрил и сиял. В какой-то момент мне даже пришлось отвернуться – настолько ярким стало свечение. Прошла минута, и теперь было уже слишком поздно - торговцу не выбраться без моей помощи.
Он понял, что оказался в ловушке. Растущий страх лишь питал сдерживающую силу накидки; старик начал молить о пощаде, но оболочка заглушала его голос. Я смотрел, как по его жирным щёкам скатываются слёзы безысходности, пока, наконец, он не прижал руки к вискам и не открыл рот в крике. Но прежде, чем он успел издать хоть звук, шаль поглотила его.
С искрами и мерцанием он исчез, а шаль упала на пол с тихим шелестом. Я подобрал её, ощутив тяжесть – сама сущность торговца теперь была вплетена в канву. Накинув платок на плечи, я пошатнулся под его весом, но через мгновение накидка вновь стала невесомой и шелковистой. Медленно повернувшись, я улыбнулся, а затем и рассмеялся. О, какая сладкая месть!
Баррин Тикар останется в своей плетёной тюрьме на годы, всё понимающий, но тем не менее беспомощный. И только когда я состарюсь и пойму, что следующая голубая луна станет для меня последней, я всё-таки освобожу его. А когда сделаю это – заставлю смотреть, как я глоток за глотком выпиваю принадлежащий ему, такой желанный Эликсир Весны.
ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ УМЕРШИХ ГЕРОЕВ
Дж. Роберт Кинг
Штормовые ветра, поднимающиеся со стороны Великого ледяного моря, часто пригоняли в цитадель Кюриг скверные вещи. Сегодня, в дополнение к метели и бушевавшей буре, ветер принес ужасно злобного мужчину.
Никто не знал, что это за человек, когда он вошел через побитую дверь «Воющего Камыша». Все видели в нем лишь огромного, завернутого в темный плащ и облепленного снегом незнакомца. Те, кто сидел ближе к двери, отпрянули от ветра и вынырнувшего из него громадного силуэта; отпрянули, когда дверь за промокшей фигурой захлопнулась, гулко врезавшись в раму. Не обтрусив снег со своих сапог, незнакомец, прихрамывая, направился по полированному полу через весь зал «Камыша» прямиком к дрожащему огню камина. Там он низко склонился, подбросил еще пару бревен в огонь и встал, закрыв все тепло очага, чем бросил огромную тень на все помещение.
Шум разговоров в «Камыше» затих, как только все пристальные взгляды в крошечной пивной оказались прикованы к потрепанной фигуре.
Силуэт незнакомца на фоне очага был похож на какое-то большое, неправильно собранное чучело. У него не было руки, его правый рукав был приколот к левому плечу, а левая рука выполняла все команды скверно пахнущего тела. Неспешно, единственная рука откинула часть одежды, под которой промокший незнакомец уже не казался таким бесформенным. Несмотря на все свои действия, он не снял капюшон с головы – головы, которая, похоже, была раза в два меньше, чем должна была быть для его тела. Под капюшоном скрывалось старое спокойное лицо с обветренными губами, аккуратной черной бородкой, и крючковатым носом. В целом он выглядел так, словно огромный мужчина, скрывавшийся под одеждами, управлял какой-то кукольной головкой с неправильно подобранными пропорциями, которая служила ему лицом.
Когда он заговорил, присутствующие слегка вздрогнули от его басистого скрипучего голоса.
– Быть может, кто-то из вас не пожалеет серебра на тарелку супа и глоток эля?
Кроме пустых отрицательных взглядов, никаких ответов не последовало. Даже Гораций за барной стойкой не предложил незнакомцу стакан воды. Очевидно, что все скорее предпочтут гнев незнакомца, чем накормят его за свой счет.
Мужчине, судя по всему, был знаком такой ответ, поэтому он медленно покачал головой и рассмеялся сухим, как опавшие листья смехом. Несколько неуверенных шагов привели его к стулу, который еще не успел остыть после предыдущего клиента. Там он и рухнул, тяжело выдохнув, словно кузнечные меха.
– В землях Соссала, откуда я родом, любой может заработать на еду и выпивку, рассказав добротную историю. И так уж вышло, что у меня есть такая история, ведь моя страна взрастила величайшего из героев, что когда-либо жили. Возможно, его история сможет заработать мне что-нибудь тепленькое.
Те, кто предпочел бы отделаться от него пустыми взглядами и грубым молчанием, попытались отвернуться и продолжить свои разговоры. Гораций, в свою очередь, вышел через створчатую дверь на кухню, к грязной воде и груде посуды.
Не смотря на все это, потрепанный старик начал рассказ, хрустнув своими посиневшими пальцами. Зеленые искры вспыхнули в воздухе, закружились подобно лопастям вокруг незнакомца и разлетелись в стороны, освещая темноту. Эти огоньки осветили всех находящихся в пивной, а затем – погасли между жирных складок кожи у кустистых бровей завсегдатаев.
Тихий треск магии был нарушен единственным звуком – шипением незнакомца, призывавшим к тишине. Через мгновение все снова замолчали, и рассказ начался:
– Когда-то земли Соссала защищал благородный рыцарь, сэр Парамор, величайший герой из когда-либо живших на свете…
Златовласый, с глазами цвета платины, закованный в броню, сэр Парамор шел через тронный зал короля Каэна. Любого другого рыцаря уже разоружили бы и заставили снять доспех еще на подходе к залу, но только не благородного Парамора. Приблизившись к королевскому помосту, он двинулся вперед, размахивая своим сокрушающим заклинания мечем, Нэумой, и волоча за собой мешок. Король, принцесса, взволнованная свита прекратили свое совещание и взглянули на рыцаря. Лишь оказавшись на расстоянии взмаха меча от его величества, Парамор покорно преклонил колено.
Король, чье лицо было обрамлено рано посидевшими волосами, заговорил:
– Так ты задержал тех похитителей?
– Лучше, милорд, – ответил Парамор, поспешно поднявшись, что можно было бы посчитать высокомерием, будь на его месте кто-то другой.
Рыцарь потянулся к мешку и показал отвратительную кучу из пяти голов похитителей, которых он прикончил.
Дочь короля отшатнулась. Только тогда король Каэн и сам заметил на холодной плитке широкую, скользкую красную линию, которую оставил за собой мешок сера Парамора.
– Милорд, вы смотрите на лица бандитов, которых искали, – пояснил рыцарь.
В последовавшей тишине волшебник Дорсум подошел сзади к трону, месту, где его губы, обросшие черной бородой, привыкли нашептывать королю на ухо.
– Ты должен был привести их сюда для допроса, Парамор, – сказал волшебник, – а не отрывать им головы.
– Спокойно, Дорсум, – упрекнул король жестом. – Пусть рыцарь расскажет, как все было.
– Все просто, милорд, – ответил Парамор. – Я сам допросил похитителей и, когда понял, что у них закончились ответы, отсек их пустые головы.
– Что за бред, – заявил Дорсум. – Ты мог просто взять и отрезать головы первых пяти попавшихся крестьян, а затем принести их сюда и объявить их виновными. Должен был состояться суд. И даже если эти пятеро и были виновными, что мы теперь уже никогда не узнаем, как и не узнаем о том, кто нанял этих разбойников для их отвратительной задачи.
– Они – похитители, которые украли детей у этих благородных людей, собравшихся вокруг нас, – ответил Парамор уже более жестко. – Если уж на то пошло, я был слишком милосердным.
– Ты воспрепятствовал суду…
– Придержите язык этого червя, – потребовал Парамор у короля, выставив свой могучий меч напротив надоедливого мага. – Или, возможно, сперва должны этим заняться мои воины!
Большие двери тронного зала неожиданно широко распахнулись, и раздался топот ног… маленьких, детских ног, радостно бегущих по залу, за их спасителем. Пока они бежали, их звонкие голоса возносили молитвы сэру Парамору.
Увидев детей, придворные спустились с помоста и бросились обнимать своих дочерей и сыновей, которых так долго держали в плену. Плач и причитания заглушили протесты Дорсума, который молча отступил назад, на свое место за троном. Казалось, будто сами звуки радости вынудили его вернуться в темноту.
Ухмыляющийся Парамор обратился к королю, заглушив возбужденные голоса:
– Полагаю, повелитель, вы у меня в долгу. Как мне было обещано, за спасение этих дорогих малышей, я прошу изящнейшей руки во всем Соссале. Руки вашей прекрасной дочери, принцессы Даэдры – вот чего я прошу.
Требование Парамора поддержали возгласы детей, оставивших своих родителей, чтобы столпиться у ног своего спасителя. Со своего места они горячо умоляли удовлетворить просьбу рыцаря.
Молочно-белые щеки Даэдры покраснели, а губы сложились в кроваво-красную линию. Лицо короля застыло в раздумьях. Но прежде чем кто-либо успел что-то сказать, просьбы ребятни были заглушены сердитым криком:
– Умолкните, дети! – приказал худощавый придворный, его черные глаза сердито сверкали под такими же черными бровями и волосами. – У ваших желаний здесь нет веса. Рука принцессы была обещана мне еще со времен моего детства, еще со времен ее рождения. Этот выскочка-рыцарь, – последнее слово он произнес так, словно это было чем-то гадким, – не может украсть ее у меня, как и ваше наигранное мяуканье.
– Так и есть, – грустно сказал король, качая головой. Он замолчал, словно слушая чей-то тихий голос, шепчущий из-за трона. – Я вынужден согласиться, Парамор, и отдать руку принцессы лорду Фэррису.
Сэр Парамор убрал меч и сердито скрестил руки на груди.
– Проклятый маг, – сказал рыцарь, – выйди из тени великого человека, за которой ты прячешься. Твои нашептывания не смогут разубедить моего повелителя и монарха в том, что его, а что – мое, и чего желает сердце принцессы.
Сказав это, Парамор коснулся рукояти своего могучего меча, Нэумы, чтобы развеять любое заклинание, которое Дорсум мог наложить на короля. Затем он хрустнул пальцами, и от этого хруста в воздухе родились крошечные искорки. Королевская свита и сам король, будто пробудившись, повернулись к магу, скрытому тенью. Дорсум угрюмо ответил на призыв и вышел на свет.
– Милорд, не обманывайтесь трюками этого…
– Умолкни, маг, – спокойно оборвал король Каэн, смотря на Дорсума очищенным взглядом. Затем он повернулся, чтобы обратиться к худощавому придворному: – Лорд Фэррис, я знаю, что рука моей дочери была обещана вам еще тогда, когда вы не понимали, что это значит. Но время шло, и вместе с тем оно выявило более благородного человека, который заслуживает руки принцессы. И в самом деле, он покорил ее сердце, так же как и мое, многими великими делами, ни одно из которых не сравнится со всеми делами вашей жизни.
– Но…
Король поднял руку, а выражение его лица стало суровым.
– Теперь я твердо в этом убежден. Вы не сможете меня переубедить, только разозлить, поэтому помолчите, – его железный взгляд смягчился, когда он взглянул на Парамора. – Королевским указом, пусть все знают, завтра, ты женишься на моей дорогой дочери.
От всех присутствующих послышались приветственные крики, за исключением лорда Фэрриса и Дорсума, конечно же. Радостные голоса доходили до самого основания дворца и каменного свода над ними.
Лишь жалобный и пронзительный крик служанки заставил всех замолчать:
– Мой Джереми! – закричала она, перебирая светло-голубой шарф в нежных, маленьких руках, когда вошла в двери. – О, сэр Парамор! Я искала и осмотрела всю эту толпу, и проверила за дверями у стражи, его здесь нет. Где мой Джереми?
Сэр Парамор ступил вниз со своего заслуженного места перед королем, слезы текли по его лицу:
– Даже я не смог спасти твоего сына, после того, что эти мародеры сделали с ним…
– Ее плач было горько слышать, – низким голосом пробормотал незнакомец, и все слушатели впитали в себя этот хриплый звук, - это было так горько, что даже злобный Дорсум закрыл уши…
– Ну, все. Больше никто из вас не получит эль. Мне плевать, насколько сильная сейчас буря снаружи; буря внутри куда сильнее, и она сейчас надерет задницу этому чужаку!
Это был Гораций, толстяк Гораций, который следил за этой пивнушкой в крошечной щели в Криптгарденских горах, который кормил яйцами и колбасой дедов, отцов и сыновей тех, кто собрался тут. Добрый народ цитадели Кюриг научился доверять инстинктам Горация касательно погоды, времени засевать, политики и людей. Но даже несмотря на это, в эту самую ночь, из-за одного единственного человека, Горация никого не одарил приятным или дружелюбным взглядом.
– Заткнись, Гораций, – вскрикнула Анната, жена рыбака. – Ты даже не слушал, гремя там своей посудой так, что нам пришлось напрягать слух, чтобы разобрать хоть что-то.
– Да, – послышался одобрительный хор.
– Я достаточно услышал из кухни, достаточно, чтобы понять, что этот страхолюд выдает чушь за правду! Он рисует короля Каэна бесхарактерным и несобранным простаком, когда все мы знаем, что он сильный, справедливый и полностью владеет собой. А что до Дорсума, так разве он не показан каким-то злобным магом, когда, на самом деле, он мудр и добр? И лорд Феррис тоже?
Финэас, странствующий жрец Торма, заговорил:
– Я целиком за правду, как вы все знаете, но у каждого барда своя правда, как и каждого хозяина таверны свой бренди. Так пусть он расскажет свою историю, Гораций, а ты и дальше подливай бренди, и меж двух этих зол мы согреемся в такую свирепую ночь.
Сам незнакомец протянул дрожащую левую руку, которая была вынуждена работать за обе, и сказал своим скрипучим голосом:
– Это твое заведение, дружище. Прислушаешься к желаниям своих постояльцев или вышвырнешь меня?
Гораций скривился:
– Я даже бешенную собаку не выброшу наружу в такую погоду. Но выброшу тебя сразу же, если только ты не заткнешься, дружище. Мало того, что ты врешь, так еще и насылаешь сонный, ненормальный вид на постояльцев, а я не люблю, когда платежеспобные клиенты засыпают у меня.
Этот комментарий встретило еще больше протестов, которые Гораций безуспешно попытался унять.
– Хорошо. Я позволю ему говорить. Но помяните мое слово: он завладел вашими душами. С помощью своих слов, он приворожил вас магией. Я, к примеру, не собираюсь это слушать.
Кивнув своей затененной и мокрой головой, незнакомец увидел, как Гораций исчез на кухне, а затем, похоже, принялся яростно изучать его сквозь стену, когда рассказ продолжился.
– И хотя острый язык лорда Фэрриса придержали перед королем, знатью и детьми тем утром, никто не смог бы сдержать рук лорда ночью, когда он прокрался сквозь слабоосвещенный замок в личные покои сэра Парамора.
– Но другое дитя ночи – призрак бедного мертвого Джереми – было несогласно со зловещими планами Фэрриса. И действительно, призрак Джереми чувствовал зло и поэтому нес призрачный дозор на лестнице у покоев Парамора. Когда он заметил лорда Фэрриса, излучающего тьму у основания лестницы, призрак полетел с предупреждением к кровати своей бывшей подруги Петры…
Петра была русой девочкой и предводителем местной своры знатных детей. Джереми обнаружил ее в постели в одной из комнат замка, поскольку король Каэн предложил детям и их родителям провести ночь здесь. Бедный Джереми наблюдал своими грустными призрачными глазами за покоящейся Петрой, теми самыми глазами, которыми он недавно смотрел на свое собственно бездыханное, безжизненное и обезглавленное тело.
– Проснись, Петра. Проснись. У меня ужасные вести о нашем спасителе, сэре Параморе, – заскрипел голос мальчика-призрака.
Его призрачный голос был высоким и напряженным, будто голос взрослого, который пытался пародировать ребенка.
И Петра проснулась. Когда она взглянула на своего почившего друга, ее храброе девичье сердце затрепетало: в отличие от высших призраков, увешанных прозрачной паутиной, у бедного Джереми не было даже тела, на которое можно было бы повесить такое украшение. Он был бестелесной головой, зависшей в шаге от ее кровати, но даже так из его шеи медленно капала кровь, которая недавно била ключом. Картина была настолько абсурдной и ужасной, что храбрая девчушка не смогла выдавить из себя и слова приветствия для своего мертвого друга.
– Это лорд Фэррис, – впопыхах сказал мальчик-призрак. – Он планирует убить нашего сэра Парамора там, где он сегодня ночует.
Петра справилась с заиканием и испуганным взглядом.
– Ты должна остановить его, – призывал призрачный голос.
Она встала с пухового матраса, кутая ноги одеялом. Грустными глазами маленького мальчика, который видел в маленьких девочках матерей, сестер, возлюбленных и врагов – всех сразу – бедный Джереми смотрел на нежные руки Петры, пока она собиралась.
– Я скажу маме… – наконец прошептала она.
– Нет! – его голос был пронзительным и резким. – Взрослые не поверят. Кроме того, сэр Парамор спас наши жизни этим утром. А ты можешь спасти его жизнь уже сейчас, этой ночью!
– Я не смогу остановить Фэрриса в одиночку.
– Тогда собери остальных, – прорычал Джереми. – Разбуди Баннина и Лизель, и Ранвена, и Парри, и Маб, и Кару, и всех остальных тоже. Скажи пусть возьмут отцовские ножи. Вместе вы сможете помочь нашему спасителю так же, как он помог нам.
Петра уже затягивала узлом одеяло на груди и, затаив дыхание, натянула тапочки.
– Быстрее, – командовал Джереми. – Уже сейчас лорд Фэррис поднимается по лестнице в покои сэра Парамора!
После такого резкого пояснения, Петра ахнула, а Джереми – исчез.
Оповещенные и собранные в течение следующей пары мгновений, дети последовали за Петрой по лестнице. Это была длинная и извивающаяся лестница, которая вела в высокую башню, где сэр Парамор решил остановиться. Ступени было плохо видно, они освещались в основном слабым свечением звезд сквозь редкие узкие окна-бойницы, которые использовали при обороне для стрельбы из лука. Но когда Петра и ее дети-воины начали подъем, то они заметили впереди расплывчатое, мерцающее сияние свечи.
– Тихо, – прошептала Петра.
Баннин, парень с русыми волосами и вполовину младше ее, серьезно кивнул и взял ее за руку. Близнецы Лизель и Ранвен подбадривающе улыбнулись друг другу. Тем временем, Парри, Маб, Кара и остальные собрались в задней части их отряда и положили руки на ножи.
– Это должно быть свеча лорда Фэрриса, – сказала Петра, указывая на свет. – Нам нужно вести себя тихо или он догадается, что мы идем.
Дети кивнули, ведь они обожали Петру так же сильно, как Джереми, когда он был жив. Они последовали за ней, стараясь изо всех сил вести себя тихо и скрытно, хотя у детей свои понятия на этот счет, отличающееся от взрослых. Они продолжили движение на цыпочках, звуки шагов глухо отбивались от кривой стены столовой, пока детские губы громко перешептывались. Пока они поднимались, свет стал ярче, а страх – сильнее, а их голоса задрожали от всего этого напряжения.
