Текст книги "Незнакомец из-за моря (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Глава восьмая
I
На следующий день Джордж отбыл в Манчестер. Жаль, если миссис Пелэм устроит встречу с герцогом Лидсом в его отсутствие. Но финансовые дела важнее сердечных. Особенно учитывая то, что первые вполне могут повлиять на вторые.
Необходимо действовать быстро. Джорджа обидела скудость сведений, выданных Дуайтом, – про себя он решил, что когда придёт время делать пожертвования на клинику для душевнобольных в Корнуолле, он ответит так же скупо, впрочем, для его кармана это привычное дело. Но доктор Энис не раз доказывал свою компетентность в вопросах медицины, и потому Уорлегган готов был поверить его прогнозу. Он был совершенно уверен, что Дуайт осматривал короля, хоть и скрывал это. Без личного общения он не говорил бы так определённо.
В Манчестере Джордж обнаружил, что со времени его последнего визита в сентябре ситуация изменилась к худшему. Мануфактура, для которой единственными рынками сбыта остались Вест-Индия и Южная Америка, пылилась на складах, на переполненном рынке не находилось покупателей, а тем временем в этих товарах так нуждалась воюющая Европа. За прошедший декабрь произошли двести семьдесят три банкротства, в то время как за предыдущие четыре года – всего шестьдесят пять. Ткачи зарабатывали вдвое меньше деревенских батраков. Квалифицированные прядильщики получали всего восемь шиллингов, работая по девяносто часов в неделю.
Конечно, надежда на перемены к лучшему всё же оставалась. Но никто не станет вкладывать деньги в надежду.
Кроме Джорджа.
Он задёшево купил фирму Флемингов, занимавшуюся прядением тонкого хлопка. Для двух других – Ормондов, производивших печатную бязь, и строительно-инженерной компании Фрейзера-Гринхоу – организовал кредит на продолжительное время в банке Уорлеггана, чтобы удержать их на плаву, не просто заём, а приобретение существенной доли на своё имя, так что Джордж стал владельцем большой доли их акций. Он сделал три других капиталовложения, поменьше, и накупил сырья, которое станет только дороже, когда наступит мир. Всего он вложил семьдесят две тысячи триста сорок четыре фунта, почти весь свой свободный капитал.
Неделю спустя, в ужасную погоду, он вернулся в Лондон, довольный тем, что сделал необходимые приготовления, и как раз вовремя.
К несчастью, встреча с герцогом через три дня после возвращения Джорджа прошла не особенно удачно. Его светлость явно счёл Уорлеггана немолодым выскочкой – очевидно, упоминание имени леди Харриет слишком явно выдало его намерения, которые так же недвусмысленно отклонили. Герцогиня, хорошенькая молодая женщина, оказалась более благосклонной – возможно, лишь потому, что речь шла не о её сестре, или, может быть, по рассеянности. Она постоянно входила и выходила из комнаты в сопровождении пары слуг, разыскивая потерянный ключ.
Но мысленно поставив напротив имени герцога «чёрную метку» за высокомерие – которая, к слову сказать, никогда не забудется – Джордж не слишком огорчился. Он прекрасно знал: деньги ценят и в самых высоких кругах, а когда его капиталовложения в Манчестере окупятся, что, возможно, случится в течение года, состояние Уорлеггана достигнет в общей сложности около полумиллиона фунтов. Такое не сможет игнорировать даже семья Лидсов со всеми их огромными связями. Харриет наверняка ему не откажет. В конце концов, она может выйти за него и без позволения этого грубияна-герцога.
II
Росс вежливо согласился остаться в Лондоне, но его нетерпение росло. Конечно, он снова написал Демельзе. Ему не просто хотелось поскорее попасть домой – он очень устал от пребывания в Вестминстере, где выгода, которую каждый мог получить от конституционного кризиса, казалось, интересовала всех больше, чем ход войны или голодающие ткачи на севере. Росс прекрасно понимал, что все три проблемы взаимосвязаны, но последние две почти потонули в парламентских сварах, вызывающих у него отвращение.
Ему устроили встречу с министром иностранных дел, но при этом возникли некоторые сложности. Во-первых, Росс не питал уважения к Уэллсли. Его брат, недавно получивший титул виконта Веллингтона, строгий, сухой и прямолинейный, обладал обаянием талантливого полководца. Уэллсли, десятью годами старше, возможно, неплохо справлялся с работой в Индии, но был слишком деспотичен для Англии. Многие считали его ленивым и заносчивым. Шутники говорили, что Уэллсли даже прогуливается с таким видом, как будто его сопровождает свита верхом на слонах.
Многие полагали, что на пост министра иностранных дел следовало назначить Каннинга, однако его отстранили из-за фракционных дрязг и собственных просчётов.
Другая тонкость состояла в том, что Росс ездил в Португалию только в полуофициальном качестве, как наблюдатель – при поддержке правительства, но без распоряжения. За этим стояли Каннинг, Дандас и Роуз, а Уэллсли с самого начала пытался помешать этому визиту на том основании, что по Португалии вполне достаточно официальной информации, можно и не посылать шпионов.
К счастью, Росс не слышал этого слова применительно к своей персоне, но в общих чертах знал о возражениях Уэллсли и мог заупрямиться. Однако в его отчёте выражалось такое явное восхищение диспозицией и действиями британских войск на полях сражений, что лорд Уэллсли поблагодарил его и пообещал, что весь кабинет министров получит копии этого отчёта до конца недели.
Персиваль также остался доволен и прислал соответствующую записку, но Каннингу этого было недостаточно.
– Мы ломимся в открытую дверь, дружище. Тебе следует выступить, изложив всё это в парламенте.
– Я не могу, – сказал Росс. – Или, вернее, не хочу.
– Почему?
– Пока не принят билль о регентстве, это совершенно никого не интересует. Ты и в самом деле всерьёз считаешь, что если раздать мой отчёт членам парламента, это изменит ход их мыслей? Или убедит тех, кто не согласен? Они и читать не станут. Сколько человек станет слушать мою речь в Палате? Полагаешь, если я скажу, что Англия почти наверняка выиграет войну на Пиренейском полуострове, это хоть немного впечатлит Уитбреда, Уилберфорса или Нортумберленда?
– Это и мне всю неделю не даёт покоя, – рассердился Каннинг. – Вопрос в том, что с этим делать.
– Оставить это и отпустить меня домой.
– Проповедовать язычникам полезнее, чем обращённым, – ответил Каннинг. – Нам важны сомневающиеся, причём влиятельные. Я подумывал... подумывал о том, что тебе надо бы рассказать эту историю леди Хертфорд, а ее, без сомнения, можно уговорить передать отчет принцу. Но не уверен, возможно, я ошибаюсь. Историей, полученной из вторых рук, трудно убедить, верно?
– Точно.
– Значит, надо разговаривать напрямую. Разве я не прав? Честно говоря, только один человек непременно должен услышать твой отчёт – сам принц.
III
К концу января мороз усилился, и Темза замёрзла. Деревья в Бромптоне покрылись коркой изморози. Лошади оскальзывались и спотыкались на обледеневших дорогах, и, как драконы, выпускали клубы пара в сумрачном воздухе. С деревьев падали мёртвые птицы, лисы искали убежища в сараях, и всё накрыла неподвижная завеса лондонского тумана.
Большую часть времени Росс посвящал улучшению и доработке своего отчёта, чтобы он читался легко и без двусмысленности. Росс послал Демельзе третье письмо с извинениями, но без объяснений причин задержки. Послание вышло очень длинным, самым пространным из тех, что он когда-либо писал жене. В нём Росс изложил немалую часть своего отчёта, только в более простых выражениях. Он считал, что полезно взглянуть на отчёт её глазами.
Росс тщетно убеждал Джорджа Каннинга, что даже если удастся устроить эту невозможную встречу, у принца Уэльского давно уже сложилось почерпнутое из других источников мнение о преимуществах и недостатках ситуации на Пиренеях. Росс доказывал, что монарх (или его доверенное лицо) вполне может вовлекать политиков в формирование правительства, причём тех, с чьими взглядами он согласен. При этом в дальнейшем он не может контролировать все действия сформированного кабинета министров. Каннинг возражал, что, например, Питту, ставленнику короля, пришлось десять лет назад уйти в отставку, поскольку он выступил за права католиков, когда король был категорически против. Другими словами, никто из политиков, даже Грей и Гренвиль, не могут вести мирные переговоры с Францией, если этого не желает принц-регент. Привлечь принца на свою сторону, повлиять на него – и окончательную катастрофу можно предотвратить.
Росс спрашивал, как единственный доклад наверняка не известного принцу члена парламента, отправленного наблюдать за ходом войны, сможет изменить настроение наследника престола? Каннинг не возражал, но криво усмехаясь говорил, что утопающий цепляется за соломинку – и если другие в неё не верят, значит, и хвататься не стоит? В конце концов, разве не говорят «последняя соломинка может переломить спину верблюду»? Каннинг знал, что Шеридан с его старомодной верноподданностью теперь на их стороне, как и леди Хертфорд. Простой народ будет возмущён уступками Бонапарту после долгих лет тяжёлой войны. Разве имеет значение, что Грей или Гренвиль войдут в правительство, если относительно заключения мира у них будут связаны руки?
Росс с усмешкой поинтересовался, кто станет дёргать за ниточки, организуя эту встречу? Каннинг ответил – не Уэллсли, он слишком заинтересованное лицо. Может быть, Шеридан. Никто другой не сможет это устроить. Всё должно быть сделано втайне, так, чтобы об этом знали только самые близкие друзья принца.
В конце месяца погода улучшилась, и обледеневший пригород превратился в болото. Росс несколько раз посещал парламент – когда голосовали за важные законы, а также послушать речь Каннинга, который с поразительным успехом манипулировал Палатой общин – такого мастерства трудно добиться и так же трудно удержать. Когда на трибуну поднимался умелый спикер, в Палате резко утихали споры, но всё, что он говорил, воспринималось так критично, как если бы он был никем, а если содержание речи не оправдывало репутации оратора, его немедленно прерывали громкими криками. С Каннингом, разумеется, дело на этот раз обстояло иначе – он говорил семьдесят минут и под конец заработал овации. Позже, когда Росс пробился сквозь толпу парламентариев, чтобы поздравить его, Каннинг, улыбнувшись, негромко сказал:
– Я только что узнал, друг мой. Завтра вечером в семь.
– Где?
– Холланд-хаус. Сначала спросить Шеридана.
Значит, это случится двадцать девятого. Росс мрачно кивнул и собрался уходить, но Каннинг вернул его в круг своих друзей: Смита, Уорда, Хаскиссона, Бойна и остальных, как будто защищая Росса от опасностей пессимизма и сомнений. В прошлом году Росс дважды встречал наследника престола на приёмах в высшем обществе, и у него сложилось очень плохое мнение о нем. Беда для страны, думал он, если у власти или в правительстве, от которого зависит её существование, окажется этот жирный напыщенный денди. Он вызывал всеобщие насмешки и презрение, а памфлеты о нём переполнял жестокий сарказм.
Лишь на прошлой неделе Росс заплатил пенни за памфлет, гласивший:
Взгляни, вот он пасть разевает,
Лосось, что лоснится от жира.
Как много ж он пойла лакает!
И каждая добрая рыбка
За камни плывет иль в пучину.
Но всюду его провожают
Все монстры с морской глубины.
А как же его величают?
Не регент ли он в этом море?
Ведь если судить по размеру,
Иных нет достоинств – вот горе!
Нет места другому примеру,
Тут принца Уэльского вижу манеру!
Кое-кто, разумеется, думал иначе. Потакая собственным капризам, принц покровительствовал архитекторам, актёрам и писателям больше, чем любой другой принц в истории, но расточительная и распутная жизнь, избалованность и полная бессмысленность его существования оскорбляли Росса, как и многих других англичан. Предоставление отчёта такому человеку казалось неприятным и бесполезным занятием.
Закон о регентстве должен был вступить в силу пятого или шестого февраля, но, как слышал Каннинг, в лагере вигов всё ещё не пришли к согласию. Лорды Грей и Гренвиль, подготовившие для принца наброски резолюций в Палату общин, обнаружили, что их изысканные писания отклонены, а на их месте – новые, резкие реплики, скорее, в стиле Шеридана и лорда Мойры. Грей и Гренвиль отправили возмущенное письмо, указывающее на то, что накануне назначения на руководящие посты принцу вряд ли стоит игнорировать их рекомендации и вместо этого принимать к сведению советы тайных консультантов.
Это совсем не понравилось принцу, непривычному к возражениям. Однако «малыш Принни» мало что мог с этим поделать. Он считал невозможным оставить нынешнее правительство, а никого другого рядом с ним не было. Каннинг говорил, что Лансдаун слишком молод и не имеет опыта работы в правительстве, Шеридан – пьяница, Пансонби – ничтожество. Принцу пришлось выслушать поучения и выполнить их.
– Я предпочёл бы оставаться в правительстве, пока не принят закон о регентстве, – продолжал Каннинг. – Этот кризис, Росс, выходит за пределы небольшого круга людей, участвующих в нём. Здоровье короля может улучшиться, впереди ещё целая неделя! Если же она пройдёт, всё кончится и мы потерпим поражение – ты сможешь вернуться в свои корнуольские владения, и я целый год не стану претендовать на твою дружескую помощь! Согласен?
– Я скучаю не по корнуольским владениям, а по корнуольской жене, – улыбнулся Росс.
– Что ж, ты сможешь вернуться к ней в середине февраля – всего через три недели. Хочешь пойти к герцогине Гордон в следующую пятницу?
– С какой стати?
– Она устраивает званый вечер в Полтни. Там будут все известные люди – и текущее правительство, и будущее.
– Я не вхожу в круг известных людей.
– Мне кажется, твоё присутствие на этом приёме важно для нас. Может, светские рауты и не очень приятны, но в управлении страной они играют важную роль.
– Но я могу оказаться там в опале, – сказал Росс.
– Почему?
– Как знать? Может, не сумею удержаться в рамках приличий в присутствии его королевского высочества? Или нападу на одного из его лакеев? Или надену шейный платок неправильного цвета?
– Последнее – худшее из преступлений, – сказал Каннинг. – Мне известно, что в Тауэре томятся и за меньшие проступки.
IV
Семь часов – не очень удобное время, но, видимо, решили, что Россу лучше появиться после наступления темноты. Один Бог знает, думал он, зачем кому-то понадобилась подобная секретность, он же не привёз приватных сообщений от русского царя. Видимо, во время кризиса следует тщательно проверять всех и оценивать их влияние на принца, даже мясника, приносящего мясо через чёрный ход.
Если подумать, то мясник имел большее влияние, поскольку служил королевскому животу.
Ровно в семь лакей в синей с золотом ливрее провёл Росса в великолепную приёмную, забрал у него плащ, шляпу и подал бокал отличного канарского. Огромный зал пустовал, и Росс равнодушно смотрел на убранство в стиле рококо. Такой напыщенный человек, как принц, несомненно имел пристрастие к вычурности в архитектуре. Как последние французские короли. Но уместна ли такая параллель?
Скрип двери возвестил о появлении коренастого пожилого человека, тот неуверенно приближался к Россу, стуча каблуками по отполированному полу.
– Капитан Полдарк? Доброго вам дня. Я провожу вас через несколько минут. У принца сейчас секретарь с только что полученным сообщением.
Они пожали друг другу руки.
– Когда трон так близок, переписка становится значительно интенсивнее.
– Разумеется.
– Слава Богу, погода стала получше. Холод плохо действует на мою печень.
Они постояли в молчании. Пожилой собеседник слабо кашлянул.
– Ещё каплю канарского? Или, может, вы предпочитаете бренди?
– Благодарю. Мне, пожалуй, достаточно.
Снова молчание.
– Как вы понимаете, у принца сейчас очень много забот. Уверяю вас, он был бы гораздо счастливее, если бы отец поправился.
– Как и все мы, мистер Шеридан.
– Да. Разумеется. Тем не менее, я не рекомендовал бы вам выражать подобные чувства в этом доме или хотя бы не проявлять излишней эмоциональности. – Шеридан опёрся о кресло. – Такт крайне важен, капитан Полдарк. Такт. Я уже создал вам репутацию военного стратега и надеюсь, вы так же успешно проявите себя в обществе!
– Первое совершенно незаслуженно, – улыбнулся Росс, – и я понятия не имею, насколько смогу соответствовать вашим ожиданиям во втором. Однако, если вы заняты – не ждите, прошу вас. Я вполне могу подождать и в одиночестве.
– Нет-нет. Но если позволите, я выпью с вами по бокалу.
Спустя десять минут Росса провели в маленький кабинет к принцу, который сидел за богато инкрустированным столом, внимательно изучая табакерку. Принц был в оливково-зелёном халате, расшитом серебром, под ним – белый шейный платок, сверкающий жилет канареечного цвета и белые шёлковые бриджи. Будучи на пару лет моложе визитёра, принц казался рядом с ним стариком и выглядел как старая курица рядом с орлом. Все черты лица – морщины, мешки под глазами, бугристая кожа – свидетельствовали о нездоровом образе жизни и потакании своим слабостям.
Росс склонился над унизанной кольцами рукой.
Принц фыркнул.
– Мой отец – коллекционер и большой любитель табакерок, – сказал он. – Возможно, это утешало его скорбь. Говорят, эта принадлежала Генриху Наваррскому.
Росс не испытывал желания комментировать это утверждение, и потому ничего не сказал.
– Наверное, вы не коллекционер, капитан Полдарк? Или вы коллекционируете только информацию?
– Ваше высочество?
– Мне известно, что вы недавно прибыли из Португалии, куда были направлены министрами из правительства моего отца для независимого наблюдения за военными действиями.
– Это верно, сэр.
– И вы подготовили отчёт?
– Я полагал, что вы уже ознакомились с ним, ваше высочество.
Принц Уэльский впервые за их встречу поднял взгляд: немного сонный, но оценивающий и проницательный. И не слишком дружелюбный.
– Вы ведь прежде всего военный, Полдарк, человек действия, а не литератор? Я нашёл ваш отчёт интересным, но отнюдь не хорошо написанным. Смею надеяться, что немного способен оценить литературный стиль. Однако мне говорили, что рассказываете вы гораздо свободнее и, пожалуй, вкладываете в слова больше смысла.
– Я и не оратор, сэр. Я только могу попытаться добавить к уже изложенному некоторые наблюдения – и, разумеется, отвечу на любые вопросы, которые вы сочтёте нужным задать.
Принц всё ещё вертел в руках табакерку.
– По крайней мере, вы не обещаете слишком многого. Уже кое-что. Чем старше я становлюсь, тем больше вокруг меня тех, кто слишком много обещает. Эта болезнь придворных – проклятие принцев и королей.
Росс снова сдержался и промолчал.
– Вы знаете, я тоже предпочёл бы быть человеком действия в большей степени, чем могу себе позволить. Понимаете? Эта война так затянулась... Когда она началась, я был совсем молод. Мне хотелось вести армию на поле боя, принимать участие в сражениях, – принц довольно кивнул в подтверждение своих слов. – Милостивый Боже, я совсем не трус. Среди моих предков были полководцы. Но мне, как наследнику престола, не позволили участвовать в войне! Меня укрыли коконом, как дорогую гусеницу шелкопряда, чтобы после кончины отца я смог занять его место – подписывать документы, назначать министров, блюсти государственные интересы Англии! Но как человек, я лишён удовольствия от достижения общего блага – или хотя бы стабильности – для английского народа. Вы, Полдарк, вправе завидовать роскоши и благополучию моей жизни, это так. Я же завидую вашей свободе быть тем, кто вы есть – военным, политиком, человеком дела, можно даже сказать, в лучшем смысле этого слова, авантюристом.
– Ради собственных интересов, сэр, я рискую только в своей шахте, – сдержанно сказал Полдарк. – Что же касается остального – в моей жизни сами по себе происходят события и представляются поводы для риска.
Принц зевнул, вытянул толстые ноги. Его обувь украшали серебряные пряжки, на белых фильдеперсовых чулках виднелись ажурные вставки.
– А теперь вам представился я, так? Когда вы впервые встретились с лордом Веллингтоном?
Вопрос был задан резко, и мгновение Росс колебался.
– С Веллингтоном?.. После Буссако, сэр. Но кратко. Множество дел требовало его внимания.
– Вы встречались с ним прежде?
– Нет, сэр.
– А с Уэллсли?
– Я встречал его на приёмах. Иногда мы обменивались парой слов в Палате. До прошлой недели. Тогда я представлял ему этот отчёт.
– А с Каннингом?
– О, Каннинга я хорошо знаю, сэр. Мы знакомы лет семь или восемь.
– Да, так я и думал. Так и думал. Всё это сильно напоминает интриги Каннинга.
– Всё... это, ваше высочество?
– Да. И не задирайте на меня ваш длинный нос. Вы понимаете, о чём я. Каннинга надо бы так и звать – хитрюгой! Он считает себя слишком значительным человеком вне правительства, и будучи не у дел, постоянно пытается вмешиваться, организовать собственное маленькое правительство. Какие ещё цели мог иметь ваш визит в Португалию, когда кабинет министров получает собственные, совершенно полные отчёты обо всём, что там происходит?
– Я задавал этот вопрос перед отъездом, сэр.
– Да ну? И что же вам ответили?
– Что такой независимый отчёт может иметь значение для того, кто не боится что-то потерять и не ищет выгоды, кто так или иначе со временем приобрёл репутацию непредвзятого человека.
Принц перевернул табакерку и провёл пальцем по дну.
– Её чинили, но весьма искусно. Должно быть, отец и не заметил, вы согласны?
Росс снова промолчал.
– А вы – упрямец, капитан Полдарк.
– Сэр?
– Я сказал, что вы упрямец. Не притворяйтесь, будто не поняли. Ну и?
– Да, сэр?
– Да, сэр, говорите то, что должны. Изложите подробно этот отчёт. Расскажите мне о том, что видели, что узнали и к каким заключениям пришли. Прошу, продемонстрируйте всё ваше красноречие.
Росс сглотнул. Хотелось почтительно поклониться, принести извинения и выйти вон. К чёрту этого жирного хлыща с его великосветскими замашками, фильдеперсовыми чулками и табакерками. Если таков будущий король Англии – тогда помоги ей, Боже. Беседа приняла вполне предсказуемый оборот.
Однако... эта аудиенция касалась отнюдь не личных дел Росса. Если сейчас он бросит всё и уйдёт – да, он не проиграет. Если же Росс останется, выдержит это недостойное обращение – он ничего не выиграет, ему определённо нечего ждать от этого толстопузого принца, но он хотя бы выполнит свой долг. И потом ему не придётся корить себя, как случалось не раз, если гордость – возможно, ложная гордость – побудит его к поступку, разрушающему надежду на продвижение порученного ему дела. Сейчас не время думать о личных предпочтениях. Дело слишком важное.
Росс начал говорить – нескладно, сбивчиво. Сначала он глядел на принца, продолжавшего ковырять табакерку, потом перевёл взгляд на статую слева от диванчика, на котором сидел его высочество. Статуя изображала какого-то греческого бога, судя по бороде и рогу – вероятно, Титана. Росс старался не думать о живом человеке, который то ли слушал его, то ли нет. Он обращался к статуе.
Он говорил минут десять, почти не прерываясь, и в последние пять минут – очень увлечённо. Наконец, Росс остановился. Он увидел, что принц отложил табакерку и посапывает, опустив голову на грудь. Росс молча смотрел на него с гневом и презрением. Принц поднял тяжёлые веки и со вздохом спросил:
– Это всё?
– Да, это всё...
– Да, Полдарк, мне сказали правду, вы прекрасный рассказчик. Это помогло мне неплохо вздремнуть.
Росс проглотил комок, пытаясь сдержаться.
– Значит, сэр, я потерпел неудачу, как и предполагал. Если теперь я могу идти...
– Нет, не можете.
Росс ждал. Французские часы пробили восемь.
– Что вы имели в виду, говоря о неудаче? – спросил принц.
– Я предполагал, что вы не заинтересуетесь рассказом.
Принц зевнул.
– Мне говорили, что при Буссако генерал Мерль дошёл до вершины горного хребта, почти не встретив сопротивления. Почему Веллингтон это допустил?
– У него была слишком растянутая линия обороны, сэр. Генерал Мерль не прошёл беспрепятственно, но французы напали внезапно, в тумане, а в том месте у нас оказалось недостаточно сил, чтобы удержать их.
– Почему же оборонительные позиции так растянулись?
– Потому, что иначе их бы обошли.
– Значит, сражение едва не закончилось разгромом в самом начале?
– Нет, сэр. Для такого случая Веллингтон держал резерв. Он наблюдал за склоном со своих позиций, но из-за утреннего тумана у самой земли видимость была недостаточной. Как только Веллингтон заметил прорывающихся к вершине французов, он отправил 88-й пехотный, а также, думаю, и 45-й. Минут двадцать шла жестокая схватка, а потом разбитые батальоны французов отбросили с хребта, они потеряли около двух тысяч человек.
– И вы в этом участвовали?
– Нет, сэр. Я присоединился к роте своего племянника, входящей в 43-й полк дивизии генерал-майора Кроуферда.
– Значит, 43-й, – сказал принц и снова зевнул. – Тогда на следующих этапах сражения вы оказались не просто наблюдателем.
– Да, сэр. В тот день, позже, я участвовал в наступлении на дивизию генерала Луазона. Признаюсь, никогда прежде я не видел более храбрых и яростных солдат. Вы знаете, призывая к атаке, генерал Кроуферд крикнул, что мы должны отомстить за сэра Джона Мура.
– Мур, – вставил принц. – Ещё одна неудача.
– Все те, кто сражался рядом с ним, считают иначе. Говорят, он получил из Лондона невыполнимый приказ.
– Меня это не удивляет. Нисколько не удивляет. Тем не менее, его разбили. Как и самого Веллингтона, который сейчас признаёт поражение.
– Не поражение, сэр. Тактическое отступление. Иначе, когда у противника столь превосходящие силы, его вскоре обошли бы с флангов и окружили.
Принц извлёк собственную табакерку и сунул по щепотке табака в каждую ноздрю.
– Мне докладывали иное, капитан Полдарк. Мне сообщили, что британская армия превратилась в толпу сброда, смешавшись с беженцами, удирающими из Лиссабона от победителей-французов. Обычное дело – неэффективность, негодный генералитет, беспечное офицерство, оборванные, пьяные, мародёрствущие солдаты.
– Возможно, сэр, – холодно сказал Полдарк, – вы владеете более свежими и полными сведениями, чем я.
– Без сомнения. Именно так.
– Тем не менее, перед отъездом я осмотрел некоторые оборонительные позиции вокруг Торриш-Ведраш. Зная мужество наших воинов и храбрость португальцев – поначалу плохо организованных и неподготовленных – я не могу даже представить, что французам удастся прорвать оборону. Ставлю голову на то, что Лиссабон устоит.
Принц Уэльский наконец встал с кресла. Поднять такую массу оказалось делом нелёгким – усилия выглядели нескоординированными, как будто у него отказали сразу все суставы и принц вот-вот рухнет на пол самым недостойным образом. Однако цель всё же была достигнута, принц выпрямился, тяжело дыша, и принялся мерить комнату мелкими шажками: шлёп– шлёп, шлёп– шлёп.
– Оборона, оборона... Наши генералы только о ней и думают, даже лучшие из них! Всё, что мы можем – высадиться в Европе, продержаться там некоторое время на патриотизме местных жителей, нанести французам парочку булавочных уколов, а потом с позором отступить – либо на подготовленные рубежи, либо на наши собственные корабли! Как таким образом можно разбить Наполеона? Я вас спрашиваю!
Росс молча смотрел на принца.
– Это нелёгкий вопрос, сэр. Возможно, нам лучше принять неизбежное и преклонить колени перед Наполеоном.
– Ага, значит вы согласны с мнением самых здравомыслящих людей!
– Я не думаю, что это самые здравомыслящие люди, ваше высочество!
– Не уклоняйтесь от ответа, сэр!
– Что ж, видимо, мы чрезмерно стараемся на малозначительных участках? Мы неэффективно растрачиваем ресурсы, проливаем кровь и впустую расходуем деньги, сдерживая вторжение великой французской нации. Они уже овладели большей частью Европы. Без наших булавочных уколов они, вероятно, скоро овладеют и оставшейся... Раз уж вы оказали мне великую честь и поинтересовались моим мнением...
Полдарк помедлил. Принц не произнес ни слова.
– Поскольку вы оказали мне великую честь, спросив моё мнение, я скажу, что был глубоко огорчён, наблюдая, как первое десятилетие нового века заканчивается полным унижением Англии, отречением от множества народов Европы, ожидавших нашей помощи. Но именно вы, ваше высочество, обязаны принять на себя ответственность за выбор дальнейшей судьбы своей страны. А мы, ваши подданные, примем ваш выбор. Как, впрочем, и история.
Принц промокнул нос носовым платком, сделанным в Генте, ныне недоступном.
– Дерзость может принимать различные формы, капитан Полдарк. Как военный, вы наверняка осведомлены об этом. Вы высказывали ваше мнение в парламенте?
– Я редко выступаю в парламенте, сэр.
– Меня это не удивляет. Вам следует учиться у вашего друга Шеридана. Когда он был в лучшей форме – увы, довольно давно – он мог... неважно. Бесспорно, вы исполняете свой долг так, как понимаете его. Может, вы и мне позволите поступить так же.
– Сэр, я именно это имел в виду.
Принц снова тяжело заходил по комнате. Росс осторожно переместил ноющую ногу. Тяжёлое дыхание приблизилось к нему, снова отдалилось.
– Полдарк.
– Сэр?
– Подите сюда.
Его королевское высочество стоял у письменного стола. Когда Росс приблизился, он открыл ящик, извлёк из него пергамент размером примерно три на два фута и развернул его, поблёскивая кольцами на дрожащих пальцах.
– Смотрите. Это план оборонительных сооружений у Торриш-Ведраш, который мне прислали. Поясните его.
Росс прищурился, глядя на карту.
– Веллингтон – неисправимый растяпа, – сказал принц. – Так утверждают все мои советники. Тори думают иначе, но это потому, что чувствуют ответственность за его назначение, и кроме того, министр иностранных дел – его брат.
– Если так, – ответил Росс, – то, как я уже ранее говорил...
– Это неважно. Растолкуйте мне эту карту. Возможно, вы не знаете – я получил депешу, что Массена больше не осаждает Лиссабон, он отступил, узнав об этих укреплениях. Как кое-кто уверяет, лишь для того, чтобы занять более выгодные позиции, и это ухудшит наше положение. Другие говорят, что зима, голод и болезни работают на Веллингтона – возможно, он на это и рассчитывал. Но я не лишён познаний в военном деле. Если у вас есть что сказать по этому поводу, прошу.
