Текст книги "Незнакомец из-за моря (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Часть третья
Глава первая
I
В начале мая Англии достигли потрясающие новости. Войска Британии и Португалии не только прорвались за тесные границы укреплений, воздвигнутых вокруг Лиссабона, но после серии маневров и контрманевров, перемежающихся самыми кровопролитными сражениями этой войны, полностью вытеснили французов с португальской земли. Массена, один из величайших французских генералов, командовавший крупнейшей армией, когда-либо доверенной Наполеоном одному из своих заместителей, потерпел сокрушительное поражение. За четыре недели англичане смогли продвинуться на триста миль, потеряв всего четыре тысячи человек против двадцати пяти тысяч у противника. С характерной для него сухостью лорд Веллингтон объявил португальцам, что беспощадный враг бежал через Агеду и жители страны могут вернуться в свои дома.
Критики наконец затихли. Даже самые ожесточенные виги, что так долго предрекали крах и разгром и кричали о недисциплинированности и некомпетентности, изменили свои взгляды. Обе палаты парламента выразили признательность за проведенную кампанию, и никогда прежде ораторы не были более единодушны. Как писал Россу Каннинг: «Но поменяй Принни свое мнение (и отношение), все пошло бы коту под хвост».
Некоторые противники, такие, например, как преподобный доктор Холс из Труро, предсказывали, что теперь уж Наполеон возьмет кампанию в свои руки и сметет «джонни» обратно в море, но ничто не могло помешать подъему национальной гордости и оптимизма. Проклинаемый всеми генерал Веллингтон внезапно стал фигурой международного масштаба.
Привычка радоваться делам, совершенно его не касающимся, не была присуща натуре сэра Джорджа Уорлеггана. Однако, проезжая в почтовой карете по Хай-Кросс, он ощутил, как и его собственная душа вспыхивает искрами при виде танцующих языков пламени праздничного костра. Остановившись у Большого дома, он быстро поднялся по ступенькам. В дверях его встретил лакей в парике.
Сейчас Джордж как никогда скучал по Элизабет – все еще скучал по прошествии стольких лет. Недавно один новоиспеченный вдовец, каким некогда случилось быть и самому Джорджу, сказал в его присутствии: «Что толку от имущества, если владеешь им в одиночестве». И Джордж полностью познал эту горькую истину. Невозможно было скрывать счастливый поворот судьбы, постигший его теперь, после двух месяцев серьезных треволнений. Тем не менее, его мать, Валентин и маленькая Урсула находились в Кардью. Матери в любом случае нездоровилось, к тому же у нее отсутствовала всякая деловая жилка – порой некоторые даже задавались вопросом, как ей удалось воспитать Джорджа, – Валентин же был слишком молод, а еще замкнут, язвителен и невыносим, чтобы разделить с ним страхи и облегчение.
Изысканная и утонченная красавица, в которой Джордж так нуждался, одиннадцать лет назад умерла при родах и теперь обратилась лишь в горстку праха и кучку костей. Несмотря на весь свой аристократизм, Элизабет сумела бы разделить его чувства. Они насладились бы этим вместе. Однажды, думал он, и ожидание, быть может, окажется не столь долгим, даст бог, он встретит женщину, которой сможет доверять. Он не видел Харриет Картер со времен званого вечера у Гордонов. Он не имел права искать её руки, когда мог предложить ей в качестве свадебного подарка лишь свое вероятное банкротство. Единственным человеком одной с ним плоти и крови – если можно приписывать ему наличие подобных субстанций – в этом доме оставался лишь старик Кэрри. И уж ему-то, без сомнения, лучше прочих удалось бы постичь причину удовлетворенности Джорджа. Но без всяких эмоций. Разговор больше напоминал бы беседу с бухгалтерской книгой.
Войдя в гостиную, Джордж протянул руки к камину. Мысль отправиться на поиски дяди не приносила удовольствия. Он потянул за колокольчик.
– Сэр?
– Принеси мне бренди. 1801 года. Наполовину пустой графин найдешь в моем кабинете. И, Бейкер, спроси моего дядю, не будет ли он столь любезен явиться сюда. Если он уже отошел ко сну, попроси его спуститься.
– Слушаюсь, сэр.
В ожидании Джордж с наслаждением расправил плечи. Даже с введением платных дорог долгая езда в почтовой карете продолжала оставаться испытанием. Бренди принес другой лакей. В комнатах для слуг знали: искать утешения в хозяйском алкоголе – плохая идея, сэр Джордж всегда помнил уровень жидкости в графине и точное количество бутылок в погребе.
Джордж взял бокал и сделал глоток. Шаркая, вошел Кэрри. Он еще не спал, но его черный шерстяной сюртук отлично сошел бы за халат.
– Итак, ты вернулся. Давно пора, – фыркнул дядя. – Ты шлялся где-то четыре дня. За четыре дня мы потеряли шесть тысяч. В среду чуть не началась паника. Фермеры и прочий сброд съезжаются на ярмарку. Остатки твоей собственности на севере придется продать, даже по бросовой цене.
– Не было никакой паники, – поправил его Джордж. – Стабильный отток. Утрата доверия и ничего больше. Все банки нынче переживают суровые времена.
– Мы переживаем их из-за твоей глупости! Чтоб ты знал, на прошлой неделе клиенты раз за разом отказывались от наших векселей и требовали золото! А лавочники… Должен поставить тебя в известность, что лавочники этого города предпочитают векселя Банка Корнуолла!
– Теперь этому настанет конец.
– Слышал я кое-что. – Кэрри дергал длинным носом. – Оправдания, которые придумали местные лавочники – они утверждают, будто у них нет сдачи, чтобы не сдавать серебро и медь с наших векселей! Теперь этому настанет конец? О чем это ты?
– Последние три ночи я провел с сэром Хамфри Уильямсом, – сказал Джордж, – у него дома в Солтэше. Он старший партнер Банка Корнуолла и Дэвона в Плимуте, а кроме того – человек, обладающий большим влиянием. Мы пришли к соглашению.
– Мне известно, кто такой Хамфри Уильямс. – Кэрри замолк, комкая рукой подол своего одеяния. Казалось, еще чуть-чуть, и можно было бы расслышать, как в голове его вращаются шестеренки. – К какому соглашению?
– Мы станем партнерами. Свободное, но обязывающее партнерство, в котором один гарантирует другому свою поддержку. Разумеется, до определенного предела, хотя распространяться об этом не стоит.
– Сколько?
– Для начала – двадцать тысяч фунтов.
– Как мы можем гарантировать подобное в нынешнем положении?
– Её частично покроют, как ты изволил выразиться, остатки моего северного имущества. Ты советовал мне избавиться от него, я так и сделал. Продал все до последнего! Ты доволен? Позволь тебе налить.
Кэрри отмахнулся от предложения, словно от назойливого комара.
– Но чтобы как-то повлиять на мнение обывателей…
– О чем-то стоит объявить публично. Разумеется. В том и есть весь смысл соглашения. Подобное заявление немедленно восстановит доверие. Банк Дэвона и Корнуолла хорошо известен даже здесь, в западной части графства.
Оба умолкли. Подойдя к окну, Джордж выглянул на улицу. Огней праздничного костра отсюда было не видно, однако на колокольне церкви Святой Марии плясали блики мерцающего света.
– И что они получат? – спросил Кэрри.
– Сэр Хамфри всегда мечтал о расширении сферы своих интересов. Постоянные взаимоотношения с нами позволят его банку увеличить влияние, охватив большую часть Корнуолла.
С улицы раздался взрыв смеха.
– Как считаешь, мы выиграли войну? – спросил Кэрри. – Их по-прежнему в двадцать раз больше. Я поставил бы на то, что они снова нас погонят, да лелею теперь некоторые надежды на счет этого Уэлсли.
– Веллингтона.
– Уэлсли. Он начинал с этим именем. Итак, теперь ты наконец избавился от всех этих безумных инвестиций.
– Уверен, что пожалею об этом. Даже эта война не может тянуться вечно. В долгосрочной перспективе они принесли бы большую прибыль. Но теперь наши позиции в безопасности. Доверие будет восстановлено в полном объеме.
Кэрри поскреб голову под домашней шапочкой.
– Полагаю, ты ждешь моего одобрения. Но я страдаю подозрительностью. И подозреваю, что эти люди будут вмешиваться в наши дела.
– Не будут. Это оговорено. У каждого из нас свой путь, кроме оговоренных гарантий. – Джордж во второй раз наполнил свой бокал бренди. Первый уже согревал его сердце и желудок. Тепло очага расслабляюще ласкало спину. – Кое о чем мы еще не договорились. О смене названия.
– Что?!
Сделав осторожный глоток, Джордж потер подбородок и выглянул в окно, а затем сгорбился и развернулся.
– Это еще не решено. Сэр Хамфри предложил… Ввиду того, что собственное его имя не отражено в названии банка, и учитывая его известность в графстве... и здесь мне нечего возразить... он предложил нам назваться «Уорлегган и Уильямс».
Кэрри тут же засопел.
– Боже, Джордж. Да если бы твой отец был жив!
– Но его нет, дядя. И я не думаю, что в исключительных обстоятельствах он стал бы сильно упираться. Было время, и тебе не стоит об этом забывать, когда нам следовало бы считать подобное честью. Имя Уильямса рядом с нашим!
– Ты знаешь, как он относился к нашему имени! Отлично знаешь, Джордж! Мне казалось, что ты относишься к нему так же! Всегда такой гордый, такой уверенный, что имя Уорлегганов стоит уважать – о да, и бояться!
– Заметь, – сказал Джордж, – я не предлагаю от него отказаться. Я предлагаю лишь связать с ним еще одно – и какое, в конце концов. Наше имя должно быть первым… Вне зависимости от всех неосмотрительных инвестиций, которые я, возможно, некогда сделал, пришла пора объединиться. Времена маленьких банков канули в прошлое. В этом году Корнуолл постигло по меньшей мере четыре банкротства: Робинсон в Фоуи, капитан Кудлипп в Лонсестоне…
– Мелкая рыбешка! – прорычал Кэрри. – Мелюзга! Мы мелкими не были – не настолько. Но из-за твоих грубых ошибок… К тому же… Следовало бы посоветоваться со мной. Нужно было спросить совета у меня, прежде чем проводить подобные комбинации!
– Ты рассуждаешь о нашем имени, – сказал Джордж. – Но кому его носить? Тебе семьдесят один. Мне вот-вот стукнет пятьдесят два. Есть только Валентин. Возможно, через пять лет он захочет войти в дело, но пока я не вижу ни малейших признаков подобного желания. Я действительно не уверен, что его характер хоть когда-то позволит ему взять бразды правления. Я часто призывал его к дисциплине. На самом деле, я возлагаю больше надежд на малышку Урсулу, но она не будет всю жизнь носить фамилию Уорлегган. Мы не обучили никого, способного взять на себя ответственность – и это был наш собственный выбор, ведь мы никогда не желали делегировать полномочия, но сейчас нам нужна новая кровь. Эта связь, этот договор – первый шаг.
Кэрри кашлянул и сплюнул в огонь. Шипящая слюна пузырилась на решетке.
– Я простудился, – пробормотал он. – Постоянно простужаюсь. Прямо как твой отец.
– Тебе стоит больше отдыхать и двигаться. Устраивать себе побольше выходных.
– Кому нужны выходные? – раздраженно заявил Кэрри. – Отдохну после смерти, скорое пришествие которой ты столь уверенно предсказываешь. Тогда имя Уорлегганов может катиться к дьяволу, мне плевать!
– Возможно, так и будет, – пробормотал Джордж себе под нос.
– А? Что-что?
– Какие бы чувства тебя сейчас ни обуревали, дядя, я уверен, ты свыкнешься с мыслью о подобном союзе. Уверяю, это не только уменьшит тревожные настроения в графстве, но и обеспечит нам огромную свободу пользоваться собственными деньгами без угрозы, маячащей за нашими спинами. Заметил ли ты, что Банк Корнуолла пытается раздувать незначительное пламя волнений? Потому что я, кажется, заметил!
– Он, вне всякого сомнения, не сделал ничего, чтобы нам помочь. Если учесть сотрудничество с твоим другом Полдарком, я этому не удивлен.
Джордж налил себе еще полбокала. Он никогда не видел ничего хорошего в том, чтобы переусердствовать с алкоголем, даже по случаю такого праздника. А это действительно был праздник. Он словно выбрался из темного зловещего коридора, что бы там ни говорил Кэрри. Трагически потерянных денег не вернуть. Но он может начать строить все заново. И стоило только взглянуть на принадлежащие ему промышленные и торговые предприятия графства, чтобы понять – они надежны, уж точно процентов на девяносто, а их перспективы весьма высоки. В течение последних жутких месяцев, он часто и столь же искренне, как и Кэрри, задавался вопросом – какой дьявол заставил его столь глубоко увязнуть в делах, ему совершенно не понятных, и почему со всем имевшимся у него тогда состоянием он не позволил леди Харриет принять или отклонить его брачное предложение.
Теперь его тылы защищены, и он может начать возрождение.
В глубине сознания Джорджа болезненно шевелились какие-то замечания, брошенные Кэрри, какие-то оброненные им слова – крошечный червячок сомнений, едва ли заслуживающий внимания, но отнюдь не оставшийся незамеченным. И он определил источник.
– Жаль, – бросил он.
– Чего?
– Я продал акции Уил-Лежер Джону Тренеглосу за четыреста фунтов. Я придержал бы их, будь обстоятельства менее напряженными.
– Тебе от них не было никакого проку, – язвительно бросил Кэрри. – Кто еще мог дать столько за заброшенную шахту?
Джордж допил свой стакан.
– Давай, дядя. Последний бокал перед сном.
– Ох, хорошо, если ты так настаиваешь. Но должен предупредить, это вызывает у меня изжогу.
– Четыреста фунтов за дырку в земле. Сомневаюсь, что там найдется что-нибудь еще. Но это же рядом с собственностью Полдарка, и я слышал, дела на Уил-Грейс обстоят не очень хорошо. Подозреваю, за Тренеглосом стоит Полдарк. Я предпочел бы помешать его деятельности.II
Письмо от капитана 43-го Монмутширского пехотного полка Джеффри Чарльза Полдарка капитану Россу Полдарку, Нампара, Корнуолл.
Под Альмейдой, 18 апреля 1811 года
Дорогой дядя Росс!
Лишь во время передышки, когда мы бок о бок стояли под пулями на туманном склоне Буссако, мне в голову пришла мысль, что ты мне совсем не дядя, а кузен или, полагаю, если быть совершенно точным, двоюродный дядя.
Тем не менее, прежде ты был мне дядей, а потому дядей должен остаться.
Помнишь ли ты то сентябрьское утро после атаки? Когда ты бросился в атаку, жаля врага пулями, словно мальчишка перепрыгивая через камни и мертвых французов, стреляя и пронзая противника наравне с лучшими. Подобное неповиновение приказу, как мне кажется, фактически можно было бы приравнять к мятежу. Повезло, что удалось достать тебе полковой мундир – хотя сидел он туго, и, как я обнаружил позже, разошелся по швам на плечах. В противном случае ты рисковал получить пулю в спину от кого-нибудь из наших разгоряченных парней! В тот день я подумал: «В этой битве сражаются два кузена, два Полдарка, и будь я проклят, если знаю, от кого дух захватывает больше». Убивать и самому быть убитым – дело довольно грязное, но мне кажется, в тот день на нас снизошло в некотором роде вдохновение!
Я перечитываю твое письмо из Лондона. Счастлив, что ты благополучно добрался до дома. Мне стыдно, что я не удосужился написать ответ. Для всех нас эта зима выдалась тяжелой, многие из лучших офицеров больны или ранены, некоторые же из худших выпрашивали – и получали! – отставку, чтобы вернуться домой. Временное бездействие и болезнь оказались одинаково утомительны, но с начала марта мы шли в наступление и сражались, шли в наступление и сражались. И так день за днем, блестяще и ожесточенно.
Увы, время это нельзя назвать счастливым, ибо наши непрекращающиеся победы были отравлены ужасами, поджидающими нас в отвоеванных деревнях и городах. Знаешь ли, кузен – ради разнообразия, пожалуй, назову тебя так... Так вот, знаешь ли, кузен, прежде я считал, что сражаюсь со свирепым, но храбрым и благородным врагом? Я столкнулся с многочисленными примерами уважения и дружбы между французами и англичанами.
Зачастую было трудно помешать сближению между простыми солдатами до и после битвы. Они словно бойцы на ринге. Как только драка заканчивается… И генералы ничуть не отличаются. Сульт, который воздвиг Муру памятник в Корунье, наглядный тому пример. Но здесь, в отношении к португальцам... Мы шли, маршировали, ехали, а мимо нас тянулись мили покойницких, гниющих трупов, изнасилованных и замученных женщин, детей, повешенных вниз головой, оскверненных церквей, искалеченных священников, мужчин с выколотыми глазами… Это изменило мое мнение. Может ли простая война превратиться в возмездие? Для португальцев – вне всякого сомнения.
Теперь мы встали лагерем под Альмейдой. Там оставили гарнизон французы, и дьявольской работенкой будет выкурить их оттуда. Как ты наверняка отметишь, я снова вернулся на ту реку, где потерял кусок челюстной кости. Я пережил эту зиму, но удача от меня отвернулась. Я потерял своего хорошего друга Сандерса. И Партриджа. Ядро оторвало ему голову вскоре после того, как мы покончили с завтраком. Ты встречал обоих, так что должен помнить. Партридж – это длинноволосый блондин.
Кстати, ваше военное ведомство смягчило свое отношение к повышениям и удостоило Гектора МакНила чести быть произведенным в очередное звание! После твоего отъезда я неоднократно встречался с ним. Достойный уважения человек, однако голова его полна рассказов о скверных старых днях, когда каждый житель Корнуолла – по его мнению – был контрабандистом.
Выражаю глубочайшую свою любовь тете Демельзе, Джереми, Клоуэнс и Изабелле-Роуз, Дрейку, Морвенне, Сэму, Заки Мартину, Бену Картеру, Джеки Хоблину, Джуду и Пруди Пэйнтерам – коль они еще живы – и всем прочим твоим друзьям, которые, как тебе кажется, могли бы помнить меня, и которым я могу быть представлен.
Я тоже мог бы получить отпуск, если бы просил. Но я не стал – отчасти потому, что, как я считаю, война на полуострове входит в победную фазу, отчасти потому, что воссоединение (что за библейское слово!), иначе сказать возвращение, мне кажется неуместным. Я знаю, что многие друзья были бы мне рады, но с учетом моих обязательств, это все еще не настоящее воссоединение.
Возможно, со временем все изменится.
Как прежде, твой любящий племянник, (кузен – двоюродный племянник?)
Джеффри Чарльз
III
Объявление в «Королевской газете Корнуолла» от 18 мая 1811 года.
«Банк Уорлеггана уведомляет о начале сотрудничества с банком Плимута, Солтэша, Бодмина и Лискерда в Корнуолле и Дэвоне, начиная со следующего понедельника, 20 мая 1811 года.
Эти изменения ни в коей мере не затрагивают активы и векселя Банка Уорлеггана, Труро, а призваны лишь еще лучше защитить интересы клиентов, а также расширить возможности банка. С этого времени Банк Уорлеггана будет называться Банк Уорлеггана & Уильямса. Партнерами выступят сэр Джордж Уорлегган, сэр Хамфри Уильямс, мистер Кэрри Уорлегган и мистер Руперт Крофт.
IV
Письмо лорда Эдварда Фитцмориса мисс Клоуэнс Полдарк, 16 июня 1811 года.
Дорогая мисс Полдарк!
Рискну написать Вам снова, убедив себя в том, что мое первое письмо, быть может, затерялось в дороге, возобновить, пусть лишь насколько то позволяют формальности письма, нашу февральскую дружбу и сказать, что я искренне надеюсь на Ваше благополучное возвращение домой. Верю, там Вы сумели насладиться всеми разнообразнейшими прелестями, что предлагают нам весна и лето. Корнуолл так далеко отсюда, и хоть на западе я чувствую себя местным жителем, мне никогда не доводилось бывать в вашем округе, лишь однажды я добирался до Эксетера.
Вместе с этой запиской или вскоре за ней последует письмо от моей тетушки с приглашением провести конец июля с нами в Бовуде. Это семейный обычай (и я до сих пор охотно ему следую) – большую часть сезона провести в Лондоне, затем пару недель в Уилтшире, а затем отправиться в наш шотландский домик, чтобы поохотиться на глухаря. А это значит, нас ждут прекрасные дни в Бовуде, где соберется большая часть моей семьи, и мы с тетушкой были бы очень рады увидеть там Вас. И хоть это далековато от Корнуолла, путь не длиннее половины дороги в Лондон. Надеюсь, нам удастся убедить Вас, что путешествие того стоит.
Разумеется, письмо тетушки будет адресовано Вашей матушке, а, кроме того, будет содержать приглашение и для неё, чтобы Вы не чувствовали себя неловко без сопровождения.
Поверьте, дорогая мисс Полдарк, ваш приезд доставил бы нам огромное удовольствие.
С искренним уважением,
Эдвард Петти-Фитцморис
Глава вторая
I
В последнюю пятницу мая Джереми поделился с матерью своей идеей навестить мисс Тревэнион.
– Ты получал от неё вести? – спросила Демельза.
– Нет.
– Ты писал ей?
– Однажды. И не дождался ответа.
Демельза взглянула на своего рослого сына. Глаза юноши были пусты. Так пуст бывает взгляд молодых людей, попавших в неприятности.
– Твоему отцу не понравилось письмо миссис Беттсворт.
– Знаю. Но выждал два месяца. Думаю, у меня есть право их навестить.
– Конечно. Мне сообщить отцу?
– Когда я уеду.
– Не думаю, что он будет против.
– Следует ли подождать два месяца? – спросил Джереми.
– Нет, – криво улыбнулась Демельза.
Они направились к конюшне.
– Когда-то у тебя была лошадь по имени Каэрхейс, – произнес Джереми. – Это было до моего рождения?
– Да, еще до того, как в нашей семье появился достаток. Мы продали ее, когда нуждались в деньгах.
– Откуда у нее такое имя? В то время ты была знакома с Тревэнионами?
– По-моему, у нее уже было это имя, когда мы ее купили. Спроси лучше у отца.
– Как-нибудь. – Джереми стал седлать лучшего чалого коня по кличке Колли (краткое от Коллингвуд). Его купили для охоты, но с годами Джереми стал питать отвращение к этому развлечению, и теперь главным образом скакал галопом по вересковым пустошам. Демельза заметила, как принарядился Джереми, – таким она его еще не видела.
– Джереми.
– Да?
Она помогла затянуть подпругу.
– Знаю, ты ужасно расстроился, и я ничем не могу тебе помочь. Это так меня огорчает. Я даже не могу дать тебе совет.
– Никто не может.
– Да ты его и не примешь. Верно. Нет смысла старикам говорить молодым, особенно своим детям, что они и сами через это прошли. Такое не берется в расчет. Это отражает лишь собственные переживания, ревность или потрясения. Все мы рождены одинаковыми, но при этом каждый из нас уникален, и все мы страдаем.
Джереми похлопал ее по руке.
– Но есть кое-что важное, – добавила Демельза. – Никогда не забывай, что ты Полдарк.
Колли стал проявлять нетерпение в предвкушении прогулки. Джереми похлопал его по морде.
– Маловероятно, что я об этом забуду.
– Я имею в виду... – Демельза помедлила. – Семью твоего отца, а не мою. Меня огорчит, если шахтерское происхождение будет вставлять тебе палки в колеса.
Что ж, наконец-то она это произнесла.
Джереми выглянул из конюшни, в его глазах ничего не отражалось.
– Ты время от времени берешь меня в церковь. Мы ведь ходим туда всей семьей несколько раз в год.
– И?
– Говорят: чти отца и мать. Эту заповедь я исполняю. Понимаешь? Не беспокойся. Я исполняю всю заповедь, а не половину. В этом нет ничего такого. Если кто-то научит меня иному, то точно не ты.
– Я лишь...
– Я прекрасно знаю, о чем ты говоришь. А теперь, мама, занимайся своими делами, а я займусь своими. Никакая девушка...
Он запнулся.
– Это может быть не она. А ее родители.
Джереми взглянул на мать и язвительно улыбнулся.
– Это мы посмотрим.
II
Замок купался в море колокольчиков. А над ними трепетало кружево молодых буковых и березовых листьев. В бухте мерцало прозрачное море.
Джереми впустил престарелый лакей, как будто вечно носивший мятые чулки.
– Пойду погляжу, сэр. Не знаю точно, где сейчас мисс Кьюби, сэр. Покорнейше прошу садиться, сэр.
Джереми не принял приглашения. Вместо этого он прошелся по большой и высокой гостиной, где в марте они музицировали. Клавесин Клеменс открыт, на нем лежало несколько листов с нотами. У камина стояли туфли, а пламя никак не желало умирать и пускало тонкие дымные спирали. К стене прислонились четыре ружья. На диване лежали две развернутые лондонские газеты: «Таймс» и «Морнинг пост». Со стен рассеянно взирали портреты предков Тревэнионов.
После долгого ожидания дверь открылась, и у ног Джереми с лаем запрыгали два спаниеля.
– Дорогой мой Полдарк! – Это был майор Джон Тревэнион, его плотно сжатые губы растянулись в приветствии. – Как хорошо, что вы пришли. Как поживаете? Вокруг свирепствуют болезни. Прошу, проходите сюда. Здесь куда удобнее.
Он повел его в кабинет – комнату поменьше размером и более светлую, с видом на пустошь. Как обычно, там был приличный беспорядок. В уголке у камина сидела за вышивкой миссис Беттсворт. Она улыбнулась такими же плотно стиснутыми губами, как у сына, и оторвалась от работы, чтобы протянуть руку, над которой склонился Джереми.
Они поболтали о погоде, инфлюэнце, нехватке лошадей из-за войны, о том, как трудно найти приличных каменщиков для строительства замка, о приближающихся в Бодмине скачках – о них майор, похоже, был весьма осведомлен. Это поле битвы было Джереми не по нраву. По правде говоря, худшее из возможных, но он не позволил себя заболтать или сбить с толку.
– Вообще-то я приехал навестить мисс Кьюби, – неожиданно произнес он. – Прошло уже больше двух месяцев с нашей последней встречи.
После короткой паузы Тревэнион ответил:
– Кьюби в добром здравии, но сейчас ее нет дома. Она навещает кузенов в Трегони. Но я скажу ей, что вы заходили. Я передам ей... э-э-э... ваше сообщение, если хотите.
– Скажите ей, я разочарован тем, что на Пасху ей не позволили навестить мою семью на северном побережье.
– Не позволили? – Майор Тревэнион уставился на мать налитыми кровью глазами, но она не обратила на него ни малейшего внимания. – Думаю, у нее были другие обязательства. Разве не так? Что ж, мне очень жаль, Полдарк. Нам всем жаль. Сказать по правде, матушка воспитывает всех детей в строгости и не позволяет им свободу, которую жаждут получить многие современные девушки.
– Может быть, она получит немного свободы, чтобы приехать в другой раз? Например, с Огастесом?
– Огастес в Лондоне, – сказал майор Тревэнион. – Он получил должность в Казначействе, где, как мне кажется, его дарования раскроются в полной мере. Он пишет занятные письма.
– Мистер Полдарк, – вмешалась миссис Беттсворт, – будьте добры, передайте мне тот зеленый шелк.
Джереми поспешил выполнить просьбу.
– Он пишет занятные письма, – продолжил майор Тревэнион и засмеялся, не успев рассказать шутку. – Говорит, что ехал в наемной карете, где на полу вместо ковра лежала солома. Ходил на службу в Вестминстерское аббатство, и там помимо него присутствовал лишь один прихожанин. А в лавках, по его словам, полно оскорбительных карикатур на любых известных персон. Французов, англичан, американцев...
Ненадолго повисла тишина.
– Надеюсь, мисс Клеменс в добром здравии? – спросил Джереми.
– Да, благодарю вас. На прошлой неделе мы вместе ездили в Ньютон-Эббот, моя кобыла Роузленд выиграла там приз королевы Шарлотты... На обратном пути дороги вокруг Плимута заполонили солдаты – и пешие, и в экипажах, они направлялись на корабли. Подкрепления для Португалии и Индии. Слава Богу, война стала менять направление к лучшему, давно пора.
– Несомненно, – согласился Джереми.
– Представляете, из-за этой бесконечной войны стало так трудно найти людей, что приходится платить тридцать фунтов в год даже самому паршивому лакею. Даже женщины стали просить больше. Я плачу кухарке тринадцать фунтов в год. Как справляется ваш отец?
– По правде говоря, – ответил Джереми, – я не интересовался этими вопросами. Большинство слуг работают у нас очень давно. У нас нет лакеев, в основном женщины, которые помогают моей матушке, и еще двое слуг выполняют разную работу по дому.
– И сколько акров составляет ваше поместье?
– Кажется, около сотни.
– У нас тысяча, и половина обрабатывается. А еще есть около пяти сотен акров на полуострове Роузленд, довольно плодородная земля. Но разумеется, больше всего меня волнуют пятьсот акров вокруг замка. Они закрыты от ветров, и здесь можно выращивать редкие кустарники. Если бы у меня было время, я бы вам их показал.
– Мисс Кьюби показывала некоторые, когда я был здесь в последний раз.
– Вот как? Ах да.
Миссис Беттсворт подняла голову.
– Надеюсь, вы простите нас, что мы не приглашаем вас к обеду, мистер Полдарк. Вы же понимаете, когда в доме осталось так мало членов семьи, нам нужно совсем мало, и для кухарки будет довольно затруднительно изменить меню в такой поздний час.
Джереми поднялся.
– Разумеется. Я понимаю. – Он посмотрел на хозяев. – Хотя, пожалуй, не вполне понимаю. Прошу меня простить. Я вырос в семье, где привыкли выражаться прямо. И в результате не могу оценить любезность, которая маскирует неодобрение. Я бы предпочел прямое объяснение причин этого неодобрения, нежели скрывающие его бессмысленные слова. Миссис Беттсворт... Майор Тревэнион... Всего вам хорошего.
Он поклонился и шагнул к двери. Его рука на дверной ручке дрожала от гнева.
– Подождите, Полдарк. – Джон Тревэнион отпихнул спаниеля, суетящегося у его ног. – Матушка, собакам нужно прогуляться. Я провожу мистера Полдарка к лошади.
– Разумеется, – сказала она и на мгновение застыла с иголкой в руках. – Хорошего вам дня, мистер Полдарк.
Джереми не замечал ничего вокруг, шагая по холлу и крыльцу. За парадной дверью, выходящей на укрытую от моря сторону, тянулся арочный проход. У выхода из него он привязал к коновязи Колли.
Тревэнион не поспевал за ним, но нагнал, когда Джереми уже собирался сесть в седло. Ветер растрепал тонкие каштановые волосы Тревэниона.
– Недостаточно хорошая партия, – сказал он.
– Что?
– Вы попросили назвать причину. Разве это не очевидно? Вы недостаточно хорошая партия для Кьюби. Тревэнионы живут в этом самом месте уже пятьсот лет. С 1313 года, если быть точным. Это кое-что да значит. Вы приятный молодой человек, Полдарк, что-то в вас есть. Вы были бы желанным гостем в этом доме. Но в качестве мужа моей сестры, а ведь именно этого вы добиваетесь, это ясно, вы и близко не годитесь. Понятно? Это достаточно очевидно? У нас более высокие цели. Простите.
– А Кьюби?
– Ах, Кьюби... Она любит флиртовать. Разве вы не заметили? Ей нравятся молодые люди, да и кому бы не нравились в таком-то возрасте? Она считает, что многих держит на привязи. А мы против этого не возражаем, пусть получит свою долю романтики. Но вы стали слишком серьезно к этому относиться. Понимаете? Она еще очень молода. Через пару лет мы подберем ей мужа, мы втроем – она, наша матушка и я – выберем вместе, и подходящую партию.
Получившие свободу спаниели игрались на гравийной дорожке неподалеку от Колли, и лошадь беспокойно перебирала ногами при их приближении.
– И какая же опасность в том, что я отношусь к этому серьезно, если ваша сестра относится несерьезно?
– Моя сестра бывает серьезна два или три раза в год. И что? Прошлой осенью она воспылала детской любовью к каменщику, но скоро это переросла, повстречав другого молодого человека, – он расхохотался. – Всё это было вполне приемлемо, потому что выходило из ряда вон. Но вы – джентльмен, а значит ваше внимание нужно рассматривать под другим углом. Если вы считаете нас нелюбезными, прошу, войдите в наше трудное положение.
