Текст книги "Штормовая волна (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
Оба придержали лошадей у развилки. Шеридан Росса беспокоился от нетерпения поскорее попасть домой.
Дуайт сказал:
– Может, мы как-нибудь ещё поговорим об этом.
– У меня нет сейчас особых дел. Давай спешимся ненадолго. Могу ли я чем-нибудь помочь?
– Не стоит... – Дуайт похлопал лошадь по шее. – Незачем спешиваться. Это можно сказать коротко, несколькими словами, если хочешь. Сара долго не проживет.
Росс испуганно посмотрел на него.
– Что?
– Ты обратил внимание, у ребёнка губы чуть синеватого цвета? Не слишком бросается в глаза, но как доктор и как отец, я это заметил. Она родилась с врождённым пороком сердца. Неправильное развитие. Может, даже прободение, не знаю, наверняка не скажешь.
– Боже мой, – сказал Росс. – Боже мой. Боже мой!
Прищурив глаза, Дуайт уставился вдаль, на бесцветное небо.
– Когда, как я, видишь сотни детей, приходящих в этот мир среди бедности, нищеты и лишений, принимаемых какой-то неумелой повитухой, неспособной помочь матери, перекусывающей зубами пуповину, когда та дает ребёнку каплю джина, чтобы не пищал, и все эти дети, или почти все, с самого начала, с первых месяцев жизни, что бы ни случилось позже, совершенны во всех отношениях, то очень странно наблюдать парадокс ребёнка из богатой семьи, которого принимал собственный отец, ребёнка, окружённого заботой и вниманием, как принцесса, а он оказывается ущербным, больным настолько, что излечить его выше человеческих сил.
Длинная речь вырвалась у Дуайта так быстро, что Росс понял – эти или подобные слова его друг повторял про себя день и ночь в течение последних месяцев.
– Дуайт, я не знаю, что сказать. Я думаю... Кэролайн не знает?
– Нет. Я не могу сказать ей. Я обдумывал разные способы. Попытаться осторожно сообщить страшную весть, может, даже написать. Это невозможно. Пусть всё идёт своим чередом.
Росс резко дёрнул вожжи, чтобы заставить Шеридана стоять смирно. Конь тряхнул головой, изо рта у него упала капля пены.
– Не говори Демельзе, – продолжил Дуайт. – Она, конечно, не проболтается, но всё будет написано у неё на лице, тут ничего не поделать.
– Дуайт, это худшее, что с нами случалось – со всеми четырьмя... с тех пор как умерла Джулия. Но прости, мои познания в медицине ограничены всего несколькими примитивными фактами. Ты совершенно уверен?
– К несчастью, да. Ни в чём в этой жизни нельзя быть полностью уверенным, но в этом случае, по крайней мере, вряд ли возможно что-то более определённое. В общей сложности я видел подобное полдюжины раз – правда, больше, когда был студентом в Лондоне. Эту болезнь легко распознать, достаточно приложить к груди ребёнка стетоскоп. Нормальное сердце бьется спокойно, а в сердце Сары слышны шумы.
– Давай я проедусь с тобой, Дуайт.
– Если хочешь. Но не до самого Киллуоррена, а то Кэролайн удивится, что ты не зашёл. А твоё лицо сразу тебя выдаст.
Росс вытер нос перчаткой, и они медленно направились в сторону мельницы Джонаса. Шеридану совсем не хотелось сворачивать в сторону от дома.
– Но она выглядит такой живой и шустрой, кажется, что всё хорошо, – сказал Росс немного погодя. – Болезнь больше никак не проявляется?
– Пока нет. Может и не проявляться. Это просто вопрос времени, Росс, до первой инфекции. Когда бы это ни случилось, сейчас или через год, у её сердца не хватит сил, чтобы справиться.
Глава седьмая
I
В июле Дрейка Карна посетили два гостя, один – вполне ожидаемый, другой – неожиданный. Первым был его брат Сэм, которого, как смиренно считал сам Сэм, Бог избрал, чтобы приводить заблудшие души к дверям рая. Он снова и снова получал доказательства Духа божьего в своем сердце и как в зеркале видел славу Христову. Но по скромности никогда не требовал для себя большего, чем мог предложить другим.
Работая на Уил-Грейс сдельщиком, каждую свободную минуту он проводил в часовне или за молитвой вместе с другими членами уэслианской общины или помогал в бытовых проблемах беднякам и больным в Грамблере и Соле. На чужака, приехавшего из Иллагана всего четыре года назад, поначалу смотрели с подозрением, а те, кто не принадлежал к его общине – почти враждебно. Но усердие сломило сопротивление, и теперь он был так же уважаем, как и любой другой, не надирающийся в пивнушке.
Сэм приходил к брату дважды в неделю, хотя по мере того, как росли его обязанности, визиты становились короче. Он дважды отказался от предложения Дрейка стать его партнером в кузнице, сославшись на то, что его призвание не в этом.
В этот вторник Сэм остался дольше обычного, помогая Дрейку крепить к телеге оглобли. Когда работа близилась к концу, он сказал:
– Братец, приятно слышать, что ты снова гуляешь с девушкой.
– Приподними-ка еще разок, – отозвался Дрейк. – А теперь держи ровно, пока я вколочу гвоздь. – Сделав это, Дрейк спросил: – Ты про Розину Хоблин? Я видел ее трижды, но всякий раз случайно. Люди просто болтают, что я с ней гуляю.
– Ну... Не мое дело тебе указывать, Дрейк, хотя я бы с удовольствием посмотрел, как ты женишься на подходящей девушке. Неестественно проводить всю жизнь в одиночестве. Ты знаешь, как я печалюсь, что ты не вернулся в нашу общину, как прежде, но я понимаю, что за последние три года ты настрадался, и мне станет спокойней на душе, если ты начнешь выкарабкиваться из ямы.
Дрейк отступил и нахмурившись посмотрел на телегу.
– На нужном уровне или нет?
– На нужном.
– А с этой стороны? Думаешь, здесь тоже всё как надо?
– Ага... Дрейк, ты еще так молод, но уже хорошо зарабатываешь. День за днем, месяц за месяцем ты рано встаешь, поздно ложишься и ведешь себя осмотрительно. Пусть ты и не стремишься к богатству, но всё равно наживешь скромное состояние. И к чему оно, братец? Я спрашиваю себя, и ты должен спросить себя – к чему всё это?
– Этим вопросом я никогда не задаюсь, – ответил Дрейк.
– Пока еще. Потому что тебе было больно. Но со временем даже самые глубокие раны заживут.
– Ты считаешь?
– Прошу прощения, брат, если я наступил на больную мозоль. Но ежели и так, это ведь из любви к тебе. Временами мне хочется оглядеть весь мир и увидеть, что еще нужно сделать. Не что я желаю сделать, а что должен. Помогать другим – лучший способ спасти себя. Если... если теперь ты помолишься и поверишь, что твой христианский долг – изменить свое положение, стать из холостяка женатым, то я бы сказал, мало кто так тебе бы подошел, как Розина Хоблин.
– Вот так, да?
Сэм оглядел брата. Тот был худощавым, но проведенные в кузнице годы сделали Дрейка физически крепким. Его мышцы были из тех, что сразу не разглядишь, пока они не в деле. А теперь Дрейк пустил их в ход, положив край телеги на низкие козлы, а потом начал выбивать колесную ось.
– Думаешь, я буду подходящим мужем для Розины, если не люблю ее?
– Любовь наверняка придет, брат. Если вы будете делить любовь к Христу, то и между вами появится любовь. А потом, если брак будет благословлен чудесными плодами – детьми, твоя душа станет плодородным садом и ты познаешь истинное предназначение жизни.
– А Морвенна? – спросил Дрейк.
Сэм молчал. Обычно они не упоминали это имя. Тишина прервалась лишь ударом молотка, и ось упала на пол. Дрейк начал прилаживать колесо.
– Морвенна замужем, – сказал Сэм.
– Это я и сам прекрасно знаю.
– Она – жена викария, и у них сын.
– И она живет в аду.
– Дрейк, ты не можешь этого знать.
– Я знаю. Стал бы ты советовать мне найти свой рай и бросить ее в аду?
– Но ты ничего не можешь сделать. Это печально, Дрейк, но ничего не поделаешь. Ты впустую растрачиваешь свою жизнь, всё горюешь и горюешь...
– Ну, иногда я забываю. – Он опустил колесо и вздохнул. – И стыжусь, что забываю слишком часто. Никакая боль и печаль не длятся вечно. Но другая женщина? Это будет куда постыдней и несправедливо по отношению к Розине. Я никогда не смогу отдать ей всё свое сердце.
– Со временем наверняка сможешь.
– И что же я ей сейчас скажу? Что женюсь на ней ради удобства, чтобы кто-то занимался домашним хозяйством и воспитывал моих детей? Я это должен сказать?
Сэм нагнулся, чтобы затянуть шнурок.
– Наверное, мне не стоило об этом говорить. Может, лучше было не спрашивать. Но я беспокоюсь за тебя, брат, хочу, чтобы с твоих глаз спала пелена, чтобы твоя боль смягчилась. Ведь по воле Господа нам предназначена долгая жизнь.
Дрейк подошел ближе и дотронулся до плеча брата.
– Оставь пока всё как есть, Сэм. Если мне предназначена долгая жизнь, то оставь пока всё как есть.
Это происходило в один из немногочисленных ясных дней этого дождливого летнего месяца, и вниз по холму в телеге ехал старый Пэлли Роджерс с выцветшей на ветру и солнце бородой-лопатой. Поравнявшись с мастерской, он поднял руку в приветствии.
– Похоже, многие живут себе спокойно, не то что мы. А как насчет тебя, Сэм? Ты так беспокоишься о моих бедах, но как насчет тебя?
– Меня?
– Да, что насчет Эммы Трегирлс? Она уволилась от Чоуков и уехала в Техиди, а это несколько миль отсюда. Разве у тебя не то же самое, что и у меня?
Сэм кивнул.
– Да, брат. У нас обоих сердечные раны. Но мою излечила благодать Духа святого. Я каждый вечер молюсь за Эмму. Молюсь, чтобы она увидела зло, которое ее порабощает. Если это случится, то будет двойной повод для радости: радости за душу, приобщенную к крови Христовой, и радость человеческая, когда она станет моей женой, мы сможем быть одной плотью и вместе познаем истинную любовь – плотскую и божественную.
Дрейк посмотрел на брата – высокого и белокурого, с молодым, но морщинистым лицом, с добрыми ярко-голубыми глазами и шаркающей походкой. Иногда, подумал Дрейк, Сэм выражает свои чувства гладко, как будто заранее готовился произнести проповедь. Но Дрейк знал, что это не так: если речь брата и выглядела гладкой, то лишь из-за постоянного чтения Библии во время собраний, к тому же Сэм говорил от чистого сердца.
– И ты этому рад? В смысле, что Эмма уехала?
– Я не теряю веру.
– Веру, что она вернется?
Лицо Сэма омрачилось.
– Не я заставил ее уехать. Я просто не мог ее остановить. Я бы женился на ней, но она не хотела приходить ко мне непросветленной, так она сказала. Я верю, что мою жизнь, как и ее, направляет Христос, а значит, лучше всего – следовать его воле.
Во двор вразвалку зашел Джек Тревиннард с ведром в одной руке и мотыгой в другой. Увидев, что Дрейк не один, он поспешно вытер нос рукавом и прошел к конюшне.
– Ну, брат, – сказал Дрейк, – похоже, тут больше не о чем говорить. Я знаю, по поводу Розины Демельза того же мнения, что и ты, это ведь она устроила нашу первую встречу. Розина – хорошая девушка, не спорю, прибранная и аккуратная, и личико милое, и она сделает счастливым того, кто на ней женится. И мне она нравится как человек. Она добрая. И привлекательная. Но... нужно подождать. Еще слишком рано. Если что-то и возможно, то пока еще слишком рано. Дай мне жить своей жизнью, Сэм. Так для всех будет лучше.
II
Второй гость, и куда более неожиданный, явился в конце июля. Дрейк отправился в Сол, купить корзину рыбы, и оставил в мастерской юных Тревиннардов. Он не узнал ни ухоженную серую лошадь, ни высокого и привлекательного молодого человека, болтающего с двумя его помощниками. Юноша повернулся и вскрикнул при виде Дрейка. Это был Джеффри Чарльз, прибывший домой из Харроу.
В прошлом году они не виделись. Элизабет и Джордж устроили так, чтобы Джеффри Чарльз провел летние каникулы в Норфолке, а на Рождество погода была такая ужасная, что Уорлегганы не приехали в Тренвит. За это время очаровательный, всклокоченный и импульсивный мальчик под влиянием школьного воспитания и алхимии юношества превратился в бледного и медлительного молодого человека, зато со вкусом одетого.
Они пожали друг другу руки, а потом Джеффри Чарльз положил руки Дрейку на плечи и вопросительно взглянул на него.
– Что ж, ты всё еще здесь, в точности такой же, как будто я и не уезжал. А это что за два мелких оборванца? Очередные твои братья?
И манера разговора, и голос совершенно изменились. Голос теперь лишь изредка срывался на высокие нотки.
– Джеффри Чарльз... А ты-то как изменился! Я с трудом тебя узнал. Приехал на каникулы, да? Рад тебя видеть после такой долгой разлуки!
– Мы с мамой приехали вчера вечером. Дядя Джордж разбирается с какой-то имущественной тяжбой и присоединится к нам на следующей неделе. Так ты процветаешь? Черт возьми, я уж вижу.
Они немного поболтали, Дрейк стоял, а Джеффри Чарльз сидел на низкой стене, лениво покачивая элегантной ногой. Между ними возникло напряжение, которого никогда не было прежде. Два года назад они, казалось, горели одинаковым пылом, а сейчас между ними не осталось ничего общего.
– Что у тебя с бровью, Дрейк? – спросил Джеффри Чарльз. – Она похожа на греческую зету, положенную на бок... Это после поединка с Томом Харри, о котором я слышал?
– Нет, то был мой брат Сэм.
– Что? Методист? Так он борец? Хотел бы я на это посмотреть. Хотел бы я посмотреть, как Тома Харри положат на лопатки.
– Сэм проиграл.
– Да? И ты тоже?
– Можно и так сказать. Они подкараулили меня втроем.
– Трое наших слуг?
– Трудно сказать.
Джеффри Чарльз уставился на своего друга и перестал качать ногой.
– Расскажи мне, Дрейк. Я ведь твой друг.
– Не буду я тебя впутывать.
– Я знаю... Но однажды ты это сделал, а это уже слишком много. Достаточно и намекнуть, как говорится. Я пока что не могу здесь распоряжаться, Дрейк, слуги в Тренвите не вздрагивают от звука моих шагов. Но я могу сделать жизнь мистера Харри не очень приятной, так я думаю. Небольшая дань дружбе.
– Всё давно кончено и забыто, – ответил Дрейк. – Я уже много дней их не вижу и не слышу. Нужно всё забыть. Давай поговорим о другом. О твоей школе... Новых друзьях...
– Моя школа, – Джеффри Чарльз зевнул. – Это вполне пристойное место, я к ней уже привык и больше не новичок. Можно особо не усердствовать, только между делом учить латынь и греческий. В первый год моим наставником был Харви, известный любитель бренди и порки. «Идите сюда, сэр, – ревел он, – и спустите штаны!» Мне сильно доставалось, но теперь у меня другой наставник, милейший старый болван сорока с чем-то лет, и его мало волнует моя жизнь, пока я не вмешиваюсь в его. Когда я вернусь, то на моем попечении окажется новичок.
Дрейк взял корзину с рыбой, которая уже начала привлекать мух, и внес ее в дом. Когда он вышел, гость не сдвинулся с места и стирал воображаемое пятнышко на зеленом сюртуке для верховой езды.
– И в следующем семестре я заведу себе девицу, – сказал он.
Дрейк вытаращил на него глаза.
– Что?
Джеффри Чарльз увидел выражение лица Дрейка и расхохотался ломающимся голосом.
– Ты понимаешь, о чем я?
– Не уверен.
– Любовницу. Женщину. Девушку. Уже пора.
– Я надеялся, что ты не об этом.
– Почему же? Это часть жизни. И, как мне сказали, довольно приятная часть. Ты когда-нибудь был с женщиной, Дрейк?
– Нет.
Джеффри Чарльз соскользнул со стены и похлопал друга по руке.
– Прошу прощения. Думаю, хороший вкус не в почете в нашем кругу... Но что касается меня... Что ж, может, это будет и не в следующем семестре, но надеюсь, что скоро. Нужно присмотреться. Многие старшеклассники крутят амуры. И в традициях нашей семьи рано лишаться девственности... Вижу, я тебя задел.
– Я не сторож брату моему.
– Хорошо сказано, и самим Господом! Может, сменим тему? Но о чем говорить? Я слышал, дядя Росс подсидел моего отчима Джорджа в парламенте, и отчим ни за что им этого не простит.
– Им?
– Ему и тете Демельзе.
– А Демельза какое имеет к этому отношение?
– Ну, как-то я подслушал разговор отчима, и, похоже, он думает, в общем, ему втемяшилось в голову, что лорд Фалмут и лорд Данстанвилль пришли к соглашению благодаря посреднической роли тети Демельзы. Не могу представить, как такое может быть. Я даже не знал, что она с ними знакома!
– Они приезжали в прошлом году. Но не думаю, что она может влиять на таких больших людей.
– Что ж... Дядя Джордж верит в то, во что хочет верить. В любом случае, до его приезда я загляну в Нампару и повидаюсь со всеми. Я почти не знаком с моими юными кузенами. Кто они мне? Троюродные?
Дрейк колебался, стоит ли задавать этот вопрос, но все-таки озвучил его:
– А Морвенна? Ты ее видел?
– Мельком. После Лондона Труро кажется таким провинциальным, я всеми силами стремился как можно быстрее приехать к морю, как только смог расшевелить маму. Она... Морвенна выглядит... неплохо. Лучше, чем в прошлый раз. Но она была занята, развлекая какого-то сельского декана, которого пригласил мистер Уитворт.
Повисла тишина. Дрейк кусал губы.
– А ее... ребенок здоров?
– О да, прямо-таки монстр какой-то. Будет таким же здоровенным, как отец. И непослушный. Мистер Уитворт требователен ко всем остальным, но в сыне не видит изъянов, и вскоре, как я подозреваю, мальчишка станет главным в курятнике. – Джеффри Чарльз снова занялся пятном на сюртуке. – Я пытался переговорить с Морвенной наедине, но мне не удалось. Прости.
– Ничего... Может, так оно и к лучшему. – Дрейк посмотрел на поднятые брови Джеффри Чарльза. – Что хорошего в том, чтобы пытаться продлить давно законченное? У нее своя жизнь и полно забот, насколько я знаю. Она замужем, жена викария, мать. Зачем бередить старые раны? Она бы не поблагодарила тебя, если бы ты попытался, а я не должен хотеть, чтобы ты пытался. У меня тут тоже своя жизнь, и... и мне стоит об этом подумать. Прошлого не воротишь, Джеффри Чарльз, как бы это ни было горько.
Джеффри Чарльз взглянул на одного из Тревиннардов, везущего тачку с хворостом.
– Как ты отличаешь одного от другого?
– У Джека шрам на руке, а у его брата – на коленке.
– А если они высунут головы из-за стены, ты не сможешь отличить?
– Это не важно. Если я зову одного, прибегают оба.
– Дрейк, я рад, что ты говоришь так о Морвенне. Теперь я чуток постарше и понимаю, как ты был... увлечен в те дни, в особенности той долгой темной зимой. Помнишь примулы, которые ты приносил? Но всё закончилось. То время прошло. Хорошо, что ты это сказал.
Дрейк кивнул.
– Но мы снова о грустном. Расскажи о себе и о Лондоне. Ты долго пробудешь в Тренвите, как думаешь?
– До середины сентября, наверное. Мы часто будем видеться.
– Я не такой, как твои одноклассники, Джеффри Чарльз. Это не по мне – говорить о женщинах так, как это делаешь ты. Мне кажется, ты уже перерос мой мир. И в конце концов, я ведь тоже методист, пусть и не такой рьяный как Сэм. Я работаю в кузнице, ремесленник, пробивающий свой путь в жизни. Но ты – молодой джентльмен, наш следующий сквайр, уедешь в Лондон в школу, а потом наверняка в Оксфорд или Кембридж или что-то в этом роде. Ты еще встретишь многих юных джентльменов, утонченных молодых людей с подобающими их положению идеями. Я не принадлежу этому миру и никогда не буду принадлежать.
Джеффри Чарльз кивнул.
– Согласен. Черт возьми, я согласен с каждым твоим словом. Моя лошадь беспокоится, мне пора ехать. Ты прав, Дрейк. Боже, ты прав. Мы стали совершенными незнакомцами. Но всю жизнь, Дрейк, я словно принадлежу двум мирам. Миру знати и моды, если он меня примет и, конечно же, если я смогу себе его позволить! Миру денди, миру нахальных и доступных девиц. Немного карточных игр там и сям, немного выпивки, немного любви... Но также, также, боже ты мой, я принадлежу миру этой чертовой земли, где несколько веков назад мои предки построили Тренвит, и этот мир включает Сент-Агнесс, Грамблер и покосившуюся церковь Сола, и вечно ворчащего Джуда Пэйнтера, и проповедника Сэма Карна, и однорукого Толли Трегирлса, и наивную Бет Нэнфан, дочку Шар Нэнфан, и прочих, и прочих. Но среди них есть кузнец Карн из мастерской Пэлли, что в долине у Сент-Агнесс, кому я дарю вечную дружбу и преданность. Ну вот. Ты можешь это принять или не принять. Что скажешь?
Он подскочил со стены и запрыгнул на серого коня, почти отпустил вожжи, но на мгновение замер, чтобы понять, какой эффект оказала его речь на Дрейка. Тот промолчал, но протянул руку, и их ладони на миг сомкнулись. Потом Джеффри Чарльз рассмеялся почти мужским голосом и поскакал вверх по дороге.
III
Примерно в то же время, когда произошла эта встреча, Дуайт получил письмо. На нем стояла подпись Дэниела Бенны, и Дуайт с удивлением уставился на листок. Хотя они редко соперничали, поскольку Дуайт в ответ на просьбу жены ограничил практику прилегающим к дому районом, профессиональные подходы двух докторов настолько различались, что их встречи проходили в атмосфере ледяной вежливости.
Сэр,
Без сомнения, Вы припомните, что два года назад некоторое время посещали мою пациентку, миссис Морвенну Уитворт, жену викария церкви святой Маргариты в Труро. В то время она страдала от последствий тяжелых и долгих родов. Позже, как Вы помните, Уитворты отказались от Ваших услуг и обратились ко мне.
Миссис Уитворт снова больна, но на сей раз ее состояние вызвано значительным душевным расстройством, и Ваше мнение по этому вопросу будет ценным. Не многие из нас умеют различить влияние на человеческий разум космической, атмосферной или теллурической природы, и могу лишь сказать, что если мы устроим консилиум по поводу симптомов этой несчастной женщины, то сумеем найти наилучший для нее выход.
Ваш покорный слуга,
Дэниел Бенна
Странное письмо, подумал Дуайт. Совсем не в стиле Бенны – разве что в его стиле было писать письма, не соответствующие его характеру. Одно неоспоримо, как бы ни пытался Бенна это скрыть, кажется (или это только кажется?), он просил о помощи.
Дуайт ответил:
Сэр,
Я получил Ваше письмо от 18-го числа. Я с радостью посещу пациентку в качестве консультанта и обсужу свои выводы с Вами, как до моего визита, так и после. Единственное мое условие: устройте так, чтобы я мог осмотреть миссис Уитворт наедине.
Если Вы согласны, будьте любезны сообщить мне время и дату, и я приеду.
Ваш покорный слуга,
Дуайт Энис
Он поехал туда через неделю, в среду, и встретился с доктором Бенной в кабинете викария, где тот за десять минут изложил все факты. Потом Дуайта провели наверх, к миссис Уитворт.
Она приняла его как близкого друга, в ее глазах выступили слезы, но так и не пролились, она протянула руки, быстро, но ослепительно улыбнулась, как иногда умела, и указала на кресло.
Они проговорили сорок минут. Один раз Морвенна расплакалась, но быстро успокоилась, извинилась и высморкалась, а потом повернулась к Дуайту, ожидая следующий вопрос. Он нашел ее более взвинченной, чем прежде, временами ее взгляд блуждал. Но она ответила на все вопросы, даже те, что могли ее задеть, причем быстро и уверенно. Когда вопросов не осталось, Дуайт провел осмотр, пощупал пульс, послушал сердце и дыхание спереди и сзади, проверил глазные яблоки, определил, насколько крепки руки и ноги, изучил ногти, голову, вены и сухожилия шеи. Потом он с серьезным видом пожал Морвенне руку, забрал свой саквояж и вышел.
Внизу, в гостиной, его ждали коллега и викарий. Для мистера Уитворта это было очень серьезным испытанием. Он с первого взгляда невзлюбил Дуайта Эниса, и эта неприязнь получила серьезное подкрепление, когда доктор посещал Морвенну. Для Оззи было большим облегчением, когда доктор Энис из-за состояния собственного здоровья прекратил визиты к пациентам, живущим слишком далеко от его дома, в частности в Труро.
Оззи надеялся больше никогда его не увидеть, уж точно не своем доме, оглашающим медицинский вердикт относительно его жены. Оззи злился на Бенну и до сих пор не произнес проповедь с похвалой докторам. Бенна осматривал Морвенну трижды, и конечно же, не забыл прислать счет, но так и не пришел к окончательному выводу. Он прекрасно понимал серьезность жалоб мистера Уитворта, признавал, что миссис Уитворт находится в нестабильном состоянии рассудка, но заявил, что не может написать столь определенный диагноз, как просил Оззи, требуется мнение другого врача.
По мнению Оззи, всё это было чепухой самовлюбленного человека, а имя доктора, которого предлагалось пригласить, дабы подтвердить диагноз, было настолько ему отвратительно, что викарий чуть не отбросил саму мысль об этом. Лишь уверенность в справедливости собственных требований заставила его согласиться.
И вот теперь два доктора и муж стояли среди высокой пасторской мебели и обсуждали душевное состояние высокой, темноволосой и печальной женщины из комнаты наверху.
– Доктор Бенна, мистер Уитворт, – сказал Дуайт, – раз вы оба здесь, то, полагаю, хотите, чтобы я высказал свое мнение вам обоим. Я осмотрел миссис Уитворт и поговорил с ней. Я мог бы провести с ней больше времени, но не думаю, что это существенно бы повлияло на мои выводы. Ваша жена, мистер Уитворт, находится в крайне нервном, напряженном и неспокойном состоянии. Она явно страдает от напряжения, и я не стану утверждать, что в ближайшем будущем это не сделает ее, по крайней мере, эмоционально нестабильной. Но пока что, как мне кажется, она совершенно здорова. Я сделал всё возможное, чтобы за короткий срок обнаружить какие-либо симптомы галлюцинаций, каталепсии, психоза, черной меланхолии, рассеянного внимания или другие признаки, что она теряет рассудок. Я ничего такого не нашел.
Тишину в комнате нарушало только тяжелое дыхание Оззи.
– И это всё, что вы можете сказать?
– Нет. Не всё. По моему мнению, ее физическое здоровье лучше, чем два года назад. Физическое, именно так. Но вполне очевидно, викарий, что ваша жена страдает от невроза, и в этом смысле ее состояние еще нестабильно. Возможно, она всегда была такой. Трудно сказать. Но очевидно, она нуждается... в заботе, в понимании...
– Вы предполагаете, что она этого не получает?
– Я ничего не предполагаю. Улучшение ее физического здоровья за два года означает, что ваши заботы не прошли даром.
Доктор Бенна вытащил платок и высморкался.
– А что насчет угроз убить нашего сына? – спросил Оззи.
Дуайт посмотрел на сад, где над рекой склонились деревья.
– Она ни разу не попыталась нанести ему увечья?
– Она отрицала, что высказывала подобные угрозы?
– Нет.
– Ну так что же? – воскликнул Оззи.
– Понимаю вашу дилемму, мистер Уитворт, и сочувствую вам. Но не думаете ли вы, что она вряд ли выполнит эту угрозу?
– Откуда мне знать? Само существование такой угрозы – уже достаточное доказательство того, что она не в себе, что в нее вселилось зло. Напомню вам, как напоминал доктору Бенне, что церковь рассматривает душевные заболевания как Божье проклятье. Христос порицал нечистые души и изгонял зло. Ни один достойный человек не подвержен подобным недугам.
– Не стану вступать с вами в теологический спор, мистер Уитворт, но напомню, что эта теория недавно подверглась сомнению в связи с заболеванием короля, когда он чуть не оказался в смирительной рубашке. Как я понимаю, он вполне поправился. Думаю, заявление о том, будто нездоровье короля вызвано его неправедностью, могут счесть изменой.
Оззи молча раздулся от злости.
– Проблема в том, доктор Энис, – сказал Бенна, чувствуя, что его судьба как семейного доктора Уитвортов висит на волоске, – как вы несомненно знаете, что миссис Уитворт отказывает мистеру Уитворту в законных правах на соитие и высказала эту угрозу, когда он пытался их потребовать. Ни по закону, ни морально у нее нет оправданий. Они связаны друг с другом как муж и жена священными узами. Никто не сможет их разлучить. И ни одна жена не имеет права отказать мужу в том, что ему обещала во время брачной церемонии.
Оззи облизал губы.
– Вот именно!
Дуайт взглянул на него, и в этом взгляде любезностью и не пахло.
– Вы использовали эти термины, – сказал Оззи, – невроз и так далее. Думаете, я сам не страдаю? Такое положение – против воли Господа!
– Не могу с вами не согласиться, сэр, – отозвался Бенна.
– Доктор Бенна, – сказал Дуайт, – не стану отрицать проблему или преуменьшать ее. Но разве мы, доктора, можем разрешить эту проблему своими средствами? Нас попросили написать письмо, подтверждающее точку зрения мистера Уитворта о том, что у его жены помутнение рассудка и ее можно отправить в дом для умалишенных. Я отвечаю – нет, и вам следует ответить аналогично. Несмотря на нервное состояние, миссис Уитворт так же здорова, как и большая часть моих пациенток, и куда более обаятельна. Провозглашать брак успешным или нет – не наша забота, и слава Богу, потому что я повидал много несчастных семей. Сэр, – обратился он к Оззи, – я не могу вам помочь. И не стал бы, даже если бы мог. Наверное, у меня другие убеждения, но я считаю, что если мужу не удалось завоевать жену добротой, сочувствием, вниманием и проявлениями любви, то ему следует обходиться без нее. Если вы так не считаете, то я не могу этого изменить. Но эту дилемму вы должны решить самостоятельно.
Он взял саквояж и поклонился.
– Моя лошадь уже ждет, не буду ее томить.
Он вышел. Доктор Бенна удалился пять минут спустя. Мистер Уитворт так никогда и не произнес проповедь о необходимости и блестящих способностях докторов.
IV
Примерно в это же время, находясь вне поля зрения жителей Корнуолла, но тем не менее влияя на их судьбы куда больше, чем Росс Полдарк, лорд Данстанвилль и им подобные, в Средиземноморье развернули бурную деятельность два человека. Один из них, французский генерал, только что высадил войска в Александрии и взял город, обратив в бегство мамелюков, и теперь стал хозяином Каира. Коротышка в плохо сидящем и неопрятном мундире, с жидкими косматыми волосами, падающими на лоб, как будто он только что проснулся, с крупным носом с горбинкой, плотно сжатыми губами и заметным корсиканским акцентом, человек, которого обожала армия, готовая последовать за ним хоть на край света.
Второй был английским адмиралом, тщедушным и болезненным на вид, с прямыми соломенными волосами с проседью, в ярости или возбуждении он часто взмахивал обрубком руки. После многочисленных бед и блужданий он наконец во второй раз вернулся к Александрии и увидел в устье Нила, на рейде у острова Абукир, мачты французского флота. Его обожал флот, готовый последовать за ним хоть на край света.
Эти двое, точнее силы под их командованием, были готовы схватиться в сражении, от исхода которого зависела судьба почти всей Европы, Северной Африки и Азии.
