Текст книги "Штормовая волна (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
Глава четвертая
I
С тех пор как прекратились проблемы, чинимые с подачи мистера Танкарда и мистера Уорлеггана, мастерская Дрейка Карна процветала. Даже во время войны, дороговизны и кризиса людям необходим кузнец, а тем более тот, кто может еще и колесо смастерить. Дрейк имел преимущество, несмотря на все опасения – ему не было нужды искать новых клиентов, ведь мастерская Пэлли Джевелла стояла здесь уже сорок лет, просто место старого хозяина теперь занял молодой.
Люди с горечью отмечали, что методисты обычно преуспевают больше остальных. Причина была проста: проникнувшись верой, они отвергали азартные игры, продажных девок и по большей части выпивку, так что, не считая религиозных собраний, им особо нечем было заняться помимо работы. Ставя блага этого мира лишь на второе место, Уэсли никогда не запрещал своим последователям обогащаться, пока они делают это скромно, трезво и соблюдая божьи заветы. Именно это и случилось с Дрейком, и быстрее, чем с остальными, поскольку, потеряв Морвенну, он не завел жену и не отвлекался на семью.
Он работал. С зари до сумерек, а часто и при свечах. К мастерской прилагалось шесть акров земли, и он их обрабатывал, выращивая в основном корм для скотины, который продавал крупным поместьям (кроме Тренвита, конечно же). Он держал кур, коз и гусей. Когда по какой-то причине не было заказов, он изготавливал лопаты и лестницы, их покупали шахты. Недавно он нанял помощниками двух подростков лет двенадцати – близнецов Тревиннардов.
Он держал деньги в банке, не потому что видел в этом пользу, а поскольку не мог найти им применение. Его брат Сэм заходил по вторникам и субботам, и они болтали и молились. Дрейк больше не принимал активного участия в жизни методистской общины, хотя и был ее членом, но не в такой степени, как мечтал Сэм, который каждый вечер за это молился. Сэм, потерявший из-за религиозных воззрений Эмму Трегирлс, стал фанатичным приверженцем учения методистов и не видел причин пересмотреть свое мнение о том, что любовь духовная правит жизнями последователей Христа. Он бы с радостью женился на Эмме, даже если бы она не присоединилась к общине, но та, хоть и любила его, никак не желала согласиться с тем, что нуждается в спасении души.
Однажды Дрейк получил письмо от Демельзы с просьбой уделить несколько часов своего времени для установки нового защитного экрана у камина в библиотеке.
«Я не видела тебя целый месяц, – писала она. – Мы были так заняты уборкой сена перед сезоном штормов, но одно поле испорчено, а остальные успели сложить в стога, и они выстояли. Росс вернулся из Лондона таким бледным, как будто жил в погребе, но он здоров и уже зарекомендовал себя в Палате общин, хотя и отрицает это. Ты мог бы с нами пообедать? Ты знаешь, что четыре человека будут тебе рады, и среди них твоя любящая сестра Демельза».
Мальчишка ждал ответа – это был тринадцатилетний Бенджи Росс Картер со шрамом на лице, хотя и на другой щеке, чем у человека, в чью честь его назвали – и Дрейк сказал, что зайдет в четыре в следующую среду. И в среду, оставив кузницу под присмотром Джека Тревиннарда, старшего (пусть и на полчаса) брата, направился в Нампару взглянуть на каминный экран.
Его оказалось легко установить, любой бы справился, но Дрейк всё сделал и выпил чая с сестрой в старой гостиной, оставшейся, несмотря на все переделки и расширение дома, его центром. Демельза выглядела прекрасно, даже особенно привлекательной – она расцветала с регулярными интервалами, как полевой цветок, а дети вскарабкались на Дрейка, а потом убежали. Росс был на шахте.
– Чудесные у тебя дети, сестра, – сказал Дрейк.
– Пышки, – откликнулась Демельза.
– Как-как?
– Пышки. Так их называет Джуд.
Дрейк улыбнулся.
– Им с рождения повезло больше нашего.
– Да и отец у них немного другой.
– И мать.
– Ты ведь не помнишь маму, да?
– Не помню. Ты была матерью для нас шестерых.
– А я знала ее, пока мне не исполнилось восемь. А потом... потом я ее заменила. В таком возрасте ведь не думаешь, не сравниваешь, не размышляешь. А когда становишься старше – всё иначе. Я часто гадала, почему она вышла за отца. Она была сиротой и, мне кажется, ребенком любви, но ее вырастила тетя на ферме. В детстве она часто убаюкивала меня, рассказывая про уток, кур и гусей. Она была такая красивая. Или мне так казалось. Пока вместе со всеми нами не попала в нищету. Я не помню, чтобы отец когда-нибудь приходил домой прежде, чем пропьет всё заработанное.
– А отец в молодости был привлекательным?
– Трудно сказать наверняка. Трудно это понять, когда люди состарятся. Доктор Чоук когда-нибудь был привлекательным? А Толли Трегирлс? Или Джуд?
Дрейк рассмеялся.
– Мне пора, сестренка. Спасибо за чай. Джереми скоро уедет в школу?
Демельза нахмурилась при этой мысли.
– Я пытаюсь научить его всему, что знаю, и возможно, мы наймем учителя. Я не стану его удерживать, если он захочет уехать, но в семь или восемь лет жестоко отрывать мальчика от дома. Росс не уезжал до смерти матери, а тогда ему исполнилось десять.
– Конечно, – согласился Дрейк. – А Джеффри Чарльз уехал в Харроу в одиннадцать.
Это была скользкая тема, и на некоторое время они умолкли.
– А вот и Росс.
Потом они еще поболтали, Росс отказался от предложения свежего чая, выпил чашку из остывшего чайника и попросил Дрейка как-нибудь утром зайти на шахту, потому что они недавно получили новые инструменты, буры, гвозди и проволоку из Бристоля, и он подозревает, что качество неважное, но ему трудно судить.
Дрейк ответил, что придет в понедельник к семи, и направился к двери, но тут Демельза сказала:
– Похоже, Розина Хоблин уже уходит. Ты ее знаешь, Дрейк? Она живет в Соле с семьей. Шьет кое-что для меня.
Дрейк задумался.
– Кажется, я ее где-то видел.
– Я отдала ей стул – ну ты знаешь, Росс, тот старый, из спальни. Ей дома пригодится, но она прихрамывает, ей будет трудно нести его так долго. – Демельза подошла к двери и позвала: – Розина!
– Да, мэм.
Розина с иголкой в руке подошла к двери. Увидев двух мужчин, она удивилась.
– Ты уже уходишь? Ты, наверное, закончила.
– Ах, это. Я просто хотела добавить пару стежков там и сям и ждала, пока вы посмотрите и одобрите.
– Ты знакома с моим братом Дрейком Карном? Ему как раз с тобой по пути, он живет в Сент-Агнесс, совсем рядом, и может помочь донести стул.
– Ох, мэм, я справлюсь. Он не такой уж тяжелый, а я привыкла таскать воду и всё такое.
– Что ж, – сказала Демельза, – Дрейк всё равно идет в ту сторону. Ты ведь не возражаешь, Дрейк?
Дрейк покачал головой.
– Тогда сходи за шляпкой.
Девушка скрылась и вскоре вернулась с рабочей корзинкой и стулом, который вручила Дрейку. Они отправились в путь по скрипучему деревянному мостику и вверх по дороге, обрамленной кустами боярышника. Росс и Демельза смотрели им вслед.
– Это что, новая попытка устроить брак? – спросил Росс.
Демельза прищурилась.
– Несмотря на все старания Дуайта, она всё равно немного прихрамывает. Она милая девушка.
– Это самая нахальная затея, что я когда-либо видел.
– Ох, ничего подобного! Мне так не кажется... Но раз уж они оказались здесь в одно и то же время...
– И по твоему приглашению.
– Росс, Дрейку нужна жена. Я не хочу смотреть, как его юность увянет от разочарования и одиночества. Я хочу снова видеть его радостным, как раньше. Он мой любимый брат.
Росс налил себе еще чаю, но в чайнике остался один осадок.
– Что-то в твоих словах есть. Но берегись: сводни часто обжигаются.
– Больше я ничего делать не буду. Я просто... просто сведу их вместе пару раз, вот и всё.
Росс допил вторую чашку.
– Дрейк упоминал в разговоре Джеффри Чарльза?
– Да, сегодня упомянул. А что?
– Если Джеффри Чарльз приедет домой на лето, Дрейк заметит в нем серьезные перемены. Я встречался с ним в Лондоне. Я тебе не говорил, но я водил его в сады Воксхолл [1]1
Сады Воксхолл были одним из главных мест отдыха и развлечений лондонцев с середины XVII до середины XIX века. Статую композитора Генделя впоследствии перенесли в Вестминстерское аббатство.
[Закрыть]. Мне показалось это подходящим.
– Джорджу это не понравилось бы.
– Пусть Джордж катится к черту. Мы слушали музыку, а потом выпили по бокалу вина в саду, увернувшись от проституток, затем пошли в ротонду, взглянуть на статую. В семь я отвел его обратно. Он изменился. Возмужал. Сказал, что в следующем семестре у него на побегушках будет сам лорд Аберконвей.
– Что ж, такое случается с мальчиками. Они так внезапно взрослеют. С этим ничего не поделаешь, но мне жаль, если перемены не к лучшему.
– Что ж, я бы не сказал, что они неприятные, ничего подобного. С ним приятно общаться. Просто эти годы в Харроу превратили его в умудренного опытом юношу. Знаешь, что я чувствовал, когда шел рядом с ним? Будто ожил его отец. Я знал Фрэнсиса с детства, но именно подростком помню его особенно четко. Джеффри Чарльз стал ожившим портретом отца. И поскольку я любил Фрэнсиса (по большей части), то мне нравится и Джеффри Чарльз. Он остроумный, живой, может быть, пока немного несдержанный, но всё равно в его обществе приятно находиться.
– Но для Дрейка он неподходящая компания.
– Не думаю, что их дружба продлится.
II
По дороге вверх по холму, а потом по вересковой пустоши к Грамблеру искра между Дрейком и Розиной не вспыхнула. Розина была в желтой шляпке и выцветшем, но чистом муслиновом платье с белой оборкой на подоле, из-под которого во время ходьбы выглядывали черные башмаки. Ее хромота была почти незаметной. Дрейк со стулом на плече пытался приноровиться к походке Розины. Он был в зеленых шерстяных штанах, грубой рубахе, открывающей шею, и зеленом шейном платке.
Они молчали так долго, что оба почувствовали необходимость прервать тишину.
– Я слишком быстро иду? – спросила Розина.
– Нет, всё нормально.
– Скажи, если что.
И разговор прекратился.
Потом, пару раз облизав губы, Розина выговорила:
– Обычно я захожу туда раз в неделю. Госпоже Полдарк проще, если я прихожу к ней работать, чем посылать за готовым шитьем. Я чиню, штопаю и всё такое.
– Моя сестра никогда не сидела за шитьем.
– Да. Она говорит, что не очень-то умеет обращаться с иголкой. Зато придумывает всякое. Часто, когда я прихожу, она что-то предлагает, а я делаю.
– А тебя кто научил?
– В основном сама. – Розина смахнула с губ прядь волос. – Я так долго не могла толком ходить, что начала работать руками. А потом одолжила книгу у миссис Оджерс.
– Ты умеешь читать?
– Да. Мама приносила домой стирку из Тренвита, и белье часто заворачивали в газету. Но я плохо читаю.
– А я не умел ни читать, ни писать до восемнадцати лет. Потом меня научила сестра.
– Эта сестра?
– У меня только одна. И семеро братьев.
– Сэм ведь твой брат, да? Проповедник. Я часто его вижу. На редкость хороший человек.
– Ты методистка?
– Нет, просто хожу в церковь по воскресеньям.
Они дошли до окраины Грамблера. Оба понимали, что стоит им вдвоем пройти по улице, как по всему Солу разнесут слух, что наконец-то Дрейка Карна захомутали, и это Розина Хоблин.
– Слушай, – сказала Розина. – Дальше я сама справлюсь. Правда. Стул совсем легкий, это точно.
Он задумался, стоя на ветру.
– Да. Сейчас не время. Если ты не хочешь чего-то еще.
– Если ты не хочешь, то и я не хочу, – ответила Розина.
III
Преподобный Осборн Уитворт был настолько занят мыслями о собственных проблемах, что открыл письмо от мистера Пирса только через два дня после возвращения домой. Недавно Оззи постоянно находил предлоги, чтобы не приглашать старого нотариуса на вист, поскольку того частенько приковывала к постели подагра и приходилось отменять игру. Или же, когда мистер Пирс играл, то был слишком рассеян, чтобы помогать партнеру. Некоторое время Оззи это терпел ради возможной встречи с важными клиентами нотариуса, но теперь решил, что познакомился уже со всеми и посредник ему не нужен. Но оказалось, что письмо вовсе не про приглашение на вист. Мистер Пирс хотел как можно скорее с ним повидаться.
Оззи выждал еще пару дней, а потом, отправившись по делам в Труро, остановился у двери с деревянной табличкой, которая гласила: «Нат. Дж. Пирс. Нотариус и стряпчий». Вслед за неряшливой прыщавой женщиной он поднялся по шаткой лестнице, готовой, казалось, вот-вот рухнуть прямо под его ногами из-за набега очередного древоточца, и поморщился, вдохнув спертый воздух. Запах усилился, когда Оззи провели в спальню. Обоняние у Оззи, привыкшего к неприятным запахам во время визитов к больным, было не слишком чувствительное, но здешняя вонь оказалась чрезмерной даже для него.
Нотариус и стряпчий сидел в постели в ночной сорочке и колпаке, его одутловатое лицо с террасами подбородков было цвета почти поспевшей шелковицы. В камине рдели угли, а окно было плотно закрыто.
– А, мистер Уитворт, я уж было подумал, что вы обо мне забыли. Входите, мальчик мой. Наверное, вам печально видеть меня в таком состоянии. Мне и самому печально. Всем печально. Моя дочь каждый вечер рыдает, а днем молится у моей постели. А? Что вы сказали? Говорите четко, прошу вас, болезнь повлияла на мой слух.
– Я был занят делами прихода, – прокричал Оззи, так и не сев в предложенное кресло и стоя спиной к огню. – Там много дел – всего два дня до Троицы, да и приход в Соле требует моего внимания. У меня также были дела в Сент-Остелле. Чем могу помочь?
– Есть у вас одно качество, мой мальчик. Я всегда вас слышу, даже если вы не повышаете голос. Ведь вы же священник и привыкли проповедовать и всё такое. Ну что же... – он пару раз моргнул налитыми кровью глазами. – Это, кажется, Томас Нэш написал в поэме «Все люди в мире бренны...»? Ну так вот, я болен, мистер Уитворт, и полностью согласен с неутешительными выводами доктора Бенны о моих шансах на выздоровление. Мне шестьдесят шесть, мой мальчик, но кажется, будто еще вчера я был вашим ровесником. Жизнь – как лошадь на карусели, скачет и скачет, а потом вдруг бац – и музыка остановилась.
Оззи приподнял полы фрака и сложил под ними руки за спиной. Он заметил, что мистер Пирс растроган. И правда, в глазах нотариуса выступили слезы и закапали на простыню. Старый дуралей явно себя жалеет.
– Подагра? Да это же пустяки. Вы говорили, что страдаете ей уже двадцать лет. Немного попоститесь и встанете на ноги. Вы же отказываетесь во время поста от излишеств? Расскажите-ка.
– Подагра? – переспросил мистер Пирс. – Вы же об этом, да? Подагра у меня уже полжизни, но теперь она подобралась к сердцу. По ночам бывает, и от одной мысли об этом пробирает дрожь, мне приходится прикладывать все силы, чтобы снова вдохнуть. В какую-нибудь ночь или даже день, мой мальчик, этого вдоха может и не случиться.
– Хотел бы я вам помочь, – холодно произнес Оззи. – Мне жаль, что вы так больны.
Мистер Пирс вспомнил о манерах.
– Бокал канарского? Оно вон там. Любой джентльмен оценит мой выбор канарского. Угощайтесь.
Оззи налил себе вина.
– Увы, – продолжил Пирс, – сам я до вечера не пью, Бенна запретил, хотя одному Богу известно, какая теперь разница. И раз уж речь зашла о Боге, мистер Уитворт, напоминаю, что я из вашего прихода, он как раз простирается до этого квартала Труро, хотя всё остальное относится к церкви святой Марии. И к тому же я бы не вынес утешения доктора Холса.
Оззи впервые осознал, зачем его вызвали. Утешение больных и скорбящих было одной из обязанностей, к которым он не питал пристрастия, но теперь его загнали в угол, ничего не поделаешь. В основном, насколько он мог припомнить, следовало прочесть что-нибудь из Библии, ничего более подходящего и более авторитетного простой священник придумать все равно не может. Но мистер Пирс был образованным человеком и явно не удовольствуется первой пришедшей в голову Оззи цитатой.
В конце концов Оззи прокричал:
– Иов так сказал во время своих несчастий: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих».
Повисла тишина.
– Полагаю, мой мальчик, бокал канарского мне не повредит, – сказал мистер Пирс.
Канарское было разлито и выпито.
– Вы ведь священник, мой мальчик. Епископ посвятил вас в сан. Значит, вы должны знать. Если кто-либо вообще это знает. Что-что? Что вы сказали?
– Ничего.
– Ах, ну что ж, наверное, любой бы ответил так же, когда ему задают подобный вопрос. Но всё же мне интересно. Вы верите в то, что проповедуете? Верите в загробную жизнь? Моя дочь верит. О да. Она методистка и считает, что на этом свете нужно только каяться, и тогда ты получишь всё остальное на том. Этому ведь и учит Библия, верно? Вне зависимости от того, к какой ветви христианства вы принадлежите. Покайтесь и будете жить вечно.
– Но я всегда с Тобою: Ты держишь меня за правую руку; Ты руководишь меня советом Твоим и потом примешь меня в славу. Кто мне на небе? И с Тобою ничего не хочу на земле, – сказал Оззи.
– Вы стали говорить тише, – заметил Нат Пирс, нотариус и стряпчий. – Это необычно для вас, мой мальчик, у вас же такой зычный голос. Но мне не кажется, что ваши слова отвечают на мой вопрос. Может, вы и почуяли лисицу, но совсем не ту! Видите ли, я бы покаялся, но лишь если бы поверил, что в этом что-то есть, ведь в последние несколько лет я вел себя небезупречно под гнетом обстоятельств.
Оззи неохотно опустился в кресло.
– Святой Иаков сказал: «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни».
– Что? Да, это неплохо. – Мистер Пирс приподнял раздувшуюся синеватую руку и почесал грудь под простыней. – Но я вовсе не пересилил искушения, мой мальчик. Я сдавался им то так, то сяк, вот в чем дело. В моей душе нет покоя, и я не жажду увидеть Создателя с таким-то грузом на совести. Я ужасно беспокоюсь. Вы твердо верите, что загробный мир существует? Верите во все эти рассказы об адском пламени и вечном проклятии? Честно признаться, я не знаю, что и думать.
– Бог вечен. Бог вездесущ, Бог всё видит. Возврата не будет. Если вы окажетесь в самой глубокой пучине ада, он всё равно будет там. От него не укроешься. Вас беспокоят грехи юности?
– Юности? Какой юности? Моей? Нет, нет. Грешил ли я тогда? Возможно. Если и так, то я забыл. Забыл, что там были за грехи. Нет, мой мальчик, меня беспокоят грехи зрелого возраста. Последних десяти лет.
Оззи высморкался в платок.
– Что же это за грехи, мистер Пирс? Чревоугодие? Праздность? Похоть? Однажды, думаю, я заметил, как вы жульничали в висте.
Мистер Пирс поднес руку к уху.
– Что? Ах, это. Если бы только в висте, мой мальчик... Если бы только в висте.
– Умоляю, скажите же, в чем дело. Я не могу слушать целый день.
Мистер Пирс кашлянул, пытаясь избавиться от скопившейся в горле мокроты.
– Время от времени, мой мальчик, я занимался небольшими спекуляциями. Выглядели они вполне невинными. Как вы знаете, в разных процветающих отраслях промышленности делались большие деньги – в Индии, в Италии. Местечковому нотариусу трудно разбогатеть, пусть даже он посвятит этому всю жизнь. Увы, в основном мои спекуляции были неудачными. Некоторые наши предприятия заглохли, когда вся Европа закрыла свои рынки. И я не приумножил деньги, а потерял их. Что-что? Я сказал, что потерял деньги, а не приумножил.
– Ну, так значит, вы обеднели, – сказал Оззи, сразу сделав вывод. – И что с того?
– Увы, мой мальчик, вынужден сказать, что деньги, которые я вложил в спекуляции, были... в общем, были не мои.
IV
Полчаса спустя преподобный Уитворт, с презрением утешив своего недужного и кающегося приятеля, отправился в конюшню «Красного льва» за лошадью, но там вдруг ощутил потребность выпить перед возвращением домой. Он отослал конюха и по мрачному коридору пошел в таверну, где заказал пинту портера. Через забранные решетками окна проникало так мало света по сравнению с солнечным днем снаружи, что Оззи не сразу узнал сидящего за соседним столом человека.
Тогда он тут же вскочил и пересел к нему.
– Доктор Бенна, можно к вам присоединиться?
– Разумеется, сэр. Я к вашим услугам.
Бенна был человеком сорока двух лет, главным доктором города, авторитетным, крупным и хорошо одетым. Многие простые люди вздрогнули бы, завидев этих двоих вместе, поскольку именно им вручали тело и душу. В целом Бенну боялись больше, поскольку его приговор приводился в исполнение немедленно. Адское пламя было отдаленной перспективой.
Бенна тоже пил портер, и несколько минут они болтали о пустяках. Ни один из них не привык понижать голос, а за другим столом в пределах слышимости сидели два торговца зерном. Бенна поносил городских аптекарей, которые без какой-либо квалификации, не считая вывески над их лавками, считали возможным прописывать лекарства.
– Вы только посмотрите на это, – сказал он, протягивая через стол газету. – Вот так они себя рекламируют, сэр. «Сердечные капли и укрепляющее средство доктора Раймера», «Овощная вода доктора Робертса от гнойных ран. От всех гнилостных инфекций, лепры и прыщей», «Особая микстура доктора Смита от мужской слабости. Продается в оловянных флаконах по размеру». К чему мы придем, мистер Уитворт, если городские доктора вынуждены терпеть подобных шарлатанов и шутов от медицины?
– В самом деле, – ответил Оззи, с безразличием листая газету. – В самом деле.
Торговцы зерном собрались уходить.
– Это была бы хорошая тема для проповеди, – сказал доктор Бенна, расплескав портер на коричневый бархатный фрак. – Их нужно обличить в церкви, причем не смягчая выражений. Это уже возмутительно.
– В самом деле, – повторил мистер Уитворт. – Думаю, я могу кое-что сделать. Не на Троицу, это будет не к месту, а через пару недель.
– Был бы весьма вам признателен, сэр, как и многие простые люди, по большей части. Они ведь так легковерны, и мало кто может отличить опытного доктора, многие годы изучавшего человеческие недуги, от невежественного шарлатана, продающего бутылку окрашенной воды под видом эликсира жизни.
– Кстати, – сказал Оззи, когда торговцы зерном ушли, а их место так никто и не занял, – так уж случилось, что мне тоже понадобился ваш совет. По другому делу, по тому делу, которое я уже обсуждал с вами когда-то, но вы так и не ответили утвердительно.
Доктор хмыкнул над позолоченным набалдашником трости. Мистер Уитворт почти не дал ему закончить предложение, а доктор Бенна не привык, чтобы его перебивали, и не торопился менять тему.
– И в чем дело?
– В моей жене, – ответил Оззи.
В главном зале болтали посетители, но эта комната находилась в глубине. Свет через заляпанное и неровное оконное стекло придавал такую обманчивую окраску столу, скамье и стулу, рукам, одежде и лицам, что собеседники на мгновение замолчали с непроницаемым видом.
– Она снова нездорова?
– Думаю, с ее телом всё в порядке, доктор Бенна, но другое дело душа. Я отметил изменения в ее поведении.
– Какие, сэр? В чем именно?
– Временами она погружается в глубокую меланхолию и ни с кем не разговаривает, даже с детьми. Потом вдруг возникает такой прилив возбуждения, и я с ужасом думаю, что она натворит. Я отметил снижение ее интеллекта.
– Вот как? Я посещал ее не далее как месяц назад. Вскоре я снова зайду.
Оззи сделал большой глоток портера.
– Вы знаете, с какими проблемами я столкнулся, как ответственный служитель церкви. Я говорю с вами как христианин. Такое положение не может больше продолжаться.
Он промокнул губы льняным носовым платком.
– Я знаю, мистер Уитворт. Но вы должны принять то, что я вам тогда сказал. Даже предположим, вам удастся поместить миссис Уитворт в сумасшедший дом, но ведь лечение там практически никакое. Часто больных держат в цепях. Если они отказываются от еды, их кормят насильно, и иногда они от этого давятся и умирают. Не думаю, что ваша жена там долго протянет.
Оззи мгновение обдумывал эту приятную мысль.
– Всегда считалось, и это общеизвестно, что душевные заболевания – это проявление греха. Ни один добропорядочный человек такому не подвержен. Вспомните, как Христос изгонял злых духов.
Доктор Бенна кашлянул.
– Но есть ведь разные степени проявления этих заболеваний, вряд ли кто-нибудь предположит, что миссис Уитворт одержима злым духом.
– Я не знаю, что еще это может быть. Не знаю. После Рождества я обдумывал новое лечение. Компромиссное лечение. В Корнуолле есть парочка частных домов для умалишенных, куда помещают наименее одержимых. Я связался с тем, что в Сент-Неоте. Для подобного лечения не нужно разрешения суда, миссис Уитворт можно поместить туда частным образом и со всеми удобствами. За ней будут присматривать и кормить компетентные люди. Она будет избавлена от тягостей дел в приходе. Там ей окажут полный медицинский уход, в котором она явно нуждается.
Бенна взглянул на собеседника.
– Я бы не сказал, что эти заведения предлагают... хм... именно то, о чем вы упомянули. И недешево вам обойдутся, разумеется.
Оззи кивнул.
– Придется с этим смириться.
– И в каком-то смысле это лишит вас помощницы, мистер Уитворт. Хотя я вполне понимаю проблемы, с которыми вы сталкиваетесь...
– И большие проблемы. Я ведь мужчина, с естественными мужскими потребностями. Ни одна добропорядочная супруга не лишит мужа того, чего лишили меня. Вам больше чем кому-либо известно, как пагубно это сказывается на мужском здоровье и благополучии.
– Возможно...
– Никаких «возможно», доктор Бенна. Это самая большая опасность для мужского равновесия в физическом и умственном плане.
– С этим можно поспорить. Я только хотел сказать, что, насколько я знаю, миссис Уитворт вполне справляется с домашними обязанностями. К тому же, если вы ее отошлете, вы не сможете снова жениться.
– Разумеется нет. Узы брака священны и нерасторжимы. Нет, нет... Мне придется нанять экономку.
Они переглянулись, и Бенна склонился над кружкой.
– Экономку...
– Да. А что такого? В конце концов, насколько я знаю, у вас есть экономка, доктор Бенна.
Доктор поставил кружку. Он гадал, где мистер Уитворт услышал о его личной жизни. Уж конечно, в маленьком городке невозможно ничего держать в секрете.
– Что ж, у меня она есть.
Двое пьяных, поддерживая друг друга, пытались проникнуть через дверь, но не смогли. После нескольких шагов и препирательств они ушли, их явно не воодушевило присутствие за одним из столов священника.
Бенна пожал плечами.
– Что ж, любезный сэр, кто я такой, чтобы это обсуждать? Как муж миссис Уитворт, вы можете отослать ее, если пожелаете. Вряд ли кто-нибудь станет возражать. У нее же еще жива мать? Но вы обладаете правами...
– Доктор Бенна, – нахмурился Оззи, – я служитель церкви, и потому мое положение несколько деликатнее, куда деликатнее, чем у простого обывателя. Дело не в том, чтобы прийти к соглашению с ее родственниками, меня заботит не это, а лишь разрешение от епископа. А если не разрешение, то хотя бы понимание. Если я предприму этот серьезный шаг и отошлю жену, а это действительно серьезный шаг, ведь она, вполне возможно, останется там на всю жизнь, то я не хочу представлять на его рассмотрение решение, принятое единолично. Мнение доктора моей жены будет крайне ценным и важным. Его-то я и прошу.
На пару минут установилось молчание.
– Книга Иисуса, сына Сирахова, – сказал Оззи, допив свою порцию, – глава тридцать восьмая, стих первый и далее. Кажется так. Я никогда не использовал в своих проповедях неканонические тексты, но полагаю, никто не будет возражать. Так вот, там сказано: «Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его». Что-то в этом роде. К этому контексту весьма подходит и тема о подлинных и фальшивых врачевателях. Вам не кажется?
Доктор Бенна покрутил медную пуговицу на фраке.
– Ваша жена ведь никогда не проявляла насилия?
– Я уже говорил вам, она угрожает убить нашего сына. Разве этого недостаточно?
– Это определенно весьма серьезный признак. Хотя подобные угрозы могут быть и пустыми.
– И откуда мне знать? Мне что, нужно дождаться, пока это подлое преступление свершится? И против невинного, беззащитного малютки! Я ни на минуту не нахожу покоя.
Бенна допил портер.
– Я понимаю ваши чувства, мистер Уитворт. Я осмотрю миссис Уитворт. Вторник вас устроит?
