Текст книги "Штормовая волна (ЛП)"

Автор книги: Уинстон Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Глава третья

I

Первый усталый путешественник наконец-то прибыл домой. Он спешился и вошел в дом вместе с женой, пока над ними сгущались сумерки, накатывая, как прилив. Детей только что уложили, и Росс решил их не будить, пусть это станет для них сюрпризом утром. Он взглянул на них, а жена заверила его, что с ними всё в порядке. Внизу снова поднялась суматоха, раздались шаги и звон посуды – подали ужин, и они вместе поели.

Во время еды они разговаривали о будничных вещах. Джинни Скобл родила еще одну дочь, ее назвали Бетти. Джек Кобблдик поранил ногу во время вспашки и слег. Два поросенка, Прилив и Отлив, подросли, и как водится, их зарезали, но их место заняла новая парочка, из первого помета Отлива, они получили те же имена, и дети утешились. На прошлой неделе Джуд Пэйнтер напился и свалился в могилу, которую только что выкопал, пришлось его оттуда вытаскивать. Изекииль Скауэн отпраздновал восемьдесят четвертый день рождения и заявил, что вот уже шестьдесят лет у него нет ни единого зуба. Дэниэлы сделали ему пирог. Толли Трегирлс наткнулся на таможенников, но сумел удрать неузнанным. На прошлой неделе Верити написала, что в Фалмуте эпидемия кори.

– Ребенок Дуайта, – сказал Росс, который больше ел, чем говорил, – и Кэролайн. Что с ним не так?

– Сара? О чем ты?

– Так ее зовут? Разумеется, я помню, ты писала мне. Она неполноценна? Я имею в виду умственно.

– Нет, Росс, нет. Нет никаких причин предполагать такое! Однако Кэролайн тяжело перенесла беременность, и ребенок родился маленьким. Она до сих пор маленькая и довольно слабая. Но почему ты подумал?..

– Этот опасный осел в одежде церковника, Осборн Уитворт, сказал это сегодня в карете из Сент-Остелла. Он предположил, что ребенок слабоумный и целый день пускает слюни.

– Все дети пускают слюни, Росс. Как старики. Но не думаю, что Сара хуже других. Должно быть, он сказал это от злости.

– Слава Богу. А они счастливы в браке?

Демельза подняла брови.

– Разве нет?

– Иногда у меня появляются опасения. Они такие разные, и в мыслях, и в поступках.

– Росс, они любят друг друга.

– Да. Все надеются, что этого достаточно.

Тут вошла Джейн Гимлетт, чтобы убрать со стола, и они перешли в старую гостиную, которая выглядела точь-в-точь, как Росс помнил с детства, даже пахло там также. Однако он отметил починенное кресло и две новых вазы с цветами – колокольчиками, тюльпанами и лакфиолями. В те годы, когда Демельза превращалась из прислуги в его друга, а потом и жену, первым признаком совершающейся перемены стали цветы в его комнате. Росс со всеми подробностями помнил тот день, когда он впервые переспал с Демельзой, а наутро заехала Элизабет, и во время разговора зашла Демельза – босая, кое-как одетая, растрепанная и с букетом колокольчиков в руках. Она протянула цветы Элизабет, а та, вероятно что-то почувствовав, отказалась. Сказала, что они завянут по дороге домой. А после ее ухода Демельза села ему на колени – словно инстинктивно предъявив свои права.

Что ж... С тех пор кое-что изменилось. Демельза изменилась.

Росс с трудом раскурил трубку от затухающего огня, выпустил дым и снова сел.

– Ты похудела, – сказал он.

– Правда? Может, чуть-чуть.

– До сих пор переживаешь из-за Хью?

Она уставилась в огонь.

– Нет, Росс. Но может быть, немножко за мужа.

– Прости. Мне не следовало этого говорить.

– Следовало, если ты так думаешь.

– Тогда мне не следовало об этом думать.

– Наверное, иногда мы просто не можем сдержать порывы. Но надеюсь, всё это время в Лондоне ты не думал, что я переживаю из-за кого-то другого.

– Нет... Нет.

– Говоришь не очень уверенно.

– Нет. Но с сентября я думаю о том, как сложно бороться с тенью.

Свечи моргнули от ветерка из открытого окна.

– Тебе нет нужды с кем-то бороться, Росс.

Он скосил глаза на трубку.

– Конкурировать.

– Или конкурировать. На некоторое время... Хью пришел в мою жизнь... Не могу сказать почему... И в мое сердце тоже, хотя раньше там был только ты. Но всё кончено. Вот и всё, что я могу сказать.

– Потому что он умер?

– Всё кончено, Росс. – Она моргнула, словно пыталась избавиться от несуществующих слез. – Кончено.

– Да.

– И вообще... – она встала, сверкнув темными глазами, и поворошила угли.

– Что?

– Об этом нет смысла думать.

– Но я думал.

– Наверное, этим и отличаются мужчины от женщин, да, Росс? Потому что всю жизнь с тобой мне пришлось бороться не с тенью, а с идеалом – с Элизабет. Мне... мне всегда приходилось конкурировать.

– Но это давно в прошлом. Но пожалуй, ты права. Что годится для одного...

– Нет, нет, нет и нет! Ты считаешь, что я позволила себе заинтересоваться Хью в отместку? Неужели ты так думаешь? Я сказала это только потому, что ты упомянул конкуренцию с памятью о ком-то. Этим я занималась всю свою замужнюю жизнь. Но это не может разрушить всё, что у нас есть.

Трубка так толком и не разгорелась. Росс положил ее на каминную полку и встал. За время своего отсутствия он как будто стал выше.

– Может ли это разрушить всё, что у нас есть? Нет. Мы приняли решение еще в сентябре. Но эта парламентская мишура подвернулась как раз вовремя. Мы расстались, у нас было время подумать, и я верю, что за это время мы смогли привести мысли в порядок.

Она вздохнула.

– И к какому же выводу ты пришел?

– А ты?

– Я всё решила еще в сентябре. Ничего не изменилось. Для меня и не могло ничего измениться.

– Ну, что касается меня, – ответил Росс, – то конечно же, я видел в Лондоне всех этих красавиц...

– Не сомневаюсь.

– И думаю, что лондонские дамы самые красивые в мире.

– Именно так.

– А ты чем занималась в мое отсутствие?

– Чем я занималась? – Демельза уставилась на него, рассердившись из-за смены темы. – Присматривала за твоей шахтой и твоими делами, разумеется, и пыталась наставить твоих детей на путь истинный! Занималась всеми будничными делами – дышала, приглядывала за хозяйством и всё остальное! И... и ждала твоих писем, и отвечала на них! Жила обычной жизнью, но только без тебя! Вот чем я занималась.

– И часто ли в мое отсутствие Хью Бодруган пытался прокрасться в твою постель?

Демельза расплакалась и пошла к двери.

– Оставь меня в покое! Дай мне уйти! – воскликнула она, когда Росс преградил ей путь.

Когда он взял ее за плечи, Демельза выглядела так, будто сейчас плюнет ему в лицо.

– Это была шутка, – сказал он.

– Дрянная шутка.

– Я знаю. Мы больше не можем шутить, потому что стали такими чувствительными. Боже ты мой, а ведь было время, и совсем не так давно, когда каждая наша размолвка заканчивалась смехом. Всё это ушло.

– Да, всё это ушло, – согласилась Демельза.

Росс удерживал ее еще несколько секунд, а потом нагнулся, чтобы поцеловать. Демельза отвернулась, и губы Росса дотронулись только до волос.

– Оставь меня, – прошептала она. – Ты стал чужим. Я больше тебя не узнаю.

– Может, раз мы ссоримся, значит, не всё еще потеряно, – сказал Росс.

– Брак без тепла, без доверия – доверия, которое мы оба предали, какой в нем смысл?

– Ты не спросила, как я проводил время в Лондоне, какие у меня там были женщины.

Она вытерла глаза рукой.

– Возможно, у меня нет на это права.

– Что ж, ты всё-таки моя жена. И раз ты моя жена, я тебе расскажу. В первые месяцы я пару раз приглашал к себе женщин. Но прежде чем они успевали раздеться, меня начинало от них тошнить, и я их выпроваживал. Они осыпали меня ругательствами. Одна заявила, что я импотент, а другая обозвала педрилой.

– Что это значит?

– Неважно.

– Я могу посмотреть в словаре.

– Этого слова нет в словаре.

– Тогда могу догадаться, – сказала Демельза.

Оба замолчали. Росс отпустил ее плечи, но загораживал выход.

– Это же были шлюхи, – сказала Демельза.

– Да, но высшего класса. Отборные.

– А настоящие дамы, те красавицы?

– Я вращался в их обществе. Но ни одна не пришлась мне по вкусу.

– А ты пробовал?

– Только на глаз. И в основном на расстоянии.

– Ты прямо как монах.

– Только потому что ты прекрасней всех их вместе взятых.

– Ох, Росс, – едва слышно произнесла Демельза. – До чего ж я тебя ненавижу! Ненавижу, когда ты мне лжешь! Скажи, что хочешь, чтобы я снова была тебе женой. И я буду. Но не притворяйся.

– Если я буду притворяться, то ты посчитаешь это правдой, а когда я говорю правду, ты мне не веришь, да?

Она пожала плечами и не ответила.

– В картинной галерее три из пяти человек выбрали бы другую картину, нежели я, – сказал Росс. – Дело не просто в том, как они выглядят, но и в том, что за ними стоит. Когда знаешь кого-то так близко, но по-прежнему его желаешь, это сильнейшая привязанность, искра между двумя людьми, которая может разжечь пламя. Но кто знает, согреет ли оно их или спалит? – Он замолчал и нахмурился, взглянув на жену. – Я не знал, как меня встретят дома, не знал, будем ли мы снова вместе смеяться. Я хочу тебя, хочу, но во мне до сих пор остались ревность и злость, и они сильны. Больше я ничего не скажу. Не могу обещать, что завтра отношения между нами будут такими или этакими. Как и ты не можешь, в этом я уверен. Ты была права, назвав меня чужаком. Но я чужак, которому знаком каждый дюйм твоей кожи. Давай начнем отсюда, в некотором смысле – начнем сначала.

II

На следующее утро Росс поднялся в четыре. Он оставил спящую Демельзу, дышавшую ровно и тихо, как метроном, вышел из спальни и спустился по лестнице. Снаружи уже занимался день, но ночь ещё не покинула дом, в его тёмных углах таился коварный сумрак.

Росс вышел и остановился под тенистым кустом сирени, слушая сонное чириканье воробьёв и зябликов. Где-то на дороге, в орешнике, во весь голос запел чёрный дрозд, но вокруг дома птицы не спешили просыпаться. Воздух был прозрачен, свеж и чист, и Росс с наслаждением вдохнул. Он свернул за дом, где на него замычала корова и захрюкала свинья, перебрался по ступенькам через стену и оказался на берегу. Песок под ногами, сначала сухой и сыпучий, дальше, за линией прилива, становился плотным.

Скоро начнется прилив. Волны были маленькими, но яростными, самодовольно бурлили и разбивались о берег. Росс скинул халат и домашние туфли и вошел в воду. Море, как доктор, ощупало его ледяными руками. Несмотря на середину мая, тело закоченело и не сразу начало слушаться. Через пять минут Росс вышел на берег, переводя дыхание, но бодрый, словно заново родился. Он завернулся в халат, и солнце как раз вышло из-за кромки песчаных дюн, озарив дымоход Нампары.

Это навело его на размышления. Росс вот так же плавал после того, как провел ночь в Труро с Маргарет после бала, а за день до этого он впервые встретил Демельзу. Тогда он плавал, чтобы избавиться от миазмов той ночи. Теперь всё не так. Никакого напрасного растрачивания духа. Вполне рядовое событие: он возобновил супружеские отношения с женой. Боже правый! Хорошая тема для обсуждения в одном из похабных диалогов в какой-нибудь модной лондонской пьеске.

Но только всё вышло не совсем так, как он ожидал. А чего он ожидал? Несмотря на собственные смелые слова, вероятно, ничего особенного. Или, напротив, что его отвергнут, когда он станет требовать законных прав, которые после длительного отсутствия почти утратил. Но на самом деле всё было наполнено нежностью. Каким-то образом всплыли чувства, которые он сам высмеивал, и превратили всё в нежность. Что бы теперь ни произошло, как бы они ни встречали друг друга сегодня или завтра, какие бы боль и обида ни наполняли его мысли, он будет это помнить. Как и Демельза. Если бы только можно было изгнать призраков.

Когда он вернулся в сонный дом, там было еще тихо, хотя Гимлетты и остальные слуги скоро встанут. Дети спали. Демельза спала. Росс оделся и снова вышел. По-прежнему сияло солнце, но на западе кучковались тучи, как бунтующие шахтеры. Росс дошел до Уил-Грейс. Насос без устали работал, выкачивая воду, всегда собирающуюся внизу. Звякали две дробилки олова. Росс хотел поболтать с одним из братьев Карноу, присматривающим за насосом, но в последний момент сменил направление и зашагал к Грамблеру. Он чувствовал себя полным энергии и пребывал в приподнятом настроении, что теперь случалось редко. Всё вокруг было так не похоже на шумные и закопченные лондонские улицы. Наверное, такой контраст – необходимый атрибут привязанности.

Хеншоу, капитан поверхностных работ на Уил-Грейс, жил в дальнем конце кучки обветшалых коттеджей и хибар, составляющих деревню Грамблер, и наверняка уже проснулся, как решил Росс.

– Вот как, капитан Росс. Не знал, что вы так быстро вернетесь. Идете на шахту, да? Пройдусь с вами, если не возражаете. Но как насчет чая?

В результате они вышли около шести, на шахте как раз менялись смены. Хорошо знакомые с Россом шахтеры столпились вокруг него, болтали, шутили, расспрашивали и пересказывали местные сплетни, но он заметил в них сдержанность, которой прежде не было. И дело не только в обычной для корнуольцев независимости – они не привыкли бить поклоны перед сквайрами, как в прочих графствах, – но многие были его друзьями с детства.

Джошуа, отец Росса, в отличие от Чарльза, отца Фрэнсиса, не пытался как-то оградить от них Росса, и мальчишки вместе ловили на удочку рыбу, боролись, устраивали пикники и играли в дюнах, а позже плавали во Францию за бренди и ромом. Даже после возвращения Росса из Америки – в двадцать четыре он уже стал хромым и покрытым шрамами ветераном – у них сложились дружеские взаимоотношения. Разница в положении, конечно же, признавалась, но по большей части игнорировалась. Теперь произошла перемена, и Росс понял ее причину. Приняв предложение виконта Фалмута и избравшись от Труро, он встал на ступеньку выше. Он стал не просто мировым судьей, решающим местные проблемы и отправляющим правосудие на местном уровне, а членом парламента, который как-никак создавал новые законы для всей страны. Вероятно, в глубине души шахтеры считали, что в стольких законах нет необходимости, достаточно и божьих заповедей.

Росс не успел поесть и проголодался, но ему показалось, что сейчас подходящий момент, чтобы надеть шляпу со свечой и спуститься в шахту вместе с новой сменой. Это как ничто другое восстановит прежние товарищеские отношения, а кроме того, Хеншоу сообщил не самые радужные новости, и Росс хотел увидеть всё собственными глазами.

Но пришлось это отложить. Шахтеры спускались вниз, по очереди ступая на лестницу, ведущую на двести футов вниз, под землю, где они проведут восемь часов. Росс дожидался Хеншоу, когда легкие шаги за спиной заставили его обернуться. Это была Демельза с Джереми и Клоуэнс.

– Капитан Полдарк, – сказала она. – Я привела двух ваших друзей.

И его заключили в объятья.

III

– Я не знала, говорить тебе или нет, – сказала Демельза. – Мне рассказал капитан Хеншоу, а поскольку он не любит писать, я решила в этом разобраться.

Время близилось к обеду, и они сидели на старой стене у ступеней, глядя на пляж Хендрона. День оказался холодным, и Демельза накинула плащ. Дети играли на берегу, но далеко от кромки воды, и за ними присматривала Бетси-Мария.

– На первый взгляд всё не так уж плохо, как считает Хеншоу. Южная жила, та, которую мы нашли первой и самая богатая, и впрямь становится тоньше. Это всех удивило, потому как она началась глубоко и не было оснований полагать, что она не сохранит ширину. Но вышло по-другому. Да и качество руды стало похуже. Но если работать аккуратно, то еще год она будет приносить прибыль, пусть даже и не расширится. Но северная жила совсем внизу и почти еще не разработана. По крайней мере, так это выглядит. Возможно, обманувшись на одной жиле, можно ожидать того же и от второй. Но всё равно впереди еще много лет работы, любой владелец шахты позавидует.

– Может, тогда ты зря приехал.

– Я вернулся не только по этой причине. Это была даже не главная причина. Я... я устал от Лондона. Ты и представить себе не можешь, Демельза, раз сама не страдала от этого постоянного шума, сутолоки, вони, болтовни и духоты. Даже один день, даже полдня вроде сегодняшнего – и я почувствовал себя другим человеком, как заново родился.

– Я рада.

Было полнолуние, и во время отлива море отступило так далеко, что плотный песок, на который накатывал прибой, тянулся далеко в сторону горизонта. Бетси-Мария и дети превратились в неразличимые фигурки.

– Ты давно уже не говорил со мной так, как вчера вечером и сегодня утром. Может, это из-за речей, которые ты произносил в парламенте.

– Речей. Ага.

– Но расскажи мне об этом. Как там? Жилье было удобным? Ты не обманывал меня в письмах?

– Нет, комнаты хорошие. Миссис Паркинс – вдова портного. Георг-стрит недалеко от Стрэнда, около квартала Адельфи, и после шумных центральных улиц кажется тихой. Я платил восемнадцать шиллингов в неделю. Я тебе говорил? Комнаты с мебелью и коврами. Питался в основном в кофейнях и тому подобных заведениях. Но миссис Паркинс готовила мне, когда я просил. До Вестминстера далековато добираться, но рядом паром.

– А на что похож парламент?

– Гибрид часовни и медвежьей берлоги. В зал заседаний вход через Вестминстер-холл, это прекрасное просторное здание, но сам зал больше похож на церковь Сола, разве что скамьи стоят амфитеатром, а не напротив кафедры, и устроены ступенями, чтобы с задних рядов видеть передние. Временами там битком, и иногда почти пусто. Работа обычно начинается в три и продолжается до полуночи. Но дела по большей части рассматриваются мелкие, просто удивительно, почему ими нельзя заняться на местном уровне. Скажем, вносят законопроект о строительстве новой дороги через деревню Дептфорд. И другой – о разделении прихода церкви святого Иакова в Бристоле и строительстве еще одной церкви. Потом – об осушении топей в каком-нибудь приходе в Ист-Райдинге, в Йоркшире. Я часто задавался вопросом – что я делаю в подобном месте, и не было бы лучше заниматься собственными делами в Соле?

Демельза бросила на мужа косой взгляд.

– Но были же и важные дела, правда?

– Были и важные дебаты, да. Питт представил на рассмотрение налог на доходы, чтобы избежать, как он сказал, постыдных уверток и скандального жульничества. Он составит два шиллинга с каждого фунта на доход свыше двухсот фунтов в год, иначе говоря, десять процентов, и Питт надеется получить десять миллионов на войну. Он говорил безумно долго.

– Ты голосовал «за»?

– Нет, я решил, что это чрезмерное вмешательство в частную жизнь.

– А дебаты по поводу рабства?

– А что с ними?

– Мистер Уилберфорс ведь предложил закон в апреле?

– Но потерпел поражение. Восемьдесят семь голосов против восьмидесяти трех.

– И ты выступил за него?

Росс обернулся и посмотрел на нее с удивлением.

– Кто тебе сказал?

– Думаю, – сказала Демельза, потупившись, – нам стоит пойти к детям. А не то они опоздают к обеду.

– Я почти не выступал. Просто реплика минут на пять, которая не обрела популярность ни у одной из сторон.

– А писали по-другому.

– В «Меркьюри» этого не было.

– Да, но в другой газете было.

– В какой?

– Я не видела названия. Анвин Тревонанс вырезал заметку и прислал сэру Джону, а тот отдал ее мне.

Росс встал.

– Позвать детей?

– Не услышат, ветер в лицо. Давай пройдемся.

Они зашагали по траве и камням к пляжу.

– А почему твою речь плохо приняли, Росс? Когда я читала, там было именно то, что ты всегда думал, я прямо-таки слышала твой голос.

– Дважды в феврале я встречался с Уилберфорсом, – сказал Росс. – Он приятный и религиозный человек, но в отношении стратегии – слепец. Ты ведь знаешь, как говорят – благодеяния начинаются у порога. Что ж, только не в его случае. Совершенно наоборот. Для него благодеяния начинаются за морем. Он с пылом будет улучшать положение рабов и условия на рабовладельческих судах – да и кто бы не стал? – но не видит, что положение его собственных сограждан мало чем отличается. Он и немало его сторонников поддерживают закон об охоте, он согласен с мерами Питта по ограничению свободы слова и хочет держать заработки бедноты всё такими же низкими. В тот день я поднялся с места, – и Росс нахмурился и посмотрел на море, – не подготовив речь, это был просто безумный порыв, но как ты знаешь, когда парламентарий закончит говорить, встают несколько других, и спикер, ведущий сессию, выбирает, кому дать слово. Может, он выбрал меня, потому что я был новичком в Палате. Я опешил. Это странно, как будто говоришь в церкви, а паства болтает и сплетничает о тебе. Ты плывешь в море лиц, шляп, башмаков и сутулых плеч.

– Продолжай.

– Продолжаю – как сделал и в тот день. Должен сказать, я не запинался и не мямлил. Вызов, с которым я столкнулся, не испугал меня, как следовало бы ожидать, а лишь возмутил. Но я встал, разумеется, чтобы поддержать законопроект Уилберфорса. Как и Каннинг. И Питт. Как любой человек, кому не чуждо сострадание. Все аргументы против были просто омерзительными и извращенными.

– Именно это ты и сказал.

– Именно это я и сказал. Но проговорив минуты три или пять, я... я почувствовал, что необходимо встряхнуть этих людей, чтобы они поняли – зло существует прямо у них под носом. И я сказал... Но ты и сама всё читала.

– Продолжай.

– Я сказал, что говорю не как добрый христианин, поскольку таковыми себя считают все собравшиеся в Палате, возможно, особенно те, кто выступает против закона, ведь члены Общества распространения Евангелия и сами владеют рабами на Барбадосе. Я говорю, сказал я, лишь как свидетель бесчеловечности людских отношений. В худших формах это проявляется в омерзительной работорговле, хотя в меньшей степени, но не в менее гнусных формах существует и у порога этой Палаты. В Англии человека могут повесить за сто шестьдесят видов преступлений, но из-за введенных в последние двадцать лет законов многие люди так обнищали, что не могут выжить, иначе как совершая преступления, если попытка набить пустое брюхо и накормить голодающую семью по-прежнему считается преступлением. Это печально и невыносимо, что людей, белых или черных, можно покупать и продавать, но знает ли парламент, что в Англии расцвело новое рабство? К примеру, на севере дети, работающие на мельницах, умирают сотнями из-за непосильного труда, а их родителям, не имеющим никакой работы, приходится жить на заработок детей.

– Звучит лучше, чем сказано в газете, – отметила Демельза. – А потом?

– Меня тут же призвали к порядку, поскольку я отклонился от темы дебатов, а после этого я вскоре сел. С тех пор я не разговаривал с Уилберфорсом, но он пару раз холодно мне кивнул, так что вряд ли посчитал мое вмешательство уместным.

Они пошли к пляжу. Дети увидели их приближение и побежали навстречу.

– А лорд Фалмут? Ты часто его видел?

– Я обедал в его доме один раз, и мы поужинали вместе в кафе Вудса в Ковент-Гардене, где пару-тройку раз в году встречаются изгнанники. Его еще называют «Корнуольский клуб». Мне кажется, мы немного раздражаем друг друга, но должен признаться, что он не пытался влиять на мое поведение в Палате, пока по большинству вопросов я поддерживаю Питта.

Теперь дети мчались вприпрыжку. Джереми обогнал Клоуэнс с ее короткими пухлыми ножками, и та, похоже, готова была захныкать.

– И ты приехал домой на всё лето, Росс?

– На всё лето. И надеюсь, у тебя найдется что-нибудь вкусное на обед. Прошлая ночь, да и этот утренний воздух пробудили во мне аппетит.