Текст книги "Корделия"
Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
– Не стоит благодарности, – ответил Стивен. – Это я должен выразить вам свою признательность за проявленное терпение. Мсье Густав – большой оригинал.
– Не то слово, – сухо заметил Слейни-Смит.
Стивен бросил на него быстрый взгляд, но успокоился, когда Слейни-Смит добавил:
– Разумеется, существует научное объяснение этого феномена. Например, телепатия. Телепатия плюс мелкая подтасовка.
К разговору подключился Прайди:
– Надеюсь, вы удовлетворены? Странно, что вы не стали колоть его булавками, чтобы убедиться, не колдун ли он.
Остальные трое или четверо мужчин не удостоили его ответом, но оживленно заспорили между собой, как это все-таки могло произойти.
– Благодарю вас, миссис Фергюсон, – тихо промолвил Стивен, – за то, что пригласили меня к себе домой. Это большая честь. До сих пор я чувствовал себя в Манчестере очень одиноко.
– Вы здесь постоянно живете?
– Не совсем. Мне приходится много ездить. Отец купил дом в Моссайде. Но вообще-то большую часть дня я провожу в городе.
Наступила пауза. Корделия собралась уходить, но Стивен удержал ее.
– Хотя я все время на людях, однако не так-то легко завожу друзей. Предчувствие говорит мне, что в вашем лице я смогу приобрести друга.
– Да, конечно, – согласилась Корделия. Ее немного беспокоили искры восхищения в глазах Стивена. Такой человек наверняка чувствует себя как рыба в воде в любой компании. Трудно поверить, что ему действительно нелегко сходиться с людьми.
Тем временем Фредерик пробормотал себе под нос:
– Интересно, обратил ли кого-нибудь этот эксперимент в новую веру?
Его брат услышал и проворчал в ответ:
– Нельзя обратить того, кто уже верует.
– Ты веришь в спиритизм? Мне показалось, ты даже не проявил интереса.
– Я не верю в спиритизм, но верю в загробную жизнь и духов. Ты бы тоже поверил, если бы знал Библию так же хорошо, как хвастаешь.
Корделия в тревоге нахмурила брови. Не часто случалось, чтобы Прайди бросал вызов брату – да еще при посторонних. Стивен поспешил снова переключить ее внимание на свою особу:
– Я был бы счастлив, если бы вы с мужем как-нибудь посетили "Варьете". Мы стремимся поднять художественный уровень и превратить наш театр в респектабельное заведение.
– Благодарю вас.
– Вы куда-нибудь выезжаете по вечерам?
– Нет. Только изредка в филармонию.
– Вот как? Я сам регулярно посещаю концерты. Постойте… Когда у нас следующий концерт?
– Кажется, в будущий понедельник.
– Ну конечно. Я же заказал билеты. Может быть, вы с мужем составите мне компанию?
– Спасибо. Но с нами, как правило, ездит отец мужа.
– Само собой, я приглашаю и его. Могу я заехать за вами?
Это "за вами" прозвучало так, словно относилось к ней одной.
– Прошу вас, мистер Кроссли, не считайте это решенным делом. Я не могу отвечать за Брука и мистера Фергюсона.
Мисс Гриффин встала – отчасти затем, чтобы не дать разразиться грозе, – и это послужило сигналом для остальных. Стивену так и не удалось уговорить Фергюсонов принять его приглашение посетить "Варьете", но он был бесконечно счастлив, что они будут вместе на концерте. Он снова увидит Корделию!
Всю обратную дорогу Слейни-Смит молчал, и Стивен почти физически ощущал, как его привыкший логически мыслить мозг бьется над загадками этого вечера. Прежде чем расстаться, Стивен пригласил старика еще раз посетить вместе с ним в субботу "Сад Помоны". Это исключило последнюю возможность для Слейни-Смита столкнуться с Великим Клодиусом, прежде чем тот увезет в Ливерпуль "Исчезающую леди".
Глава V
В следующий раз он навестил Фергюсонов в пятницу. Не очень-то осторожный шаг с его стороны, но он не мог выбросить Корделию из головы.
Дверь открыла горничная, а не дворецкий с бакенбардами, и сразу пошла посмотреть, дома ли миссис Фергюсон, а он остался в холле, смущенно теребя шляпу. В гостиной послышались голоса; Стивен через весь холл бросился туда и чуть не налетел на горничную, которая, стоя к нему спиной, докладывала хозяйке о его приезде.
– Прошу прощения, – пробормотал он, глядя поверх ее головы на Корделию. – Виноват, миссис Фергюсон, но мне послышалось, будто ваша горничная предложила мне следовать за ней.
– Ах вот что, – щеки молодой женщины покрылись легким румянцем. – Ничего, мистер Кроссли. Патти, можете идти.
Девушка подавила в себе раздражение и вышла. Стивен тотчас заговорил:
– Клянусь, я не собирался быть назойливым, но мне подумалось: ваш муж плохо себя почувствовал после сеанса, вот я и решил заехать, справиться, все ли в порядке.
В глубине души он злился, что непосредственность влюбленного делает его грубияном в ее глазах. Так ему никогда не завоевать ее дружбу.
Стивен обратил внимание на то, что на столе поверх бархатной скатерти постелена клеенка, а на ней рассыпаны какие-то медные и бронзовые колесики, шестеренки и перевернутый вверх дном деревянный футляр. Сама Корделия надела поверх кашемирового платья черный шелковый фартук с оборками.
– Спасибо, не беспокойтесь, – она хотела сказать, что у Брука болит горло, но ее что-то удержало. – Садитесь, пожалуйста, мистер Кроссли.
– Мне очень неловко: я помешал…
– Это всего лишь часы.
– Да, вижу. Что вы с ними делаете?
– Чищу.
– Странное занятие. Я бы сказал, оригинальное.
– Ну что вы… Кажется, пошел дождь?
– Так, слегка покапало. Должен признаться, я не разбираюсь в механике.
– Дядя Прайди пошел без пальто, – задумчиво произнесла Корделия и подошла к окну. В глазах сверкали затаенные огоньки.
– Боюсь, миссис Фергюсон, что, если вы не продолжите свою работу, мне придется откланяться, чтобы не мешать.
Она взяла в руки одно зубчатое колесико, радуясь предлогу не смотреть на гостя. Ей было ясно – с того самого вечера, – что этот красивый, много повидавший и на редкость энергичный молодой человек влюбился в нее – или вбил себе в голову, что влюбился. Надо быть слепой, чтобы не заметить. Корделия была в одно и то же время польщена, взволнована и не слишком уверена в себе.
– Я искала поломку, – объяснила она, – а когда нашла, то решила заодно и почистить. Нельзя держать хорошие старинные часы в таком состоянии.
– И в чем же оказалось дело? – он наклонился над столом и принялся рассматривать корпус из дуба и то, что казалось ему нагромождением колесиков, винтиков и шестеренок.
– В анкере. Он сильно изношен; от зубчиков образовались вмятины на кулачках, и он стал неправильно регулировать ход.
– Да? – удивился Стивен. – Ну, знаете, для меня это – китайская грамота. Покажите, пожалуйста, где это.
Корделия показала. Гость нагнулся над столом; их головы почти соприкоснулись. Он глубоко вздохнул.
– Надо же, какие крохотные зубчики! И вы утверждаете, будто от них-то и зависит ход часов?
– Да. Нужно завести.
– Какая малюсенькая!
– И тем не менее от нее зависит амплитуда маятника.
– А эти маленькие штучки?
Корделия начала объяснять, но вдруг заподозрила, что он не слушает, и смолкла. Их взгляды встретились.
– Миссис Фергюсон… Откуда вы все это знаете?
– От отца. Он охотно мастерит и ремонтирует часы.
– Это его хобби?
– А также источник средств к существованию.
– Должно быть, он удивительный человек.
– Вы правы.
– Он живет далеко?
– Нет, всего в миле отсюда.
– Вы его часто навещаете?
– Довольно часто, а что?
– Мне бы хотелось с ним познакомиться. Может, возьмете меня как-нибудь с собой?
– С удовольствием, – и это было правдой. Корделия еще не встречала никого, похожего на Стивена Кроссли. А он все с тем же неотразимым обаянием продолжал атаку.
– Ваш муж дома?
– Нет, он редко возвращается раньше шести.
– Извините. Я не знал, что он каждый день ездит на работу. Надеюсь, мы увидимся в понедельник, – Стивен медленно отошел к окну. – Как, должно быть, хорош этот сад летом. Правда, миссис Фергюсон?
– Могу я предложить вам чаю, мистер Кроссли?
Ему не хотелось тратить время на чай.
– Нет, благодарю вас. Может быть, как-нибудь потом, когда вы не будете заняты и я смогу быть уверенным, что не оторвал вас от работы… Как вам понравился мсье Густав?
– Он произвел на меня сильное впечатление.
("Это был не ееголос, – твердил Брук. – И слова не ее. Даже если бы она могла воскреснуть, она не говорила бы так. Клянусь тебе, Делия!")
– Хотите еще раз побывать на спиритическом сеансе?
– Нет, не думаю.
– Мсье Густав покинул наши края. Но, может быть, ваши родные захотят устроить такой сеанс без его участия?
– Поговорите с Бруком. Я сильно нервничала. Такие вещи не для меня.
Стивен кивнул.
– Со мной вначале было же самое. Мсье Густав от вас в восторге.
– От меня? Но я с ним и двух слов не сказала.
– Дело не в словах. Просто он хорошо разбирается в людях. У него сложилось мнение, будто вас здесь недооценивают. Вы созданы для чего-то большего. Он ничего не имеет против вашей семьи, но утверждает, что ваши исключительные способности требуют, чтобы их развивали.
– Он действительно так сказал?
– Конечно – и не только это. Он превознес до небес вашу красоту – что не удивительно…
– Я вполне довольна своей жизнью, мистер Кроссли.
– Не сомневаюсь в этом. Действительно – почему бы и нет?
– И потом, – добавила Корделия, – у меня нет никаких выдающихся способностей.
– Вы их просто не осознали.
– Даже если бы они и были, я бы ни за что не захотела развивать их за счет… других людей. – Она улыбнулась. – Спасибо за ваш интерес ко мне. Увидимся в понедельник, да?
– Конечно, – серьезно сказал Стивен и взял ее руку. – Спасибо, что не прогнали меня, миссис Фергюсон. До свидания. Буду с нетерпением ждать понедельника.
И ушел, чуточку обиженный, прежде чем она успела вызвать горничную.
* * *
"Целых полтора года я прилагала усилия, чтобы стать одной из Фергюсонов. Верной женой. Почтительной невесткой. Старалась быть доброй и уравновешенной. Обуздывать свой нрав. Беспрекословно слушаться. Я приспособилась ко вкусам и привычкам мистера Фергюсона. Поездки в церковь – трижды по субботам и один раз в среду. Молитва в кругу семьи и моя собственная тайная молитва… Но до чего же странное чувство – когда на тебя вот так смотрят! Он ушел – осталась сухость во рту и слабость в коленях. Если существует спиритизм, то и магнетизм тоже. Пока я объясняла ему устройство часов, в меня словно проникла некая инфекция. А, чепуха, должно быть, заразилась от Брука… Сегодня утром холодная ванна мистера Фергюсона не была готова к сроку, и все чувствовали себя преступниками. Можно подумать, что мы только ради него живем и дышим! Ну почему он требует готовить ее в столь раннее время, в подвале, причиняя всем неудобства? Но ведь я давно, по собственной воле, смирилась со всеми его чудачествами – откуда же это возмущение? Нужно ли рассказывать о посещении мистера Кроссли – его никто не видел, кроме Патти? Нет, разумеется, нужно сказать, иначе возникнут подозрения…"
– Дорогой, – сказала она Бруку, – раз у тебя так сильно болит горло, тебе следовало бы съездить в Полигон. – В Гроув-Холле было не принято вызывать врача на дом: обычно больного везли на двуколке в Полигон, резиденцию доктора Берча. – Роберт пропишет тебе полоскание и микстуру.
– Само пройдет, – еле слышно возразил Брук. Несмотря на постоянные недомогания, он испытывал суеверный страх перед медиками, даже если врач был его школьным товарищем.
– Тогда ложись. Утром тебе станет легче. – И она вернулась к своим мыслям.
"Я не плохая дочь. Мама получила уйму красивых вещей для детворы. Тедди больше не работает помощником торговца тканями, а служит в страховой компании. Эстер помолвлена с Хью Скоттом. Папа… Пускай он не любит здесь бывать, зато я сама их часто навещаю и забочусь о них с мамой. Что же касается меня… Я сказала Стивену, будто довольна жизнью. Так оно и есть. Может быть, несчастлива, но довольна. Пусть даже я не испытываю радостного волнения… как сейчас… Может быть, это и есть счастье?"
– Мистер Фергюсон, – обратилась она к свекру, – я убедила Брука лечь в постель. После ужина отнесу ему немного овсянки.
– Вы правильно поступили, дорогая. "Отче наш…"
"Кажется, под конец я чем-то обидела Стивена. Он ушел такой грустный. Вдруг я его больше не увижу – после понедельника? Стану ли я жалеть об этом?"
– Аминь, – произнесла тетя Тиш. – Ах, Фредерик, тебе следовало бы меньше нагружать мальчика работой. Я знаю его лучше, чем ты.
– Он просто неженка, вот и все. Мне неприятно говорить такое о собственном сыне, но если бы он занимался физическими упражнениями, как я, это пошло бы ему на пользу.
В последнее время старик говорил о Бруке с неизменным кисловатым выражением. Похоже, он стал относиться к невестке лучше, чем к своей крови и плоти.
Тетя Летиция не отличалась особым тактом.
– Мальчику хуже с понедельника, с тех самых пор, когда затеяли эту дурацкую игру. Не надо было этого делать. Он такой впечатлительный! Помни об этом, Фредерик.
– На месте Маргарет, – вступил в разговор дядя Прайди, дожевывая пищу, – если бы мне удалось на минуту-другую вернуться с того света, я не стал бы даром терять время, сообщая то, что и так всем известно. Но она всегда отличалась своеволием. Опять же, равнодушие к музыке… – Он помахал в воздухе ножом и повернулся к Корделии. – Верный признак ущербности. Атрофия чего-то очень важного. Существенный изъян – как глазок в деревянной доске, только что не бросается в глаза. А посему…
– Я считаю, Том, – перебил его мистер Фергюсон, – что Корделии это нисколько не интересно.
– Совсем забыла, – сказала Корделия. – Здесь был мистер Кроссли.
– Вы с ним разговаривали?
– Несколько минут. Он заезжал узнать, как мы себя чувствуем после понедельника.
– Очень любезно с его стороны, – с какой-то двусмысленной интонацией произнес мистер Фергюсон.
– Он настаивает, чтобы мы ехали на концерт в его экипаже. По-моему, это ни к чему.
– Некоторые обожают носиться со своей услужливостью. Жалко, что я не могу поехать с вами. С утра придется отправиться в Олдхэм, а возможно, и заночевать там. Брук говорил?
– Нет. У него сильно болит горло. – Корделия посмотрела на свекра, пытаясь определить, не есть ли это одна из его дипломатических отлучек.
– Я полагаю, дядя Прайди будет рад меня заменить. Да, Том?
– Уже бегу, – откликнулся тот. – Тиш, передай мне кусок пирога.
Мистер Фергюсон никогда раньше не ездил на концерты и начал только когда понадобилось сопровождать Корделию с Бруком.
"Вот и хорошо, – подумала она. – Дядя Прайди непредсказуем, зато способен существовать сам по себе. Мы сможем забыть о его присутствии и наслаждаться музыкой. Неужели мистер Фергюсон невзлюбил Стивена? Такое уже бывало – когда кто-либо из его знакомых становился и нашим другом…" Чтобы проверить свои подозрения, после ужина она спросила:
– Мистер Фергюсон, это что – неожиданный вызов в Олдхэм?
Он отложил газету и посмотрел на нее поверх очков.
– Какие-то неприятности с профсоюзами. Работодатели угрожают уволить зачинщиков, если они будут и дальше мутить воду. Съезжу, посмотрю, нельзя ли найти выход из тупика.
– Что вы думаете делать?
– Может, удастся убедить нанимателей. Возможно, когда-нибудь нам и придется стоять насмерть, но мы, как добрые христиане, должны быть уверены в своей правоте. Не думаю, что это время уже пришло.
– Вы надеетесь, что другие станут думать, как вы?
Он снисходительно улыбнулся, с полным сознанием своего могущества и морального превосходства. Советник Фергюсон!
Корделия собралась было уходить, но свекор остановил ее:
– А почему вы спрашиваете?
– Мне просто интересно.
– Верю. – Мистер Фергюсон снял очки и стал протирать их. – Какая чудовищная несправедливость – до такой степени ограничивать женщин в правах! В какой школе вы учились?
– У мисс Гриффит.
– Не самая лучшая школа.
– Лучшая из тех, какие папа мог себе позволить.
– Разумеется. Но все дело во врожденных способностях. Никакой педагог не научит рачительно вести хозяйство.
Корделия улыбнулась.
– Это нетрудно. Просто я делаю то, что мне нравится.
Фредерик кивнул. Корделия смутилась: ее и радовала похвала свекра, и тяготило его присутствие.
– Вы видели наши красильни?
– Нет.
– А хотели бы?
– Да, конечно.
– Надо будет как-нибудь взять вас с собой. Скажите, Корделия, как вы находите молодого Кроссли?
– Он… довольно приятный молодой человек.
– Даже очень. Лично мне он нравится. По-моему, у него только один недостаток – принадлежность к миру искусства.
– Да…
– Такие люди не особенно надежны – при всей пылкости. Дружба для них не имеет такой цены, как для нас. Как вы считаете?
– Я никогда не имела дела с людьми театра.
– Вот именно. Уверен, наши отношения будут и дальше оставаться дружескими. Просто мы существуем в разных мирах. Наш мир – реальный, прочный, хотя, может быть, несколько приземленный. Его мир – ярче, привлекательнее, однако фальшивее. Понимаете, что я хочу сказать?
Глава VI
Бруку стало хуже, и пришлось все-таки послать за доктором Берчем. Тот сказал, что у Брука ангина и ему следует пару дней оставаться в постели. Корделия с растущими возбуждением и тревогой ждала понедельника. С утра Бруку полегчало, и, так как в этот вечер должны были исполнять прелюдии Шопена, он страстно хотел поехать.
Мистер Фергюсон отбыл в Олдхэм. Зато нагрянул Берч и решительно воспротивился планам своего пациента.
Весь день Корделия была сверхвнимательна к Бруку. Ею владело беспричинное чувство вины, и она пыталась утопить в заботах о нем безотчетную тревогу.
После обеда она читала ему вслух. Брук был послушен и полон признательности. Когда она закончила последнюю главу "Стража", он изъявил желание послушать "Башни Барчестера" – эту книгу ему много лет назад подарили на день рождения, и он так до сих пор и не прочел ее. Должно быть, валяется в чулане вместе с игрушками и школьными учебниками. Корделия мигом вскочила и, не слушая его протестов, бросилась на поиски.
Чуланом служил чердак – тесное помещение с покатой крышей и маленькими слепыми окошками. Корделия, подобрав юбки, с кошачьей грацией пробиралась между грудами сваленных на пол книг.
Наконец она нашла то, что искала. "Дорогому Бруку на восемнадцатилетие – от мамы, с любовью".Книга так и осталась неразрезанной. Почему? Может быть, мистер Фергюсон позволил себе пренебрежительное замечание? Иногда Корделия пыталась представить себе мать Брука – была ли она рабой мужа-деспота или ей удалось сохранить индивидуальность? Судя по однажды допущенной дядей Прайди оговорке, эта женщина не жаловалась на свою судьбу…
Неожиданно Корделии попался на глаза небольшой кожаный бювар. Она расстегнула его. Оттуда выпали несколько писем, какие-то счета и толстая тетрадь с надписью: "Дневник 1865 года".Она увидела нанесенные аккуратным, мелким почерком колонки цифр и несколько страниц текста. Имена большей частью были заменены инициалами.
Сначала Корделия листала тетрадь равнодушно, но потом некоторые фразы привлекли ее внимание, и она подумала: "Уж не за этим ли приезжал Дэн Мэссингтон?" Месяц спустя он повторил визит, но ее, по совету мистера Фергюсона, "не оказалось дома". И больше она о нем не слышала. В их доме не поощрялись разговоры о Мэссингтонах. Постепенно ее любопытство сошло на нет.
"Четвертое января.
Если бы это не был великий грех, я просила бы Господа покарать этого человека за его наглое притворство. Он делает вид, будто глубоко религиозен, но абсолютно ничего не смыслит в истинной вере. Считает себя просвещенным деятелем лишь на том основании, что может обсуждать главы из Библии с этим прожженным циником С.-С., которому доставляет удовольствие богохульствовать в моем присутствии. Они способны неделями толковать о Платоне и метемпсихозе и выяснять, правда ли то, что после смерти наши души вселяются в животных. Какая безнравственность! Скорее лечь в постель и ждать Б., который вечно боится открыть рот! А что сказала быя на его месте?"
Корделия виновато закрыла дневник, но тотчас снова раскрыла его.
"Двенадцатое февраля.
Я третий день лежу и не испытываю ни малейшего желания встать. Наверное, все-таки нужно сделать над собой усилие. Мистер Ф. притворяется добрым и участливым, а я делаю вид, что тронута – ради Б. А может быть, ради себя самой. Мы с мистером Ф. в течение пяти недель не сказали друг другу резкого слова – такого еще не было. Он часто навещает меня и приносит виноград. Я, конечно, выражаю признательность. Однако за этим кроется все та же затаенная враждебность. Мы ни минуты не бываем искренни друг с другом. Я желаю ему смерти. Господи, прости меня, грешную, но порой мне кажется, будто этот человек высасывает из меня кровь. Нам тесно вдвоем на земле. Или я, или он."
Закрыть дневник! У Корделии было такое чувство, словно она совершила что-то запретное, постыдное. Первая жена обращалась ко второй – и безо всяких медиумов.
Ей было нетрудно представить себе те далекие дни. Вопиющее безбожие Слейни-Смита. И как тяжело было женщине не с таким легким характером, как у нее самой, выносить мистера Фергюсона. Только в дневнике Маргарет могла излить душу. Корделия подхватила "Башни Барчестера" и опрометью кинулась прочь.
Когда она вошла в спальню, Брук был слишком озабочен своим состоянием, чтобы заметить перемену в настроении жены. Она снова принялась читать вслух, и это принесло ей некоторое успокоение. У Маргарет была неуравновешенная психика. А вот она – здоровая молодая женщина, – хотя и разделяет некоторые оценки и чувства Маргарет, но не до такой же степени.
Вечером Корделия особенно тщательно выбирала, что надеть, и трижды сменила прическу. Наконец она остановила свой выбор на бледно-розовом бархатном платье.
Хорошо, что у нее есть своя гардеробная, где можно укрыться от глаз мужа. Когда она вернулась в спальню, Брук что-то писал. Корделия села рядом на кровать и поцеловала его в лоб.
– Жалко, что ты не можешь поехать на концерт. – Она наклонилась и прочла написанное:
Уныние сказало: "Стань
Невестою моей!"
Но я ответила: "Отстань
И повторять не смей!
Любовь Уныния темна,
Как смертный мой конец.
И дик, и страшен для меня
Терновый твой венец!"
– Мне нравится, – похвалила она.
– Правда? Мне, как будто, тоже. Как ты думаешь, Делия, здесь нужно что-нибудь добавить?
– Нет. По-моему, это вполне законченное произведение.
– Как правило, стихотворение состоит из трех строф.
– Почему бы не сделать исключение?
Он погрыз карандаш.
– Пожалуй, ты права. Передай Кроссли – мне очень жаль, что я не могу поехать с вами. Объясни ему как следует, чтобы не думал, будто это из-за спиритического сеанса.
– Конечно, Брук. Я уверена, он поймет.
Как и следовало ожидать, дядя Прайди и не подумал переодеться – в отличие от брата, он не заводил целого гардероба. В первых рядах партера его повседневный, нечищенный сюртук привлечет всеобщее внимание.
Едва Корделия спустилась вниз, как раздался звонок и доложили о Стивене Кроссли.
Он вошел, пряча бьющую через край энергию, стараясь не делать резких движений головой или плечами, хоть в какой-то степени приноровиться к тягучему ритму этого дома и его обитателей. Но при виде Корделии его живые карие глаза радостно вспыхнули, а когда она извинилась за недомогание Брука и вынужденный отъезд мистера Фергюсона, он не поверил своим ушам.
– С нами поедет дядя Прайди, – поспешила добавить Корделия.
Старик уже спускался по лестнице.
– Благодарю вас, – Стивен отвесил в сторону Прайди небольшой поклон. – Благодарю вас обоих.
По дороге старик завел разговор о своей книге, которую собирался назвать "Наследственные и благоприобретенные навыки поведения у мышей". Корделия ни разу не слышала, чтобы дядя Прайди о ней рассказывал, даже не была уверена, что такая книга существует в природе. Стивен, охотно поддерживая разговор, в то же время не отрывал глаз от Корделии.
У парадного подъезда "Джентльмен Концерт-Холла" сгрудились экипажи. Воодушевленный горячим приемом в Америке, Блаватский должен был исполнить двадцать четыре прелюдии и девять скерцо. Чтобы за столь короткий срок достать билеты на этот концерт, Стивену пришлось нажать на все рычаги, пустить в ход все мыслимые связи.
Когда они уселись и дядя Прайди начал с кислым видом листать программку с приложенными нотами, Стивен наклонился к Корделии.
– Я весь уик-энд не находил себе места.
– О?
– Знакомо ли вам это чувство вины и стыда, когда вы понимаете, что обидели того, чье доброе отношение для вас дороже всего на свете?
– О!
– По-видимому, мой визит в пятницу был истолкован превратно. Или я чем-то задел ваши чувства. Когда я уходил, мне хотелось плакать.
– О! – как ни странно, Корделия была счастлива. – Нет, уверяю вас… ничего такого…
– Вы не представляете, как я рад это слышать! Весь вечер в пятницу я ломал себе голову, метался, точно зверь в клетке. Все пытался понять причину. Неужели вас обидели слова Густава?
– Забудьте об этом.
– Вы так добры! Но все-таки… что-то было?
– Нет. Я рада, мистер Кроссли, что мы приехали на этот концерт. Покажите мне, где сидят музыкальные критики. Вы с ними знакомы?
– Окажите мне честь называть меня Стивеном.
– Но мы только трижды встречались!
– Трижды? А я думал, всего один раз.
– Как это?
– С тех пор, как мы впервые посмотрели друг другу в глаза, для меня остановилось время.
– Но прошло уже две недели.
– У вас хорошая память на цифры. Нет, правда, вы не могли бы звать меня Стивеном – просто чтобы привыкнуть к звукам этого имени? Некоторые считают, что его трудно выговорить.
– Ни за что бы не подумала.
Дядя Прайди положил ей на колени программку.
– Я бы лучше написал аннотацию. Смесь воды с молоком. Вяло. Способно отвратить от всякой музыки.
Корделия улыбнулась: жизнь больше не казалась ей невероятно сложной, как в последние несколько месяцев. Стивен заговорил с дядей Прайди.
– Вы часто ездите на концерты?
– За четырнадцать лет пропустил только два. Недурно для старика. Возьмите конфетку, – он протянул Корделии кулек.
– Вы ездите один? – не унимался Стивен.
– Естественно. Чтобы слушать музыку, вовсе не обязательно обладать четырьмя ушами.
– А почему я вас ни разу не видел?
– Обычно я сажусь подальше. Мне не по карману бархатное кресло. Да и публика в партере слишком фривольная.
Корделия оглядела несколько рядов партера. Солидные торговцы с женами. Чугунноголовые банкиры. Богатые евреи и немцы. Бородатые врачи. Городские советники и священнослужители. Сливки общества. Воплощение респектабельности и здравомыслия. Она украдкой бросила взгляд на Стивена Кроссли и в первый раз отметила красивую форму его головы, длинные, сильные руки.
Публика встретила Блаватского громом аплодисментов. Великий музыкант поклонился и сел за рояль. Пока он устраивался поудобнее, Корделия обратилась к молодому человеку.
– А вы не хотите посмотреть программку… Стивен?
* * *
На дядю Прайди нельзя положиться – Брук всегда это говорил. Обычно он вел себя вполне благовоспитанно, но время от времени все, что было в нем эксцентричного, вырывалось наружу.
Под конец его поведение стало просто невыносимым. Выходя из зала, он выхватил взглядом в толпе старого приятеля по фамилии Корнелиус – тот играл в их оркестре на гобое – и, пробормотав несколько невнятных слов извинения, рванул к нему. Потом узрел еще кучку самодовольных старцев и пустился с ними в обсуждение достоинств Верди и Мейербера. Стивен с Корделией несколько минут ждали его в карете. Наконец он просунул голову в окошко и заявил, что договорился пойти с Корнелиусом в клуб, а поэтому не мог бы Стивен отвезти домой его племянницу?
Стивен прочистил горло.
– Ну конечно же, отвезу. А потом? Прислать за вами карету в клуб?
– Не стоит. Я прекрасно доберусь на своих двоих. Здесь всего-то пара миль. Я всегда возвращаюсь с концертов пешком.
Прежде чем отъехать, Стивен вышел из кареты и что-то шепнул кучеру. Затем проводил взглядом тысячу раз благословенного дядю Прайди. И только после этого вновь занял свое место в экипаже.
Сидя в полутьме кареты, Корделия думала о том, что могло заставить дядю Прайди пренебречь элементарными приличиями. Стивен сел рядом с ней. Карета плавно тронулась с места, Мимо проплывали огни Питер-стрит.
С минуту Корделия смотрела в окно – на струящуюся толпу, омнибусы, старую, закутанную в шаль торговку горячим картофелем на углу…
– Может, сначала поужинаете со мной? – предложил Стивен.
– Ох, нет… Какой замечательный пианист! Я вся полна музыкой.
– Я заказал столик у "Коттема". Без этого вечер будет незавершенным.
– Я получила огромное удовольствие. Большое спасибо.
– Это очень тихое место.
– …Лучше не стоит, мистер Кроссли.
– Стивен, – поправил он.
– Лучше не надо… Стивен.
Он выглянул в окно и что-то сказал кучеру. Они завернули за угол и некоторое время ехали молча. Из трактира с песнями и криками вывалилось несколько пьяных.
– Вы, должно быть, думаете, что нам не следует бывать наедине? – произнес Стивен. – Но раз уж так случилось, я благодарен судьбе. Завтра я уезжаю и, может быть, вернусь только через несколько месяцев.
– Мне очень жаль.
– Хочу надеяться, что вы говорите это не только из вежливости.
Она смешалась.
– Корделия, – проникновенно заговорил он. – Вы позволите звать вас Корделией?
– Да… если вам так хочется.
– Корделия… Корделия… Корделия…
С каждым повторением ее имени близость между ними становилась все более тесной.
– Корделия…
– Да?
– Вам известно, как я к вам отношусь?
– Ну… Наверное, я вам нравлюсь.
– Не то! Это звучит так невыразительно, так банально! Жизнью клянусь!
– Мне очень жаль…
– Я люблю вас! – выпалил он. – И вы это знаете.
У нее бешено забилось сердце.
– Нет. Откуда? Что могло навести меня на такую мысль?
– Божья милость и все, что я сказал и сделал, каждый мой взгляд! Ах, я не должен был спешить с признанием!
– Но почему вы так уверены? Это… просто невозможно. Прошло так мало времени…
– Невозможно! – с досадой воскликнул он. – При чем тут время? Бывает, проходит один только час – и нет человека! Мне, чтобы разобраться в своих чувствах, потребовалось полтора часа. Нет. Я полюбил вас с первого взгляда и не смел мечтать о взаимности. Господи, терзался, думая о том, что, встреть я эту женщину раньше, она могла бы стать не чьей-то, а моей женой. Ведь правда?
– Я не могу отвечать вам. Не спрашивайте.
– Такой ответ выдает вас с головой. Ведь если бы вы считали это невозможным, вы бы сразу так и сказали.
Они выехали за черту города. Миновали костер, возле которого грелся часовой.
Короткая передышка помогла Корделии собраться с мыслями.
– Спасибо за комплименты. Но я вовсе не имела в виду…
– Комплименты? Я и не думал говорить вам комплименты! Это вы оказали мне честь, потому что вы… просто святая!
– Ох нет, Стивен, только не святая!
– И слава Богу.
– У меня кольцо на пальце, а не венчик вокруг головы.
– Я предпочел бы, чтобы было наоборот… хотя это тоже плохо. Вы счастливы с Бруком?
– …Конечно.
