Текст книги "Корделия"

Автор книги: Уинстон Грэхем (Грэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Его мучила мысль: "Она все еще не знает правды. Обязательно нужно сказать – и как можно скорей! Но как решиться нарушить гладкое течение этого дня? Поставить любимую женщину перед фактом: "Делия, я женат. Это была ошибка, но жена не дает мне развода"? Но какая разница? Мы все равно не можем пожениться, пока Брук… Одним препятствием больше…"

– Сегодня совсем не чувствуется осени, – вымолвила она. – Точь-в-точь весна. Тепло и пахнет сливочным маслом. Это напомнило мне поездки всей семьей на пикник – когда мне было пять лет.

– Хочешь, возьмем лодку?

– Нет, спасибо. Но, может быть, ты сам…

Он покачал головой. Они еще немного помолчали. Корделия начала тихонько напевать:

 
Напрасно стараюсь смотреть веселей —
Душа веселиться не хочет.
Любовь изменила – отныне милей
Ей стал путевой обходчик.
 

– Тебе хорошо, Корделия, – прямо сейчас? По крайней мере, мне удалось хоть это.

Она просияла.

– Сейчас мне море по колено. А вот вчера… я проснулась среди ночи и подумала: неужели все это происходит со мной? И до утра стонала и металась от ужаса. Зато сейчас… Ты, должно быть, колдун. Умеешь подчинять своей воле.

– Здесь нет никакой загадки. Просто все мои усилия направлены на то, чтобы помочь тебе познать себя, превратиться из скованной, сухой – в нежную и любящую. И еще я помог тебе забыть, что ты замужем за Бруком. Ведь правда?

– Да, – согласилась Корделия. – Во всяком случае…

– Единственное, о чем я жалею, – продолжал Стивен, – это то, что мои чары бессильны защитить тебя от ночных тревог. Каждое утро я просыпаюсь счастливый оттого, что снова увижу тебя. Тебя все еще мучают угрызения совести?

– Время от времени.

– Стоит ли терзаться из-за Брука? Ты никогда его не любила. Ему и так хорошо в Лондоне. С глаз долой – из сердца вон.

Эти слова помимо его воли слетели с губ. Корделия мигом отреагировала;

– Скажи, Стивен, почему в тебе словно уживаются два человека?

– Правда? Не знаю, – он отхлебнул из чашки. – Может быть, ты и права. Но разве мы не все такие? В тебе так не менее шести человек – ты каждый день другая.

– И все симпатичные?

– Просто обворожительные! Но ты еще что-то хотела сказать обо мне?

– Не помню.

– И что, один из двоих нравится тебе меньше другого?

Она метнула в него лукавый взгляд из-под ресниц.

– Вопрос так не стоит – "нравится – не нравится". Но иногда мне кажется, что я тебя понимаю и у нас все хорошо, а иногда ты вдруг говоришь такие вещи… словно чужой. И я чувствую себя одинокой.

Он накрыл ее руки своими.

– Какие именно вещи?

– А, пустяки. Говорят, красота – во взгляде влюбленного. Может, все дело в моих собственных противоречиях?

– Ты – само совершенство, – серьезно сказал Стивен. – Вот в этот самый момент ты похожа на серафима знаешь, которые поют у Небесных Врат. Молоденький серафим, этак лет семнадцати. В то же время в твоей головке постоянно крутятся мысли – как белка в колесе. В чем же все-таки дело?

– Стивен, когда мы уедем отсюда?

Он удивленно взглянул на нее.

– Вот, значит, что тебя мучает!

– Да. Если уж суждено грешить, то хотя бы открыто. Иначе все опошляется.

– Думаешь, мне приятно делить тебя с другим мужчиной – даже с Бруком?

– Но в таком случае…

Стивен перевернул ее руку ладошкой вверх и погладил; на его лице отразилось мучительное напряжение.

– Я не могу в один день уладить дела в Манчестере. Их нужно кому-то передать. Обсудить с отцом. Приглашу-ка я его на выходные. Да. Завтра же и сделаю. На все это уйдет около двух недель. Потерпишь?

– Конечно. – Она была и удовлетворена, и не очень; и верила в его искренность, и в то же время нуждалась в чем-то таком, чего он еще не дал ей. – Ты уверен?

Лицо Стивена озарила улыбка.

– Да, любимая. Уверен, уверен, уверен!

Корделию захлестнула теплая волна.

– Не пожалеешь?

– Нет, никогда. А ты?

– Я тоже.

Коляска тронулась в обратный путь. Солнце село. Стивен высадил Корделию в том же месте, откуда они начали прогулку.

В четверг, за обедом в клубе, он столкнулся лицом к лицу с Дэном Мэссингтоном. Хотел поздороваться и пройти мимо, но тот преградил ему дорогу.

– Привет, старина! Что-то тебя давно не видно.

– Разве? Я очень занят. То одно, то другое…

Мэссингтон вздернул бровь.

– Рыбалка, например.

Стивен нетерпеливо взглянул на него.

– Да нет. Вот уже много лет этим не занимаюсь.

– Значит, я ошибся. Мне показалось, будто вчера я видел тебя в Нортендене.

Под его циничным взглядом Стивен почувствовал, как в нем закипает гнев. В голове лихорадочно мелькали мысли.

– В Нортендене? Не представляю, к чему ты клонишь.

– В тихом омуте, дружище… Можешь мне поверить. Нет, я не осуждаю тебя за браконьерство. Сам поступил бы точно так же, если бы представилась возможность.

– Да уж, ты браконьер почище "Любопытного Тома".

Стивен тотчас понял, что ему не следовало этого говорить. Нужно было отплатить Мэссингтону его же монетой – свести все в шутку.

– Для Дон-Жуана, Кроссли, ты слишком неосмотрителен. Держаться за руки при свете дня… Не дай Бог, заметят.

– Ты получил бы удовольствие.

– Я и получил. Большее, чем ты можешь себе представить. Не забывай: я в некотором роде родственник Фергюсонов.

– Я помню.

– Рано или поздно это должно было случиться. Когда такая девушка выходит замуж за бесхребетное ничтожество… Я буду дико хохотать, когда Брук узнает…

– Зачем ему об этом знать?

– В противном случае шутка теряет смысл.

– Ты, конечно, вывернешься наизнанку, чтобы довести это до его сведения!

– Силы небесные, конечно же, я ему не скажу. Но иногда бывает достаточно и намека…

– Странно, что ты еще не бросился в Гроув-Холл. Не на что нанять кэб? Хочешь, заплачу за тебя?

На щеках у Мэссингтона выступили маленькие багровые пятнышки. Он осклабился.

– Да, ты заплатишь. Только не сейчас.

И ушел. Стивеном овладело желание вернуть его – угрожать, молить о пощаде!.. Но что это даст? Злясь на себя за недостаток выдержки, он направился в обеденный зал.

Дальше откладывать нельзя. Кризис наступил скорее, чем он ожидал, и требовал решительных действий.

Остаток дня Стивен угрюмо просидел в своем кабинете, обдумывая ситуацию. Он не был человеком жестких решений, но поворотный пункт в судьбе не оставлял ему выбора.

Сегодня они с Корделией не договаривались встретиться, но он все-таки решил предупредить ее.

При виде возлюбленного Корделия отодвинула ноты и встала из-за фортепьяно.

– Дорогой! – прошептала она, когда Холлоуз скрылся за дверью.

– В последний раз я был здесь открыто полтора месяца назад – когда приезжал к Бруку.

– Что-нибудь случилось?

– Нам здесь могут помешать?

– В любую минуту.

– Видишь ли, Мэссингтон… – и он рассказал ей, что произошло.

– Ты считаешь, он может выдать? – спросила Корделия.

– Не знаю. Нам нельзя рисковать. Я все обдумал. Попрошу отца приехать на выходные. Откровенно говоря, он вполне способен явиться сюда и все выложить Фергюсонам. А этого нельзя допустить – пока ты здесь. Тебе необходимо покинуть этот дом прежде, чем я все ему расскажу.

– Когда?

Стивен оглянулся на дверь.

– Я предпочел бы, чтобы ты уехала до их возвращения.

– Значит, до субботы?

– Да, – он не сводил с нее глаз. – Или в субботу утром. Поедешь в Лондон. Я сниму для тебя номер в какой-нибудь тихой гостинице, чтобы ты пожила пару недель, прежде чем я смогу присоединиться к тебе. У нас нет другого выхода.

Это был настоящий шок – узнать, что опасность уже за углом и гром может грянуть завтра, послезавтра – и тогда… Но это – как операция, которой все равно не избежать, потому что от ее исхода зависят здоровье и счастье человека.

Если Дэн Мэссингтон знает, ситуация вышла из-под контроля.

– Я могу сам отвезти тебя в Лондон, а затем отправиться к отцу. Но потом мне все равно придется вернуться сюда – пока он не подыщет кого-нибудь на мое место. У тебя много вещей?

– Нет. Возьму только самое необходимое.

– Ты согласна с моим планом?

– Да.

Он взял ее за руку.

– Это большая жертва. Я полдня ломал себе голову. И решил взвалить эту ношу на тебя, Делия.

Она тихо произнесла:

– Ничего ты на меня не взваливаешь.

Они быстро обсудили подробности. Наконец Стивен поднялся.

– Итак, решено. Завтра приедешь, как условились?

– Лучше не надо.

– Прошу тебя, приезжай! Это будет наш последний совместный вечер в "Варьете", мне ни за что не хотелось бы от него отказаться. Пожалуйста, не омрачай мою радость.

Корделия лучезарно улыбнулась.

– Хорошо, Стивен.

После того, как он ушел, Корделия с минуту стояла возле фортепьяно, машинально перелистывая ноты. Только вчера она считала, что у них еще есть время все хорошенько взвесить. Они медленно тронулись с ледяной горы – и вот уже кубарем катятся вниз, в полынью.

К ужину дядя Прайди пригласил Роберта Берча. Мистер Слейни-Смит, который в последнее время заметно похудел и как бы усох, поддразнивал Прайди, развивая тему спиритизма, и Корделия с Берчем прилагали бешеные усилия, чтобы предотвратить серьезную стычку. Оседлав любимого конька, мистер Слейни-Смит приставал к Берчу с эвтаназией, а получив компетентное объяснение, повернулся к Корделии и начал рассказывать о своих детях: как он их воспитывает и как у одного из них недавно были неприятности в школе, когда он отказался стоя произносить вместе со всеми слова благодарственной молитвы.

Что подумают все эти люди, когда узнают? Ясно, они проклянут ее – несмотря на всю свою широту взглядов. Даже мистер Слейни-Смит с его передовыми теориями. Горько, но мать с отцом тоже будут шокированы сверх всякой меры. Никакая антипатия к Фергюсонам не помешает мистеру Блейку обвинить дочь в безнравственности. Она напишет им из Лондона, когда устроится и станет ждать Стивена. Все подробно объяснит и растолкует. Но как облечь в слова…

К ней приблизился Холлоуз.

– Прошу прощения, мэм, там мистер Мэссингтон.

Прямо сейчас?! Необходимо отложить разоблачение – хотя бы на пару дней!

– Что ему нужно?

– Он хотел видеть мистера Фергюсона. Я объяснил, что они оба в отъезде. Тогда он попросил доложить вам.

– Скажите ему… пусть приезжает в субботу, когда вернется мистер Фергюсон.

– Кто там? – Прайди оторвался от своего пирога. – Кто-нибудь приехал?

– Дэн Мэссингтон.

Прайди поморщился.

– Никчемный молодой человек. Сеет кругом несчастье. Держитесь от него подальше, юная леди.

– Холлоуз, передайте ему, чтобы приезжал в субботу.

Лакей удалился, и Корделия погрузилась в угрюмое ожидание. Захочет ли Мэссингтон смириться с отказом? За столом стало очень тихо.

Первым открыл рот мистер Слейни-Смит.

– Я не видел Мэссингтона много месяцев. Интересно, что ему нужно? Должно быть, проигрался на скачках. Помните, Берч?.. Нет, вас тогда еще здесь не было. Он посмел заявиться в Гроув-Холл в сопровождении судебного исполнителя.

– Этакий наглец! – поддакнул дядя Прайди. – К счастью, у Фредерика много друзей…

– Я его плохо знаю, – сказал Роберт Берч. – Надеюсь, миссис Фергюсон, Брук хорошо проводит время в Лондоне? В конце недели я получил от него письмо.

Она выдержала его взгляд.

– Да, он доволен. Накупил уйму книг. Я с нетерпением жду его возвращения.

Ждала.

– Сегодня здесь был мистер Кроссли, – внесла свою лепту тетя Тиш. – Он не знал, что Брук уехал. Бруку следовало предупредить своих знакомых.

Вернулся Холлоуз и, не говоря ни слова, приступил к выполнению своих обязанностей. Корделия не смела расспрашивать его. Наконец это сделал Прайди:

– Ну что, он ушел?

– Да, сэр. После небольшого спора.

Перед сном Корделия перечитала последнее письмо Брука.

"…B субботу шел дождь, я промочил ноги и, кажется, простудился. Национальная галерея изумительна, перед ее сокровищами наши местные имеют бледный вид. Зато вчера я ходил на концерт и убедился, что их оркестр в подметки не годится нашему. Сегодня я познакомился с одним издателем. Узнав, что я поэт, он попросил дать ему почитать мои стихи. Конечно, я показал кое-что из того, что у меня было с собой.

Папа всю неделю очень занят, поэтому у нас было мало времени на осмотр достопримечательностей. Как бы мне хотелось в следующий раз приехать сюда с тобой!"

В следующий раз… В ту ночь Корделия никак не могла уснуть.

В пятницу третьего ноября город и пригороды окутал густой туман. Он проникал даже в закрытую карету и вконец испортил Корделии настроение. Улицы казались уже: в замкнутом пространстве отдавались эхом хриплые голоса женщин. Один раз Томкинсу пришлось резко остановиться: какой-то мальчуган в лохмотьях чуть не угодил под колеса. То там, то здесь вспыхивали огни маленьких магазинчиков. Фабрика была залита светом. У Симнела, как обычно в пору первых зимних туманов, обострился хронический бронхит, и его хриплый кашель время от времени взрывал утреннюю тишь.

У Корделии не было никаких особых дел, но она оставалась на фабрике до двенадцати часов, памятуя о том, что сегодня – последний день ее деловой карьеры. Ни одна разлука не обходится без ностальгических ноток.

После обеда она заехала в отцовскую мастерскую. Внешне это был рядовой визит, но Корделия мысленно обращалась к родным: "Прощайте, папа и мама! Прощай, малышка Энн с рано проявившимися материнскими инстинктами. И ты, мечтающая стать певицей, Сара. И пускающая пузыри Эвелин Кларисса… Жалко, Тедди нет дома… И ты прощай, мастерская, заставленная часами, и сад со старой грушей, и гостиная, и фортепьяно из розового дерева, и кухня, и все-все-все!"

Нельзя поддаваться сантиментам. "Нет-нет, ничего не случилось, я просто проезжала мимо. Разве? Нет, мне вовсе не грустно. К сожалению, пора ехать. Да, Брук должен вернуться завтра после обеда. Наверное, в следующий раз он возьмет меня с собой, а сейчас ему было удобнее одному…"

Они со Стивеном договорились встретиться в шесть часов – поужинать в "Варьете" и посмотреть представление. В пятницу в мюзик-холле обычно негде яблоку упасть; вот и на этот раз туман никого не удержал дома. Снаружи тонут в тумане желтые огни, зато внутри тепло, светло и очень уютно.

Чар принесла ужин. От нее пахло выдохшимся портвейном, и она напустила на себя покровительственный вид. Корделию стесняло ее присутствие. Барменша подавляла ее неумеренной веселостью и внушала смутную тревогу.

Потом явился Вэл Джонсон – крупный мужчина с монгольским типом лица и густым, жирным смехом. Он восхищенно уставился на Корделию, излучая благорасположение. Стивен представил ее как свою приятельницу, миссис Блейк, которая подумывает о том, чтобы тоже заняться мюзик-холлами.

– Ну, нет, – засмеялась Корделия.

– Так это шутка? – Вэл Джонсон поднял выразительные брови. – Скажите же правду! Дружеская шутка, да?

– Это абсолютно серьезно, – стоял на своем Стивен.

– Ничего подобного!

– Если в этом есть хоть доля истины, – разглагольствовал Вэл, – позвольте вас предупредить, мисс, мадам или что-нибудь еще, что вы безумно рискуете. Есть вещи похуже смерти, но нет ничего хуже, чем иметь дело с артистами мюзик-холла. Вы ляжете в раннюю могилу, и даже там над вами станут смеяться черви. Да-да, позвольте мне отговорить вас, пока не поздно. Кажется, в "Бельвю" требуется укротитель обезьян – это тихая, спокойная работа по сравнению с мюзик-холлом. Или возьмите девушек, которые кувыркаются без лонжи под куполом цирка, – одно удовольствие! Нет-нет, позвольте мне удержать вас от столь опасного шага!

– Она будет моим боссом, – сказал Стивен, – а значит, и твоим. Если будешь хорошо себя вести, тебе зачтется.

– Зачтется – мне? – прорычал Вэл Джонсон. – Никто и ничто не может вознаградить меня по заслугам. Это же кровь и пот – несчастная работа комика! Да если бы мне платили за каждую единицу смеха: два пенса за улыбку, пенни за ухмылку, полпенни за хихиканье, – я бы давно уже сколотил состояние и жил в Сэлфорде.

– Сейчас он продемонстрирует вам весь свой репертуар, – пообещал Стивен, – и не нужно будет идти в зал.

– А вместо этого, – продолжал Джонсон, тщетно пытаясь застегнуть ремень на одну дырочку потуже, они держат меня здесь на голодном пайке. Надеюсь, что вы заведете другие порядки, мисс или мадам, и оцените по достоинству тружеников-артистов. Смягчите их грубые сердца… Правда, для этого вам потребуется изрядное количество соды. Но овчинка стоит выделки: когда они растают, вы выжмете из них несравнимо больше. Вы это сделаете, правда? Ну, вот и хорошая девочка.

Добродушного, упирающегося комика еле удалось выставить за дверь. Через десять минут они и сами вышли в зал, чтобы посмотреть начало представления.

Все было готово к отъезду. Завтра она, как обычно, уедет на фабрику и отпустит Томкинса у ворот, но тотчас возьмет кэб до "Варьете". Они сядут на дневной поезд до Лондона.

– Не беспокойся и не думай о завтрашнем дне, – попросил Стивен. – Наслаждайся сегодняшним.

Вэл Джонсон открыл представление шуточной песней "Как я гулял по берегу моря". Потом выступили "Братья Раузы" с акробатическими номерами. Мисс Лотти Фримен спела "Гарри", и все подпевали ей. Корделия скользнула взглядом по залу и балкону. Зрители кричали от восторга и отбивали такт ладонями; она впитывала в себя эту веселую, праздничную, хотя и дымную, атмосферу. Бесспорно, на всем этом лежал налет вульгарности, но, в конце концов, почему бы этим людям, в чьей жизни так мало радости, и не повеселиться? Есть, пить, стучать по столам и во всю глотку распевать веселые песни. Наслаждайся сегодняшним днем, потому что завтра…

– Тебе не хочется петь, милая? – Стивен дотронулся до ее руки.

– Просто я засмотрелась.

– Хочешь, пойдем к ним? Сольемся с толпой.

– Что ты имеешь в виду?

– Идем на балкон. Там гораздо веселее. Почему бы и нет? Все равно завтра все узнают…

– Хорошо, – сказала Корделия.

Их будущее определилось.

Глава XX

Несколько шагов по узкому коридору – и они на балконе. Как раз в это время "Бостонские менестрели" затянули "Уберите подальше мои детские башмачки". Публика подпевала. Сентиментальная песенка, как раз в духе этой аудитории. Корделия подметила: некоторые мужчины вытирали глаза, а один щеголеватый молодой человек шумно высморкался, прежде чем потянуться за кружкой пива.

Стивен прокладывал ей путь, здороваясь со знакомыми. На Корделию устремлялись любопытные взгляды; она старалась не обращать внимания и радовалась тому, что шляпа с вуалью скрывала ее черты. Для них с трудом освободили места за одним из столиков в передней части балкона.

Снова звучала "Суэйни-ривер". Корделия посмотрела по сторонам. Кроме них, за столом сидели шестеро мужчин и одна девушка – хорошенькая, разряженная в пух и прах и накрашенная чуточку больше, чем нужно. В зале царила теплая, дружелюбная атмосфера – она проникала в кровь, как вино, ударяла в голову. За соседним столиком веселились офицеры из числа добровольцев, гордые своими усами и белыми лайковыми перчатками. Немного подальше разместились букмекеры – эти перешептывались о делах, нависая над своими кружками. Далее сидели две дамы… группа пожилых мужчин… из угла на нее смотрел Дэн Мэссингтон.

– Сейчас исполнят "Хозяин лежит в земле сырой", – шепнул Стивен. – По моей заявке.

– Да? – Корделия подняла свой бокал.

– Мне показалось, ты хотела услышать эту песню?

– Да, Стивен, спасибо. Ты очень внимателен.

– Леди и джентльмены, – возвестил Моррис, вынимая изо рта сигару, которую поместил туда, чтобы не мешала аплодировать. – Леди и джентльмены, я имею честь объявить, что сейчас по специальной заявке одного из почетных гостей нашего заведения будет исполнена популярная песня…

Мэссингтон злорадствовал. Корделия больше не смотрела в его сторону: перед ее мысленным взором и так стояла его кривоватая улыбка; в зловещем оскале обнажились зубы. Все происходящее казалось Корделии кошмарным сном. Ну, что ж. Терять больше нечего, а значит, и бояться тоже. Только бы Стивен не заметил.

– У тебя холодные руки. Они не имеют права быть холодными – в таком теплом помещении. Ты нервничаешь?

– Должно быть, шампанское нарушило мое кровообращение. Интересно, почему это происходит?

– Это бывает на промежуточной стадии. Скоро пройдет. Дай, я наполню твой бокал.

На сцену вышел Вэл Джонсон в обмундировании матроса, получившего увольнительную, – соломенная шляпа с черной шелковой лентой, рубашка в крапинку с черным развевающимся галстуком, вельветовая куртка с медными пуговицами поверх белого жилета и брюки-клеш; черные усы густо нафабрены; пенсне на ленточке и огромная сигара в зубах. Он запел:

 
Когда по городу иду на склоне дня,
Взирают с завистью все парни на меня,
И дамы смотрят вслед,
Для них на свете нет
Морского волка желаннее меня!
 

Стивен веселился от души.

– Пожалуй, старый проныра заслуживает прибавки жалованья. И он ее получит – в следующем месяце. Но ты что-то совсем притихла. Выше нос, дорогая, завтра суббота!

Смеясь, он повернулся к сцене, и вдруг выражение его лица изменилось.

– Ага, наш старый приятель мистер Дэн Мэссингтон собственной персоной. – Стивен усмехнулся и отвесил преувеличенно вежливый поклон. – Делия, здесь мистер Дэн Мэссингтон. Видишь, вон там, в углу? Поздоровайся с ним.

– И не думаю.

– В нашем деле, – поддразнивал он, – нельзя игнорировать посетителей.

– Я давно его заметила.

– Так вот почему у моей Делии были холодные ручки. Хотел бы я знать, какого черта ему здесь нужно? Что с тобой, любимая? Он уже не может причинить нам зла. Пускай себе скалится, как зловредная старая обезьяна.

– У меня скверное предчувствие. Этот человек связан со всем, что в моей жизни было плохого. Может быть, мсье Густав смог бы это объяснить?

– Вышвырнуть его отсюда?

– Силы небесные, ни в коем случае! Может, вернемся в ложу?

– Чего ради? Но, кажется, он не собирается довольствоваться малым. Идет сюда. Держись, родная, сейчас будет потеха.

С бешено бьющимся сердцем она устремила невидящий взор на сцену. Кажется, там кто-то кривлялся; во всю мощь ухали медные трубы.

– Привет, Кроссли, – раздался сзади знакомый голос. – Ничего, если я присоединюсь к вам?

– Чем тебя не устраивает собственный столик?

– Там не так интересно. Я же не умею притягивать женщин так, как ты. Может, познакомишь меня со своей дамой?

– С удовольствием – если тебе отшибло память.

– Так это все-таки наша юная приятельница? Кошки нет – мышам раздолье? Боюсь, что этому котенку не миновать беды. Не то чтобы я осуждал…

Корделия подняла на него глаза. Он был пьян больше обычного.

– Не то чтобы я осуждал, – повторил Мэссингтон. – Помните, дорогая, я при первой же встрече предупреждал, что ваша жизнь с Бруком окажется невыносимой, если вы не пойдете на компромисс с собой. Вы явно пошли на такой компромисс. Единственное, о чем я могу сожалеть, это что вы избрали не самого лучшего учителя.

Подперев рукой подбородок, Корделия внимательно следила за тем, что происходило на сцене. Нельзя реагировать на его выпады – чтобы не осложнять ситуацию для Стивена.

Но тот уже закусил удила.

– Для джентльмена ты ведешь себя по меньшей мере странно. У меня стойкое ощущение, что язык – самая храбрая часть твоего тела.

Мэссингтон осклабился.

– Зато ты, дорогой Кроссли, ведешь себя в точности, как подобает выскочке.

– Ш-ш! Ш-ш! – послышалось со всех сторон.

Но Стивен уже не мог остановиться.

– Не сомневаюсь в том, что ты поставил своей целью быть выдворенным отсюда – и таким образом бросить пятно на репутацию этого заведения. Может быть, все-таки соблаговолишь выйти сам, и мы уладим это дело в ближайшей аллее?

– В таком тумане? А твои головорезы будут следить за соблюдением правил дуэли?

– Можешь позвать своих друзей – конечно, если таковые найдутся. А если ты опасаешься ранения, здесь наверняка найдутся боксерские перчатки.

– Не сомневаюсь, – съязвил Мэссингтон. – Уж ты сумеешь обучить меня новейшим запрещенным приемам.

– Конечно. Но главное – я научу тебя держать язык за зубами.

– Надеюсь, не навсегда? – Мэссингтон повернулся к Корделии – Вы расстроены? Или вам все равно? Неужели сей сладкоречивый Джек-Обманщик успел убедить вас, что на сей раз, в виде исключения, ведет честную игру? Во что только не поверит женщина! Мой отец говаривал: "Чем женщина красивее, тем глупее. Только дурнушкам удается сохранить ясную голову". По-моему, в этом что-то есть.

Стивен поднялся из-за стола и потянул Мэссингтона за рукав.

– Ты выйдешь отсюда без лишнего шума или предпочитаешь, чтобы тебя вынесли на руках? Могу тебя заверить, мы сумеем исполнить твое желание!

– Стивен, – пролепетала Корделия.

Мэссингтон брезгливо посмотрел на руку Стивена. Он сохранил врожденные аристократические манеры – и ни на йоту выдержки.

– Убери свою грязную руку!

– Тс-с!

– Сейчас же убери! Я останусь здесь столько, сколько захочу! Я, как всякий другой, заплатил за вход!

Стивен сделал знак двоим служителям, и те ринулись к ним, проталкиваясь между столиками.

– Выведите его на улицу и пошлите за полицией. – Стивен заколебался. – Нет, просто вышвырните его, и все. Прошу всех оставаться на местах.

За ближайшим столиком встревожились. Стивен выпустил рукав своего противника и сделал им знак соблюдать спокойствие. Один из вышибал взял Мэссингтона за локоть.

– Пройдемте, сэр. Вам нужно подышать свежим воздухом.

Тот обернулся и уставился на человека в униформе. Потом резко вырвал руку и с размаху толкнул его в грудь, так что тот повалился прямо на сидящих за соседним столиком. Увещевания Стивена не возымели действия. Люди повскакивали с мест. Кто-то усмотрел в этом развлечение, кто-то – опасность.

Второй вышибала попробовал схватить хулигана, но тот вывернулся и с удвоенной силой обрушился на него. Корделия ахнула. Вместе со служителем потерял равновесие и Стивен. Мэссингтон очутился под столом. Один служитель вцепился в него, а другой попытался отодвинуть стол. Приподнявшись, Мэссингтон опрокинул столик; тарелки, вилки, графины полетели на пол. Накрашенная девушка взвизгнула: ее прижали к бортику. Стивену удалось подняться на ноги и освободить ее. Со всех сторон неслись крики; оба служителя боролись с Мэссингтоном; в результате стол еще немного сдвинулся и мог вот-вот, протаранив балюстраду, рухнуть в зал. Стивен ухватился за него, но стол перевесил; у него в руках осталась только скатерть. Стол полетел вниз – послышались вопли и стоны; возможно, кого-то ранило или даже убило.

Служители надежно держали Мэссингтона; у него было в кровь разбито лицо; он яростно сопротивлялся. Стивен глянул в зал: представление было прервано, началась паника. Край белой скатерти угодил в висевшую на стене газовую лампу; вспыхнул огонь. Кто-то закричал: "Пожар!" Оркестр прекратил играть; все вскочили на ноги и, расталкивая друг друга, ринулись к выходу. Администратор Моррис крикнул оркестрантам, чтобы продолжали играть. Две танцовщицы застыли на сцене, Стивен размахивал руками, показывая назад. Кто-то задул остальные лампы на стенах и вдоль бортика балкона.

Сомнительный шаг. Теперь свет остался только в баре, на сцене, да еще пылала горящая скатерть; пламя перекинулось на розовые занавески. Всеми овладело одно стремление – бежать, неудержимое, как поток воды, либо крови, как пар из чайника или как химическая реакция. Этот безудержный поток нес Корделию к выходу. Напрасно Стивен кричал: "Соблюдайте спокойствие!" – его никто не слушал. Полутьма пугала людей даже больше, чем огонь. Они вскакивали на столы, переворачивались вместе с ними; оркестр неожиданно грянул "Когда я бродил…" Вэл Джонсон в одной рубашке выскочил на сцену.

– Корделия? Где ты? – Стивен разрывался на части. Наконец он махнул рукой на публику и бросился на поиски возлюбленной. "Стивен! Сюда!" – кричала она. Рядом, издав душераздирающий вопль, упала какая-то женщина. Пожар еще не разгорелся, но дикий зверь неудержимо рвался на волю.

Мэссингтон куда-то пропал. Стивен бросился догонять Корделию. Спотыкаясь и перепрыгивая через стулья, они почти добежали до лестницы; у нее сломался кринолин. Кто-то просил: "Не толкайтесь! У нас еще уйма времени!" Корделия переступила через кого-то, лежащего на полу: иначе не пройти. Ты либо перешагиваешь, либо падаешь сам. Отовсюду слышался треск стульев; где-то вспыхнула драка.

На лестнице Стивен почти догнал ее. Скорее вниз – одна, другая, третья ступенька! "Не напирайте!"; "Смотрите под ноги!", "Осторожно – женщины!" Люди все равно напирали сверху, движимые одной мыслью – успеть спастись от пожара. Скорее на улицу, на свежий воздух! На лестничной площадке схлестнулись два людских потока.

Движение вниз прекратилось: люди мешали друг другу, возникла пробка.

Корделия оказалась зажатой между тремя мужчинами, не в силах шевельнуть рукой. Лопнул китовый ус; порвалась юбка. Ей сдавили плечи, спину, грудь, она едва дышала. "Прошу вас, – простонала она, – пожалуйста!" Давление чуточку уменьшилось; ей удалось несколько раз вдохнуть и выдохнуть. "Господи, если мне суждено умереть, прими мою грешную душу! Что это – стихи? Стивен!"

– Я здесь! – раздался благословенный голос Стивена. Но он был не в состоянии пошевелиться, не мог дотянуться до нее через чужие плечи. – Расступитесь! Подайтесь немного назад! Назад! Прекратите напирать! Опасность невелика, если мы не поддадимся панике! Поднимитесь на несколько ступенек назад!

Что можно втолковать охваченному слепой яростью зверю, рвущемуся на волю? "О Боже! – выдохнул кто-то. – Я умираю! Выпустите меня отсюда!"

Упасть означало быть раздавленным; да и трудно было упасть зажатому со всех сторон. Но когда толпа снова ринулась вниз, Корделия почувствовала, что слабеет.

– Вы в порядке, мисс? – крикнули рядом. – Жарковато, не правда ли? Выше голову!

– Я в порядке, – ответила она и вдруг увидела, как у человека, который попытался ее ободрить, начал меняться цвет лица: от багрового до зеленоватого. У него закатились глаза, и голова безвольно свесилась на грудь, но он не упал – толпа понесла вниз его торчащее стоймя мертвое тело.

И так всю ночь, и так каждую ночь – огонь, и дождь со снегом, и свечи, и "Господи, прими мою душу!" Этот человек был приятелем ее отца – однажды в канун Рождества он…

Они уже были внизу. Жара – как будто сам воздух превратился в огонь; и этот страшный запах… люди низведены до уровня их химического состава… хруст костей… "Корделия!" У нее в глазах плясали огни. "В последнее мгновение моей жизни – хорошо бы в последний раз зайтись в крике. Боже, Боже, Боже! Отец Небесный, прости их, ибо не ведают…" Со стоном – дальше вниз. "Корделия, любимая!" – "Я здесь, Стивен!" Еще одна ступенька. Одна нога уже почти на земле, но где же земля? "Будь проклят ваш Бог и все святые! Дайте нам воздуху!" Что-то текло по крыльям носа – пот со лба! Она вся взмокла. Вокруг стоял стон. Стивен с кем-то боролся. Они завернули за угол.

Это было похоже на леденящее кровь побоище, когда мертвые и живые не находили места, чтобы упасть. Все же некоторые нашли место. Корделия чувствовала их у себя под ногами. Один из них чуть не увлек ее за собой, она с трудом отодрала от себя его мертвое тело.