Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Том 5"

Автор книги: Уильям О.Генри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

– Разве ты не можешь пойти домой и объяснить жене ошибку?

– Ты не знаешь моей жены. Я уже принял все меры, какие мог. Я застраховался на десять тысяч долларов от несчастного случая сроком на два часа и жду ее сюда в течение ближайших пятнадцати минут. Передай всем моим приятелям мой прощальный привет, и если, когда будешь спускаться вниз, встретишь даму на лестнице – держись ближе к стенке!

ТЕЛЕГРАММА

Место действия: телеграфная контора в Хаустоне. Входит очаровательное манто из черного велюра, отделанное шнурками и выпушками, с воротником из тибетской козы, заключающее в себе не менее очаровательную юную леди.

Юная леди.О, мне нужно немедленно послать телеграмму – будьте так добры, дайте мне, пожалуйста, бланков – штук шесть. (Пишет в течение 10 минут). Сколько это будет стоить? – пожалуйста!

Телеграфист (Подсчитывает слова). Шестнадцать долларов девяносто пять центов, мэ'эм.

Юная леди.Господи боже мой! У меня с собой только тридцать центов. (Подозрительно)Каким образом вы берете так много, когда почтой это стоит всего два цента?

Телеграфист.Мы берем за то, что доставляем корреспонденцию быстрее, чем почта, мэ'эм. Вы можете послать телеграмму в десять слов всего за двадцать пять центов.

Юная леди.Дайте мне еще один бланк, пожалуйста. Я думаю, одного хватит.

Через пять минут напряженной работы она представляет следующее:

«Кольцо ужасно красиво. Приходите ко мне, как только сумеете. Ваша Мэми».

Телеграфист.Здесь одиннадцать слов. Это будет стоить тридцать центов.

Юная леди.Ах, какая жалость! Я как раз хотела на эти пять центов купить жевательную резинку.

Телеграфист.А вот посмотрим. Вы можете выбросить слово «ужасно» – и все будет в порядке.

Юная леди.Но я не могу его выбросить! Вам следовало бы посмотреть на это кольцо. Я лучше дам вам тридцать центов.

Телеграфист.Кому вы посылаете телеграмму?

Юная леди.Вы, кажется, слишком любопытны, сэр!

Телеграфист.Уверяю вас, мой вопрос не носит личного характера. Нам необходимы имя и адрес, чтобы знать, куда доставить телеграмму.

Юная леди.Ах, да! Я не подумала об этом.

Она надписывает имя и адрес, платит тридцать центов и уходит. Через двадцать минут она появляется снова, задыхаясь от быстрой ходьбы.

– Ах, я совсем забыла… Вы уже отослали?

Телеграфист.Да. Десять минут тому назад.

Юная леди.Такая жалость! Я совсем не то хотела сказать. Вы не можете протелеграфировать, чтобы изменили?

Телеграфист.Что-нибудь очень важное?

Юная леди.Да, я хотела, чтобы вы подчеркнули слова: «ужасно красиво». Вы можете это сделать сейчас же?

Телеграфист.Конечно. И у нас есть прелестные духи: фиалка. Не прикажете ли спрыснуть телеграмму?

Юная леди.О да! Вы так любезны! Я непременно буду посылать все свои телеграммы через вашу контору – вы до такой степени обязательны! Всего хорошего.

ОТКЛОНЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ

Фермер, живущий приблизительно в четырех милях от Хаустона, как-то на прошлой неделе заметил во дворе незнакомца, который вел себя не совсем обычным образом. На нем были парусиновые штаны, засунутые в сапоги, а нос у него был цвета прессованного кирпича. Он держал в руке заостренную палку фута в два длиной, втыкал ее в землю и, поглядев через нее в разных направлениях, переносил ее в другое место и повторял ту же процедуру.

Фермер вышел во двор и справился, что ему здесь нужно.

– А вот обождите минутку, – сказал незнакомец и, прищурившись, поглядел через палку на курятник. – Так. Это будет пункт Т. Видите ли, я принадлежу к разведывательному отряду инженеров, который проводит новую линию из Колумбуса, Огайо, до Хаустона. Понимаете? Остальные парни там за холмом с обозом и багажом. Свыше миллиона основного капитала. Понимаете? Меня послали вперед, чтобы найти место для большого узлового вокзала стоимостью в двадцать семь тысяч долларов. Стройка начнется как раз от вашего курятника. Я даю вам намек – соображаете? Требуйте основательно за этот участок. Тысяч пятьдесят они выложат. Почему? Потому, что деньги у них есть, и потому, что они должны строить вокзал в том самом месте, которое я укажу. Понимаете? Мне нужно ехать сейчас в Хаустон оформить заявку, а я забыл взять пятьдесят центов у казначея. Казначей – низенький человек в светлых брюках. Вы можете дать мне пятьдесят центов, а когда парни подъедут попозже, скажете им, и они вам вернут доллар. Вы можете даже спросить с них пятьдесят пять тысяч, если…

– Брось эту палку через забор, возьми топор и наколи ровно половину этих вот дров – и я дам тебе четверть доллара и ужин, – сказал фермер. – Улыбается тебе это предложение?

– Вы хотите отклонить возможность отдать часть своей земли под вокзал и получить за нее?..

– Да. Эта часть земли мне нужна под курятник.

– Вы, значит, отказываетесь взять за нее пятьдесят тысяч долларов?

– Значит. Ты будешь колоть дрова или мне свистнуть собаку?

– Давайте ваш топор, мистер, и покажите, где дрова. Да велите вашей миссис поджарить лишнюю сковородку оладий к ужину. Когда эта железнодорожная линия Колумбус-Хаустон пройдет перед самым вашим забором, вы пожалеете, что не воспользовались моим предложением. Да скажите ей, чтобы она не пожалела к оладьям патоки и топленого масла. Понимаете?

НЕЛЬЗЯ ТЕРЯТЬ НИ МИНУТЫ

Молодая мать из Хаустона влетела на этих днях в страшном возбуждении к себе в квартиру и крикнула своей матери, чтобы та как можно скорее поставила на плиту утюг.

– Что случилось? – спросила та.

– Томми укусила собака, и я боюсь, что она бешеная. Ах, поторопись, мама! Не теряй ни минуты!

– Ты хочешь попробовать прижечь ранку?

– Нет, я хочу отутюжить голубую юбку, чтобы ее можно было надеть к доктору. Скорее, мама! Скорее!

ПОРАЗИТЕЛЬНЫЙ ОПЫТ ЧТЕНИЯ МЫСЛЕЙ

Как ужасно было бы жить, если бы мы умели читать в мыслях друг друга! Можно с уверенностью сказать, что при таком положении вещей люди думали бы не иначе, как шепотом!

В качестве примера этому можно привести случай, имевший место в Хаустоне. Несколько месяцев тому назад очаровательная юная леди посетила наш город и дала ряд публичных сеансов чтения мыслей, проявив в этом отношении настоящие чудеса. Она легко разгадывала мысли любого из присутствовавших, находила спрятанный предмет после того, как брала за руку человека, его спрятавшего, и читала фразы, написанные на маленьких клочках бумаги людьми, отстоявшими от нее на значительном расстоянии.

Один из молодых людей Хаустона влюбился в нее, и после продолжительного ухаживания дело кончилось браком. Они занялись домашним хозяйством и некоторое время были счастливейшими из смертных.

В один прекрасный вечер они сидели на веранде своего домика, держа друг друга за руки, охваченные тем чувством близости и взаимного понимания, которое может дать только разделенная любовь. Вдруг она вскочила на ноги и сшибла его с веранды огромным цветочным горшком. Он поднялся в полнейшем изумлении, с чудовищной шишкой на голове, и попросил ее – если это ей нетрудно – дать объяснения.

– Тебе не удастся одурачить меня, – сказала она, сверкая глазами. – Ты думал сейчас о рыжеволосой девушке по имени Мод с золотой коронкой на одном из передних зубов, одетой в легкую розовую кофточку и черную шелковую юбку. Ты представлял ее стоящей на Руск-авеню под кедровым деревом, и жующей резинку, и называющей тебя «душечкой», и играющей твоей часовой цепочкой, и чувствующей, как твоя рука обвивает ее талию, и говорящей: «Ах, Джордж, дай же мне перевести дыхание!» – в то время как мать зовет не дозовется ее ужинать. Пожалуйста, не отрицай этого! И не являйся на порог дома прежде, чем заставишь себя думать о чем-нибудь лучшем!

Тут входная дверь захлопнулась, и Джордж остался наедине с разбитым цветочным горшком.

ЕГО ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС

На прошлой неделе труппа, делающая турне с пьесой «Громовержцы», дала в Хаустоне два спектакля – дневной и вечерний. На последнем видный политический деятель Хаустона занял одно из мест в самом первом ряду. В руках он держал блестящий шелковый цилиндр и казался страшно напряженным: так и ерзал в кресле, держа цилиндр перед собой обеими руками. Один из его приятелей, сидевший как раз сзади, наклонился к нему и справился о причинах такой возбужденности.

– Я скажу вам, Билли, – ответил политический деятель конфиденциальным шепотом, – в чем, собственно, дело. Я уже десять лет принимаю участие в политической жизни, и меня за это время столько раз оклеветывали, обкладывали, смешивали с грязью и называли крепкими именами, что я подумал, что хорошо было бы, если бы ко мне хоть один раз прежде, чем я помру, обратились приличным образом – а нынче, кажется, представляется единственная возможность к этому. Сегодня в одном из антрактов состоится сеанс престидижитатора, и профессор черной магии, конечно, спустится в публику и скажет: «Не будет ли кто-либо из джентльменов так любезен, что одолжит мне шляпу?» Тогда я встану и протяну ему свою – и после этого я буду чувствовать себя хорошо целую неделю. Меня уже столько лет никто не называл джентльменом! Боюсь только, что разрыдаюсь, пока он будет брать у меня цилиндр… А теперь извините, я должен быть наготове, чтобы кто-нибудь не опередил меня. Я отсюда вижу одного из гласных города со старым котелком в руке – и готов держать пари, что он здесь с этой же целью!

БУДЕМ ЗНАКОМЫ

Пальто его порыжело, и шляпа давно уже вышла из моды, но пенсне на черной ленте придавало ему внушительный вид, а в манере держать себя были изысканность и непринужденность. Он вошел в новую бакалейную лавку, недавно открывшуюся в Хаустоне, и сердечно приветствовал ее владельца.

– Я должен представиться, – сказал он. – Мое имя Смит, и я живу дверь в дверь с квартирой, куда вы только что переехали. Видел вас в церкви в это воскресенье. Наш священник также обратил на вас внимание и после службы сказал мне: «Брат Смит, вы должны обязательно узнать, кто этот незнакомец с таким интеллигентным лицом, что так внимательно слушал меня сегодня». Как вам понравилась проповедь?

– Очень хороша, – сказал торговец, извлекая из банки какие-то смешные (точно с крылышками) ягодки.

– Да, это богобоязненный и красноречивый человек. Вы недавно занялись коммерцией в Хаустоне, не правда ли?

– Недели три, – сказал торговец, перекладывая нож для сыра из ящика на полку.

– Жители нашего города, – сказал порыжелый господин, – радушны и гостеприимны. К новоприезжим они относятся даже сердечнее, чем к своим согражданам. А члены нашей церкви особенно внимательны к тем, кто заходит разделить с нами служение Господу. У вас прекрасный подбор товаров.

– Так-так, – сказал торговец, поворачиваясь спиной и рассматривая жестянки с консервированными калифорнийскими фруктами.

– Всего лишь неделю назад у меня был целый спор с моим бакалейщиком из-за того, что он поставляет мне второсортные продукты. У вас, надо полагать, есть хорошие окорока и такие вещи, как кофе и сахар?

– Н-да, – сказал торговец.

– Моя жена заходила нынче утром навестить вашу и с большим удовольствием провела время. В какие часы ваша повозка объезжает нашу улицу?

– Послушайте, – сказал торговец. – Я скупил тут весь остаток одной из бакалейных лавок и дополнил его массой новых товаров. В одной из старых книг я вижу против вашего имени сумму долга в восемьдесят семь долларов десять центов. Вам угодно еще что-нибудь взять сегодня?

– Нет, сэр, – сказал порыжелый субъект, выпрямляясь и сверкая глазами через пенсне. – Я просто зашел из чувства долга, присущего каждому христианину, чтобы приветствовать вас, но вижу, что вы не тот, за кого я вас принял. Мне не нужно вашей бакалеи. Черви в вашем сыре видны даже с той стороны улицы, а жена моя говорит, что ваша жена носит нижнюю юбку, сшитую из старой скатерти. Многие из наших прихожан заявляли, что от вас несло грогом в церкви и что вы немилосердно храпели во время службы. Моя жена вернет занятую сегодня утром у вашей жены чашку шпига, как только я получу продукты из лавки, которая мне их поставляет. Всего хорошего, сэр.

Торговец тихо напевал про себя: «Никто играть со мной не хочет!» – и машинально отколупывал свинец от одной из гирь, к вящему ущербу ее полновесности.

ОПАСНОСТИ БОЛЬШОГО ГОРОДА

Иеремия К. Дилуорти живет в конце Сан-Джасинто-стрит. Он каждый вечер возвращается домой пешком. Первого января он пообещал жене, что в течение года ни разу не выпьет. Он тут же забыл свое обещание, и второго января мы сошлись веселой компанией, так что, когда он направился домой, он чувствовал себя несколько беззаботно.

Мистер Дилуорти – хаустонский старожил и в дождливые ночи всегда ходит посередине улицы, где мостовая лучше всего.

Увы! Если б только мистер Дилуорти помнил обещание, данное им жене!

Он пустился в путь в полном порядке, но когда он шел уже по Сан-Джасинто-стрит, ноги отнесли его к одной из сторон улицы.

Полисмен, стоявший на углу, услышал громкий крик ужаса и, обернувшись, заметил, как какой-то человек судорожно взмахнул руками и затем исчез из виду. Прежде чем полисмен мог кликнуть кого-либо, кто добрался бы до несчастного вплавь, человек всплыл в третий и последний раз и исчез уже навсегда.

Мистер Иеремия К. Дилуорти утонул в тротуаре.

ВЗДОХ ОБЛЕГЧЕНИЯ

Джентльмен из Хаустона, стоящий сотни тысяч и живущий на одиннадцать долларов в неделю, спокойно сидел в своей конторе несколько дней тому назад, как вдруг вошел человек самого отчаянного вида и осторожно прикрыл за собой дверь. У посетителя было лицо типичного негодяя, а в руке он чрезвычайно бережно держал продолговатый четырехугольный сверток.

– Что вам угодно? – справился капиталист.

– Мне угодно денег, – прошипел незнакомец. – Я умираю с голода, в то время как вы катаетесь в миллионах. Видите этот пакетец? Знаете, что в нем?

Богач выскочил из-за стола, бледный от ужаса.

– Нет, нет! – вырвалось у него. – Не может быть, чтобы вы были так жестоки, так бессердечны!

– Этот пакет, – продолжал отчаянный человек, – содержит количество динамита, достаточное – если уронить его на пол, – чтобы превратить все здание в бесформенную груду развалин.

– Только и всего? – сказал капиталист, опускаясь в свое кресло и со вздохом облегчения подымая выпущенную им из рук газету. – Вы даже не представляете, как вы меня перепугали. Я думал, что это слиток золота и что вы хотите под него денег!

НИЗКИЙ ТРЮК

Когда актеру по ходу пьесы требуется написать письмо, он по установившемуся обычаю читает вслух слово за словом по мере занесения их на бумагу. Это необходимо для того, чтобы зрители знали его содержание, иначе фабула пьесы будет для них недостаточно ясна. Письмо, которое пишется на сцене, чаще всего имеет существенное значение для развития драматической интриги, и, конечно, пишущий должен читать вслух то, что он пишет, чтобы довести об этом до сведения аудитории.

Но во время представления пьесы «Монбарс» в Хаустоне, несколько дней тому назад, джентльмен, играющий роль отъявленного негодяя, воспользовался упомянутой выше особенностью писания сценических писем самым недостойным образом.

В последнем акте мистер Мантель, в роли Монбарса, пишет имеющее решающее значение письмо и – по обычаю – читает его по мере писания, строка за строкой. Негодяй прячется за пологом алькова и прислушивается с низкой радостью к тому, что мистер Мантель сообщает публике совершенно конфиденциально. Затем он пользуется полученными таким недостойным образом сведениями, чтобы привести в исполнение свои дьявольские планы.

Пусть мистер Мантель незамедлительно обратит на это свое внимание. Человек, принадлежащий к его труппе и получающий, несомненно, очень приличное содержание, должен стоять выше этого и не злоупотреблять выгодами обыкновенно сценического приема.

ПАСТЕЛЬ

Надо всем распростерла свои крылья черная ночь.

Он умоляет ее.

Его рука лежит на ее руке.

Они стоят в холодной торжественной тьме и смотрят в ослепительно освещенную комнату. Его лицо бледно от ужаса. На ее лице написаны желание и презрительный упрек, и оно бледно от волнения перед неизбежным.

В десяти милях, на Гаррисбургском шоссе, уже прокричал свое «ку-ка-реку» петух с выщипанным хвостом, но женщина непоколебима.

Он умоляет ее.

Она стряхивает его руку со своей жестом, ясно говорящим об отвращении, и делает шаг по направлению к освещенной комнате.

Он умоляет ее.

Хрустальные блики луны дрожат на ветвях деревьев над ними. Звездная пыль осыпала грань, за которой начинается Непостижимое. Что-бы-там-ни-было Абсолютного царит надо всем.

Грех – внизу. Наверху – мир.

Порыв норда хлестнул их резким ударом хлыста. Мимо проносятся экипажи. Изморозь ползет по камням, ложится, хрустя, вдоль перил и отбрасывает, как северное сияние, назад к луне ее вызывающие лучи.

Он умоляет ее.

Наконец, она поворачивается, убежденная.

Он настоял на своем отказе угостить ее устрицами.

КОМНАТА С ПРЕДКАМИ

Пройдоха-репортер «Техасской почты» направлялся вчера ночью к себе домой, когда к нему подошел худой, голодного вида человек с дикими глазами и изнуренным лицом.

– Не можете ли сказать мне, сэр, – спросил он, – где мне найти в Хаустоне семью самого что ни на есть низкого происхождения?

– Я вас не совсем понимаю, – сказал репортер.

– Позвольте объяснить вам, как обстоит дело, – сказал истощенный человек. – Я приехал в Хаустон месяц тому назад и стал искать меблированную комнату с пансионом, так как гостиницы мне не по средствам. Мне попался прелестный аристократического вида особнячок, и я зашел туда. Хозяйка комнат вышла в гостиную: очень представительная дама с римским носом. Я справился о цене, и она назвала цифру:

– Восемьдесят долларов в месяц!

Я с таким глухим стуком ударился, отшатнувшись, о дверь, что она сказала:

– Вы, по-видимому, удивлены, сэр. Имейте, пожалуйста, в виду, что я вдова бывшего губернатора штата Виргиния. У моей семьи очень высокие связи. Иметь в моем доме комнату с пансионом чрезвычайно лестно, сэр. Я не считаю никакие деньги достаточным эквивалентом пребыванию в моем обществе. Вы хотите комнату с отдельным входом?

– Я зайду еще раз, – сказал я и сам не помню, как выбрался оттуда и направился к другому красивому трехэтажному особнячку с вывеской: «Комнаты с пансионом и без».

У следующей дамы были седые кудри и нежные, как у газели, глаза. Она была кузиной генерала Магона из Виргинии и хотела пятнадцать долларов в неделю за маленькую боковую комнатку с розовой вышивкой и олеографией, изображающей битву при Чанселорсвиле на стене.

Я пошел дальше по меблированным комнатам.

Следующая дама сообщила, что она произошла от знаменитого проповедника Аарона Бэра, с одной стороны, и от знаменитого пирата капитана Кидда – с другой. В деловой жизни в ней проявлялись наследственные черты капитана Кидда. Она хотела получать с меня за помещение и пансион по шестьдесят центов в час. Я обошел весь Хаустон и столкнулся: с девятью вдовами судей Верховного суда, с двенадцатью отпрысками губернаторов и генералов, с двадцатью двумя развалинами, состоявшими в счастливом браке с полковниками, профессорами и мэрами, – и все они оценивали свое общество в огромные цифры, а комнату и стол давали, по-видимому, как бесплатное приложение.

Но я к этому времени буквально умирал с голода, и потому снял на неделю комнату с пансионом в одном из красивых, стильных домов. Хозяйка была высокой представительной дамой. Одну руку она постоянно упирала в бок, а в другой держала молитвенник и крюк для льда. Она говорила, что она тетка Дэви Крокета и до сих пор носит по нем траур. Ее семья считалась одной из первых в Техасе. Когда я въехал, был как раз час ужина, и я сразу же отправился к столу. Ужин подавался между шестью часами пятьюдесятью минутами и семью и состоял из покупного хлеба, молитвы и холодной подошвы. Я так устал за день, что немедленно после ужина попросил показать мне мою комнату.

Я взял свечу, вошел в указанное помещение и быстро замкнул за собой дверь. Комната была меблирована в стиле поля битвы при Аламо. Стены и пол были голы, как камень, а кровать была как монумент – только жестче.

Около полуночи мне приснилось, будто я упал в куст шиповника, который страшно колется. Я вскочил и зажег свечу. Оглядев постель, я быстро оделся и воскликнул:

– Фермопилы имели одного вестника несчастья, но в Аламо таких вестников тысячи.

Я выскользнул за дверь и был таков.

Так вот, дорогой мой сэр, я недостаточно богат, чтобы платить за аристократическое происхождение и за предков содержателей пансионов. Я больше дорожу обыкновенными коронками своих зубов, чем геральдическими коронками своих хозяев. Я голоден, и в отчаянии, и ненавижу всякого, чья родословная восходит дальше отца с матерью. Я хочу найти комнату и стол у такой хозяйки, которая была в детстве подкинута сердобольным людям, чей отец имел пять судимостей и у которой вовсе не было никакого деда. Я хочу найти низкую по происхождению, вульгарную, нечистокровную, санкюлотную семью, в которой никогда не слышали о хорошем тоне, но которая может подать к обеду кусок жаркого по обычной рыночной цене. Есть хоть одна такая в Хаустоне?

Репортер печально покачал головой в ответ.

– Ни разу не слыхал о такой, – сказал он. – Здешние содержательницы пансионов сплошь аристократичны и цены заламывают выше любой примадонны.

– В таком случае, – сказал худосочный господин в полном отчаянии, – угостите хоть стаканом грога!

Репортер надменно сунул руку в жилетный карман, но почему-то презрительно отвернулся и исчез во тьме плохо освещенной улицы.

ПРИТЧА ОБ Х-ЛУЧЕ

И случилось так, что Некто с Катодным Лучом обходил страну и показывал одним людям, за приличное вознаграждение, содержимое голов других людей и то, о чем они думают. И он ни разу не сделал ошибки.

И в одном из городов жил человек по имени Рюбен и дева по имени Руфь. И оба они любили друг друга и вскоре должны были стать мужем и женой.

И Рюбен пришел к Некоему и заказал у него за плату снимок с головы Руфи, чтобы узнать, кого в действительности она любит.

И позже пришла Руфь и также заказала Некоему, чтобы он узнал, кого в действительности любит Рюбен.

И Некто сделал так, как они просили, и получил два хороших негатива.

Тем временем Рюбен и Руфь признались друг другу в том, что они сделали, и на следующий день они пришли рука об руку, чтобы Некто дал им ответ. И он, увидев их, написал каждое из имен на отдельном клочке бумаги и дал им их в руки.

– На этих клочках бумаги, – сказал Некто, – вы найдете имена тех, кого каждый из вас любит в действительности, как это обнаружено моим чудесным Катодным Лучом.

И человек и дева взглянули на клочки бумаги и увидели, что на одном написано: «Рюбен», а на другом: «Руфь», и были они преисполнены радости и счастья, и ушли, обнимая друг друга.

Но Некто с Лучом забыл им сказать, что сделанные им снимки показывали, что голова Рюбена была полна глубокой и неувядающей любовью к Рюбену, а голова Руфи – глубокой и неувядающей любовью к Руфи.

Мораль этой притчи в том, что владелец Луча, по-видимому, хорошо знал свое дело.

ВСЕОБЩАЯ ЛЮБИМИЦА

Наиболее популярная и повсеместно любимая девушка в Соединенных Штатах – мисс Анни Вильямс из Филадельфии. Нет такого человека, который не имел бы хоть раз в жизни ее изображения. Его добиваются иметь больше, нежели фотографии самых выдающихся красавиц. На него больший спрос, чем на портреты всех знаменитейших мужчин и женщин мира, взятые вместе. И тем не менее это – скромная, милая и, пожалуй, даже предпочитающая одиночество молодая девушка с лицом далеко не чисто классического типа.

Мисс Вильямс скоро выйдет замуж, но полагаем, что борьба за обладание ее изображениями будет идти по-прежнему.

Она – та самая девушка, чей профиль послужил моделью для головы Свободы, выбитой на серебряной монете достоинством в один доллар.

СПОРТ И ДУША

– Литературный редактор принимает?

Редактор отдела спорта поднял глаза от газеты, которую он читал, и увидел перед собой воплощение женственной прелести, лет двадцати от роду, с нежными голубыми глазами и с тяжелой массой коричневато-золотистых волос, собранных в самую модную и как нельзя более идущую прическу.

– Ни-ни, – сказал спортивный редактор. – Можете поставить сто против одного, что его нет. Вы зашли насчет стихотвореньица или хотите, чтобы он спер для вас пару лишних купонов на получение в премию велосипеда?

– Ни то и ни другое, – сказала юная леди с достоинством. – Я секретарь Хаустонской Лиги Этической Культуры для Молодых Девиц, и меня делегировали к редактору литературного отдела вашей газеты, чтобы он порекомендовал нам, как лучше и шире всего развить наши функции.

– Вот это хорошая штука, – сказал спортивный редактор. – Не улавливаю в точности, что такое этическая культура, но если это нечто похожее на физическую, то вы, барышня, попали как раз на нужного человека. Я могу за одну минуту дать вам больше ценных сведений для развития ваших функций, чем литературный редактор за целый час. Он знает все решительно о происхождении пирамид, но он не сделает ни одного удара и не сумеет научить вас, как увеличить размеры вашей груди хотя бы на полдюйма. Сколько времени ваша лига занимается тренировкой?

– Мы организовались в прошлом месяце, – ответила посетительница, рассматривая жизнерадостное лицо редактора с некоторым сомнением.

– Ну-с, а как вы, девицы, дышите – легкими или диафрагмой?

– Сэр?!

– О, вы должны приниматься за дело немедленно и вам надо знать, какой способ дыхания правильный и какой нет. Первое дело – держать грудь вперед, плечи назад, и в течение нескольких дней проделывать упражнения с руками. Затем попробуйте вот что: выпрямьте верхнюю часть туловища и, стоя на одной ноге, постарайтесь…

– Сэр! – сурово воскликнула юная леди. – Вы слишком самоуверенны. Я не понимаю, о чем вы говорите. Наше общество не имеет никакого отношения к гимнастике. Наша цель – поощрение социальной этики.

– О! – разочарованно протянул спортивный редактор. – Так это все-таки общество – и чай в розовых чашечках… В таком случае это не по моей специальности. Полагал, что вы интересуетесь атлетикой. Вы смело могли бы! Послушайтесь моего совета и проделывайте это упражнение каждое утро в течение недели. Вы будете изумлены, когда увидите, насколько оно разовьет вашу мускулатуру. Как я уже говорил, станьте на одну ногу…

Бах! – хлопнула дверь, и голубоглазое видение исчезло.

– Ужасно жалко, – сказал спортивный редактор, – что наши девицы никак не хотят заниматься саморазвитием без… без этой самой этики!

ГОТОВНОСТЬ НА КОМПРОМИССЫ

Подойдя к бару, он подтянул обеими руками воротник и выровнял старый красный галстук, который упорно хотел заползти ему за ухо.

Владелец бара взглянул на него и продолжал крошить в посудину лимонную корку.

– Послушайте, – сказал субъект с красным галстуком, – мне прямо-таки больно думать об этом.

– О чем? – спросил владелец. – О воде?

– Нет, сэр. Об индифферентизме, проявляемом населением штата в вопросе о поднесении достойного подарка дредноуту «Техас». Это позор для нашего патриотизма! Я беседовал с Вудро Вильсоном по этому поводу, и мы оба решили, что что-нибудь необходимо предпринять немедленно. Вы дадите два доллара в фонд на приобретение подарка дредноуту?

Владелец бара протянул руку назад и снял с полки стакан.

– Я, может быть, дам вам и десять долларов, – сказал он, – но вот стакан виски, в который я по ошибке капнул скипидаром нынче утром и забыл выплеснуть. Это может заменить?

– Может, – сказал субъект в красном галстуке, потянувшись к стакану, – и я также собираю пожертвования в пользу голодающего населения Кубы. Если вы хотите поддержать гуманное начинание, но не располагаете свободной наличностью, фужер пива со случайно попавшей мухой…

– Катись дальше, – сказал владелец бара. – В заднюю дверь заглядывает член евангелической конгрегации, а он не войдет, пока кто-нибудь здесь есть.

ИСПОРЧЕННЫЙ РАССКАЗ

Недавно вечером в довольно грязный ресторанчик в небольшом городке на линии Центральной железной дороги вошел верзила самого отчаянного вида, имевший вообще малозавидную репутацию. Он подошел к бару и громко потребовал, чтобы все находившиеся в ресторанчике присоединились и выпили вместе с ним. Толпа быстро двинулась к бару при этом приглашении, так как субъект был почти вдребезги пьян и, несомненно, опасен в таком состоянии.

Лишь один человек не откликнулся на приглашение. Это был невысокого роста господин, чисто одетый, который спокойно сидел в кресле и лениво разглядывал толпу. Внимание физиономиста было бы привлечено выражением его лица, соединявшим в себе холодную решимость и силу воли. У него была плотная квадратная челюсть и пристальные серые глаза с тем своеобразным оттенком серого цвета, который больше говорит о таящейся за ним опасности, нежели какой-либо другой.

Хулиган обернулся и увидел, что нашелся один, который не откликнулся на его приглашение.

Он повторил его во всю силу своих легких.

Невысокий господин встал и спокойно подошел к пьяному верзиле.

– Виноват, – сказал он негромким, но решительным голосом. – Я несколько туг на ухо и не расслышал, что вы сказали в первый раз. Гоните сюда виски! Живо!

И еще один рассказ был испорчен для печати.

НИКАКОГО ИСХОДА

– Джон, – сказал на этих днях хаустонский бакалейный торговец одному из своих приказчиков, – вы были мне верным и исполнительным служащим, и, чтобы показать вам свою признательность, я решил взять вас в дело компаньоном. С этого дня вы имеете часть в деле и являетесь участником фирмы.

– Но, сэр, – сказал обеспокоенный Джон, – у меня семья на плечах. Я ценю оказанную мне честь, но боюсь, что я слишком молод для столь ответственного положения. Я предпочел бы остаться в прежних условиях.

– Ничего не могу поделать, – сказал торговец. – Времена теперь тяжелые, и с целью сократить расходы я не остановлюсь даже перед тем, чтобы сделать всех своих приказчиков компаньонами!

СТРЕЛЯНЫЙ ВОРОБЕЙ

В прошлую субботу субъект без воротничка, в белом жилете и с дырявыми локтями, бодро вошел в бакалейную лавку на Конгресс-стрит с пакетом в руке и сказал:

– Вот, Фриц, я купил у вас сегодня две дюжины яиц, и, должно быть, ваш приказчик ошибся…

– Поди сюда, Эмиль, – закричал торговец, – ты надул этого джентльмена, подсунув ему гнилые яйца. Дай ему еще дюжину и…

– Вы меня не так поняли, – сказал покупатель с приятной улыбкой. – Ошибка не в этом. Яйца хороши – но вы положили их больше, чем нужно. Я уплатил всего за две дюжины, а дойдя до дому, обнаружил, что их в мешке тридцать шесть штук. Я хочу возвратить лишнюю дюжину и для этого вернулся назад. Я…

– Эмиль! – снова крикнул мальцу торговец. – Немедленно дай этому господину две дюжины яиц. Ты подсунул ему гнилые яйца. Не делай этого больше, или я уволю тебя.