Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Том 5"

Автор книги: Уильям О.Генри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

Шум и ярость ^{22}
(Перевод Л. Каневского)

Действующие лица драмы

Мистер Пенн – автор

Мисс Лор – секретарь

На сцене – кабинет мистера Пенна на фабрике по производству романов.

Мистер Пенн.Доброе утро, мисс Лор! Очень рад, что вас ничто не задержало. Мы должны сегодня закончить главу для июньского номера «Эпохи». Левертт меня торопит. Ну, вы готовы? Начнем с того, где остановились вчера (начинает диктовать): «Кейт, вздохнув, встала с его колен и…»

Мисс Лор.Прошу прощения. Но мы, вероятно, хотели сказать поднялась с ее колен, а не с его колен?

Мистер Пенн.Ну что вы, мисс, – именно с его колен, если вам будет угодно. Это ведь любовная сцена, она происходит в саду (снова начинает диктовать): «Поднялась с его колен, на которых она посидела с мгновение, вспыхнув от обворожительной девичьей скромности, после того как Кортлэнд признался ей в любви. Это были самые высокие, самые нежные мгновения, доставлявшие им радость. Когда Кейт видит сцену, которую Кортлэнд никогда…»

Мисс Лор.Прошу прощения. Как она может видеть сцену? Может, логичнее и правильнее сказать, она видит Кортлэнда?

Мистер Пенн.Из контекста будет ясно (продолжает диктовать): «Когда Кортлэнд видит, – эту сцену ему вовек не забыть, – как Кейт бежала к нему вприпрыжку по садовой дорожке, то такой прелестной картины его глаза еще не видывали…»

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «Кейт отдавалась вся, целиком, без остатка чудесной радости новой обретенной ею любви, что на ее личике не сохранилось и следов ее прежней печали. Кортлэнд, крепко обняв ее рукой за талию, не догадывался о… размере ее…»

Мисс Лор.Делов-то! Разве трудно, обнимая рукой женщину, узнать размер ее талии…

Мистер Пенн (нахмурившись). О размере ее горя и выплаканных ею накануне ночью слез…

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «Кортлэнда больше всего очаровывало в ней ее невинность и отрешенность от мира сего. Никогда еще монашка…»

Мисс Лор.Может, лучше – никогда прежде еще монашенка…

Мистер Пенн (подчеркнуто). «Никогда еще монашка в своей келье не имела более приятного, более чистого цвета лица…»

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «Но Кейт пора возвращаться домой, чтобы там не заметили ее отсутствия. Нежно попрощавшись с ним, она, повернувшись, легко побежала прочь. Кортлэнд следил за ней глазами. Он следил за ее подъемом…»

Мисс Лор.Прошу прощения, мистер Пенн. Как он мог следить за ее подъемом, если он видел только ее пятку?

Мистер Пенн (стараясь быть как можно вежливее). Может, вы лучше поймете то, что я имею в виду, если потрудитесь до конца выслушать мою фразу? (Продолжает диктовать.)«Он следил за ее подъемом по крыльцу на восточную террасу, который был таким грациозным…»

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «Социальное положение Кортлэнда никак нельзя было сравнить с положением этой сельской скромной девицы, и он с ужасом представлял себе, какой социальный взрыв произойдет, если он на ней женится. Что за сим последует…»

Мисс Лор (испуганно). Не может быть, мистер Пенн. Вы, наверное (хихикнув), хотите добавить мистер Галлегер?

Мистер Пенн (холодно). Прошу меня простить. Должен заявить вам, что мне вовсе не нужен соавтор. Постарайтесь задавать вопросы, имеющие отношение к тексту.

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «На одной стороне были Кейт и их любовь, на другой – его наследство, высокое социальное положение, гордость семьи…» (Пенн чувствует, что мисс Лор устала, смотрит на часы.)Ну, получился довольно большой кусок. Может, прервемся? (Мисс Лор промолчала.)

Мистер Пенн.Послушайте, мисс Лор, я говорю, что получился довольно большой кусок. Не угодно ли вам немного отдохнуть?

Мисс Лор.Ах! Это вы мне? А я все записала. Мне показалось, что эти ваши слова из рассказа. Все так здорово совпадает. Нет, что вы, я совсем не устала.

Мистер Пенн.Ну и отлично! В таком случае продолжим (начинает диктовать): «Несмотря на все угрызения совести, на все гложущие его сомнения, Кортлэнд, можно сказать, был человеком счастливым. В ту ночь в клубе он наслаждался яркими глазками Кейт через наполненный до краев стакан редкого вина старой выдержки. После этого он пошел на прогулку с Кейт на взводе…»

Мисс Лор.Прошу прощения, мистер Пенн. Могу ли я внести поправку? Нельзя ли обо всем этом сказать не в столь грубой манере.

Мистер Пенн (ошарашен). Гм-гм. Боюсь, я вас не понимаю.

Мисс Лор.Ну, я о его состоянии. Почему не сказать «нагрузившись, опьянев»? Так будет куда элегантнее, чем у вас…

Мистер Пенн (мрачнея). Не будете ли вы столь любезны, мисс Лор, указать, где это я утверждал, что Кортлэнд «нагрузился», если вам угодно предпочесть такое слово?

Мисс Лор (внимательно сверяется со своими записями). Вот я все точно записала, слово в слово (читает): «После этого он пошел на прогулку с Кейт на взводе…»

Мистер Пенн (сердясь). Пых! Боже мой! Не угодно ли вам записать исправленную фразу: «После этого он отправился на прогулку, на которую его уговаривала однажды Кейт, которая шла, опираясь на его руку».

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). Итак, глава тридцать четыре. Заголовок «Что нашла Кейт в саду». «В это чудесное летнее утро у всех находилась работа. Пчелы собирали мед с расцветших кустов у крыльца. Кейт, что-то напевая, перебирала упругие веточки своей любимой жимолости. Солнце раздаривало…»

Мисс Лор.Может, лучше – раззадоривало?

Мистер Пенн (медленно, упрямо повторяет): «Солнце раздаривало лучи розоватым гвоздикам, алтее, гиацинтам и терпеливо ожидало, когда они высушат влагу из их маленьких чашечек».

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «Ранний утренний трамвай, разгоняя на своем пути птиц, словно кот-мародер, привез Кортлэнда из Олдлорта. Он забыл опла…»

Мисс Лор.Боже, где же был кондуктор?

Мистер Пенн (очень громко). «Он забыл, что оплакивал этим сумрачным утром свою судьбу, расставаясь с прекрасными розоватыми ночными видениями…»

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн (продолжает диктовать). «Он встретил ее своей обычной улыбкой, в той же манере. „Посмотрите на волны, – воскликнул он, указывая на вздымавшееся море, – урча и громыхая, они возвращаются к берегу вновь. Готов разбить вас, Кейт“…»

Мисс Лор.Ничего себе! Только накануне вечером обнимал ее за талию, а утром уже ищет, чем бы разбить ей голову! Все вы мужчины такие!

Мистер Пенн (с подозрительным спокойствием). Бывает так, мисс Лор, что мужчина становится настолько раздраженным, что даже женщина… Но, может, прежде закончим фразу? «Готов разбить вас, Кейт, – сказал он, – своими волнами этот прибой, превратить в пену и брызги, которые умрут на своем любимом берегу».

Мисс Лор.О боже!

Мистер Пенн.«В присутствии Кейт Кортлэнд лишь слабо слышал глас предосторожности. Тридцать прожитых лет не охладили его пыла. Теперь в его силах было одарить эту девушку всем, чем он мог. Ему казалось, что у него в запасе не тридцатка, а двадцатка…» (Усталым голосом – мисс Лор.)Думаю, на сегодня достаточно.

Мисс Лор.Ну, даже если у него на самом деле завалялась двадцатка, то на нее можно было бы кое-что ей купить.

Мистер Пенн.Я вам продиктовал свою фразу. Ваша мне не нужна. Ну, на сегодня все, мисс Лор.

Мисс Лор.Мне приходить завтра?

Мистер Пенн (не умея скрыть своего очарования ею). Если будете настолько любезны.

(Мисс Лор выходит).

Занавес

Грязные носки, или Политическая интрига ^{23}
(Перевод Э. Бродерсон)

ГЛАВА I

Не все знают, что знаменитый французский сыщик Тикток на прошлой неделе был в Остине. Он записался в гостинице «Авеню» под вымышленным именем, и из-за сдержанного его поведения сразу заметили, что он не хочет, чтобы его замечали.

Никто не знает, почему он приехал в Остин, но двоим или троим он сообщил, что у него было важное поручение от французского правительства.

По одному известию, французский министр нашел среди законов империи старый устав, явившийся результатом договора между императором Карлом Великим и губернатором Робертсом и по которому требуется, чтобы северные ворота столицы были всегда открыты. Но все это одни предположения.

В прошлую среду хорошо одетый джентльмен постучал в дверь номера, занимаемого Тиктоком.

Сыщик открыл дверь.

– Если не ошибаюсь, месье Тикток, – сказал джентльмен.

– Вы увидите в списке, что я записался под именем Джонса, – сказал Тикток, – и каждый джентльмен понял бы, что я хочу, чтобы меня принимали за такового. Если вам не нравится, что я вас не считаю джентльменом, то я готов вам дать удовлетворение в любое время после первого июля.

– Мне это совершенно все равно, – сказал джентльмен. – Я, по правде сказать, к этому привык. Я председатель демократического исполнительного комитета, платформа номер два, но дело в том, что у меня друг в беде. Я знал, что вы Тикток, по вашему сходству с вами.

– Entrez, – оказал сыщик.

Джентльмен вошел, и Тикток предложил ему стул.

– Я не люблю лишних слов, – сказал Тикток. – Я помогу вашему другу, если это возможно. Наши страны в большой дружбе. Мы дали вам Лафайета и жареную картошку по-французски. Вы дали нам калифорнийское шампанское. Изложите ваше дело.

– Я буду очень краток, – сказал посетитель. – В этой гостинице в номере семьдесят шесть остановился известный кандидат народной партии. Он один. Прошлую ночь кто-то украл его носки. Их не нашли. Если они не будут найдены, то народная партия припишет их кражу демократической партии. Они воспользуются этим грабежом, хотя я уверен, что в этом воровстве не было никакого политического мотива. Вы единственный человек, который сможет раскрыть преступление.

Тикток поклонился.

– Даете ли вы мне carte blanche допрашивать всех, имеющих отношение к этой гостинице?

– Владелец гостиницы уже предупрежден. Все к вашим услугам.

Тикток посмотрел на часы.

– Приходите в эту комнату завтра в шесть часов с хозяином гостиницы, кандидатом народной партии и какими-нибудь свидетелями с обеих сторон, и я возвращу носки.

– До свидания.

Председатель демократического исполнительного комитета, платформа № 2, вежливо поклонился и удалился.

Тикток послал за коридорным лакеем.

– Ходили вы вчера вечером в номер семьдесят шесть?

– Да, сэр.

– Кто там был?

– Старый хрен, который приехал с поездом семь двадцать пять.

– Что ему нужно было?

– Потушить свет.

– Вы что-нибудь взяли, пока были в комнате?

– Нет, он ничего не велел мне взять.

– Как вас зовут?

– Джим.

– Вы можете идти.

ГЛАВА II

Гостиная одного из самых роскошных особняков в Остине горит огнями. Экипажи вереницей выстроились на улице, а от ворот до крыльца разложен бархатный ковер, чтобы нежным ногам гостей было мягко ступать.

Празднество устроено по случаю вступления в свет одного из прекраснейших бутончиков города. В особняке собрались молодость, красота и цвет общества.

Хозяйка дома, миссис Рутабага Сан-Витус привыкла собирать вокруг себя талантливых людей, подобных которым редко сыщешь в другом месте. Ее вечера славятся своей изысканностью.

Мисс Сан-Витус, чье вступление в общество отмечено таким праздником, представляет собою стройную брюнетку, с большими блестящими глазами, подкупающей улыбкой и обворожительными манерами инженю. На ней шелковое платье с брильянтовыми украшениями. Сзади подшиты два полотенца, чтобы скрыть выдающиеся лопатки. Она непринужденно болтает, сидя на обитом плюшем тет-а-тете, с Гарольдом Сан-Клер, коммивояжером торгового дома готовых вещей.

Где-то играет оркестр, скрытый за зеленью, и во время перерывов в разговоре из кухни доносится запах жареного лука.

Счастливый смех срывается с коралловых губ, мужские лица дышат нежностью, склоняясь над белоснежными шеями и опущенными головками; робкие глаза умоляют о том, чего не смеют просить губы, и под шелковыми платьями и крахмальными рубашками сердца ударяют в такт нежному вальсу «Сон любви».

– Где же вы были все это время, неверный рыцарь? – спрашивает мисс Сан-Витус Гарольда Сан-Клера. – Поклонялись вы другим богам? Не изменили ли вы прежним друзьям? Говорите, рыцарь, и оправдайтесь.

– О, отчепитесь, – сказал Гарольд своим мягким грудным баритоном. – Я был чертовски занят. Пришлось примерять брюки разным кривоногим олухам. У некоторых ноги как у носорога, а все хотят, чтобы брюки хорошо сидели. Вы когда-нибудь пробовали примерять кривоногому… то есть, я хочу сказать, можете вы себе представить, какое приятное занятие примерять брюки? И дело-то невыгодное, никто не дает больше трех долларов.

– Остроумный вы мальчик, – сказала мисс Витус. – Всегда скажете что-нибудь смешное и умное. Что вы теперь хотите?

– Пива!

– Дайте мне руку, пойдемте в столовую и хлопнем по бутылочке.

Красивая парочка прошла под руку через весь зал, притягивая к себе все взоры.

Внимательный наблюдатель заметил бы фигуру одинокого гостя, который в течение всего этого времени, казалось, избегал общества. Однако, благодаря ловкой и частой перемене своей позиции и полному хладнокровию, ему удавалось не привлекать к себе особенного внимания.

Львом вечера был пианист, профессор Людвиг фон Бум.

Полковник Сан-Витус неделю тому назад нашел его в пивной и, согласно Остинским обычаям в подобных случаях, пригласил его к себе домой, а на следующий день профессор был принят в высшее остинское общество.

Профессор фон Бум уселся за рояль и начал играть прелестную симфонию Бетховена «Песни без музыки», наполняя комнату гармоничными звуками. Он играл необычайно трудные пассажи с редким доморощенным мастерством, и, когда он кончил, в комнате воцарилась глубочайшая тишина, которая дороже сердцу артиста, чем самые громкие аплодисменты.

Профессор оглядывается.

Комната пуста.

Никого нет, за исключением Тиктока, великого французского сыщика, который выскакивает из-за группы тропических растений.

Встревоженный профессор поднимается из-за рояля.

– Тс! – говорит Тикток. – Не делайте шума. Вы и так уже достаточно пошумели.

За дверью слышны шаги.

– Живее, – говорит Тикток. – Давайте мне носки. Нельзя терять ни минуты.

– Was sagst du?

– А, он сознается, – говорит Тикток. – Подавайте носки, которые вы утащили из комнаты народного кандидата.

Не слыша больше музыки, общество возвращается в зал.

Тикток не колеблется. Он хватает профессора, бросает его на пол, срывает с него сапоги и носки и удирает с носками через открытое окно в сад.

ГЛАВА III

Комната Тиктока в гостинице «Авеню».

В дверь слышится стук.

Тикток открывает и смотрит на часы.

– А, – говорит он, – как раз шесть часов. Entrez, messieurs.

Messieurs входят. Их семеро – народный кандидат, явившийся по приглашению, не зная, для какой цели его просили прийти, председатель демократического исполнительного комитета, платформа № 2, хозяин гостиницы и три или четыре демократа и народника.

– Я не знаю, – начинает кандидат народной партии, – на кой ч…

– Простите меня, – твердо говорит Тикток. – Я вас очень прошу хранить молчание, пока я не представлю отчета. Меня просили заняться этим делом, и я распутал его. Во имя чести Франции я прошу, чтобы меня выслушали с должным вниманием.

– Само собой разумеется, – ответил председатель. – Мы выслушаем с удовольствием.

Тикток стоит в середине комнаты. Электрическая лампа ярко освещает его. Он кажется воплощением ума, силы, хитрости и сметливости.

Общество усаживается на стулья вдоль стены.

– Когда мне сообщили о грабеже, – начинает Тикток, – я первым долгом допросил коридорного. Он ничего не знал. Я пошел в Главное полицейское управление, они тоже ничего не знали. Я пригласил одного из полицейских в ресторан выпить. Он рассказал мне, что раньше в десятом участке был цветной мальчишка, который крал вещи и хранил их, чтобы они были найдены полицией. Но однажды он не оказался на условленном месте, и его послали в тюрьму.

Тогда я начал соображать. Ни один человек, подумал я, не унесет в кармане носки народного кандидата, не завернув их в бумагу. Он не захотел бы проделать это в гостинице. Ему нужна бумага. Где он может ее достать? Конечно, в конторе газеты «Государственный деятель». Я пошел туда. За конторкой сидел молодой человек с зачесанными на лоб волосами. Я знал, что он писал статью на общественную тему, потому что на конторке перед ним лежала женская туфелька, кусок пирожного, веер, наполовину выпитый коктейль, букет роз и полицейский свисток.

– Можете ли вы мне сказать, не покупал ли кто-нибудь у вас газеты в истекшие три месяца?

– Да, – ответил он, – мы продали один номер вчера веером.

– Можете вы описать человека, купившего газету?

– В точности. У него синеватые усы, бородавка между лопатками, и он страдает коликами.

– Куда он пошел?

– На улицу.

– Тогда я пошел…

– Подождите минутку, – сказал кандидат народной партии, встав со стула. – Я не понимаю, на кой ч…

– Я вас еще раз прошу соблюдать молчание, – немного резко сказал Тикток. – Вы не должны были бы прерывать меня в середине моего отчета.

– Час спустя, – продолжал Тикток, – я проходил мимо пивной и увидел за столом профессора фон Бума. Я знал его в Париже. Я тотчас же подумал: «Вот он». Он боготворит Вагнера, питается лимбургским сыром и пивом в кредит и в состоянии украсть какие угодно носки. Я прокрался за ним в дом полковника Сан-Витуса и там, воспользовавшись удобным случаем, схватил его и сорвал с его ног носки. Вот они.

Драматическом жестом Тикток бросил пару грязных носков на стол, скрестил руки и откинул назад голову.

Кандидат народной партии с громким криком ярости вскочил вторично со стула.

– Будьте вы прокляты! Я скажу то, что хочу. Я…

Другие два члена народной партии, находившиеся в комнате, холодно и сурово посмотрели на него.

– Правда ли то, что здесь рассказали? – спросили они кандидата.

– Клянусь, это ложь! – ответил он и дрожащим пальцем указал на демократического председателя. – Вот кто придумал весь этот план. Это дьявольская нечестная политическая проделка, чтобы провалить на выборах нашу партию. Получило ли это дело огласку? – спросил он, повернувшись к сыщику.

– Я разослал всем газетам письменный отчет, – сказал Тикток.

– Все потеряно! – сказали члены народной партии, повернувшись к выходу.

– Ради бога, друзья мои, – умолял кандидат, следуя за ними, – клянусь небом, что я никогда в жизни не носил ни одной пары носков. Все это подлая предвыборная ложь!

Народники повернулись к нему спиной.

– Зло уже нанесено, – сказали они. – Все уже узнали про эту историю. Вам остается только снять вашу кандидатуру.

Все покидают комнату, кроме Тиктока и демократов.

– Идем вниз в ресторан и разопьем шипучку на счет нашего комитета финансов, – предложил председатель исполнительного комитета демократической партии.

ОСТАТКИ
(сборник рассказов)

O. Henry. Waifs and Strays, 1917.

Метель ^{24}
(Перевод Э. Бродерсон)

Ночь распростерла свои мрачные крылья над ущельем Потерянной реки, и я дал шпоры своему коню и быстро помчался по направлению к ранчо Гнедая лошадь, потому что все предвещало метель.

Я был знаком с Россом Куртисом, владельцем ранчо, и знал, что буду радушно принят, во-первых, потому, что он был всегда гостеприимным хозяином, а во-вторых, потому, что он любил поговорить.

На мой оклик из ворот усадебного дома, который находился в самой «пасти» ущелья, высунулась чья-то рука и взяла за уздцы моего усталого коня. А несколько минут спустя я уже сидел с Россом у пылающего камина в столовой усадебного дома, состоящего из четырех комнат. К столовой, не отделяясь от нее дверью, прилегала кухня.

В ней я мельком увидел коренастого человека с обветренным лицом, с профессиональной уверенностью расхаживающего вокруг раскаленной плиты. На его серьезном лице нельзя было ничего прочесть – это могло быть лицо великого мыслителя или человека, не привыкшего вовсе мыслить.

Мелкий сухой снег пробивался сквозь щели балок, и, несмотря на весело горящий камин, в комнате было холодно. Мы сидели и болтали, вздрагивая от нервности и от сквозняков. Росс очень кстати вспомнил о бутылочке, которая стояла у него в шкафу, и мы устроили себе горячий грог.

Те, которые считают, что все можно выразить в музыке, вероятно, вдохновились бы и написали бы симфонию для выражения того настроения, в котором мы находились. Звон стаканов, треск дров в камине, завывание ветра и вагнеровский грохот сковородок на кухне – все это сливалось в одну гармоническую мелодию. Не менее приятным аккомпанементом было шипение жарящихся бараньих котлет, которое сулило нам вкусный ужин.

Повар вошел в комнату и поставил на стол шипящую сковородку. Он равнодушно кивнул мне головой и с ловкостью жонглера расставил тарелки и приборы. Я бросил на него любопытный и, должен сознаться, несколько заискивающий взгляд. Кто мог предсказать, когда кончится метель и когда можно будет выбраться отсюда? А в таком случае всегда хорошо пользоваться расположением повара. Но я не мог прочесть на его невозмутимом лице ни расположения, ни пренебрежения. Ужин отвлек меня от дальнейших моих наблюдений, и я обратил все свое внимание на вкусные бараньи котлеты.

– Как ты думаешь, Джордж, долго ли продлится метель? – спросил Росс повара.

– Может быть, долго, – ответил он – а может быть, и не долго, – добавил он после некоторого размышления и вернулся к своей плите.

После ужина Росс насыпал табаку на стол, снова поставил бутылку виски и стаканы. Я понял, что на меня скоро хлынет так долго сдерживаемый поток его красноречия.

– Чертовская вещь эта метель! – сказал Росс в виде, предисловия. – Я могу выносить дождь и слякоть, и двадцать градусов выше и ниже нуля, и даже циклон средней силы, но этот дурацкий снег выводит меня из терпения!.. Я полагаю, что он потому так действует на мои нервы, что сильно изменяет вид всех предметов. В одну ночь снег скрывает все старые хорошо знакомые нам места, и мы неожиданно переносимся в какую-то сказочную страну…

Понемногу поток красноречия Росса стал сгущаться в тучи, и он замолк. И мы молча сидели у догорающего камина, как это делают хорошие друзья или ярые враги…

Наше молчание было прервано внезапным стуком в дверь. Повар открыл дверь, и в комнату ввалился человек. В первую минуту он не мог произнести ни слова. Он весь был облеплен снегом, как куколка в белый кокон, и окоченел от холода. Мы подвергли его испытанному лечению – растиранию снегом, давали ему чайными ложками виски и довели его постепенно до такого состояния, что он мог сам пить грог.

Это был француз и звали его Этьеном Жиро. Сначала он был оперным певцом, но разные обстоятельства заставили его бросить эту карьеру. За неимением заработка он сделался хиромантом, перекочевывая из одного города в другой. Он ругал снег на чем свет стоит, и мы ему поддакивали. Повар стоял в дверях и молчал. По его лицу я понял, что он считал ребячеством наши выпады против снега. Кроме того, я заметил, что он недолюбливал иностранцев, так как он с пренебрежением смотрел на Этьена.

В течение всего дня француз стоял у окна и грыз свои ногти, жалуясь на однообразие и скуку. Мне лично он был несимпатичен, и, чтобы хоть на время избавиться от его общества, я вышел взглянуть на свою лошадь, причем поскользнулся и сломал себе ключицу. После этого неприятного происшествия я должен был прилечь на диване и неподвижно лежать на спине.

Я превратился теперь в зрителя и стал наблюдать за Россом и Этьеном, сидевшими у окна.

– Я сойду с ума в этом проклятом месте! – довольно неучтиво сказал Этьен.

– Никогда не знал раньше, что Марк Твен может так надоесть, – сказал Росс, сидя у другого окна. На подоконнике стоял ящик отвратительных крепких питсбургских сигар. Начиная новую главу, он каждый раз закуривал новую сигару и с остервенением выпускал дым.

– Ужин подан! – объявил повар.

– Мы все радостно просияли и сели за стол. Обеды и ужины были нашим единственным развлечением.

После ужина Росс снова закурил свою отвратительную сигару, а Этьен стал снова грызть свои ногти. Моя ключица страшно болела, и, чтобы отвлечь свое внимание от боли, я следил полузакрытыми глазами за движениями повара в кухне.

Вдруг я увидел, что он насторожил уши, как собака. Затем он подошел к входной двери, распахнул ее и остановился на пороге.

– Что случилось, Джордж? – спросил Росс.

Он ничего не ответил, но мы видели, что он нагнулся и поднял какой-то предмет. Затем боком захлопнул дверь и опустил ношу на пол. Мы молча застыли в жутком ожидании, пока повар не произнес глухим голосом:

– Женщина!..

* * *

Имя ее – Вилли Адаме, профессия – школьная учительница, возраст – гм… гм… около двадцати лет.

Если бы мы хотели описать мисс Адаме, то мы, наверно, прибегли бы к сравнению с лесом. Грацией своей она напоминала тополь, белизной кожи – березу. Цвет глаз напоминал голубое небо, голос – шепот вечернего летнего ветерка в листве леса, рот – лесную землянику…

Легко себе представить, какое впечатление она произвела на всех мужчин. Можете исключить меня из числа мужчин, потому что я никогда не шел в счет, когда дело касалось женщин. Исключите и повара, если хотите. Но обратите внимание, какое действие произвело появление хорошенькой женщины на Росса и Этьена.

Когда мисс Адаме удалилась в отведенную ей отдельную комнату, Росс швырнул своего Марка Твена в сундук и запер его на замок. Он также убрал свои отвратительные питсбургские сигары, а затем тщательно побрился.

Этьен вынул из жилетного кармана гребеночку и причесал свои всклокоченные волосы, затем вынул из того же кармана маленькие ножницы и подстриг свою бородку, наконец, напомадил свои усы и тщательно закрутил их. Его настроение сразу изменилось. Он улыбался, изгибался и делал разные пируэты, напевая какую-то арию из своего прежнего репертуара.

У Росса приемы были более грубые, но он из кожи лез, чтобы оказать внимание мисс Адаме. Она смущенно благодарила и удалялась в свою комнату.

Как-то раз под вечер, когда я, по обыкновению, лежал на диване, я услышал следующее:

– Мисс Адаме, я почти погибал… умирал от скуки, когда вы, как очаровательное видение, появились на нашем горизонте! – Я приоткрыл свой правый глаз. Этьен нервно закручивал свои усы, страстно вращал глазами и ближе придвинул свой стул к мисс Адаме. – Я француз… вы понимаете… у меня страстный темперамент. Я не мог вынести скуки на этом ранчо, но… появились вы, прелестная женщина, и все стало улыбаться вокруг вас!.. Мое сердце ожило, когда я почувствовал вашу близость!.. – Он нервно схватил ее руку и с пафосом произнес: – Мисс Адаме! О, если бы вы знали, как я…

– Ужин готов! – громко произнес повар. Он стоял позади француза и смотрел прямо в глаза мисс Адаме. – Ужин будет подан через две минуты.

Мисс Адаме вскочила со стула с видимым облегчением.

– Я должна приготовиться к обеду, – сказала она и ушла в свою комнату.

Этьен гневно взглянул на повара и, подойдя к окну, стал опять грызть свои ногти.

* * *

Когда после ужина убрали со стола, я подождал благоприятной минуты, когда мы с Россом остались одни, и рассказал ему, что случилось.

Он так взволновался, что по ошибке опять закурил свою отвратительную питсбургскую сигару.

– Ах, мерзкий хиромант! – пробормотал он сквозь зубы. – Я его подстрелю, как собаку, если он посмеет еще раз так разговаривать с моей женой.

– С вашей женой? – удивленно спросил я.

– Ну да, я собираюсь на ней жениться! – воскликнул он.

В течение всего этого вечера атмосфера на ранчо была очень неприятная. Росс следил за мисс Адаме, как петух за курицей, а Этьен следил за Россом, как за петухом-соперником. Положение мисс Адаме было незавидно. Избегнув недавно мучений от холода и снега, она вдруг наткнулась на новые неприятности.

Под вечер, когда Этьен вышел из дома на несколько минут, Росс воспользовался случаем, чтобы произвести новую атаку. Он встал перед мисс Адаме и, бросив взгляд на меня (я представился спящим), сказал:

– Вы, конечно, понимаете, что мне, как хозяину, крайне неприятно, что к вам пристают и вам надоедают. Этого хироманта следует выгнать отсюда, и стоит вам только сказать слово, как его здесь не будет. Вы должны, наконец, решить, кому вы дадите предпочтение. Как всегда, я прямо подхожу к делу, мисс Адаме!.. Я терпел эти два дня, но больше молчать не могу. Положение создалось невыносимое. Мисс Адаме! – сказал он с чувством и схватил ее за руку. – Скажите только одно слово!.. Вам нужен человек, который заботился бы о вас всю жизнь. Хотите выйти…

– Ужин готов! – объявил повар, появившись в дверях кухни.

Мисс Адаме облегченно вздохнула и ушла в свою комнату. Росс сердито повернулся к повару:

– Ты всегда…

Повар молча подал ужин. Росс сидел насупившись, мрачный и разочарованный. Этьен, как всегда, любезничал и кривлялся. Мисс Адаме нервничала и еле дотрагивалась до еды. В воздухе чувствовалось, что дело приближается к развязке.

После ужина мисс Адаме вышла в кухню и о чем-то разговаривала с поваром; я прилег опять на диван, а Этьен, придвинув свой стул ближе к Россу, сказал:

– Я вижу, что я должен быть с вами откровенен. Во-первых, потому, что мы сверстники, – он шутя хлопнул его по плечу, – во-вторых, потому, что вы так серьезно смотрите на эти вещи. Я француз… Я люблю женщин! – Он откинул назад свои волосы и послал воздушный поцелуй по направлению к кухне. – Я думаю, это национальная черта моего народа… Все французы любят женщин… Я с ума сходил от скуки, я был в отчаянии… И вдруг на нашем горизонте появляется очаровательная женщина… Конечно, я влюбился в нее с первого взгляда… Я сделался опять веселым, счастливым, довольным… Женщины доставляют развлечение… как музыка, как вино!.. Они повышают настроение!.. Флиртовать с женщиной – это самое приятное препровождение времени!..

Росс с нетерпением слушал его; наконец он не выдержал и, сильно ударив кулаком по столу, крикнул:

– Замолчите наконец, гнусная вы тварь! Я запрещаю вам приставать к мисс Адаме в моем доме! – Он схватил ящик с сигарами и стал ударять им по столу. Шум привлек внимание мисс Адаме. Незаметно она пробралась из кухни в комнату. – Я решил, что эта девушка будет моей женой, и, как только она даст мне свое слово, вы можете убираться ко всем чертям! – И он решительно ударил по столу ящиком, как бы желая поставить точку.

– Ах! Таким способом не завоюешь сердца женщины! – возразил Этьен без всякого смущения. – С женщиной нужно поступать иначе. С ней нужно пофлиртовать, а потом поцеловать… и тогда она станет вашей…

Внезапно послышался звук сильной оплеухи, и Этьен упал на пол без чувств. Сначала я думал, что рука, ударившая Этьена по его жаждущим поцелуя губам, принадлежала Россу, но когда я повернулся на своем диване, то заметил, что этот удар нанес ему повар. Он молча стоял перед Россом и спускал свои засученные рукава. В это время в столовую вошла мисс Адаме, привлеченная шумом.