Текст книги "Звездный удар"

Автор книги: Уильям Гир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА 32

Виктор вскрикнул и сел, моргая, в ярко освещенной комнате. В зеркальной стене отразилось его заспанное лицо с опухшими глазами. Его комната. Он на борту “Призрака”.

– Ты в порядке, Виктор. Ты в глубоком космосе. Бараки здесь нет.

Но то было не Бараки. Сон начался, как обычно, как всегда – с запаха бензина и выжженной земли, воды и горящих тел афганцев. Когда он потянулся за фуражкой, в его руке вспыхнула огненная змея. Он отбросил ее, и она скользнула в тоннель Бараки, чтобы ужалить души тех, кто прятался в ирригационной системе.

Вопли раздирали душу, проникая со слезами в самое его нутро. Оцепенев, он зажал уши руками, словно этим жестом мог прекратить вопли, и все равно знал, что этот кошмар проникнет в него.

Из пылающего отверстия выбиралась молодая женщина. Она бросилась к нему, ее чувственное тело сладострастно извивалось.

Когда он повернулся бежать, перед ним раскинулась его родная Тула: город был охвачен огнем, люди горели заживо. Во тьме прозвучал гневный голос его отца: “Это твоих рук дело!”

Потрясенный, он упал на колени и закричал. Слабый звук позади него заставил оглянуться, и он в ужасе увидел, как молодая женщина тянется к нему пальцами, охваченными пламенем.

Весь дрожа, он попытался отползти прочь: она стояла над ним. Остатки ее одеяния догорали, языки пламени, как пальцы любовника, ласкали ее кожу. Огонь уже добрался до лобковых волос, когда она замерла над его распростертым телом. Она дотронулась до него, и Виктор заорал, в панике уставившись на ее лицо, глядя, как ее черные горящие глаза превращаются в ослепительно голубые, как огонь меняет цвет ее волос.

– Шейла?

Его возбуждение улеглось, он проснулся в тихой комнате и никак не мог оправиться после кошмарного сна.

Во рту был отвратительный привкус. В висках билась боль. Шейла? Нет, не Шейла. Только не она. Я могу еще жить с этим сном, но если Шейла…

Он выругался, с трудом поднялся на ноги и пошел к душу, следуя обычному ритуалу выхода из сна. Потом он оделся и, как лунатик, пошел по коридору к двери комнаты Шейлы.

Он долго стоял, бессмысленно глядя на дверь, потом приложил ладонь к отпечатку руки.

– Шейла? Это Виктор. Ты не спишь?

Он позвал негромко, надеясь, что она спит, и боясь этого.

– Виктор? – прозвучал встревоженный голос. – С тобой все в порядке?

– Да, все нормально. Просто я проснулся. Ложись опять, увидимся утром.

– Нет, подожди.

Он стоял, по-прежнему дрожа. Дверь открылась, и Шейла впустила его, сонно моргая.

– Боже, ты выглядишь ужасно.

Он слабо улыбнулся, оставаясь стоять у входа, увидел беспорядок у нее на столе и разобранную постель, на которой он испытывал муки, обнимая ее той ночью.

– Не мог уснуть.

Она откинула голову и подошла ближе, всматриваясь в его лицо.

– Афганистан?

– Нет. Мы… все еще дикие, все еще не выбрались из своих лесов.

Ее смущенная улыбка и проницательный взгляд отрезвили его.

– Виктор, а ты не врешь? Да входи же ты.

Он вошел следом за ней, горя от смущения. Она указала ему на стул.

– Садись.Я возьму два виски.

– Мне не надо было приходить. – Виктор опустился на стул. Ему неловко было оставаться здесь и страшно не хотелось уходить. Его все еще преследовали видения из ночного кошмара – смутные, пугающие.

Она села напротив него и поставила перед ним стакан.

—Знаешь, мне кажется, пришло время рассказать о том, что тебя мучает.

—О чем?

– О них. Рассказать кое-кому, кто подозревает, что тебя посещают привидения.

—Привидения. – Одно это слово вызывало мурашки, бегущие по спине. Кому-то, кто подозревает? Кому?Он смотрел в стакан пустым взглядом: в виски находилось временное прибежище его мятущейся души.

– Если ты выговоришься, облечешь все в слова…

– Как у тебя дела? Каково тебе живется без ежечасного планирования? Ты хоть немножко отдохнула? Или еще больше волнуешься? – Он не смотрел на нее, боясь того, что сможет прочесть в ее глазах.

– Я впервые не могу предусмотреть следующий ход, – в ее голосе не слышалось никаких эмоций. – В операции с Толстяком у меня была информация, с которой можно работать. О, конечно, я, напряженная, напуганная до смерти, боялась сделать ошибку, неверно оценить ситуацию. Но сейчас? Не знаю, Виктор. Не знаю, чего ожидать, как строить планы в деле, в котором у меня совершенно нет опыта.

Он исподтишка взглянул на нее, заметив, как заструились се волосы, когда пальцы машинально стали перебирать их. У нее было встревоженное лицо.

– Всему свое время.

Она глубоко вздохнула.

– Может быть. Я чувствую, что иду по темному переулку с завязанными глазами. Пока я могу дотрагиваться до стен, я знаю, куда идти дальше. А повсюду затаилась опасность. Шныряют воры и разбойники, а я не могу их увидеть Где они? Над головой? Или за мусорным баком? Вернуться назад нельзя. Я могу только красться вперед и со страхом ждать, чем же все это закончится. Это место называлось Бараки…

Он прикусил язык, удерживая слова, рвущиеся из горла. Почему он не может рассказать ей? Темный переулок? Да, очень точно.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Вернулась та же смущенная улыбка.

– Ты что, можешь видеть будущее?

Он покачал головой:

– Нет, но если бы я мог…

– Тебе надо приглядывать за Габания. Мэрфи говорит, что он все еще не справился со своими проблемами.

Виктор вздохнул. Нет, Мика никогда с ними не справится. Может быть, именно поэтому я дорожу его присутствием? Потому что он тоже был там и стал символом? Источником силы? Почему он никогда не просыпается с криками среди ночи?Дрожащими пальцами он потер глаза. Это так, Виктор? Неужели ты зависишь от силы Мики, черпаешь у него силы?

—Я поговорю с Микой, – пообещал он. Вспомнил: “Знаешь, женщины прячутся там, чтобы не быть изнасилованными”. – Паша, разве ты…

– Что? Ты что-то сказал? Кто этот Паша?

—Мой… брат. – Виктор допил виски и встал. Сердце его билось как сумасшедшее, кровь пульсировала в венах, словно могучий поршень подталкивал ее. – Я уже и так тебя задержал. Спасибо тебе, Шейла. Первым делом я повидаюсь с Габания и постараюсь убедиться в том, что он верно понимает свой долг.

Долг… долг… Черт бы тебя побрал, Паша, ты всегда распускал рукис женщинами.

—Виктор?

На полпути к двери он обернулся.

– Когда придет время…

Он вылетел пулей.

* * *

– Это похоже на небьющийся шар, – объяснял Клякса, катаясь по капитанскому мостику, одним глазом-стеблем глядя на Мэрфи и Барбару Дикс, другим – на индикаторы.

– Почему небьющийся? – спросила Барбара.

– Потому что мы делаем вот что: забираем часть времени и пространства из того измерения космоса, в котором живем, скручиваем ее, сцепляем и тащим за собой, выходя наружу.

– Это не шар, – поправил Мэрфи. – Что-то вроде надувного матраса из пены. Это время и пространство. То, что мы делаем, создает нулевую сингулярность в виде сжатия огромной массы пенистой губки, и мы как бы протыкаем ее булавкой. Потом закрепляем место прокола и ослабляем давление. Ура! Мы уже на другой стороне.

Клякса свистнул и чирикнул.

– Очень точно, только мы используем сингулярность, чтобы попадать в другие измерения, и потом уже сжимаем пенную губку.

Дикс покачала головой.

– Мне все еще трудно представить, что время и пространство пластичны, что в них можно проникать, можно их деформировать.

– Сто земных лет назад люди задавались вопросом, смогут ли их организмы вынести скорость в тридцать пять миль в час и выжить. – Клякса сплющился. – Теперь ваше понимание действительности так качественно возрастет, что это будет сюрпризом даже для ваших величайших ученых-физиков.

– Великим будет трудно это оценить. – Дикс встала и подбоченилась. – Однако я отдежурила десять часов. Мне бы хотелось чего-нибудь поесть и немного вздремнуть.

– До скорого, Барб. Катя подежурит еще четыре часа. Клякса и я позаботимся, чтобы этот шарик не стал пылающим. – Мэрфи махнул рукой, подождал, пока Барбара подойдет к люку, и повысил голос: – О'кей. Клякса, старина, давай-ка посмотрим, может ли эта штуковина растягиваться и принимать форму шасси. В Пенсильвании нас ждет отличная посадочная полоса с буксиром.

Барбара подмигнула и покачала головой. Мэрфи смотрел за тем, как она удаляется.

– Растягиваться? Шасси? Буксир?

Мэрфи хихикнул и уселся в кресло пилота.

– Это была шутка, Клякса. Юмор.

– Я не понимаю шуток, Мэрфи.

– Да, я заметил.

Мэрфи переключил внимание на голографические приборы, которые регулировали размеры поля нулевой сингулярности. Его нисколько не взволновало могущество такого генератора – сгущение времени и пространства было выше его понимания. Он знал только то, что какая-то сила выбросит их в родную часть космоса.

Индикаторы были в порядке.

– Мэрфи?

– А?

– Что ты чувствуешь, зная, что скоро умрешь?

Мэрфи от неожиданности зажмурился.

– Что чувствую, зная… Ты это к чему, черт побери? – Он кинул на Кляксу быстрый взгляд – тот смотрел на него горящими черными бусинами глаз-стеблей, его пухлые бока слегка провисли.

– О смерти я говорю. Ведь ваш организм истощается, нарушается обмен веществ, ослабевают биологические функции, кислородный баланс. В течение пятидесяти следующих лет или около того ты обязательно умрешь. Что ты чувствуешь, когда думаешь об этом?

Мэрфи откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы.

– Это со всеми случается, поэтому я не очень-то беспокоюсь по этому поводу.

– Со мной этого не случится.

– Поспорим?

– Очень мало Ахимса умерло, да и то только потому, что они сами этого захотели – сошли с ума. Но люди умирают. Гитлер умер. И Сталин умер. И ты точно так же умрешь.

Мэрфи выпятил подбородок.

– Знаешь, бьюсь об заклад, что и Ахимса умрут однажды. Что ты скажешь о несчастном случае? В корабль может врезаться астероид? Или планета?

– Наши мониторы предохраняют нас от подобных вещей.

– А как же конец вселенной, Клякса?

– Шисти говорят, что у вселенной никогда не будет конца. Будут возникать гигантские колебания, и все во вселенной просто перейдет в другое состояние.

– Ага, вот как. Перейдет в другое состояние. Когда мы умираем, наши тела становятся пищей червей. Это ведь тоже переход в другое состояние? Спорим, ты умрешь.

– Это ложное высказывание. Что чувствуешь ты, зная, что тебепредстоит умереть через очень короткое время? Я об этом спрашивал.

Мэрфи, нахмурившись, посмотрел на мониторы.

– Не знаю, как ответить. Думаю, что такие мысли только отвлекают от дела. Я очень много раз оказывался на волосок от смерти. Просто я знаю, что когда-то это все равно случится, и продолжаю заниматься своим делом. Мне кажется, хорошо, что мы точно не знаем, когда это произойдет. И вообще, единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, так это в том, что когда-нибудь умрешь.

– То есть ты просто смиряешься с тем фактом, что ты обречен?

– Ну, думаю, что так. Я не могу этого изменить и не уверен, что хочу. – Мэрфи наклонился, внимательно глядя на монитор. – Я знал многих стариков, готовых к смерти. Большинство из них потеряли тех, кого любили, мир вокруг них изменился, и эти изменения были им не по нутру. Я знал хороших парней, которые просто устали от всей этой ерунды и вырубились. Я видел таких, кто хотел умереть от усталости, просто хотел отдохнуть.

– А ты, Мэрфи? Ты бы хотел стать бессмертным, если бы смог?

– А что ты предлагаешь?

– Пока еще у меня нет таких средств. Этот вопрос потребует длительного изучения, глубокого исследования. После того как я окультурю вас, я займусь этим стоящим проектом.

– Мне это наверняка понравится, но знаешь, вряд ли я продержусь больше двухсот лет.

– Ты устанешь и вырубишься?

Мэрфи рассмеялся.

– Нет. Но задумайся, Клякса, они назвали Толстяка сумасшедшим, так? Сказали, что он сошел с ума, раз осмелился нарушить запрет? Может быть, в конце концов он не такой уж сумасшедший? Может быть, он потерял смысл существования? Ты знаешь, все Ахимса мечтают стать такими, как Шисти, но я думаю, что это пагубный путь. Если идешь по чужим следам, перестаешь развиваться. Развиваешься только тогда, когда идешь своей дорогой. Ну, видишь ли, мечтаешь вроде как и лезешь из кожи вон, чтобы твоя мечта осуществилась. Если Ахимса хотят превратиться в маленьких Шисти, я думаю, это тупик, деградация.

Клякса подкатился к нему поближе, сплющился и с любопытством запищал:

– И через пару сотен лет ты будешь мертвецом, всю жизнь преследовавшим мечту?

– Ага. – Мэрфи сцепил руки на затылке. – Оглянись вокруг. Целая вселенная ждет, чтобы я сунул нос в ее дела. Вот почему я думаю, что твои Ахимса заблуждаются. Вы достигли бессмертия и забыли о том, что такое жизнь. Бессмертие стало самоцелью.

– Но это и есть жизнь.

– Чушь! Это существование. Жизнь – это нечто другое. Жизнь – это мечта, познание, стремление к новому. Черт побери, вероятно, если бы Толстяк не оторвал мою задницу от Земли, я сейчас был бы уже трупом, но уверяю тебя: если бы я не был десантником, я бы не оказался здесь. Имей я выбор – совершить смертельно опасный прыжок в какие-нибудь южноамериканские джунгли или просидеть всю жизнь страховым агентом в Бруклине, я выбрал бы прыжок в джунгли.

– Даже если бы тебе пришлось умереть?

Мэрфи улыбнулся.

– Даже тогда. Ведь всегда есть надежда. Ведь если я отправляюсь на задание, я вовсе не мечтаю о том, чтобы меня подстрелили, я иду, чтобы видеть, обонять, слышать, ощущать все, что только можно.

– Даже ценой безвременной смерти?

– Даже так. Видишь ли, умирая, я буду знать, что жил полной жизнью, испытал все, что может испытать человек. Сделал все, что возможно. Конечно, всегда есть риск, что тебя что-то остановит на твоем пути, что-то вырубит. Жизнь несовершенна – особенно для мечтателей.

– Именно риск и беспокоит меня.

– Нет риска – нет славы, приятель.

Клякса изумленно присвистнул.

– Значит, ты не думаешь, что по сравнению с другими Ахимса Толстяк был ненормальным?

Мэрфи расправил плечи.

– Клякса, иногда не мешает немножко поджарить себе пятки, чтобы самоутвердиться. Мне кажется, Ахимса нуждаются в объективной самооценке. Их дела плохи.

– Я подумаю над тем, что ты сказал. Ты смотришь на безумие совсем по-другому.

– Ага. – Мэрфи продолжал говорить, замечая, что Клякса начал сплющиваться. – Да, что означает эта кривая сопротивления на экране? Мне казалось, ты говорил, что магнитные линии заморожены в диске сращения и что они развивают угловое ускорение через горизонты.

– Я еще раз объясню это тебе, человек. – Мэрфи не расслышал едва различимое бормотание Кляксы: – Нет риска – нет славы. Нет риска – нет славы.

* * *

Виктор Стукалов застал Мику Габания в оружейном отсеке за чисткой одного из ружей. Он облокотился на барьер, отгораживающий полки с оружием, и воскликнул:

– Что я вижу, Мика? Если бы рядовой чистил оружие без приказа – это еще можно представить. Но лейтенант? Я думал, что это занятие для низших чинов.

Мика взглянул на него, вскинув бровь.

– А что, ты видишь вокруг много низших чинов, Виктор? Часть подразделения улетела к звездам. Другие строят базу на Тахааке. Здесь мы обязаны сами чистить свое оружие.

– Может быть. Какой большой путь прошли мы после Афганистана. – Он покачал головой. – Половина спецназа работает среди звезд под началом американского капитана. Половина американских десантников выполняет приказы русского майора. Куда мы отправимся в следующий раз?

Мика пожал плечами и иронически улыбнулся.

– Кто знает, товарищ майор? Судьба играет с нами странные шутки, да? – Он положил ружье на колено и уставился в пустоту. Его огромные ручищи безвольно покоились на ружье, под светлой кожей бугрились могучие мышцы.

Голос Габании смягчился – он спросил:

– Что мы делаем, Виктор? Какова истинная цель всего этого? Где правильный путь? Для меня все ориентиры потеряны.

Стукалов сжал руки и наклонился вперед.

– Я помню те времена, когда наш мир казался довольно запутанным, сложным местом. Мы спрашивали себя, правильно ли мы поступаем, вторгаясь в Афганистан. Партия сменила курс, стала равнодушной, оставив нас в замешательстве. И правда, что же нам делать дальше? Мы посылали оружие кубинцам, поддерживая революцию и защищая простой народ, а американцы и арабы посылали оружие афганцам, поддерживая контрреволюцию и защищая простой народ.

– Это было ошибкой? – Мика смотрел на него отсутствующим взглядом. – Государство дало нам все, Виктор, и я полагаю, что немного преданности не повредит.

Стукалов покачал головой:

– Я не предатель. Просто я думаю о том, как изменился образ наших мыслей. Мне интересно, кто такие люди. Капитализм был заклятым врагом. Но Ленин, Сталин, Троцкий – никто из них не встречался ни с Шисти, ни с Ахимса. Мика, все изменилось. У нас теперь нет такой роскоши, как разделение мира на белое и черное. Проблема в том, дружище, выживет ли кто-нибудь из нас вообще?

Габания дернул плечом.

– Не могу поверить, что все те годы партия ошибалась.

– Из-за твоего отца, Мика? – осторожно спросил Виктор.

– Он был врагом народа! – яростно выкрикнул Габания, напрягая мышцы и сжимая кулаки. – Он предал наши общие идеалы! Правильно, что его казнили. Я мог бы собственноручно нажать на курок, Виктор!

Стукалов кивнул.

– Конечно, это не мое дело, но ты ничего не слышал о твоей матери после того, как ее отправили в лагерь?

Лицо Мики окаменело.

– Никто не получает писем из ГУЛАГа, товарищ майор. Может быть, она стала полезным гражданином государства. Может быть, и нет. Может быть, она мертва, что, впрочем, не меняет дела. Не так ли?

Виктор вздохнул.

– Прости, друг. Мне не надо было говорить об этом. Просто я думал, после того, что все мы увидели…

Габания ответил по-прежнему вежливо, но несколько высокомерно:

– Не утруждай себя заботой о моей частной жизни, товарищ майор. Ты отвечаешь за действия вверенного тебе подразделения и за защиту интересов государства и партии. Исполняй свой долг. А я буду исполнять свой, Виктор.

Виктор слабо улыбнулся.

– Да, Мика, я совершенно согласен с тобой. И снова прошу тебя простить меня за то, что потревожил старые воспоминания, Прости меня. – Он выпрямился и медленно пошел прочь. Его душа была в смятении от того, что уже произошло, и от того, что еще могло произойти.

* * *

Светлана подняла глаза от компьютера и посмотрела на Сэма.

– От Моше ничего нет. Ничего. Мы не можем связаться ни с кем из АСАФа.

Глаза Сэма сузились, челюсти сжались.

– А “Призрак”? С ними можно связаться?

Она поорудовала странными рычагами, которые частично уже были приспособлены для человеческих пальцев.

– Привет Тахааку, это “Призрак”.

Она с облегчением вздохнула.

– Отлично, “Призрак”, мы хорошо слышим вас. Хотим сообщить, что с АСАФом связи нет. Они исчезли. У нас нет никакой информации, кроме того, что они больше не отвечают на вызовы линии передач. Не отвечает ни одна из групп. Мы полагаем, что это вмешательство Ахимса. Больше ничего не можем сказать на данный момент. Их безопасность под вопросом.

Несколько минут она слушала.

– Прием, поняла. В случае, если с вами потеряется связь, мы будем знать, что это произошло по вашей воле. Никаких свидетельств того, что Ахимса вмешались или вышли на связь, нет. – Пауза. – Поняла. Всего хорошего. Удачи и скорости вам, “Призрак”. – Она нахмурилась, отключила систему и откинулась назад, уставившись в пустоту. – Они тоже пытались связаться с АСАФом. Ничего, Сэм. Словно команда Моше выпала из космоса.

– Что они передавали в последний раз? – Сэм ломал голову в поисках логического объяснения их молчания.

– Моше говорил, – сказала она, – его точные слова: “АСАФ, слушайте меня. Мы вступаем на территорию ООП. Запомните, люди, это Ливан. Подчиняйтесь первому и второму законам, и бог вам поможет”. Это записано почти месяц назад по нашему времени. Возможно, позавчера для них, да?

Сэм закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– А больше ничего? Никаких SOS? Ничего вообще?

Она покачала головой:

– Нет. Но нет также никаких причин считать, что они подверглись нападению. Наверное, их молчание – это простая осторожность. Предупреждение, что ли.

Сэм сел рядом с ней, крутя головой в тревоге.

– Что еще мы выудили из компьютерной системы Пашти? Мы узнали о гравитационных колебаниях, сгущении плазмы, колебаниях Н-временной рамки, эргоцентрических грависоматиках, генераторе нулевой сингулярности, и этот список можно продолжить. Мы уже можем действовать так же, как и они, даже продвинуться дальше, понять саму суть – как система работает и как ею пользоваться. – Он бормотал, тяжело дыша. – Напряги воображение, сколько у Ахимса есть способов выследить АСАФ или выкинуть их из космоса?

Она обняла его за плечи и слегка качнула головой.

– Не знаю. Я привыкла думать, что я необыкновенно сообразительная дама. Но чем больше я узнаю, тем сильнее удивляюсь, как же нам все-таки удалось перехитрить Толстяка? И не могу отказаться от мысли, что он просто-напросто не очень-то утруждал себя размышлениями. – Светлана склонила голову к его плечу. – Подумай, Сэм. Нам просто повезло. Шейла отлично все продумала, а Толстяк совершил одну-единственную ошибку, недооценив нашу способность к ведению двойной игры.

– Ага, – проворчал он. – Ладно, малыш, в любом случае мы получили звезды. Бог знает, что мы будем делать с лазерными трюками и ружьями Мэйсона и Маленкова, если Ахимса всего лишь изберут самый простой путь и кинут пару кубических метров спрессованной плазмы в космос. Я поражаюсь, почему они до сих пор не сделали этого.

– Тогда бы им пришлось убить и Пашти, – напомнила она.

– Да, Раштак неплохой заложник, правда? – усмехнулся Сэм. – Но зачем Ахимса печься о его жизни, если он с нами заодно?

Она прижалась к нему, не сводя глаз с монитора.

– Кроме того, здесь находится Чиилла. Пока Шист находится внутри станции, они не осмелятся производить шумы и разруху даже в том случае, если они объявили Пашти невменяемыми. А если они уничтожили АСАФ, значит, именно к этому они и пришли.

Сэм устало кивнул.

– И некуда бежать. Космос сжимается с невероятной быстротой и становится маленьким. Черт побери! Нам надо что-то делать. А что, если Шейла направляет “Призрак” в самое сердце западни? Что, если с ней приключится то же самое, что и с АСАФом?

Светлана положила свою руку поверх его.

– Сэм, все, что мы можем, это продержаться здесь и надеяться, что если Чиилла решит шахматную задачу, Раштак или кто-нибудь из нас придумает другую, чтобы занять его. Есть и второй путь: сесть на корабль и лететь куда-нибудь – но куда?

Сэм кивнул. Ему казалось, что ему уже тысяча лет.

– У нас есть ты и еще три женщины. И двадцать мужчин. Думаешь, этого хватит, чтобы создать большую колонию? Я не уверен, что хочу делить тебя с кем-нибудь.

– Вряд ли нас хватит, чтобы возродить человеческую расу, не так ли? – печально прибавила она, поудобнее устраивая голову у него на плече.

– Ага, к тому же я еще не совсем готов играть в Адама и Еву. Ладно, будем торчать здесь и ждать, что будет дальше. Знаешь, как я ненавидел Камбоджу? Мы ведь обещали им, что вернемся. А сами смылись, когда запахло паленым. Это предательство. Я не могу просто так взять и смотаться и оставить здесь Раштака со всем этим дерьмом. Это было бы повторением Детройта, я скорее умру, чем сделаю что-то подобное.

* * *

– Ты выглядишь почти так же скверно, как на Тахааке, – заметил Виктор, когда совещание закончилось. Громко переговариваясь, расходились по своим комнатам люди. Молчал только Мика Габания. Все эти дни он был чем-то занят, и его взгляд редко задерживался на Викторе, Мэрфи и Кате. Шейла верила, что Виктор сможет справиться со своими людьми.

Она ответила ему слабой улыбкой.

– Наверно. Я пыталась придумать, как нам лучше подойти к Земле.

– Хочешь выпить?

Шейла скользнула ласковым взглядом по его лицу и кивнула.

– Отличная идея, можно только приветствовать. Я давно не говорила ни с кем, кроме своего головного обруча. Каждый раз, тренируясь, я нахожу все больше и больше вариантов до тех пор, пока не потеряю основную мысль.

Он шел по коридору впереди нее.

– Ты все еще бредешь по темному переулку?

Она шла за ним, заложив руки за спину.

– Да, и это сводит меня с ума. Я не знаю, что выбрать, чего ожидать. Когда я имела дело с одним Толстяком, я строила козни против зацикленного на самом себе чужака, который не понимал, с чем играет, А теперь где-то потерялся АСАФ, Светлана ежедневно посылает нам новые варианты сценариев, которые Ахимса могут разыграть с нами. Может, мы летим прямо в дьявольскую ловушку Ахимса? Неужели они выследили Моше и уничтожили его? Что они сделали с ним? Что собирается предпринять Клякса, когда мы доберемся до Земли? Что будет делать Земля? Как нам донести до людей наши новости? Так много неизвестного! Я не могу ничего спланировать!

Он кивнул.

– Я могу чем-нибудь помочь? Я всегда в твоем распоряжении.

Она звонко расхохоталась.

– Ты знаешь, как мысленно вызвать взрыв звезды? Если бы мы все вместе напрягли свои мозги и сварганили этот маленький трюк, думаю, мы стали бы сильнее, чем сейчас. Вот такую операцию нам надо бы спланировать. Что ты предпримешь, если кто-то вышибет наш корабль из данного пространственно-временного измерения? Разве тебя учили этомув твоей спецназовской академии? Или тебя учили только прыгать с парашютом в Лондон и нарушать мирный сон честных капиталистов?

– Эй, поосторожней, у меня есть хорошие друзья среди капиталистов.

Она зашла в свою комнату и вздохнула. Виктор шагнул к автомату. Возле одной из стен стояла небольшая софа, и Шейла села на нее.

– Только кофе, Виктор.

Он вручил ей круглую рюмку с коньяком.

– Это кофе? Вряд ли, – съязвила она.

Ничуть не смутившись, он сел возле нее.

– Я же говорил тебе, что заказываю я. Считай, что это приказ врача. Тебе станет лучше: немного расслабишься, может быть, мозги проветрятся, и тебе в голову придет отличная идея.

Она весело рассмеялась, взяла коньяк и отхлебнула, закинув голову, а потом глубоко вздохнула.

– Кажется, обучение идет успешно. Наши люди выглядят просто отвратительно! Я страшно рада, что не только я теряю красоту, проводя ночи без сна.

– Ты все равно прекрасна. Еще чуть-чуть, и все остальные женщины обольются слезами, лишившись мужского внимания.

– Ты сокровище, Виктор. – Она взглянула на него и заметила в его глазах колебание. – Ты уже совсем не тот человек, который оказался на борту этого корабля сразу же после Афганистана. Ты смягчился.

Он поднял плечо.

– Ты тоже стала другой женщиной. Все мы другие. Жесткости поубавилось… чуть-чуть.

– Нет, ничего особенного. Только Мика остается тем же человеком, каким был всегда Интересно, как повлияет на нас то, что мы найдем на Земле? Кто мы теперь? Как они прореагируют, когда мы укажем им на небо и скажем: “Вас приветствуют звезды, забудьте о партии, забудьте о красной угрозе. Теперь мывсе едины! Оставьте свои ружья и идите сюда. В космос! В космос!” Мика все еще живет старыми мерками. Он думает, что исполняет свой священный долг. Это меня пугает.

Она взяла его за руку и вложила свои пальцы в его ладонь. Его ответное пожатие было едва ощутимо. Она с наслаждением почувствовала тепло и нежность его ладони.

– Будь все проклято, неужели мы опять будем сражаться друг с другом, как с этими чертовыми Ахимса? Если Земля проявит враждебность, то Клякса… О, милый, я такая глупая. Я устала, Виктор. Давай поговорим о чем-нибудь другом. – Она улыбнулась и откинула со лба волосы. “Боже, как он прекрасен!”

– Я…

– Да, Виктор?

Он посмотрел в сторону, избегая ее взгляда.

– Я опять не мог уснуть. Я почти дошел до твоей двери прошлой ночью.

– Привидения?

Он прикусил губу, глядя куда-то вдаль.

– Это все война. Война, и приказ, и постоянное натаскивание на убийство других людей. Наша система внедрила и нетерпимость, и страх в людей, подобных мне. Как и в Сэма. Все мы были крепкими парнями, крутыми ребятами, которые видели смерть и ощущали теплую кровь, стекающую по нашим телам, когда мы резали ножами, стреляли, бомбили. В таких условиях меняется мироощущение.

– Да, – грустно согласилась она. Пятьдесят тысяч несчастий заполнили ее воображение. – Это так. Осталось ли во мне что-нибудь человеческое, Виктор?

– Да, возможно, ты самая человечная из всех нас. Ты все еще боишься, что я захочу главенствовать над тобой?

– А что, если я выиграю у тебя партию в шахматы?

– Думаю, что выиграешь. Если не выиграешь, это будет удивительно.

– Хочешь рассказать мне о привидениях?

Он закрыл глаза.

– Я боюсь того, о чем ты подумаешь, когда узнаешь.

Шейла напрягла память, стараясь вспомнить другое время, когда он предстал перед ней в образе молодого хищного зверя. Она вспомнила, как в его глазах после Тахаака появилось уважение, вспомнила и то, как он смотрел на нее давным-давно. Теперь в его голубых глазах светились лишь ласка и забота.

– Нет, Виктор, больше меня ничто не испугает. Слишком многое изменилось в нас обоих. Думаю, мы уже достаточно хорошо знаем друг друга. – Она подняла его руку и посмотрела на нее, гадая, сколько человеческой крови пролила эта рука, но страха Шейла не чувствовала.

– Ты знаешь, я люблю тебя. – Его серьезные глаза смотрели на нее с робостью.

– А я давным-давно полюбила тебя, Виктор. – Она улыбнулась и поцеловала его руку.

Он вскочил на ноги и стал быстро расхаживать по комнате, словно убегая от какого-то невидимого врага.

– У меня… Моего младшего брата звали Паша. Его тело нашли рядом с местечком, которое называлось Бараки. – Его лицевые мускулы задрожали, задергались. – Бараки. – Он на мгновение закрыл глаза, а потом посмотрел на нее с мольбой.

– Расскажи мне, Виктор. Я хочу это услышать.

Он кивнул и перевел дыхание.

– Привидения? Да, привидения. Мы… мы окружили деревню в середине ночи, образовав кольцо из вертолетов и БМП. Я был в ярости. – И он рассказал ей все, не упуская ни одной подробности.

Она слушала его исповедь.

– …Самая страшная часть кошмара – это когда она выбирается из пылающего отверстия. – Он тяжело сглотнул. – Последнюю пару недель, когда она добирается до меня, ее лицо становится твоим.

– Это чувство вины, Виктор. Ты убил ее. Теперь ты боишься, что убиваешь меня, отталкивая меня.

Он смотрел на нее, лицо его исказилось.

– После этого… когда я думаю о женщине… – он сел рядом с ней и обхватил голову руками.

– Ничего не происходит?

Виктор покачал головой с несчастным видом.

– Может быть, я на всю жизнь останусь импотентом. Думаю, тебе следует это знать.

Она притянула его к себе и поцеловала, чувствуя тепло его губ и смущение.

– Меня это не волнует.

Она обнимала его всю ночь, гладя по голове, ощущая его глубокое дыхание. Его нога покоилась на ее бедре, она чувствовала ее тяжесть. Потухшая потолочная панель еле проступала в темноте.

Он внезапно вздрогнул, закричал и проснулся.

– Ш-ш-ш, все в порядке. Ты здесь, с Шейлой.

Он тяжело вздохнул.

– Прости. Наверно, мне надо уйти.