Текст книги "От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада"
Автор книги: Уильям Ширер
Соавторы: Бэзил Лиддел Гарт,Роберт Джексон,Дуглас Орджилл,Эдвард Стеттиниус,Барри Питт,Пауль Карелл,Джеффри Джюкс,Алан Кларк,Уильям Крейг
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
Алан Кларк
Москва 1941 года[61]61
Из книги Алана Кларка «“Барбаросса”. Русско-германский конфликт 1941–1945 гг.».
[Закрыть]
Начало наступления на Москву
В конце сентября 1941 года, когда отгремели последние залпы в киевском «мешке» и захлопнулись двери товарных вагонов, увозивших русских пленных на запад немцев мучила все та же проблема. Русский медведь был мертв, но не хотел ложиться. Точные сведения о русских потерях едва ли когда-нибудь станут известны но подсчеты ОКВ – 2,5 миллиона человек, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков, 14 тысяч самолетов – не были простым пропагандистским вымыслом, а основывались на сличенных и проверенных специалистами абвера данных из донесений немецких частей. Эти подсчеты почти полностью соответствовали оценкам численности и технической оснащенности Советских Вооруженных Сил, которые эти же специалисты подготовили к началу Восточной кампании. Что же тогда подпирало Красную Армию?
Стратегические задачи, поставленные вермахтом в начале войны, были в основном выполнены: Ленинград был блокирован и изолирован; большая часть Украины была отнята у русских и открыта для немецкой экономики. В Берлине на Бендлерштрассе уже началась работа над проектом плана оккупации, который предусматривал отвод в Германию примерно восьмидесяти дивизий (из которых половину намечалось демобилизовать); военно-оккупационная администрация должна была сохранить в своем распоряжении «сильные мобильные группы в основных промышленных и транспортных центрах; каждая группа, помимо несения обычных оккупационных обязанностей, должна быть способной посылать мобильные боевые отряды в неоккупированный хинтерланд с целью ликвидации любых попыток к сопротивлению, прежде чем они примут опасный характер».
Однако на линии фронта будущее выглядело совсем в ином свете. Немецкие солдаты чувствовали, что находятся в глубине чужой и враждебной страны. Лишь реки нарушали однообразие территории. Днепр, Дон, Миус, Сал, Донец, Оскол, Ока, Сож, Остер, Десна, Сейм. Через эти реки терпеливые саперы вермахта навели мосты, у берегов каждой из них были похоронены их товарищи. За каждой из них скрывался враг, который отступал, но всегда вел огонь. И очень часто дневной бой заканчивался, а русские снова были видны на горизонте, и через цейсовские бинокли можно было различить танки Т-34 с их зловещими, напоминающими капюшоны, скошенными башнями, которые, казалось, заманивали немцев все дальше и дальше на Восток. От сражавшихся рядом с немцами союзников – румын и венгров, которые не считали себя суперменами, в германскую армию начали все чаще проникать настроения обеспокоенности и тревожные рассуждения: что русского всегда приходится убивать дважды; что русских никогда никто не побеждал; что никто, проливший здесь кровь, еще не уходил из России живым. И каждый немец, на каком бы участке фронта он ни воевал, с тревожным чувством страха и восхищения обратил внимание на поведение раненых русских.
«Они не плачут, они не стонут, они не ругаются. Несомненно, есть что-то загадочное, что-то непостижимое в их суровом, упорном молчании».
Как будто преисполненные злобной решимостью принудить своих врагов проявить слабость, немцы не оказывали медицинской помощи военнопленным и свели их рацион до минимума.
Тревожное чувство, что им приходится сражаться против противника почти сверхъестественной силы и стойкости, было широко распространено среди немецких солдат, особенно в пехоте, и его можно проследить в их письмах и дневниках. Но в главное командование сухопутных войск эти настроения проникли несколько позже. Лишь в конце августа там стали считаться с возможностью зимней кампании – в отличие от полицейских обязанностей оккупационных сил. 30 августа начальник генерального штаба ОКХ Гальдер приказал:
«Ввиду недавних событий, которые, вероятно, сделают необходимыми военные операции ограниченного масштаба даже в течение зимы, оперативному отделу надлежит подготовить докладную записку о зимней одежде, которая потребуется для этой цели. После утверждения начальником генерального штаба ОКХ докладная будет переслана в организационный отдел для принятия необходимых мер».
После победы под Киевом многие генералы в генеральном штабе были склонны считать, что еще одно окружение прикончит русских, и тогда немецкие армии смогут перезимовать в Москве. Только фон Рундштедт был целиком и полностью против подобных планов и рекомендовал остановить войска на Днепре до весны 1942 года Так как это повлекло бы за собой отвод войск на центральном секторе фронта, это было заведомо неприемлемо для Гитлера, а тот факт, что большинство высших генералов – Бок, Клюге, Гот, Гудериан – командовали войсками на центральном фронте (и вынашивали честолюбивые планы), предопределил, что Рундштедт остался в меньшинстве среди своих профессиональных военных коллег.
15 сентября Браухич изложил в штаб-квартире фон Бока план новой операции «Тайфун». В ней должны были принять участие три четверти германских вооруженных сил на Восточном фронте, включая все танковые дивизии (за исключением группы фон Клейста, которой предстояло продолжать операции на Украине). Танковая группа Гепнера была переброшена из-под Ленинграда. Ее намечалось поставить в центре, по обе стороны от нее разместить 9, 4 и 2-ю армии, а на крайних флангах – танковые группы Гота и Гудериана.
Фронт наступления был необычно широк. Между исходными позициями Гота, к северу от Смоленска, и Гудериана, на левом берегу Десны, было около 240 километров. Согласно плану удар танков Гепнера должен был расколоть фронт русских на две части, разбитые остатки русских частей сгруппируются вокруг узлов коммуникаций в Вязьме (которую должен был взять Гот) и Брянске (предназначенном Гудериану).
Как только русские войска, окруженные в этих двух «котлах», будут подавлены, препятствий для прямого наступления на советскую столицу больше не будет.
Для рядового состава фюрер приготовил очередной приказ:
«После трех с половиной месяцев боев вы создали необходимые условия для нанесения последнего мощного удара, который должен сломить врага на пороге зимы».
Усиленной группе армий «Центр»[62]62
На 1 октября группа армий «Центр» имела в своем составе 1800 тысяч человек, более 14 тысяч орудий и минометов, 1700 танков. Их поддерживали 1390 самолетов. См.: История второй мировой войны 1939–1945 гг., т. 4, с. 92. – Прим. перев.
[Закрыть] противостояли соединения Западного фронта генерала Конева, Брянского и Резервного фронтов – 13 общевойсковых армий, общая численность их достигала миллиона, но по своему составу и оснащенности эти армии резко отличались друг от друг. Почти во всех соединениях и частях не хватало артиллерии, противотанковых средств, фактор мобильности был очень низок – не хватало автотранспорта и даже лошадей.[63]63
В составе этих трех фронтов насчитывалось около 1250 тысяч человек, 7600 орудий и минометов, 990 танков (в основном легких), 677 самолетов (из них лишь 20 процентов – новых типов). Из 95 соединений этих фронтов многие были укомплектованы не полностью, а дивизии народного ополчения были слабо вооружены и обучены. См.: История второй мировой войны 1939–1945 гг., т. 4, с. 93–94. – Прим. перев.
[Закрыть]
С точки зрения технической оснащенности и подготовки эти армии, которые приняли на себя удар в начальной фазе битвы за Москву, являлись, наверное, самыми слабыми из всех советских армий, выходивших на поле боя. Большинство солдат и офицеров были призваны из резерва, не имели боевого опыта и достаточной военной подготовки.
Правда, у советского командования все еще оставался существенный резерв, который содержал часть лучших кадровых войск во всей Красной Армии – армии Дальневосточного фронта генерала Апанасенко. Войска фронта находились в состоянии боевой готовности с 22 июня 1941 года, ожидая нападения японцев. Но дни шли, перерастали в недели и месяцы, благоприятный сезон для ведения боевых действий сократился, и Ставка Верховного Главнокомандования начала рассматривать возможность использования этих хорошо обученных и закаленных в суровом климате войск в критический момент на Западном фронте.[64]64
К концу 1940 года на Дальнем Востоке находилось более 20 процентов личного состава советских сухопутных войск, шестая часть орудий и минометов и почти третья часть всех танков Красной Армии. – Прим. перев.
[Закрыть]
Зная из долголетнего опыта о вероломстве японских милитаристов, которые на протяжении 30-х годов неоднократно внезапно провоцировали вооруженные инциденты и крупные конфликты, советское командование опасалось ослаблять свою оборону на Дальнем Востоке. То, что Сталин наконец дал согласие на переброску части войск из Сибири,[65]65
В годы войны из состава Дальневосточного фронта на советско-германский фронт были направлены 23 дивизии и 19 бригад. См.: Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Энциклопедия. М., 1985, с. 229. – Прим. перев.
[Закрыть] объясняется заверениями, полученными Ставкой от разведывательной группы Зорге в Токио, которым Советское правительство, в отличие от советско-японского пакта о ненападении 1941 года, имело веские основания доверять. Еще 25 июня Зорге сообщил о решении Японии выступить в южном направлении на Индокитай, и все дальнейшие разведывательные данные из этого источника указывали на то, что японцы предпочитают легкий захват богатых голландских колоний в Юго-Восточной Азии суровым боям в Монголии.[66]66
14 сентября Рихард Зорге сообщил в Москву, что «японское правительство решило не выступать против СССР». – Прим. перев.
[Закрыть] Кроме того, во время вооруженного конфликта с Германией Ставка Верховного Главнокомандования получала исключительно ценную разведывательную информацию еще от двух отдельных разведывательных групп – «Красная капелла» в самой Германии и организации Радо в Швейцарии, имевшей контакт с исключительно ценным швейцарским агентом Люси.
В противоположность русским немецкое командование имело очень слабое представление, что происходит в Москве. Грубые и ставшие болезненно очевидными просчеты в оценке советской мощи вынудили ОКХ воздерживаться от оценок и предположений, за исключением тех, которые основывались на сведениях фронтовой разведки. Пока немцы сохраняли инициативу и обладали значительным военным превосходством на полях сражений, этот недостаток не имел большого значения. Но когда наступление приостановилось и перевес не стал столь ощутимым, отсутствие сведений о реальной силе противника и его намерениях поставило немецкое командование в трудное положение.
В первые месяцы войны советская армейская разведка уступала немецкой. Пленных немцев было не так много, и в ходе длительного отступления советских войск не было ни времени, ни организационных возможностей просеять и проанализировать разведывательные донесения и итоги допросов пленных. Но к осени 1941 года положение изменилось, и к тому же русские начали получать все более обширную и надежную информацию от партизанских отрядов, действовавших в немецком тылу за линией фронта.
Партизанское движение было «четвертым» родом Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне.
Когда первые сведения о действиях партизан достигли Гитлера, он даже приветствовал их: «В этом есть свои преимущества – дает нам возможность уничтожать всех, кто выступит против нас».
Обычно поддержание «порядка» на оккупированных территориях было прерогативой СС, но приказ ОКВ от 16 июля 1941 года вменил это также в обязанность регулярных немецких войск.
Вместо «быстрого усмирения» захваченной территории карательные меры, к которым охотно приступили немцы, разожгли пламя народной войны, и партизанское движение начало быстро расти. Жители сел, деревень и хуторов предоставляли кров и продовольствие партизанам и группам выходивших из окружения русских военных, росла ненависть к захватчикам по мере того, как становилось известным зверское обращение немцев с мирным населением. Особое значение приобрел провозглашенный Сталиным тезис о патриотическом, национальном характере войны против фашистской Германии.
Одновременно советское командование оценило военное значение значительного числа советских людей, оставшихся в тылу немецких войск (по самым минимальным подсчетам, на оккупированных территориях находилось не менее 250 тысяч советских вооруженных солдат и офицеров), и приняло меры к организации и поддержке их. Подготовленные командиры и комиссары забрасывались в тыл, было создано районное командование, налажена дисциплина, организовано снабжение отрядов радиопередатчиками и взрывчаткой.
Реакция немцев была предсказуемой – террор должен быть усилен и стать повсеместным.
Соответственно верховное главнокомандование вермахта отдало приказ:
«За жизнь одного немецкого солдата надлежит подвергать смертной казни от пятидесяти до ста коммунистов (то есть русских). Метод казни должен еще более усиливать ее дисциплинарное воздействие».
Солдатам при расстреле заложников в связи с этим было приказано стрелять ниже пояса в живот, чтобы продлить агонию. В случае, если среди расстреливаемых оказывались дети, которые случайно – из-за малого роста – оставались в живых, «офицер, командовавший похоронной командой, должен собственноручно прикончить их».
Вначале, уверенные в близкой победе, немцы извлекали садистское удовольствие из этих карательных операций. В длительные летние вечера под малейшими предлогами организовывались облавы на людей. Деревню окружали, поджигали, а ее жителей, пытавшихся спастись бегством, как дичь на охоте, расстреливали на улицах. Затем оказалось выгодным грабить дома и жилища, а «сувениры» вместе с сопутствующими фотографиями отсылать своим друзьям в Германию.
Но постепенно немцам становилось ясно, что война быстро не кончится, что их мало, русских много, территория России огромна. Страх и сознание вины вытеснили чувство экзальтации по мере того, как угрюмая ненависть населения и деятельность партизан с каждым днем становились все более ощутимыми.
Таким образом, в двух важных отношениях – стратегическая глубокая разведка и безопасность тыла – русские уже имели важные преимущества над своим противником, которые, поскольку война затягивалась, должны были приносить все более ощутимые выгоды. Но с чисто военной точки зрения в начале Вяземско-Брянского сражения в октябре 1941 года казалось, что война все еще может закончиться к концу текущего года. К началу октября группа армий Бока подготовила танковый удар более мощный, чем в первые дни «Барбароссы». С Украины был дополнительно подброшен 43-й танковый корпус Кемпфа и вместе с 9-й танковой и двумя моторизованными дивизиями придан Гудериану. Хотя фронт наступления равнялся лишь одной пятой фронтовой линии 22 июня, число наступавших танковых дивизий было лишь на три меньше. Всего же вместе с войсками сателлитов общая численность немецких войск на Восточном фронте достигла 207 дивизий – на 41 дивизию больше, чем 22 июня.
На третий день наступления Гудериан отметил: «Русский фронт полностью прорван».
3 октября немецкие танки ворвались в Орел, где все еще по улицам ходили трамваи. В центре танковая группа Гепнера, усиленная дивизиями СС «Рейх» и «Великая Германия», расколола русский фронт надвое, оттеснив часть дивизий Западного фронта на север под удар наступавших армий Клюге и Штрауса. Дальше к северу танковые дивизии Гота, наносившие удар из района Духовщины глубоко вклинились в оборону советских войск и, повернув на юг, вышли к Вязьме, где сомкнулись с дивизиями Гепнера, завершив окружение четырех советских армий.[67]67
К 7 октября западнее Вязьмы были окружены 19-я и 20-я армии западного и 24-я и 32-я армии Резервного фронтов. Попавшие в окружение советские войска продолжали оказывать упорное сопротивление, сковав 28 вражеских дивизий. 14 из них не смогли освободиться до середины октября, что позволило советскому командованию выиграть время для организации сопротивления на Можайской линии обороны. См.: История второй мировой войны 1939–1945 гг., т. 4, с. 95. – Прим. перев.
[Закрыть] В двух «котлах» оказались окруженными около 500 тысяч человек, которых немцам предстояло ликвидировать.[68]68
В беседе с писательницей Е. Ржевской Г. К. Жуков назвал цифру в 600 тысяч человек: «Шестьсот тысяч попало тогда к немцам, погибло». – Знамя, 1986, № 12, с. 173. – Прим. перев.
[Закрыть] Это была одна из самых быстрых и, как казалось, наиболее эффективно проведенных операций по окружению частей Красной Армии летом – осенью 1941 года. Теперь путь на Москву был широко открыт. В Берлине Геббельс пригласил большую группу иностранных журналистов и объявил, что «уничтожение армий Тимошенко, безусловно, привело войну к завершению».
Несомненно, мало кто в немецкой армии теперь думал о том, чтобы приостановить наступление, прежде чем будет захвачена советская столица. И в этой пьянящей атмосфере предвкушения близкой победы отдельные мелкие предзнаменования остались незамеченными. 7 октября выпал первый снег, который быстро растаял. А из остатков трех советских фронтов был создан Западный фронт во главе с новым командующим.
Его имя, оставшееся не замеченным немецкой разведкой, было Георгий Жуков.
Битва за Москву
В начале второй недели октября советскому командованию стали очевидны тяжелые последствия окружения советских армий в районах Вязьмы и Брянска и нависшая над советской столицей смертельная опасность. 12 октября танки Гепнера переправились через Угру, поставив Ставку Верховного Главнокомандования перед новой трудной дилеммой. Повернут ли немецкие танковые дивизии на Калугу в тыл советским войскам, сдерживающим натиск Гудериана? Или двинутся прямо на Москву через Малоярославец? Или же устремятся на север, чтобы, объединившись с 3-й танковой группой Гота, разбить правый фланг оборонявшихся советских армий и расчистить себе путь к Москве с северо-запада?
Прямой путь к Москве танкам Гепнера преграждал три стрелковые дивизии ослабленного состава, без танков и почти без артиллерии, а также кавалерийские части вырвавшиеся с боями из окружения, численностью около бригады. Севернее в районе Гжатска другая небольшая группа советских войск, с трудом отражая атаки танковых дивизий Гота, отходила в направлении Волоколамска.
Сплошного фронта не было, и от стойкости этих разрозненных групп – назвать их армиями было бы преувеличением – зависела своевременная организация обороны на новом рубеже перед Москвой. Даже с учетом советских соединений, противостоявших Гудериану на южном фланге и Готу в верховьях Волги, численное превосходство немцев было подавляющим, особенно в боевой технике. На всем Западном фронте русские имели 824 танка,[69]69
782 танка, из которых средних и тяжелых 141. См.: 50 лет Вооруженных Сил СССР, с. 290. – Прим. перев.
[Закрыть] из которых едва ли половина была полностью боеспособной, да и из нее лишь небольшую часть составляли КВ и Т-34.
Московская партийная организация, так же как в сентябре Ленинградская, развернула круглосуточную работу по мобилизации трудящихся на оборону столицы. Райкомы создавали и формировали коммунистические и рабочие батальоны, боевые дружины, группы истребителей танков, но нехватка оружия ограничивала эффективность этих отрядов. Так, один из батальонов численностью 675 человек перед отправкой на фронт имел всего 295 винтовок, 120 ручных гранат, 9 пулеметов, 145 револьверов и пистолетов и 2 тысячи бутылок с зажигательной смесью.
В этот критический период на Западный фронт, куда Ставка спешно стягивала подкрепления, прибыла лишь одна свежая кадровая дивизия – 32-я стрелковая дивизия с Дальнего Востока.[70]70
На усиление войск Западного фронта, отходивших на Можайскую линию обороны, Ставка дополнительно направила 14 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков. – Прим. перев.
[Закрыть]
Несколько дней Г. К. Жуков, назначенный 10 октября командующим Западным фронтом, мог утешать себя мыслью, что положение, хотя и чрезвычайно опасное, все же поддается контролю. Пока советские войска на флангах у Калинина и Мценска удерживали свои позиции, не давая бронированным клещам танковой группы Гота и танковой армии Гудериана сомкнуться, слабый центр был меньшим злом, так как фронтальное наступление немецких 4-й и 9-й армий поддерживали лишь танки Гепнера. Даже если бы этим армиям фон Бока и удалось подойти к Москве, то их «свиное рыло» могло оказаться в ловушке.
Но 14 октября положение резко осложнилось – северный фланг был прорван. 3-я танковая группа ворвалась в Калинин, и танки Гота вместе с наступавшей вслед за ней 9-й армией устремились к Московскому морю – крупному искусственному водоему в 120 километрах к северу от столицы.
Город жил тревожной жизнью. Цвет москвичей был на фронте – в армии, ополчении, батальонах добровольцев, а сотни тысяч жителей столицы, включая женщин и детей, днем и ночью на подступах к городу и на его окраинах строили оборонительные сооружения, рыли противотанковые рвы, устанавливали проволочные заграждения и противотанковые «ежи». Через два дня после захвата немцами Калинина и сообщения об эвакуации части государственных и партийных учреждений и дипломатического корпуса в Куйбышев из Москвы на восток хлынули неорганизованные потоки беженцев. Но сам Сталин остался в Москве. Вечером 19 октября в столице было введено осадное положение, патрули из рабочих, солдат НКВД и милиции вышли на улицы, чтобы навести порядок. С этого времени имевшие место отдельные проявления паники прекратились. В затемненном городе, с его заснеженными улицами, закрытыми магазинами и воем сирен воздушной тревоги, царила атмосфера отчаянной воинственной решимости.
Эта атмосфера была полной противоположностью той апатии и безразличию, которые предопределили падение Франции в 1940 году. Тогда страна и ее институты были принесены в жертву личной безопасности. Мелкие удовольствия и привычную удобную жизнь можно было, как казалось многим французам, сохранить, просто отказавшись воевать. Но русские в 1941 году были далеки от подобных мыслей.
К лишениям и жертвам они привыкли на протяжении столетий, но в немецких захватчиках они сейчас видели причину их бед и несчастий и ненавидели их. Были и другие, более глубокие чувства, вдохновлявшие их на борьбу.
Если, как утверждал Гитлер, «воля к победе» – наиважнейший фактор, то немцы уже проиграли войну. Ибо что могли они противопоставить чаяниям русских? Жажду захвата земель и «рабов», надуманную доктрину расового «превосходства», набор путаных предубеждений против «большевизма». Эти вещи не имели ценности по сравнению с глубоким патриотизмом русских, их верой в марксистское учение. Вермахт жил мечом. Если и когда меч затупится…
Проблема, стоявшая перед Жуковым, новым командующим Западным фронтом, и перед Ставкой Верховного Главнокомандования, требовала тонкого расчета. Русским необходимо было сохранить непрерывный фронт до наступления зимы, но при этом их сопротивление должно было быть достаточно гибким, чтобы избежать окружения, и в то же время достаточно энергичным, чтобы задерживать противника при малейшей возможности.
На северном и центральном участках Московского фронта из-за густых лесов немецкие танки редко имели возможность для действий вне дорог. Привыкшие к крошечным лесочкам Западной Европы, немцы чувствовали себя неуверенно в обширных русских лесах, через, которые им приходилось с боями проходить день за днем. Теперь рано темнело, и темнота царила 14 часов в сутки. Когда немецкие колонны останавливались, советская кавалерия проникала по лесным тропам за линию фронта, ставила мины и обстреливала из минометов немецкие обозы. Даже танковая группа Гота, которая сумела, казалось, прорвать фронт под Калинином, к концу октября была вынуждена двигаться со скоростью пешехода.
Таким образом, хотя немцы оказались ближе всего к Москве на северном и центральном участках фронта (из Можайска они могли в ясную ночь наблюдать вспышки разрывов зенитных снарядов в небе над Москвой), подлинная угроза для Красной Армии лежала южнее, где местность была более открытой и где советским войскам, у которых почти не было танков, противостояла целая танковая армия Гудериана.[71]71
С 6 октября 2-я танковая группа Гудериана стала называться 2-й танковой армией. – Прим. перев.
[Закрыть] В тот период у советского командования на Западном фронте имелось лишь одно самостоятельное танковое подразделение – 4-я танковая бригада полковника Катукова, недавно оснащенная танками Т-34.
Бригада прибыла под Москву в конце сентября и еще не участвовала в боях. После окружения советских войск под Брянском она оказалась единственной мобильной ударной силой между рекой Окой и Мценском. Получив приказ прибыть в Мценск и задержать наступление Гудериана на Тулу, Катуков 6 октября нанес внезапный контрудар по 4-й танковой дивизии, заставив ее «пережить несколько скверных часов» и причинив ей «чувствительные потери». Не развивая начального успеха, Катуков затем отступил, благоразумно решив, что сохранение бригады важнее, чем героическое, но гибельное для нее наступление против целой танковой армии противника. Гудериан записал в дневнике: «Это был первый случай, когда огромное превосходство Т-34 над нашими танками стало совершенно очевидным… От стремительного наступления на Тулу, запланированного нами, временно пришлось отказаться».
Залечив раны, 4-я танковая дивизия немцев через несколько дней возобновила наступление на Мценск и 11 октября подошла к окраине города. Командир корпуса Геир хотел было заменить 4-ю танковую дивизию 3-й танковой и частями 10-й моторизованной дивизии, но из-за осенней распутицы это повлекло бы за собой минимум двухдневную задержку и возвращение дивизии обратно в Орел, поэтому 4-я танковая продолжала идти в авангарде. Время от времени шел снег и таял, упав на землю. Грязь делала возможным движение лишь по шоссе, и танки и автомашины шли со скоростью около 10 километров в час. Вечером 11 октября, когда передовые части дивизии вступили в охваченное пожаром предместье Мценска, дивизия растянулась по шоссе километров на двадцать, а приданная ей артиллерия и пехотные части оказались почти за пределами радиосвязи. Именно этот момент Катуков выбрал для нового контрудара. Танки Т-34 устремились вперед. Почва с наступлением сумерек начала подмерзать, широкие гусеницы Т-34 позволяли пройти там, где тяжелые немецкие танки Т-IV садились на бронированное брюхо.
Удар русских танкистов был стремительным и свирепым. Немецкая колонна оказалась рассеченной на части, которые затем были методично уничтожены. Башенные стрелки 4-й танковой дивизии, боевой дух которых был надломлен еще в первом столкновении с бригадой Катукова, вновь видели, как их снаряды отскакивают от покатой брони советских танков.
4-я танковая дивизия была, по существу, уничтожена и защитники Тулы получили важную передышку. Помимо своего тактического значения эта схватка дала Гудериану основание для зловещего вывода: «До настоящего времени мы пользовались превосходством в танках. Но отныне положение радикально изменилось».
Гудериан пишет затем: «Я составил доклад по поводу этой новой для нас ситуации и направил его командованию группы армий. Я описал без обиняков явное превосходство Т-34 над нашим танком Т-IV и сделал соответствующие выводы, как это в будущем должно отразиться на производстве наших танков. В заключение я подчеркнул необходимость немедленной присылки на мой участок фронта комиссии, составленной из представителей управления вооружений сухопутных войск, министерства вооружений, конструкторов танков и танкостроительных фирм… которая могла бы осмотреть уничтоженные танки на поле боя… и выслушать советы танкистов, которым приходится пользоваться этими танками, что следует предусмотреть в конструкции наших новых танков. Я также попросил о быстром налаживании производства противотанковых орудий, обладающих достаточной пробивной силой, чтобы вывести из строя Т-34».
Генерал Байерлейн, командовавший боевой группой в 39-м танковом корпусе, автор одного из лучших описаний этого этапа немецкого наступления, жалуется на воздействие реактивных минометов «катюша», которые впервые начали широко применяться русскими, на боевой дух немецких войск, а также на возросшую активность советских военно-воздушных сил. «Русские атаковали нас одиночными самолетами любого типа даже в самые неблагоприятные погодные условия, в то время как мы сами не получали защиты со стороны люфтваффе…»
После трех недель наступления через грязь и минные поля, в ходе которого линии снабжения нарушились, многие танки и автомашины вышли из строя, а потери быстро росли, фон Бок понял, что его армиям перед финальным броском на Москву необходима перегруппировка. 27 октября Геббельс сообщил на пресс-конференции сбитым с толку журналистам (которым всего лишь две недели назад он объявил, что война закончена), что «наступление временно приостановилось из-за погоды».
* * *
На этом фоне неудач, разочарований и забуксовавшего наступления 12 ноября в Орше, где находилась штаб-квартира фон Бока, было созвано совещание начальников штабов армий группы «Центр». Это был один из решающих моментов в истории вермахта. Перед старшими немецкими офицерами стоял вопрос: следует ли проявить благоразумную осторожность, разместить войска на «зимних квартирах», восстановить их боеспособность и спокойно спланировать следующий этап кампании? Или рискнуть и бросить все оставшиеся у немцев силы против Красной Армии в условиях надвигавшейся зимы? Сведения о состоянии Советских Вооруженных Сил были весьма приблизительные и основаны по большей части на оценках, которые уже оказались ошибочными. Сомнений в том, что зима близка, быть не могло, однако никаких мер по подготовке к ведению наступательной кампании в условиях зимы, помимо первых ориентировочных запросов относительно потребностей в зимнем обмундировании, не принималось. Совещание проходило в специальном поезде Гальдера, стоявшем на запасном пути около железнодорожного вокзала. На совещании начальник генерального штаба ОКХ объявил о решении возобновить наступление на Москву, и, хотя после своего выступления он пригласил присутствовавших высказать замечания, было ясно, что имеется в виду обсудить частности, а не существо решения. Гальдер уже привез с собой «приказ об осеннем (!) наступлении 1941 года», который после совещания без изменений был разослан в соответствующие армии.
Это решение часто приводится как один из примеров навязывания Гитлером своей точки зрения немецким генералам вопреки их возражениям. Но, как и во многих других «случаях» пагубного вмешательства фюрера, объективный анализ вскроет другую сторону медали, которую вполне уместно привести как пример, свидетельствующий о характерно шаблонном и негибком мышлении генерального штаба ОКХ.
В конце октября многие обстоятельства заставляли немцев предпринять еще одну, последнюю попытку пробиться к советской столице. И Гальдер, и Браухич с самого начала Восточной кампании пытались убедить Гитлера сосредоточить главные усилия на захвате Москвы. После Вяземско-Брянской битвы последние препятствия к этому (по меньшей мере согласно победным реляциям фон Бока) были устранены. К тому же отказ от такой попытки повлек бы переход к обороне «на зимних рубежах» и неизбежное оставление части территории, за которую было заплачено кровью немецких солдат. Как могло командование ОКХ объяснить это своему фюреру после только что одержанных крупных побед?
Гальдер и Браухич, должно быть, приняли решение о возобновлении наступления на Москву приблизительно между 26 и 30 октябрем, поскольку приказы о перегруппировке немецких войск были отданы в это время. Пехотные армии Штрауса и Вейхса перебрасывались на фланги. 3-я и 4-я танковые группы располагались рядом на левом крыле для удара в обход Москвы с севера. 2-я танковая армия Гудериана сосредоточилась на правом южном фланге.[72]72
Всего непосредственно для захвата Москвы немецко-фашистское командование сосредоточило 51 дивизию, в том числе 13 танковых и 7 моторизованных. – Прим. перев.
[Закрыть] Гитлеру, обсуждавшему с Браухичем план наступления, не понравилось, что немецкие танковые дивизии завязли в лесах под Истрой, и он высказался в пользу широкого охвата Москвы с северо-запада и юго-востока. «Город падет, – заявил он Муссолини, – и мы не потеряем ни одного солдата». План хорошо смотрелся на карте в Растенбурге, но не учитывал состояние немецких войск и природные условия театра действий, и в силу этого немецким генералам было бы несложно единодушно выступить против него и отвергнуть саму идею возобновления наступления на Москву.
В дневнике Гальдера имеется лишь краткая запись о совещании в Орше, которая не раскрывает его личного отношения к этой наступательной операции. Показания начальника штаба 4-й армии Блюментрита на его допросе в 1946 году, однако, свидетельствуют о том, что если бы Гальдер хотел, то заручился бы широкой поддержкой со стороны несогласных генералов.
Один из штабных офицеров, армии которого была поставлена задача захватить железнодорожные узлы около города Горького (в 250 милях восточнее Москвы), запротестовал: «Сейчас не май месяц, и мы воюем не во Франции!» Гальдер, бесстрастно выслушав возражения, закрыл совещание, объявив, что наступление «одобрено Гитлером» и что захват железнодорожных станций необходим, так как «в ОКХ имеются сведения о начавшейся переброске из Сибири крупных русских резервов, численностью в целую армию».