Текст книги "От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада"

Автор книги: Уильям Ширер

Соавторы: Бэзил Лиддел Гарт,Роберт Джексон,Дуглас Орджилл,Эдвард Стеттиниус,Барри Питт,Пауль Карелл,Джеффри Джюкс,Алан Кларк,Уильям Крейг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

Ленинград: гипотезы и реальность

Немецкое наступление на Ленинград началось 8 августа, и уже через несколько часов позиции советских войск на реке Луга оказались в опасности. Хотя контрудар двух советских армий временно спас советский фронт от развала, положение оставалось тяжелым. Во второй половине августа немецкие войска заняли Нарву, Кингисепп, Новгород, а 20 августа дивизия СС «Мертвая голова» захватила Чудово, перерезав железную дорогу Москва – Ленинград.

В самом Ленинграде сотни тысяч горожан круглосуточно работали над сооружением широкого пояса укреплений, опоясывавших город. Активную роль в мобилизации населения на защиту города играла Ленинградская партийная организация.

Мы знаем и страницы этой книги расскажут, как ухудшение военного положения Германии усилило заговоры, интриги и предательство в стане нацистов. Естественно, у историка может возникнуть искушение попытаться отыскать факты аналогичных распрей в Кремле. Но, несмотря на развенчание «культа личности» и волну критических откровений после XX съезда КПСС, нет никаких сведений о личных отношениях между советскими руководителями в период кризисов, за исключением, пожалуй, одного эпизода во время битвы за Ленинград, осенью 1941 года, когда в конце августа в город к Жданову и Ворошилову[55]55
  10 июля 1941 года решением ГКО были созданы промежуточные органы стратегического руководства – главные командования войск Северо-Западного, Западного и Юго-Западного направлений.
  Главкомом Северо-Западного направления был назначен маршал Ворошилов (членом Военного совета – А. А. Жданов). 27 августа ГКО расформировало главное командование Северо-Западного направления, и с 5 сентября К. Е. Ворошилов стал командующим Ленинградским фронтом, подчиненным непосредственно Ставке. – Прим. перев.


[Закрыть] прибыла комиссия ЦК ВКП(б) и ГКО во главе с В. М. Молотовым и Г. М. Маленковым, уполномоченными «организовать оборону». Через несколько дней обстановка на подступах к городу заметно ухудшилась, и К. Е. Ворошилов был освобожден от обязанностей командующего Ленинградским фронтом и отозван в Москву. Заменил его на этом посту генерал армии Георгий Жуков, «пожарник», который в те годы появлялся и стабилизировал положение практически на всех опасных участках советско-германского фронта.[56]56
  Г. К. Жуков вступил в командование Ленинградским фронтом 10 сентября. – Прим. перев.


[Закрыть]

Некоторые западные историки объясняют эту перестановку спором между Ворошиловым и Ждановым в результате которого Жданов через голову Ворошилова апеллировал к Сталину.

Но фактически нет никаких доказательств каких-либо внутренних конфликтов за все время блокады Ленинграда, кроме обычного обывательского недовольства и ворчания. А осенью 1941 года, когда немецкие войска с каждым днем все ближе подступали к городу, все ленинградцы, от мала до велика, были сплочены как никогда.

В обращенном к ленинградцам воззвании[57]57
  Имеется в виду обращение Ленинградского городского комитета ВКП(б), исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся и Военного совета Северо-Западного направления, опубликованное 21 августа 1941 года. – Прим. перев.


[Закрыть] говорилось:

Враг «…хочет разрушить наши жилища, захватить фабрики и заводы, разграбить народное достояние, залить улицы и площади кровью невинных жертв, надругаться над мирным населением, поработить свободных сынов нашей родины…».

Ленинградцы верили этому обращению и были правы.

* * *

Приближавшимся к городу немцам казалось, что Ленинград вот-вот, как спелый арбуз, сам упадет им в руки. Для их неуемной жажды крови город представлял сложную проблему.

«Проблема», разумеется, заключалась в том, как поступить с его гражданским населением. Первым «твердым решением» Гитлера было «сровнять Ленинград с землей, сделать его непригодным для жизни и избавиться от необходимости кормить население зимой». После уничтожения города территорию можно будет передать финнам. Финны, однако, не хотели участвовать в этом плане. Приходилось также считаться с международным общественным мнением: кровавое побоище такого масштаба придется как-то объяснять – даже тем, кто видел в Гитлере избавителя от большевизма. Соответственно, Геббельс получил указание сфабриковать «недавно обнаруженный» «русский план», согласно которому советские власти сами уничтожили Ленинград.

Заместитель начальника штаба оперативного руководства ОКВ генерал Варлимонт подробно проанализировал «проблему» гражданского населения и подготовил служебную записку. «Обычная» оккупация города неприемлема. Но можно было бы эвакуировать стариков детей (видимо, в газовые камеры) и «предоставить оставшимся умереть от голода». Наилучшим решением, пожалуй, было бы изолировать весь город, окружив его оградой из колючей проволоки под электрическим током, охраняемой пулеметами. Но останется «опасность инфекционной эпидемии» (любопытно отметить, как часто немецкие планы массового уничтожения людей содержат ссылку на «угрозу» эпидемии), могущей «распространиться на немецкие фронтовые части».

Поэтому в случае принятия предлагаемого решения командиров корпусов следует предупредить о необходимости использовать артиллерию против гражданского населения, пытающегося вырваться из города. В любом случае «решение вопроса о судьбе жителей города нельзя доверить финнам».

Имелась также возможность извлечь пропагандистский капитал из этого дела, а именно предложить «филантропу Рузвельту направить продовольствие жителям города, которые не попадут в плен, или прислать суда нейтралов под эгидой Красного Креста и увезти их в Америку…».

Разумеется, однако, если ответ на эти предложения примет реальную форму, это будет неприемлемо. Правильным решением было бы «наглухо закупорить Ленинград, затем ослабить его террором (то есть бомбежками с воздуха, артобстрелом) и голодом. Весной мы оккупируем город… вывезем уцелевших жителей в плен в глубь России и сровняем Ленинград с землей с помощью взрывчатки».

Йодль, непосредственный начальник Варлимонта, утвердил эту служебную записку, заметив, что она «морально оправдана», поскольку противник-де заминирует город, уходя из него (интересный пример мышления немцев: Йодль, кажется, независимо от Геббельса придумал то же самое оправдание, что и министр пропаганды), а также из-за – снова – «серьезной опасности эпидемии». Правда, Йодль кратко обрисовал довольно любопытную альтернативу: чтобы части населения Ленинграда было как-то позволено в панике бежать из города в глубь России, утверждая (не очень-то логично), что это «усилит хаос и тем самым поможет нашему управлению и эксплуатации оккупированных районов».

* * *

После прорыва советского фронта на Луге начальник главного штаба ОКВ Кейтель обратился к Маннергейму с предложением, чтобы финская армия перешла в «решительное наступление» на Карельском перешейке а также переправилась через реку Свирь северо-восточнее Ладожского озера. Маннергейм отклонил этот план и не изменил свое мнение даже после визита Кейтеля, который лично вел с ним переговоры 4 сентября.

С военной точки зрения это упрямство со стороны союзника было исключительно неприятно для немцев. Их вооруженные силы были полностью задействованы, и у вермахта не было стратегических резервов. Единственной формой основного тактического резерва была переброска танковых и моторизованных соединений из одной группы армий на усиление другой. У ОКВ в результате буквально не было средств для наращивания нажима на Ленинградский фронт советских армий без привлечения финских войск или оказания давления на финнов, чтобы заставить их подчиниться своим требованиям. Таким образом, к началу сентября возникли объективные предпосылки в пользу решения «блокировать» Ленинград вместо штурма и захвата этого города.

Гитлер, с нетерпением следивший за ходом операции на северном и южном флангах Восточного фронта, уже начал планировать захват Москвы.

6 сентября он издал директиву № 35, предусматривающую возврат танковых групп Гота и Гудериана на центральный сектор Восточного фронта и подготовку к решающему наступлению на советскую столицу. Поскольку танковые дивизии понесли значительные потери, необходимо было также дополнительно передать группе армий «Центр» и 4-ю танковую группу Гепнера. Директива далее приказывала перебросить с авиабаз в Эстонии 8-й авиационный корпус пикирующих бомбардировщиков на юг для поддержки армий фон Бока.

Гитлер решил отвести району Ленинграда статус «второстепенного театра военных действий», а его блокаду поручить шести-семи пехотным дивизиям.

Такие силы были бы достаточно сильны для сдерживания за забором из колючей проволоки умирающих от голода жителей Ленинграда, но далеко не достаточны, чтобы справиться с обороняющими город советскими армиями, пусть даже ослабленными боями и испытывающими в это время нехватку вооружения. К тому же даже после захвата 8 сентября немцами Шлиссельбурга блокада была далеко не плотной и оставляла гарнизону Ленинграда опасную для немцев свободу маневра.

Понимая это и зная, по слухам из ОКХ, о готовящейся директиве, Лееб составил план захвата Ленинграда штурмом. Он надеялся начать наступление 5 сентября, за день до получения директивы, но 41-й танковый корпус Рейнгардта был так ослаблен боями, что ему требовалась трехдневная передышка для переоснащения и пополнения, пока немецкая пехота закреплялась на левом берегу Невы и отражала яростные контратаки 54-й советской армии южнее Ладожского озера.

9 сентября 41-й корпус перешел в наступление, 1-я танковая дивизия наносила удар вдоль левого берега Невы, а 6-я танковая наступала по обе стороны железной дороги, ведущей к Ленинграду. Обе дивизии скоро увязли в полосе противотанковых рвов и оборонительных земляных укреплений, построенных в предшествовавшие недели строительными батальонами и ополченцами.

Русским не хватало артиллерии и многих других видов оружия, которые не производились в самом Ленинграде. Но они широко использовали минометы, а в приморских районах по немецким тылам и батареям вели огонь тяжелые орудия кораблей Балтийского флота. На поле боя в одиночку и парами действовали тяжелые танки КВ, которыми часто управляли водители и механики Кировского завода, по-прежнему выпускавшего около четырех танков в день. В этих упорных, подчас рукопашных боях русские качества – смелость, стойкость, умелое использование маскировки и засад – с лихвой перекрывали нехватку боевой техники и просчеты командования в управлении войсками и тактике, которые приводили к поражениям в приграничных сражениях и на Лужском оборонительном рубеже.

Немецкие танковые дивизии, натолкнувшись на прочную оборону, несли чувствительные потери. В первый же день наступления 6-я танковая дивизия потеряла подряд четырех сменявших друг друга командиров.

В оправдание решения фон Лееба о штурме Ленинграда после получения директивы Гитлера можно напомнить, что все старшие немецкие офицеры считали войну с Россией уже выигранной. Вопрос для них заключался не в том, «одержана ли» победа, а «как»? И что еще важнее: «кто»? Кто будет увенчан лаврами за эти блестящие успехи на военном поприще? Даже Гудериан который одним из первых почувствовал силу возрождающейся мощи советского оружия, верил в то время что его самостоятельные действия и стратегия принесут немцам победу еще до конца 1941 года – ему в голову не могло прийти, что альтернативой будет полный разгром Германии и штурм Берлина. Эта самоуверенность усугубляла интриги между генералами в ОКХ, приводила к игнорированию и невыполнению ими нежелательных приказов и указаний.

Понятно, что фон Леебу хотелось отличиться захватом наиболее важной «крепости» Восточной кампании. И вначале его игнорирование директивы Гитлера, казалось, оправдало себя. К вечеру 10 сентября немцы пробились к так называемым Дудергофским высотам, бои шли всю ночь, а на рассвете следующего дня под прикрытием авиации 41-й танковый корпус возобновил наступление в обход Дудергофа с юга. 1-я танковая дивизия потеряла столько танков, что из оставшихся можно было укомплектовать полбатальона, тем не менее к исходу дня немцам удалось овладеть Дудергофскими высотами. На левом фланге немецкая пехота после упорных боев пробилась в пригороды Слуцка и Пушкина, а вечером 11 сентября овладела Красным Селом.

На четвертый день наступления, 12 сентября, в ОКХ стало очевидным, что на театре, с которого ОКХ пыталось получить подкрепления, разгорелось ожесточенное сражение. Гитлер, однако, издал новую директиву. То ли по совету Кейтеля, апологета захвата Ленинграда и приятеля фон Лееба, а скорее всего потому, что возможность добиться блестящей победы захватила его воображение, фюрер теперь приказал:

«Чтобы не ослаблять наступление… авиационные и танковые силы не должны перебрасываться до установления полной блокады. Поэтому определенная директивой № 35 дата переброски может быть отложена на несколько дней».

Эта директива фактически была приказом ворваться сам город. В последующие четыре дня немцы медленно пробивались к городу. Им удалось захватить Пулково, Урицк и Александровку, где находилась конечная остановка трамвайной линии, которая вела к Невскому проспекту. Но в этом ожесточенном сражении, где населенные пункты и ключевые рубежи по нескольку раз переходили из рук в руки, наступил тот переломный момент, когда атакующая сторона несет непропорционально высокие потери по сравнению с достигнутыми успехами. Решающая атака, предпринятая с трех сторон 6-й танковой и двумя пехотными дивизиями на русские позиции в районе Колпино, была отражена, и в тот же день ОКВ, видимо разочарованное итогами наступления, отдало приказ «немедленно» снять с фронта 41-й танковый и 8-й авиационный корпуса. В ночь на 17 сентября 1-я танковая дивизия приступила к погрузке уцелевших танков на железнодорожные платформы в Красногвардейске, а 36-я моторизованная дивизия своим ходом направилась к Пскову. Лишь понесшая тяжелые потери 6-я танковая задержалась на несколько дней, чтобы вывести своих солдат из боя и залечить раны. Вечером 18 сентября Гальдер мрачно записал в своем дневнике:

«Кольцо окружения вокруг Ленинграда пока не замкнуто так плотно, как этого хотелось бы. Сомнительно, что наши войска сумеют далеко продвинуться, если мы отведем с этого участка 1-ю танковую и 36-ю моторизованную дивизии. Учитывая потребность в войсках на ленинградском участке фронта, где у противника сосредоточены крупные людские и материальные силы и средства, положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник – голод».[58]58
  Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1, с. 360. – Прим. перев.


[Закрыть]

Общий эффект этого наступления фон Лееба на ход Восточной кампании был неблагоприятным для немцев. Переброска танковой группы Гепнера на юг задержалась на десять дней – и это произошло в тот момент, когда фактор времени уже начал приобретать особо важное значение. И когда танковые дивизии наконец покинули Ленинградский фронт, они не были готовы для дальнейших боев. Они нуждались в пополнении, переоснащении и отдыхе. Короче говоря, требовалось еще больше времени.

Это наступление было первой и единственной попыткой немцев захватить Ленинград штурмом. Ведущий западный историк, изучавший блокаду Ленинграда, утверждает, что, «сняв с фронта танковые дивизии в тот момент, когда захват города казался безусловным Гитлер спас Ленинград». Но справедливо ли подобное утверждение? Во-первых, в то время любой обдуманный расчет неизбежно вел к выводу, что длительная блокада в конечном итоге принесет успех. И действительно положение ленинградцев значительно ухудшилось, пока не была прорвана блокада в 1943 году. Во-вторых, утверждать, что Ленинград был «спасен» в 1941 году, – значит заведомо согласиться с тем, что его захват 41-м танковым корпусом «казался безусловным». Это в высшей мере сомнительное предположение. Хотя немцы постепенно пробивались через оборонительные укрепления к окраинам города, впереди их по-прежнему ждала перспектива затяжных и ожесточенных уличных боев в городе с прочными каменными зданиями и целым лабиринтом рек, каналов, водных путей. В таких условиях многочисленные рабочие отряды и ополченцы, вооруженные бутылками с бензином и динамитными шашками, могут, как ранее показала оборона Мадрида, разделаться с целым корпусом профессиональных солдат.

В отличие от усилий сломить северный фланг советских армий и уничтожить Ленинград, операции немцев на южном крыле фронта увенчались явным успехом. Все поставленные Гитлером в его директиве № 33 и уточненные затем на различных совещаниях с командующими цели были достигнуты. Район Припятских болот был очищен от советских войск, излучина Днепра оккупирована, переправы через Днепр захвачены, танковые клинья углубились в Донецкий бассейн. Русские лишились промышленных предприятий на Украине: они либо были эвакуированы в глубь России, либо попали в руки немцев. И главное – советские войска на Южном фронте понесли значительные потери в живой силе и технике в результате немецких операций по окружению.

Однако, в сущности, операции на этом фронте со стратегической точки зрения обернулись для немцев неудачей. Они не приблизили Германию к победе, и сегодня мы знаем, что эти успехи немцев даже не стали прелюдией к победе.

Хотя Сталин, несомненно, несет значительную долю ответственности за неудачное руководство и управление Красной Армией в начальные месяцы войны, было бы неправильным возлагать на него всю вину, так же как взваливать на Гитлера всю ответственность за неудачи вермахта в последние годы войны. Под командованием маршала Буденного на Юго-Западном направлении находилось около миллиона солдат и офицеров. Разве не разумно было ожидать, что такие крупные силы даже если и не смогут удержать рубеж Днепра, то дадут достаточно мощный отпор врагу, чтобы сорвать немецкое наступление. Отводить такую крупную массу войск за Днепр в условиях господства в воздухе немецкой авиации было бы в высшей степени опасным. Видимо, Сталин, как всегда было свойственно ему, также в первую очередь учитывал политические факторы. Всегда легче поддерживать боевой дух в войсках в позиционных оборонительных боях, чем при длительном отступлении, да и оставлять значительную часть территории Украины для немецких оккупантов по ряду причин было нежелательно. Этим и объясняется решение занять оборону и дать немцам бой под Киевом.

Итоги этого решения, возможно, были бы иными, если бы этой крупной массе войск было обеспечено умелое командование. Тимошенко (который в конце сентября вступил в командование уцелевшими войсками на Украине) и Жуков (которому будущее уготовило более важную миссию) могли бы изменить ход битвы за Киев, если и не отстоять сам город.

Поворот танковой группы Гудериана на юг для наступления в тыл киевской группировки советских войск захватил русских врасплох. Разрыв между армиями Тимошенко, сражавшимися в районе Смоленска и Рославля, и Буденного, оборонявшими Киев, составлял около 200 километров. Остатки 3-й армии и некоторые другие советские соединения, расположенные в районе Гомеля, в какой-то мере прикрывали эту брешь, но только против ударов с запада. Танковые колонны Гудериана, наступавшие с севера, выходили в тыл 3-й армии. Уже на третий день наступления 3-я танковая дивизия генерала Моделя захватила мост через Десну в Новгород-Северском и преодолела последний крупный естественный барьер своем пути навстречу танкам фон Клейста.

Советские историки возлагают определенную вину на генералов Ф. И. Кузнецова и А. И. Еременко, который командовал войсками Брянского фронта, созданного на фланге танковой группы Гудериана.[59]59
  Генерал Ф. И. Кузнецов командовал Центральным фронтом. 25 августа Центральный фронт был расформирован, а его войска переданы Брянскому фронту, который был создан 16 августа на стыке Центрального и Резервного фронтов с целью предотвратить прорыв немецких войск в тыл армий Юго-Западного фронта. – Прим. перев.


[Закрыть] Но какими силами располагал этот фронт? Оперативная карта Гудериана показывает, что у русских на всем протяжении от Рославля до Новгород-Северского имелось всего девять стрелковых и одна кавалерийская дивизия, и едва ли по своей численности эти дивизии превышали бригады. К тому же наступавшая группа Гудериана была механизированной, советские же войска, которым необходимо было сосредоточиться, прежде чем нанести удар по немецким колоннам, передвигались со скоростью пешего солдата.

12 сентября танковые дивизии Клейста, прорвав оборону ослабленной боями 38-й советский армии, вырвались со своего плацдарма на восточном берегу Днепра у Кременчуга и 15 сентября у Лохвицы соединились с дивизиями Гудериана, замкнув внешнее кольцо самого крупного окружения, достигнутого немцами за всю Восточную кампанию.[60]60
  В окружение попали четыре армии Юго-Западного фронта. 5, 21, 26 и 37-я. – Прим. перев.


[Закрыть]

В «котле» командующий Юго-Западным фронтом генерал М. П. Кирпонос и его штаб вскоре потеряли управление войсками, которые оказались расчлененными на отряды и группы, действовавшие самостоятельно в соответствии с (часто противоречивыми) приказами командиров корпусов и армий.

У окруженных русских войск не хватало боеприпасов и горючего, не был организован и скоординирован прорыв вражеского кольца. Но с гордым упорством русские сражались до конца. В последние роковые дни целые батальоны бросались в контратаку с последними пятью патронами в магазине винтовки на немецкие артиллерийские позиции, а в рукопашных схватках русские были готовы вцепиться зубами в горло противника.

Когда бои прекратились, немцы тщательно подсчитали трофеи и пригласили большую группу фоторепортеров и художников. На многочисленных фотоснимках можно видеть колонны сожженных и взорванных грузовиков; почерневшие от огня танки с пробитой и искореженной снарядами и бомбами броней; штабеля винтовок; длинные ряды артиллерийских орудий, каждое из которых русские подорвали последним заложенным в казенную часть снарядом. Многочисленные снимки мертвых солдат. Иногда видно, что они погибли в бою. На других аккуратные надписи гласят, что это жертвы «карательных» операций.

Особенно трагичной была судьба русских военнопленных – длинные колонны, с угрюмой усталостью бредущие по усеянной воронками земле. В глазах пленных – упрямство и отрешенность людей, сражавшихся за Родину до конца, но потерпевших поражение. Могли они догадываться, что ждет их впереди? Запланированная немцами голодная смерть, лагеря, где свирепствовал тиф, каторжный круглосуточный труд на заводах Круппа под хлыстом эсэсовцев. «Медицинские эксперименты», пытки, четыре года изощренного зверства, самого отвратительного и непростительного рода. Сознавали ли интуитивно некоторые из них, что из каждой тысячи пленных менее тридцати человек когда-нибудь смогут снова увидеть родной дом?

Но раз уж мы задаем эти риторические вопросы, уместно задать еще один.

Догадывались ли немцы, глядевшие на эти длинные черные вереницы пленных, тянущиеся по степи на запад, что они посеяли ветер?

Первую бурю, более ужасную, чем они когда-либо испытывали, немцы пожнут менее чем через год!