Текст книги "Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века"
Автор книги: Уильям Энгдаль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)
Фатальный промах Стронга
Но в 1925 году Стронг, когда решил последовать призыву Монтегю Нормана и убедить Дж. П. Моргана и другие нью-йоркские банки поддерживать возвращение стерлинга к золоту, не смог оценить, насколько эффективно Норман и лондонские банки будут преследовать свои собственные интересы, прикидываясь вернейшими друзьями и покровителями и Соединённых Штатов и главы Нью-йоркского Федерального резервного банка. Центром схемы был Банк Англии и план британского Министерства финансов изменить в свою пользу зарождающийся после 1925 года новый золотой стандарт.
Как уже описывалось выше, система мировой торговли до Первой мировой войны была основана на международном золотом стандарте, который был более или менее самокорректирующимся. Международная торговля опиралась на рыночные принципы спроса и предложения, неустойчивость которого была уравновешена золотом. Это была техническая система, которая, по крайней мере, теоретически отделяла деньги от государства.
Так как Англия была преобладающим финансовым центром в тот период, Лондон господствовал на этом рынке, и Банк Англии действовал как «мировой банкир». Другие страны, включая Германию, Францию, Италию, все британские колонии и даже США поддерживали крупные резервы в фунтах стерлингов вместе с Банком Англии, который тогда держал львиную долю мирового денежно-кредитного золота. Уверенность в Банке Англии как гаранте мирового кредитования была такова, что в пределах Британской империи у многих из британских доминионов или колоний даже не было своих собственных национальных денег кроме лондонского стерлинга.
Именно эту довоенную систему Монтегю Норман, Уинстон Черчилль и ведущие лондонские банкиры преисполнились решимости возродить. В 1922 году в Генуе на основной послевоенной международной экономической конференции, Банк Англии провёл удачный дипломатический ход. Преодолев личные возражения глав Нью-йоркского Федерального резервного банка, немецкого «Рейхсбанка», Банка Франции и Банка Италии, Монтегю Норман преуспел и добился от конференции согласия с его концепцией нового золотого стандарта. {222} Норман имел обширный и уникальный опыт работы с довоенным лондонским золотым стандартом и обладал высочайшим международным статусом как оракул в делах центральных банков.
До войны стерлинг был «хорош, как золото». Мировой рынок регулировался не манипуляциями с обменными курсами золота, а входящими в страну и исходящими из неё потоками частного и государственного золота. Страна с хронической инфляцией теряла бы золото, вынужденная ради удержания своих запасов устанавливать более высокий обменный курс, что приводило бы к сокращению внутреннего кредитования. Держатели бумажных денег могли всегда по требованию покупать валюту в золоте. Коррекция была более или менее автоматической.
Однако в 1925 году Великобритания не смогла вернуться к строгому довоенному британскому золотому стандарту. Банк Англии больше не держал большую часть мирового запаса золотых слитков, и поэтому Норман и британское Министерство финансов предложили изощрённую модификацию старого стандарта, который, на первый взгляд, также удовлетворял стратегическим целям менее опытных банкиров, оперирующих нью-йоркскими финансами, и в частности – интересам Бенджамина Стронга. Новый стандарт назвали золотым «обменным» стандартом.
По правилам нового нью-йоркского золотого «обменного» стандарта США должны были выступать как окончательный гарант для раздутых валют Великобритании, остальной Европы и всего мира. Великобритания, в частности, могла теперь держать свои запасы не в золоте, как это имело место до 1914 года, но, главным образом, в долларах, в то время как страны континентальной Европы, всё ещё восстанавливающиеся после войны, могли держать свои запасы не в золоте, а в стерлинге.
В действительности эта новая схема разрешала Великобритании выстраивать пирамиду из своей раздутой валюты (стерлинга) и своих кредитов на основе долларов, а не золота, в котором она испытывала недостаток. Британские государства-клиенты могли, в свою очередь, строить свои валютные пирамиды, опираясь на стерлинг. Это фактически означало, что после 1925 года только Соединённые Штаты остаются на строгом золотом стандарте, а все остальные переходят на национальные бумажные деньги. {223} Что позволило Великобритании восстанавливать свою доминирующую роль в Европе и во всём мире в качестве мирового банкира, опираясь на явную или неявную поддержку доллара и американского золота. Это было фатально ущербное здание.
Норман, глава Банка Англии, утверждал, что только нью-йоркский и лондонский центральные банки могут держать денежно-кредитное золото в слитках, в то время как другие (например, французский) должны удовольствоваться резервами из стерлингов или долларов, которые, в свою очередь, поддержаны золотом. Не удивительно, что глава Банка Франции Эмиль Моро, последовательный защитник золота, не был доволен взглядами Монтегю Нормана на англо-американский золотой мир. К 1926 году Моро восстановит баланс Банка Франции и его золотые запасы к уровню выше чем у Банка Англии. Это французское золотое положение позже сыграет роковую роль. {224}
Лига Наций – ключ к планам Британии
В основе лондонского проекта по восстановлению былой финансовой роли лежало британское доминирование в бюрократическом аппарате Лиги Наций. Англия имела господствующее влияние в могущественном Финансовом комитете Лиги. Монтегю Норман фактически управлял последним через своих двух близких партнёров, сэра Генри Стракоша и сэра Отто Нимейера. Британский экономист сэр Ральф Хотри из британского Министерства финансов также играл ключевую роль, призывая к общему европейскому принятию нового золотого обменного стандарта.
Норман и британцы использовали Лигу для оказания давления на европейские государства-члены, чтобы установить сотрудничество между центральными банками и Банком Англии, базирующееся не на классическом золотом стандарте, как отмечалось выше, а на золотом обменном стандарте, который позволит странам продолжать свои инфляционные и дефицитные расходы, поддерживая видимость денежно-кредитной стабильности. Кроме того, на европейские страны оказывалось давление, чтобы возврат к золоту произошёл в чрезвычайно переоцененных соотношениях с целью обезопасить британский экспорт от угрозы со стороны экспорта других стран. Все держали свои золотовалютные резервы не в золоте, которого у них было мало, а в фунтах стерлингов на счетах Банка Англии. Все здание было миражом, основанным на вере в, прежде всего, умение Монтегю Нормана организовать глобальную, или по крайней мере, европейскую денежно-кредитную гармонию.
Используя обещания американских банковских кредитов на пару с политическим давлением, проводимым через управление Финансовым комитетом Лиги Наций в Женеве, Лондон разрабатывал систему, весьма похожую на Международный валютный фонд после 1980‑х годов. Эмиль Моро, глава Банка Франции и яростный противник Нормана, описывал в 1928 году эту систему в своём дневнике:
«Англия, ставшая первой европейской страной, восстановившей устойчивые и безопасные деньги, использовала это преимущество, чтобы укрепить базу для истинного финансового доминирования в Европе. Инструментом этой политики был Финансовый комитет [Лиги Наций] в Женеве. Метод состоит из принуждения каждой страны, испытывающей денежно-кредитные затруднения, подчиниться Комитету в Женеве, который находится под британским контролем. Лечение, всегда предписываемое, включает введение в центральный банк иностранного наблюдателя, который является британцем или назначается Банком Англии, и размещение части резервов центрального банка в Банке Англии, что служит и поддержке фунта и укреплению британского влияния.
Чтобы обезопасить себя от возможного провала, они тщательно обеспечивают себе сотрудничество Федерального резервного банка Нью-Йорка. Кроме того, они делегируют Америке задачу выдачи некоторых из иностранных займов, если они кажутся слишком тяжёлыми, всегда сохраняя политическое преимущество в этих операциях. Англия, таким образом, полностью или частично закрепилась в Австрии, Венгрии. Бельгии, Норвегии и Италии. Она находится в процессе усиления своих [позиций| в Греции и Португалии. Она стремится получить точку опоры в Югославии и... в Румынии. Валюты будут разделены на два класса: валюты первого класса (доллар и фунт стерлингов), базирующихся на золоте, и второго класса, базирующихся на фунте и долларе с содержанием части их золотых запасов в Банке Англии и Федеральном резервном банке Нью-Йорка». {225}
Ободряемая Бенджамином Стронгом «Дж. П. Морган и К°» обеспечила существенный долларовый заём, чтобы поддержать в 1925 году возврат Британии на этот измененный золотой стандарт. Впоследствии подобные кредиты, предоставляемые банком Моргана, были расширены, и выдавались всегда по предложению Монтегю Нормана и женевского Финансового комитета, в котором безраздельно господствовал глава Банка Англии, и всегда с предварительным подтверждением Нью-йоркского Федерального резервного банка Бенджамина Стронга. Вашингтон фактически не играл никакой роли в этом процессе. Это была исключительно дипломатия банкиров Уолл-Стрит. Бельгия, Польша под военной диктатурой героя войны генерала Юзефа Пилсудского и фашистская Италия Муссолини в результате вернулись к золотому стандарту в переоцененных паритетах. Нью-йоркские и лондонские банкиры всё чаще предпочитали жёстких диктаторов, которые по их впечатлению, могли справиться с протестами профсоюзов и гарантировать безопасность возврата кредитов.
Вскоре после того, как Англия возвратилась к золоту на раздутом уровне 4,86 долларов за унцию, Банк Англии попытался вызвать и поддержать крупную дефляцию внутренних цен и заработной платы, чтобы сохранить экспорт конкурентоспособным несмотря на переоцененный стерлинг. Реакцией на сокращение заработной платы стала всеобщая забастовка в 1926 году, экономический рост был мал, индустриальный экспорт оставался подавленным, а безработица выросла почти до 10%. К 1931 году, когда Великобритания наконец оставила золотой стандарт, безработица достигла 22% от трудоспособного населения.
Всеобщая профсоюзная забастовка в Англии ясно дала понять, что Великобритания сможет удержать новую золотую покупательную способность 4,86 доллара только с помощью США. Стронг, который редко консультировался даже с Советом ФРС в Вашингтоне, уж не говоря о других региональных президентах Федеральных резервных банков, спровоцировал в конце 1920‑х годов существенную инфляцию в Америке и расширение кредитования, чтобы поддержать фунт в этом переоцененном паритете и тем самым поддержать британскую денежно-кредитную роль в Европе. Все это делалось, чтобы укрепить новый шаткий золотой обменный стандарт. Однако, ослабляя таким образом денежно-кредитные условия в США, Стронг также посеял и семена инфляционного пузыря на фондовом рынке и в недвижимости.
Монтегю Норман убедил своего друга Бенджамина Стронга, что европейское восстановление и, в конечном итоге, американская экспортная мощь зависят от Федеральной резервной системы, поддерживающей искусственно заниженные процентные ставки, чтобы поощрить отток золота в стерлинг, где процентные ставки были выше. Это в свою очередь обеспечивает базу для всей континентальной европейской и колониальной золотой системы и, благодаря этому, базу для основной части мировой торговли, доказывал Норман. Искусственно низкие процентные ставки ФРС подпитывали расширяющуюся на Уолл-Стрит торговлю ссудной маржой [14]14
Разницу между доходом от кредитования и стоимостью привлечения средств.
[Закрыть], в свою очередь вдохновляя на создание беспрецедентного роста акций Уолл-Стрит в конце 1920‑х годов. Тем временем заниженные по сравнению с очень привлекательными европейскими (как правило от 6% до 8%) американские процентные ставки после 1925 года поощряли американские банки наращивать объёмы краткосрочного кредитования в страны нового золотого стандарта в Европе и во всем мире.
Стронг даёт рынкам «глоток виски»
В июле 1927 года, и это стало роковым изменением американской валютной политики, Монтегю Норман попросил Стронга созвать секретную конференцию центральных банков на Лонг-Айленде. Там Стронг согласился на крупное сокращение процентной ставки ФРС США несмотря на очень хорошее понимание того, что шальные деньги немедленно начнут стимулировать внутреннее американское расширение кредитования на фоне уже тревожного бума потребительских расходов.
Стронг решил последовать совету Монтегю Нормана и понизить ставки и, таким образом, поддержать британский фунт стерлингов несмотря на возражения глав центральных банков Германии и Франции. Единственное намерение Стронга состояло в том, чтобы стабилизировать фунт, прекратив утечку золота из Лондона.
Чикагский Федеральный резервный банк, не связанный столь тесно с лондонским или европейским кредитованием, был резко против этого решения и отказался понижать свои ставки. Чикагская газета «Трибюн» потребовала отставки Бенджамина Стронга. Строг парировал удар, лукаво утверждая, что его шаг к лёгким деньгам нацелен на помощь фермерам Среднего Запада. Стронг добился своего. Позже он доверительно скажет своим приятелям, что сокращение ставок имело для фондового рынка непреднамеренный побочный эффект, как «удачный небольшой глоток виски». Это был совсем не «глоток». На Уолл-Стрит виски потекло рекой. {226}
Снижение Стронгом ставок нью-йоркской ФРС в 1927 году остановило утечку британского золота и облегчило положение британской валюты. Лондонский журнал «Банкир» позже восхвалял Бенджамина Стронга за «энергию и деловые качества, которые он поставил на службу Англии». {227} При золотом обменном стандарте, созданном Монтегю Норманом, единственной привязкой всех стран к золоту и так называемым «твёрдым валютам» стали Соединённые Штаты. Если доллар также искусственно раздувается (что и произошло после 1925 года), эта опорная валюта также станет ненадёжной, и всё здание – пирамида глобального кредитования – в конечном итоге рухнет.
Именно эта Ахиллесова пята в британской денежно-кредитной пирамиде сделала всё строение зависящим от американского кредита. Это стало очевидным, когда экспансия кредитования в 1929 году внезапно замерла. К тому моменту широкие круги американского банковского дела и бизнеса прославляли то, что Стронг называл «Новой эпохой» незыблемого процветания и ценовой стабилизации, жутковатый предвестник возвещения в 1999 году Аланом Гринспеном «Новой экономики», которая не подвержена циклическим рецессиям.
Реальность оказалась совсем другой, поскольку к концу 1920‑х годов Федеральная резервная система была вынуждена обратиться к инфляционному расширению кредитования, чтобы попытаться стабилизировать падающие цены в Европе.
Немногие выступали против политики Стронга, когда им казалось, что она рождает неограниченное процветание, возрастающие доходы, быстро растущие курсы акций и экономический рост. Среди немногих критиков международной кредитной политики Стронга, в дополнение к министру торговли Гуверу, были Бартон Хепбёрн, председатель «Чейз Нейшэнл Банк» Рокфеллера, и X. Паркер Уиллис, редактор «Джорнэл оф Коммерс» и бывший помощник сенатора Картера Гласса. К ним присоединились несколько членов Совета управляющих ФРС. Но как бы то ни было, они оказались в меньшинстве. В течение 1920‑х годов политикой управляли «Дж. П. Морган и К°», Бенджамин Стронг и министр финансов Меллон, наряду с президентом Кельвином Кулиджем.
В течение первых нескольких лет с момента перехода на золотой обменный стандарт и до начала 1927 года его недостатки отнюдь не были очевидны. Казалось, что экономические системы Европы наконец приходят в себя, и именно золото способствует этому восстановлению.
После 1925 года при новом золотом обменном стандарте кредиты хлынули потоком из Нью-Йорка в Лондон и в жаждущие долларов экономические системы континентальной Европы. «Дом Моргана», «Кун, Лёб и К°», «Нэйшнл Сити Банк» и другие банки Уолл-Стрит начали подписывать облигации, выпущенные различными европейскими государствами, присоединившимися к новому золотому обменному стандарту. Гарантийные банки в свою очередь продавали эти новые облигации зачастую по процентным ставкам на 3% выше сопоставимых ценных бумаг американского Министерства финансов, обычным американским домашним хозяйствам в поисках финансовой прибыли и безопасности. Для нью-йоркских банков это воистину стало машиной, производящей чистое золото.
Основное кредитование нью-йоркских банков приходилось на Германию после стабилизации в 1924 году немецкой валюты по Плану Дауэса. В течение шести лет различные немецкие муниципалитеты, частные компании, портовые власти и другие юридические лица выпустили облигаций, подписанных нью-йоркскими банками, и продали их американским инвесторам на ошеломительную сумму больше чем 2,5 миллиарда долларов США. Сама Германия в этот период заимствовала из‑за границы почти 4 миллиарда долларов.
В период с 1924 до 1931 год Европа получила американские кредиты почти на 6 миллиардов долларов. Если к этому добавить американские военные займы Министерства финансов и сами военные расходы, то в общей сложности 40 миллиардов долларов в американских фондах попали Европу менее чем за 15 лет, целая одна пятая полного американского ВВП в 1914 году.
Однако всё это здание было столь же неустойчиво, как и его самое слабое звено при золотом обменном стандарте после 1925 года, выстроенным Монтегю Норманом и британским Министерством финансов.
К концу 1927 года, спустя всего два месяца после того, как Стронг предпринял шаги для стабилизации стерлинга и тем самым добавил горячего воздуха в растущий пузырь акций Уолл-Стрит, он сам начал выражать серьёзные сомнения во всей этой схеме, которая только тремя годами ранее была выстроена с подачи Монтегю Нормана и Банка Англии, сможет ли она восстановить мировую торговлю и обеспечить денежно-кредитную стабильность.
Незадолго до своей смерти от туберкулеза в 1928 году Стронг написал несколько писем своему другу Монтегю Норману и своим коллегам в Нью-йоркском Федеральном резервном банке, выразив свои растущие сомнения в том, был ли золотой обменный стандарт, который Стронг, убеждённый Норманом, поддержал, правильной политикой для мировой денежно-кредитной стабилизации. Одно письмо, написанное в сентябре 1927 года, показывает растущие опасения Стронга о природе послевоенных денежно-кредитных затруднений Америки:
«Эмиссионные банки [центральные банки – автор] теперь держат векселя и суммы в одних только Соединённых Штатах более чем на 1 млрд. долларов, не говоря уже о приблизительно не меньшей сумме, что сейчас находится в Лондоне, и значительных суммах в других странах золотого стандарта. Фактически, как я уже писал вам, я склонен поверить, что это развитие достигло точки, где вместо служения укреплению и поддержанию золотого стандарта, оно может, на самом деле, подрывать золотой стандарт из‑за дублирования кредитных структур в различных частях мира, поддерживаемого небольшими накоплениями золота в руках немногих стран, валюты которых твёрдо опираются на золото, таких как Англия и Соединённые Штаты». {228}
«Всё посыпалось...»
Подобно тому, как лопнул американский пузырь секьюритизации субстандартного (некачественного) ипотечного кредитования в 2007 году, крах нью-йоркского фондового рынка в октябре 1929 года был всего лишь признаком намного более серьёзной и фундаментальной болезни в системе глобальных финансов. Норман из Банка Англии убедил Стронга держать ставки ФРС низкими, поскольку это оказывало влияние на британские ставки и ставки континентальной Европы, за счёт чего удерживалась вся финансовая стабильность послевоенной Великобритании, и помогало предотвратить там рецессию. Низкие процентные ставки вызвали подъём на нью-йоркском фондовом рынке, поскольку шальные деньги, очевидно, подпитывали американский бум потребления, финансируемый прежде всего новыми доступными условиями потребительских кредитов.
Бросающееся в глаза потребление американцев в течение «Ревущих двадцатых» основывалось на иллюзии роста благосостояния большинства населения. Это серьёзно искажённое потребление в долг создало национальное иллюзорное богатство – Ахиллесову пяту экономики в 1929 году. В Америке к этому году в кредит было куплено полностью 60% всех автомобилей и 80% домашних радиоприемников. Люди покупали в кредит, поскольку большинство американцев в течение 1920 годов зарабатывало сравнительно мало.
Серия снижений налогов во время правления президента-республиканца Кулиджа, задуманная и проведённая в жизнь очень богатым министром финансов Эндрю Меллоном, только сдвинула доходы в пользу крохотного меньшинства владельцев корпораций и тех, кто унаследовал состояния. Это сокращение налогов принесло выгоду богачам и помогло сконцентрировать крупную долю растущего национального дохода в руках одной десятой от 1% очень богатых американцев. Налоги на человека с годовым доходом в размере миллиона долларов в течение 1920 годов упали с 600 000 долларов до 200 000, в то время как налоги на средний класс и семьи победнее только росли.
К 1929 году как число, так и размер гигантских корпораций, подобных «Американ Стил» или «Дженерал Электрик», продолжали увеличиваться, почти две трети индустриального богатства перешли из личной собственности в собственность крупных акционерных частных корпораций. На вершине корпоративной пирамиды управления стояли основные банки Уолл-Стрит, такие как «Дж. П. Морган», «Чейз Банк», «Кун, Лёб и К°», «Меллон Банк» и т. п. В 1923 году именно консервативный американский Верховный Суд усилил разницу в доходах своим решением по делу «Адкинс против Детской больницы», в котором постановил, что законы о минимальном размере оплаты труда не соответствуют Конституции. {229}
«Богатые стали богаче, а бедные стали беднее», – пелось в популярной песне 1920 годах с сардоническим названием «Разве это не смешно?».
Объединённый доход верхушки одной десятой от 1% американцев в 1929 году был равен полному объединённому доходу для 42% населения с самыми низкими доходами. Пересчитывая на семейные единицы, у 24 500 богатых семей в Америке был тот же самый объединённый доход как у 11 000 000 бедных семей и семей среднего класса из нижней части списка. Богатейший слой населения управлял 34% всех сбережений, в то время как 80% американцев не имели сбережений вообще. За фасадом американского процветания 1920 годов стояло здание, основанное на долге, иллюзии постоянного процветания и возрастающих курсах акций. Как только в 1929–1931 годах карусель потребительского кредитования остановилась, бум потребления исчез, поскольку большинство американцев просто не могло позволить себе больше покупать в кредит. {230}
Растущие курсы акций привлекали инвестиции всё большего количества людей, которые могли взять кредит в своём банке, чтобы покупать акции с маржой, то есть, выплачивая только приблизительно 10% от фактической цены, приобретая остальное на заёмные деньги. Покупка ценных бумаг, частично финансируемая за счёт заёмных средств, преобладала на последней стадии лихорадки фондового рынка Уолл-Стрит, поскольку банки свободно кредитовали брокеров и других спекулянтов, ожидая выплат от постоянно повышающихся курсов акций.
Как только вся эта кредитная гонка споткнулась в 1929 году, когда испуганная ФРС в безуспешной попытке остановить фондовый пузырь запоздало подняла процентные ставки, всё здание потребительского кредитования потерпело крах, а вместе с ним вскоре рухнула и реальная производственная экономика. {231}
К октябрю 1929 года на Нью-йоркской фондовой бирже крутились акции, купленные в кредит – на рекордную сумму 8 миллиардов долларов, заёмные деньги, которые ещё должны были быть возмещёны. Большинство этих займов шло на то, чтобы покупать акции с маржой. Покупка ценных бумаг, частично финансируемая за счёт заёмных средств, поощрялась крупными банками Уолл-Стрит, поскольку их прибыль была невероятной, по крайней мере, пока играла музыка этой безумной карусели.
Крах Нью-йоркский фондовой биржи в октябре 1929 года пришелся на седьмой месяц президентства Герберта Гувера. Никто из предыдущих президентов никогда не вмешивался в биржевой крах, и традиционный взгляд состоял в том, что подобные вещи нужно оставлять для самостоятельной коррекции и не допускать правительственного вмешательства.
Преодолев возражения министра финансов Эндрю Меллона, Гувер в конце 1929 года объявил план действий из 10 пунктов, среди прочего нацеленный на недопущение банковской паники, широкого распространения банкротств и потери домов, на помощь сельскому хозяйству, на умиротворение встревоженных безработных и сохранение доллара сильным. Правительственные проекты общественных работ были ускорены, чтобы обеспечить больше рабочих мест. Гувер как истинный республиканец-консерватор стремился усиливать потенциал правительства и поддерживать частные инициативы вместо того, чтобы провести прямую национализацию. К началу 1931 года американский экономический спад показал некоторые признаки стабилизации. Но это была лишь краткая пауза в ужасающем нисходящем скольжении.
Одновременно с тем, что зашатались основы хрупкого европейского золотого обменного стандарта Монтегю Нормана, надвигалось новое и ещё более мощное финансовое цунами, которое опустошит мир. Силу ему придали политические решения Франции «преподать немцам урок».
