Текст книги "Психология"
Автор книги: Уильям Джеймс
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Итак, изучение психических процессов с физиологи-ческой стороны может оказать большую помощь прак– тической морали. Ожидающий нас в будущей жизни ад, о котором нас учат богословы, не хуже того ада, который мы сами создаем себе на этом свете, воспиты– вая свой характер в ложном направлении. Если бы де– ти могли себе представить, как быстро они становятся просто живым комплексом привычек, они более обра-
55
щали бы внимания на свое поведение в том возрасте, когда их мозг еще достаточно пластичен. «Прялка жизни» находится в наших собсгвенных руках, и мы са– ми бесповоротно предопределяем свою судьбу. Нет та– кого ничтожного добродетельного или порочного поступ– ка, который не оставил бы в нас навеки своего неизгла– димого следа. Пьяница Рип Ван-Винкль в комедииДжефферсона после каждой новой выпивки извиняется, говоря: «Этот раз не считается». Ну, он может не счи– тать, и милосердный Господь не поставит ему на счет этого раза, но этот раз тем не менее будет отмечен. В глубине нервных клеток и волокон его зачтут моле– кулы, делая для Винкля в будущем неотразимым новый соблазн.
Выражаясь с научной строгостью, можно сказать, что всякий поступок оставляет в нервной системе неиз– гладимый след. Разумеется, это имеет хорошую и дур-ную стороны. Ряд отдельных выпивок делает нас по– стоянными пьяницами, но такой же ряд благих дел и часов труда делает нас святыми в нравственном отно– шении или авторитетами и специалистами в практиче– ской и научной областях. Пусть никто из молодежи не беспокоится о конечных результатах своего воспитания, какого бы рода оно ни было. Человек, добросовестно выполняющий ежедневно свой труд, может предоста– вить конечный результат своей работы ей самой. Он может быть глубоко убежден, что в один прекрасный день он осознает в себе достойнейшего представителя своего поколения, какой бы род деятельности он пиизбрал. Втихомолку, среди мелочей ежедневного труда, в человеке выработалась способность правильно судить в области его специальности, способность, которая на– всегда сохранится в нем. Отсутствие такой способно– сти, быть может, породило в юношестве, вступающем на трудный жизненный путь, более уныния и малоду– шия, чем все остальные причины, взятые вместе.
Глава XI. Поток сознания
Порядок нашего исследования должен быть аналитиче– ским. Теперь мы можем приступить к изучению созна– ния взрослого человека по методу самонаблюдения. Большинс7во психологов придерживаются так называе-
56
мого синтетического способа изложения. Исходя отпростейших идей, ощущений и рассматривая их в каче– стве атомов душевной жизни, психологи слагают из последних высшие состояния сознания – ассоциации, интеграции или смещения, как дома составляют из от– дельных кирпичей. Такой способ изложения обладаегвсеми педагогическими преимуществами, какими вооб– ще обладает синтетический метод, но в основание его кладется весьма сомнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы. И вместо того чтобы отправляться от фактов душевной жизни, непосредственно известных читателю, именно от его це– лых конкретных состояний сознания, сторонник синте– тического метода берет исходным пунктом ряд гипоте– тических простейших идей, которые непосредственным путем совершенно недоступны читателю, и последний, знакомясь с описанием их взаимодействия, лишен воз– можности проверить справедливость этих описаний и ориентироваться в наборе фраз по этому вопросу. Как бы там ни было, но постепенный переход в изложении от простейшего к сложному в данном случае вводит нас в заблуждение.
Педанты и любители отвлеченностей, разумеется, от– несутся крайне неодобрительно к отстранению синтети– ческого метода, но человек, защищающий цельность человеческой природы, предпочтет при изучении психо– логии аналитический метод, отправляющийся от кон– кретных фактов, которые составляют обыденное содер– жание его душевной жизни. Дальнейший анализ вскро– ет элементарные психические единицы, если таковые существуют, не заставляя нас делать рискованные ско– роспелые предположения. Читатель должен иметь в ви– ду, что в настоящей книге в главах об ощущениях боль– ше всего говорилось об их физиологических условиях. Помещены же эти главы были раньше просто ради удобства. С психологической точки зрения их следовало бы описывать а конце книги. Простейшие ощущения были рассмотрены нами на с. 27 как психические процессы, которые в зрелом возрасте почти неизвестны, но там ничего не было сказано такого, что давало бы по– вод читателю думать, будто они суть элементы, обра– зующие своими соединениями высшие состояния со– знания.
Основной фат психологик. Первичным кпнкречнымфактом, принадлежащим внутреннему опыту, служит
57
убеждение, что в этом опыте происходят какие-то созна– тельные процессы. Состояния сознания сменяются в нем одно другим. Подобно тому как мы выражаемся безлич– но: «светает», «смеркается», мы можем и этот факт охарактеризовать всего лучше безличным глаголом «думается».
Четыре свойства сознания. Как совершаются созна– тельные процессы? Мы замечаем в них четыре суще– ственные черты, коюрые рассмотрим вкратце в настоя– щей главе: 1) каждое состояние сознания стремится быть частью личного создания; 2) в границах личного сознания его состояния изменчивы; 3) всякое личное сознание представляет непрерывную последовательность ощущений; 4) одни объекты оно воспринимает охотно, другие отвергает и, вообще, все время делает между ни– ми выбор.
Разбирая последовательно эти четыре свойства со– знания, мы должны будем употребить ряд психологиче– ских черминов, которые могут получить вполне точное определение только в дальнейшем. Условное значение психологических терминов общеизвестно, а в этой главе мы их будем употреблять только в условном смысле. Настоящая глава напоминает набросок, который живо– писец сделал углем на полотне и на котором еще не видно никаких подробностей рисунка.
Когда я говорю: «всякое душевное состояние» или «мысль есть часть личного сознания», то терминличное сознание употребляется мною именно в таком условном смысле. Значение этого термина понятно до тех пор, пока нас не попросят точно объяснить ею;
тогда оказывается, что такое объяснение—одна из труднейших философских задач. Эту задачу мы разбе– рем в следующей главе, а теперь ограничимся одним предварительным замечанием. В комнате, скажем в аудитории, витает множество мыслей ваших и моих, из которых одни связаны между собой, другие—нет. Они так же мало обособлены и независимы друг от др^га,как и все связаны вместе; про них нельзя сказать ни того, ни другого безусловно: ни одна из них не обособ– лена совершенно, но каждая связана с некоторыми дру– гими. от остальных же совершенно независима. Мои мысли связаны с моими же другими мыслями, ваши —с вашими мыслями. Есть ли в комнате еще где-нибудь чистая мысль, не принадлежащая никакому лицу, мы не можем сказать, не имея на это данных опыта. Со-
58
стояния сознания, которые мы встречаем в природе, суть непременно личные сознания – умы, личности, оп– ределенные конкретные «я» и «вы».
Мысли каждого личного сознания обособлены от мы– слей другого: между ними нет никакого непосредствен– ного обмена, никакая мысль одного личного сознания не может стать непосредственным объектом мысли дру– гого сознания. Абсолютная разобщенность сознании, не поддающийся объединению плюрализм составляют пси– хологический закон. По-видимому, элементарным пси– хическим фактом служит не «мысль вообще», не «эта или та мысль», но «моя мысль», вообще «мысль, при– надлежащая кому-нибудь». Ни одновременность, ни близость в пространстве, ни качественное сходство со– держания не могут слить воедино мыслей, которые разъ– единены между собой барьером личности. Разрыв меж– ду такими мыслями представляет одну из самых абсо– люгных граней в природе.
Всякий согласится с истинностью этого положения, поскольку в нем утверждается только существование «чего-то», соответствующего термину «личное созна– ние», без указаний на дальнейшие свойства этого созна– ния. Согласно этому можно считать непосредственно дан– ным фактом психологии скорее личное сознание, чем мысль. Наиболее общим фактом сознания служит не «мысли и чувства существуют», но «я мыслю» или «я чувствую». Никакая психология не может оспаривать во что бы то ни стало факт существования личных со– знании. Под личными сознаниями мы разумеем связан– ные последовательности мыслей, сознаваемые как тако– вые. Худшее, что может сделать психолог,– это начать истолковывать природу личных сознании, лишив их индивидуальной ценности.
В сознании происходят непрерывные перемены. Я не хочу этим сказать, что ни одно состояние сознания не обладает продолжительностью; если бы это даже бы– ла правда, то доказать ее было бы очень трудно. Я толь-ко хочу моими словами подчеркнуть тот факт, что ни'рдно раз минувшее состояние сознания не может сноваВозникнуть и буквально повториться. Мы то смотрим, То слушаем, то рассуждаем, то желаем, то припомина– ем, то ожидаем, то любим, то ненавидим, наш ум попе-ременно занят тысячами различных объектов мысли. Скажут, пожалуй, что все эти сложные состояния созна– ния образуются из сочетаний простейших состояний.
59
В таком случае подчинен!.» ли "in последние тому же закону изменчивости? Например, нс всегда ли тожде– ственны ощущения, получаемые нами от какого-нибудь предмета? Разве не всегда тождествен звук, получае– мый нами от нескольких ударов совершенно одинаковой силы по тому же фортепианному клавишу? Разве не та же трава вызывает в нас каждую весну то же ощущение зеленого цвета? Не то же небо представляется нам в ясную погоду таким же голубым? Не то же обоня– тельное впечатление мы получаем от одеколона, сколь– ко бы раз мы ни пробовали нюхать ту же склянку? От– рицательный ответ на эти вопросы может показаться метафизической софистикой, а между тем вниматель– ный анализ не подтверждает того факта, что центро– стремительные токи когда-либо вызывали в нас дважды абсолютно то же чувственное впечатление.
Тождествен воспринимаемый нами объект, а не на– ши ощущения: мы слышим несколько раз подряд ту же ноту, мы видим зеленый цвет того же качества, обоня– ем те же духи или испытываем боль того же рода. Ре– альности, объективные или субъективные, в постоянное сущес'1вование которых мы верим, по-видимому, снова и снова предстают перед нашим сознанием и заставля– ют нас из-за нашей невнимательности предполагать, будто идеи о них суть одни и те же идеи. Когда мы дойдем до главы «Восприятие», мы увидим, как глубоко укоренилась в нас привычка пользоваться чувсгвснны– ми впечатлениями как показателями реального присут– ствия объектов. Трава, на которую я гляжу из окошка, кажется мне того же цвета и на солнечной, и на теневой стороне, а между гем художник, изображая на полотне эту траву, чтобы вызвать реальный эффект, в одном случае прибегает к темно-коричневой краске, в дру– гом—к светло-желюй. Вообще говоря, мы не обраща– ет»! особого внимания на то, как различно те же пред– меты выглядят, звуча! и пахнут на различных расстоя– ниях и при различной окружающей обстановке. Мы стараемся убедиться лишь в тождественности вещей, и любые ощущения, удостоверяющие нас в этом при гру-бом способе оценки, будут сами казаться нам тожде– ственными.
Благодаря этому обстоятельству свидетельство о субъективном тождестве различных ощущений не имеет никакой цены в качестве доказательства реальности из– вестного факта. Вся история душевного явления, назы-
60
ваемого ощущением, может ярко иллюстрировать нашу неспособность сказать, совершенно ли одинаковы два порознь воспринятых нами чувственных впечатления или нет. Внимание наше привлекается не столько абсо– лютным качеством впечатления, сколько тем поводом, который данное впечатление может дать к одновремен– ному возникновению других впечатлений. На темном фоне менее темный предмет кажется белым. Гельм– гольц вычислил, что белый мрамор на картине, изобра– жающей мраморное здание, освещенное луной, при дневном свете в 10 или 20 тыс. раз ярче' мрамора, осве– щенного настоящим лунным светом.
Такого рода разница никогда не могла быть непос– редственно познана чувственным образом: ее можно было определить только рядом побочных соображений. Это обстоятельство заставляет нас предполагать, что на– ша чувственная восприимчивость постоянно изменяется, так что один и тот же предмет редко вызывает у нас прежнее ощущение. Чувствительность наша изменяется в зависимости от того, бодрствуем мы или нас клонит ко сну, сыты мы или голодны, утомлены или нет; она различна днем и ночью, зимой и летом, в детстве, зре– лом возрасте и в старости. И тем не менее мы нисколь– ко не сомневаемся, что наши ощущения раскрывают пе– ред нами все тот же мир с теми же чувственными каче– ствами и с теми же чувственными объектами. Изменчи– вость чувствительности лучше всего можно наблюдать на том, какие различные эмоции вызывают в нас те же вещи в различных возрастах или при различных на– строениях духа в зависимости от органических причин. То, что раньше казалось ярким и возбуждающим, вдруг становится избитым, скучным, бесполезным; пение птиц вдруг начинает казаться монотонным, завывание ветра—печальным, вид неба – мрачным.
К этим косвенным соображениям в пользу того, что наши ощущения в зависимости от изменчивости нашей чувствительности постоянно изменяются, можно при– бавить еще одно доказательство физиологического ха– рактера. Каждому ощущению соответствует определен– ный процесс в мозгу. Для того чтобы ощущение повто– рилось с абсолютной точностью, нужно, чтобы мозг после первого ощущения не подвергался абсолютно ни– какому изменению. Но последнее, строго говоря, физио– логически невозможно, следовательно, и абсолютно точ– ное повторение прежнего ощущения невозможно, ибо
61
мы должны предполагать, что каждому изменению мозга, как бы оно ни было мало, соответствует некото– рое изменение в сознании, которому служит данный мозг.
Но если так легко обнаружить неосновательность мысли, будто простейшие ощущения могут повторятьсянеизменным образом, то еще более неосновательным должно казаться нам мнение, будто та же неизменная повторяемость наблюдается в более сложных формах сознания. Ведь .ясно, как Божий день, что состояния на– шего ума никогда не бывают абсолютно тождественны– ми. Каждая отдельная мысль о каком-нибудь предмете, строго говоря, есть уникальная и имеет лишь родовое сходство с другими нашими мыслями о том же предме-те. Когда повторяются прежние факты, мы должны думать о них по-новому, глядеть на них под другим уг– лом, открывать в них новые стороны. И мысль, с помо– щью которой мы познаем эти факты, всегда есть мысль о предмете плюс новые отношения, в которые он постав– лен, мысль, связанная с сознанием того, что сопровож– дает ее в виде неясных деталей. Нередко мы сами по– ражаемся странной переменой в наших взглядах на один и тот же предмет. Мы удивляемся, как могли мы думать известным образом о каком-нибудь предмете месяц тому назад. Мы переросли возможность такого образа мыслей, а как – мы и сами не знаем.
С каждым годом те же явления представляются нам совершенно в новом свете. То, что казалось призрачным, стало вдруг реальным, и то, что прежде производило впечатление, теперь более не привлекает. Друзья, кото– рыми мы дорожили, превратились в бледные тени прош– лого; женщины, казавшиеся нам когда-то неземными созданиями, звезды, леса и воды со временем стали казаться скучными и прозаичными; юные девы, которых мы некогда окружали каким-то небесным ореолом, ста-норятся с течением времени в наших глазах самыми обыкновенными земными существами, картины – бессо– держательными, книги... Но разве в произведениях Гёте так много таинственной глубины? Разве уж так содер– жательны сочинения Дж. Ст. Милля, как это нам каза– лось прежде? Предаваясь менее наслаждениям, мы все более и более погружаемся в обыденную работу, все бо– лее и более проникаемся сознанием важности труда на пользу общества и других общественных обязанностей.
Мне кажется, что анализ цельных, конкретных со-
62
стояний сознания, сменяющих друг друга, есть един– ственный правильный психологический метод, как бы ни было трудно строго провести его через все частности исследования. Если вначале он и покажется читателю темным, то при дальнейшем изложении его значение прояснится. Пока замечу только, что, если этот метод правилен, выставленное мною выше положение о невоз– можности двух абсолютно одинаковых идей в сознании также истинно. Это утверждение более важно в теоре-тическом отношении, чем кажется с первого взгляда, ибо, принимая его, мы совершенно расходимся даже в основных положениях с психологическими теориямилокковской и гербартовский школ, которые имели когда– то почти безграничное влияние в Германии и у нас вАмерике. Без сомнения, часто удобно придерживаться своего рода атомизма при объяснении душевных явле– ний, рассматривая высшие состояния сознания как аг– регаты неизменяющихся элементарных идей, которые непрерывно сменяют друг друга. Подобным же обра– зом часто бывает удобно рассматривать кривые линии как линии, состоящие из весьма малых прямых, а элек– тричество и нервные токи—как известного рода жид– кости. Но во всех этих случаях мы не должны забы– вать, что употребляем символические выражения, кото– рым в природе ничего не соответствует. Неизменно существующая идея, появляющаяся время от времени перед нашим сознанием, есть фантастическая фикция.
В каждом личном сознании процесс мышления за– метным образом непрерывен. Непрерывным рядом я могу назвать только такой, в котором нет перерывов и делений. Мы можем представить себе только два рода перерывов в сознании: или временные пробелы, в тече– ние которых сознание отсутствует, или столь резкую перемену в содержании познаваемого, что последую– щее не имеет в сознании никакого отношения к предше– ствующему. Положение «сознание непрерывно» заклю– чает в себе две мысли: 1) мы сознаем душевные, состоя– ния, предшествующие временному пробелу и следующие за ним как части одной и той же личности; 2) перемены в качественном содержании сознания никогда не совер– шаются резко.
Разберем сначала первый, более простой случаи. Когда спавшие на одной кровати Петр и Павел просы-паются и начинают припоминать прошлое, каждый из них ставит данную минуту в связь с собственным прош-
63
лым. Подобно тому как ток анода, зарытого в землю, безошибочно находит соответствующий ему катод черезвсе промежуточные вещества, так настоящее Петра вступает в связь с его прошедшим и никогда не спле– тается по ошибке с прошлым Павла. Так же мало спо– собно ошибиться сознание Павла. Прошедшее Петра присваивается только его настоящим. Он может иметь совершенно верные сведения о том состоянии дремоты, после которого Павел погрузился в сон, но это знание, безусловно, отличается от сознания его собственною прошлого. Собственные состояния сознания Петр помнит, а Павловы только представляет себе. Припоминание аналогично непосредственному ощущению: его объект всегда бывает проникнут живостью и родственностью, которых нет у объекта простого воображения. Этими качествами живости, родственности и непосредственно– сти обладаег настоящее Петра.
Как настоящее есть часть моей личности, мое, такточно и все другое, проникающее в мое сознание с жи– востью и непосредственностью,– мое, составляет часть моей личности. Далее мы увидим, в чем именно за– ключаются те качества, которые мы называем живостью и родственностью. Но как только прошедшее состояние сознания представилось нам обладающим этими каче– ствами, оно тотчас присваивается нашим настоящим и входит в состав нашей личности. Эта «сплошность» лич– ности и представляет то нечто, которое не может быть временным пробелом и которое, сознавая существование этого временного пробела, все же продолжает сознаватьсвою непрерывность с некоторыми частями прошедшего.
Таким образом, сознание всегда является для себя чем-то цельным, не раздробленным на части. Такие вы– ражения, как «цепь (или ряд) психических явлений», неадют нам представления о сознании, какое мы получа– ем от него непосредственно: в сознании нет связок, оно течет непрерывно. Всего естественнее к нему применить метафору «река» или «поток». Говоря о нем ниже, бу– дем придерживаться термина «поток сознания» (мысли или субъективной жизни).
Второй случай. Даже в границах того же самого сознания и между мыслями, принадлежащими тому же субъекту, есть род связности и бессвязности, к которомупредшествующее замечание не имеет никакого отноше– ния. Я здесь имею в виду резкие перемеры в созна– нии, вызываемые качественными контрастами в следую-
64
шпх друг за другом частях потока мысли. Если выра– жения ^цепь (или ряд) психических явлений» не могут быть применены к данному случаю, то как объяснить вообще их возникновение в языке? Разве оглушитель– ный взрыв не разделяет на две части сознание, на ко– торое он воздействует? Нет, ибо сознавание грома сли– вается с сознаванием предшествующей тишины, которое продолжается: ведь, слыша шум от взрыва, мы слышим не просто грохот, а грохот, внезапно нарушающий мол– чание и контрастирующий с ним.
Наше ощущение грохота при таких условиях совер-шенно отличается от впечатления, вызванного тем же самым грохотом в непрерывном ряду других подобныхшумов. Мы знаем, что шум и тишина взаимно уничтожа– ют и исключают друг друга, но ощущение грохота есть в то же время сознание того, что в этот миг прекрати– лась тишина, и едва ли можно найти в конкретном ре– альном сознании человека ощущение, настолько огра– ниченное настоящим, что в нем не нашлось бы ни ма– лейшего намека на то, что ему предшествовало.
Устойчивые и изменчивые состояния сознания. Если мы бросим общий взгляд на удивительный поток наше– го сознания, то прежде всего нас поразит различная скорость течения в отдельных частях. Сознание подобно жизни птицы, которая то сидит на месте, то летает. Ритм языка отметил эту черту сознания тем, что каж– дую мысль облек в форму предложения, а предложение развил в форму периода. Остановочные пункты в сознании обыкновенно бывают заняты чувственными впе-чатлениями, особенность которых заключается в том,чго они могут, не изменяясь, созерцаться умом неопре– Л. ленное время; переходные промежутки заняты мыс– .'г-.ми об отношениях статических и динамических, кото– рое мы по большей части устанавливаем между объек– тами, воспринятыми в состоянии относительного покоя.
Назовем осгановочные пункты устойчивыми частями,' переходные промежутки изменчивыми частями пото– ка сознания. Тогда мы заметим, что наше мышлениепостоянно стремится от одной устойчивой части, только ч; о покинутой, к другой, и можно сказать, что глазноеназначение переходных частей сознания в том, чтобынаправлять нас от одного прочного, устойчивого выводаь. другому.
При самонаблюдении очень трудно подметить пере-ходные моменты. Ведь если они – только переходная
5 -833 65
ступень к определенному выводу, то, фиксируя на них наше внимание до наступления вывода, мы этим самым уничтожаем их. Пока мы ждем наступления вывода, последний сообщает переходным моментам такую силу и устойчивость, что совершенно поглощает их своим блеском. Пусть кто-нибудь попытается захватить вни– манием на полдороге переходный момент в процессе мышления, и он убедится, как трудно вести самонаблю– дение при изменчивых состояниях сознания. Мысль не– сется стремглав, так что почти всегда приводит нас к выводу раньше, чем мы успеваем захватить ее. Если же мы и успеваем захватить ее, она мигом видоизменяется. Снежный кристалл, схваченный теплой рукой, мигом превращается в водяную каплю; подобным же образом, желая уловить переходное состояние сознания, мы вме– сто того находим в нем нечто вполне устойчивое —обыкновенно это бывает последнее мысленно произне-сенное нами слово, взятое само по себе, независимо от своего смысла в контексте, который совершенно усколь– зает от нас.
В подобных случаях попытка к самонаблюдению бесплодна – это все равно, что схватывать руками вол– чок, чтобы уловить его движение, или быстро заверты– вать газовый рожок, чтобы посмотреть, как выглядят предметы в темноте. Требование указать эти переходные состояния сознания, требование, которое наверняка бу– дет предъявлено иными психологами, отстаивающими существование подобных состоянии, так же неоснова– тельно, как аргумент против защитников реальности движения, приводившийся Зеноном, который требовал, чтобы они показали ему, в каком месте покоится стрела во время полета, и из их неспособности дать быстрый ответ на такой нелепый вопрос заключал о несостоя– тельности их основного положения.
Затруднения, связанные с самонаблюдением, приво-дят к весьма печальным результатам. Если наблюдение переходных моментов в потоке сознания и их фикси– рование вниманием представляет такие трудности, то следует предположить, что великое заблуждение всех философских школ проистекало, с одной стороны, из невозможности фиксировать изменчивые состояния со– знания, с другой – из чрезмерного преувеличения зна– чения, которое придавалось более устойчивым состоя– ниям сознания. Исторически это заблуждение вырази– лось в двоякой форме. Одних мыслителей оно привело
66
к сенсуализму. Будучи не в состоянии подыскать устой– чивые ощущения, соответствующие бесчисленному мно– жеству отношений и форм связи между явлениями чув– ственного мира, не находя в этих отношениях отражения душевных состояний, поддающихся определенному наи– менованию, эти мыслители начинали по большей части отрицать вообще всякую реальность подобных состоя-ний. Многие из них, например Юм, дошли до полного отрицания реальности большей части отношений как вне сознания, так и внутри. Простые идеи—ощущения и их воспроизведение, расположенные одна за другой, как кости в домино, без всякой реальной связи между собой,– вот в чем состоит вся душевная жизнь, с точки зрения этой школы, все остальное – одни словесные за– блуждения. Другие мыслители, интеллектуалисты, не в силах отвергнуть реальность существующих вне области нашего сознания отношений и в то же время не имея возможности указать на какие-нибудь устойчивые ощу– щения, в которых проявлялась бы эта реальность, так– же пришли к отрицанию подобных ощущений. Но от– сюда они сделали прямо противоположное заключение. Отношения эти, по их словам, должны быть познаны в чем-нибудь таком, что не есть ощущение или какое– либо душевное состояние, тождественное тем субъек– тивным элементам сознания, из которых складывается наша душевная жизнь, тождественное и составляющее с ними одно сплошное целое. Они должны быть позна– ны чем-то, лежащим совершенно в иной сфере, актом чистой мысли, Интеллектом или Разумом, которые пи– шутся с большой буквы и должны означать нечто, не– измеримо превосходящее всякие изменчивые явления нашей чувственности.
С нашей точки зрения, и интеллектуалисты и сен– суалисты не правы. Если вообще существуют такие яв– ления, как ощущения, то, поскольку несомненно, что существуют реальные отношения между объектами, по– стольку же и даже более несомненно, что существуют ощущения, с помощью которых познаются эти отноше– ния. Нет союза, предлога, наречия, приставочной формы или перемены интонации в человеческой речи, которые не выражали бы того или другого оттенка или переменыoi ношения, ощущаемой нами действительно в данный момент, С объективной точки зрения, перед нами рас– крываются реальные отношения; с субъективной точки зрения, их устанавливает наш поток сознания, сообщая
5* 67
каждому из них свою особую внутреннюю окраску. В обоих случаях отношений бесконечно много, и ни один язык в мире не передает всех возможных оттенков в этих отношениях.
Как мы говорим об ощущении синевы или холода, так точно мы имеем право говорить об ощущении «и», ощущении «если», ощущении «но», ощущении «через». А между тем мы этого не делаем: привычка призна– вать субстанцию только за существительными так укоренилась, что наш язык совершенно отказывается субстантивировать другие части речи.
Обратимся снова к аналогии с мозговыми процесса– ми. Мы считаем мозг органом, в котором внутреннее равновесие находится в неустойчивом состоянии, так как в каждой части его происходят непрерывные пере– мены Стремление к перемене в одной части мозга явля– ется, без сомнения, более сильным, чем в другой; в одно время obic'ipoia перемены бывает больше, в дру– гое – меньше. В равномерно вращающемся калейдоско– пе фигуры хотя и принимают постоянно все новую иновую группировку, но между двумя группировкамибывают мгновения, когда перемещение частиц происхо– дит очень медленно и как бы совершенно прекращает– ся, а затем вдруг, как бы по мановению волшебства, мгновенно образуется новая группировка, и, таким об– разом, относительно устойчивые формы сменяются дру– гими, которых мы не узнали бы, вновь увидев их. Точ– но так же и в мозгу распределение нервных процессов выражается то в форме относительно долгих напряже– ний, то в форме быстро переходящих изменений. Но если сознание соответствует распределению нервных процессов, то почему же оно должно прекращаться, не– смотря на безостановочную деятельность мозга, и поче– му, в то время как медленно совершающиеся изменения в мозгу вызывают известного рода сознательные про– цессы, быстрые изменения не могут сопровождаться осо– бой, соответствующей им душевной деятельностью?
Объект сознания всегда связан с психическими обер– тонами. Есть еще другие, не поддающиеся названию перемены в сознании, так же важные, как и переходные состояния сознания, и так же вполне сознательные. На примерах всего легче понять, что я здесь имею в виду.
Предположим, три лица одно за другим крикнули вам: «Ждите!», «Слушайте!», «Смотрите!» Наше созна– ние в данном случае подвергается трем совершенно раз-
68
личным состояниям ожидания, хотя ни в одном из воз– действий перед ним не находится никакого определен– ного объекта. По всей вероятности, никто в данном случае не станет отрицать существования в себе особен– ного душевного состояния, чувства предполагаемогонаправления, по которому должно возникнуть впечат– ление, хотя еще не обнаружилось никаких признаков появления последнего. Для таких психических состоя– ний мы не имеем других названий, кроме «жди», «слу– шай» и «смотри».
Представьте себе, что вы припоминаете забытое имя. Припоминание—это своеобразный процесс сознания. В нем есть как бы ощущение некоего пробела, и про– бел этот ощущается весьма активным образом. Перед нами как бы возникает нечто, намекающее на забытое имя, нечто, что манит нас в известном направлении, за– ставляя нас ощущать неприятное чувство бессилия и вынуждая в конце концов отказаться от тщетных попы– ток припомнить забытое имя. Если нам предлагают неподходящие имена, стараясь навести нас на истинное, то с помощью особенного чувства пробела мы немедленно отвергаем их. Они не соответствуют характеру пробела. При этом пробел от одного забытого слова не похож на пробел от другого, хотя оба пробела могут быть нами охарактеризованы лишь полным отсутствием содержания. В моем сознании совершаются два совершенно различ– ных процесса, когда я тщетно стараюсь припомнить имяСпалдинга или имя Баулса. При каждом припоминае– мом слове мы испытываем особое чувство недостатка, которое в каждом отдельном случае бывает различно, хотя и не имеет особого названия. Такое ощущение не– достатка отличается от недостатка ощущения: это впол– не интенсивное ощущение. У нас может сохраниться ритм забытого слова без соответствующих звуков, со– ставляющих его, или нечто, напоминающее первую бук– ву, первый слог забытого слова, но не вызывающее в памяти всего слова. Всякому знакомо неприятное ощу– щение пустого размера забытого стиха, который, не– смотря на все усилия припоминания, не заполняется словами,
