Текст книги "Секреты гоблинов (ЛП)"

Автор книги: Уильям Александер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Акт II

Картина I

Роуни был голоден. Это было обычным. Голод был привычным белым шумом на задворках его головы и на две желудка. Но вчера он потратил больше усилий, чем обычно, пока бежал навстречу гоблинам и прочь от болвашек, и теперь ему требовался источник энергии.

Он позволил своим ногам отнести его на поиск еды. Кое-что он нашел около дома с жестяной крышей, принадлежавшего Мэри Моллюск, бледной даме, думавшей, что ее семейство пытается ее отравить. Она редко откусывала больше одного куска, прежде чем выбросить еду в окно. Роуни добрался дотуда как раз вовремя, чтобы поймать летящее по воздуху зеленое яблоко.

– Я бы не стала этого есть, – сказала ему мисс Моллюск. Она говорила слишком спокойно для человека, видящего вокруг одних лишь отравителей. – Оно испорчено.

Роуни вгрызся в яблоко, улыбнулся и пожал плечами. Было вкусно. Просто идеально. Она покачала головой и закрыла окно. Он подождал немного в надежде, что она кинет ему еще какую-нибудь отраву, но не дождался.

Начался дождь. Роуни покрепче завернулся в куртку и вдохнул дождевые запахи пыльной грязи и мокрого камня. Он попытался прочистить мозги. Он все еще был усталым и одиноким. Это было хуже, чем те дни, когда Башка передвигала свою лачугу, никого не предупредив и не сказав заранее, куда направляется. На сей раз Роуни знал, где стоит лачуга, но не мог туда вернуться. Она больше не была его домом.

Он скучал по Роуэну. Но он не знал, где тот может быть и откуда начинать поиски.

Ливень превратился в моросит. Каждая капля, казалось, висела неподвижно, как будто кто-то крикнул дождю: «Остановись!», и дождь послушался. Роуни пошел сквозь висящие капли.

Он решил начать с питейного дома у Упавшей стены, где он в последний раз видел брата, чтобы выяснить, кто и что знал там. Именно это нужно делать, если ты что-то потерял – пойти туда, где ты последний раз это видел, даже если это было пару месяцев назад. У него была и другая причина найти питейный дом. «Завтра мы играем у Упавшей стены», – сказала старая гоблинша. Она предложила ему гостеприимство. Роуни мог стать частью труппы гоблинов. Он мог снова быть великаном. Он мог помогать им ставить пьесы. Ну или он мог тысячу лет провести под землей в плену у гоблинов, если он был им нужен для этого.

Питейный дом назывался «У Упавшей стены», и квартал назывался так же. Это была часть южного берега, где большая часть зданий держалась на камнях из старой крепостной стены или была высечена в более крупных и крепких кусках стены. Идти дотуда было долго, и это отняло у Роуни большую часть дня. Он не торопился. Он не бежал. Его ноги все еще болели, и он не ел ничего, кроме одного-единственного яблока. Голод никуда не делся и грыз его изнутри.

Когда он добрался до питейного дома, он нашел гоблинов перед ним. Томас стоял на крыше их фургона. Он размахивал своей большой черной шляпой и кричал:

– Я впишу тебя в свою следующую пьесу! – рычал Томас. – Я сделаю из твоего лица гротескную карикатуру и вырежу на маленьких, уродливых куклах! – Окна и двери питейного дома были закрыты. Похоже, никто не слушал старого гоблина, но он продолжал впечатывать свой рык в стены. – Я сплету вокруг твоего имени бессмертный стих, и на тысячелетия станет оно синонимом насмешки и презрения!

Роуни стоял у стенки здания и гадал, чем вызван переполох. Он был рад видеть знакомое лицо, даже оснащенное длинным носом и острыми ушами, но не хотел бы становиться между сыплющим проклятиями гоблином и предметом его гнева. Он не хотел, чтобы одно из проклятий сбилось с пути и случайно попало в него.

– Извините, – сказа кто-то за его спиной.

Он отошел в сторону. Мимо него прошла маленькая, худая гоблинша, набравшая полные руки костюмов. На ней был платье, которое могла носить дама, но юбки задирались до плеч, открывая взгляду солдатскую одежду. Ее короткие волосы были мокрыми от дождя и вились.

Когда она проходила мимо него, сверху стопки костюмов упала маска. Роуни поймал ее, прежде чем она упала на землю. Маска была покрыта перьями и кончалась длинным, кривым клювом. Она вселяла беспокойство. Роуни взял ее так, чтобы пустые глаза не смотрели на него, и пошел следом за ходячей стопкой костюмов.

– Вы уронили это, – начал он говорить, но гоблинша не слышала его. Она уже орала на Томаса:

– Разве мало мы вписали наших врагов в бессмертные стихи? – спросила она. – Нам действительно нужно унижать глупую хозяйку питейного дома и ее крайне глупого мужа ближайшую тысячу лет? Серьезно? Мы уже называли злодеев в честь актеров, укравших у Семелы тетрадь со сценариями, и фермера, который натравил на нас собак, и чиновника с забавным носом. Я даже не помню, что он такого сделал, чтобы это заслужить. Что сделал тот чиновник, чтобы заслужить вечные измывательства?

Томас не ответил. Возможно, он не услышал ее:

– Я проклинаю это место! – заорал он. – Ваш эль забродит! Ваш хлеб съедят крысы! Я унижу вас в стихах!

Маленькая гоблинша забралась по ступенькам сзади вагона, толкнула ногой дверь и вошла. Дверь захлопнулась за ней.

Роуни постучал:

– Вы уронили это, – сказал он двери, но она не открылась.

– Пусть река заберет тебя! – ярился сверху Томас. – Пусть наводнение заберет твою семью и утопит твои кости! Я попрошу нашего механика сделать пару заводных воронов, и они будут каркать твое грешное имя под окном твоей спальни каждую ночь, делая неравные паузы! Ты никогда больше не уснешь! – Он понизил голос, но не сильно: – Кто-нибудь помнит его имя?

– Коб, – сказал кто-то еще. – Моего отца зовут Коб.

Это был голос кого-то молодого. Роуни выглянул из-за угла вагона, чтобы посмотреть, кому он принадлежал.

Темноволосая девочка стояла в одной из дверей питейного дома. Перед собой она держала корзину.

Томас слез с крыши фургона и встал рядом с девочкой. Дождь снова припустил, и вода стекала с его шляпы со всех сторон.

– Коб, – повторил он. – Это хороший слог для заводного ворона, чтобы он мог его запомнить и каркать ему. Что заставило тебя выйти под дождь, дочь Коба?

– Мне просто жаль, что он вас вышвырнул, – сказала девочка. – Нужно было что-то заплатить за представление, поэтому я принесла вам немного хлеба. – Она подняла корзину, которую несла. – Он свежий. И крысы еще не съели его, если только ваши проклятия не работают настолько быстро. – Она дала ему корзину.

– Я снимаю свои проклятия с вашего дома, – сказал старый гоблин. Он что-то замурлыкал себе под нос, превращая слова в песню или заклятие, что-то более сильное, чем просто фраза. – Я все еще могу вырезать карикатурную маску, похожую на твоего отца, но я снимаю все проклятия. Пусть наводнение пройдет мимо вашего порога и не замочит вам ботинки.

– Спасибо, – сказала девочка. – Все танцоры были изумительны. Скажите им.

– Хорошо, – сказал он. – Но кому принадлежит этот отзыв? Я еще не слышал вашего имени, юная дама.

– Я Кэйль, – сказала она.

Томас снял шляпу и поклонился:

– Благодарю тебя, Кэйль, за мед твоих похвал и за щедрость вашей семейной пекарни. – Он порылся в своей шляпе и извлек маленькую серую флейту: – Мне кажется, это твое.

Кэйль взяла флейту. Кто-то закричал на нее из двери питейного дома, и девочка поспешила внутрь. Дверь захлопнулась за ней.

Томас, казалось, уменьшился в размерах. Он с опушенной головой направился к фургону и едва не налетел шляпой на Роуни.

Роуни собирался сказать что-то в духе: «Простите, сэр, но одна из актеров уронила это. Я спас вещь от грязи и, возможно, гибели под чьими-то ногами». Вместо этого он просто протянул ему птичью маску, сказав:

– Возьмите.

Гоблин взял ее у него и уронил в корзину с хлебом:

– Премного благодарен, – мрачно сказал он. В его голосе не слышалось ни малейшей благодарности, а только недовольство и усталость. Потом он повнимательнее посмотрел на Роуни. – Я тебя знаю, – сказал он. – Ты сыграл нам великана, и неплохо, но потом ты испарился.

– Простите, – сказал Роуни. – Моя бабушка рассердилась.

– Ясно, – сказал Томас. – Что ж, как насчет… – Гоблин запнулся. Потом он толкнул Роуни под фургон.

Роуни проскользнул по грязи. Его не очень обрадовало, что его толкнули. Он едва не крикнул что-то о своем недовольстве. Потом он услышал стук ботинок стражи и увидел эти ботинки в щель между фургоном и дорогой. Роуни решил, что лучше промолчать.

Одна пара ботинок шагнула вперед.

– Я слышал жалобы на шум, – объявил капитан. Роуни знал его голос. Он помнил этот голос с событий в питейном доме, когда он читал приказ, стоя на столе. – Вы ничего не слышали о бешеном гоблине, швыряющемся проклятиями?

– Не слышал, – сказал Томас, – Хотя я впечатлен тем, что капитан стражи самолично разбирается со столь мелкой проблемой. Ваше внимание к самым рутинным обязанностям достойно уважения, и я очень рад вас видеть. Владельцы питейного дома не сочли нужным заплатить нам за представление, и я желаю подать свою собственную жалобу.

– Запомню, – сказал капитан, хотя не было похоже, что он собирался что-то с этим делать. – Мне также дали понять, что вчера гоблины надели маску на неизмененного ребенка перед целой толпой свидетелей. Гоблины покрыли маской неизмененного гражданина Зомбея.

– Это ужасная весть, – мрачно и серьезно сказал Томас. – Меня глубоко задевает, что кто-то считает простых актеров-Тэмлинов вроде нас способными на столь безответственный проступок.

Капитан шагнул вперед. Роуни слегка подался назад, глубже под фургон.

– Лорда-мэра очень интересует информация обо всех неизмененных актерах, – сказал капитан. – Даже о детях, даже о тех, кто надел маску всего один раз. В обмен на такую информацию лорд-мэр может обеспечить вас специальным разрешением давать представления по всему городу.

– Это очень щедро, – сказал Томас. – Очень щедро. Конечно, мы были бы счастливы оказать помощь лорд-мэру.

Роуни приготовился снова убегать. Он знал, как оторваться от стражи. Он знал, как петлять по улицам южного берега, ускользая от тех, кто ходит только по прямой. Его ногам претила сама мысль о том, чтобы снова бежать, но он все равно приготовился это делать. Если придется, он побежит. Он заставит себя бежать.

Томас продолжил:

– Если до нас дойдут какие-либо слухи о неизмененных актерах, мы немедленно вас разыщем.

Роуни вздохнул. Он задержал дыхание и не заметил этого. Ему не придется бежать. Старый гоблин не собирался сдавать его страже.

– Надеюсь, – сказал капитан. – У меня другие дела, но мои офицеры с радостью сопроводят вас в положенное место.

– Конечно, сэр, – вежливо и учтиво сказал Томас. – Конечно.

Ботинки стражи повернулись и окружили их. Роуни услышал, как Томас забирается на козлы. Спереди вагона разложился заводной мул. Роуни увидел горящий красным уголь в его брюхе.

«Они используют уголь», – в ужасе подумал он.

Мул пошел трусцой. Убежище Роуни двигалось, и скоро ему будет негде укрыться. Повсюду были только ботинки стражников.

В полу фургона прямо над ним открылся люк. Несколько пар рук схватили Роуни и втянули внутрь.

Картина II

Шестеренки лязгали. Деревянные колеса стучали. Фургон двинулся вперед, и люк в полу захлопнулся. Роуни откатился от люка и протянутых рук. Они отпустили его.

Он посмотрел вверх. Первым, что он увидел, был дракон.

Огнедышащая кукла свисала на веревках с потолка и подпрыгивала в такт движению по неровным мостовым. Колеса наехали на выбоину, и дракон оскалился прямо на Роуни, как будто пытаясь укусить его лицо. Фонари отсвечивали на острых зубах.

Он знал, что это марионетка. Он видел, что дракон состоял из гипса и бумаги на деревянном каркасе. Но он не мог не распластаться по полу и не закрыть лицо руками.

Он опустил руки, когда ничего не случилось. Марионетка нависала над ним, и все.

Перед ним также стояли четыре гоблина.

Одним из них был высокий, лысый гоблин, который жонглировал огнем. Он смотрел на Роуни так, как будто не мог толком понять, что тот собой представляет. На другой была грубая одежда в пятнах пыли и жира. У нее были длинные темные волосы, зачесанные назад и стянутые нитью – хотя большая их часть из нити выбилась. Третьей была та, что несколько минут назад несла под дождем стопку костюмов: на ней самой было больше одного набора одежды. Ее волосы вились. Она помахала ему рукой.

Четвертой была Семела, предложившая ему чая под сценой и гостеприимство.

У всех них были острые уши и очень большие глаза, хотя Семела и щурилась ими сквозь очки. Их лица были покрыты зелеными и бурыми пятнами.

– Привет, Роуни, – сказала Семела. – Я рада, что ты снова нашел нас, да.

Роуни не был уверен, что рад, что снова нашел их. Он волновался и нервничал. Он сел, осмотрелся и не был ободрен увиденным. Маски и музыкальные инструменты висели гроздьями и издавали странные звуки, соприкасаясь. Фонарь отбрасывал тени неправильных форм, и тени качались взад-вперед в такт движению фургона. Все, что окружало его, вселяло беспокойство. Пахло здесь старой одеждой и бумагой.

– Привет, – тихо и осторожно сказал Роуни.

Высокий и лысый гоблин ничего не сказал. Гоблинша в грязной одежде тоже промолчала.

– Они всегда такие, – сказала гоблинша с вьющимися волосами. У нее был высокий голос, и ее слова прыгали вокруг, как кузнечики. – Клок никогда много не говорит. Клок – это высокий. Она – Нонни. Она действительно всегда молчит. Я – Эсса. Мы были на одной сцене вчера вечером: я играла Джека, а ты старался удержать на голове маску великана.

Роуни собирался возразить, что маска великана совершенно не рисковала с него упасть и он очень хорошо ее носил, спасибо, но вместо этого он сказал совсем другое:

– Вы пользуетесь углем. – Он не собирался этого говорить, но это заботило его достаточно, чтобы его рот сказал это без разрешения. Он знал, что позволяло автоматам двигаться. Он знал, откуда берется уголь. – Заводной мул работает на угле.

– Это уголь из рыбьих сердец! – возразила Эсса. – Мы кормим Горацио только рыбьими сердцами. Для хорошего огня требуется несколько дюжин, но рыболовные суда в доках продают их оптом, и они служат почти так же хорошо, как… более крупные сердца.

– Серьезно? – спросил Роуни. Он не знал, что рыбьи сердца горят.

– Серьезно, – сказала Эсса.

– Кто такой Горацио? – спросил Роуни.

– Горацио – это мул, – ответила Эсса.

– Разве? – спросил Клок. Нонни тоже выглядела растерянно. Они явно тоже слышали это впервые.

– Да, – сказала Эсса. – Сегодня я назвала его. Ему явно было нужно имя, и мне кажется, что он похож на Горацио.

Семела шикнула на всех:

– Мне кажется, нам нужно говорить потише. Вокруг нас маршируют стражники, а стены не очень-то толстые. Пожалуйста, сядьте, ладно?

Сели все, кроме Роуни, который и так уже сидел на полу.

Клок кисло и мрачно смотрел на стены, как будто был уверен, что стражники арестуют их, что бы он ни делали и ни говорили.

Нонни присела на ящик и принялась терпеливо складывать разные фигуры из листа бумаги. Она сложила журавля, потом ящерицу, потом шестеренку. Роуни узнал почерк на листе. Это была копия объявления ло представлениях театра Тэмлинов, которое он видел на мосту.

Эсса села, принялась ерзать, снова встала и вскарабкалась на один из прибитых к стене фургона шкафов. Там она повисла вниз головой, держась коленями, и принялась мурлыкать себе под нос.

Семела сняла очки, протeрла их тряпочкой и надела снова.

Вагон остановился. Эсса перестала бормотать. Все прислушались.

Снаружи Томас что-то коротко крикнул.

– Он зовет на помощь? – прошептала Эсса. Шепот был очень громким. – По-моему, он тлько что позвал на помощь. – Она сунула руку в открытый ящик и извлекла бутафорский меч. – Хотя я плохо его расслышала. Он сказал что-то вроде «Лед тает на иве». Звучало как-то так. Что это, по-вашему, за сигнал?

– Мне не кажется, что он говорил про лед, – сказала Семела. – Мне кажется, он сказал: «Измененные умоляют о милости». Значит, мы у ворот поля мертвых.

Эсса застонала. Клок вздохнул. Нонни сложила лист бумаги в форме маски.

– Нам точно нужно спать в полях мертвых? – спросила Эсса. – Лучшее в том, чтобы вернуться домой в Зомбей, – возможность ночевать где-нибудь получше, чем поля мертвых, перекрестки или перекрестки внутри полей мертвых.

Семела покачала головой:

– Стража привела нас сюда, – сказала она. – Небезопасно отправляться домой и показывать им, где находится дом.

Роуни немногое понял из разговора, хотя внимательно слушал. Он просеял слова через мозг, как песок сквозь пальцы, и поймал, что смог. Как младший ребенок, он привык строить свои знания из кусочков подслушанных разговоров и отправил его остатки в заветный шкафчик на задворках сознания.

Где-то снаружи металл скрипнул по металлу. Роуни не знал, что это был за шум. Он не думал, что это была Башкина нога. Он так не думал. Было похоже на ворота, пытающиеся повернуться на петлях.

Фургон снова двинулся вперед, но теперь его не сопровождали стражники. Он катил по еще более неровной, чем на южном берегу, поверхности, и все пассажиры держались за стены и пол. Они проехали особенно глубокую колдобину, и Роуни прикусил язык, когда инерция столкнула его челюсти. Было больно, но он не вскрикнул. Он напряг лицо, чтобы не издать ни звука.

Фургон наконец остановился. Открылся маленький люк в передней стене.

– Мы на месте, – сказал Томас сквозь него.

А что это за место? – спросила Эсса, но он уже захлопнул люк обратно.

Весь фургон задрожал, когда заводной мул сложился обратно. Семела открыла дверь в задней стене и вышла наружу. Остальные последовали за ней. Роуни пошел последним, но Эсса остановила его в дверном проеме. Она все еще держала меч.

– Стража все еще может быть поблизости, – сказала она своим громким шепотом, – и она не будет довольна нами, если увидит тебя, потому что Томас сказал им: «Не-а, офицер, не имею представления, где может быть этот мальчик в маске, и он уж точно не прячется под нашим собственным фургоном». Так что останься внутри еще на секунду.

Она высунула нос наружу с несчастным видом. Она принялась ругаться себе под нос. Она произносила отборные проклятия с хорошим ритмом:

– Пусть у капитана стражи вырастут кошмарные волосы в ушах и пусть оба его стеклянных глаза повернутся внутрь черепа.

– Они здесь? – спросил Роуни. – Стража?

– Нет, – сказала Эсса, – но могилы тут как тут. Мы в полях мертвых. – Она вышла из фургона.

Роуни глубоко вздохнул. Он помнил, что Башка иногда посылала болвашек с поручениями на поля мертвых: например, собрать то, что растет в могильной земле. Кляксус всегда возвращался с запасом историй о том, как он отбивался от призраков. Роуни был уверен, что все схватки Кляксус выдумал, но призраки могли оказаться настоящими.

Роуни попытался ощутить себя великаном. Он поправил куртку брата на плечах и вышел наружу.

Картина III

Фургон стоял на открытом пятачке травы, окруженный могилами. Все могильные плиты были старыми и покосившимися, как зубы престарелого сладкоежки. Неподалеку одинокое дерево простирало свои кривые ветви в воздух. Роуни видел крипты, мавзолеи и памятники около ворот на другом конце поля, где были похоронены известные люди. Это выглядело как отдельный маленький город.

Дождь прекратился. Облака разошлись и теперь быстро двигались. Солнце низко стояло в небе. Воздух пах свежей грязью.

– Мы проведем ночь здесь? – спросил Роуни остальных. С побитого всеми ветрами мрачного дерева свисали старые веревки. Это было дерево палача.

– Здесь, да, – сказала Семела. – Тэмлины не могут ночевать в официальных границах города. Большинство из нас, как и другие виды измененных, ночует далеко от города, но мы можем также спать в местах, которые не заслуживают права называться местами. Сюда живые люди приходят, чтобы навещать мертвых, поэтому здесь своего рода пограничная территория, ни одно, ни другое.

– Кстати, – сказал Роуни, – кто такие Тэмлины?

– Это более вежливый термин для гоблина, – сказала Семела.

– И еще, – сказал Роуни, – я слышал, что солнце сожжет вас, если вы слишком долго пробудете в одном месте.

– Нет-нет, – сказала Семела, – хотя мы можем загореть.

Началась суматоха. Гоблины растянули лески и повесили на просушку мокрые костюмы. Они развели костер и поставили на него чайник с водой. Роуни держался от них подальше. Он наблюдал и гадал, подходит ли место их ночлега под определение безопасного. Не то чтобы он привык к безопасности, но он, по крайней мере, знал, чем опасны Башка и болвашки, или хотя бы думал, что знал. Он вспомнил, как болвашки щурились на него башкиным прищуром и звали его башкиным голосом. Он понял, как мало он знал о них и об их опасностях.

Когда все было сделано, гоблины собрались в кружок. Семела разлила чай. Томас достал корзину с хлебом.

– Поглядим, что за ужин нам удастся состряпать из подручных мaтериалов, – сказал он. – У нас есть сушеная и маринованная еда на крайний случай и хлеб, который юная Кэйль дала нам у Упавшей стены, что было очень мило с ее стороны. Все это вместе составит непритязательный ужин для артистов нашего уровня и способностей.

– Последней зимой я ел дохлую крысу, – сказал Клок.

– Это тоже было непритязательно, – сказал Томас.

– Крыса мне даже понравилась, – сказала Эсса.

Томас с шумом выдохнул. Он понес хлебную корзину по кругу. Трость, на которую он опирался, проваливалась в жидкую грязь, и ему приходилось вытаскивать ее после каждого шага.

– Вместе с хлебом поступил лестный отзыв на наше представление, – сказал Томас. – Девочке особенно понравились Семь танцоров.

– Хорошо, – сказала Эсса. – Хотя название нужно сменить. Выступаю-то одна я.

– Ты прекрасно заменяешь остальных, – сказал Томас.

Корзина дошла до Роуни, и он осторожно сунул туда руку. Он взял булочку. Его рука погладила птичью маску, все еще лежавшую там.

Он был, конечно, голоден. Неотравленное яблоко, съеденное с утра, казалось, упало на него много недель назад. Но он мог только строить предположения, что это за сушеная и маринованная еда. Может быть, гоблины ели бабочек и цветы. Может быть, они ели детские пальчики.

«Ты ел то, что они дали тебе? – спросила Башка. – Ты пил то, что они тебе предложили?» Он не знал, что произойдет с ним, если он это сделает.

По кругу пошли куски соленой речной рыбы вместо детских пальцев и сушеные фрукты вместо сушеных насекомых, и они пили из деревянных чашек семелин чай, пока Томас наигрывал мелодию на побитой гитаре. Хлеб из пекарни у Упавшей стены был еще теплым и достаточно вкусным, чтобы ему захотелось залезть между двумя его ломтями размером в кровать и заснуть. Речная рыба была соленой, мягкой и прекрасной. Чай был лимонным и сладким.

Роуни впечатлило то, что гоблины делились едой щедрее, чем кто-либо в семействе Башки, и он подавил желание сунуть немного сушеных фруктов в свой единственный карман. Он почувствовал, что расслабляется. Его ноги больше не готовились в любой момент убежать. Он перестал оглядываться по сторонам в поисках призраков и стражи. Он позволил своим пальцам греться у огня.

Потом Томас наклонился к Роуни. Старый гоблин не перестал играть, но он больше не уделял песне особенного внимания.

– Скажи мне, юный господин, где на бескрайних просторах Зомбея может прятаться твой брат?

Роуни подавился глотком чая и выплюнул большую его часть. Лимонные капельки зашипели на огне.

– Прости за неожиданный и грубый вопрос, – сказал Томас, – но мы немного беспокоимся за Роуэна. Мы научили его языку масок, и он прекрасно на нем говорил – лучше, чем кто-либо в его любительской и неизмененной труппе. Потом мы по важным делам покинули Зомбей и отправились вниз по течению. Мы вернулись и узнали, что его труппа была арестована и распалась, а Роуэн сбежал, но местонахождение его было неизвестно. Последнее место, где он давал представление, – Упавшая стена. У тебя есть какие-нибудь сведения касательно того, где он может быть сейчас?

Гоблины в кружке смотрели на Роуни своими большими глазами с яркими искрами. Роуни попытался снова не раскашляться. Мир только что изменил форму, и он больше не понимал его.

– Вы знаете моего брата? – спросил он.

– Да, еще бы, – сказал Томас. – Хороший парень и прилежный ученик, хотя и озорной ровно в той степени, в которой обязывает профессия.

Роуни потребовалось столько же усилий, чтобы проглотить это, сколько ему потребовалось, чтобы проглотить чай. Он знал, что жизнь и мир его брата вмещали больше, чем хижина Башки, но его не очень-то радовало, что он так мало об этом знает и что эти гоблины могли знать Роуэна лучше, чем он.

– Я не думаю, что должен помогать кому-то найти его, если он сам этого не хочет, – сказал Роуни. – Спасибо за ужин. Спасибо, что спрятали меня от капитана. Но… – Не было вежливого способа спросить об этом, поэтому он спросил невежливо: – Почему я должен верить вам?

Серена улыбнулась. Нонни, конечно, ничего не сказала.

– Потому что мы хорошие? – предположила Эсса.

Клок пожал плечами и кисло на него посмотрел:

– Возможно, не должен, – сказал он.

Томас вздохнул. От этого его борода взметнулась во все стороны. Он перестал наигрывать на гитаре и отложил ее:

– Потому что я клянусь тебе самой сценой, каждой сказкой и героем, в которого я когда-либо вдохнул жизнь, каждой маской, которую я когда-либо надевал и которой одалживал свой голос, что мы не причиним вреда твоему брату, а тем, что разыщем его, спасем его от огромного количества других людей, собирающихся навредить ему, включая нас. Я клянусь кровью, наводнением и огнем, и я клянусь сценой.

– Ничего себе, – сказала Эсса.

Роуни тоже был впечатлен, но все еще не убежден:

– Актеры – лжецы, – сказал он. – Вы притворяетесь. Это ваша работа.

– Нет, – сказала Семела. – Мы всегда использовали маски и недостаток фактов, чтобы добраться до правды и сделать ее еще более истинной. – Она подняла с земли камешек, вытерла рукавом и протянула его Роуни. – Вот. Более правильно приветствовать так мертвых, которые сами молчат, как камень, и привыкли таким образом общаться. Я не думаю, что Роуэн мертв, но он пропал и поэтому молчит, и я знаю, что таким образом он передавал привет ваше матери. Так что я использую его, чтобы передать привет тебе. Да – от него, но также и от меня.

Роуни взял предложенную гальку. Она была серо-зеленой и имела форму яйца.

– Привет, – сказал он.

– Добро пожаловать в нашу труппу, – сказала Семела. – Ты можешь остаться и играть с нами. Мы научим тебя языку масок, хотя мы должны делать это осторожно, да, поскольку лицедейство в последнее время слишком часто ведет к аресту и заключению. А еще надо быть осторожными, потому что твоя бывшая семья будет за тобой охотиться. Мы все еще рады тебя принять. А ты, со своей стороны, помоги нам, пожалуйста, отыскать своего брата, прежде чем придет наводнение.

Роуни убрал камешек в единственный карман куртки:

– Он может быть на мосту, – тихо сказал он. – Я ищу его там и иногда вижу кого-то, похожего на него, хотя вряд ли это действительно он. Но, может быть, он здесь.

– Мы тоже обыскали святилище моста Скрипачей, – сказал Томас, – и мы тоже не нашли его. Но мы будем искать. Мы благодарны за любую помощь, которую ты можешь оказать.

– То есть – его бывшая семья будет охотиться за ним? – спросила Эсса. – Нам снова нужно беспокоиться из-за старой Курьей Ноги?

– Да, – сказала Семела. – Поосторожнее с голубями. Скажите мне, если увидите их. Скажите мне, если они будут вам сниться, и кричите, если проснетесь от такого сна.

– Голуби не очень-то умны, – сказала Эсса. – То есть, я знала сову, которая умела поворачивать дверную ручку, и пару ворон, которые вместе играли на клавикордах. У них были ужасные голоса, но за клавикордами они были божественны. Но голуби такие глупые и грязные… Нам действительно нужно волноваться насчет них?

– Да, – сказала Семела. – Скажите, если они вам приснятся.

– Кстати, о снах, – сказал Томас. – Пора бы отправиться на покой. Завтра нам предстоит большая прогулка перед представлением и поисками. Выбирайте маски для утренней прогулки, и по кроватям. Вот, Роуни. Эта будет твоей. – Он снял шляпу, порылся в ней и вынул маску в форме лисьей мордочки. У нее были мохнатые лисьи уши, длинный лисий нос и усы.

Роуни взял маску и оглядел ее. Она улыбалась маленькими острыми зубами. Ее шерстка была короткой и жесткой, когда он гладил ее в неправильном направлении. Он снова пригладил ее.

– Ты также наденешь перчатки и шляпу, – сказал Томас, – чтобы спрятать свои не-Тэмлинские черты. Стража будет очень недовольна нами, если мы научим лицедейству неизмененного ребенка. Таким образом ты можешь прятаться среди нас, на виду и при свете дня, и сам казаться Тэмлином. А теперь все на отдых. Я все уберу. Роуни, найди себе свободный гамак в фургоне и держи неподалеку лису, когда будешь спать. – Старый гоблин залил огонь остатками содержимого чайника. Он зашипел, заклокотал и пошел паром.

– Доброй ночи, – сказала Семела.

Остатки группы ответили теми же пожеланиями. Роуни стоял на месте. Он ощупал лисьи зубы кончиками пальцев. Он только гадал, сможет ли спать в поле мертвых, в окружении могил, гоблинов и, возможно, призраков, здесь, где в древесных ветвей свисают веревки палача и в воздухе повисли кошмары, желающие кому-нибудь присниться. Он зевнул и последовал за Эссой, Клоком и Нонни в фургон. В одной руке он нес лисью маску. Другой рукой он залез в карман, чтобы убедиться, что камешек приветствия все еще лежал там.