Текст книги "Свирепая справедливость"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Питер сидел на одном из своих гунтеров, рослом, длинноногом, способном выдержать его вес, но мерину стоило большого труда не отставать от стремительной пары, которая легко гарцевала впереди.

У живой изгороди Мелисса-Джейн не снизошла до ворот, крепче стиснула поводья и направила гнедую к кустам. Маленький круглый круп приподнялся в прыжке, из-под копыт полетели комья земли.

Одолев изгородь, девочка оглянулась на отца, и Питер понял, что ему брошен вызов. Изгородь тут же показалась очень высокой, и он впервые заметил, под каким большим углом уходит назад земля. Он почти два года не ездил верхом, а на этом мерине вообще сидел впервые, но конь храбро пошел на прыжок, они перелетели через изгородь и неуклюже приземлились, Питер ухватился за шею коня, и на мгновение ему показалось, что он упадет на глазах у дочери; однако удержался в седле, натянул поводья, конь запрокинул голову, и они остановились.

– Супер! – со смехом крикнула Мелисса-Джейн. К тому времени как Питер догнал ее, она уже спешилась под тисом на самой вершине и ждала, пар ее дыхания вился в холодном неподвижном воздухе.

– Наша земля когда-то тянулась до самой церкви, – Питер показал на далекую серую каменную иглу, воткнутую в брюхо неба, – а там – почти до самого края равнины. – Он повернулся в другую сторону.

– Да, – Мелисса-Джейн просунула свою ладонь в его.

Они стояли под деревом.

– Семья продала ее, когда умер дедушка. Ты рассказывал. И правильно. Одна семья не должна иметь так много.

Питер удивленно посмотрел на нее.

– Боже мой, коммунистка в семье. Пригрели на груди змею!

Она сжала его пальцы.

– Не волнуйся, папусик. Разжиревший плутократ – это дядя Стивен. А ты не капиталист. Ты у нас безработный... – Девочка тут же смолкла, ее смех затих, она виновато посмотрела на него. – Ой, я не хотела. Правда.

Прошел почти месяц после отставки Питера, но скандал еще не утих.

Хвалебные заголовки, посвященные операции «Дельта» и успеху «Тора», продержались лишь несколько дней. Восторженные редакторские колонки, обложки и развороты, главная новость на всех телеканалах, бурные поздравления от руководителей всех западных держав, мгновенный триумф Питера Страйда и его героев – во все это быстро проникли странные ноты, и экстаз как будто выдохся.

Расистское правительство Южной Африки действительно согласилось освободить политических заключенных до нападения, один из террористов был захвачен живым и умер от огнестрельного ранения в здании аэровокзала. Один из освобожденных заложников оказался журналистом. Он освещал ход съезда хирургов на Маврикии, возвращался на похищенном самолете и, опираясь на личные впечатления, опубликовал сенсационную статью, а десяток пассажиров подтвердили его показания, что четвертый террорист, женщина, просила о снисхождении и была застрелена уже после ареста.

Буря проклятий и поношений, поднятая левым крылом лейбористов, потрясла британский парламент и эхом отозвалась в обвинениях демократов в американском конгрессе. Существование «Тора» подверглось тщательному анализу и в самых диковинных выражениях было объявлено незаконным. Коммунистические партии Франции и Италии организовали массовые протесты. Взрыв ручной гранаты М-26, одной из тех, что группа Баадера-Мейнхоф похитила на американской базе в Меце – во время футбольного матча на стадионе «Парк де Принс» в Париже, – убил одного и ранил двадцать три зрителя. В редакцию «Франс суар» позвонил человек, говоривший по-французски с акцентом, и заявил, что это – первая месть за убийство четверых похитителей наймитами империалистов.

Вначале отставки Питера потребовал Пентагон, и не было никаких сомнений, что за этим стоит доктор Кингстон Паркер, хотя о нем как о главе «Атласа» никогда не объявлялось публично и организацию по-прежнему окружала полная тайна. Газеты начали требовать полного расследования всех обстоятельств, связанных с деятельностью «Тора». «И если будет установлено, что в ходе операции действительно имели место преступные нарушения закона, человек или люди, ответственные за это, должны быть преданы суду или военному трибуналу». К счастью, существование «Атласа» оставалось для средств массовой информации тайной. Критике подвергли только «Тор»; о существовании «Меркурия» и «Дианы» никто не подозревал.

В английском военном министерстве и в правительствах Великобритании и США у Питера было много сочувствующих и сторонников, но он облегчил жизнь своим друзьям и себе, подав прошение об отставке. Отставку приняли, но левые требовали большего. Они жаждали крови. Крови Питера Страйда.

Фиалковые глаза Мелиссы-Джейн наполнились слезами стыда.

– Я не хотела, правда, не хотела.

– Ну, не так-то плохо оказаться без работы. У меня теперь много времени для доченьки. – Он улыбнулся, но девочка не успокаивалась.

– Я не верю в те ужасные вещи, о которых говорят. Я знаю, что ты человек чести, папа.

– Спасибо. – В его груди больно защемило от чувства вины и печали. Они долго стояли рядом и молчали. Наконец Питер заговорил.

– Ты собираешься стать палеонтологом...

– Нет. Это было месяц назад. Я передумала. Старые кости меня больше не интересуют. Я буду врачом, детским врачом.

– Это хорошо. – Питер серьезно кивнул. – Но давай ненадолго вернемся к старым костям. К веку больших ящеров. Почему вымерли динозавры?

– Не смогли приспособиться к изменившейся обстановке, – сразу ответила Мелисса-Джейн.

Питер сказал:

– Вот и с чувством чести то же самое. Уж не устарело ли это понятие в современном мире? – И сразу увидел в ее взгляде изумление и боль – и понял: они ступили на опасную почву.

Его дочь страстно любит все живое, особенно людей. Несмотря на возраст, у нее сформировавшиеся политические и социальные взгляды, она верит в идеалы и в основополагающую красоту и доброту человечества. Конечно, впереди ее ждут годы болезненной утраты иллюзий. Слова «человек чести» для Мелиссы-Джейн звучали как посвящение в рыцари, к кому бы ни прилагалось это определение: к принцу Уэльскому или популярному певцу с нелепым именем, которое Питер никак не может запомнить, к Вирджинии Уэйд, недавней чемпионке Уимблдона, или к учителю из Роудин,[18]18
  Роудин-скул – одна из самых привилегированных женских частных гимназий в Англии. – Прим. перев.


[Закрыть] который пробудил в ней интерес к медицине. Питер знал, он должен быть благодарен за то, что его включили в это избранное общество.

– Я постараюсь оправдать твое мнение обо мне. – Он наклонился и поцеловал ее, удивленный силой собственного чувства к этому ребенку-женщине. – А сейчас слишком холодно, чтобы стоять тут дальше, и Пат никогда не простит нас, если мы опоздаем на ленч.

Их лошади процокали по булыжникам двора конюшни. Ехали рядом, нога к ноге, и, прежде чем спешиться, Питер окинул взглядом здание, которое всегда было его домом, хотя теперь и отошло вместе с титулом к Стивену, его старшему брату. Правда, всего на три часа, но тем не менее старшему.

Дом из красного кирпича, с крышей, наклоненной под пятьюдесятью самыми разными углами. Еще чуть-чуть, и дом стал бы уродливым, но именно это чуть-чуть делало его волшебным, сказочным. Питер никогда не завидовал Стивену, который любил это расползшееся здание едва ли не страстно.

Может быть, именно желание владеть этим домом и вернуть ему былую славу подвигло Стивена на сверхчеловеческие усилия, которые должен приложить житель Англии, чтобы вопреки налогам и социалистическим ограничениям заработать состояние.

Стивен не пожалел сил, и теперь «Тисовое аббатство» процветает, аккуратное и ухоженное, с великолепным садом, а Стивен живет так, как и подобает баронету.

Дела его столь сложны и разбросаны по стольким континентам, что, должно быть, даже английские налоговые инспекторы устрашились. Питер однажды поднял эту тему в разговоре, и Стивен спокойно ответил:

– Когда закон явно несправедлив, как наше налогообложение, долг честного человека нарушать его.

Старомодная порядочность Питера встала на дыбы, но он промолчал.

Странно, что жизнь братьев сложилась именно так, ведь более умным всегда считался Питер, а Стивена в семье называли не иначе, как «бедный Стивен». Никто не удивился, когда Стивен ушел из Сандхерста с последнего курса (при этом о нем ходили всякие темные слухи), однако спустя два года он уже был миллионером, а Питер – всего лишь скромным вторым лейтенантом английской армии. Питер беззлобно улыбнулся этому воспоминанию; он всегда очень любил старшего брата. Но в этот миг течение его мыслей прервалось: краем глаза он увидел блестящий, как зеркало, зад серебристого лимузина, припаркованного у конюшни. Длинный «мерседес-бенц», какие любят поп-звезды, шофер в синей форменной тужурке деловито драит кузов до еще большего блеска. Даже у Стивена не было такой машины, и Питер был заинтригован. Гости «Тисового аббатства» всегда интересны. Стивен Страйд не приглашал тех, у кого нет власти, большого богатства или исключительного таланта. За «шестисотым мерседесом» стоял другой, поменьше, черный, и в нем двое с жесткими лицами – телохранители.

Мелисса-Джейн тоже увидела машину.

– Похоже, еще один разжиревший плутократ, – сказала она. У нее это выражение обычно означало крайнее неодобрение. Помогая дочери снять седло и растирая лошадей, Питер думал о ее жаргоне. Они рука об руку прошли через розарий и, смеясь, вошли в главную гостиную.

– Питер, старина! – Стивен пошел им навстречу; высокий, как брат, когда-то он был таким же стройным, но от благополучной жизни округлился, а обычные для крупного дельца стрессы выбелили волосы на висках и вплели в усы серебряные нити. Лицо баронета, более мясистое и красное, чем у Питера, не повторяло черты брата, как в зеркале, но все же сходство было очень сильно, особенно теперь, когда это лицо светилось удовольствием. – Я думал, ты сломал себе шею, черт полосатый! – Стивен тщательно культивировал грубоватые манеры деревенского сквайра, чтобы скрыть свой острый, проницательный ум. – Он повернулся к Мелиссе-Джейн и с удовольствием обнял ее. – Как дела у Флоренс Найтингейл?

– Она душка, дядя Стивен. Я никогда не смогу отблагодарить тебя.

– Питер, я хотел бы познакомить тебя с очаровательной дамой...

Она разговаривала с Патрицией Страйд, женой Питера, но теперь повернулась, и зимнее солнце, лившееся через окно за ее спиной, окружило ее мягким романтическим ореолом.

Питер почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Кто-то словно сжал его сердце в кулаке, не давал дышать.

Он сразу узнал ее по фотографии, которую видел в досье о похищении ее мужа. На одном этапе расследования казалось, что похитители вместе со своей жертвой пересекли Ла-Манш, и «Тор» целую неделю провел в состоянии «Альфа». Питер изучал фотографии, собранные из десятка источников, но даже глянцевые цветные снимки из «Вог» и «Жур де Франс» не могли передать великолепие этой женщины.

Удивительно, но он заметил, что и она его узнала. Выражение ее лица не изменилось, но глаза на мгновение вспыхнули темно-зеленым изумрудным светом. Подойдя к ней, он понял, что она высокая, но прекрасные пропорции скрадывают рост. Юбка из тонкого шерстяного крепа подчеркивала длинные, красивые ноги балерины.

– Баронесса, позвольте представить вам моего брата. Генерал Страйд.

– Здравствуйте, генерал. – Почти безупречный английский, голос низкий и чуть хриплый, очень привлекательный легкий акцент, но его звание она произнесла отчетливо, в три слога.[19]19
  В английской разговорной речи словоgeneral, «генерал», может произноситься как двусложное и даже односложное. – Прим. перев.


[Закрыть]

– Питер, это баронесса Альтман.

Густые блестящие черные волосы зачесаны назад (их линия образует надо лбом небольшой мысик), широкие славянские скулы, безупречное совершенство кожи. Но при этом чересчур сильный и квадратный для красавицы подбородок и чуть высокомерный рисунок рта. Великолепная, но не прекрасная. Питер сразу понял, что его неудержимо тянет к этой женщине. Такого чувства, от которого захватывает дух, он не испытывал уже лет двадцать.

Она, казалось, воплощала все, чем он восхищался в женщинах.

Тело как у тренированного спортсмена. Под нежным шелком блузки обнаженные руки с четко выделяющимися мышцами, узкая талия, груди маленькие и ничем не стесненные, прекрасной формы, что хорошо заметно сквозь тонкий материал. Чистая свежая загорелая кожа светится от здоровья и тщательного ухода. Все это вносит свой вклад в ее привлекательность.

И все же главное крылось в сознании Питера. Он знал, что это женщина исключительной силы и поразительных достоинств, и это усиливало его тягу к ней – как и то, что ее окружал ореол неприступности. Она насмешливо оценивала его мужественность взглядом королевы или богини, недосягаемая и далекая. Казалось, она внутренне улыбается – холодно, покровительственно – его откровенному восхищению, но принимает его как должное. Питер быстро припомнил все, что знал о ней.

Она начала работать у барона личным секретарем и за пять лет стала незаменимой. Барон признал ее способности, продвинув в совет директоров – быстро, первой из группы младших служащих, – и в конце концов поручил ей руко–вод–ство своей главной холдинговой компанией. Когда в безнадежной схватке с раком жизненные силы барона стали иссякать, он все чаще искал в ней опору и, как оказалось, с полными на то основаниями. К тому времени она руководила империей мощных промышленных компаний, корпораций по производству электроники и вооружения, банками, распоряжалась торговыми сделками и вложением капиталов – ни дать ни взять сын, которого у барона никогда не было. Он женился на ней – ему было пятьдесят восемь, на тридцать лет больше, чем ей, – и она стала прекрасной женой, как была прекрасным деловым партнером.

Именно баронесса собрала и лично доставила огромный выкуп, который требовали похитители, одна, без охраны, вопреки советам французской полиции пошла на встречу с безжалостными убийцами, а когда ей вернули изуродованный труп барона, оплакала его, похоронила и продолжала править унаследованной империей с проницательностью и властностью, которые совершенно не соответствовали ее возрасту.

Теперь ей было двадцать девять. Нет, прошло уже два года, понял Питер, склонившись к ее руке, но почти не касаясь губами гладких холодных пальцев. Ей тридцать один. На руке – одно кольцо с бриллиантом, не очень большим, не больше шести карат, но такой превосходной белизны и блеска, что он, кажется, наделен собственной жизнью. Выбор женщины, обладающей огромным богатством и превосходным вкусом.

Распрямившись, Питер понял, что баронесса оценивает его так же тщательно, как он ее. Ему казалось, что от этих чуть раскосых изумрудных глаз ничего нельзя скрыть, но он уверенно ответил на ее взгляд, зная, что способен выдержать любую проверку; впрочем, он был заинтригован: откуда она его знает?

– Не так давно ваше имя часто мелькало в новостях, – словно объясняя, сказала она.

На ленч собралось шестнадцать человек, в том числе трое детей Стивена, Пат и Мелисса-Джейн. Обстановка была приятная и спокойная, но баронесса сидела далеко от Питера, и он не мог беседовать с ней, она же, хотя он пытался прислушиваться к ее словам, говорила негромко и обращалась в основном к Стивену и к издателю одной из общенациональных ежедневных газет, сидевшему рядом с ней. А Питеру пришлось изо всех сил обороняться от восхищенного внимания своей соседки слева, хорошенькой, но совершенно пустоголовой блондинки.

Однако он успел заметить, что хотя баронесса подносила к губам бокал, уровень красного вина в нем не понижался, а ела она совсем немного.

Питер украдкой поглядывал на нее, а вот баронесса ни разу не посмотрела в его сторону. Но за кофе обратилась прямо к нему:

– Стивен сказал, что в поместье есть развалины римских построек.

– Могу показать. Прекрасная прогулка по лесу.

– Спасибо. Но сперва мне нужно кое-что обсудить со Стивеном; мы можем встретиться в три часа?

Баронесса переоделась в твидовую юбку и жакет свободного покроя, который на менее высокой и более полной женщине сидел бы плохо, и в высокие сапоги, как и одежда лиловато-розовые. Под жакетом был кашемировый трикотажный джемпер, на шее шарф из тонкой шерсти. Шляпа с широкими полями и ярким пером за лентой была надвинута почти на глаза.

Шла она молча, глубоко засунув руки в большие карманы, не делая попыток уберечь дорогие сапожки от грязи, шипов и сломанных ветвей. Двигалась она грациозной плавной походкой, чуть покачиваясь, ее плечи и голова плыли чуть ниже плеч и головы самого Питера. Он решил, что, не будь она признанным лидером в сфере мировой промышленности и финансов, из нее вышла бы отличная манекенщица. Она обладала способностью придавать одежде элегантность и значимость, в то же время относясь к ней равнодушно.

Питер уважал ее молчание, довольный тем, что идет с ней рядом; они шагали по темному лесу, пропахшему плесенью и холодным дождем, с ветвей капало, стволы дубов заросли мхом, казалось, они о чем-то молят серое небо, высоко воздев скрюченные артритом руки.

Наконец Питер и баронесса вышли на открытое возвышенное место, ни разу не остановившись, хотя тропа была крутая, а почва мягкая.

Баронесса дышала глубоко, но ровно, и раскраснелась лишь чуть-чуть. Он решил, что она в отличной физической форме.

– Вот они. – Питер указал на едва заметную, поросшую травой канаву на вершине холма. – Не очень впечатляют, но я не хотел заранее разочаровывать вас.

Теперь она улыбнулась.

– Я бывала здесь раньше, – сказала она своим интригующим хрипловатым голосом.

– Ну, мы с вами времени не теряем. Обманываем друг друга с первой встречи... – усмехнулся Питер.

– Я прилетела из Парижа, – объяснила баронесса. – Что было совсем не обязательно. Дело можно было обсудить с сэром Стивеном за пять минут по телефону. Но то, о чем я хочу поговорить с вами, можно обсуждать только наедине... – И тут же поправилась: – Простите, лицом к лицу.

Редкая оговорка. Стивен проявил странную настойчивость, приглашая Питера на этот уик-энд в «Тисовое аббатство». Несомненно, он приложил руку к организации этой встречи.

– Мне льстит интерес такой красавицы...

Баронесса мгновенно нахмурилась и досадливым жестом оборвала комплимент.

– Недавно отделение «Нармко» компании «Седдлер Стил» обратилось к вам с просьбой возглавить их торговый отдел, – сказала она, и Питер кивнул. Со времени своей отставки он получил много предложений. – На исключительно щедрых условиях.

– Верно.

– Быть может, вы предпочитаете уединенную жизнь ученого? – спросила она, и хотя выражение лица Питера не изменилось, он опешил. Невозможно, чтобы она знала о предложении одного американского университета занять кафедру новейшей военной истории, о котором он все еще размышляет между делом.

– Есть книги, которые я хотел бы прочесть и написать, – сказал Питер.

– Книги. У вас хорошее собрание, и я читала написанное вами. Вы человек противоречивый, генерал Страйд. Человек действия и в то же время глубоко мыслящий политически и социально.

– Иногда я сам себя не понимаю, – улыбнулся Питер. – Как же вам меня понять?

Она не клюнула на его улыбку.

– Многое из того, что вы пишете, совпадает с моими убеждениями. А что касается ваших действий, то, будь я мужчиной и на вашем месте, я поступила бы так же.

Питер напрягся, отгоняя всякие ассоциации с «ноль семидесятым», и снова баронесса инстинктивно поняла его.

– Я имею в виду всю вашу карьеру, генерал. От Кипра до Йоханнесбурга – включая Ирландию.

Он слегка успокоился.

– Почему вы отвергли предложение «Нармко»? – спросила баронесса.

– Во-первых, за ним скрывалось невысказанное убеждение, что я не смогу отказаться. Во-вторых, условия были столь щедрыми, что от них попахивало. В-третьих, мне показалось, что от меня потребуют оправдать репутацию, которую я приобрел после захвата рейса «ноль семьдесят».

– Какую репутацию? – Она чуть подалась к нему, и Питер ощутил ее особый запах. Запах гладкой, как лепесток, кожи, разогретой ходьбой и подъемом на холм. Легкий запах раздавленных цветков лимона и чистой здоровой зрелой женщины. Он почувствовал физическое возбуждение, почти непреодолимое желание коснуться ее, ощутить тепло и гладкость ее кожи.

– Например, репутацию человека, способного добиться сговорчивости, – сказал он.

– А что, по-вашему, от вас потребовали бы?

На этот раз он пожал плечами.

– Вероятно, предлагать взятки моим бывшим коллегам по НАТО, чтобы ускорить покупку вооружения, производимого «Нармко».

– Почему вы так думаете?

– В НАТО мне приходилось принимать такие решения.

Она отвернулась от него и посмотрела на своеобразную зелень английского зимнего ландшафта, аккуратные поля и пастбища, темные клинья и геометрические очертания лесов и рощ.

– А вы знаете, что через «Альтман Индастриз» и другие компании я контролирую большую часть акций «Седдлер Стил» и, естественно, «Нармко»?

– Нет, – сознался Питер. – Но нельзя сказать, что я удивлен.

– А что предложение «Нармко» исходило от меня лично, вы знаете?

На этот раз он ничего не ответил.

– Вы правы – конечно, ваши связи с верхними эшелонами НАТО, с военными ведомствами Великобритании и Соединенных Штатов стоят той щедрой суммы, что вам предложили, всей, до последнего сантима. А что касается взяток... – она вдруг улыбнулась, и улыбка совершенно изменила ее лицо: оно стало казаться гораздо моложе, в нем появились теплота и озорство, о которых Питер и не подозревал. – Это капиталистическое общество, генерал. Мы предпочитаем говорить о комиссионных и представительских.

Он обнаружил, что улыбается ей в ответ, не из-за ее слов, а потому что ее улыбка неотразима.

– Однако торжественно обещаю вам, что от вас никогда этого не потребуют. Нет, с тех пор как «Локхид» проявил неосторожность, правила изменились. Ничто незаконное не может быть связано с «Нармко», в особенности с ее руководителями. Прежде всего с вами.

– Вопрос представляет чисто академический интерес, – заметил Питер. – Я уже отказался.

– Я не согласна, генерал Страйд. – Поля шляпы скрывали ее глаза, и смотрела она в землю. – Возможно, узнав, чего я хотела добиться, вы передумаете. Прежде всего, я допустила ошибку, не связавшись с вами непосредственно. Я рассчитывала, что щедрость предложения убедит вас. Обычно я не ошибаюсь в людях так серьезно... – Она подняла взгляд и снова улыбнулась, но на этот раз взяла Питера за руку. Пальцы ее, как и руки, были длинными и тонкими, но заостренными к концу, ногти прекрасной формы покрыты розовым лаком. Держа Питера за руку, она продолжала говорить. – Мой муж был исключительным человеком. Человеком широких взглядов, сильным, способным к сочувствию. Поэтому его пытали и убили, – ее голос перешел в хриплый порывистый шепот, – убили самым подлым образом. – Она смолкла, но не отвернулась, не стыдясь слез, которые навернулись на глаза, но не сорвались с век. Она даже не моргнула, и первым отвел взгляд Питер. Только теперь баронесса выпустила его ладонь, взяла его под руку и встала совсем близко, почти касаясь его бедром. – Скоро пойдет дождь, – сдержанно, ровным голосом сказала она. – Пора спускаться.

Когда они пошли вниз, она продолжала говорить.

– Мясники, сотворившие это с Аароном, остались на свободе, а общество только наблюдало за их действиями – бессильное, упорно лишающее себя возможности защититься от следующего нападения. Америка буквально упразднила свои разведывательные службы; она так связала им руки и выставила напоказ, что они практически безоружны. Вашу страну, как и все прочие европейские страны, тревожат только собственные проблемы. Нет международного подхода к проблеме, общей по своей сути. «Атлас» – отличная идея, но то, что он используется только для возмездия и только в исключительных обстоятельствах, ограничивает его возможности. Однако стоит общественности заподозрить, что подобная организация существует, левые разорвут ее на клочки, как стая голодных гиен. – Баронесса легонько сжала руку Питера и искоса посмотрела на него серьезными раскосыми изумрудными глазами. – Да, генерал, я знаю об «Атласе», но не спрашивайте, откуда.

Питер промолчал. Они вошли в лес, осторожно ступая по скользкой крутой тропе.

– После смерти мужа я много думала о том, как, оставаясь в рамках закона, уберечь знакомый нам мир. Вместе с «Альтман Индастриз» я унаследовала обширную международную систему сбора информации, настроенную, естественно, исключительно на коммерцию и промышленность... – Ее негромкий напряженный голос действовал на Питера гипнотически. Баронесса описала, как с помощью денег и влияния сумела проникнуть в пределы, недоступные большинству людей, и увидеть цельную картину нового мира насилия и страха. – Ограничения Интерпола – самоубийственное правило не иметь дела с преступлениями, имеющими политическую подоплеку, – меня не связывали. И лишь узнав все, я вновь столкнулась с самоуничтожительным образом мысли, который прикрывается демократией и свободой индивидуума. Я сумела предвосхитить удар террористов и предупредила власти, но «намерение не преступление», сказали мне, и обоих преступников тихо проводили до границы и освободили, чтобы они открыто готовились к следующему удару. Мир должен ждать этого удара, ему запрещено принимать превентивные меры, а когда наступает время этих мер, мешает неразбериха с ответственностью разных государств и усложненная концепция минимальных затрат... – Баронесса смолкла. – Но все это вы знаете. Вы много писали на эту тему.

– Интересно услышать еще раз.

– Скоро я подойду к самому интересному... но мы почти дошли до дома.

– Пойдемте, – Питер повел баронессу мимо конюшен к павильону с плавательным бассейном. От подогретой воды поднимался пар, роскошные тропические растения представляли странный контраст с зимним пейзажем за стеклянными стенами.

Они устроились на качелях, рядышком, чтобы не повышать голоса; напряжение отчасти спало. Баронесса сняла шляпу, шарф и жакет, бросила на плетеное кресло напротив, вздохнула и опустилась на подушки.

– Со слов сэра Стивена я поняла: он хочет, чтобы вы работали в банке. – Она искоса взглянула на Питера. – Должно быть, трудно, когда за тобой так присматривают.

– Боюсь, в отличие от Стивена мне не свойственно почтение к деньгам.

– Это приходит со временем, генерал Страйд, – заверила его собеседница. – И может войти в привычку.

Внезапно в павильоне разразилась буря острот, криков и смеха – появились дети обоих Страйдов; вид Питера и баронессы на качелях их немного угомонил.

Младший сын Стивена – упитанный, отчего костюм казался ему тесным, с серебряными скобками на зубах – закатил глаза, указывая на них взглядом, и громким драматическим шепотом сказал Мелиссе-Джейн:

– Je t'aime, ma cherie,[20]20
  Я люблю тебя, дорогая (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] падай в обморок!

За чудовищное произношение он получил отповедь хриплым шепотом и толчок в спину, от которого отлетел в глубокую часть бассейна.

Баронесса улыбнулась.

– Ваша дочь очень заботится о вас, – она повернулась и посмотрела в лицо Питеру. – Или это ревность? – И, не дожидаясь ответа, задала другой вопрос. Дети смеялись и шумели, и Питеру показалось, что он ослышался.

– Что вы сказали? – осторожно спросил он, стараясь не выдать себя выражением лица, и баронесса повторила:

– Означает ли для вас что-нибудь имя Калиф?

Питер слегка нахмурился, делая вид, что задумался, и в его памяти всплыли страшные микросекунды смертельной схватки: дым, пламя, выстрелы, темноволосая девушка в красной рубашке кричит: «Не убивайте нас! Калиф сказал, что мы не умрем! Калиф...» Его пуля не дала ей договорить, влетев в открытый рот. С тех пор это слово преследовало его, он испробовал тысячи вариаций, искал смысл и значение, рассматривал возможность того, что расслышал неправильно. Теперь он знал, что это не так.

– Калиф? – переспросил он. Ему казалось, что важно не соглашаться, ведь нужно что-то оставить в резерве, не дать унести себя потоку воли этой личности, этой женщины. – Это мусульманский титул. Мне кажется, он буквально означает «наследник Мухаммеда, преемник пророка».

– Да. – Она нетерпеливо кивнула. – Титул религиозного и гражданского руководителя. Но слышали ли вы, чтобы его использовали как кодовое имя?

– Нет. Простите, не слышал. А что оно означает?

– Как знать – даже мои собственные источники не дают точных сведений. – Баронесса вздохнула, и они стали молча следить за Мелиссой-Джейн. Девочка ждала, когда Питер обратит на нее внимание, а когда дождалась, легко пробежала по мостику, легкая, как ласточка, исполнила прыжок в полтора оборота, войдя в воду почти без брызг, тут же вынырнула с прилипшими к лицу волосами и посмотрела на Питера в ожидании одобрения.

– Прекрасный ребенок, – сказала баронесса. – У меня нет детей. Аарон хотел сына – но нет. – В ее глазах была настоящая печаль, и она постаралась ее скрыть. На другой стороне павильона Мелисса-Джейн выбралась из бассейна и быстро завернулась в полотенце, прикрыв грудь, уже довольно большую и в то же время настолько непривычную, что она составляла для девочки постоянный источник замешательства и стыдливой гордости.

– Вы говорили о Калифе, – напомнил Питер, и баронесса повернулась к нему.

– Впервые я услышала это имя два года назад в обстоятельствах, которые никогда не забуду... – Она помолчала. – Я полагаю, вы в курсе подробностей похищения и убийства моего мужа. Не хочу без необходимости повторять эту ужасную историю.

– Я все знаю, – заверил Питер.

– Вы знаете, что я лично доставила выкуп.

– Да.

– Встреча происходила на покинутом летном поле близ восточно-германской границы. Меня ждали в легком двухмоторном самолете-разведчике советского производства, но со стертыми обозначениями...

Питер вспомнил тщательное планирование угона и особое оборудование, использованное при похищении «ноль семидесятого». Все совпадало.

– Их было четверо, в масках. Говорили они по-русски, вернее, двое говорили по-русски. Двое других вообще не сказали ни слова. Русский был ломаный...

Питер вспомнил, что баронесса, родом из Восточной Европы, говорит по-русски и еще на пяти языках, и пожалел, что, работая в разведке, не ознакомился с ее досье. Отец сбежал вместе с ней из ее родной Польши, когда она была еще ребенком.

– Почти несомненно и самолет, и этот русский язык должны были скрыть истинную принадлежность похитителей, – продолжала баронесса. – Я провела с ними немного времени. Мне нужно было передать им сорок пять миллионов швейцарских франков, и, хотя они были в крупных купюрах, все равно на борт предстояло погрузить громоздкий и тяжелый багаж. За первые несколько минут они поняли, что у меня нет полицейской охраны, успокоились и, когда грузили деньги, перешучивались. Слово «Калиф» прозвучало в английской транскрипции; в переводе с русского получалось: «Калиф снова прав», а ответ: «Калиф всегда прав». Возможно, я запомнила это так отчетливо из-за того, что они воспользовались английским словом... – Она снова замолчала, в ее глазах плескалось неприкрытое горе.