Текст книги "Свирепая справедливость"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Они уже шестнадцать часов на земле, но единственный контакт до сих пор – требование медикаментов и подключения к магистральной электролинии. – Кингстон Паркер снял пиджак и расслабил узел галстука – это единственное говорило о длительном бдении.

Питер Страйд кивнул, глядя на экран.

– Какие выводы сделали ваши врачи по списку медикаментов? – спросил он.

– Похоже на огнестрельное ранение. Группа крови – третья положительная, довольно редкая, но она указана в служебных данных у одного члена экипажа. Десять литров плазмалита В, установка для переливания крови, шприцы, морфий, пенициллин для инъекций, противостолбнячная сыворотка – все необходимое для лечения серьезной травмы.

– Они подключены к стационарному источнику питания? – спросил Питер.

– Да, иначе четыреста человек уже задохнулись бы без кондиционирования. Администрация аэропорта провела кабель и подключила его к внешнему источнику питания. Теперь все системы самолета, даже кухонное оборудование, действуют.

– Значит, мы в любое время можем отключить их. – Питер сделал пометку в блокноте. – Никаких требований? Никаких переговоров?

– Нет, ничего. Они вроде бы хорошо понимают, как вести себя в таких обстоятельствах... в отличие от наших друзей – страны, где они сели. Похоже, нам придется иметь дело с менталитетом типа Уайатта Эрпа...[13]13
  Известный американский стрелок, действовавший в пограничных территориях в первой половине 19 века. – Прим. перев.


[Закрыть] – Паркер помолчал. – Простите, Уайатт Эрп – шериф с Дикого Запада...

– Я видел фильм и читал книгу, – бросил Питер.

– Ну так вот. Южноафриканцы горят желанием взять самолет штурмом, а наш и ваш послы с трудом удерживают их от этого. Эти ребята готовы пинком открыть двери салуна и ворваться туда, паля из шестизарядных револьверов. Наверно, они тоже видели этот фильм.

По спине Питера прошел холодок ужаса.

– Это была бы катастрофа, – быстро сказал он. – Те, в самолете, настроены решительно.

– Убеждать меня вам не нужно, – хмыкнул Паркер. – Сколько вам еще лететь до «Яна Смита»?

– Семь минут назад мы пересекли реку Замбези. – Питер искоса бросил взгляд в перплексовое окно, но землю внизу скрывали облака и дымка. – Лететь еще два часа десять минут, а штурмовая группа – в трех часах сорока минутах за нами.

– Ну хорошо, Питер. Мне снова пора связаться с ними. Правительство Южной Африки назначило срочное заседание всех членов кабинета, на нем в качестве советников и наблюдателей присутствуют оба наших посла. Мне кажется, пора сообщить им о существовании «Атласа». – Он ненадолго умолк. – По крайней мере, теперь у нас есть оправдание существования «Атласа», Питер. Единая организация, способная действовать, невзирая на границы, быстро и самостоятельно. Вы должны знать, что я уже получил согласие президента и вашего премьер-министра на операцию «Дельта» – под мою ответственность...

Операция «Дельта» – это собственно боевая операция.

– ...но еще раз должен подчеркнуть, что разрешу «Дельту» только в самом крайнем случае. Вначале я хочу услышать и обдумать их требования, и в этом смысле мы готовы к переговорам...

Кингстон Паркер продолжал говорить, а Питер Страйд опустил голову и закрыл подбородок рукой, скрывая раздражение. Они вновь затронули спорную тему, и ему снова придется выразить несогласие.

– Всякий раз как вы позволяете боевику уйти невредимым после теракта, вы создаете условия для новых.

– Разрешение на этап «Дельта» у меня есть, – повторил Паркер резко, – но я хочу, чтобы вам было ясно: я использую его только в крайнем случае. Мы не банда убийц, генерал Страйд. – Паркер кивнул своему помощнику за пределами экрана. – Я на связи с Южно-Африканским правительством, расскажу об «Атласе».

Экран потемнел.

Питер Страйд вскочил и попробовал походить между сиденьями, но места для его высокой фигуры было мало, и он в досаде опять упал в кресло.

В одном из помещений западного крыла Пентагона Кингстон Паркер встал из-за стола связи. Два техника-связиста уступили ему дорогу, а личный секретарь открыл дверь во внутренние помещения.

Для такого крупного человека Паркер двигался с удивительным изяществом, в его теле не было ни капли лишнего жира, только крупные крепкие кости и поджарая плоть. Одет он был в дорогой костюм, отлично сшитый – лучший, какой могла предложить Пятая авеню, – но заношенный почти до дыр. Воротничок рубашки тоже чуть махрился, носы итальянских туфель сносились. По-видимому, Паркер был совершенно равнодушен к одежде. Но носил он ее с определенным щегольством и выглядел лет на десять моложе своих пятидесяти трех, лишь несколько серебряных прядок сверкали в его густой шевелюре.

Внутренние помещения, меблированные со спартанской скромностью, создавали впечатление утилитарности и безликости, как во всяком правительственном учреждении. Паркеру здесь принадлежали только книги, занимавшие множество полок, и рояль. «Бехштейн» казался чересчур большим для кабинета; проходя мимо него, Паркер легко провел рукой по клавишам, но не задержался и направился дальше, к столу.

Усевшись во вращающееся кресло, он принялся просматривать десятки лежавших на столе папок с разведданными, последние затребованные им распечатки. Биографии, оценки и характеристики всех участников операции со «Спидберд 070».

Здесь были досье на обоих послов – розовые обложки с пометкой «Только для руководителей департаментов» свидетельствовали о высочайшем уровне секретности. Четыре зеленые папки – меньший уровень секретности – содержали материалы по членам Южно-Африканского правительства, имеющим право принимать решения в условиях чрезвычайного положения. В самой толстой папке хранились данные на премьер-министра Южно-Африканской Республики. Паркер в который раз бегло отметил: во время Второй мировой войны этот человек был брошен пробританским правительством генерала Яна Смита в тюрьму за то, что вел вооруженную борьбу против участия свой страны в этой войне. Паркер задумался о том, как теперь этот человек отнесется к вооруженным боевикам нового поколения.

Лежали здесь и досье на министров обороны и юстиции, тонкие папки начальника полиции и его заместителя, облеченных властью принимать необходимые решения на месте. Из всех этих людей только премьер-министр отличался сильным характером – мощный, похожий на бульдога, на него нелегко повлиять, нелегко разубедить. Кингстон Паркер инстинктивно чувствовал: высшая власть – здесь.

В самом низу стопки ждала еще одна розовая папка; ее листали так часто, что картонная обложка протерлась на сгибе. Первые записи были сделаны два года назад, и с тех пор папка ежеквартально пополнялась.

Заголовок: «СТРАЙД ПИТЕР ЧАРЛЬЗ»; и пометка: только для руководителя «Атласа» .

Кингстон Паркер, вероятно, мог бы процитировать содержимое этой папки наизусть. Тем не менее он развязал тесемки и раскрыл папку у себя на коленях.

Попыхивая трубкой, он начал перелистывать страницы досье.

Вначале основные жизненные вехи. Родился в тридцать девятом, имеет брата-близнеца, отец – военный, погиб через три года после рождения сыновей, когда танковая бригада, которой он командовал, встретилась в пустынях Северной Африки с сокрушительным ударом корпуса Эрвина Роммеля. Старший из близнецов унаследовал титул баронета, Питер пошел по хорошо известному в таких семьях пути: Харроу и Сандхерст [14]14
  Харроу – одна из старейших привилегированных мужских гимназий в Англии; там учатся дети аристократов и высших чиновников; Сандхерст – Королевское военное училище. – Прим. перев.


[Закрыть] ; впрочем, Питер уже тогда изумлял семью необыкновенными успехами в учебе и явным нежеланием заниматься командными видами спорта, которым предпочитал гольф, теннис и длительные пробежки.

Тут Кингстон Паркер ненадолго задумался. Вот первые проявления норова, который порой приводит в замешательство даже его. Паркер, испытывавший общее для интеллектуалов презрение к военным, предпочел бы иметь дело с человеком, который больше отвечает расхожему представлению о крепколобом солдате.

Когда юный Питер Страйд пошел служить в часть, которой когда-то командовал его отец, казалось, что его недюжинный интеллект наконец-то направлен в обычное русло, а тяга к независимости в мыслях и действиях усмирена, хотя и не забыта... А потом часть направили на Кипр в момент предельного обострения внутренней политической обстановки. Через неделю молодой Питер Страйд был временно откомандирован в распоряжение армейской разведки, причем командир дал ему самую похвальную рекомендацию. Вероятно, он тоже начал понимать: трудно удержать чудо-дитя рядом с офицерской столовой.

В тот раз военное ведомство сделало удивительно верный выбор. За следующие шестнадцать лет Страйд не допустил ни единой ошибки, если не считать брака, завершившегося через два года разводом. Останься он в своей части, это могло бы отразиться на его карьере, но после Кипра продвижение Страйда по служебной лестнице оказалось таким же нетиповым и стремительным, как его мышление.

С тех пор он отточил свои способности и приобрел новые при выполнении десятков сложных заданий; вопреки традициям британской армии, он еще до тридцати лет стал старшим офицером.

У него появились влиятельные друзья и сторонники по обе стороны Атлантики и в штаб-квартире НАТО. Проведя три года в Брюсселе, он был произведен в генерал-майоры и назначен начальником английской разведки в Ирландии. Этой работе он отдавал все свои способности, вкладывал в нее всю свою одержимость.

Именно ему Англия была обязана значительным прогрессом в подавлении ирландского терроризма; Питер серьезно изучил вопросы партизанской войны в городе, психологию и менталитет боевиков и внес очень большой вклад в эту область исследований.

В конце концов была сформулирована концепция «Атласа», и Питер, естественно, возглавил список возможных претендентов на пост главы новой организации. Казалось, изберут именно его: американцев поразила глубина его исследования, а друзья по НАТО не забыли о нем. В принципе его кандидатуру одобрили. Однако в последний момент возникло ожесточенное сопротивление назначению профессионального военного на такую деликатную должность. Сопротивление возникло одновременно и в Уайтхолле, и в Вашингтоне – и победило.

Кингстон Паркер выколотил трубку, пересек комнату и положил папку на пюпитр рояля. Сел и, по-прежнему глядя в печатные страницы, заиграл.

Поток музыки, прекрасные воздушные звуки Листа не мешали ему думать, скорее помогали.

Паркер с самого начала не хотел назначения Страйда, считая его опасным и предчувствуя, что честолюбие и устремления генерала трудно будет контролировать. Паркер предпочел бы собственных выдвиженцев: Таннера, который командовал сейчас «Меркурием», или Колина Нобла; он ожидал, что Страйд откажется от должности, которая явно не соответствует его возможностям и таланту.

Однако Страйд принял назначение и возглавил «Тор». Паркер подозревал, что за этим скрывается необычная мотивировка, и постарался при первой же возможности лично изучить Страйда. В пяти различных случаях он приказывал Страйду прибыть в Вашингтон и сосредоточивал на нем всю силу своего личного обаяния. Он даже пригласил генерала пожить в своем нью-йоркском доме, немало часов посвятил беседам на самые разные темы – и вынес из этих бесед опасливое уважение к уму этого человека, в то же время придя к твердому заключению относительно его будущего в «Атласе».

Паркер перелистнул страницу «Оценка личности». Он давно привык начинать поиск слабых мест своих противников с промежности. Страйд не выказывал никаких необычных сексуальных предпочтений. Несомненно не гомосексуалист, напротив. В досье имелся список женщин, с которыми у Страйда после развода была связь: свыше десяти имен. Но все в тайне и с соблюдением приличий. Три дамы из списка были замужем, но не за его подчиненными и вообще не имели отношения к военным или к людям, которые могли бы как-то повлиять на карьеру Страйда.

У всех этих женщин было нечто общее: все высокие, умные и преуспевающие. Одна – журналистка, чью колонку печатало множество изданий, другая – бывшая модель, занявшаяся конструированием и изготовлением одежды и завоевавшая себе место на этом специфическом рынке в Лондоне и в Европе. Примадонна Шекспировского королевского театра... Паркер просмотрел список: сам он не уважал и не терпел людей, которые уступали требованиям своей плоти. Приучив себя к монашескому целомудрию, всю свою сексуальную энергию Паркер преобразовал в умственную; с другой стороны, этот человек, Страйд, вполне мог иметь две или даже три связи одновременно.

Паркер перешел ко второй слабости. Наследство Страйда очень пострадало от грабительских английских налогов, но и сейчас годовой доход генерала превышал двадцать тысяч фунтов стерлингов, а если прибавить к этому генерал-майорское жалованье и различные надбавки, Страйд вполне мог позволить себе жить безбедно. И даже экстравагантное хобби: он собирал редкие книги (а также, ядовито отметил про себя Паркер, еще более экстравагантную коллекцию редких женщин).

Впрочем, никаких следов незаконных доходов не было: ни счетов в швейцарских банках, ни вкладов в золоте, ни собственности за рубежом, ни владения компаниями, во главе которых стояли бы подставные лица, – а Паркер чрезвычайно тщательно искал эти следы: они означали бы получение дополнительной платы, возможно, от иностранных государств. Такому человеку, как Страйд, было что предложить, и цены он мог назначать сам, но, кажется, этого не делал.

Страйд не курил; Паркер вытащил изо рта свою старую вересковую трубку и несколько мгновений любовно разглядывал ее. Одна из его немногих слабостей, достаточно безобидная, что бы ни утверждал главный военный хирург США. Паркер вновь крепко зажал трубку в зубах.

Страйд употреблял алкоголь – умеренно, и слыл знатоком вин. Иногда играл на скачках, но для него это было скорее своего рода социальное общение, нежели серьезное увлечение. Никаких следов пристрастия к другим азартным играм. Вдобавок генерал не охотился и не стрелял, то есть пренебрегал двумя исконными развлечениями английского джентльмена. «Возможно, он по неким нравственным соображениям не одобряет виды спорта, связанные с кровопролитием, – подумал Паркер, – хотя это маловероятно, поскольку Страйд великолепно владеет ружьем и пистолетом. На Мюнхенской олимпиаде он входил в английскую сборную, завоевал золотую медаль в стрельбе из пистолета с пятидксяти метров и до сих пор ежедневно не менее часа проводил в тире».

Паркер обратился к медицинским документам. Великолепная физиология. В тридцать девять лет Страйд весил на один фунт меньше, чем в двадцать один год, и по-прежнему был тренированным, как солдат на передовой. Паркер отметил, что за последний месяц Страйд шестнадцать раз прыгал с парашютом. А вот времени на гольф после прихода в «Атлас» у генерала не оставалось, хотя во время службы в штабе НАТО Страйд давал другим игрокам большую фору.

Паркер закрыл досье и негромко заиграл, но ни прикосновение к прохладным клавишам, ни чарующие звуки знакомой музыки не могли хотя бы отчасти унять его беспокойство. Досье было подробное, но давало ответ не на все вопросы. Например, почему Страйд согласился принять «Тор» – он был не из тех, кто действует необдуманно. Но больше всего Паркера занимал навязчивый вопрос, насколько в этом человеке сильна привычка к независимому мышлению, до какой степени развито честолюбие, куда способен привести острый ум. Короче говоря, какую угрозу этот человек способен представлять для «Атласа» на пути к выполнению этой организацией ее главной задачи.

– Доктор Паркер, сэр... – Помощник негромко постучался и вошел. – Есть новости.

Паркер негромко вздохнул.

– Иду, – сказал он, из-под длинных сильных пальцев вырвались последние печальные и прекрасные звуки, и он поднялся.

«Хокер» почти неслышно снижался. На высоте пять тысяч футов пилот выключил двигатели и более не касался рычагов управления. Самолет, планируя, пролетел над самой автостоянкой, над оградой летного поля и коснулся земли в двадцати ярдах за полосатой разметкой начала взлетно-посадочной полосы «один пять». И сразу включил максимальное торможение. «Один пять» – вспомогательная поперечная полоса, а у «Хокера» очень короткий пробег. От «Спидберда 070», стоявшего на главной полосе, его полностью скрывали здания аэропорта.

Пилот развернул «Хокер» на 360 градусов и осторожно, на самой малой скорости, лишь бы самолет двигался, вернулся на полосу «один пять».

– Отлично, – похвалил Питер Страйд, сидевший в кресле позади пилота. Он был почти уверен, что никто на борту 070 не заметил их появления. – Нам приготовили укрытие, там можно будет подключиться к магистрали, это в северной части... – Питер смолк, увидев, что им машет работник аэропорта; дальше виднелась тесная кучка ожидающих – четыре человека. Трое в камуфляже, а четвертый – в аккуратном синем мундире с золотыми нашивками старшего офицера Южно-Африканской полиции и в фуражке.

Офицер первым встретил Питера, когда тот спустился по трапу.

– Принслоу, – представился он, и они обменялись рукопожатием, – генерал-лейтенант.

Старше Питера по званию, но не армейский, а из полиции. Крепкий, чуть полноватый, не моложе пятидесяти пяти. Очки в стальной оправе. Тяжелые черты лица, мясистые щеки и губы – такие Питер часто видел у голландских и бельгийских крестьян, когда служил в Голландии. Человек земной, суровый и консервативный.

– Позвольте представить комманданта Бунзайера.

«Коммандант» – армейское звание, равное полковнику. Этот моложе, но с таким же сильным акцентом и такими же тяжелыми чертами лица. Высокий, всего на дюйм ниже Питера. Оба южноафриканца смотрели недовольно, с подозрением, и причина этого сразу же стала ясна.

– Мне сообщили, что я поступаю в ваше распоряжение, генерал.

Офицеры слегка передвинулись и теперь стояли лицом друг к другу. Питер сразу понял: не вся враждебность нацелена на него. И здесь армия не дружила с полицией. Питер снова подумал, как выгодно отличается в этом отношении «Атлас».

Одна-единственная четко проведенная вертикаль подчиненности и ответственности совершенно необходима. Питер вспомнил перестрелку в аэропорту Ларнаки между египетскими коммандос и национальной гвардией Кипра. Террористы ушли без единой царапины, а взлетное поле было усеяно горящими обломками египетского транспортного самолета и десятками мертвых и умирающих египтян и киприотов.

Первый принцип стратегии террористов – наносить удар там, где перекрываются зоны ответственности разных государств. «Атлас» преодолевал эту трудность.

– Спасибо. – Питер без всякой рисовки принял командование. – Моя штурмовая группа высадится через три часа. Разумеется, мы используем силу только в крайнем случае, но если до этого дойдет, я задействую исключительно бойцов «Атласа». Хочу, чтобы вы поняли это с самого начала. – Он увидел, как разочарованно дернулся рот одного из офицеров.

– Мои люди специально обучены...

– Самолет английский, большинство заложников англичане и американцы. Это политическое решение, полковник. Но я буду приветствовать вашу помощь в других сферах, – тактично отверг его предложение Питер. – Прежде всего подскажите, пожалуйста, где нам разместить оборудование для наблюдения. А потом вместе осмотрим местность.

* * *

Питер без труда нашел, где разместить свой передовой наблюдательный пункт – в кабинете управляющего службами аэропорта, просторной и скудно обставленной комнате на третьем этаже здания аэровокзала. Оттуда открывался вид на всю зонуобслуживания и южную часть полосы, где стоял «боинг».

Когда отсюда эвакуировали служащих, окна оставили открытыми, и менять что-либо в помещении не требовалось.

Сверху нависал смотровой балкон, он затенял кабинет, и любому наблюдателю, даже с помощью сильной оптики, не удалось бы заглянуть внутрь. Очевидно, похитители ожидали, что за ними будут наблюдать сверху, из стеклянной башни диспетчерской. Любое преимущество, пусть даже такое незначительное, могло оказаться важным.

Оборудование для наблюдения было компактным и легким, телевизионные камеры – не больше восьмимиллиметровой модели для домашнего использования; такую камеру вместе с алюминиевым треножником человек может унести в одной руке. Однако камера давала электронное увеличение изображения до эквивалента 800-миллиметровой фокусной длины; это изображение выводилось на панель управления «Хокера» и одновременно записывалось на видео.

Усилитель звука был более громоздким, но тоже легким, четырехфутовая тарелка-антенна с микрофоном в центре. Телескопический прицел позволял нацелить усилитель на источник звука со снайперской точностью. Направив его на губы человека в восьмистах ярдах от наблюдателя, можно было слышать речь нормальной громкости; звук также передавался в оперативный штаб и записывался на магнитофон.

В кабинете разместились два связиста Питера с достаточным запасом кофе и пончиков, а Питер в сопровождении южноафриканского полковника и своего штаба отправился наверх, в стеклянную диспетчерскую.

Из башни открывался вид на все летное поле, ангары и зону обслуживания. Сейчас там оставались только военные.

– Все въезды в аэропорт перекрыты. Впускают только пассажиров с билетами и разрешением на вылет; никаких любителей ужасов; используется только северное крыло аэровокзала.

Питер кивнул и повернулся к старшему диспетчеру.

– Что с вылетами?

– Мы отказали всем частным рейсам, прилетающим и улетающим. Все местные рейсы перенесены в аэропорты Лансерия и Джермистон. Сейчас мы принимаем и обслуживаем только международные полеты по расписанию, но примерно с трехчасовым опозданием.

– Не приближаются ли к «ноль семидесятому» другие самолеты?

– К счастью, зал международных вылетов расположен дальше всех, подъездные пути в южной части аэропорта закрыты. Как видите, мы очистили всю зону; три самолета «Южно-Африканских авиалиний» проходят осмотр и обслуживание, но ближе чем в тысяче ярдов от «ноль семидесятого» никаких самолетов нет.

– Возможно, придется перекрыть все движение, если... – Питер помолчал, – ...вернее, когда начнутся осложнения.

– Хорошо, сэр.

– А пока продолжайте действовать в том же духе. – Питер поднял бинокль и снова очень тщательно осмотрел огромный «боинг».

Тот стоял особняком, тихий и с виду пустой. Яркая веселая раскраска придавала ему праздничный вид. Красные, синие и белые полосы сверкали на солнце высокого вельда. Самолет стоял боком к башне, все иллюминаторы и двери были закрыты.

Питер медленно прошелся взглядом по длинному ряду перплексовых иллюминаторов на фюзеляже, но на каждом была опущена темная шторка, и круглые окна походили на глаза мертвого насекомого.

Питер перевел взгляд чуть выше – на фонарь пилотской кабины. Он был завешен изнутри одеялами, не позволявшими видеть экипаж или похитителей – или стрелять по кабине, хотя до ближайшего угла аэровокзала было не больше четырехсот ярдов. С новыми оптическими прицелами опытные снайперы «Тора» могли с такого расстояния вогнать пулю в любой глаз человека, на выбор.

По бетону рулежной дорожки вился тонкий черный электрический кабель, соединявший самолет с источником электроэнергии, – длинная уязвимая пуповина. Питер задумчиво рассмотрел кабель, потом оглядел четыре броневика и, озабоченный, слегка наморщил лоб.

– Полковник, пожалуйста, отзовите эти машины. – Он старался скрыть раздражение. – С задраенными башнями ваши экипажи там поджариваются, как рождественские гуси.

– Генерал, считаю своим долгом... – начал Бунзейер, но Питер опустил бинокль и улыбнулся. Очаровательная дружеская улыбка застала полковника врасплох: до сих пор лицо Питера оставалось строгим и неулыбчивым. Но глаза Страйда не улыбались, они смотрели сурово.

– Я хочу по возможности разрядить атмосферу. – Необходимость давать объяснения раздражала Питера, но он продолжал улыбаться. – Тот, на кого нацелены четыре пушки, более склонен к жестким решениям и может сам спустить курок. Держите их поблизости на всякий случай, если угодно, но уберите с глаз долой – и дайте им отдохнуть.

Полковник с недовольным видом передал приказ по рации, висевшей у него на поясе, и броневики тотчас ожили и медленно скрылись за ангарами. Питер без всяких угрызений совести продолжил:

– Сколько людей вы развернули? – Он указал на цепь солдат вдоль смотрового балкона, а после на головы у ангаров, заметные на голубом фоне африканского неба.

– Двести тридцать человек.

– Уберите, – приказал Питер, – и пусть в самолете видят, что ваши люди уходят.

– Всех? – недоверчиво переспросил полковник.

– Всех, – подтвердил Питер, и его улыбка превратилась в оскал, – да поживее.

Бунзейер усваивал быстро, а потому сразу поднес рацию ко рту. Несколько минут солдаты на балконе строились, потом строем ушли. Над парапетом отчетливо просматривались стальные каски и стволы. Все это должны были увидеть в «боинге».

– Вы обращаетесь с этими... с этими скотами... – в голосе полковника звучал сдерживаемый гнев, – ...чересчур мягко.

Питер прекрасно знал, что его ожидает.

– Если вы не прекратите размахивать пистолетом у них под носом, полковник, они все время будут настороже. Пусть немного успокоятся, расслабятся, почувствуют себя уверенней.

Он говорил, не отрываясь от бинокля, выбирая взглядом опытного солдата позиции для своей четверки снайперов. Вряд ли их удастся задействовать – их задача уложить всех террористов одновременно, – но по дренажной канаве можно подобраться к небольшой постройке, где размещается один из радаров и маяки срочной посадки. Постройка находится в тылу противника. Вряд ли похитители ожидают обстрела оттуда. Точка за точкой Питер рассматривал диспозицию, записывал наблюдения в небольшой переплетенный в кожу блокнот, разглядывал крупномасштабную карту аэропорта, рассчитывал градиенты и углы полей обстрела, подыскивал укрытия, определял «время выполнения задачи», если боевики выйдут из ближайшего укрытия; пытался найти новые решения, перехитрить врага, по-прежнему безликого и потому бесконечно грозного.

Потребовался час напряженной работы, прежде чем он почувствовал удовлетворение. Теперь он может сообщить о своем решении Колину Ноблу, приближающемуся на борту «Геркулеса», и через четыре минуты после того, как шасси самолета коснется земли, все его люди с их разнообразными умениями и сноровками займут нужные позиции.

Питер оторвался от карты и сунул блокнот в нагрудный карман. Снова внимательно оглядел в бинокль безмолвный самолет с зашторенными иллюминаторами – но на этот раз позволил себе роскошь эмоций.

Он почувствовал, как из недр его души поднимаются гнев и ненависть, как убыстряется ток крови и напрягаются мышцы живота и бедер.

Снова перед ним многоглавое чудовище. Залегло в засаде, готовое к прыжку, ждет, как бывало уже не раз.

Ему вдруг вспомнились осколки стекла на булыжных мостовых Белфаста, сверкавшие под фонарями, как алмазы; вспомнился густой запах взрывчатки и крови.

Вспомнилась мертвая молодая женщина у тротуара перед развороченным нутром фешенебельного лондонского ресторана. Взрыв обнажил ее прекрасное юное тело, оставив только обрывки кружевного французского белья.

Вспомнилась семья – отец, мать, трое маленьких детей, – сгоревшая в своей машине; их обугленные тела корчились в пламени, словно исполняя жуткий медленный танец. С того дня Питер не мог есть жареную свинину.

Вспомнились испуганные глаза ребенка, глядящие сквозь кровавую маску; рядом с девочкой – ее оторванная рука, бледные пальцы еще сжимают маленькую грязную тряпичную куклу.

Эти разрозненные картины мелькали в его памяти, питая ненависть, пока та не заполнила все его существо; от нее защипало глаза, и пришлось опустить бинокль и вытереть их тыльной стороной ладони.

Вот враг, с которым он уже встречался. Однако чутье предостерегало: с их последней встречи враг стал сильнее, потерял последнее сходство с человеком. Питер старался обуздать ненависть, чтобы та не мешала ему рассуждать здраво – впереди ждали трудные часы и дни. Но чувство было слишком сильно, а он сдерживал его слишком долго.

Ему чудился в этой ненависти вражий голос. Именно ненависть питала извращенную философию и чудовищные действия врага; опуститься до ненависти значило опуститься на дочеловеческий уровень. Но ненависть не сдавалась.

Питер Страйд полностью отдавал себе отчет в том, что источник этой ненависти – не только память об ужасной смерти и искалеченных телах, которых он навидался в прошлом. Скорее ее породила угроза, которую враг представлял для всего общества, цивилизованных порядков, законности. Если позволить злу восторжествовать, писать законы станут революционеры с безумным взглядом и зажатым в кулаке пистолетом, править миром – разрушители, а не созидатели. Подобная возможность вызывала у Питера Страйда еще большее отвращение, чем кровь и насилие, и ненависть его была ненавистью солдата. Ибо только солдат знает, что такое ужасы войны.

Инстинкт бойца призывал его немедленно выступить и уничтожить врага, но ученый и философ в нем предупреждал: еще не время – и огромным усилием воли Питер обуздал свое желание.

В то же время он понимал, что поставил под угрозу всю свою карьеру именно ради этого момента, этой непосредственной встречи со злом.

Когда ему не дали возглавить «Атлас» и взамен назначили политика, Питеру следовало бы отклонить назначение на меньшую должность в той же организации. Перед ним открывались иные возможности, но он предпочел остаться в проекте – и надеялся, что никто не почувствовал глубину его негодования. Бог свидетель, у Кингстона Паркера с тех пор не было оснований жаловаться. Никто в «Атласе» не работал с большей отдачей, и Питер много раз доказывал свою верность.

Теперь ему казалось, что все это было не зря – миг, ради которого трудился Питер, наконец наступил. Там, на раскаленном бетоне под африканским солнцем, его ждал враг – не на тихом зеленом острове под дождем, не на грязных улицах густонаселенного города, но это был все тот же старый враг, и Питер знал: его время пришло.

Когда Питер забрался в салон «Хокера», превращенный в его штаб-квартиру, и опустился в кожаное кресло, связь уже установили, и на главном экране был Колин Нобл. На правом верхнем экране помещалось панорамное изображение южной части главной полосы; в самом его центре, как орел в гнезде, сидел «боинг». На другом экране виднелась пилотская кабина самолета при максимальном увеличении, с такими четкими подробностями, что Питер без труда прочел на ярлычке название фирмы, изготовившей одеяло, которым занавесили окно. На третьем экране была диспетчерская: на переднем плане перед экранами радаров – сотрудники в рубашках с коротким рукавом, а у них за спиной, за большими окнами, все тот же «боинг». Камеры час назад установили в здании аэропорта. Еще один экран оставался темным. Главный экран заполнило знакомое добродушное лицо Колина Нобла.