Текст книги "Свирепая справедливость"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Уилбур СМИТ
СВИРЕПАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

В аэропорте Виктория острова Маэ, входящего в состав Республики Сейшельские Острова, на са–молет «Британских авиалиний» сели всего пят–надцать человек.

В очереди на таможенный досмотр отдельно от остальных расположились две парочки – молодые, загорелые, спокойные, явно довольные своим пребыванием в этом тропическом раю. Среди четверки сразу бросалась в глаза сногсшибательная красотка.

Высокая, длинноногая, с красивой шеей и гордо посаженной головой. Густые золотистые светлые волосы заплетены и уложены короной; кожа сияет на солнце здоровьем и молодостью; движения мягкие, плавные, грациозные, точно у большой хищной кошки. На голых ногах – открытые сандалии, выгоревшие подрубленные джинсы обтягивают крепкие округлые ягодицы, тонкая ткань майки с крупной надписью: «ПОМЕШАНА НА ЛЮБВИ» над изображением большого кокосового ореха [1]1
  Игра слов: слово nut по-английски «свихнувшийся, помешанный» и «орех». – Прим. перев.


[Закрыть] обтягивает большие острые груди.

Девушка ослепительно улыбнулась темнокожему сейшельскому таможеннику и протянула ему американский паспорт с золотым орлом, однако, повернувшись к своему спутнику, бегло заговорила по-немецки. Получив свой паспорт обратно, она вместе с остальными прошла в зону спецконтроля.

Здесь она вновь улыбнулась, теперь уже двум сейшельским полицейским, проверявшим наличие оружия, и сняла с плеча сумку.

– Хотите проверить? – спросила она, и все рассмеялись. В сумке лежали самые популярные островные сувениры – два кокосовых ореха, крупные, вдвое больше человеческой головы. Такие же орехи были и у спутников девушки, и полицейские оставили эти более чем знакомые предметы без внимания. Они небрежно провели металлоискателем вдоль сумки, которая представляла основной багаж молодых людей. Прибор загудел, и один из парней смущенно достал и предъявил небольшой фотоаппарат. Снова раздался смех, и полицейский пропустил группу в накопитель.

Там уже толпились транзитные пассажиры, летевшие с Маврикия, а за окном виднелся огромный «Боинг-747 Джамбо»,[2]2
  Слон. – Прим. перев.


[Закрыть] освещенный прожекторами; вокруг него сновали заправщики.

В зале яблоку негде было упасть, и четверо встали кружком под одним из больших вентиляторов: ночь была жаркая, в душном помещении пахло табаком и разгоряченными потными телами.

Блондинка – она была на два дюйма выше обоих мужчин и на целую голову выше второй девушки – весело болтала со своими спутниками, смеялась. Эта четверка стала центром внимания сотни пассажиров. Когда молодые люди оказались в накопителе, их манера держаться едва заметно изменилась: им определенно полегчало, словно они одолели серьезное препятствие, смех выдавал почти лихорадочное возбуждение. Не в силах стоять неподвижно, они беспрестанно переступали с ноги на ногу, поправляли волосы или одежду.

Хотя это несомненно была компания близких друзей, державшаяся особняком, один из пассажиров оставил жену и через весь зал направился к ним.

– Послушайте, вы говорите по-английски? – спросил он, приближаясь.

Это был полный мужчина лет под пятьдесят – густая седая шевелюра, очки в темной роговой оправе; уверенные манеры выдавали человека успешного и состоятельного.

Четверка неохотно расступилась, и высокая блондинка ответила, словно остальные уполномочили ее на это:

– Конечно. Я американка.

– Серьезно? – Мужчина усмехнулся. – Тут вот какое дело... – Он смотрел на девушку с нескрываемым восхищением. – Хотел спросить, что это за штуки. – Он кивнул на сумку с орехами.

– Кокосы, – ответила блондинка.

– Ах да. Я о них слышал.

– Их еще называют «орехи любви», – продолжала девушка, наклоняясь и открывая тяжелую сумку. – Видите почему? – Она показала на один из плодов. Двойные сросшиеся полушария очень походили на человеческие ягодицы. – Вот зад. – Блондинка улыбнулась. Зубы у нее были такие белые, что казались сделанными из прозрачного фарфора. – А вот перед, – она повернула орех и показала мужчине точное подобие mons veneris,[3]3
  Женский лобок (лат.). – Прим. перев.


[Закрыть] вплоть до курчавых волос. Было ясно, что девушка слегка кокетничает, но не без издевки. Она изменила позу, подав бедра чуть вперед, и мужчина невольно увидел ее собственный mons, отчетливо обрисовавшийся под хлопчатобумажной тканью брюк, – треугольник, разделенный складкой ткани.

Щеки пассажира порозовели, губы раскрылись в непроизвольном легком выдохе.

– У мужского растения тычинка – с вашу руку. – Глаза девушки широко распахнулись и стали похожи на фиалки. На другом конце зала жена ее собеседника, предупрежденная извечным женским чутьем, встала и направилась к ним. Она была гораздо моложе своего мужа и двигалась тяжело и неуклюже из-за беременности.

– Сейшельцы говорят, что в полнолуние мужское дерево вытягивает из земли корни и идет совокупляться к женскому...

– Длиной и толщиной с руку... – вторя насмешке, улыбнулась рядом с блондинкой красивая миниатюрная брюнетка. – Вот это да!

Девицы демонстративно уставились на ширинку назойливого пассажира. Тот поежился, и при виде его смущения парни заулыбались.

К мужчине подошла жена, потянула его за руку. Шея у нее покраснела, на верхней губе, как прозрачные волдырьки, выступили капельки пота.

– Гарри, мне нехорошо, – тихонько пожаловалась она.

– Мне пора, – с облегчением пробормотал тот. Вся его самоуверенность исчезла. Он взял жену за руку и увел.

– Узнали? – спросила брюнетка по-немецки, по-прежнему улыбаясь; говорила она еле слышно.

– Гарольд Маккевитт, – на том же языке и так же негромко ответила блондинка. – Нейрохирург из Форт-Уорта. Читал заключительный доклад на последнем заседании съезда в субботу, – продолжала она. – Крупная рыба, очень крупная, – и, как кошка, провела кончиком языка по верхней губе.

В это утро понедельника в накопителе из четырехсот одного пассажира триста шестьдесят были хирургами (среди прочих – врачи с мировым именем из Европы и Англии, Соединенных Штатов и Японии, Южной Америки и Азии) или женами хирургов. Все они участвовали в работе съезда, который завершился двадцатью четырьмя часами раньше на острове Маврикий, в пятистах милях к югу от острова Маэ. Почти все билеты на первый после съезда рейс были закуплены заранее.

– Объявляется посадка на рейс ноль семь ноль «Британских авиалиний» в Найроби и Лондон; транзитных пассажиров просят пройти через главный выход. – В голосе диктора звучал резкий креольский акцент. Все двинулись к выходу.

– Диспетчер, говорит «Спидберд [4]4
  Speedbird (англ.) – быстрая птица. – Прим. перев.


[Закрыть] ноль семь ноль», прошу разрешения на взлет.

– «Ноль семь ноль», взлет разрешен с полосы один.

– Прошу внести изменения в полетный план рейса на Найроби. Наш код для автоматического контроля будет четыреста один. Все пассажирские места заняты.

– Принято, «Спидберд», изменение внесено.

* * *

Огромный самолет набирал высоту. В салоне первого класса горели надписи «Пристегнуть ремни» и «Не курить». Блондинка и ее спутник сидели в просторных креслах «1а» и «1б», сразу перед переборкой, отделяющей салон первого класса от кабины пилотов и кухни. Места, которые занимала молодая пара, были забронированы за несколько месяцев.

Блондинка кивнула спутнику, и тот наклонился вперед, заслоняя ее от пассажиров, сидящих через проход. Девушка открыла сумку, достала кокос и положила его себе на колени.

Орех был аккуратно распилен по естественной перемычке, «молоко» и белая мякоть плода убраны, половинки скорлупы снова склеены, так же аккуратно. Место соединения можно было разглядеть только при внимательном осмотре.

Девушка вставила в шов маленький металлический инструмент и резко повернула. С негромким щелчком половинки разошлись, точно створки раковины.

Внутри на полосках пенопласта лежали два гладких, серых яйцевидных предмета размером с бейсбольный мяч.

Это были гранаты восточно-германского производства с маркировкой: «МК1У(С)», принятой в армиях Варшавского договора. Наружная оболочка каждой гранаты представляла собой пластиковую броню того типа, что используется в противопехотных минах, чтобы их нельзя было обнаружить электронными металлоискателями. Желтая полоска, опоясывавшая каждую гранату, указывала, что граната не осколочная, а предназначена для создания сильной взрывной волны.

Блондинка взяла гранату в левую руку, отстегнула ремень и встала. Остальные пассажиры не проявили никакого интереса к тому, что она направилась за портьеру, в кабину пилотов. Однако техник и две стюардессы, тоже пристегнувшиеся ремнями, пристально взглянули на нее.

– Простите, мадам, но я попрошу вас вернуться на место и не вставать, пока горит надпись.

Блондинка подняла левую руку и показала им блестящее серое яйцо.

– Это специальная граната, предназначенная для уничтожения экипажа танка, – негромко сообщила девушка. – Она порвет фюзеляж этого самолета, как бумажный мешок, или убьет взрывной волной всех в радиусе пятидесяти ярдов. – Блондинка следила за их лицами и увидела, как там ядовитым цветком расцвел страх. – Если я отниму руку, через три секунды произойдет взрыв. – Девушка смолкла. Ее глаза возбужденно блестели, дышала она быстро и неглубоко. – Вы, – блондинка выбрала техника, – отведете меня к пилотам, остальным оставаться на местах. Ничего не делать, ничего не говорить.

Когда она вошла в небольшую кабину, с трудом вмещавшую экипаж и огромное количество приборов и электронного оборудования, трое мужчин с легким удивлением оглянулись. Красотка подняла руку и показала, что в ней.

Ее поняли мгновенно.

– Я принимаю командование самолетом, – объявила она и добавила, обращаясь к бортинженеру: – Выключите все оборудование связи.

Бортинженер быстро оглянулся на командира и, когда тот коротко кивнул, послушно начал отключать радио: сверхвысокие частоты, высокие частоты, ультравысокие частоты.

– Спутниковую связь тоже, – приказала девушка.

Бортинженер взглянул на нее, удивленный такими познаниями.

– И не трогайте кнопку.

Он моргнул. Никому, ни одной живой душе, если та не работала в компании, не полагалось знать о специальном реле: стоит ему нажать на кнопку у своего колена, и в Хитроу немедленно получат особый сигнал, объявят чрезвычайное положение и смогут прослушивать все, что делается в пилотской кабине. Инженер убрал руку.

– Уберите предохранитель контура реле. – Блондинка безошибочно указала на ящик над головой инженера.

Тот снова взглянул на командира, но голос девицы ударил, как жало скорпиона:

– Делайте, что я говорю.

Он осторожно извлек предохранитель, и блондинка заметно успокоилась.

– Прочтите разрешение на полет, – приказала она.

– Нам разрешен перелет в Найроби по радару и безостановочный подъем на крейсерскую высоту в тридцать девять тысяч футов.

– Когда следующий сигнал «Все в норме»?

Сигнал «Все в норме» – стандартный сеанс связи с аэропортом Найроби, подтверждение, что полет проходит по плану.

– Через одиннадцать минут тридцать пять секунд. – Бортинженер был молодой, симпатичный, темноволосый и крутолобый, с бледной кожей и быстрыми четкими движениями, выработанными специальными тренировками.

Девушка повернулась к командиру «боинга». Их взгляды встретились, эти двое изучали друг друга. У командира короткостриженные почти седые волосы плотно прилегали к большой круглой голове. Толстая шея, мясистое румяное лицо крестьянина или мясника – но глаза холодные. Держался он спокойно, без суеты; с ним следовало считаться, и девушка сразу это поняла.

– Я хочу, чтобы вы поняли: я настроена решительно, – сказала она, – и с радостью пожертвую жизнью. – Бесстрашно глядя в глаза летчику, она заметила, как в них появляется уважение. Отлично – все, как она рассчитала.

– Верю, – командир кивнул.

– Вы отвечаете за четыреста семнадцать человек на борту самолета, – продолжала она. (Летчик смолчал.) – Они в безопасности, пока вы точно выполняете мои приказы. Обещаю.

– Хорошо.

– Вот наш пункт назначения. – Блондинка протянула маленькую белую карточку с машинописным текстом. – Мне нужен новый курс с учетом метеопрогноза и расчетное время прибытия. Курс измените сразу после очередного контрольного сигнала, через... – она взглянула на бортинженера.

– Девять минут тридцать восемь секунд, – быстро ответил тот.

– ...и измените мягко. Плавненько. Мы ведь не хотим, чтобы пассажиры расплескали шампанское, верно?

За те несколько секунд, что девушка провела в кабине пилотов, у нее установился странный контакт с командиром: открытая враждебность, к которой примешивались невольное взаимное уважение – и сексуальное влечение. Блондинка сознательно оделась так, чтобы ничего не скрывать; от возбуждения ее соски затвердели, потемнели и красноречиво выделялись под тонкой тканью платья. Кабину заполнил мускусный женский запах, усиленный возбуждением.

Несколько минут все молчали, затем бортинженер нарушил тишину:

– Тридцать секунд до контрольного сигнала.

– Хорошо, включи высокие частоты и передай сигнал.

– Аэропорт Найроби, говорит «Спидберд ноль семь ноль».

– Слушаем вас, «Спидберд ноль семь ноль».

– Все в норме, – сказал инженер в микрофон.

– Принято, «ноль семь ноль». Следующий сеанс связи через сорок минут. Отбой.

– Отбой.

Девушка с облегчением вздохнула:

– Ладно. Выключите радио. – И обратилась к командиру: – Отключите автопилот и ложитесь на новый курс. Посмотрим, умеете ли вы быть нежным.

Поворот был выполнен за две минуты и выполнен великолепно: при развороте на 76 градусов стрелка указателя направления не отклонилась ни на волос, и, когда все было кончено, блондинка впервые улыбнулась.

Великолепной солнечной улыбкой, сияя белоснежными зубами.

– Хорошо, – сказала она, улыбаясь командиру в лицо. – Как вас зовут?

– Сирил, – после мгновенного колебания ответил он.

– Можете называть меня Ингрид, – сказала она.

Никакого точного расписания, кроме часов огневой подготовки (пистолет и автоматическое оружие), у Питера Страйда не было. Но в отряде «Тор» от стрельб не освобождали никого, даже техников.

В остальное время Питер постоянно был чем-то занят, и главное место в его непрерывной деятельности отводилось знакомству с новейшим электронным оборудованием связи, установленным в его командирском самолете. Это заняло половину утра, и он едва успел присоединиться к своей штурмовой группе в салоне транспортного «Геркулеса»: предстояла тренировка.

Питер ушел с борта в составе первой десятки. Прыгали с пятисот футов, парашюты раскрывались, казалось, лишь за мгновение до того, как люди касались земли. Однако боковой ветер задувал достаточно сильно, чтобы разбросать десант даже при высадке с такой высоты. С точки зрения Питера, первое приземление прошло недостаточно кучно: группе потребовалось две минуты сорок восемь секунд, чтобы проникнуть в покинутое административное здание, одиноко стоящее на территории военной базы на равнине Солсбери.

– Если бы там держали заложников, мы бы успели только подтереть их кровь, – мрачно сказал Питер своим людям. – Повторить высадку!

На этот раз здание окружили за минуту пятьдесят, на десять секунд улучшив результат подразделения Колина Нобла.

Чтобы отметить это событие, Питер с пренебрежением отказался от военного транспорта и пять миль до взлетной полосы отряд бежал – в полной боевой выкладке, с огромными кипами парашютного шелка.

«Геркулес» ждал, чтобы отвезти их на базу, но уже стемнело, когда он приземлился и вырулил на закрытую площадку отряда «Тор» в конце главной полосы.

Питера так и подмывало предоставить подведение итогов Колину Ноблу. Шофер уже должен был забрать на станции Ист-Кройдон Мелиссу-Джейн, и сейчас та ждала Питера в его новом коттедже всего в полумиле от ворот базы – одна.

Он не видел ее уже шесть недель, с тех пор как принял «Тор», поскольку за все это время не дал себе ни дня передышки. Однако, испытывая некоторую неловкость оттого, что потакает своим слабостям, он задержался еще на несколько минут, чтобы коротко переговорить с Колином Ноблом.

– Что думаешь делать в выходные? – спросил тот.

– Сегодня меня ведут на какую-то попсу... На «Живых мертвецов», что ли, – Питер усмехнулся. – Она думает, я жить не смогу, если не услышу «Мертвецов».

– Передай Эм Джи мой привет и поцелуй, – сказал Колин.

Питер высоко ценил возможность побыть в одиночестве. Большую часть взрослой жизни он провел в офицерских казармах и столовых, постоянно окруженный людьми. Но нынешняя должность иногда позволяла ему уединяться.

Коттедж находился всего в четырех с половиной минутах езды от базы, но словно на острове. Дом сдавался с обстановкой, а арендная плата приятно удивила Питера. За высокой живой изгородью из шиповника, на тихой аллее среди заброшенного сада, коттедж за несколько дней стал его домом. Питеру даже удалось распаковать книги. Книги, собранные почти за двадцать лет и хранимые как раз на такой случай. Приятно было громоздить их на столе в небольшом кабинете или на ночном столике в спальне, хотя возможности читать у него по-прежнему почти не было. Слишком много времени и сил отнимала новая работа.

Мелисса-Джейн, должно быть, услышала скрип гравия под колесами «ровера» – она, разумеется, ждала – и выбежала из дверей на подъездную дорогу, прямо в лучи фар. Питер забыл, до чего она милая. У него сжалось сердце.

Когда он вышел из машины, Мелисса-Джейн бросилась к нему и обхватила, крепко-крепко. Он тоже обнял ее, и они долго стояли так, молча, не в силах говорить. Эм Джи была ужасно нежная и теплая. И живая.

Наконец Питер взял ее за подбородок и заглянул в лицо. Огромные фиолетовые глаза наполнились слезами счастья, Мелисса-Джейн громко засопела. В ней уже проступала старомодная английская фарфоровая красота; этой девочке не грозили страдания из-за угрей или мучительное созревание.

Питер серьезно поцеловал ее в лоб.

– Простудишься, – сварливо сказал он.

– Ой, папа, какой ты ворчун. – Она улыбнулась сквозь слезы, встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

Они ели лазанью и кассату [5]5
  Блюда итальянской кухни. – Прим. перев.


[Закрыть] в итальянском ресторане в Кройдоне. Говорила в основном Мелисса-Джейн. Питер смотрел и слушал, наслаждаясь ее свежестью и молодостью. Трудно было поверить, что ей нет еще четырнадцати – физически очень развитая (груди под белым свитером с высоким воротником больше не казались нераспустившимися бутонами), Мелисса-Джейн вела себя как вполне зрелая женщина, и лишь изредка смешки и молодежный жаргон выдавали ее.

Вернувшись в коттедж, она приготовила «Овалтин»,[6]6
  Шоколадно-молочный напиток из порошка. – Прим. перев.


[Закрыть] и они выпили его у огня, заранее планируя каждую минуту выходных и старательно обходя пропасти и негласные табу в своих отношениях, средоточием которых была «мама».

Когда пришла пора ложиться спать, Эм Джи села к Питеру на колени и пальцами разгладила ему морщинки на лице.

– Знаешь, на кого ты похож? – спросил она.

– Говори, – подбодрил он.

– На Гэри Купера [7]7
  Американский киноактер. – Прим. перев.


[Закрыть] ... только моложе, конечно, – торопливо добавила она.

– Да уж, – усмехнулся Питер. – Ты-то откуда знаешь о Гэри Купере?

– По телику в воскресенье показывали «Полдень».

Эм Джи снова поцеловала его. У ее губ был вкус сахара и «Овалтина», а волосы пахли чистотой и свежестью.

– Сколько тебе лет, пап?

– Тридцать девять.

– Ну, это ведь не так уж много, – неуверенно утешила она.

– Иногда я кажусь себе старым, как динозавр...

В этот миг возле пустой чашки загудело – резко, назойливо, – и Питер почувствовал, как внутри у него все сжалось.

«Не сейчас, – взмолился он про себя. – Не сегодня. Я ведь так давно с ней не виделся».

Приборчик был размером с пачку сигарет, с одним-единственным гневно алеющим глазком. Питер неохотно взял приспособление и, по-прежнему держа дочь на коленях, включил миниатюрную рацию и нажал кнопку приема.

– Тор один, – сказал он.

Едва слышный из-за помех – прибор работал почти на пределе дальности – пришел ответ:

– Генерал Страйд, «Атлас» объявил «Альфу».

«Опять ложная тревога, – с горечью подумал Питер. За последний месяц „Альфу“ объявляли раз десять... – Но почему именно сегодня?»

«Альфой» назывался сигнал к началу антитеррористической операции, по которому группа собиралась и ждала команды «Браво» – приказа на вылет.

– Передайте «Атласу», через семь минут мы будем в состоянии «Браво».

Четыре с половиной минуты из этих семи нужны ему, чтобы добраться до базы. Решение снять дом вдруг показалось опасным излишеством. За четыре с половиной минуты могут погибнуть невинные люди.

– Дорогая, – он нежно прижал к себе Мелиссу-Джейн, – прости.

– Да ладно, – напряженно бросила она.

– Скоро мы опять увидимся, я обещаю.

– Ты всегда обещаешь, – прошептала девочка, хотя видела, что отец ее уже не слушает. Питер выпустил ее и встал, стиснув зубы; густые темные брови почти сошлись над узким прямым аристократическим носом.

– Закрой за мной, дорогая. Если это «Браво», я пришлю за тобой шофера. Он отвезет тебя в Кембридж, и я позвоню маме, чтобы она тебя ждала.

Натягивая теплую армейскую шинель, он вышел в ночь; Мелисса-Джейн услышала, как заработал стартер, заскрипели по гравию шины и шум мотора стал удаляться.

Диспетчер в Найроби выждал пятнадцать секунд после назначенного для сейшельского рейса времени и вызвал борт сам – раз, другой, третий, – но не получил ответа. Он проверил другие каналы, в том числе чрезвычайный, для непрерывной связи с рейсом 070. Тщетно.

Прошло сорок пять секунд с тех пор, как «Спидберд 070» должен был появиться в эфире. Диспетчер взял желтую карточку рейса из гнезда «все в норме» и переложил в другое – «нет связи». Немедленно включились системы поиска и оповещения.

Через две минуты тринадцать секунд после того, как «Спидберд 070» не вышел на связь, на стол диспетчера в Хитроу легло срочное сообщение, а еще шестнадцать секунд спустя был информирован «Атлас», и команда «Тор» получила сигнал «Альфа».

До полнолуния остается три дня, лишь верхний край лунного диска чуть заслонен земной тенью. Но с высоты полета он кажется большим, как солнце, а его золотистый свет определенно красивее.

В тропической летней ночи небо затянули большие серебряные облака; они собирались в величественные грозовые тучи, еще более великолепные в лунном свете.

Самолет стремительно скользил в тучах, как огромный стриж.

Слева под крылом вдруг открылась темная пропасть в облаках, и в ее глубине замерцали огоньки, точно свет умирающей звезды.

– Мадагаскар, – сказал капитан; его голос прозвучал в тихой кабине неожиданно громко. – Мы на курсе.

Девушка у него за спиной пошевелилась и, прежде чем заговорить – впервые за последние полчаса, – осторожно переложила гранату в другую руку.

– Пассажиры могли проснуться и заметить это. – Она взглянула на часы. – Пора их разбудить и сообщить приятную новость. – Блондинка повернулась к бортинженеру. – Пожалуйста, включите свет в салоне и дайте мне микрофон.

Сирил Уоткинс, командир, вновь подумал, что захват тщательно спланирован заранее. Девушка выбрала время для объявления так, чтобы пассажиры меньше всего были способны к сопротивлению. Их разбудят в два часа ночи после беспокойного сна в трансконтинентальном лайнере, и реакцией их, скорее всего, будет мрачная покорность.

– Свет включен, – бортинженер передал Ингрид микрофон.

– Доброе утро, леди и джентльмены. – Голос блондинки звучал тепло, ясно и четко. – Жаль будить вас в столь непривычное время, однако мне необходимо сделать очень важное объявление, и я хочу, чтобы все его внимательно выслушали. – Она помолчала. Пассажиры в огромном салоне зашевелились, начали поднимать головы, приглаживали волосы, моргали, еще не вполне проснувшись. – Как видите, горит свет. Пожалуйста, убедитесь, что ваши соседи проснулись и пристегнуты. Стюардессы, проверьте, все ли в порядке. – Она снова помолчала. Ремни помешают неожиданным действиям, вызванным шоком. Девушка отсчитала по своим часам шестьдесят секунд и продолжила: – Прежде всего позвольте представиться. Меня зовут Ингрид. Я командир группы Армии борьбы за права человека...

Услышав столь напыщенное название, капитан Уоткинс цинично скривил губы, но смолчал, глядя в темное звездное небо.

– Самолет находится под моей командой. Отныне ни при каких обстоятельствах вам нельзя покидать свои места; это можно делать только с разрешения моих подчиненных, иначе самолет будет взорван и все находящиеся на борту погибнут, – закончила она и тут же повторила свое объявление на беглом немецком, потом на менее беглом, но вполне сносном французском и вернулась к английскому. – Бойцы Армии борьбы одеты в красные рубашки, чтобы их можно было узнать, и вооружены.

Тем временем ее спутники открывали двойное дно своих сумок. Там обнаружилось небольшое пространство глубиной два и площадью четырнадцать на восемь дюймов, тем не менее, вполне достаточное, чтобы вместить двенадцатизарядный пистолет и десять обойм. Складной ствол пистолета, гладкий, длиной четырнадцать дюймов, был сделаны из пластмассовой брони. Этот материал не выдержал бы напора газов новейших взрывчатых веществ; он рассчитан на меньшую скорость и давление бездымного пороха. Казенник и двойная рукоять, тоже из пластика, собирались мгновенно. Металлическими в этом оружии были только стальной ударник и небольшая пружина, не крупнее заклепки; металлоискатель в аэропорту Маэ их не обнаружил. У патронов гильза и основание тоже пластиковые, металлический – только капсюль из алюминиевой фольги, вообще не вызывающий возмущений в электрическом поле. Патроны упакованы в специальные пояса. Пистолет, черный и уродливый, заряжался как обычный дробовик, гильзы не выбрасывались, а отдача была такая, что могла сломать стрелку руку, если слабо ухватить рукоять. Но на расстоянии в тридцать футов у этих патронов развивалась огромная убойная сила, с двенадцати футов они выпускали человеку кишки, а с шести – сносили голову. В то же время корпус межконтинентального воздушного лайнера таким патроном не пробьешь. Идеальное оружие для захвата.

За несколько секунд были собраны и заряжены три таких пистолета. Двое мужчин натянули поверх маек ярко-алые рубашки и заняли посты – один в конце салона первого класса, второй в конце туристического салона; они стояли, подчеркнуто демонстрируя свое уродливое оружие.

Стройная, хорошенькая темноволосая немка оставалась на своем месте чуть дольше; она быстро и аккуратно вскрыла остальные кокосы и переместила их содержимое в две сумки. Гранаты отличались от той, что держала в руках Ингрид, двойной красной полосой посередине. Это означало, что они снабжены электронным детонатором.

Снова послышался ясный молодой голос Ингрид, и длинные ряды пассажиров – все они теперь окончательно проснулись – слушали напряженно и неподвижно, на всех лицах читались потрясение и тревога.

– Боец, идущий сейчас по салону, размещает гранаты большой ударной силы...

Брюнетка двинулась по проходу; через каждые пятнадцать шагов она открывала над головой пассажиров один из багажных ящиков, вкладывала туда гранату и закрывала. Пассажиры дружно поворачивали головы, с ужасом следя за ней.

Одной такой гранаты довольно, чтобы разрушить самолет; их конструкция позволяет уничтожить взрывной волной экипаж танка за шестидюймовой броней. Боец разместит четырнадцать таких гранат вдоль всего самолета. Их можно взорвать одновременно электронным взрывателем – вот он, у меня под рукой... – В голосе зазвучало озорство, легкий смешок. – Тогда взрыв услышат даже на Северном полюсе!

По рядам пассажиров прошло движение, словно бродячий ветерок взъерошил листья на дереве; заплакала женщина. На этот приглушенный невыразительный звук никто не оглянулся.

– Но не волнуйтесь. Этого не произойдет. Ведь все будут точно выполнять указания... а когда все закончится, вы будете гордиться своим участием в операции. Мы все – участники благородного, великого дела, борцы за свободу и достоинство человека. Сегодня мы делаем большой шаг в новый мир – мир, очищенный от несправедливости и тирании, мир общего блага и процветания.

Женщина все плакала; к ее всхлипам присоединился детский, более резкий и громкий плач.

Брюнетка вернулась на место и взяла фотоаппарат, на который среагировал металлоискатель в аэропорту Маэ. Повесив его на шею, она принялась собирать два оставшихся пластмассовых пистолета. Собрав оружие, она побежала в кабину пилотов, где рослая блондинка поцеловала ее – страстно и бесстыдно, прямо в губы.

– Карен, liebling,[8]8
  Любимая, любимица (нем.) – Прим. перев.


[Закрыть] ты чудо. – Ингрид взяла у брюнетки фотоаппарат и повесила себе на шею. – Это вовсе не то, что вы думаете, – объяснила она. – Это радиовзрыватель гранат, размещенных в фюзеляже.

Капитан молча кивнул, и Ингрид с явным облегчением нажала кнопку предохранителя на гранате, которую так долго продержала в руке. Гранату она отдала второй девушке.

– Сколько до берега? – спросила она, надевая пояс с патронами.

– Тридцать две минуты, – быстро ответил бортинженер. Ингрид раскрыла казенник пистолета, зарядила оружие и снова защелкнула.

– Теперь вы с Генри можете сесть, – сказала она Карен. – Постарайтесь уснуть.

Операция может затянуться на много дней, и главной опасностью для них станет усталость. Именно поэтому они действовали такой большой группой. Отныне, за исключением крайних случаев, двое всегда будут дежурить, двое – отдыхать.

– Пока у вас все проходит очень профессионально, – сказал Сирил Уоткинс, капитан.

– Спасибо. – Ингрид рассмеялась и дружески положила руку ему на плечо. – Мы очень тщательно готовились к этому дню.

Подъезжая к базе, Питер Страйд трижды мигнул фарами, часовой вовремя открыл ворота, и машина миновала их, не снижая скорости.

Никаких прожекторов, никакой суматохи – только два самолета рядом в гулком просторном ангаре.

«Геркулес», казалось, целиком занимал здание, построенное для меньших по размерам бомбардировщиков времен второй мировой войны. Высокий вертикальный плавник хвоста заканчивался в нескольких футах от балок потолочного перекрытия.

Рядом с ним командный реактивный «Хокер Сиддли – 125» казался хрупким и бесполезным. Различное, американское и английское, происхождение самолетов подчеркивало, что группа представляет объединенные усилия двух государств.

О том же напоминало и присутствие Колина Нобла. Питер выключил мотор, и Колин подошел:

– Прекрасная ночь, Питер.

Невозможно было не узнать акцент американца со Среднего Запада, хотя Колин больше походил на преуспевающего торговца подержанными машинами, чем на полковника морской пехоты США. Вначале Питеру казалось, что такое строгое распределение сил и средств между двумя государствами ослабит действенность «Атласа». Теперь эти сомнения исчезли.

На Колине был невзрачный синий комбинезон и кепи, и то, и другое – с вышитой эмблемой «Тор Коммьюникейшнз»; было сделано все возможное, чтобы Колин выглядел скорее техником, чем военным.

Колин – заместитель Питера. Они знакомы всего шесть недель, с тех пор, как Питера назначили на должность. После короткого периода взаимной настороженности между ними возникли взаимное уважение и приязнь.