Текст книги "Свирепая справедливость"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Будь у тебя кавалерия, а не десант, – усмехнулся Питер, – ты был бы здесь еще вчера...

– Куда торопиться, приятель? Я вижу, веселье еще не началось. – Колин улыбнулся с экрана и сдвинул бейсболку на затылок.

– В точку, – согласился Питер. – Мы даже не знаем, кто организовал эту гулянку. Какова последняя оценка времени прибытия?

– Ветер попутный... Будем через час двадцать две, считая с этого момента, – ответил Колин.

– Ну хорошо, перейдем к делу, – сказал Питер и начал знакомить Нобла со своими решениями, сверяясь с записями в блокноте. Иногда он просил операторов сменить кадр, и те в соответствии с его указаниями давали панораму или крупный план, показывали радарную станцию или вентиляторы служебного ангара, за которыми Питер решил поместить снайперов. Изображение передавалось и в просторный трюм «Геркулеса», чтобы те, кто займет ту или иную позицию, могли заранее изучить ее и тщательно подготовиться. Оно же с незначительным искажением передавалось через спутник на экран в центральном штабе «Атласа» в западном крыле Пентагона. Развалившись в кресле, точно старый лев, Кингстон Паркер следил за каждым словом разговора и отвлекся лишь однажды, когда помощник принес ему телексы. И немедленно распорядился выйти на связь с Питером.

– Простите за вмешательство, Питер, но у нас есть полезные сведения. Предположив, что боевики сели на «ноль семидесятый» в Маэ, мы связались с сейшельской полицией и попросили проверить список пассажиров. Там на борт поднялось пятнадцать человек, десять из них – жители Сейшел. Местный торговец с женой и восемь детей в возрасте от восьми до четырнадцати лет. Это дети служащих, нанятых правительством Сейшел для работы по контракту; они возвращаются в свои школы к новому учебному году.

Питер ощутил, как на него огромной тяжестью наваливается ужас. Дети. Почему-то юные жизни казались более важными и хрупкими. Но Паркер продолжал говорить, держа в левой руке ленту телекса, в правой – трубку и почесывая шею черенком.

– Далее, английский бизнесмен из компании «Шелл Ойл» – он хорошо известен на острове – и четверо туристов: американка, француз и двое немцев. Эти четверо держались вместе, и таможенники и полицейские их хорошо запомнили. Две женщины и двое мужчин, все молодые. Салли-Энн Тейлор, двадцати пяти лет, американка; Хайди Хоттшаузер, двадцати четырех, и Гюнтер Ретц, двадцати пяти лет, немцы; Анри Ларусс, двадцати шести лет, француз. Полиция собрала сведения об этой четверке. Они провели две недели в отеле «Риф» близ Виктории, женщины в одном двухместном номере, мужчины – в другом. Большую часть времени плавали и загорали – до тех пор, пока пять дней назад в порт Виктории не пришла небольшая океанская яхта: тридцать пять футов, одиночное кругосветное плавание, на борту американец. С тех пор четверка все время проводила на яхте; за двадцать четыре часа до отправления «ноль семидесятого» та отплыла.

– Если яхта доставила им вооружение и взрывчатку, значит, операцию планировали заблаговременно, – задумчиво сказал Питер. – И чертовски хорошо планировали. – Он снова почувствовал укол возбуждения: враг начинал обретать лицо, зверь обрисовался яснее – и стал еще уродливее и отвратительнее. – Имена по компьютеру пробили? – спросил он.

Паркер кивнул:

– Результат нулевой. Либо о них нет никаких данных, либо имена и паспорта поддельные...

Он замолчал: на экране, показывающем диспетчерскую, возникло какое-то движение; по второму каналу связи послышался голос. Он звучал чересчур пронзительно, и техник быстро подстроил частоты. Голос оказался женским, свежим, чистым, молодым и звучал по-английски с еле заметным западно-американским акцентом.

– Диспетчерская «Яна Смита», говорит командир группы Армии борьбы за права человека. «Спидберд ноль семь ноль» в наших руках. Примите сообщение.

– Контакт! – выдохнул Питер. – Наконец-то контакт!

На малом экране Колин Нобл улыбнулся и ловко перекатил сигару из одного угла рта в другой.

– Начинается гульба, – заявил он, но в его голосе прозвучали острые, как лезвие бритвы, ноты, и этого не мог скрыть веселый тон.

Трое членов экипажа были удалены из кабины пилотов и заняли освободившиеся места четверки.

Ингрид превратила рубку «боинга» в свой штаб. Она быстро просматривала груду паспортов, отмечая на схеме размещения пассажиров имя и национальность каждого.

Дверь в кухню оставалась открытой, но, если не считать гудения кондиционеров, в большом самолете было совершенно тихо. Разговоры в салонах были запрещены, и по проходам живым напоминанием об этом прохаживались коммандос в красных рубашках.

Установили распорядок пользования туалетом: пассажир обязан вернуться на место, и только после этого можно встать следующему. Двери туалета должны были постоянно оставаться открытыми, чтобы коммандос видели вошедшего туда.

Несмотря на тишину, в самолете царило напряжение. Мало кто из пассажиров спал – в основном дети, остальные, с напряженными осунувшимися лицами, сидели неподвижно и с ненавистью и страхом наблюдали за своими похитителями.

В кабину вошел Анри, француз.

– Броневики отходят, – сказал он. Стройный, с очень юным лицом и мечтательными глазами поэта. Светлые усы подковкой казались на этом лице наклеенными.

Ингрид взглянула на него.

– Зря ты так нервничаешь, cheri.[15]15
  Дорогой (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] – Она покачала головой. – Все будет в порядке.

– Я не нервничаю, – напряженно ответил юноша.

Она добродушно усмехнулась и погладила его по щеке.

– Я не хотела тебя обидеть. – Она притянула его лицо к себе и поцеловала Анри, глубоко просунув язык ему в рот. – Ты доказал свою храбрость – часто доказывал, – прошептала она.

Он со стуком положил пистолет на стол и потянулся к ней. Три верхние пуговицы красной хлопчатобумажной рубашки Ингрид были расстегнуты. Она позволила ему просунуть руку и нащупать ее груди.

Тяжелые, круглые; Анри тяжело задышал, касаясь сосков, которые сразу напряглись. Но, когда он свободной рукой хотел расстегнуть Ингрид брюки, она грубо оттолкнула его.

– Потом, – бросила она, – когда все будет кончено. – И, наклонившись вперед, приподняла краешек одеяла, закрывавшего лобовое стекло кабины. Солнце светило очень ярко, но глаза Ингрид быстро привыкли, и она увидела над парапетом смотрового балкона цепочку голов в шлемах.

«Значит, войска тоже убирают. Пора начинать переговоры... но пусть еще немного поварятся в собственном соку».

Она встала, застегнулась, поправила на шее фотоаппарат, ненадолго задержалась у выхода, приводя в порядок копну золотистых волос, и медленно прошлась по всему проходу, изредка останавливаясь – то чтобы получше укрыть спящего ребенка, то чтобы внимательно выслушать жалобы беременной жены техасского нейрохирурга.

– Вас и детей первыми выпустят из самолета, обещаю.

Дойдя до лежащего бортинженера, она склонилась над ним.

– Как он?

– Сейчас спит. Я сделал ему укол морфия, – ответил толстый маленький врач, пряча глаза, чтобы она не увидела в них ненависть. Раненая рука, поднятая, чтобы остановить кровотечение, неподвижно торчала в коконе повязки. Она казалась странно короткой, на белых бинтах алела просочившаяся кровь.

– Вы молодец, – Ингрид коснулась руки врача. – Спасибо.

Он удивленно взглянул на нее, и она улыбнулась – такой ясной, милой улыбкой, что он смягчился.

– Это ваша жена? – негромко, так, чтобы слышал только врач, спросила Ингрид, и он кивнул, покосившись на пухлую маленькую еврейку в соседнем кресле. – Я постараюсь, чтобы она была в числе первых, кто выйдет из самолета, – пообещала девушка. Тронутый, он поблагодарил. Ингрид встала и двинулась дальше.

Рыжеволосый немец стоял в начале пассажирского салона, рядом с портьерой, отгораживавшей вторую кухню. Черные длинные волосы падали на плечи, на напряженном осунувшемся лице религиозного фанатика горели темные глаза. Из-за шрама поперек верхней губы казалось, что парень постоянно улыбается.

– Курт, все в порядке? – спросила Ингрид по-немецки.

– Жалуются на голод.

– Покормим через два часа – но хуже, чем они ожидают, – и она презрительным взглядом обвела салон. – Толстые, – негромко сказала она, – раскормленные, жирные буржуазные свиньи. – Уходя за портьеру, она приглашающе взглянула на Курта. Тот сразу прошел туда, задернув за собой занавеску.

– Где Карен? – спросила девушка, пока он расстегивал пояс. Ей это было очень нужно, возбуждение и кровь воспламенили ее.

– Отдыхает – в конце салона.

Ингрид расстегнула пуговицу на шортах и потянула вниз молнию.

– Хорошо, Курт, – хрипло сказала она, – только быстро, очень быстро.

Ингрид сидела на месте бортинженера, за ней стояла темноволосая девушка. Поверх красной рубахи на брюнетке был патронташ, а на бедре висел пугающе большой пистолет.

Ингрид поднесла микрофон ко рту и заговорила, пальцами другой руки расчесывая золотистую путаницу своих прядей.

– ...Сто девяносто восемь граждан Британии. Сто сорок шесть американцев... – Она читала список заложников. – На борту сто двадцать две женщины и двадцать шесть детей моложе шестнадцати лет. – Она говорила минут пять, потом смолкла, поерзала в кресле и через плечо улыбнулась Карен. Темноволосая девушка улыбнулась в ответ, протянула узкую руку и погладила блондинку по голове.

– Мы записали ваше сообщение.

– Зовите меня Ингрид. – Девушку улыбнулась в микрофон, и ее улыбка стала злой. Наступило молчание. Потрясенный диспетчер приходил в себя.

– Принято, Ингрид. Хотите еще что-нибудь сказать?

– Да, диспетчерская. Поскольку самолет английский и свыше трехсот пассажиров – англичане и американцы, мне нужны представители посольств этих стран. В течение двух часов они должны выслушать мои условия освобождения пассажиров.

– Оставайтесь на связи, Ингрид. Мы вернемся, как только свяжемся с послами.

– Не шутите со мной, диспетчерская, – хлестнул голос девушки. – Мы оба прекрасно знаем, что они сейчас дышат вам в шею. Передайте, что их человек нужен мне через два часа – иначе я вынуждена буду прикончить первого заложника.

Питер Страйд разделся до трусов. На ногах у него были только матерчатые тапочки. Ингрид настаивала на личной встрече, и Питера обрадовала возможность приблизиться к противнику.

– Мы будем прикрывать каждый дюйм твоего пути туда и назад, – сказал Питеру Колин Нобл, суетясь около него, как тренер возле боксера перед гонгом. – Я лично подбирал стрелков.

Снайперы были вооружены специальными, ручной сборки, «Магнумами-222» с подогнанными стволами: это оружие стреляло маленькими легкими пулями, развивающими огромную скорость и обладающими страшной убойной силой. Боеприпасы были под стать стволам: каждый патрон был изготовлен и доведен вручную. Обычные оптические прицелы и телескопические прицелы инфракрасного видения делали это оружие одинаково смертоносным и днем, и ночью. Траектория пули на протяжении семисот футов оставалась четкой и ровной. Превосходно сделанное оружие, точные механизмы, уменьшающие опасность для заложников и случайных зрителей. Легкая пуля повалит человека на землю со свирепой силой, точно напавший носорог, но застрянет в его теле и не убьет того, кто стоит за ним.

– Ты уже весь в мыле, – хмыкнул Питер. – Они собираются говорить, не стрелять – пока.

– Эта женщина, – предупредил Колин, – вот кто опасен.

– Гораздо важнее стволов камеры и звукозаписывающее оборудование.

– Я уже прошелся и раздал десяток пинков. За эти съемки ты легко получишь «Оскара» – ручаюсь. – Колин взглянул на часы. – Пора. Не заставляй даму ждать. – Он легонько сжал плечо Питера. – Держись спокойно, – сказал он, и Питер вышел на солнечный свет, подняв обе руки с раскрытыми ладонями и растопыренными пальцами.

Тишина давила не меньше, чем сухая жара, но так и было задумано. Не желая создавать помех своему записывающему оборудованию, Питер остановил всякое движение, распорядившись выключить машины и механизмы по всей зоне обслуживания.

Слышался только звук его шагов; Питер шел быстро, но это был самый долгий переход в его жизни, и чем ближе он подходил к самолету, тем больше тот нависал над ним. Питер понимал, его заставили раздеться почти догола не только, чтобы не дать спрятать оружие, но и стремясь поставить в невыгодное положение, вынудить чувствовать себя уязвимым. Старый трюк – в гестапо пленных всегда раздевали перед допросом, поэтому Питер держался вызывающе прямо, довольный тем, что тело у него поджарое и крепкое, а мышцы, как у спортсмена. Не хотел бы он пройти эти четыреста ярдов пузатым стариком с отвислыми грудями.

Он прошел половину пути, когда передняя дверь, сразу за кабиной пилотов, отодвинулась назад, и в квадратном проеме появилось несколько фигур. Питер прищурился: двое, нет, трое в форме «Британских авиалиний»: два пилота и между ними – стройная фигура стюардессы.

Они стояли плечом к плечу, но за ними виднелась еще одна голова, светловолосая. Однако освещение и угол зрения мешали разглядеть подробности.

Подойдя ближе, он увидел: у того пилота, что постарше (справа), седые волосы, круглое румяное лицо – это Уоткинс, командир экипажа. Хороший человек. Питер читал его личное дело. Бегло скользнув взглядом по второму пилоту и стюардессе, он сосредоточил все свое внимание на том, кто стоял за ними, но только когда встал непосредственно под открытым люком, сумел ясно увидеть лицо.

Питера поразила красота этой золотой головы, гладкое молодое загорелое лицо, потрясающая невинность широко расставленных спокойных голубых глаз... в первое мгновение он не поверил, что перед ним террористка, но тут девушка заговорила.

– Я Ингрид, – представилась она. И Питер подумал, что самые красивые цветы бывают ядовитыми.

– Я полномочный представитель английского и американского правительств, – ответил он и перевел взгляд на мясистое румяное лицо Уоткинса. – Сколько на борту угонщиков?

– Никаких вопросов! – яростно рявкнула Ингрид. Сирил Уоткинс, не меняя выражения лица, вытянул вдоль бедра четыре пальца правой руки.

Это было очень важное подтверждение тому, что они уже заподозрили, и Питер почувствовал благодарность.

– Прежде чем мы обсудим ваши условия, я из чистой человечности хотел бы обеспечить благополучие заложников.

– О них хорошо заботятся.

– Нужны ли вам пища или питьевая вода?

Девушка запрокинула голову и рассмеялась.

– Чтобы вы подмешали туда слабительное – и мы сидели бы в дерьме? Хотите выкурить нас вонью?

Питер не стал настаивать. Врач уже подготовил судки с начиненной препаратом едой.

– У вас на борту раненый?

– Никаких раненых на борту нет, – отрубила девушка, сразу перестав смеяться, но Уоткинс сложил большой и указательный палец кольцом, тем самым противореча ей, и Питер заметил на рукавах его белой рубашки засохшую кровь. – Хватит, – предупредила Ингрид Питера. – Еще один вопрос, и переговорам конец.

– Хорошо, – не раздумывая согласился Питер. – Больше вопросов не будет.

– Цель нашей группы – свержение жестокого, бесчеловечного неоимпериалистического фашистского режима, который держит эту страну в рабстве и нищете, отказывая большинству населения и пролетариату в основных человеческих правах.

«А вот это, – с горечью подумал Питер, – самое скверное, что могло случиться, хоть и выражено в духе левых безумцев». Миллионы людей во всем мире мгновенно проникнутся сочувствием к угонщикам, и Питеру станет еще труднее работать. Террористы избрали «благородную» цель.

Девушка продолжала говорить – напряженно, с почти религиозной страстностью, и, слушая ее, Питер все более убеждался, что перед ним фанатичка, отстоящая на волосок от безумия. Она выкрикивала свои обвинения и проклятия неожиданно визгливым голосом, а когда смолкла, Питер понял: эта способна на все, никакая жестокость, никакая низость ее не отпугнут. Такая не остановится и перед самоубийством, а заодно уничтожит «боинг» со всеми его пассажирами; Питер заподозрил, что она даже приветствует возможность самопожертвования, и почувствовал, как по спине прошел холодок.

Теперь они молча глядели друг на друга; лихорадочное, фанатичное выражение сошло с лица девушки. Ингрид перевела дух. Питер, борясь с дурными предчувствиями, ждал, пока она окончательно успокоится и продолжит.

– Первое наше требование, – девушка наконец овладела собой и проницательно посмотрела на Питера. – Наше заявление должно быть передано по всем телепрограммам Англии и Соединенных Штатов, а также по местным телеканалам. – Питер почувствовал, как его обычная ненависть к телевизору перекрывает все остальные чувства. Опустошающая разум электронная подмена мыслей, смертельно опасное изобретение, предназначенное для промывания мозгов и навязывания мнений! Он ненавидел этот ящик не меньше, чем насилие, которое тот с такой легкостью поставлял в каждый дом. – Нас должны услышать в Лос-Андже–лесе, Нью-Йорке, Лондоне и Йоханнесбурге в девятнадцать часов по местному времени...

«Ну разумеется – в лучшее время, и средства массовой информации зубами и когтями ухватятся за новость, ибо это их хлеб насущный... порнографы насилия!» – подумал Питер.

Высоко над ним девушка в открытом люке махнула толстым светло-желтым конвертом.

– Здесь текст заявления и список. Сто двадцать девять имен. Все эти люди арестованы бесчеловечным полицейским режимом. В этом перечне – подлинные руководители Южной Африки. – Она бросила конверт. Он упал у ног Питера.

– Второе наше требование – всех указанных в этом списке посадить на самолет, который предоставит местное правительство. Доставить на борт того же самолета один миллион золотых крюгеррэндов. Самолет полетит в страну, на которой остановят свой выбор освобожденные политические лидеры. Золото пойдет на создание правительства в изгнании, пока подлинные вожди местного населения не получат возможность вернуться на родину.

Питер наклонился и поднял конверт. Он быстро подсчитывал. Один крюгеррэнд стоит по меньшей мере 170 долларов. Следовательно, угонщики требуют выкуп по меньшей мере в сто семьдесят миллионов долларов.

Посчитал он и другое.

– Миллион крюгеров весит больше сорока тонн, – сказал он девушке. – Как это можно поместить в самолет?

Девушка замялась. Питер слегка утешился – оказывается, не все так тщательно продумано. Если они допустили одну небольшую ошибку, могли быть и другие.

– Правительство предоставит достаточно транспорта для золота и арестованных, – после недолгого колебания отрезала девушка.

– Это все? – спросил Питер; солнце жгло его обнаженную кожу, капли пота стекали по бокам. Он не ждал такого скверного поворота событий.

– Самолет должен вылететь завтра до полудня, или мы начнем казнь заложников.

Питера захлестнула волна ужаса: «Казнь». Девушка воспользовалась юридическим термином, и Страйд понял, что она выполнит свое обещание.

– Когда самолет с заключенными прибудет в избранный его пассажирами пункт назначения, нам дадут условный сигнал, и мы немедленно освободим всех детей и женщин.

– А мужчин? – спросил Питер.

– В понедельник, шестого – через три дня – Генеральная Ассамблея ООН в Нью-Йорке должна принять резолюцию об обязательных для всех экономических санкциях по отношению к Южной Африке: полное эмбарго на торговлю нефтью и торговлю вообще, прекращение всех транспортных и иных сообщений, блокада границ и портов миротворческими силами ООН. Проведение всеобщих свободных выборов под наблюдением инспекторов ООН...

Питер пытался предугадать требования Ингрид. Он, конечно, знал о проекте этой резолюции – его предложили Шри-Ланка и Танзания. Совет Безопасности ее несомненно отклонит. Однако выбор времени для выдвижения требований натолкнул Питера на новые и чрезвычайно тревожные соображения. У него защемило сердце. Зверь вновь сменил обличье. Захват самолета, вне всяких сомнений, не случайно произошел через три дня после выдвижения проекта резолюции. Вывод напрашивался пугающий, слишком страшный, чтобы задумываться над ним: попустительство – если не прямое пособничество террору – со стороны глав правительств разных стран...

Девушка снова заговорила.

– Если какой-либо член Совета Безопасности ООН – США, Британия или Франция – использует свое право вето, чтобы отклонить резолюцию, самолет и все его пассажиры взлетят на воздух.

Питер, утратив дар речи, оцепенело глядел на светловолосую красавицу – она казалась совсем девочкой, юной и свежей.

Когда способность говорить вернулась к нему, он прохрипел:

– Вряд ли у вас на борту хватит взрывчатки, чтобы осуществить эту угрозу.

Блондинка что-то сказала человеку, стоявшему за ней, и через несколько мгновений бросила к ногам Питера что-то темное и круглое.

– Ловите! – крикнула она, и Питер удивился тяжести этого предмета. Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы он понял, что это.

– С электронным взрывателем! – Ингрид рассмеялась. – Их у нас столько, что я могу дать вам образец.

Пилот, Сирил Уоткинс, пытался что-то сообщить Питеру, касаясь груди, но того занимала взрывчатка, которую он держал в руках. Он знал: одной такой гранаты достаточно, чтобы уничтожить «боинг» и всех находящихся на борту.

«Что хочет сказать Уоткинс?»

Пилот дотронулся до своей шеи. Питер посмотрел на шею девушки. Маленький фотоаппарат.

«Что-то связывает этот аппарат с гранатами? Это пытается сообщить пилот?»

Но вот девушка заговорила снова.

– Отнесите это своим хозяевам – пусть трепещут. Их ждет гнев масс. Революция грянула, – сказала она, и дверь самолета закрылась. Питер услышал щелчок замка.

Он повернулся и начал долгий обратный путь, держа в одной руке конверт, в другой гранату. Внутри у него все переворачивалось.

Угловатая фигура Колина Нобла почти полностью загораживала вход в кабину «Хокера». На этот раз его лицо было серьезным, ни следа смеха в глазах или углах широкого дружелюбного рта.

– На связи доктор Паркер, – сказал Колин Питеру, и тот, торопливо застегивая комбинезон, устремился в кабину, их оперативный штаб. – Мы записали каждое слово, и он, считай, присутствовал при этой сцене.

– Дело плохо, Колин, – проговорил Питер.

– Это хорошая новость, – отозвался тот. – Поговоришь с Паркером, сообщу тебе плохую.

– Спасибо, приятель. – Питер протиснулся мимо Колина в кабину и опустился в кожаное кресло командира.

На экране за своим столом, просматривая распечатку разговора Питера с Ингрид, сидел Кингстон Паркер – в зубах погасшая трубка, широкий лоб в хмурых складках. Паркер изучал требования террористов.

Связист предупредил:

– Генерал Страйд, сэр.

Паркер поднял голову и посмотрел в камеру.

– Питер. Мы с вами одни. Я блокировал все остальные каналы связи, а единственную запись мы потом изымем. Мне хочется сперва узнать о вашей первой реакции, а потом уже связаться с сэром Уильямом и Констеблом... – Сэр Уильям Дэвис был английским послом, а Келли Констебл – послом США в Южной Африке. – Мне нужна ваша первая, непосредственная реакция.

– У нас серьезные неприятности, сэр, – сказал Питер, и большая голова кивнула. – Мои специалисты по оружию сейчас занимаются гранатой, но нет никаких сомнений, что угонщики в силах физически уничтожить «ноль семидесятый» со всеми, кто на борту. И, по-моему, не один раз.

– А психологически?

– Думаю, наша террористка – последовательница Бакунина и Жана-Поля Сартра.

Паркер снова угрюмо кивнул, и Питер продолжал:

– Анархисты верят, что уничтожение – единственный созидательный акт, верят, что в насилии человек воссоздает себя. Вспомните слова Сартра: когда революционер убивает, умирает тиран и рождается свободный человек.

– Пойдет ли она этим путем? – настаивал Паркер.

– Да, сэр, – без колебаний ответил Питер. – Прищучьте ее, и она пойдет на любую крайность – вы знаете этот образ мыслей. Разрушение прекрасно, самоуничтожение дает бессмертие. По-моему, она выберет именно этот путь.

Паркер вздохнул и постучал черенком трубки по крупным белым зубам.

– Да, это согласуется с нашими сведениями о ней.

– Вы разыскали данные? – немедленно спросил Питер.

– Мы получили первоклассную запись голоса, и компьютер сопоставил ее с изображением.

– Кто она? – нетерпеливо перебил Питер; ему не нужно было напоминать, что, как только блондинка начала высказывать свои требования, увеличенное изображение и запись голоса ушли в компьютеры разведки.

– Ее настоящее имя Хильда Бекер. Американка в третьем поколении, немецкого происхождения. Отец – преуспевающий дантист, овдовел в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году. Тридцать один год...

Питеру показалось, что она моложе: обманула свежая, чистая кожа.

– Коэффициент интеллекта – сто тридцать восемь. В шестьдесят пятом – шестьдесят восьмом годах училась в Колумбийском университете. Магистр современной политической истории. Член СДО – «Студенты за демократическое общество».

– Да, – нетерпеливо сказал Питер, – знаю.

– Активистка антивоенных кампаний периода войны во Вьетнаме. Работала над планом переправки обвиняемых в Канаду. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году арестована за хранение марихуаны, осуждена не была. Руководила беспорядками в кампусах в шестьдесят восьмом. Арестована за изготовление бомбы в университете Батлера. Освобождена. В семидесятом покинула Америку, чтобы продолжить образование в Дюссельдорфе. С семьдесят второго – доктор политэкономии. Известны ее связи с Гудрун Энслин и Хорстом Малером из группы Баадера-Мейнхоф. После обвинения в причастности к похищению и убийству Генриха Кохлера, западногерманского промышленника, ушла в подполье...

«Ее биография – почти классический пример формирования современного революционера», – с горечью подумал Питер, – прекрасное изображение зверя».

– По-видимому, прошла подготовку в лагерях ООП в Сирии в семьдесят шестом или семьдесят седьмом. С тех пор явных контактов нет. Принимает наркотики – производные каннабиса; бисексуальна, чрезвычайно активна в этом отношении... – Паркер поднял голову. – Это все, что у нас есть.

– Да, – негромко повторил Питер, – такая пойдет до конца.

– Ваши предположения и прогнозы?

– Я считаю, что операция организована на очень высоком уровне, возможно, правительственном...

– Доказательства! – рявкнул Паркер.

– Совпадение во времени с принятием резолюции ООН, предложенной несколькими государствами.

– Хорошо, продолжайте.

– Мы впервые имеем дело с прекрасно организованным и имеющим серьезную поддержку терактом, цель которого ясна и отвечает не только скрытым интересам той или иной группировки боевиков. Нам предъявили требования, по поводу которых сто миллионов американцев и пятьдесят миллионов англичан скажут: «Черт возьми, это разумно!»

– Продолжайте, – сказал Паркер.

– Боевики выбрали удачную мишень – ЮАР, парию западной цивилизации. Резолюция получит сотню голосов, а массы американцев и англичан спросят себя, должны ли они жертвовать четырьмя сотнями жизней своих самых достойных граждан ради поддержки правительства, чья политика им отвратительна.

– И? – Паркер наклонился над столом, внимательно глядя на экран. – По-вашему, они пойдут на сделку?

– Боевики? Могут. – Питер помолчал и продолжил: – Вам известны мои взгляды, сэр. Я вообще против переговоров с этими людьми.

– Даже в таких обстоятельствах? – спросил Паркер.

– Особенно в таких обстоятельствах. Мои взгляды на политику этой страны совпадают с вашими, доктор Паркер. Нам выпало испытание. Какими бы справедливыми ни казались нам требования боевиков, мы должны до последнего противиться той манере, в какой они предъявлены. Если эти люди одержат победу, мы подвергнем опасности все человечество.

– Ваша оценка возможности успешного противодействия? – вдруг спросил Паркер, и хотя Питер понимал, что этот вопрос будет задан, он некоторое время колебался.

– Полчаса назад я ставил бы десять против одного, что смогу осуществить этап «Дельта» ценой жертв только среди захватчиков.

– А теперь?

– Теперь я знаю, что это не одурманенные фанатики. Они, вероятно, подготовлены и вооружены не хуже нас, а операция готовилась годами.

– Каковы же наши возможности?

– Я сказал бы, что золотой середины нет. Потерпев неудачу, мы получим сто процентов жертв. Погибнут все на борту и вся команда «Тора», участвующая в операции.

– Ладно, Питер. – Паркер откинулся в кресле, что означало конец беседы. – Я переговорю с президентом и премьер-министром, они поддерживают со мной связь. Затем поставлю в известность послов и в течение часа вернусь к вам.

Экран опустел, и Питер почувствовал, что сумел подавить свою ненависть. Теперь он был холодно спокоен и готов к эффективным действиям, как скальпель хирурга. Готов к работе, к которой так тщательно готовился, и способен хладнокровно оценивать свои шансы на успех и поражение.

Он нажал кнопку вызова. Колин ждал за звуконепроницаемой переборкой в командной кабине и появился немедленно.

– Парни разобрали гранату. Первый сорт. Предположительно взрывчатка новейшего советского производства, граната фабричного изготовления. Профессиональное оружие – и оно сработает. Сработает, парень, не сомневайся.

Питер в общем-то не нуждался в этом подтверждении. Колин, усевшись в кресло напротив Питера, продолжал:

– Мы пропустили запись через телепринтер Вашингтона... – Он наклонился и проговорил в микрофон: – Пустите запись, вначале без звука. – И мрачно сказал Питеру: – Это и есть дурная новость, которую я пообещал.

На центральном экране пошла запись, сделанная из кабинета, выходящего на зону обслуживания.

Изображение «боинга». Задний план искажен увеличением и волнами нагретого воздуха, поднимающимися от раскаленного бетона.

На переднем плане голые плечи и спина Питера, он идет к самолету. Пленку проматывают с замедлением, так что Питер почти не сдвигается с места.

Неожиданно передняя дверь самолета начала отодвигаться, и оператор мгновенно еще увеличил изображение.

Показались два пилота и стюардесса. Несколько кадров, и изображение опять увеличилось. Объектив быстро приспособился к темноте внутри, показалась голова великолепной блондинки. Но вот эта голова чуть повернулась, милые губы шевельнулись: прежде чем снова повернуться лицом к камере, девушка что-то сказала – как будто два слова.

– Хорошо, – сказал Колин. – Прогоните еще раз, со звуком.

Снова пошла запись: открылась дверь, показались трое заложников, золотая голова повернулась, и на фоне сильного треска и шипения послышались слова Ингрид: «Нет слайда».

– Нет слайда? – переспросил Питер.

– Давайте еще раз и пропустите звук через фильтр, – приказал Колин.

На экране знакомое изображение, золотая голова на длинной шее поворачивается.

– Это слайд? – Питер был не вполне уверен, что расслышал верно.

– Хорошо, – сказал Колин технику. – Пустите снова с резонансной модуляцией.

Снова то же изображение: голова девушки, полные губы раскрылись, девушка что-то говорит кому-то невидимому в салоне.