Текст книги "Свирепая справедливость"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

И ощущение этого тела – его теплоты и мягкости, твердости тренированных мышц, скольжение длинных прядей по его лицу, резкий электрический шорох плотных завитков внизу, расступающихся и дающих доступ к немыслимому жару; погружение в такую глубину, где, казалось, кончаются реальность и разум.

А после – неподвижность полнейшего спокойствия, умиротворения, средоточие которого – она; это умиротворение исходит от нее и затекает в самые дальние уголки его души.

– Я знала, что мне одиноко, – прошептала она. – Но не сознавала насколько. – И она сжала его, словно больше никогда не собиралась отпускать.

Магда разбудила его в полной темноте за три часа до рассвета, и, когда они покидали шале, было еще по-прежне–му темно. Фары едущего следом «мерседеса» с «волками» освещали их салон на каждом повороте горной дороги.

Во время полета из Цюриха Магда заняла в своем «Лире» кресло пилота и вела могучую машину без всякой рисовки, со спокойной уверенностью опытного летчика. Ее личный пилот, седой молчаливый француз, выполнявший сейчас обязанности второго пилота, очевидно, полностью доверял ее мастерству и наблюдал за ней с почти отцовской гордостью, когда она выбралась из контролируемого воздушного пространства цюрихского аэропорта и взяла курс на парижский Орли. После этого она включила автопилот и вернулась в главный салон. Она села в черное кожаное кресло рядом с Питером, но держалась так же, как в рейсе на Цюрих, – вежливо и сдержанно, и ему с трудом верилось в чудеса, которые они пережили прошлой ночью.

Перед ней сидели два секретаря в темных костюмах; во время работы она бегло говорила по-французски, с тем же легким акцентом, что и по-английски. После прихода в «Нар–мко» Питеру пришлось заново оценить собственный французский, но теперь он снова мог если не с блеском, то вполне уверенно обсуждать технические и финансовые вопросы. Один или два раза Магда спросила его мнение, взгляд ее оставался серьезным и отчужденным, она казалась безликой и деловитой, как компьютер, – и Питер понял, что они определенно не будут демонстрировать служащим свои новые отношения.

Но Магда тут же доказала ему, что он ошибается. Второй пилот сказал по громкой связи:

– Связь с Орли через четыре минуты, баронесса.

Она повернулась, легко и естественно поцеловала Питера в щеку и сказала – по-прежнему по-французски:

– Прости, дорогой. Я сама хочу посадить самолет. Нужно поддерживать форму.

Она посадила стройную быструю машину на полосу так гладко, словно намазала масло на горячий хлебец. Второй пилот заранее сообщил об их приближении, так что когда Магда отвела самолет в частный ангар, там уже ждали иммиграционный policier [24]24
  Полицейский (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть] в форме и douanier.[25]25
  Таможенник (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть]

Поднявшись на борт, они с уважением поздоровались с нею и бегло взглянули на ее красный дипломатический паспорт. Синий с золотом английский паспорт Питера они рассматривали немного дольше, и Магда с улыбкой сказала:

– Надо оформить тебе красную книжечку. С ней гораздо легче. – И, обращаясь к чиновникам, добавила: – Утро сегодня холодное, господа, – может быть, по рюмочке? – Рядом уже ждал стюард в белой куртке. Французы остались в самолете. Они сняли кепи, отстегнули пояса с пистолетами, удобно расположились в кожаных креслах и задумались над богатым выбором сигар и коньяков, которые предложил им стюард.

В ангаре ждали три машины – с шоферами и охраной. Питер скривил губы, увидев «мазерати».

– Я тебе говорил, чтобы ты не ездила в этой штуке, – мрачно сказал он. – Все равно что написать твое имя неоновыми буквами.

Они уже спорили об этом, когда Питер переформировывал охрану Магды, потому что серебристо-серая «мазерати», сверкающая металлическая стрела, была ее любимой машиной. Баронесса с коротким хрипловатым смешком прижалась к Питеру.

– Как приятно, что мной снова командует мужчина. Я чувствую себя женщиной.

– У меня есть другие способы дать тебе это почувствовать.

– Знаю, – согласилась она с озорной усмешкой в зеленых глазах. – И они мне нравятся даже больше, но только не сейчас – умоляю! Что подумает обо мне мой штат? – И серьезно сказала: – «Мазерати» поведешь ты, я заказала его для тебя. Пусть хоть ты им насладишься. И, пожалуйста, вечером не опаздывай. Я специально освободила этот вечер для нас. Постарайся быть в «Ла Пьер Бенит» к восьми – очень прошу.

К тому времени как пришлось затормозить на въезде в Париж у Пон-Невиль, Питер уже привык к мощному мотору и резкому разгону «мазерати» и – баронесса угадала – наслаждался ездой. Даже в плотном потоке машин на улицах Парижа он умудрялся с помощью коробки скоростей втискиваться в малейший просвет, уверенный в скорости и мощи великолепного автомобиля и в его послушности водителю.

Он понял, за что Магда любила «мазерати», и, когда припарковал машину в подземном гараже на Елисейских Полях, рядом с площадью Согласия, улыбнулся своему отражению в зеркале.

– Проклятый ковбой! – сказал он и взглянул на свой «Ролекс». До первой встречи оставался час, и Питер вдруг снял кобуру с «коброй» и запер в бардачке. И снова улыбнулся, подумав о том, как, вооруженный до зубов, входил бы в штаб Французских Военно-морских сил.

Когда он вышел на площадь Согласия, дождь прекратился, ветви каштанов на Елисейских Полях обсыпали первые зеленые почки. Из автомата на станции метро «Площадь Согласия» он позвонил в английское посольство, две минуты поговорил с военным атташе и, когда повесил трубку, знал, что мяч, вероятно, уже в игре. Если Калиф настолько проник в систему «Атласа», что знал имя командира «Тора», очень скоро он узнает, что бывший командир идет по следу. Военный атташе английского посольства не только целовал ручки женщинам на дипломатических приемах, у него были и другие, более секретные дела.

Питер добрался до здания штаба флота на рю Руаяль за несколько минут до назначенного времени, но под развевающимся трехцветным флагом его уже ждал секретарь. Он помог Питеру миновать охрану и провел его на третий этаж, в помещение Комитета по вооружениям, откуда открывался туманный серый вид на Сену и позолоченные арки Пон-Неф. Два помощника Питера из «Нармко» уже ждали там, разложив содержимое своих дипломатов на полированном столе из каштана.

Французский флаг-капитан бывал в Брюсселе и в один незабываемый вечер в сопровождении Питера совершил волшебный обход борделей города. Теперь он встретил его галльскими возгласами радости и обращался к нему на «ты» – все это предвещало очень хороший результат встречи.

Ровно в полдень капитан перенес совещание напротив, в закрытый кабинет ресторана «Максим», в блаженной уверенности, что счет оплатит «Нармко», если компания действительно хочет продать ракеты «кестрел» французскому флоту.

Питеру потребовался весь его такт, чтобы не показать, что он почти не притрагивается к «Кло де вужо» и к «Реми мартен»; тем не менее он обнаружил, что ему все труднее следить за обсуждением, которое становится все более шумным. Его мысли занимали изумрудные глаза и маленькие свежие груди.

Из «Максима» они вернулись в здание Морского министерства, а позже снова потребовалось дипломатическое искусство, когда капитан пригладил усы и подмигнул Питеру.

– Есть очаровательный маленький клуб, очень близко, там к нам прекрасно отнесутся...

В шесть часов Питер наконец освободился от общества француза, заверив его в своей искренней дружбе и пообещав снова встретиться через десять дней. Час спустя после быстрого, но тщательного разбора достижений дня он оставил своих помощников в отеле «Морис». Все трое сошлись на том, что начало неплохое, но впереди еще длинная-длинная дорога.

Обратно Питер пошел по Риволи, и шел быстро. Несмотря на усталость, вызванную долгим днем, бесконечными переговорами и необходимостью быстро думать на чужом языке, несмотря на легкую боль в глазах от вина и коньяка, а также сигарного и сигаретного дыма, которым Питер дышал весь день, он испытывал острое волнение предвкушения, ведь его ждала Магда.

Остановившись на переходе в ожидании зеленого света, он увидел собственное отражение в стекле витрины. Он улыбался, не сознавая этого.

Ожидая своей очереди, чтобы заплатить за стоянку и влиться в поток уличного движения, Питер посмотрел в зеркало заднего обзора. Он приобрел эту привычку давно, когда у захваченного террориста обнаружил список приговоренных к смерти и свое имя в этом списке; с тех пор он привык оглядываться.

Он запомнил «ситроен» в двух машинах позади: у того была трещина на ветровом стекле, а на крыле царапина, в которой сверкал металл.

Ожидая на Елисейских Полях, когда пройдут пешеходы, он снова увидел маленький черный «ситроен» – по-прежнему отделенный двумя машинами; Питер наклонил голову, пытаясь рассмотреть водителя, но «ситроен» включил фары, мешая ему, и тут загорелся зеленый свет и Питер поехал дальше.

На площади Звезды «ситроен» приотстал, но Питер снова увидел его в серых дождливых сумерках ранней осени, когда был на полпути к авеню де ла Гран Арми, потому что теперь уже искал его. «Ситроен» сразу же затерялся на боковой улице, и Питер забыл бы о нем, сосредоточившись на удовольствии вести «мазерати», но его охватило какое-то мрачное предчувствие, и, преодолев путаницу пригородных улиц и выбравшись на дорогу, ведущую к Версалю и Шартру, он обнаружил, что непрерывно меняет ряды и все время оглядывается.

Миновав Версаль и выехав на дорогу к Рамбуйе, он получил возможность просматривать ее на милю вдоль ровной линии деревьев позади и убедился, что других машин нет. Он успокоился и начал готовиться к последнему повороту, который выведет его к «Ла Пьер Бенит».

Впереди развертывал кольца гладкий черный питон дороги, потом начинался резкий подъем. Питер миновал его на скорости в 150 километров в час и тут же начал искусно действовать тормозом и сцеплением, борясь с искушением ускорить спуск из боязни рисковать на скользком неровном бетоне. Впереди показался жандарм в блестящем белом пластиковом плаще, влажном от дождя, он размахивал красным фонариком; виднелись красные предупредительные огни. В кювете лежал «пежо», его фары смотрели в небо. Дорогу перекрывал синий полицейский фургон, и в свете его фар виднелись два тела, аккуратно положенные рядом; все это затуманивала пелена дождя. Типичная картина дорожного происшествия.

Питер прекрасно умел управлять «мазерати». Он сбавил скорость, так что машина начала ползти, опустил боковое стекло. Мотор негромко взвыл, и в теплую машину ворвался порыв ледяного ветра. Жандарм фонариком просигналил ему, чтобы он проехал в узкую щель между живой изгородью и полицейской машиной, и в этот момент Питер краем глаза уловил неожиданное движение. Одно из тел, лежащих у дороги, шевельнулось. Спина слегка изогнулась, как у собирающегося сесть.

Питер увидел, что этот человек слегка поднял руку, чуть-чуть, но достаточно, что он держит за бедром какой-то предмет, и даже в дождь, в сумерках Питер узнал охладительный кожух с отверстиями, в котором помещается короткий ствол складного ручного пулемета.

Его мысли тотчас хлынули таким быстрым потоком, что происходящее вокруг показалось замедленной киносъемкой.

«Мазерати», – подумал он. – Они охотятся за Магдой».

Жандарм обошел «мазерати» со стороны водителя; правую руку он положил на рукоять пистолета.

Питер нажал на газ, и «мазерати» взревел, как бык, которому прострелили сердце. Задние колеса завертелись на влажной поверхности, и легким прикосновением Питер направил серебряную машину к жандарму. Она перерезала бы его надвое, но тот оказался слишком проворным. Он отпрыгнул к изгороди, и Питер увидел у него в руке пистолет, но жандарм был слишком занят, чтобы стрелять.

«Мазерати» боком задел изгородь, зашелестела листва, Питер убрал правую ногу с педали газа, справился с рассерженной машиной и повернул ее в сторону. Едва автомобиль выровнялся, Питер снова нажал на газ; «мазерати» взвыл. На этот раз от задних колес пошел синеватый резиновый дымок.

За рулем синего полицейского «комби» сидел водитель, он пытался полностью перекрыть дорогу, но не успел.

Две машины соприкоснулись со звоном и хрустом раздираемого металла, отчего у Питера заныли зубы. Однако беспокоило его другое: тел на обочине больше не было. Ближайший «покойник», опустившись на колено, разворачивал короткоствольный ручной пулемет – что-то вроде чешского «Скорпиона» или немецкого ВП-70, но этот человек пользовался складным прикладом и потратил несколько мгновений на то, чтобы поднести пулемет к плечу. К тому же он перекрывал линию огня второму, который скорчился за ним, тоже с ручным пулеметом, готовый к стрельбе. Питер узнал работу профессионалов, и мозг его заработал так быстро, что он даже успел восхититься.

«Мазерати» прорвался мимо полицейского «комби», Питер поднял правую ногу, чтобы уменьшить трение задних колес, и резко развернул руль вправо. Взвизгнули шины, «Мазерати» повернулся и перескочил на левую полосу, к двум людям на дороге. Питер пригнулся. Он сознательно свернул налево, чтобы прикрыться двигателем и кузовом.

И тут же услышал знакомый звук, словно великан рвал толстый брезент: стрельбу из автоматического оружия со скоростью без малого две тысячи выстрелов в минуту. Пули разорвали бок «мазерати», с оглушительным звоном ударяясь о металл; стекло разбилось и осыпало Питера блестящей пеной, как волна, гонимая бурей, ударяет о скалу. Осколки впивались Питеру в спину, жалили щеки и шею, алмазной тиарой сверкали в волосах.

Стрелявший в несколько секунд опустошил магазин, и Питер поднялся на сиденье, защищая глаза от осколков стекла. Он увидел впереди темную линию изгородей и вывернул руль, чтобы удержать «мазерати». Машина покачнулась, Питер мельком увидел двоих стрелков, барахтающихся в полном воды кювете, но в этот миг заднее колесо ударилось о бордюр, и Питера бросило на ремни безопасности с силой, которая выдавила воздух из легких. «Мазерати» встал на дыбы, точно жеребец, учуявший кобылу, и начал выписывать зигзаги на дороге, а Питер отчаянно вцепился в руль и ударил по тормозам, чтобы справиться с машиной. Должно быть, он описал полный круг, потому что перед ним мелькнули фары, бегущие и катящиеся фигуры и снова показалась открытая дорога. Он бросил машину вперед, одновременно взглянув в зеркало.

Питер увидел синие облака дыма и пара, валившего от покрышек его автомобиля, а сквозь них – фигуру второго стрелка, стоящего по пояс в кювете. Он держал ручной пулемет, у ствола расцвела яркая вспышка.

По «мазерати» ударила первая очередь, но Питер не мог пригнуться – впереди был поворот, он приближался с ошеломляющей скоростью – и в ожидании стиснул зубы.

Второй залп накрыл машину, простучал по металлической крыше, как град, и что-то рвануло тело.

«Зацепило!» – с уверенностью понял он: опыт по этой части у него имелся. В самый первый раз Питера ранило очень давно, когда он со своим патрулем попал в засаду на Кипре. Сейчас он спокойно оценил рану: он по-прежнему владел обеими руками и нормально видел и слышал. Либо рикошет, либо пуля потеряла убойную силу, пробивая заднее стекло и сиденье.

«Мазерати» аккуратно вписался в поворот, и только тогда Питер услышал перебои в двигателе. И сразу салон заполнил резкий запах бензина.

– Подача топлива, – сказал себе Питер, почувствовал теплый неприятный поток собственной крови на спине и боку и понял, что ранен в левое плечо. Если пуля проникла глубоко, она могла задеть легкое, и он прислушался, нет ли соленого вкуса во рту и не вырывается ли из груди воздушная пена.

Двигатель заглох, снова заработал, снова заглох, словно ему не хватало топлива. Первый залп, должно быть, начисто разнес систему подачи горючего, и Питер бесстрастно подумал, что в кино «мазерати» уже вспыхнул бы во всем великолепии пиротехники, как миниатюрный Везувий. Хотя в жизни ничего подобного не бывает, бензин, тем не менее, мог пролиться на клапаны и не только.

Последний взгляд назад перед тем, как поворот полностью скроет его: Питер увидел троих, бегущих к полицейскому фургону. Трое плюс водитель: дело плохо, они сразу погонятся за ним. Искалеченная машина сделала последний мужественный рывок, который пронес его еще пятьсот ярдов, и двигатель окончательно заглох.

Впереди в свете фар «мазерати» Питер видел белые ворота «Ла Пьер Бенит». Засаду устроили там, где почти не бывает постороннего транспорта, и в западню попал только серебряный «мазерати».

Питер быстро осмотрелся, вспоминая характер местности за главными воротами поместья. Он был здесь только раз, и тогда тоже было темно, но местность он фиксировал в памяти, как солдат, и помнил густой лес по обе стороны дороги вплоть до низкого моста через узкий быстрый ручей с крутыми берегами, левый поворот и подъем к дому. От ворот до дома полмили – долгий путь, когда ты ранен, а у тебя на хвосте четверо вооруженных преследователей. И никакой гарантии, что в доме безопасно.

«Мазерати» катился по пологому склону к воротам, постепенно останавливаясь. Запахло разогретым маслом и горящей резиной. Краска на капоте двигателя пошла пузырями и потемнела. Питер выключил зажигание, чтобы электричес–кий насос больше не подавал горючее в горящий двигатель, и сунул руку под пиджак. Рана оказалась там, где он и предполагал: низко слева. Она начинала болеть, рука стала влажной и липкой от крови. Питер вытер ладонь о брюки.

За ним в ореоле дождя показались отраженные огни фар. Свет становился все ярче. Преследователи могли показаться из-за поворота в любой момент, и Питер открыл бардачок.

Он достал девятимиллиметровую «кобру» из кобуры и сунул за пояс. Слабое утешение: запасного магазина нет, а казенник пуст. Теперь Питер жалел о своей чрезмерной осмотрительности: у него оставались всего девять патронов – один лишний мог иметь сейчас огромное значение.

Из-под капота двигателя, найдя зазор, вырвались язычки пламени. Питер расстегнул ремень безопасности, открыл дверцу и свободной рукой направил машину к бордюру. За ним земля круто уходила вниз.

Питер вывернул руль в противоположную сторону, и резкая смена направления выбросила его из машины, а «мазерати» пошел к центру дороги и покатил дальше, постепенно останавливаясь.

Приземлившись, точно парашютист – колени сведены, ноги подогнуты, чтобы смягчить удар, – Питер покатился по земле. В плече вспыхнула боль, он почувствовал, как что-то рвется. Привскочив, Питер, пригибаясь, побежал к краю леса; горящий автомобиль озарил темные деревья оранжевым мерцающим светом.

Пальцы левой руки распухли и онемели; он ощутил это, вставляя магазин в «кобру», и в этот миг из-за поворота показались яркие фары и Питеру почудилось, что он на освещенной сцене «Палладиума».[26]26
  Известный лондонский эстрадный театр. – Прим. перев.


[Закрыть] Он упал на живот в мягкую, влажную от дождя траву (рана болела, под рубашкой текла кровь) и пополз к деревьям.

По дороге с ревом несся полицейский фургон. Питер распластался и прижался лицом к земле; она пахла прелыми листьями и грибами. Фургон пролетел мимо.

«Мазерати» остановился в трехстах ярдах ниже по дороге; два его колеса удержались на покрытии, а два съехали, он накренился и горел.

Фургон остановился поодаль – те, кто находились в нем, сознавали опасность взрыва; только жандарм в пластиковом плаще побежал вперед, бросил один взгляд машины и что-то крикнул. Язык походил на французский, но огонь разгорелся и шумел, да и расстояние было слишком велико, чтобы расслышать ясно.

Фургон начал разворот, перевалил через бордюр и медленно поехал обратно. Две мнимые жертвы происшествия, по-прежнему с ручными пулеметами в руках, бежали перед ним, как псы на поводке, опустив головы и разглядывая обочины в поисках следов. Жандарм в белом плаще, стоя на подножке, время от времени подбадривал охотников.

Питер уже поднялся и, пригнувшись, бежал к лесу. С маху налетел на ограду из колючей проволоки. Тяжело упал. Ощутил, как стальные шипы разрывают ткань его брюк и, поднимаясь, с горечью подумал: «Сто сорок семь гиней».

Костюм был сшит на Сэвил-роу.[27]27
  Улица в Лондоне, на которой расположены ателье модных мужских портных. – Прим. перев.


[Закрыть] Питер перебрался через ограду и услышал позади крик. Преследователи напали на след. Когда он преодолевал последние ярды открытого пространства, послышался другой крик, торжествующий.

Питера выдал свет горящего «мазерати». Его заметили, и снова послышался треск очередей. Но для такого оружия – короткий ствол, малая скорость стрельбы – дальность была слишком велика. Питер услышал над собой словно шорох крыльев летучих мышей – это пролетали пули – и тут же добрался до первых деревьев и нырнул за них.

Дышал он тяжело, но ритмично и ровно, рана пока не очень мешала. Питера, как всегда в бою, охватила холодная ярость, от которой не теряют голову.

«До изгороди пятьдесят метров», – прикинул он. Это была одна из лучших его дистанций, международный стандарт для стрельбы из пистолета по круглой мишени диаметром 50 миллиметров, но судей здесь не было, и он взял пистолет обеими руками и позволил преследователям наткнуться на изгородь.

Двое, налетев на изгородь, упали, громко чертыхаясь явно по-французски, а когда поднялись, пламя, пожирающее «мазерати», прекрасно высветило их сзади. У «кобры» же, как известно, есть световодная мушка. Питер прицелился одному из пулеметчиков в живот.

Пуля ударила в тело с огромной силой. Звук был такой, словно кто-то стукнул бейсбольной битой по арбузу. Удар приподнял пулеметчика и отбросил его назад, Питер повернулся ко второй мишени... но он имел дело с профессионалами. Выстрел со стороны леса стал для них полной неожиданностью, но они отреагировали мгновенно и исчезли, прижались к земле. Цель пропала, а у Питера было слишком мало патронов, чтобы огнем удерживать противников на земле.

Один из них дал очередь. Полетели ветви, листья, кора деревьев. Питер дал предупредительный выстрел в ту сторону, где из ствола вылетало пламя, нырнул и, пригибаясь, чтобы не получить шальную пулю, побежал в глубь леса.

Изгородь и угроза обстрела должны были на две-три минуты задержать погоню, и Питер хотел, чтобы к тому времени между ними оказалась открытая местность.

Горящий «мазерати» служил отличным ориентиром. Питер быстро двигался в сторону реки; не успел он пройти и двух ярдов, как его зазнобило. Городской костюм промок на дожде и под водопадами, которыми Питера обдавал каждый куст. Туфли у него были легкие, из телячьей кожи, с кожаными же подошвами, а идти приходилось по лужам грязи и через мокрую высокую траву. Холод пробирался сквозь одежду, болезненно пульсировала рана; Питер ощутил первые приступы тошноты. Каждые пятьдесят ярдов он останавливался и прислушивался к звукам погони. Один раз от дороги долетел шум мотора. Вероятно, проехала машина, и только; интересно, что подумают о брошенном полицейском фургоне и горящем «мазерати»? Если даже сообщат в полицию – настоящую, – то, когда прибудет патруль, все уже закончится. И Питер отбросил мысль о том, что помощь придет с этой стороны.

Пять минут он лежал совершенно неподвижно, напрягая зрение и слух, и, держа «кобру» в вытянутых руках, ждал, готовый мгновенно откатиться вправо или влево.

Еще через десять минут ему вдруг пришло в голову: преследователи могли сообразить, что гонят не ту дичь. Им нужна была Магда Альтман, а теперь им, должно быть, стало ясно, что перед ними мужчина, вдобавок вооруженный. Он задумался, как они поведут себя. Почти несомненно уйдут. Возможно, уже ушли.

Разобрались, что перед ними не женщина, стоящая двадцати-тридцати миллионов выкупа, а один из ее работников, вероятно, вооруженный телохранитель, который оказался за рулем «мазерати» либо для отвода глаз, либо просто перегоняя его в имение.

«Да, – решил Питер, – они уйдут. Заберут своего раненого и исчезнут. – Он был уверен, что не дал им никаких намеков на то, кто он такой на самом деле. – Хорошо бы допросить одного из них, подумал он и поморщился от острой боли в плече».

Он ждал еще десять минут, неподвижный и настороженный, подавляя накатывавший приступами озноб, потом неслышно встал и пошел к реке. «Мазерати», должно быть, догорел, потому что небо было совершенно черным и, ориентируясь, приходилось полагаться только на чувство направления. И хотя Питер считал, что остался один, тем не менее, через каждые пятьдесят ярдов он останавливался, чтобы прислушаться и оглядеться.

Наконец он услышал реку. Она шумела прямо перед ним, очень близко. Питер прибавил шагу и в темноте едва не свалился с берега. Там он немного посидел – плечо теперь болело немилосердно, а холод отнимал силы.

Особенно неприятной представлялась перспектива переправляться через речку вброд. Уже несколько дней непрерывно льет дождь, течение быстрое и мощное; вода, несомненно, ледяная и будет ему не по пояс, а скорее по плечи. Всего в нескольких сотнях ярдов ниже по течению должен был быть мост, и Питер встал и пошел по берегу.

Холод и боль не давали сосредоточиться, и Питеру приходилось прилагать большие усилия, чтобы оставаться начеку. При каждом шаге, прежде чем ступить, он ощупывал поверхность перед собой, «кобру» держал в вытянутой правой руке, чтобы не промедлить с выстрелом, и постоянно моргал, выгоняя из глаз капли дождя и холодный пот боли и страха.

Но предупредило его обоняние, острый запах турецкого табака. Этот запах ему никогда не нравился. Питер ощутил его мгновенно, хотя тот был очень слабым, и застыл на полушаге, пытаясь осмыслить неожиданность. Он почти убедил себя, что остался один.

Теперь он вспомнил шум мотора на дороге и понял, что люди, устроившие такую сложную засаду – поддельное дорожное происшествие, полицейский фургон, мундиры, – конечно, постараются заранее изучить район между засадой и тем местом, куда направляется жертва.

Они теперь лучше Питера знают расположение реки и моста и сразу поняли тщетность преследования по лесу в темноте. Умнее было проехать вперед и подождать, и они решили затаиться на берегу или на мосту.

Теперь Питера тревожила только их настойчивость. Сейчас они уже должны были знать, что перед ними не Магда Альтман... и вдруг, напряженно размышляя, он припомнил «ситроен», увязавшийся за ним от Елисейских Полей. Ничего случайного тут не было, и Питер медленно завершил шаг, посередине которого замер.

Он стоял совершенно неподвижно, сгруппировавшись, приведя мышцы и нервы в боевую готовность, но вокруг было темно, а шум воды заглушал все звуки. Если замереть надолго, противник обязательно зашевелится, и Питер ждал, терпеливо, точно леопард в засаде, хотя холод пронизывал до костей, а по щекам и шее текли струи дождя.

И человек наконец выдал себя. Хлюпнула грязь, зашелестела об одежду ветка. Потом наступила тишина. Он был очень близко, футах в десяти, но их окутывала кромешная тьма, и Питер очень осторожно повернулся на звук. Старый фокус: выстрелить и при свете вспышки сразу же выстрелить вторично. Но их было трое, а очередь из ручного пулемета с десяти футов рвет пополам. Питер ждал.

И тут выше по течению снова послышался шум двигателя, слабый, но приближающийся. И сразу кто-то негромко свистнул: двойной восходящий сигнал в сторону моста, явно условный знак. Хлопнула дверца машины – гораздо ближе, чем шумел мотор, взвыл стартер, заработал другой двигатель, более мощный, за пеленой дождя зажглись фары, и Питер, моргая, уставился на высветившуюся перед ним картину.

В ста ярдах впереди через реку был переброшен мост. Между его опорами струилась вода – сверкающая, черная, как только что добытый уголь. У въезда на мост стоял синий фургон; вероятно, он поджидал Питера, но теперь отъезжал, по-видимому, вспугнутый шумом мотора машины, приближавшейся со стороны «Ла Пьер Бенит». Водитель гнал фургон обратно к главной дороге, фальшивый жандарм бежал рядом, пытаясь на ходу запрыгнуть в открытую дверцу, его плащ хлопал на ветру. Из темноты, совсем рядом с Питером, вдруг послышался тревожный возглас:

– Attendez! [28]28
  Подождите (фр.). – Прим. перев.


[Закрыть]

Третий не хотел оставаться и побежал вперед, уже не таясь. Питер видел его со спины: он бежал, отчаянно размахивая ручным пулеметом, хорошо освещенный фарами фургона, всего в десяти футах от Питера. Промахнуться было невозможно. Питер машинально поднял пистолет – и лишь перед тем, как нажать на курок и прострелить бегущему спину, сумел побороть искушение. Выстрел в спину, с такого расстояния – просто убийство? Питер давно избавился от подобных джентльменских рассуждений. От выстрела его удержала необходимость получить информацию. Следовало узнать, кто эти трое, кто их послал и за кем.

«Брошенный» оставил всякие попытки конспирации и бежал так, словно догонял автобус. Питер увидел возможность взять его. Они поменялись ролями, и теперь уже Питер бросился вперед, переложив «кобру» в раненую левую руку.

В четыре шага, пригибаясь, чтобы не попасть в поле периферического зрения, он догнал бегущего и хотел, обхватив его здоровой рукой за горло, провести полунельсон с поворотом, который лишил бы противника ориентировки, и только потом ударить его пистолетом по виску.

Однако этот человек оказался проворным, как кошка. Что-то предупредило его – может быть, хлюпанье промокших туфель Питера. Он пригнул подбородок к груди, ссутулил плечи и начал разворачиваться лицом к нападающему.

Питеру не удалось схватить «брошенного» за горло. Он ударил его локтем в зубы, но неожиданный разворот противника слегка выбил его из колеи. Имей Питер возможность свободно действовать левой рукой, он все же уложил бы противника на лопатки, но тут сразу понял, что потерял преимущество. Противник напряг шею, вырываясь, и Питер ощутил, что у него стальные мышцы.

Ствол у ручного пулемета короткий. Как только разворот будет завершен, его можно прижать к телу Питера, и очередь разрежет того на куски, точно пила.

Питер слегка изменил захват: больше не сопротивляясь повороту, он перенес всю свою тяжесть и силу здоровой руки в том же направлении. Противники развернулись, слаженно, как пара вальсирующих, но Питер знал – едва они оторвутся друг от друга, как «брошенный» снова получит смертельно опасное преимущество.

Единственный шанс – река, подсказало чутье, и, не дожидаясь, пока преимущество перейдет к противнику, Питер, не выпуская головы «брошенного», метнулся в сторону.

Они полетели в темноту, Питер – первым. Он подумал, что, если внизу камни, он будет раздавлен весом противника.

Они упали в быструю черную воду, леденящий холод оглушил, как дубиной, и у Питера невольно захватило дух.

Шок, вызванный погружением в холодную воду, как будто бы на миг привел его противника в оцепенение. Было слышно, как у того из легких вырывается воздух. Питер сменил хватку, просунув локоть ему под подбородок, но схватить за горло все же не сумел – противник отчаянно забился, как человек, который с пустыми легкими оказался под поверхностью ледяной воды. Оружие он выронил и теперь рвал лицо Питера обеими руками, а вода несла их обоих к мосту.