Текст книги "Пылающий берег (Горящий берег)"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Они кивнули друг другу, и Эндрю, дав газ, вырулил на сырой дерн. Майкл последовал за ним; при этом его механик бежал у правого крыла, чтобы помочь развернуться и приготовиться к взлету с узкой грязной полосы между яблонями.

Эндрю уже взлетел, и Майкл резко прибавил газ. Почти сразу же «сопвич» поднял хвост, давая передний обзор пилоту, и Майкл почувствовал угрызение совести из-за своих прежних предательских мыслей. Это красивая машина, и летать на ней одно удовольствие. Несмотря на липкую грязь, она легко оторвалась от земли. На высоте ста футов Майкл выровнял ее, пристроившись за зеленым самолетом Эндрю. К этому времени уже достаточно рассвело, чтобы различить справа зеленый, отделанный медью, шпиль церкви в городке Морт Омм; а впереди Т-образную по форме дубово-буковую рощу, причем направление ножки «Т» точно совпадало с Управлением посадочной полосы эскадрильи, что было очень удобным навигационным ориентиром при возвращении в плохую погоду. За деревьями, расположенный среди лужаек и строгого английского парка, стоял шато [26]26
  Шато – замок, загородный дворец (фр.).


[Закрыть], а за ним – низкий холм.

Эндрю слегка отклонился вправо, чтобы пролететь над холмом. Майкл последовал его примеру, вглядываясь вперед. Там ли она? Еще слишком рано – холм пуст. Майкл почувствовал, как на него накатывают разочарование и страх. Но тут же увидел ее – она спешила, пустив коня галопом, по тропинке на вершину холма. Большой белый жеребец мощно скакал, неся ее стройное девичье тело.

Девушка на белой лошади была их талисманом. Если она ждала на холме, чтобы, помахав, проводить их, все бывало хорошо. Сегодня, когда они летели сбивать аэростаты, она им была особенно нужна – о, как отчаянно они нуждались в ее благословении!

Она достигла гребня холма и, натянув повод, остановила жеребца. И буквально за несколько секунд до того, как они поравнялись с ней, сорвала с головы шляпу, из-под которой внезапно вырвалась густая темная копна волос. Девушка махала шляпой, а Эндрю покачал крыльями самолета, с ревом проносясь над ней.

Майкл прижался ближе к вершине холма. Белый жеребец взбрыкнул и нервно замотал головой, когда желтый самолет, рыча, приблизился к нему, но девушка без труда удержалась на коне и продолжала весело махать шляпой. Майклу захотелось увидеть ее лицо. Он летел почти на высоте вершины холма и очень близко от того места, где находилась всадница. На миг заглянул ей в глаза. Они были большущими и темными, и Майкл ощутил, как подпрыгнуло его сердце. В знак приветствия летчик дотронулся до своего шлема и теперь знал, глубоко чувствовал, что и в этот день все пройдет хорошо; он сразу перестал думать о глазах девушки и посмотрел вперед.

В десяти милях от себя, где гряда низких меловых холмов пересекала передовые позиции, убедившись в своей правоте, Майкл с облегчением увидел, что ветер еще не разогнал утренний туман, заполнивший низины. Меловые холмы были безобразно разворочены разрывами снарядов, на них не осталось никакой растительности: обрубки разбитых дубовых стволов нигде не достигали высоты человеческого плеча, а воронки от снарядов перекрывали одна другую и были до краев заполнены застоявшейся водой. Из-за этих холмов месяцами шли бои, но в тот момент они находились в руках союзников, отвоевавших их в начале предыдущей зимы ценой стольких человеческих жизней, что в это трудно было поверить. Покрытая язвами проказы и изъеденная оспинами земля казалась всеми заброшенной, но на самом деле она была населена легионами живых и мертвых людей, вместе гниющих в пропитанной водой почве. Запах смерти, разносимый ветром, добирался даже до людей в низколетящих самолетах; отвратительный, он перехватывал им горло и заставлял давиться от тошноты.

За холмами, южноафриканцы и новозеландцы из третьей армии союзных войск, готовили запасные позиции на случай непредвиденных обстоятельств. Если наступление, которое готовилось на реке Сомме дальше к западу, провалится, вся ярость немецкого контрнаступления обрушится тогда на них.

Подготовке новых оборонительных рубежей серьезно препятствовала сосредоточенная к северу от холмов германская артиллерия, которая почти непрерывно вела огонь, засыпая район градом снарядов. Пока друзья летели в сторону линии фронта, Майкл мог видеть желтую дымку от их разрывов, висящую ядовитым облаком у подножия холмов, и представлял себе мучения работающих в грязи солдат, изнуряемых непрекращающимися артобстрелами.

С приближением к холмам звук артиллерийского огня усиливался и заглушал даже рев большого лероновского мотора самолета и шум стремительно обтекавших его воздушных струй. Заградительный огонь артиллерии напоминал шум штормового прибоя на каменистом берегу, игру умалишенного на барабане, а также бешеный пульс этого больного, сошедшего с ума мира; и яростное возмущение Майкла людьми, приказавшими им уничтожить аэростаты, ослабевало по мере того, как громче становился грохот орудий. Это была работа, которую необходимо выполнить, он это осознал, увидев жуткие страдания внизу.

Тем не менее аэростаты были самыми страшными и ненавистными целями для любого летчика: вот почему Эндрю Киллигерран не поручил бы это никому другому. Майкл их уже увидел – похожих на жирных серебристых слизняков, висящих в предрассветном небе высоко над холмами. Один был прямо перед ним, другой – несколькими милями дальше к востоку. На таком удалений тросы, привязывавшие их к земле, были невидимы, а плетеные корзины, из которых наблюдателям открывалась, как на ладони, картина тыловых районов союзников, казались всего лишь темными пятнышками, подвешенными под светящиеся сферы заполненного водородом шелка.

В этот самый момент воздух содрогнулся, взрывная волна качнула «сопвичи», и тут же впереди столб дыма и огня взмыл в небо, перекатываясь и клубясь, черный и ярко-оранжевый, принимавший форму наковальни, поднявшийся над низколетящими самолетами и вынудивший круто отвернуть в сторону, чтобы обойти его. Немецкий снаряд по наводке с одного из аэростатов попал в полевой склад боеприпасов, и Майкл почувствовал, как его страх и возмущение исчезают и уступают место жгучей ненависти к артиллеристам противника и висевшим в небе людям с ястребиными глазами, которые направляли смерть с холодным бесстрастием.

Эндрю повернул обратно в сторону холмов, оставляя под правым крылом высокий столб дыма, и стал снижаться до тех пор, пока его шасси едва не коснулось верхушек укрытых мешками с песком брустверов, и летчикам стали видны движущиеся по ходам сообщения южноафриканские солдаты; люди были похожи на серовато-коричневых вьючных животных, сгибающихся под тяжестью снаряжения и техники. Лишь немногие посмотрели вверх, когда весело раскрашенные машины прогрохотали над головой. У тех, кто поднял глаза, лица были серые, вымазанные грязью, с мрачным выражением и отрешенностью во взгляде.

Впереди открылся проход в одном из перевалов, рассекающих меловые кряжи. Перевал был в утренней дымке. С порывами шевелящего ее предрассветного ветерка облако тумана мягко и волнообразно колебалось, словно земля занималась любовью под серебристой периной из гагачьего пуха.

Где-то совсем близко – впереди – раздался треск пулемета «викерс». Это Эндрю проверял свое оружие. Майкл, слегка сместившись, тоже дал короткую очередь. Трассирующие пули, прошив небо, оставили красивые белые следы в чистом воздухе.

Майкл опять пристроился за Эндрю, и они влетели в туман, попав в новое измерение света и приглушенного звука. Рассеянный свет создал радужный ореол вокруг обоих самолетов. Влага осела на летных очках Майкла. Он поднял их на лоб и стал вглядываться вперед.

Накануне днем Эндрю и Майкл провели тщательную рекогносцировку этого узкого прохода между грядами холмов, чтобы убедиться, что там нет никаких препятствий или помех, и запомнить извилины и повороты перевала на его более высоких участках; и все же он оставался опасным при видимости не более шестисот футов и меловых склонах, круто поднимающихся вплотную к крыльям.

Майкл приблизился к зеленому хвосту и летел, ориентируясь только на него, уверенный, что Эндрю проведет через перевал, а ледяной туман словно проедал насквозь его одежду и кожаные перчатки, лишая чувствительности кончики пальцев.

Летевший впереди Эндрю сделал крутой вираж, и, последовав за ним, Майкл мельком увидел под колесами самолета колючую проволоку, коричневую от ржавчины и запутанную, как заросли папоротника.

– Ничейная земля, – пробормотал он, и сразу после этого под ними мелькнули немецкие передовые позиции: брустверы с припавшими к земле солдатами в серой полевой форме и уродливых, похожих на околокаминные металлические ведерки для угля, касках.

А еще через несколько секунд они вырвались из тумана в мир, освещенный первыми низкими лучами солнца, в небо, которое ослепило их своим блеском, и Майкл понял, что они добились полной внезапности. Облако тумана спрятало их от наблюдателей в аэростатах и заглушило шум моторов.

На высоте тысячи пятисот футов, прямо над ними, был поднят первый аэростат. Его стальной якорный трос, тонкий как осенняя паутинка, шел вниз к уродливой черной паровой лебедке, наполовину укрытой на своей позиции мешками с песком. Аэростат выглядел абсолютно незащищенным, пока взгляд Майкла не упал на кажущиеся мирными поля.

Пулеметные гнезда напоминали африканские убежища от львов – крошечные ямочки в земле, обложенные мешками с песком. Их было так много, что на скорости Майкл не смог бы сосчитать. Увидел он и длинноствольные зенитные орудия, неуклюжие, как жирафы, стоящие на круглых опорных плитах с уже направленными в небо стволами, готовые обжечь шрапнелью любую цель на высоте до двадцати тысяч футов.

Там внизу ждали. Они знали, что рано или поздно самолеты появятся, и были готовы. Майкл понял, что туман позволил им выиграть лишь секунды – зенитчики уже занимали места у своих орудий. Один из длинных стволов пришел в движение, опускаясь и разворачиваясь в их сторону. Когда Майкл резко дал газ, и «сопвич» рванулся вперед, он увидел облачко белого пара, вырвавшееся из громадной лебедки: наземная команда начала отчаянно тащить аэростат под прикрытие огня батареи. Поблескивающая шелковая сфера быстро спускалась к земле, и самолет Эндрю, подняв нос, с ревом взмыл вверх.

На полной скорости, с воющим во всю мощь мотором Майкл последовал за ним, предполагая подняться на половину длины троса, державшего аэростат, то есть именно в то место, где должен оказаться шар, когда Майкл доберется до него, а это было всего в пятистах футах над головами зенитчиков.

Эндрю опережал Майкла на четыреста футов, а зенитки все еще не стреляли. Эндрю поравнялся с аэростатом и открыл по нему огонь. Майкл отчетливо услышал треск его «викерса» и увидел линии трассирующих зажигательных пуль, протянувшиеся в ледяном предрассветном воздухе и на какие-то мгновения соединившие аэростат и несущийся зеленый самолет; потом Эндрю накренился и отвернул в сторону, слегка задев концом крыла волнующийся шелк, но тот лишь спокойно заколыхался на воздушной волне.

Теперь настала очередь Майкла, но, как только он прицелился в аэростат, зенитчики внизу открыли огонь. Послышался грохот залпов, и «сопвич» опасно закачался между пролетавшими снарядами, которые взрывались на триста-четыреста футов выше, превращаясь в яркие серебристые шары дыма.

Пулеметчики стреляли точнее, ибо они могли вести огонь почти что в упор. Майкл чувствовал непрерывные удары очередей по самолету, а трассирующие пули, белые, как град, густо летели со всех сторон. Он резко нажал педаль руля направления и одновременно переложил руль управления, чтобы выполнить невероятный маневр бокового скольжения и тем усамым выйти из-под огня для новой атаки.

Казалось, аэростат понесся навстречу самолету, шелк отвратительно отсвечивал мягким зеленым, как покрытая серебристой слизью личинка. Майкл увидел двух немецких наблюдателей в болтающейся плетеной открытой корзине; оба были хорошо одеты, чтобы не замерзнуть. Один тупо уставился на летчика, лицо другого исказилось от ужаса и ярости, когда он прокричал не то проклятие, не то вызов, потонувший в реве моторов и треске пулеметного огня.

Едва ли нужно было нацеливать «викерс» – аэростат заполонял собой все пространство перед Майклом. Он снял его с предохранителя и нажал гашетку; пулемет загремел, сотрясая весь самолет, а дым от горящего на зажигательных пулях фосфора, сносимый назад в лицо Майклу, душил его.

Теперь, когда он летел горизонтально и не менял высоты, стрелки на земле снова обнаружили его и открыли огонь, пытаясь поразить «сопвич» наверняка, но Майкл уцелел, перекладывая рули, слегка поворачивая нос из стороны в сторону и ведя огонь по аэростату так, словно поливал из садового шланга.

– Гори! – завопил Майкл. – Гори! Чтоб тебя, гори!

Чистый газообразный водород не воспламенялся, ему необходимо смешаться с кислородом в пропорции один к двум, чтобы стать мощным взрывчатым веществом. Пули, попадая, не давали никакого результата.

– Гори! – орал Майкл на шар.

Его рука все нажимала на гашетку; «викерс» беспрерывно грохотал, и гильзы сыпались из казенника. Ведь водород должен выходить из сотен пулевых дыр, которые они с Эндрю сделали в шелке, газ должен смешиваться с воздухом!

– Ну что же ты не горишь, черт возьми?! – Майкл услышал боль и отчаяние в собственном диком крике.

Он был уже почти у самого аэростата, теперь надо оторваться, отвернуть, чтобы избежать столкновения, все напрасно. И тут, осознавая свое поражение, Майкл решил, что ни за что не сдастся. Врежется прямо в аэростат, если потребуется.

В этот момент аэростат вдруг взорвался. Казалось, что он раздулся, в сотни раз превосходя свой размер, заполнил собой все небо и тут же превратился в пламя. Ужасающий выдох дракона лизнул Майкла и «сопвич», обжигая и ослепляя, подбросив человека и его машину вверх, будто зеленый лист над костром в саду. Майкл изо всех сил старался удержать управление самолетом, который потянуло перевернуться вверх колесами, а затем понесло вниз. Он справился с машиной прежде, чем она врезалась в землю, и, набирая высоту и ударяясь, оглянулся.

Водород сгорел в этом мгновенном ужасном взрыве, и теперь пустой, жутко полыхающий саван раскрылся, словно огненный зонтик, над корзиной и ее человеческим грузом.

Один из немецких наблюдателей выпрыгнул и пролетел триста футов, и было видно, как развевалась его шинель, конвульсивно дрыгались ноги; он быстро исчез без звука или следа в низкой зеленой траве. Другой остался в корзине и был накрыт и охвачен волнами горящего шелка.

А на земле из окопа, где располагалась лебедка, как насекомые из потревоженного гнезда, беспорядочно разбегалась ее прислуга, но горящий шелк падал слишком быстро, ловя людей огненными складками. Майклу совсем не было жалко ни одного из них, вместо этого его охватило какое-то дикое чувство триумфа – как первобытная реакция на пережитый им собственный ужас. Он было раскрыл рот, чтобы прокричать свой боевой клич, но в этот момент шрапнельный снаряд, выпущенный из орудия с позиции у северного края поля, разорвался под «сопвичем».

И снова самолет подбросило вверх, а гудящие и шипящие, кусочки стали разорвали фюзеляж снизу. Пока Майкл всеми силами старался не потерять управление в этом втором беспорядочном подъеме и падении, пол его кабины был целиком вырван, так что стала видна земля внизу, а арктическо-холодный, воющий ветер ворвался под шинель, полы которой колыхались как волны.

Майкл удерживал машину в горизонтальном положении, но самолет был сильно поврежден. Что-то болталось под фюзеляжем, стучало и хлестало по нему; к тому же самолет кренился на одно крыло, и управлять им приходилось прилагая огромные усилия; хорошо, что, по крайней мере, он, наконец был недосягаем для огня зенитных орудий.

Потом сбоку пристроился Эндрю, озабоченно вытягивавший шею, чтобы лучше видеть, и Майкл, улыбаясь, победно крикнул ему. Эндрю знаками пытался привлечь внимание и большим пальцем руки показывал: «Возвращаемся на базу».

Майкл огляделся. Пока он восстанавливал контроль над самолетом, они с ревом ушли севернее, еще глубже на германскую территорию. Пронеслись над пересечением дорог, забитым гужевым и моторизованным транспортом, напугали серо-полевые фигурки, разбежавшиеся в поисках укрытия по кюветам. Майкл, не обращая на них внимания, продолжал крутиться в кабине, а в трех милях, за плоскими и ничем не выделяющимися зелеными полями, над грядами холмов, в воздухе все еще невозмутимо плавал второй аэростат.

Майкл ответил Эндрю резким отрицательным жестом, указывая на оставшийся аэростат и как бы говоря: «Нет – продолжаю атаковать».

Эндрю опять настойчиво сигнализировал: «Возвращаемся на базу» – и, показывая на машину Майкла, провел рукой по горлу: «Опасность».

Майкл глянул вниз сквозь дыру под ногами, пробитую в полу кабины. Стучало, вероятно, одно из колес шасси, болтавшееся на растяжке. Пули изрешетили крылья и корпус самолета, а полоски порванной ткани трепетали подобно буддистским молитвенным флагам в потоке воздуха, обтекавшем самолет, но лероновский мотор продолжал сердито рычать, все еще работая на полную мощь, без остановки или сбоя, в воинственном ритме.

Эндрю снова подал сигнал, требуя, чтобы Майкл летел в обратную сторону, но тот коротко взмахнул рукой: «Следуй за мной!» – и бросил «сопвич» вверх через крыло, развернув его в крутом вираже, что привело к перегрузке на поврежденную машину.

Майкл был целиком захвачен восторгом боевого безумия, дикой страсти неистового древнего воина, для которого угроза смерти или страшной раны не имела значения. Зрение обострилось до неестественной ясности, и он управлял раненым «сопвичем» так, как будто бы самолет был продолжением его собственного тела. Майкл напоминал то ласточку, которая, пролетая над водой, пытается попить на лету – настолько легко он почти касался живых изгородей и стерни на полях одним оставшимся колесом шасси, то сокола – настолько жестоким был его немигающий взгляд, когда он мчался к тяжело опускавшемуся аэростату.

Конечно, немцы видели гибель в огне первого аэростата, и теперь сматывали трос лебедкой. Они уже сделают свое дело, пока Майкл долетит до места. А стрелки будут ждать в полной боевой готовности, с пальцами на спусковом крючке. Это атака на заранее подготовленные к бою позиции с крайне низкой высоты. Но даже в состоянии самоубийственной ярости Майкл не растерял охотничьей хитрости. Он использовал каждое малейшее прикрытие при подлете к цели.

Узкая проселочная дорога под углом пересекала линию фронта, а ряд стройных высоких тополей по ее обочинам был единственно заметной частью рельефа на унылой равнине, прилегающей к холмам. Майкл решил использовать эти деревья. Сделал крутой вираж и полетел параллельно живой изгороди, отделявшей его от места, куда должен опуститься аэростат. При этом он взглянул в зеркало, укрепленное на верхнем крыле над головой. Зеленый «сопвич» Эндрю летел сзади так близко, что его пропеллер почти касался самолета Майкла. Майкл улыбнулся и, потянув руль на себя, приподнял и перенес свой «сопвич» через посадки тополей, словно наездник, на всем скаку, галопом, берущий препятствие.

До аэростата оставалось триста ярдов. Его только что опустили. Наземная команда помогла наблюдателям выбраться из корзины, а затем все побежали, чтобы укрыться в ближайшей траншее. Пулеметчики, которым до этого момента тополя мешали целиться, наконец ясно увидели неприятеля и дружно открыли стрельбу.

Майкл оказался в зоне шквального огня. Пули заполнили все пространство вокруг, а шрапнельные снаряды, пролетая, как бы втягивали за собой воздух, так что барабанные перепонки щелкали и отзывались болью от перепадов давления. На позициях Майкл увидел обращенные к нему лица стрелков, бледные пятнышки позади укороченных стволов, поворачивавшихся вслед за ним, а вспышки выстрелов были яркими и красивыми, как китайские фонарики. Тем не менее ревущий «сопвич» приближался со скоростью более ста миль в час.

Солдаты, бегущие от аэростата, спасаясь, назад к траншее, оказались прямо перед ним. Среди них были и наблюдатели, двигавшиеся медленно и неуклюже, все еще закоченевшие от высотного холодного воздуха и обремененные тяжелой одеждой. Майкл ненавидел их так, как мог бы ненавидеть ядовитую змею; он немного опустил нос машины и нажал на гашетку. Группа разлетелась как серый дым и исчезла в низком жнивье. А Майкл тут же поправил прицел «викерса».

Аэростат был на привязи у земли и походил на цирковой полог. Майкл открыл по нему огонь, и пули устремились в мягкую шелковую массу, оставляя серебристые следы пахнущего фосфором дыма, но не причиняя вреда.

Несмотря на увлеченность боем, голова Майкла была ясна, а мысли столь быстры, что время не поспевало за ними. Крошечные доли секунды сближения с шелковым монстром, казалось, длятся вечность, и Майкл мог проследить за полетом из ствола «викерса» каждой отдельной пули.

– Почему же не загорается? – закричал он снова и тут же понял причину.

Атомы водорода – самые легкие. Выходящий из пробоин газ смешивался с кислородом надаэростатом. Стало совершенно ясно, что целился Майкл слишком низко. Как же он не догадался об этом сразу?

И он поставил «сопвич» на хвост, направив огонь вверх, на раздутый бок аэростата, а потом еще выше, пока пули не полетели в воздух над шаром – и воздух внезапно превратился в пламя. Громадный огненный выдох покатился к нему, но Майкл направил «сопвич» вверх по вертикали и резко убрал газ. Потеряв скорость, машина на мгновение зависла, а затем повалилась и стала падать. Майкл сильно ударил по педали руля направления, вводя ее в классическое сваливание на крыло с последующим разворотом, а когда снова дал газ, самолет уже летел назад, в противоположную сторону от разожженного им огромного погребального костра. Под собой Майкл засек зеленую вспышку – это самолет Эндрю выполнил крутой вираж с разворотом на максимальной скорости, уходя левее, почти столкнувшись с шасси Майкла, а затем уносясь вправо относительно курса его полета.

С земли больше не стреляли; внезапно выполненные двумя атаковавшими самолетами фигуры высшего пилотажа и гудящий столб воспламенившегося газа совершенно отвлекли стрелявших, и Майкл опять спрятался за тополями. Теперь, когда все закончилось, его ярость утихла почти так же быстро, как и возникла, и он стал оглядывать небо кругом, понимая, что столбы дыма станут сигналом для истребителей – «альбатросов». Если не считать дыма, небо было ясным, и Майкл почувствовал облегчение, выполняя вираж над живыми изгородями, поискал глазами Эндрю. А вот и он, немного выше Майкла, уже поворачивает в сторону холмов, но под углом, чтобы догнать его.

Они опять летели рядом. Удивительно, как спокойно было, когда Эндрю летел с ним крыло в крыло, улыбался ему и качал головой в знак шутливого неодобрения по поводу нарушенного приказа вернуться на базу и охватившего Майкла припадка сумасшедшей воинственности.

Бок в бок они снова на низкой высоте прошли над немецкими передовыми позициями, с презрительным равнодушием отмечая вспышки выстрелов, вызванных их появлением, а потом, когда стали набирать высоту, чтобы перелететь через гряду холмов, мотор Майкла захлебнулся и заглох.

Майкл уже падал на белую как мел землю, но тут мотор завелся, взревел и заработал сильнее, подняв самолет перед самыми холмами, но затем опять дал сбой и нервно застучал. Эндрю все еще был рядом, подбадривая криками, и мотор взревел снова, а потом опять заработал с перебоями и громкими хлопками.

Майкл пытался помочь мотору, используя подсос, работая с зажиганием и шепча раненому «сопвичу»:

– Ну, давай, дорогая. Дотяни, старушка. Мы же почти дома, ну же, моя любимая.

Но тут он почувствовал, как что-то сломалось в корпусе самолета – вылетел один из главных шпангоутов, ослабли рычаги управления, и смертельно больная машина сразу обмякла.

– Держись, – уговаривал ее Майкл, но тут ему в ноздри ударил едкий запах бензина, и он увидел тоненькую прозрачную бензиновую струйку, вырывающуюся из-под капота и превращающуюся в обтекавшем самолет воздухе в белый пар, проносившийся назад над головой.

– Пожар! – Это для летчиков самое страшное, но остатки боевого пыла еще владели Майклом, и он упрямо бормотал: – Мы летим домой, старушка. Ну, еще чуть-чуть.

Они перевалили через холмы, впереди была равнина, и Майкл уже мог различить темный Т-образный лесок, который был ориентиром для захода на посадку.

– Давай, давай, дорогая!

Внизу он увидел солдат, вылезавших из траншей, стоящих на брустверах, махавших и приветствовавших поврежденный «сопвич», который с шумом и выхлопами летел почти над их головами; одного, потерянного в бою, колеса у него не было, а другое болталось и било по днищу фюзеляжа.

Лица солдат были обращены вверх, и Майкл видел открытые рты, что-то кричавшие ему. Они слышали грохот боя и видели громадные шары горящего водорода, устремившиеся в небо из-за холмов; теперь они знали, что хоть на какое-то время ослабнет пушечная пытка, и приветствовали возвращавшихся пилотов, крича до хрипоты.

Благодарность солдат придала силы, а впереди уже виднелись знакомые наземные ориентиры: шпиль церкви, розовая крыша шато, маленький круглый холм.

– Мы все же долетим, дорогуша! – крикнул он самолету, но под капотом болтающийся провод чиркнул о металлическую часть мотора, и крошечная голубая искра проскочила между ними.

Послышался свист, и белый след пара превратился в пламя. Открытую кабину обдало жиром, как от огня паяльной лампы, и Майкл инстинктивно бросил «сопвич» в боковое скольжение, чтобы языки пламени косо сдувало и он мог смотреть перед собой.

Теперь необходимо было садиться – где угодно, как угодно, но быстро, очень быстро, пока он не сварился и не обуглился в горящем каркасе «сопвича». Майкл резко направил самолет вниз, на поле, которое открывалось перед ним; уже горела шинель, правый рукав начал тлеть, а потом вспыхнул.

Летчик сажал «сопвич», подняв нос машины вверх, чтобы погасить скорость. И все же от сильного удара о землю Майкл едва не поломал зубы; самолет тут же развернулся на единственном оставшемся колесе, и он, перевернувшись через крыло и оторвав его, врезался в окружавшую поле живую изгородь.

Голова Майкла стукнулась о край кабины, это оглушило его, но вокруг уже везде трещали и плясали языки пламени, и он с трудом выбрался из кабины, упал на смятое крыло и скатился на грязную землю. На четвереньках пополз прочь от горящих обломков. Горевшая шерсть шинели вспыхнула еще ярче, и от жгучей боли Майкл вскочил, громко крича. Рванул пуговицы, чтобы избавиться от этой муки, бегал и хлопал себя руками, как безумный, раздувая пламя, делая его злее и горячее.

В треске и вое пожара он даже не услышал звук копыт скачущей лошади.

Девушка направила большого белого жеребца на изгородь, и они перелетели через нее. Лошадь и наездница приземлились, сохранив равновесие, и сразу снова пустились к горящей и кричащей фигуре в центре поля. Девушка перекинула ногу через луку дамского седла и, приблизившись к летчику сзади, на всем скаку осадила жеребца и одновременно бросилась вперед.

Всем своим весом она навалилась на Майкла и обеими руками обхватила его за шею так, что, сбитый с ног, он распластался лицом вниз. Вскочила и, скинув толстую габардиновую юбку для верховой езды, накрыла ею горящего человека у своих ног. Затем упала на колени рядом и плотно укутала его, гася голыми руками выбивавшиеся маленькие язычки пламени.

Как только пламя было потушено, девушка приподняла Майкла, посадив его на грязную землю. Быстрыми движениями расстегнула тлеющую шинель и, стащив ее с плеч, отбросила в сторону. Сняла дымящиеся свитеры: только в одном месте пламя добралось до тела. Огонь прожег одежду на плече и руке. Майкл закричал от боли, когда она попыталась снять ночную рубаху: «Бога ради!» Хлопковая рубашка прилипла к ожогам.

Девушка наклонилась и осторожно зубами начала теребить ткань, пока та не отстала от ран. Потом рывком разорвала рубаху, и выражение ее лица изменилось.

– Mon Dieu! [27]27
  Боже мой! (фр.)


[Закрыть]– Она вскочила и стала топтать лежащую поодаль шинель, чтобы окончательно потушить тлевшую шерсть.

Майкл смотрел на свою спасительницу широко открытыми глазами, и мучительная боль в обожженной руке утихала. Она осталась без наезднической юбки, жакет доходил только до верха бедер. На ногах – лакированные сапоги с застежками-крючками по бокам. Голые колени измазаны грязью, но кожа в коленном сгибе мягкая и безупречная, как внутренняя часть раковины наутилуса [28]28
  Название моллюска.


[Закрыть]. Панталоны – из прозрачного материала, через который можно отчетливо разглядеть блеск кожи. Их штанины прихвачены над коленями розовыми лентами и льнут к бедрам и нижней части тела – наполовину скрытые линии приковывали взгляд даже больше, чем обнаженное тело.

Майкл почувствовал, что в горле у него набухло и перехватило дыхание, когда девушка наклонилась, чтобы поднять его обуглившуюся шинель, и ему удалось ненадолго увидеть маленькие, плотные, круглые, как пара страусиных яиц, ягодицы, бледно блестевшие в свете раннего утра. Он смотрел так напряженно, что глаза стали слезиться, и, когда она обернулась к нему, увидел сквозь тонкий шелк в раздваивающейся линии, образуемой ее упругими молодыми бедрами, темную треугольную тень. Она стояла, а эта гипнотическая тень находилась в шести дюймах от его носа. Нежно расправляя шинель на обожженном плече летчика, девушка тихо говорила ему что-то тоном, каким мать говорит с ребенком, которому больно.

Майкл уловил лишь слова «froid» и «brule» [29]29
  «Холодный», «гарь» (фр.).


[Закрыть]. Она была так близко, что он чувствовал ее запах – естественный для молодой женщины, вспотевшей от напряжения быстрой скачки, мускусный запах, который смешивался с запахом духов, напоминавших аромат сухих розовых лепестков. Майкл попытался заговорить, поблагодарить, но его затрясло от шока и боли. Губы задрожали, и он издал короткий невнятный звук.

– Mon paurve [30]30
  Мой бедный (фр.).


[Закрыть], – заворковала она и отошла. Голос стал хриплым от беспокойства и страдания. Глядя на лицо этой феи с огромными темными кельтскими глазами, Майкл подумал, а не заостренные ли у нее уши, но они скрывались под темной копной волос, растрепанных ветром и закрученных в густые упругие локоны. Кельтская кровь придавала коже оттенок цвета старой слоновой кости, а брови были слишком широкими и такими же темными, как и ее волосы.

Девушка заговорила снова, но он ничего не смог с собой поделать и опять взглянул на интригующую маленькую тень под шелком. Когда она увидела, куда обращен его взгляд, ее щеки запылали темно-розовым румянцем. Подхватив свою грязную юбку, она обмотала ее вокруг талии, а Майкл испытал от смущения из-за своей оплошности еще большую боль, чем от ожогов.