Текст книги "Пылающий берег (Горящий берег)"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Рев «сопвича» Эндрю над головой дал им обоим временную передышку, и они благодарно поглядели вверх на самолет, делавший круг над полем. С трудом, шатаясь, Майкл поднялся на ноги, пока девушка поправляла юбку, и помахал Эндрю. Он увидел, как тот поднял руку и облегченно поприветствовал его, затем зеленый «сопвич» завершил круг и вышел на прямую, летя на высоте не более пятидесяти футов над их головами. Зеленый шарф, в один конец которого было что-то завязано узлом, развеваясь, полетел вниз и плюхнулся в грязь в нескольких ярдах от них.

Девушка подбежала к шарфу и принесла его Майклу. Он развязал узел и, криво ухмыльнувшись, вынул серебряную флягу, открутил пробку и поднял флягу к небу. Белые зубы Эндрю сверкнули в открытой кабине, и он поднял руку в летной перчатке, а затем развернулся в сторону аэродрома.

Майкл поднес флягу к губам и сделал два глотка. Глаза затуманились слезами, и он задохнулся, когда божественная жидкость, обжигая, потекла в горло. Когда опустил флягу, девушка продолжала наблюдать за ним, и он предложил флягу ей.

Но та замотала головой и серьезно спросила:

– Anglais? [31]31
  Англичанин? (фр.)


[Закрыть]

– Qui… Non – Sud Africain. [32]32
  Да… Нет – южноафриканец (фр.).


[Закрыть]– Голос его задрожал.

– Ah, vous parlez anais! [33]33
  Ах, вы говорите по-французски! (фр.)


[Закрыть]– Она впервые улыбнулась, и это было почти такое же ошеломляющее открытие, как жемчужного цвета маленькие ягодицы.

– A peine [34]34
  С трудом (фр.).


[Закрыть], – быстро отказался Майкл, чтобы избежать потока хорошей французской речи, который, как он знал по собственному опыту, утвердительный ответ вызывал бы на его голову.

– Вы имеете кровь. – Ее английский был ужасающим, и только когда она указала на его голову, он понял.

Поднял здоровую руку и коснулся запекшейся крови, вытекшей из-под шлема. Изучающе посмотрел на свои испачканные кровью пальцы.

– Да. Боюсь, что ее несколько ведер.

Шлем спас от серьезной травмы, когда голова ударилась о край кабины.

– Pardon? [35]35
  Простите? (фр.)


[Закрыть]

– J'e n ai beacoup [36]36
  У меня ее много (фр.).


[Закрыть], – прервал ее Майкл.

– Ах, так все же вы говорите по-французски! – И захлопала в ладоши в милом непосредственном порыве восторга, взяв его за руку жестом собственницы.

– Иди сюда, – щелкнула пальцами девушка, подзывая жеребца. Тот щипал траву и делал вид, что не слышит. – Viens ici tout de suite, Nuage! – Она топнула ногой: – Иди сюда сию минуту, Облако!

Жеребец сорвал еще один большой пучок травы, чтобы продемонстрировать свою независимость, а затем бочком не спеша подошел к ним.

– Пожалуйста, – попросила наездница, и Майкл, сделав стремя из своих сложенных рук, подбросил ее в седло. Она была очень легкой и проворной.

– Садитесь на коня. – Девушка помогла ему устроиться сзади на широком крупе жеребца. Взяла одну руку Майкла и положила себе на талию. Ее тело под пальцами было упругим, и он чувствовал его жар сквозь ткань.

– Tenez, держитесь! – И жеребец легким галопом поскакал к воротам на том конце поля, что был ближе всего к шато.

Майкл оглянулся на дымящиеся обломки своего «сопвича». Остался лишь мотор, а дерево и полотно сгорели. Летчик испытал чувство глубокого сожаления оттого, что самолет уничтожен: вместе они пережили многое.

– Как вас зовут? – спросила через плечо девушка, и он повернулся к ней.

– Майкл… Майкл Кортни.

– Мишель Кортни, – пробуя, произнесла она. – А я мадемуазель Сантен де Тири.

– Enchante, mademoiselle [37]37
  Я очарован, мадемуазель (фр.).


[Закрыть]. – Майкл замолчал, чтобы подобрать очередную фразу на своем вымученном школьном французском. – Сантен – странное имя, – сказал и почувствовал, как она напряглась. Он случайно использовал слово «drole» – «смешное». Быстро поправился: – Исключительное имя.

Вдруг Майкл пожалел, что не слишком себя утруждал в изучении французского. Поскольку состояние потрясения и шока еще не прошло, ему пришлось прилагать большие усилия, чтобы следить за ее быстрым объяснением.

– Я родилась через минуту после полуночи первого дня 1900 года [38]38
  Сантен (Centaine) – по-французски означает «сотня»; очевидно, имя дано в честь наступившего нового столетия.


[Закрыть].

Стало быть, ей семнадцать лет и три месяца от роду, и она вот-вот вступит в пору женской зрелости. Его собственной матери было едва семнадцать, когда он родился. Эта мысль придала ему такую уверенность, что пришлось еще раз быстро глотнуть из фляги Эндрю.

– Вы – моя спасительница! – Майкл намеревался произнести эти слова беззаботным тоном, но прозвучало столь глупо, что он приготовился услышать в ответ насмешку. Однако Сантен серьезно кивнула.

Ее любимым животным, помимо жеребца по кличке Нуаж (Облако), был тощий щенок-дворняжка, которого она когда-то нашла в канаве, испачканного кровью и дрожащего. Сантен выходила и вырастила его, очень привязалась к нему, но месяц назад он погиб под колесами армейского грузовика, мчавшегося на передовую. Гибель собаки оставила в ее душе боль и пустоту. Майкл тоже был тощ, и вид у него, одетого во всю эту обуглившуюся грязную одежду, почти как у нищего, оставлял желать лучшего, а кроме того, как она почувствовала, он подвергся жестокому испытанию. В его чудесного ясно-голубого цвета глазах она читала страшное страдание, а дрожал он и трясся в точности, как ее маленькая дворняжка.

– Да, – твердо произнесла она. – Я позабочусь о вас.

Шато был больше, чем казался с воздуха, и значительно менее красивым. Многие окна разбиты и заколочены досками. Стены носили следы осколков рвавшихся поблизости снарядов, а воронки на лужайках уже заросли травой; осенью прошлого года боевые действия приблизились к имению на расстояние артиллерийского огня, но союзники снова отбросили немцев за холмы.

Большой дом выглядел печальным и запущенным, и Сантен извинилась:

– Наших работников забрали в армию, а большая часть женщин и все дети бежали в Париж или Амьен. Нас здесь всего трое. – Она приподнялась в седле и резко выкрикнула уже на другом языке: – Анна! Иди посмотри, что я нашла.

Женщина, появившаяся с огорода позади кухни, была коренастой и широкозадой, как кобыла-першерон [39]39
  Порода лошадей-тяжеловозов.


[Закрыть], с огромными бесформенными грудями под заляпанной грязью блузой. Густые темные волосы с проседью стянуты в пучок на макушке, лицо красное и круглое, как редис, грязные руки, обнаженные по локоть, толстые и мускулистые, как у мужчины. В одной руке она держала пучок репы.

– Что такое, kleinjie, малышка?

– Я спасла доблестного английского летчика, но он ужасно изранен…

– Что до меня, то он прекрасно выглядит.

– Анна, не будь же такой старой тетерей! Иди и помоги мне отвести его в кухню.

Обе они болтали друг с другом, и, к изумлению Майкла, он понимал каждое слово.

– Я не позволю солдату оставаться в доме, ты это знай, kleinjie! Я не разрешу коту жить в той же корзинке, что и моему маленькому котенку…

– Он не солдат, Анна, он – летчик.

– И наверное, такой же бродяга, как и любой кот… – Она использовала слово «fris» [40]40
  Крайне невоспитанный, наглый (фламандск.).


[Закрыть], и Сантен сверкнула на нее глазами.

– Ты отвратительная старуха, а теперь иди помоги мне.

Анна очень тщательно оглядела Майкла со всех сторон и нехотя уступила:

– У него хорошие глаза, но я все равно не доверяю ему… Ох, ну хорошо, но если он только…

– Mevrou [41]41
  Маврау, госпожа (фламандск.).


[Закрыть], – впервые заговорил Майкл, – вашей добродетели с моей стороны ничто не угрожает, я даю вам свое торжественное обещание. При всей вашей восхитительности я буду держать себя в руках.

Сантен круто обернулась, чтобы пристально посмотреть на него, а Анна, отпрянув от удивления, довольная, громко рассмеялась:

– Он говорит по-фламандски!

– Вы говорите по-фламандски! – как эхо повторила упрек Сантен.

– Это – не фламандский, – стал отрицать Майкл. – Это – язык африкаанс, южноафриканский голландский.

– Это фламандский язык, – сказала Анна, подходя к нему. – И любой человек, говорящий по-фламандски, – желанный гость в этом доме. – Она потянулась к Майклу.

– Осторожно, – с тревогой сказала ей Сантен. – Его плечо…

Она соскользнула на землю, и вдвоем они помогли Майклу спешиться и довели его до двери кухни.

Дюжина поваров могла бы обеспечить на этой кухне банкет на пятьсот гостей, но сейчас лишь в одной из плит горел небольшой огонь, и женщины усадили Майкла перед ней.

– Принеси немного своего знаменитого бальзама, – приказала Сантен, и Анна заторопилась прочь.

– Вы – фламандки? – спросил Майкл. Он был очень доволен, что языковый барьер испарился.

– Нет-нет. – Сантен огромными ножницами по кусочкам срезала обуглившиеся остатки рубашки с его ожогов. – Анна родом с севера, была мне кормилицей, когда умерла моя мать, а теперь считает, что она и вправду моя мать, а не просто служанка. Она научила меня этому языку с колыбели. Но где вы научились ему?

– Там, откуда я родом, все говорят на фламандском.

– Я рада, – сказала Сантен, и Майкл не совсем понял, что она имела в виду, потому что ее взгляд был прикован только к его ожогам.

– Я высматриваю вас каждое утро, – произнес он тихо. – Мы все, когда летаем, ищем вас.

Сантен ничего не ответила, но он увидел, как ее щеки снова покрылись тем красивым темно-розовым румянцем.

– Мы зовем вас нашим счастливым ангелом – l'ange du bonheur.

Она засмеялась:

– А я называю вас le petit jaune, маленький желтенький – желтый «сопвич»! – Майкл ощутил, как его охватывает восторг: она выделяла его из всех! Сантен продолжала: – Я жду, чтобы все вы, все возвращались, считаю моих цыплят. Но как часто они не прилетают, особенно новенькие! Тогда я плачу о них и молюсь. Но вы и зеленый самолет всегда возвращаетесь домой, и я так радуюсь за вас.

– Вы очень добры, – начал Майкл, но в эту минуту Анна с шумом возвратилась из кладовой, неся глиняный кувшин, от которого пахло скипидаром, и настроение было испорчено.

– Где папа? – строго спросила Сантен.

– В подвале, занимается животными.

– Нам приходится держать скот в погребах, – объяснила Сантен, подойдя к каменной лестнице, ведущей вниз, – иначе солдаты крадут цыплят и гусей, и даже дойных коров. Мне с трудом удалось сохранить Облако.

Она громко закричала куда-то вниз:

– Папа! Где ты?

Послышался приглушенный ответ, и Сантен крикнула снова:

– Нам нужна бутылка коньяку, – тут ее голос стал предостерегающим. – Нераспечатанная, папа. Это не для стола, а в медицинских целях. Не для тебя, а для пациента… вот, держи.

Сантен бросила вниз по лестнице связку ключей; спустя некоторое время раздались тяжелые шаги, и большой косматый человек с толстым брюхом неуклюже ввалился в кухню с прижатой к груди, словно дитя, бутылкой коньяка.

У него была такая же, как и у дочери, густая копна курчавых волос, но с седыми прядями, свисавшими на лоб. Широкие и навощенные усы впечатляюще заострялись. Человек уставился на Майкла своим единственным темным, поблескивающим глазом. Другой глаз был закрыт черной суконной круглой повязкой пиратского вида.

– Кто это? – спросил он.

– Английский летчик.

Сердитый взгляд смягчился.

– Дружественный воин. Товарищ по оружию – еще один из тех, кто уничтожает проклятых бошей!

– Ты за последние пятьдесят лет не уничтожил ни одного боша, – напомнила ему Анна, не отрывая взгляда от ожогов Майкла, но человек не слушал ее и шел на Майкла, раскрыв объятия, как медведь.

– Папа, осторожней. Он ранен.

– Ранен! – вскричал папа. – Коньяк! – Эти слова, похоже, были связаны у него между собой. Нашел два тяжелых стеклянных стакана, поставил на кухонный стол, подышал на них, издавая сильный запах чеснока, вытер полами своего пиджака бутылку и сломал красный воск на ее горлышке.

– Папа, но ты же не ранен, – грозно проговорила Сантен, когда он наполнил оба стакана до краев.

– Я не стал бы оскорблять мужчину столь очевидной доблести, предлагая ему выпить в одиночку. – «Пират» поднес один из стаканов Майклу:

– Граф Луи де Тири, к вашим услугам, милостивый государь.

– Капитан Майкл Кортни. Королевский летный корпус.

– A votre sante, Capitaine [42]42
  За ваше здоровье, капитан! (фр.)


[Закрыть]!

– A la votre, Monsieur Comte! [43]43
  И за ваше, господин граф! (фр.)


[Закрыть]

Граф выпил с неприкрытым наслаждением, вздохнул, вытер свои великолепные темные усы тыльной стороной ладони и, обратившись к Анне, изрек:

– Продолжай лечение, женщина.

– Сейчас будет щипать, – предупредила Анна. Майкл подумал, что она имела в виду коньяк, но Анна зачерпнула пригоршню мази из глиняного кувшина и шлепнула ее на ожоги.

Майкл издал негромкий страдальческий стон и попытался встать, но Анна удержала его одной громадной, огрубевшей, красной от работы рукой.

– Забинтуй, – приказала она Сантен, и, пока девушка наматывала бинты, страшная боль стала стихать и уступила место успокаивающему теплу.

– Сейчас лучше, – признал Майкл.

– Конечно, лучше, – утешила Анна. – Моя мазь известна как средство от всего – от оспы до геморроя.

– Как и мой коньяк, – пробормотал граф и снова наполнил оба стакана.

Сантен подошла к корзине с чистым бельем, стоявшей на кухонном столе, достала одну из свежевыглаженных рубашек графа и, несмотря на протесты отца, помогла Майклу надеть ее. Пока она придумывала, как подвязать раненую руку своего пациента, за окнами послышалось стрекотание мотора и Майкл углядел знакомую фигуру на столь же знакомом мотоцикле, затормозившем так резко, что гравий с дорожки полетел в стороны.

Мотор потрещал и замолк, а обеспокоенный голос позвал:

– Майкл, мой мальчик, где ты?

Дверь распахнулась и пропустила лорда Эндрю Киллигеррана в неизменной шотландской шапочке. Его сопровождал молодой врач в форме медицинской службы армии Великобритании.

– Слава Богу, вот ты где! Не паникуй, дружище, я привез тебе костоправа… – Эндрю подтащил врача к табурету Майкла и заговорил с облегчением и оттенком досады в голосе: – Похоже, что уж кто-кто, а ты чертовски хорошо без нас обходишься! Я совершил набег на местный полевой госпиталь. Под дулом пистолета захватил этого медика, терзался из-за тебя, а ты сидишь себе со стаканом в руке и…

Эндрю умолк и впервые взглянул на Сантен, абсолютно забыв о состоянии Майкла.

– Это правда! – продекламировал он на удивительно звучном французском, истинно по-галльски грассируя «р». – Ангелы действительно ходят по земле.

– Немедленно отправляйся в свою комнату, дитя, – рявкнула Анна, и ее лицо приобрело выражение, подобное тому, которое имеют устрашающие каменные драконы, что охраняют вход в китайские храмы.

– Я не дитя. – Сантен бросила Анне столь же свирепый взгляд, а потом обернулась к Майклу: – Почему он зовет вас своим мальчиком? Вы намного старше, чем он!

– Он – шотландец, – объяснил Майкл, уже охваченный ревностью, – а шотландцы все чокнутые, и еще у него есть жена и четверо детей.

– Это грязная ложь, – запротестовал Эндрю. – Дети – да, признаюсь в этом, бедные крошки! Но никакой жены, определенно никакой жены.

– Ecossais [44]44
  Шотландцы (фр.)


[Закрыть], – пробормотал граф, – великие воины и великие пьяницы. – Затем произнес на приличном английском: – Могу ли я предложить вам коньяку, сударь? – Они заговорили на смеси языков, переходя с одного на другой посреди фразы.

– Не мог бы кто-нибудь любезно представить меня этому образцу мужчины, чтобы я смог принять его щедрое предложение?

– Граф де Тири, имею честь представить лорда Эндрю Киллигеррана. – Майкл жестом пригласил их подойти друг к другу, и они пожали руки– Tiens! [45]45
  Вот как! (фр.)


[Закрыть]Настоящий английский милорд.

– Шотландский, мой дорогой друг, а это – большая разница. – Эндрю поднял стакан, приветствуя графа. – Очень рад. Я уверен, что эта красивая молодая леди – ваша дочь… сходство… красивая…

– Сантен, – вмешалась Анна, – отведи своего коня в конюшню и вычисти его.

Сантен не обратила на нее внимания и улыбнулась Эндрю. Это заставило его прекратить свои подтрунивания и уставиться на девушку, потому что улыбка преобразила ее. Казалось, улыбка светится сквозь кожу, словно лампа сквозь алебастровый абажур, освещает зубы, сверкает в глазах, подобно солнечному свету в хрустальном сосуде с темным медом.

– Думаю, мне следует осмотреть нашего пациента. – Молодой армейский врач вывел всех из волшебного оцепенения и вышел было вперед, чтобы размотать бинты Майкла. Анна уловила его жест, даже не поняв слов, и стала между ними всей своей массой.

– Скажите ему, что, если он тронет мою работу, я сломаю ему руку.

– Ваши услуги, боюсь, не потребуются, – перевел Майкл врачу.

– Выпейте коньяку, – утешил его Эндрю. – Он неплох… совсем неплох.

– Вы землевладелец, милорд? – вкрадчиво спросил Эндрю граф. – Конечно же?

– Bien sur [46]46
  Конечно, сэр (фр.).


[Закрыть]… – Эндрю сделал широкий жест, который должен был представить тысячи акров, и в то же самое время поднес свой стакан ближе к доктору, которому граф уже наливал коньяк. Граф наполнил и стакан Эндрю, и тот повторил: – Конечно, имение семьи – вы понимаете?

– Ах! – Единственный графский глаз заблестел, когда отец взглянул на свою дочь. – Ваша покойная жена оставила вас с четырьмя детьми? – Он не до конца понял, о чем говорилось ранее.

– Нет ни детей, ни жены – это все шутки моего веселого друга. – Эндрю указал на Майкла: – Он любит шутить. Дурно, по-английски.

– Ха! По-английски! – Граф расхохотался и хлопнул бы Майкла по плечу, если бы Сантен ни бросилась вперед защитить его от удара.

– Папа, осторожней! Он ранен.

– Вы останетесь на ленч – все, – заявил граф. – Вы убедитесь, милорд, что моя дочь – лучший кулинар в провинции.

– С Божьей помощью и моей, – раздраженно пробурчала Анна.

– Послушайте, мне кажется, что, наверное, мне следует возвращаться, – робко проговорил доктор. – Я чувствую себя в общем-то здесь лишним.

– Мы приглашены на ленч, – сказал ему Эндрю. – Выпейте коньяку, доктор.

– Не откажусь. – Доктор уступил без борьбы.

Граф объявил:

– Необходимо спуститься в погреба.

– Папа… – угрожающе начала Сантен.

– У нас гости! – Он показал ей пустую бутылку из-под коньяка, и она беспомощно пожала плечами.

– Милорд, вы поможете мне в выборе подходящих напитков?

– Почту за честь, господин граф.

Сантен задумчиво посмотрела на эту парочку, под руку спускавшуюся по лестнице.

– Он drole [47]47
  Забавный (фр.).


[Закрыть], этот ваш друг, и очень вам предан. Посмотрите, как бросился сюда вам на помощь и как пытается очаровать моего папу.

Майкл был удивлен силе своей неприязни к Эндрю в тот момент.

– Учуял коньяк, – тихо проговорил он. – Это – единственная причина его приезда.

– Но как же четверо детей и их мать? – требовательно спросила Анна. Она так же, как и граф, с трудом поняла беседу.

– Четыре матери, – объяснил Майкл. – Четверо детей, четыре разных матери.

– Многоженец! – Анну переполнили потрясение и обида, и лицо ее покраснело.

– Нет-нет, – заверил ее Майкл. – Вы слышали, как он отрицает это. Он – человек чести, он не совершит ничего подобного. Он не женат ни на одной из них.

Майкл не чувствовал ни малейшего угрызения совести, ему был необходим какой-то союзник в семье.

В этот момент счастливая пара вернулась из погребов, нагруженная черными бутылками.

– Пещера Алладина, – радовался Эндрю. – Граф позаботился, чтобы она была полна хороших напитков! – Он поставил полдюжины бутылок на кухонный стол перед Майклом: – Ты только посмотри! Все тридцатилетней выдержки! – Тут он внимательно вгляделся в Майкла: – Ты выглядишь ужасно, старик. Как будто и не жилец.

– Спасибо, – слабо улыбнулся ему Майкл. – Ты так добр.

– Это естественное братское беспокойство… – Эндрю, силясь откупорить одну из бутылок, понизил голос до заговорщического шепота. – Клянусь Богом, она потрясающе хороша! – Он взглянул в другую часть кухни, где женщины трудились над большим медным котлом. – Ты бы с удовольствием щупал ее, а не свои больные места, а?

Неприязнь Майкла к Эндрю вдруг переросла в ненависть.

– Я нахожу это замечание совершенно отвратительным, – сказал он. – Говорить так о молодой девушке, такой невинной, такой хорошей, такой… такой… – запнувшись, Майкл умолк, а Эндрю наклонил голову набок и с удивлением внимательно посмотрел на него:

– Майкл, старина, я опасаюсь, это значительно хуже, чем просто несколько ожогов и ссадин. Потребуется интенсивное лечение. – Он наполнил стакан. – Для начала я предписываю обильную дозу этого превосходного кларета!

Сидевший во главе стола граф извлек пробку из еще одной принесенной бутылки и вновь наполнил стакан врача.

– Тост! – закричал он. – За смятение в рядах проклятых бошей!

– A base boches! [48]48
  Долой бошей! (фр.)


[Закрыть]– закричали все, и как только за это выпили, граф положил руку на круглую повязку, закрывавшую пустую глазницу:

– Они сделали это со мной под Седаном в 1870-м [49]49
  Место капитуляции французских войск во франко-прусской войне 1870-1871 гг.


[Закрыть]. Они взяли мой глаз, но им пришлось дорого заплатить за это, дьяволам… Sacre bleu [50]50
  Черт возьми (фр.).


[Закрыть], как мы сражались! Тигры! Мы были сущие тигры…

– Полосатые коты! – отозвалась Анна из другого конца кухни.

– Ты ничего не знаешь о битвах и о войне; эти храбрые молодые люди – они знают, они понимают! Я пью за них! – И он щедро вознаградил себя вином, а затем громко спросил: – Так, а где же еда?

На ленч было аппетитное рагу из ветчины, колбасы и мозговых костей. Анна принесла миски с горячим рагу, а Сантен сложила на голый стол маленькие булки хрустящего свежего хлеба.

– Теперь расскажите нам, как идет сражение? – потребовал граф, разламывая хлеб и макая его в свою миску. – Когда закончится эта война?

– Давайте не будем портить хорошей трапезы, – отмахнулся от вопроса Эндрю, но граф, у которого на усах были крошки и соус, настаивал:

– Что слышно о новом наступлении союзников?

– Оно будет на западе, снова на Сомме. Именно там нам нужно прорвать германскую линию фронта.

Ответ прозвучал из уст Майкла; он говорил тихо и авторитетно, поэтому почти сразу же все внимание переключилось на него. Даже обе женщины отошли от печи, и Сантен скользнула на скамейку рядом с Майклом, серьезно глядя на него и пытаясь понять английскую речь.

– Откуда вы знаете все это? – перебил граф.

– Его дядя – генерал, – разъяснил Эндрю.

– Генерал! – Граф посмотрел на Майкла с еще большим интересом. – Сантен, разве ты не видишь, что наш гость испытывает затруднение?

И пока Анна бросала угрюмо-сердитые взгляды, Сантен наклонилась над миской Майкла и порезала мясо на удобного размера куски, чтобы он мог есть одной рукой.

– Дальше! Продолжайте! – подгонял граф Майкла. – Что дальше?

– Генерал Хейг [51]51
  Хейг Дуглас (1861 —1928) – английский фельдмаршал, граф, в первую мировую войну командовал корпусом, армией, а с 1915 г. – английскими экспедиционными войсками во Франции.


[Закрыть]создает справа опорный район. На этот раз он сумеет ударить немцам в тыл и уничтожит их передовые позиции.

– Ха! Значит, мы здесь в безопасности. – Граф потянулся за бутылкой кларета, но Майкл покачал головой:

– Боюсь, что нет, по крайней мере, не совсем. С этого участка фронта снимают резервные силы, оборону теперь вместо полков будут держать батальоны: все силы и средства, которые можно отсюда забрать, перемещают, чтобы они приняли участие в новом наступлении через Сомму.

Граф забеспокоился:

– Это преступная наглость: немцы, конечно же, пойдут в контрнаступление тут, чтобы попытаться уменьшить натиск на свои позиции в районе Соммы.

– Линия фронта здесь не удержится? – тревожно спросила Сантен и непроизвольно взглянула в окно. Отсюда были видны холмы на горизонте.

Майкл помедлил:

– О, я уверен, что мы сможем сдерживать их достаточно долго, особенно если битва на Сомме пойдет быстро и успешно, как мы предполагаем. Тогда натиск здесь быстро ослабнет, по мере того, как союзное наступление приведет к захвату немецкого тыла.

– Но что, если наступление сорвется и ситуация снова станет патовой? – тихо по-фламандски спросила Сантен.

Для девушки, да еще слабо владевшей английским, было нелегко сразу схватить суть. Майкл отнесся к ее вопросу с уважением, отвечая на африкаанс, словно говорил с мужчиной:

– Тогда натиск на нас будет велик, особенно потому, что у гуннов превосходство в воздухе. Мы можем снова потерять холмы. – Он сделал паузу и нахмурился: – Им придется вводить в бой резервы. Мы даже, может быть, будем вынуждены отступить вплоть до самого Арраса…

– Аррас! – У Сантен перехватило дыхание. – Это значит… – Она не договорила, но посмотрела вокруг, на свой дом, словно уже прощалась с ним. Аррас находился далеко в тылу.

Майкл кивнул:

– Когда начнется наступление, вы здесь будете в крайней опасности. С вашей стороны было бы благоразумнее покинуть шато и отправиться на юг, в Аррас или даже в Париж.

– Никогда! – вскричал граф, опять переходя на французский. – Де Тири никогда не отступает!

– Кроме как под Седаном, – пробурчала Анна, но граф не снизошел до того, чтобы выслушивать такие легкомысленные речи.

– Я буду стоять здесь, на своей собственной земле. – Он указал на древнюю винтовку системы «шаспо», что висела на кухонной стене: – Вот оружие, с которым я сражался под Седаном. Мы научили бошей бояться его. Они припомнят тот урок. Луи де Тири преподаст им его снова!

– За мужество! – воскликнул Эндрю. – Я поднимаю тост за вас. За французскую доблесть и триумф французского оружия!

Естественно, графу пришлось ответить тостом «За генерала Хейга и наших храбрых британских союзников!»

– Капитан Кортни – южноафриканец, – подчеркнул Эндрю. – Нам следует выпить и за них.

– Ах! – Граф с энтузиазмом откликнулся по-английски: – За генерала… Как зовут вашего дядю? За генерала Шона Кортни и его храбрых южноафриканцев!

– Этот джентльмен, – Эндрю показал на слегка осоловевшего и покачивавшегося рядом на скамье доктора, – офицер Королевской медицинской службы. Превосходной службы, достойной нашего тоста!

– За армейскую медицинскую службу Великобритании! – принял вызов граф, но когда потянулся за своим стаканом, тот задрожал прежде, чем он до него дотронулся; поверхность красного вина покрылась рябью. Граф замер, и все подняли головы.

Стекла кухонных окон задребезжали, и тут же раздался грохот артиллерийского залпа. Немецкие пушки снова начали свою охоту на холмах, злобствуя и лая, подобно диким собакам; и пока присутствующие молча прислушивались к орудийным раскатам, им представлялись страдания и мучения солдат в жидкой грязи окопов всего за несколько миль от того места, где они сидели в теплой кухне, насытив свои животы пищей и добрым вином.

Эндрю поднял стакан и мягко произнес:

– Выпьем за тех бедняг, там, в грязи. Пусть они выживут.

На этот раз даже Сантен отпила от стакана Майкла, и глаза ее наполнились слезами.

– Очень не хотел бы отравлять другим удовольствие, – молодой врач, пошатываясь, встал, – но этот артиллерийский огонь подает мне сигнал к работе: уже отправились в обратный путь, в тыл, санитарные машины.

Майкл попытался подняться вместе с ним и ухватился пальцами за край стола, чтобы удержаться на ногах.

– Я хотел бы поблагодарить вас, господин граф, – официально начал он, – за вашу учтивость… – Слово слетело с языка, и Майкл повторил его, но речь стала невнятной, куда-то пропал смысл того, о чем хотелось сказать. – Я приветствую вашу дочь, мадемуазель де Тири, 1'ange du bonheur [52]52
  Счастливый ангел (фр.)


[Закрыть]… – Ноги подкосились, и Майкл стал мягко оседать.

– Он же ранен! – воскликнула Сантен, бросившись вперед и подхватив его прежде, чем оратор ударился об пол. Попыталась подставить ему свое худенькое плечо. – Помогите мне!

Эндрю, покачиваясь, двинулся ей на помощь, и вдвоем они наполовину вынесли, наполовину вытащили Майкла из кухонной двери.

– Осторожно, его больная рука, – сказала, задыхаясь под своей ношей, Сантен, когда они подняли Майкла, чтобы посадить в коляску мотоцикла. – Не делайте ему больно!

Майкл развалился на подбитом чем-то мягким сиденье с блаженной улыбкой на бледном лице.

– Мадемуазель, вы можете быть уверены, что у него, счастливца, вся боль уже позади. – Неверной походкой Эндрю обошел мотоцикл, чтобы сесть за руль.

– Подождите меня! – закричал доктор, когда они с графом, поддерживая друг друга и непроизвольно раскачиваясь из стороны в сторону, оторвались от дверного косяка и неуклюже стали спускаться по ступеням.

– Забирайтесь, – пригласил Эндрю и с третьей попытки завел свой «ариэль», испустивший рык и синий дым. Доктор вскарабкался на заднее сиденье, а граф засунул одну из двух бутылок кларета, которые были у него в руках, в боковой карман водителя.

– Это чтобы не замерзнуть, – объяснил он.

– Вы – достойнейшие из людей. – Эндрю отпустил сцепление, и «ариэль», взвизгнув, резко развернулся.

– Позаботьтесь о Майкле! – крикнула Сантен.

– Боже, моя капуста! – завопила Анна, увидев, как Эндрю поехал прямиком через огород.

– Able boches! [53]53
  Долой бошей! (фр.)


[Закрыть]– взвыл граф и в последний раз тайком приложился к другой бутылке кларета, прежде чем Сантен смогла забрать и ее, и ключи от погребов.

В конце длинной аллеи, ведущей от шато, Эндрю притормозил и, двигаясь на небольшой скорости, присоединился к маленькой жалкой процессии, просочившейся со стороны холмов и двигавшейся по грязной, изрезанной колеями главной дороге.

Мясницкие фургоны – так неуважительно называли полевые санитарные кареты – были тяжело нагружены жертвами возобновившегося немецкого обстрела. Пыхтя, они преодолевали лужи, а укрепленные ярусами носилки в открытых кузовах раскачивались и накренялись на каждом ухабе. Кровь раненых с верхних коек пропитывала брезент и капала на тех, кто был внизу.

По обочинам беспорядочно брели в тыл маленькие группы способных еще ходить раненых, бросивших свои винтовки и опиравшихся друг на друга. Их раны еще на поле боя неумело замотали бинтами, лица у всех побелели от страдания, глаза лишились какого-либо выражения, форма в грязи, а движения были механическими, безразличными.

Быстро трезвея, доктор слез с заднего сиденья и выбрал из потока людей несколько наиболее серьезно раненых. Двоих погрузили на сиденье, одного – верхом на топливный бак впереди Эндрю, а еще троих – в коляску вместе с Майклом. Доктор бежал за перегруженным «ариэлем», помогая выталкивать его из ям, заполненных грязью, и был уже совсем трезв, когда, проехав по дороге милю, они добрались до укомплектованного добровольцами госпиталя, располагавшегося в нескольких коттеджах при въезде в городишко Морт Омм. Доктор помог своим только что обретенным пациентам выбраться из коляски, а затем повернулся к Эндрю:

– Спасибо. Мне эта передышка была нужна. – Он взглянул на Майкла, все еще без сознания лежавшего в коляске. – Посмотрите на него. Ведь не может же это продолжаться вечно!

– Майкл всего лишь свински напился, вот и все.

Но доктор, возражая, покачал головой:

– Военное переутомление. Контузия. Мы пока недостаточно понимаем это, но, похоже, все же существует предел тому, что эти бедолаги могут выдержать. Сколько времени он пролетал без перерыва – три месяца?

– Он поправится, – голос Эндрю стал свирепым, – он прорвется. – Эндрю, как бы защищая Майкла, положил руку на его раненое плечо, вспомнив, что сам последний раз был в отпуске шесть месяцев назад.

– Посмотрите на него: все признаки. Худой, как жертва голода, – продолжал врач, – дергается и дрожит. А эти глаза – бьюсь об заклад, что он демонстрирует неуравновешенное, нелогичное поведение, при котором угрюмое, мрачное настроение чередуется с настроением безрассудным, буйным? Я правильно говорю?

Эндрю нехотя кивнул.

– Он то называет врагов отвратительными подонками и расстреливает из пулемета тех, кто уцелел при падении немецкого самолета, то вдруг объявляет их доблестными и достойными противниками: на прошлой неделе ударил пилота-новичка за то, что тот назвал их «гуннами».