Текст книги "Пылающий берег (Горящий берег)"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– О, здравствуйте. – Майкл поздоровался за руку. – А где же Ник ван дер Хеевер?

Ник учился с Майклом в школе и был адъютантом генерала с того самого времени, как полк прибыл во Францию.

– О, разве вы не слышали? – Джон Пирс стал серьезным и употребил выражение, обычно звучавшее, когда кто-нибудь спрашивал об убитом знакомом. – Я боюсь, что Ник купил себе «ферму».

– Господи, не может быть!

– Боюсь, что так. Он был на передовой с вашим дядей. Снайпер достал его. – Но внимание лейтенанта было рассеянным. Он не мог отвести глаз от Сантен. Майкл натянуто-вежливо познакомил их и тут же прервал разыгранную лейтенантом пантомиму восхищения.

– Где мой дядя?

– Он просил вас подождать. – Пирс провел их через маленький внутренний садик, который, вероятно, раньше принадлежал аббату. Каменные стены здесь были увиты розами, а в центре аккуратной лужайки на скульптурно оформленном постаменте стояли солнечные часы.

Стол на три персоны накрыт в углу, куда проникало солнце. Дядя Шон, как заметил Майкл, придерживался своего обычного стиля: столовое серебро, изготовленное по королевским образцам, и хрусталь эпохи Стюартов [77]77
  Королевская династия, правившая Англией со второй половины XVII по начало XVIII в.


[Закрыть].

– Генерал присоединится к вам, как только сможет, но он просил меня предупредить вас, что это будет очень короткий ленч. Понимаете, весеннее наступление… – Лейтенант жестом указал на графин на сервировочном столике. – Тем временем, могу ли я предложить вам хереса или чего-нибудь «с коготками»?

Сантен отрицательно покачала головой, а Майкл кивнул:

– С коготками, пожалуйста. – Хотя он любил своего дядю так же сильно, как и собственного отца, но неумолимо надвигающееся после долгой разлуки появление дяди лишило его спокойствия. Сейчас Майклу было очень нужно что-то такое, что успокоило бы нервы.

Адъютант налил Майклу виски.

– Извините, но у меня действительно есть кое-какие… – Майкл махнул ему, дав понять, что он может идти, и взял Сантен за руку.

– Смотри, – прислонилась она к нему, – на розах и нарциссах начинают появляться почки и бутоны… Все опять пробуждается к жизни.

– Не все, – мягко возразил Майкл. – Для солдата весна – время смерти.

– О, Мишель, – начала было девушка, но умолкла и взглянула в сторону стеклянной двери, к которой Майкл стоял спиной, с выражением, заставившим летчика быстро обернуться.

Вошел мужчина, высокий, прямой и широкоплечий. Он остановился, когда увидел Сантен, и стал смотреть на нее проницательно-оценивающим взглядом. Глаза у него были голубые, а борода – густая, но аккуратно, по-королевски, подстриженная.

«Это глаза Мишеля!» – подумала Сантен, пристально глядя прямо в них и понимая, что эти глаза жестче.

– Дядя Шон! – воскликнул Майкл и отпустил ее руку. Он пошел навстречу, и, когда эти свирепые глаза обратились на него, их выражение смягчилось.

– Мой мальчик.

«Он любит Мишеля… Они любят друг друга очень сильно», – поняла Сантен, рассматривая лицо генерала. Кожа его лица потемнела от солнца и приобрела оттенок и вид какого-то кожевенного изделия, а рядом с уголками рта и вокруг этих невероятных глаз пролегли глубокие морщины. Нос был большой, ястребиный, как у Майкла, лоб – широкий и умный, а над ним густая темная шапка волос с серебряными нитками проседи, которые сверкали в лучах весеннего солнечного света.

Мужчины вели серьезную беседу, все еще держа друг друга за руку и обмениваясь необходимыми заверениями. Пока Сантен наблюдала за ними, вся степень их сходства стала для нее очевидной.

«Они одинаковые, – поняла она, – и отличаются лишь возрастом и силой. Больше похожи на отца и сына, чем на…»

Свирепые голубые глаза вновь обратились к ней.

– Так вот это и есть та самая молодая леди?

– Позволь мне представить мадемуазель де Тири. Сантен, это мой дядя, генерал Шон Кортни.

– Мишель мне много рассказал… очень много… – Сантен споткнулась на английской фразе.

– Говори по-фламандски! – быстро вмешался Майкл.

– Мишель мне все о вас рассказывал, – послушалась она, и генерал радостно заулыбался.

– Вы говорите на африкаанс! – От улыбки весь его облик преобразился. Те черты свирепой грубости, почти жестокости, которые она ощутила, казались теперь иллюзорными.

– Это не африкаанс. – И они погрузились в оживленную дискуссию. Уже в первые несколько минут Сантен обнаружила, что ей нравится генерал, нравится и за сходство с Майклом, и за большие между ними различия, которые она тоже отметила.

– Давайте обедать! – воскликнул Шон Кортни, взял девушку под руку и усадил ее за стол. – У нас так мало времени…

– Майкл пусть сядет там, и мы позволим ему разрезать цыпленка. Я же позабочусь о вине.

Шон предложил тост «За тот следующий раз, когда мы трое встретимся вновь», и все с жаром выпили, слишком хорошо понимая, что стоит за этими словами, хотя здесь не было слышно пушек.

Они непринужденно разговаривали, генерал быстро и без усилий сглаживал любое неловкое молчание, и Сантен поняла, что, несмотря на свою грубоватую внешность, он был интуитивно любезным, но она все время ощущала, как его глаза внимательно ее изучают, и чувствовала, что происходит критическая оценка.

«Очень хорошо, mon General [78]78
  Мой генерал (фр.).


[Закрыть], смотрите, сколько хотите, но я – это я и Мишель – мой». И Сантен приподняла подбородок и выдержала пристальный взгляд, отвечала прямо, без жеманства или колебаний, пока не увидела, что генерал улыбнулся и едва заметно кивнул.

«Так вот она какая, та, которую выбрал Майкл, – размышлял Шон. – Я надеялся, что она будет девушкой из его собственного народа, которая будет говорить на его родном языке и придерживаться одной с ним веры. Я бы хотел, черт возьми, узнать о ней побольше, прежде чем дать свое благословение. Я бы заставил их повременить, чтобы подумать друг о друге и о последствиях, но времени нет. Завтра или послезавтра Бог знает что может случиться. Как я могу испортить то, что, возможно, может стать их единственным в жизни мгновением счастья?» Генерал еще немного понаблюдал за Сантен, отыскивая признаки скрытой неприязни и мелочности, слабости или тщеславия, но увидел только маленький решительный подбородок, рот, который мог без труда улыбаться, но так же легко сжиматься, и темные смышленые глаза. «Она упорна и горда, – решил он, – но я думаю, она будет верна, у нее хватит сил пройти весь путь». И тогда улыбнулся, кивнул и увидел, как у Сантен спало напряжение, а еще, прежде чем перевел взгляд на Майкла, заметил, что в ее глазах пробуждаются искренняя любовь и симпатия.

– Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь приехал в такую даль не для того, чтобы жевать эту жилистую птичку. Расскажи мне, зачем ты пожаловал, и попробуй удивить меня.

– Дядя Шон, я попросил Сантен быть моей женой.

Шон тщательно вытер усы и положил салфетку.

«Не испорть им этого, – предупредил себя. – Не нагони ни единого облачка на их радость».

Он взглянул на них и начал улыбаться:

– Ты не удивляешь, ты ошеломляешь меня! Я уже перестал ждать от тебя какого-то разумного поступка. – Обернулся к Сантен: – А у вас, молодая леди, конечно же, оказалось слишком много здравого смысла, чтобы не принять это предложение, не так ли?

– Генерал, я отдаю голову на отсечение, признавая, что это не так. Я приняла его предложение.

Шон с любовью взглянул на Майкла:

– Счастливец! Она для тебя чертовски хороша, не упускай ее!

– Не беспокойтесь, сэр. – Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого мгновенного признания. Старик все еще может удивлять. Майкл, дотянувшись через стол, взял руку Сантен, а она озадаченно посмотрела на Шона Кортни:

– Благодарю вас, генерал, но вы ничего не знаете обо мне… или моей семье. – Сантен припомнила тот доскональный допрос, которому ее собственный отец подверг Майкла.

– Я сомневаюсь в том, что Майкл намеревается жениться на вашей семье, – сухо произнес Шон. – А что касается вас, моя дорогая… Что ж, я, без ложной скромности, – один из лучших знатоков лошадей в Африке. Могу оценить подходящую молодую кобылку, когда ее вижу.

– Вы называете меня лошадью, генерал? – игриво возмутилась Сантен.

– Я называю вас породистой лошадью, и я был бы удивлен, если бы вы не оказались сельской девушкой и наездницей и если бы у вас не было какой-нибудь довольно замысловатой родословной. Скажите мне, что я не прав, – бросил вызов Шон.

– Ее папа – граф, она скачет так, словно она – кентавр, и у них есть поместье, прежде состоявшее в основном из виноградников, пока гунны не разбомбили его.

– Ха! – Шон смотрел победителем, а Сантен показала жестом, что сдается.

– Он знает все, этот твой дядя.

– Не все… – Шон снова повернулся к Майклу. – Когда вы планируете сделать это?

– Я хотел бы, чтобы мой отец… – Майклу не пришлось закончить свою мысль. – Но у нас так мало времени.

Шон, которому точно было известно, как мало имелось у них времени, кивнул:

– Гарри, твой отец, поймет.

– Мы хотим пожениться прежде, чем начнется весеннее наступление.

– Да. Я знаю. – Шон нахмурился и вздохнул. Некоторые из его пэров могут бесстрастно отправлять туда молодых солдат, но он не столь профессионален, как они. Он знал, что никогда не сможет ожесточиться и привыкнуть к боли и чувству вины за то, что посылает молодых людей на смерть. Начал говорить и остановил себя, снова вздохнул и продолжил:

– Майкл, это только для твоего сведения. Хотя, так или иначе, ты узнаешь об этом довольно скоро. Всем эскадрильям истребителей отдан боевой приказ. Его суть в том, чтобы не дать возможности противнику вести наблюдение с воздуха за нашими позициями. Мы бросим все эскадрильи на то, чтобы помешать германским наблюдателям следить за нашими приготовлениями в течение ближайших недель.

Майкл сидел тихо, обдумывая то, что сказал ему дядя. Это означало, что, насколько он мог себе представить, забегая вперед, будущее будет одной непрерывной беспощадной схваткой с германскими истребителями. Таким образом, его предупредили, что лишь немногие пилоты-истребители могли бы рассчитывать остаться в живых после этой битвы.

– Спасибо, сэр, – произнес Майкл тихо. – Мы с Сантен поженимся скоро… так скоро, как только сможем. Могу я надеяться, что вы будете присутствовать?

– Я могу лишь обещать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы присутствовать. – Шон поднял глаза на Джона Пирса, возвратившегося в сад: – Что у тебя, Джон?

– Прошу прощения, сэр. Срочное донесение от генерала Ролинсона [79]79
  Английский генерал, руководивший Амьенской и другими операциями войск Антанты в 1917-1918 гг.


[Закрыть].

– Я иду. Дай мне две минуты. – И повернулся к своим молодым гостям: – Чертовски ужасный ленч, я сожалею.

– Вино было превосходным, а компания – еще лучше, – возразила Сантен.

– Майкл, иди и найди Сангане и «роллс». Мне нужно поговорить с этой молодой леди конфиденциально.

Шон предложил Сантен руку, и они вслед за Майклом вышли из садика и пошли по крытой галерее по направлению к каменному порталу монастыря. Только стоя рядом с генералом, Сантен поняла, какой он большой, и увидела, что он слегка хромает, так что звук его шагов на каменном полу раздавался неравномерно. Заговорил тихо, но убедительно, слегка наклоняясь над ней, чтобы выделить, сделать весомым каждое слово.

– Майкл – прекрасный молодой человек, он добр, внимателен, чуток. Но не обладает той безжалостностью, которая необходима мужчине в этом мире, чтобы взобраться на вершину горы. – Шон остановился, и Сантен внимательно взглянула на него. – Я полагаю, что у вас есть такая сила. Вы еще слишком молоды, но я верю, что вы станете сильнее. Я хочу, чтобы вы были сильной ради Майкла.

Сантен кивнула, не найдя слов для ответа.

– Будьте сильной для моего сына, – мягко произнес Шон, и она вздрогнула.

– Вашего сына? – В его глазах был ужас, который он поспешно спрятал, поправляя себя.

– Прошу прощения, его отец и я – близнецы, и я иногда думаю так о Майкле.

– Я понимаю, – ответила Сантен, но почему-то почувствовала, что это не было ошибкой. «Однажды я займусь этим, пока не выясню правду».

Шон повторил:

– Присматривайте за ним хорошенько, Сантен, а я буду вашим другом до гробовой доски.

– Я вам обещаю, что буду присматривать за ним. – Она пожала ему руку, и они подошли к входу, где Сангане ждал с «роллс-ройсом». – Au revoir, General [80]80
  До свидания, генерал (фр.).


[Закрыть].

– Да, – кивнул Шон. – До той поры, когда мы снова встретимся. – И помог ей сесть на заднее сиденье автомобиля.

– Я дам вам знать, как только мы выберем день, сэр. – Майкл пожал руку дяди.

– Даже если я не смогу быть с вами, будь счастлив, мой мальчик. – Шон Кортни, долго смотрел, как степенно и спокойно, фырча мотором, «роллс» уезжает по дорожке, а затем нетерпеливо пожал плечами, повернулся и зашагал назад через крытую галерею своими длинными неравномерными шагами.

Спрятав назад в мягкую кожаную сумку свои шляпу, украшения и туфли и надев на ноги отделанные мехом сапоги, а на голову – летный шлем, Сантен на корточках сидела на опушке леса.

Когда Майкл подрулил СЕ-5а к тому месту, где она ждала, и круто развернул самолет боком к стоявшим вдалеке постройкам аэродрома, Сантен опрометью выскочила из укрытия, бросила сумку Майклу вверх и вскарабкалась на крыло. На этот раз она уже не медлила, забираясь в кабину как опытный пилот.

– Пригни голову, – приказал Майкл и развернул машину, приготовившись к взлету.

– Отбой, – сказал он ей, когда они взлетели, и Сантен вновь высунула голову, все такая же нетерпеливая и возбужденная, как и во время первого полета. Они забирались все выше и выше.

– Посмотри, как облака похожи на заснеженные поля, как солнечный свет наполняет их радугами.

Она изгибалась то в одну, то в другую сторону, сидя у него на коленях, чтобы рассмотреть хвостовое оперение самолета, но вдруг в ее глазах появилось насмешливо-странное выражение и, казалось, она потеряла интерес к радугам.

– Мишель? – Сантен снова пошевелилась у него на коленях, на этот раз нарочито и неторопливо.

– Мишель! – Это уже не был вопрос, ее плотные круглые ягодицы совершали такое коварное колебание, которое заставило Майкла смущенно увернуться от них.

– Извини меня! – Он отчаянно пытался уйти от соприкосновения, но ягодицы охотились за ним; потом Сантен повернулась и прошептала ему что-то.

– Только не средь бела дня… Не на высоте же пять тысяч футов!

– А почему бы и нет, mon cheri? [81]81
  Мой дорогой (фр.).


[Закрыть]– Она наградила его долгим поцелуем. – Никто никогда не узнает. – Майкл почувствовал, что самолет накренился на одно крыло и начал круто снижаться. Он торопливо выровнял машину, а Сантен уже обняла его и начала двигаться у него на коленях в медленном чувственном ритме. – Разве тебе не хочется?

– Но… но… никто прежде этого не делал, по крайней мере, на СЕ-5а. Я не знаю, возможно ли это. – Голос его слабел, самолетом он управлял все более беспорядочно.

– Мы выясним. Ты веди самолет и не тревожься, – твердо произнесла она и слегка приподнялась, подтягивая заднюю полу своего мехового пальто, а вместе с ней желтую юбку.

– Сантен!.. Сантен!!! О, Боже, Сантен!!!

– Это все-таки возможно! – победно воскликнула она и почти немедленно обнаружила в себе такие ощущения, каких даже не могла заподозрить. Почувствовала, что возносится ввысь и за пределы себя самой, словно покидая собственное тело и забирая с собой душу Майкла. Сначала ее ужаснула сила и странность происходящего, но затем все другие эмоции были сметены.

Сантен чувствовала, что падает и кружится, как в водовороте, потом летит выше и выше и вокруг нее ревет буйный ветер, а по бокам волнообразно движутся опоясанные радугой облака. Она услышала, как кричит во весь голос и, засунув все пальцы в рот, попыталась унять собственный крик, но чувство было слишком сильно, чтобы сдержать его. И Сантен откинула голову назад, и кричала, и плакала, и смеялась от этого чуда, а когда высшая точка была пройдена, стала падать с другой стороны в пропасть, кружась, опускаясь вниз мягко, как в снежные хлопья, возвращаясь в собственное тело, чувствуя, как руки Майкла обнимают ее, слыша, как он стонет и судорожно дышит рядом с ее ухом. Она развернулась, неистово обняв его, и воскликнула:

– Я люблю тебя, Мишель, я всегда буду любить тебя!

Мак поспешил навстречу Майклу, как только тот выключил мотор и вылез из кабины:

– Вы как раз вовремя, сэр. В офицерской столовой идет инструктаж пилотов. Майор спрашивает вас, лучше поторопитесь, сэр. – Когда Майкл двинулся по дощатому настилу в сторону столовой, Мак крикнул вслед: – Как он летает, сэр?

– Как птица, Мак. Только снова заряди мне пулеметы.

«Это первый случай, когда он не носился со своей машиной», – с удивлением подумал Мак, глядя на уходящего летчика.

Столовая была полна, все кресла заняты, один или двое новичков стояли сзади у стены. Эндрю сидел на стойке бара, качая ногами и посасывая янтарный мундштук. Он умолк, когда Майкл появился в дверях. – Джентльмены, нам оказали честь. Капитан Майкл Кортни милостиво соизволил присоединиться к нам. Несмотря на другие неотложные и важные дела, он был настолько добр, что посвятил нам час или два, чтобы помочь уладить наши маленькие разногласия с кайзером Вильгельмом II. Я думаю, нам следует продемонстрировать нашу признательность.

Послышался вой и свист, а кое-кто громко выразил свое полное пренебрежение.

– Варвары, – заносчиво сказал им Майкл и упал в кресло, поспешно освобожденное новичком.

– Вы удобно устроились? – спросил Эндрю. – Не возражаете, если я продолжу? Хорошо! Итак, как я говорил, эскадрилья получила срочный пакет, доставленный мотоциклистом менее получаса назад, прямо из штаба дивизии.

Он поднял депешу вверх и помахал ею в вытянутой руке, зажав другой рукой ноздри, так что теперь говорил в нос.

– С того места, где вы сидите, вы можете учуять качество литературного стиля и содержания бумаги…

Последовало несколько попыток расхохотаться, но глаза, смотревшие на Эндрю, были нервно прищурены; то здесь, то там слышалось шарканье ног, один из «стариков» хрустел пальцами, другой грыз ноготь на большом пальце руки, Майкл бессознательно дул на кончики своих пальцев – каждый знал, что этот клочок грубой желтой бумаги, которым перед ними размахивал Эндрю, мог стать для них распоряжением о приведении смертного приговора.

Эндрю, держа бумагу на расстоянии вытянутой руки, прочел:

«Из штаба дивизии, Аррас.

Командиру эскадрильи № 21 авиации сухопутных войск Великобритании, базирующейся близ Морт Омм. Начиная с 24 часов 4 апреля 1917 года вы должны любой ценой воспрепятствовать любому наблюдению противника с воздуха над указанным вам сектором до поступления другого приказа, отменяющего данный».

– Это все, джентльмены. Четыре строчки, сущая безделица, но позвольте мне подчеркнуть краткую фразу «любой ценой», не останавливаясь на ней подробно. – Эндрю сделал паузу и медленно оглядел столовую, наблюдая, как сказанное отражается на каждом напряженном и изможденном лице. «Боже мой, посмотри, как они постарели, – подумал не к месту. – Хэнк выглядит на пятьдесят лет, а Майкл…» Он бросил взгляд наверх, в зеркало над камином, и, увидев свое отражение, нервно провел рукой по лбу, на котором за последние несколько недель поубавилось рыжеватых волос и образовались две глубокие залысины, обнажившие розовую кожу, как отступившая с отливом вода оголяет берег. Неловко опустил руку и продолжил:

– Начиная с пяти утра завтра все пилоты будут совершать по четыре боевых вылета ежедневно до дальнейшего уведомления. На рассвете и перед наступлением темноты мы будем вести наши обычные действия по уничтожению выгодных целей и самолетов противника, но отныне – силами всей эскадрильи. – Эндрю оглянулся, ожидая вопросов, но их не было. – Затем каждое звено будет совершать по два дополнительных боевых вылета – час полета, два часа отдыха; или, как обычно говорят наши друзья в Королевском военно-морском флоте, команда делится на две половины и несет вахту по очереди. Таким образом, мы будем постоянно контролировать воздушное пространство над указанным эскадрилье районом.

Все снова зашевелились, и тогда головы повернулись в сторону Майкла, потому что он был старший и, естественно, выступал их представителем. Майкл подул на свои пальцы, а затем стал их скрупулезно изучать.

– Есть ко мне вопросы?

Хэнк откашлялся.

– Да? – Эндрю выжидательно повернулся к нему, но Хэнк снова затих в своем кресле.

– Давайте разберемся с этим, – наконец заговорил Майкл. – Все мы будем летать по два часа на патрулирование на рассвете и в сумерки, это – четыре часа, а затем еще дополнительные четыре часа в течение дня. Моя арифметика верна – получается восемь часов в воздухе да еще, может быть, с боем в день?

– Ну и голова наш капитан Кортни, – кивнул Эндрю.

– Моему профсоюзу это не понравится. – И все рассмеялись нервным, пронзительным хором, но быстро стихли. Восемь часов – это очень много, слишком много, ни один человек не смог бы проявить столько бдительности и затратить столько нервной энергии, необходимых для того, чтобы выдержать такой продолжительный боевой полет в течение одного дня. Их же призывали делать это день за днем без обещания передышки.

– Есть другие вопросы?

– А обслуживание и ремонт самолетов?

– Мак обещал мне, что сможет его выполнять, – ответил Хэнку Эндрю. – Что-нибудь еще? Нет? Хорошо, джентльмены, напитки – за мой счет.

Но паломничество к бару было жидким, и никто не обсуждал новые приказы. Пили тихо, но решительно, избегая смотреть друг другу в глаза. А что тут обсуждать?

Граф де Тири, имея в перспективе сорок тысяч гектаров пышных сельских земель, высказал восторженное одобрение свадьбе и так пожал руку Майклу, словно сворачивал шею страусу.

Анна прижала Сантен к своей груди.

– Моя малышка! – пропыхтела она, а крупные слезы медленно просачивались из морщин вокруг глаз и потом сбегали по лицу. – Ты собираешься покинуть Анну!

– Анна, не будь такой глупой, ты всегда будешь мне нужна. Ты можешь поехать со мной в Африку. – И тут Анна заплакала во весь голос.

– Африка! – И продолжала еще более скорбно: – Что же это будет за свадьба? Гостей нет, их не пригласить, Рауль, шеф-повар, в окопах сражается с бошами, о, моя детка, это будет позорная свадьба!

– Придет священник, и генерал, дядя Мишеля, обещал… и пилоты из эскадрильи. Это будет чудесная свадьба, – возражала ей Сантен.

– Ни хора, – всхлипывала Анна, – ни свадебного пира, ни подвенечного платья, ни медового месяца.

– Петь будет папа, у него чудесный голос, а мы с тобой испечем пирог и заколем одного из молочных поросят. Можно переделать мамино подвенечное платье, мы с Мишелем можем провести свой медовый месяц здесь, точно так же, как папа и мама.

– О, моя маленькая! – У Анны снова потекли слезы, их не так-то просто было осушить.

– Когда свадьба? – Граф все еще не оставлял руку Майкла. – Назовите день.

– В субботу, в восемь часов вечера.

– Так скоро! – застонала Анна. – Почему так скоро?

Граф ударил себя по бедру, так как его осенило вдохновение:

– Мы откроем бутылку самого лучшего шампанского и, возможно, даже бутылку коньяка «Наполеон»! Сантен, моя малышка, где ключи? – На этот раз она не могла ему отказать.

Они лежали в объятиях друг друга в своем гнездышке из одеял и соломы, и в сбивчивых фразах Майкл пытался объяснить ей новые приказы, данные эскадрилье. Она не могла до конца осознать их страшного смысла. Только поняла, что он подвергнется ужасной опасности, и старалась удержать его изо всех сил.

– Но ты ведь будешь на месте в день нашей свадьбы? Что бы ни случилось, ты придешь ко мне в день нашей свадьбы?

– Да, Сантен, я буду с тобой.

– Поклянись мне, Мишель.

– Я клянусь.

– Нет! Нет! Поклянись самой страшной клятвой, какую только можешь придумать.

– Клянусь своей жизнью и моей любовью к тебе.

– Ах, Мишель, – сказала она и прижалась к нему, наконец удовлетворенная. – Я буду высматривать тебя, когда ты будешь пролетать, каждым ранним утром и каждым вечером и буду видеться с тобой здесь каждую ночь.

Они любили друг друга неистово, с безумием в крови, словно пытались поглотить друг друга, ярость ласк истощила их, и они спали, обнявшись, пока Сантен не проснулась. Птицы в лесу вели перекличку, первый утренний свет просачивался в амбар.

– Мишель! Мишель! Уже почти половина пятого. – При свете лампы она сверилась с золотыми часами, приколотыми к жакету.

– О, Господи! – Майкл начал натягивать одежду, пошатываясь со сна. – Я опоздаю на утренний патруль…

– Нет. Не опоздаешь, если отправишься немедленно.

– Я не могу оставить тебя.

– Не спорь! Иди, Мишель! Иди быстрее.

Сантен бежала, скользя по грязной тропинке, но была полна решимости к моменту взлета эскадрильи быть на холме, чтобы помахать летчикам на прощание.

У конюшни остановилась, тяжело дыша, и сжала ладонями грудь, пробуя восстановить дыхание. Шато был погружен во тьму и лежал, подобно спящему зверю на рассвете, и она почувствовала прилив облегчения.

Медленно пересекла двор, дав себе время отдышаться, а у двери тщательно прислушалась, прежде чем пробраться в кухню. Стянула запачканные грязью сапоги и поставила их в сушильный шкаф, а затем поднялась по лестнице, держась ближе к стене, чтобы не пискнули ступени под ее босыми ногами.

Испытав новый подъем облегчения, она открыла дверь в свою каморку, на цыпочках вошла и закрыла дверь за собой. Повернулась лицом к кровати и застыла от удивления: вспыхнула спичка, ее поднесли к фитилю лампы, и комната расцвела желтым светом.

Анна, которая только что зажгла лампу, сидела на кровати Сантен в накинутой на плечи шали и кружевном чепце на голове. Ее красное лицо было неумолимым и грозным.

– Анна! – прошептала Сантен. – Я все объясню… ты не сказала папе?

Тут стул, стоявший у окна, скрипнул, и она обернулась, чтобы увидеть своего отца сидящим на стуле и смотрящим на нее единственным недоброжелательным глазом.

Она никогда не видела на его лице подобного выражения.

Анна заговорила первой:

– Моя малютка уходит по ночам, чтобы развратничать с солдатами.

– Он не солдат, – запротестовала Сантен. – Он – авиатор.

– Распутство, – произнес граф. – Дочь дома де Тири ведет себя, как вульгарная девка.

– Папа, мне предстоит стать женой Мишеля. Мы все равно что женаты.

– Нет, не женаты, по крайней мере, до субботнего вечера. – Граф поднялся на ноги. Под глазом у него было темное пятно от бессонницы, а густая грива волос стояла дыбом.

– До субботы, – голос его перерастал в сердитый рев, – ты, дитя, будешь сидеть взаперти в этой комнате. Ты будешь находиться здесь до тех пор, пока до начала церемонии не останется один час.

– Но, папа, я должна идти на холм…

– Анна, возьми ключ. Я оставляю ее на твое попечение. Она не должна покидать дом.

Сантен стояла посредине комнаты, оглядываясь, словно ища способ исчезнуть, но Анна встала и взяла ее запястье своей мощной огрубелой рукой, и плечи Сантен опустились, когда Анна вела ее к кровати.

Пилоты эскадрильи темными группами из трех-четырех человек рассеялись среди деревьев на краю фруктового сада; они тихо разговаривали и докуривали последние сигареты перед взлетом, когда Майкл появился, неуклюже ступая по дощатому настилу, застегивая шинель и натягивая летные перчатки. Он пропустил предполетный инструктаж.

Эндрю кивнул в ответ на приветствие, ничего не сказав об опоздании Майкла и о том, какой пример он подает новым пилотам, а Майкл не извинился. Оба понимали, что допущено нарушение. Эндрю открутил пробку серебряной фляги и выпил, не предложив Майклу, – укор был очевиден.

– Взлетаем через пять минут. – Эндрю рассматривал небо. – Похоже, сегодня будет хороший день, чтобы умереть. – Это было его обычное определение летной погоды, но сейчас оно подействовало на Майкла раздражающе.

– Я женюсь в субботу, – произнес он так, будто эти две мысли были связаны. Эндрю замер, держа флягу на полпути ко рту, и уставился на него.

– Маленькая французская девушка из шато? – спросил он.

Майкл кивнул.

– Сантен, Сантен де Тири.

– Ах ты, хитрый старый пес! – Эндрю разулыбался, забыв о своем неодобрении. – Так вот что ты задумал! Что ж, вот тебе мое благословение, старина.

И сделал по-церковному благословляющий жест рукой, в которой держал флягу.

– Я пью за вашу долгую жизнь и радость вместе.

Он передал флягу Майклу, но Майкл выпил не сразу.

– Для меня будет честью, если ты согласишься быть моим шафером.

– Не волнуйся, старина, я буду лететь с тобой рядом, когда ты вступишь в бой, даю тебе в этом клятву. – Эндрю слегка стукнул Майкла кулаком по руке, и они счастливо улыбнулись друг другу и пошли рядом к зеленой и желтой машинам, стоявшим во главе эскадрильи, выстроившейся для взлета.

Один за другим запускались моторы «вулзли вайпер», начинали трещать и реветь, а голубой дым выхлопов окутывал деревья фруктового сада. Самолеты подпрыгивали и раскачивались на неровной поверхности земли, готовясь к взлету.

Сегодня, так как это вылет на патрулирование всей эскадрильи, Майкл шел не ведомым у Эндрю, а командиром второго звена. В его звене были еще пять машин, двое пилотов-новичков, их необходимо защищать и опекать. Хэнк Джонсон командовал третьим звеном, он помахал Майклу, когда тот выруливал мимо него, а затем, дав газ, направил, свою машину за самолетом Майкла.

Как только взлетели, Майкл подал своему звену знак принять боевой порядок в виде плотной буквы V и последовал за Эндрю, повторяя за ним небольшой разворот влево, чтобы пронестись над холмом позади шато.

Майкл сдвинул летные очки на лоб и стянул шарф, закрывавший от холода нос и рот, чтобы Сантен могла видеть его лицо, и, управляя самолетом одной рукой, приготовился подать ей условный сигнал о свидании.

Вот показался холм – Майкл заранее начал улыбаться, но улыбка тут же исчезла. Он далеко высунулся из кабины, а впереди Эндрю делал то же самое, во все стороны крутя головой в поисках девушки и белого коня.

Они с ревом пронеслись мимо. Холм был пуст. Майкл оглянулся назад, тщетно всматриваясь через плечо, проверяя еще раз. Он почувствовал в животе тупую тяжесть, холодный камень нависшей угрозы. Сантен не было на месте, талисман покинул их.

Майкл прикрыл шарфом рот и надвинул на глаза очки. Три звена самолетов поднимались все выше и выше, получая очень важное преимущество и намереваясь перелететь гряду холмов на высоте двенадцати тысяч футов, прежде чем перейти в горизонтальный полет и принять боевой порядок для патрулирования. Его мысли все время возвращались к Сантен. Почему ее не было? Что-нибудь случилось?

Он обнаружил, что с трудом сосредоточивается на наблюдении за небом. «Она отняла у нас удачу. Она знает, что это для нас означает, и она нас подвела!» Замотал головой: «Я не должен думать об этом… Следить за небом! Не думать ни о чем друг, кроме неба и противника!»

Становилось светлее, воздух был чистым и ледяным. Внизу все было покрыто заплатами геометрических узоров полей и усеяно селами и городками Северной Франции, но впереди находилась эта навозно-коричневая полоса истерзанной и одичавшей земли, которая обозначала передний край, а над ней – рассеянные пятнышки утренних облаков, тусклых, как проступающий синяк, с одного бока, и ослепительно-золотых – с другого, где на них падали лучи восходящего солнца.