Текст книги "Пылающий берег (Горящий берег)"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Нашла отца в гардеробной. Тяжело обмякнув, он сидел на гобеленовом стуле с высокой спинкой перед портретом матери Сантен и поднял голову, когда дочь ворвалась в комнату.

– Папа, мы должны немедленно уезжать!

Казалось, он не узнает ее. На полу рядом с ним стояли три нераспечатанные бутылки коньяка, а еще одну, полупустую, он держал за горлышко. Граф сделал большой глоток, по-прежнему глядя на портрет.

– Папа, пожалуйста, мы же должны ехать!

Единственный глаз даже не моргнул, когда еще один снаряд разорвался в шато, где-то в восточном крыле.

Сантен схватила отца за руку и попыталась поднять на ноги, но он был слишком тяжелым. Лишь немного коньяка пролилось на рубашку.

– Немцы прорвались, папа! Пожалуйста, пойдем со мной.

– Немцы! – внезапно взревел граф и оттолкнул дочь от себя. – Я сражусь с ними снова!

Вскинул длинноствольную винтовку «шаспо», которая лежала на коленях, и выстрелил вверх, в расписной потолок. Пыль от штукатурки сделала волосы и усы графа седыми, заметно состарив его.

– Пусть только придут! Это говорю я, Луи де Тири, пусть все они приходят! Я готов дать им бой!

Он был не в себе от спиртного и от отчаяния, но Сантен все пыталась поднять его на ноги.

– Мы должны уезжать отсюда!

– Никогда! – заорал он и еще грубее оттолкнул ее от себя. – Я никогда отсюда не уеду! Это моя земля, мой дом… и дом моей любимой жены… – глаза графа светились сумасшедшим блеском, – …моей дорогой жены. – Простер руку к портрету: – Я останусь с ней, я буду сражаться с ними здесь, на моей собственной земле.

Сантен поймала протянутую руку за запястье и подергала, пытаясь поднять отца, но граф, приподнявшись, опять оттолкнул дочь к стене и принялся перезаряжать старинную винтовку, держа ее на коленях.

«Я должна позвать Анну на помощь».

Она побежала к двери, и в эту минуту новый снаряд попал в северную часть шато. За грохотом рушащейся кладки и разлетающегося на осколки стекла мгновенно последовала взрывная волна. Она бросила Сантен на колени и сорвала несколько тяжелых портретов со стен галереи.

Девушка поднялась на ноги и побежала по галерее. Азотисто-кислый резкий запах взрывчатки смешивался с едким запахом дыма. Лестница была почти пуста. Выносили последних раненых. Когда Сантен выбежала во двор, две перегруженные санитарные машины выезжали через ворота и поворачивали на аллею.

– Анна! – пронзительно закричала она. Та привязывала саквояж и разбухший мешок к крыше одной из санитарных машин, но тут же спрыгнула вниз.

– Помоги мне. Папе нехорошо…

Три снаряда один за другим попали в шато, а еще несколько разорвались на поляне у конюшни и в парке. Германские наблюдатели, должно быть, заметили движение вокруг здания. Их батареи вели пристрелку.

– Где он?

– Наверху. В маминой гардеробной. Он сошел с ума, Анна. Напился до безумия. Я не могу его поднять.

Войдя в дом, они сразу же почувствовали запах дыма. По мере того как взбирались по лестницам, он усиливался, а густые клубы уже вились вокруг. Когда женщины добрались до второго этажа, обе кашляли и хрипели от удушья.

Дым в галерее мешал видеть что-либо уже в нескольких шагах, через эту завесу просвечивало колеблющееся оранжевое зарево: огонь разгорелся в передних комнатах и светился в дверях.

– Иди обратно, – задыхаясь, произнесла Анна, – я найду его.

Сантен упрямо покачала головой и двинулась дальше. Еще один гаубичный снаряд ударил по шато, часть стены галереи рухнула, частично завалив проход, а закружившаяся кирпичная пыль смешалась с густым дымом, ослепив женщин, так что они съежились и присели на вершине лестницы.

Дым и пыль немного рассеялись, но пробоина в стене, словно вытяжная труба, усилила пламя: оно с неистовым ревом взмывало вверх, а жар наступал сплошной стеной, преграждая дорогу.

– Папа! – закричала Сантен, отшатнувшись от пламени. – Папа! Где ты?

Пол под ногами подпрыгнул, когда снаряды опять ударили по древнему зданию. Женщины были оглушены громом падающих стен и потолков и нарастающим ревом огня.

– Папа! – Голос дочери почти утонул в грохоте, но Анна взвыла, перекрикивая ее:

– Луи, viens cheri – приди ко мне, мой дорогой! Даже в своем горе Сантен поняла, что никогда не слышала, чтобы Анна обращалась к ее отцу с нежными словами. Это, казалось, и подняло его на ноги.

Сквозь дым и пыль появился граф. Пламя ревело вокруг, поднимаясь уже у ног, – горели половицы, лизало его с обшитых деревом стен, а дым покрывал темным плащом, так что де Тири казался существом из самого ада.

Рот был открыт и издавал дикий, полный страдания звук.

– Он поет, – прошептала Анна. – «Марсельезу».

– К оружию, граждане, вас батальон зовет.

Только тогда Сантен узнала искаженный припев.

– Вперед! Вперед! Пускай земля кровищу гадов пьет [93]93
  Перевод П. Антокольского.


[Закрыть].

Слова стали неразличимыми, а голос графа ослаб, когда жар обступил его со всех сторон. Винтовка выскользнула из руки, он упал и пополз к ним. Сантен попыталась было пробраться к отцу, но жар не дал сделать ей и шагу, и Анна оттащила ее назад.

Темно-коричневые пятна появились на рубашке графа, когда белый лен стал обугливаться, но страшный звук все еще шел из его открытого рта, и он все еще полз по горящему полу галереи.

Вдруг густая темная копна волос вспыхнула, и показалось, будто отец надел золотую корону. Сантен была не в состоянии ни отвести глаз, ни снова заговорить, она лишь беспомощно прильнула к Анне и почувствовала, как рыдания сокрушают тело этой немолодой женщины. Рука Анны, обнимавшая ее за плечо, так напряглась, что до боли сдавила его.

И тут пол галереи подался, горящие половицы разверзлись, подобно темной пасти с огненными клыками, и поглотили де Тири.

– Нет! – неистово закричала Сантен, но Анна уже подняла ее и побежала к лестнице. Она все еще рыдала, и слезы ручьями лились по толстым красным щекам, но сила не ослабла.

Позади них обрушилась часть потолка, увлекая за собой остатки пола галереи, и Анна поставила Сантен на ноги и потянула за собой вниз по лестнице. Дым понемногу рассеялся, и наконец они вырвались во двор, глотая воздух.

Шато был в огне от края до края, а артиллерийские снаряды продолжали крушить его или взрывались высокими столбами дыма и поющей шрапнелью на лужайках и окрестных полях.

Бобби Кларк руководил погрузкой последних санитарных автомобилей, но его лицо засветилось от облегчения при виде Сантен, и он подбежал. Огонь спалил ей концы волос и обжег ресницы, копоть полосами покрыла щеки.

– Нам надо выбираться отсюда… где ваш отец?

Она не могла ответить. Ее трясло, от дыма саднило в горле, а из покрасневших глаз текли слезы.

– Едет?

Она отрицательно покачала головой и увидела промелькнувшее на его лице сострадание. Он взглянул на пылающее здание.

Потом взял девушку за руку и повел к ближайшей санитарной машине.

– Облако, – прохрипела Сантен. – Мой конь. – Голос стал грубым от дыма и потрясения.

– Нет, – резко ответил врач и попытался задержать руку, но спутница вырвалась и побежала к загону у конюшни.

– Облако! – Попробовала засвистеть, но из пересохших губ не раздалось ни звука. Бобби нагнал ее у ворот в загон.

– Не входите туда!

Смущенная и озадаченная, она изогнулась, чтобы заглянуть поверх ворот.

– Нет, Сантен! – Он потянул ее обратно, но девушка уже увидела лошадь и отчаянно закричала.

– Облако! – Нараставший рев и гром удара еще одного залпа полностью утопили крик, шедший из глубины сердца, она билась у Бобби в руках.

– Облако! – закричала снова, и жеребец поднял голову. Он лежал на боку: один из разорвавшихся снарядов раздробил обе задние ноги и вспорол брюхо.

– Облако! – Конь услышал голос и попытался подняться на передние ноги, но усилие было для него чрезмерным, и он повалился обратно. Голова глухо ударилась о землю, широкими ноздрями жеребец издал тихий трепетный звук.

Анна подбежала Бобби на помощь, и вдвоем они потащили Сантен к ожидавшей санитарной машине.

– Вы не можете оставить его в таком состоянии! Пожалуйста, пожалуйста, не оставляйте его страдать!

Очередной залп накрыл двор, вдавливая барабанные перепонки и наполняя воздух вокруг свистящими и шипящими осколками камня и кусочками стали.

– У нас совсем нет времени, – пробормотал Бобби, – мы должны ехать.

Они силой усадили Сантен сзади в кузов, между рядами носилок, и втиснулись туда сами. Водитель тут же резко включил скорость, и машина тронулась с места, круто развернувшись по кругу, подпрыгивая на булыжниках, а затем направилась через ворота на подъездную аллею.

Сантен проползла к борту набирающего скорость грузовика и стала смотреть назад на шато. Языки пламени вырывались через пробитые снарядами в розовой черепице дыры, и темный, черный дым нависал над домом, поднимаясь прямо в залитое солнцем небо.

– Все, – прошептала она. – Ты забрал все, что я люблю. Почему? О, Господи, почему ты это сделал со мной?

Грузовики съехали с дороги к опушке леса и встали под деревьями, чтобы укрыться от обстрела. Бобби Кларк спрыгнул на землю и обежал всех водителей по очереди. Потом, двигаясь за его головной машиной, они на скорости домчались до перекрестка и повернули на главную дорогу.

И снова снаряды стали падать рядом, потому что германские наблюдатели уже позаботились о том, чтобы перекресток хорошо простреливался. Как танцоры, идущие в затылок друг другу в танце конга [94]94
  Латиноамериканский танец африканского происхождения, в котором танцующие движутся гуськом.


[Закрыть], грузовики по извилистому маршруту переезжали с одной стороны на другую, чтобы избежать попадания в воронки от снарядов и столкновения с обломками уничтоженных повозок, мертвыми упряжными животными и брошенным снаряжением.

Едва выехав из-под обстрела, они сомкнули строй и устремились по дороге, ведущей вниз, в сторону городка. Когда проезжали мимо кладбища, Сантен заметила, что в зеленом медном шпиле зияет сквозная дыра.

Хотя она и высмотрела краем глаза верхние ветви тисового дерева на фамильном участке кладбища, могила Майкла с дороги была не видна.

– Вернемся ли мы когда-нибудь обратно, Анна? Я пообещала Майклу…

– Конечно, вернемся. Куда же еще нам ехать? – Голос Анны звучал грубо и прерывисто из-за горя и тряски.

Обе женщины провожали взглядом насквозь простреленный церковный шпиль и уродливый черный столб дыма, валившего в небо над лесом. Дым венчал погребальный костер, в котором горел их дом.

Колонна санитарных машин догнала хвост основной группы отступавших британских частей на окраине городка. Здесь военная полиция выставила на дороге временный заслон. Полицейские отправляли всех годных к службе военных для перегруппировки и создания запасной линии обороны и обыскивали транспортные средства в поисках дезертиров.

– Новая линия фронта держится, сержант? – спросил Бобби Кларк полицейского, который проверял его документы. – Можем мы сделать остановку в городке? Некоторые из моих пациентов…

Его прервал разрыв снаряда, ударившего в один из домиков у дороги. Они все еще находились в пределах досягаемости огня германских орудий.

– Трудно сказать, сэр. – Сержант вернул Бобби документы. – Будь я на вашем месте, ехал бы прямиком до главного базового госпиталя в Аррасе. Здесь будет немного неспокойно.

Итак, длинное и медленное отступление началось. Они стали частью сплошного потока, заполнившего дорогу впереди, насколько хватало глаз, и двигались мучительно-долгим шагом.

Санитарные машины рывком трогались с места, проезжали несколько ярдов и, уткнувшись во впереди идущий транспорт, снова тормозили и останавливались на время еще одного нескончаемого ожидания. Днем жара усиливалась, и дороги, которые еще недавно растекались в жидкой зимней грязи, превращались в пыль, напоминавшую тальк. Мухи налетели с окрестных ферм на запах крови бинтов и ползали по лицам раненых, лежавших на ярусах носилок, люди стонали и кричали, прося воды.

Анна и Сантен отправились попросить воды в одном из фермерских домов у дороги и нашли его уже покинутым. Они забрали ведра для молока и наполнили их из водокачки.

Женщины шли вдоль колонны, раздавая кружки с водой и обтирая лица тех, кто был в жару от ран. Помогали санитарам обмывать раненых и все время старались казаться веселыми и уверенными, давая то успокоение, на которое были способны, несмотря на собственное горе и тяжелую утрату.

К полуночи колонна прошла менее пяти миль, гул сражения все еще был слышен. В очередной раз заглушили моторы, ожидая, когда можно будет двигаться дальше.

–Похоже, что наши сумели сдержать их у Морт Омм. – Бобби Кларк остановился рядом с Сантен. – Теперь, должно быть, можно будет остановиться на ночлег. – Он внимательно вгляделся в лицо солдата, за которым в тот момент ухаживала девушка. – Видит Бог, эти бедолаги долго не выдержат. Они нуждаются в пище и отдыхе. За следующим поворотом есть ферма с большим амбаром. Ее еще никто не занял – мы захватим ее.

Анна извлекла из своего мешка связку лука и добавила его для вкуса и запаха в тушеное блюдо из мясных консервов, которое приготовила на костре. Раздали тушенку, галеты и крепкий чай – все это получили с продовольственных машин, стоявших в колонне.

Сантен кормила солдат, которые были слишком слабы, чтобы есть самостоятельно, а потом помогала санитарам менять бинты и повязки. Жара и пыль сделали все самое худшее, многие раны воспалились и начали гноиться.

После полуночи Сантен выскользнула из амбара и пошла к водокачке во дворе. Она была грязной и потной, очень хотелось помыться и переодеться в чистую, свежевыглаженную одежду. Уединиться для этого не было возможности, а те немногие вещи, что упакованы в саквояж, нужно хранить, ибо теперь это вся ее одежда. Сбросила нижнюю юбку и панталоны и выстирала их под краном, потом отжала и повесила на калитку, сама умылась холодной водой.

Сантен дала ночному ветерку осушить кожу и натянула еще сырое нижнее белье. Лишь расчесав волосы, почувствовала себя немного лучше, хотя глаза все еще щипало, они слегка опухли от дыма. Тяжесть горя, словно камень на груди, и безумная физическая усталость сделали ее ноги и руки тяжелыми. Видения пережитого – отец в дыму, белый жеребец, лежащий на траве, – возникали перед ней снова и снова, но она оградила себя от этих мысленных образов.

– Хватит, – сказала вслух, прислоняясь к дворовой калитке. – На сегодня хватит, я поплачу завтра.

– Завтра может и не наступить. – Голос на ломаном французском ответил из темноты, и это заставило Сантен вздрогнуть.

– Бобби?

Она увидела тлевший огонек его сигареты, он вышел из тени и прислонился к калитке подле нее.

– Вы – поразительная девушка, – продолжил по-английски. – У меня шесть сестер, но я никогда не встречал такой девушки, как вы. Между прочим, я встречал чертовски мало парней, которые могли бы быть вам под стать.

Сантен молчала. Когда Бобби затянулся сигаретой, при свете ее огонька рассмотрела его лицо. Он был красив и почти одного возраста с Майклом. Полные и чувственные губы придавали лицу кротость, которую прежде она не заметила.

– Послушайте, – его вдруг смутило ее молчание, – вы ведь не возражаете, что я разговариваю с вами, а? Я оставлю вас в покое, если вам так больше нравится.

Девушка покачала головой.

– Я не возражаю.

Какое-то время они молчали, Бобби попыхивал сигаретой, оба слушали доносившийся издалека шум битвы и иногда звучавшие в амбаре тихие стоны кого-то из раненых.

Затем Сантен повернулась к нему и спросила:

– Вы помните молодого летчика в шато, когда вы туда впервые приехали?

– Да. Того, что был с обожженной рукой. Напомните, как его звали… Эндрю?

– Нет, то был его друг.

– Дикий шотландец… да, конечно.

– Летчика звали Мишель.

– Я помню их обоих. Что с ними сталось?

– Мишель и я должны были пожениться, но он погиб…

Бобби был человеком незнакомым и добрым, Сантен не смогла больше сдерживать свои чувства и разговорилась. На странном английском рассказала о Мишеле, о планах жить в Африке, поведала об отце, о переменах, что произошли с ним после смерти матери, о том, как она, Сантен, старалась присматривать за стариком и пыталась сделать все, чтобы он не пил так много. Затем описала то, что произошло утром в горевшем шато.

– Иногда я думаю, что именно этого папа желал. По-своему устал от жизни. Захотелось умереть, чтобы снова быть с мамой. Но теперь и его, и Мишеля больше нет. У меня никого не осталось.

Когда она наконец закончила рассказ, то почувствовала себя опустошенной и усталой, тихо смирившейся со своей судьбой.

– Да, вы и правда прошли через ужасные муки. – Бобби протянул руку и сжал ее предплечье. – Жаль, что я не могу вам помочь.

– Вы уже помогли мне. Спасибо, Бобби.

– Я мог бы дать вам… немного настойки опия, вам надо выспаться.

Сантен почувствовала, что кровь застучала у нее в висках: страстное желание получить быстрое забвение, которое он ей предлагал, было столь сильным, что это напугало ее.

– Нет, – отказалась она с излишней выразительностью. – Со мной все будет в порядке. – Поежилась. – Мне холодно, и уже поздно. Еще раз благодарю за то, что выслушали меня.

Анна повесила одеяло в виде ширмы в конце амбара и сделала для них с Сантен матрас из соломы. Упав на него, девушка почти тотчас же заснула мертвым сном и пробудилась на рассвете в поту от нахлынувшей на нее неукротимой тошноты.

Еще не до конца проснувшись, пошатываясь и спотыкаясь, она вышла наружу и ухитрилась спрятаться за каменной стеной двора, прежде чем стошнило. А когда распрямилась и вытерла губы, прижимаясь к стене в поисках опоры, то обнаружила рядом с собой Бобби Кларка. На его лице появилось встревоженное выражение, он взял ее запястье и проверил пульс.

– Я думаю, мне лучше вас посмотреть.

– Нет. – Сантен почувствовала себя уязвленной. Это новое недомогание тревожило, ибо она всегда была здоровой и сильной. А вдруг врач обнаружит какую-нибудь ужасную болезнь?

– Я хорошо себя чувствую, правда. – Но он решительно повел ее за руку к санитарной машине на стоянке и опустил холщовые боковые шторки.

– Ложитесь туда, пожалуйста. – Бобби не обращал внимания на протесты и расстегнул ей блузку, чтобы прослушать грудь.

Его манера была такой требовательно-профессиональной, что Сантен больше не спорила и смиренно подчинилась, садясь, кашляя и дыша по указанию.

– А теперь я осмотрю вас. Вы хотите, чтобы ваша служанка присутствовала в качестве дуэньи?

Она безмолвно замотала головой.

– Пожалуйста, снимите ваши юбки.

Закончив осмотр, Бобби демонстративно медленно заворачивал свои инструменты обратно в полотенце и завязывал тесемки, пока Сантен приводила себя в порядок. Посмотрел на нее с таким особенным выражением лица, что она всполошилась.

– Это что-нибудь серьезное?

Врач покачал головой.

– Сантен, ваш жених погиб. Вы мне сказали об этом вчера вечером.

Она кивнула.

– Еще очень рано, чтобы говорить уверенно, очень рано… но я полагаю, что вам понадобится отец для ребенка, которого вы носите.

Ее руки взлетели к животу в непроизвольном защитном жесте.

– Я на самом деле знаю вас всего лишь несколько дней, но для меня это достаточно долгий срок, чтобы понять, что я полюбил вас. Я почел бы за честь… – Он умолк, так как Сантен не слушала.

– Мишель, – шептала она. – Ребенок Мишель. Я не все потеряла. У меня сохранилась частица его.

Сантен ела сандвич с ветчиной и сыром, который принесла Анна, с таким наслаждением, что та стала подозрительно рассматривать ее.

– Я сейчас чувствую себя намного лучше, – предвосхитила Сантен расспросы.

Они помогли накормить и подготовить раненых к дневному пути. Двое, находившиеся в критическом состоянии, умерли ночью, и санитары поспешно похоронили их в неглубоких могилах на краю поля. Машины тронулись и въехали в основной транспортный поток.

Заторы на дороге по сравнению с предыдущим днем уменьшились. Войска вышли из состояния бессмысленного замешательства и привели себя в подобие порядка. Транспорт по-прежнему ехал медленно, но с меньшим количеством остановок и фальстартов, а вдоль дороги были расположены созданные за ночь склады снабжения и передовые полевые штабы.

Во время остановки на окраине крошечной деревушки Сантен разглядела наполовину скрытые деревьями очертания самолетов, стоявших на краю виноградника. Она взобралась на подножку санитарного грузовика, чтобы лучше видеть их, и в это мгновение одно звено поднялось с поля и полетело низко над дорогой.

Сантен испытала сильное разочарование, обнаружив, что это не складные двухместные самолеты-разведчики «Де Хэвиленд», а некрасивые истребители СЕ-5а из эскадрильи Мишеля. Помахала им, и один из пилотов помахал в ответ.

Это несколько приободрило, и когда она вновь принялась за выполнение своих добровольных обязанностей, то почувствовала себя сильной и веселой, даже шутила с ранеными на своем плохом английском, а они принимали это с восторгом. Кто-то назвал ее «Солнышко», и прозвище быстро облетело санитарную колонну.

Бобби Кларк заметил, когда Сантен проходила мимо:

– Отличная работа, но не переусердствуйте.

– Со мной все будет хорошо. Не волнуйтесь обо мне.

– Ничего не могу с собой поделать. – Он понизил голос. – Вы думали о моем предложении? Когда вы дадите ответ?

– Не теперь, Бобби. – Она произносила имя с одинаковым ударением на каждом слоге – «Боб-бии», и всякий раз, когда говорила так, у него захватывало дух. – Обсудим позже, но вы очень gentil, очень добры.

Сейчас по дороге опять почти невозможно было проехать, так как резервные силы спешно перебрасывались на помощь тем, что занимали позиции на новой линии фронта близ Морт Омм. Бесконечные колонны войск с трудом тащились мимо, а в промежутках между рядами подпрыгивающих стальных касок двигались артиллерийские батареи и вереницы грузовиков обеспечения, нагруженные военным снаряжением.

Поступательное движение санитарных машин замерло: раз за разом им подавали сигналы съехать в поле или на боковую дорогу и долгие часы ждать, пропуская мимо свежие части и подразделения.

– Скоро мне придется отправлять машины обратно, – сказал Бобби, обращаясь к Сантен во время одной из таких остановок. – Они нужны там. Как только найдем полевой госпиталь, я передам наших пациентов.

Сантен кивнула и пошла было к следующей машине, откуда слышался слабый голос раненого:

– Сюда, Солнышко, помогите мне!

Бобби поймал ее за запястье.

– Когда мы доберемся до госпиталя, там обязательно будет капеллан. Это заняло бы всего несколько минут…

Она улыбнулась ему какой-то новой улыбкой и дотронулась до его небритой щеки кончиками пальцев.

– Вы добрый человек, Бобби… но Мишель – отец моего сына. Я подумала об этом, и мне не нужен для него другой отец.

– Сантен, вы не понимаете! Что подумают люди? Ребенок без отца, молодая мать без мужа… что они станут говорить?

– До тех пор пока у меня есть мое дитя, Бобби, мне на них – как это у вас по-английски – мне на них наплевать! Пусть говорят, что им захочется. Я – вдова Мишель Кортни.

К концу дня они нашли полевой госпиталь, расположившийся на поле вблизи Арраса.

Он состоял из двух палаток, отмеченных красными крестами. Они служили операционными. Вокруг второпях расставили грубые укрытия и навесы, чтобы вместить сотни раненых, ожидающих своей очереди на операцию. Укрытия были сделаны из кусков непромокаемого брезента, натянутых на деревянные рамы, или из гофрированного железа, найденного на окрестных фермах.

Анна и Сантен помогли разгрузить раненых и перенести их под один из перенаселенных навесов, потом достали свой багаж с крыши головной санитарной машины. Кто-то заметил, что они собираются.

– Вы же не уйдете, Солнышко, не правда ли? – И, слыша его, многие встревожились и приподнялись на локтях.

– Как же мы будем без тебя, хорошая ты наша?

Сантен пошла к ним в последний раз и переходила от одного к другому с улыбками и шутками, наклоняясь, чтобы поцеловать грязные, искаженные болью лица. Наконец, не в силах более выносить этого, заторопилась туда, где ее ждала Анна.

Она подняла саквояж и мешок Анны и двинулась вдоль колонны заправляемого горючим санитарного транспорта, уже готового возвратиться на поле боя.

Бобби Кларк поджидал ее.

– Мы отправляемся назад, приказ майора Синклера.

– Au revoir, Бобби.

– Я всегда буду помнить вас, Сантен.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Я надеюсь, что будет мальчик, – прошептал он.

– Обязательно будет мальчик. Я в этом уверена.

Колонна санитарных автомобилей покатила обратно на север, Бобби Кларк махал и кричал что-то, но Сантен не поняла. Река шагающих солдат и грохочущего снаряжения унесла его.

– Что нам теперь делать? – спросила Анна.

– Идти дальше, – ответила Сантен. Каким-то образом, исподволь, распоряжаться стала она, а Анна, все более нерешительная с каждой милей, отдалявшей ее от Морт Омм, тяжело тащилась следом. Они покинули обширную территорию госпиталя и повернули снова к югу по запруженной людьми дороге.

Впереди над деревьями, на фоне бледневшего вечернего неба, Сантен разглядела крыши и шпили Арраса.

– Взгляни, Анна! Вон вечерняя звезда – мы можем загадать желание. Какое загадываешь ты?

Анна с любопытством посмотрела на нее. Что это нашло на девочку? Всего лишь два дня назад она пережила гибель заживо сгоревшего отца, видела, как изувечено ее любимое животное, и вдруг – этот неестественно спокойный, даже веселый голос.

– Я загадала ванну и горячую пищу.

– О, Анна, ты всегда просишь невозможного.

– Что же загадала ты?

– Я хочу, чтобы звезда привела нас к генералу, как она вела волхвов…

– Не богохульствуй, девочка. – Но Анна была слишком уставшей и неуверенной для того, чтобы сердиться.

Сантен хорошо знала Аррас, здесь находился монастырь, где она провела свои школьные годы. К тому времени, когда они пробрались через центр города, стемнело. Сражения первых лет войны оставили страшные шрамы на красивой фламандской архитектуре XVII века. Живописная старая ратуша была изранена осколками шрапнели, а часть крыши уничтожена. Многие из остроконечных кирпичных домов, окружавших главную площадь, тоже стояли без крыш и покинутые, но в некоторых окнах горели свечи – это наиболее упрямая часть населения возвратилась, как только волны войны схлынули.

Сантен не запомнила дорогу в монастырь, где генерал Кортни разместил свой штаб, когда приезжал сюда с Майклом, поэтому не надеялась найти ее в темноте. Они с Анной устроились в заброшенном домике, доев последние кусочки черствого хлеба и пересохшего сыра из мешка. Положив саквояж вместо подушки и прижавшись друг к другу, чтобы согреться, уснули прямо на голом полу.

На следующее утро Сантен отыскала аллею, ведшую к монастырю, и содрогнулась от мысли, что там может никого не быть, но у главных ворот стоял часовой.

– Прошу прощения, мисс, армейская территория. Вход запрещен.

Она все еще умоляла часового, когда у ворот затормозил черный «роллс-ройс». Он был в грязи и пыли, с ближайшей к Сантен стороны обе двери прочерчивала длинная уродливая царапина.

Часовой узнал вымпел на капоте и махнул водителю-зулусу, чтобы тот проезжал. «Роллс» двинулся было через высокие ворота, но Сантен, отчаянно крича, побежала вслед за машиной. На заднем сиденье расположился молодой офицер, которого она встретила во время прошлого приезда.

– Лейтенант Пирс! – Сантен вспомнила его имя. Оглянувшись, он узнал ее. Быстро наклонился, что-то сказал водителю, «роллс» резко остановился и дал задний ход.

– Мадемуазель де Тири! – Джон Пирс выпрыгнул из машины и поспешил к ней. – Меньше всего, я ожидал встретить вас… да что же вы делаете здесь?

– Я должна увидеть дядю Майкла, генерала Кортни. Это очень важно.

– Его нет в настоящий момент, – сказал молодой офицер, – но вы можете поехать со мной и подождать. Он должен возвратиться довольно скоро, а пока мы найдем вам место для отдыха и что-нибудь поесть. Мне кажется, что ни то, ни другое вам бы не помешало.

Он взял из рук Сантен ее саквояж.

– Пойдемте… а эта женщина с вами?

– Это Анна, моя прислуга.

– Она может ехать впереди, вместе с Сангане. – Офицер помог Сантен сесть в «роллс-ройс». – Германцы доставили нам несколько довольно хлопотных деньков, – он устроился рядом с ней на мягкой коже сиденья, – и похоже, что вы тоже через это прошли.

Сантен посмотрела на себя: неопрятная, пыльная одежда, грязные руки, черные ногти. Она догадывалась, на что похожи ее волосы.

– Я только что вернулся с передовой. Генерал Кортни там: считает нужным все видеть своими глазами. – Джон Пирс вежливо отвернулся, когда Сантен попыталась привести в порядок волосы. – Наверное, все думают, что он на англо-бурской войне, старый чертяка. Мы отступили аж до Морт Омм…

– Это мой городок.

– Больше не ваш. Он теперь немецкий, или почти немецкий. Новая линия фронта пролегает чуть к северу, и городок находится под обстрелом. Большая часть уже разрушена, я уверен, вы не узнали бы его.

– Мой дом был обстрелян из пушек и сожжен дотла.

– Я сожалею. Как бы то ни было, мы, кажется, остановили их. Генерал Кортни уверен, что мы можем удержать их у Морт Омм…

– Где сейчас генерал?

– На совещании в штабе дивизии. Он должен приехать сегодня вечером. А вот мы и прибыли.

Джон Пирс нашел для них свободную монашью келью и попросил принести им что-нибудь поесть и два ведра горячей воды. Когда они поели, Анна раздела Сантен и, поставив ее над одним из ведер, стала обмывать горячей водой.

– О, как чудесно!

– Хоть раз не слышно визга, – брюзжала Анна. Своей нижней юбкой она вытерла Сантен, накинула ей через голову чистое прямого силуэта платье, вынутое из саквояжа, и хорошенько расчесала волосы. Густые темные локоны спутались.

– Ой, Анна, больно!

– Что-то уж очень долго было тихо.

Закончив дело, Анна настояла, чтобы Сантен легла отдохнуть, пока сама помылась и выстирала их грязную одежду. Но Сантен не лежалось, и она села на койке, обхватив колени руками.

– О, дорогуша Анна, у меня для тебя чудесный сюрприз…

Анна скрутила седой толстый «конский хвост» из своих влажных волос и, уложив его на затылке, посмотрела вопросительно.

– Дорогуша Анна, вот как? Должно быть, это и впрямь хорошая весть.

– О, очень, очень хорошая! У меня будет ребенок от Мишеля.

Анна застыла на месте. Кровь отхлынула от ее румяного лица, сделавшегося серым. Она молча уставилась на Сантен.

– Это будет мальчик, я уверена. Я это чувствую. Он будет совсем как Мишель!

– Как можешь ты быть уверена?

– О, я уверена. – Сантен быстро встала на колени и подняла платье. – Посмотри на мой живот – разве ты не видишь, Анна?

Ее бледный гладкий живот был таким же плоским, как и всегда, аккуратная ямочка пупка казалась на нем единственным недостатком. Сантен усердно выпячивала живот.

– Разве ты не видишь, Анна? Может быть, даже будут близнецы: отец Мишеля и генерал – близнецы. Это может передаться по наследству – ты только подумай, Анна, двое таких, как Мишель!

– Нет! – Анна в ужасе замотала головой. – Это одна из твоих выдумок. Я не поверю, что ты и тот солдат…